"Хвост" и "Рыбка"

– Чимин, – папа и отец, кажется, немного смущаясь, впервые за сутки, что сын провел в их доме, зашли в комнату. Супруги не сразу заметили младшего, который после ухода Хвана и Го вновь сел на пол между кроватью и стеной. Он глаза поднимает на родителей и тут же взгляд отводит в сторону, спрашивает с горечью: – Как вы себя чувствуете после обширного инфаркта, господин Пак? – Чимин, – альфа недовольно кривится, – врачи ошиблись, это был небольшой и несерьезный приступ. – Такой же «настоящий», как и тот, что случился, когда вы в «ЛепестOk» пришли впервые знакомиться? А когда за сердце хватались и таблетки глотали, ожидая, что я подпишу нужные бумаги, вам тоже, конечно, плохо было? – Не смей дерзить отцу! – шипит старший омега. – И встань, когда говоришь с родителями. Чимин тяжело поднимается. – Господин Вун, этот альфа не отец мне, как и вы не папа. Да и я вам сын по крови только. А так – чужой. Разве родители продают своих детей? А вы ведь меня просто продали. Не знаю, как дорого я стоил. Надеюсь, хотя бы не продешевили… Омега замолчал, опустил голову. – Мальчик, неблагодарный бессовестный мальчик, – голос Вуна звучал мягко, вкрадчиво. – Да если бы не твой отец, ты бы не жил все эти годы так, как мало кто живет. Ты умер бы, сгнил заживо в каком-нибудь отстойном социальном госучреждении среди таких же, как сам, особенных. Нищих, забытых, презираемых нормальным обществом, нормальными людьми. – Разве нормальные способны испытывать презрение к тем, кто обделен, кто слабее? – шепчет омега. – Ты ведь знаешь, сколько денег перевел тебе отец за эти годы. – Вы говорили, господин Пак не знал, что это я. – А сейчас знает и ты знаешь. Все, что ты имел и имеешь, включая твой магазин, – заслуга твоей семьи, твоего отца. – Я всегда благодарил и благословлял своего тайного покровителя за его бескорыстную помощь и доброе сердце. Не было дня, сколько помню себя, чтобы не просил Небо помочь ему. Вот только все имеет свою цену. И если бы я знал ее, то предпочел бы одиночество и нищету с рождения. Тем более, тогда не с чем было бы сравнивать. А если бы я вам заплатил сейчас, вернул все, что вы потратили на меня? Я мог бы уйти? «Не мог бы, нет. Ведь даже деньги родителей здесь, кажется, не главное. Но одержимость, которую альфа выдает за любовь. Или это и есть любовь, которая для меня и самых близких проклятьем обернулась?» – Не говори глупости, омега, – Донсу морщится. – Я, в самом деле, рад, что помогал именно своему сыну все эти годы. И, конечно, мне ничего не надо возвращать. Я не взял бы ни копейки у собственного ребенка. Хотя твой магазин и дом мы продадим в ближайшее время. Деньги положим на твой счет. И вообще, омеги семейства Пак не имеют особой нужды работать. – По крайней мере, так, что их руки подобны наждачной бумаге, а из-под ногтей не выводится грязь, – Вун морщится, потирая свои чудесные ухоженные руки, поджимает губы. – Ты состоятельный человек, Чимин, – Донсу недовольно смотрит на супруга, замечание которого ему не слишком по вкусу. – Получишь после свадьбы большое приданое. После моей смерти – четверть всех денег. А договор? Да, так бывает сплошь и рядом. Ты станешь мужем альфы, отец которого занимает высокую чиновничью должность. Ты не будешь нуждаться ни в чем и никогда. И, главное, Хван любит тебя. Любит так, как мало кто. С какой нежностью он говорит о тебе, сколько искренности и тепла в каждом его слове. Только ты сам можешь помешать себе быть счастливым. Так не глупи! – Я никогда не полюблю никого другого. Неужели вы не понимаете? Да, я не мог физически сопротивляться горячо любящему меня, – Чимин горько усмехнулся, – Хвану, когда час назад он спрятал самые дорогие для меня знаки – пион истинности и метку Юнги. Только в сердце мое он не проберется, и оттуда не вырвет ничего, не заклеит никакими пластырями. – Ты привыкнешь, Чимин. Люди ко всему привыкают. Ты богат. Будешь ли ты счастлив, зависит только от тебя. А твой истинный! Да где он? Почему до сих не пришел к нам в дом? Не позвонил мне? Ведь у господина Мин есть телефон и мой, и Вуна. Сутки прошли. Он мог хотя бы поинтересоваться, не у нас ли ты? – Да ведь он… А вы не знаете? – Не знаем чего? «Ни одна живая душа не узнает о том, что ты видел… Иначе все повторится. Но тогда без вариантов. Для Юнги, для Намджуна, для Хосока все закончится одинаково. Для них просто все закончится». Голова кружится, в глазах темнеет, Чимин прислоняется к стене, чтобы не упасть. Молчание – все, что ему остается. – Через несколько дней, если будешь вести себя нормально, начнешь есть, ухаживать за собой, достойно общаться с женихом, с нами и Мингю, сможешь выйти из комнаты, погулять в саду, – произнес Вун. – Тринадцатого октября к нам придут родители твоего будущего мужа. Надеюсь, ты в этот их визит не создашь проблем никому. Если не хочешь поиметь их сам. – Как бы ни было, Чимин, что бы ты там ни воображал, мы с папой желаем тебе счастья. Подумай над этим. И будь благодарен, – строго сказал альфа, торопясь выйти из комнаты. Глядя на мальчишку, он ощущает впервые настоящую боль в сердце. Физическую, не моральную. Физическую из-за моральной? «Деньги решают многое. Мальчик будет жить в богатстве, комфорте и роскоши, ни в чем себе не отказывая. И в любви. Правильно Вун сказал, они уедут совсем скоро, сразу после свадьбы. Вдалеке от дома Чимину будет проще и быстрее забыть обо всем. И обо всех, о ком надо забыть. Все будет хорошо. Мммм… А врачу, видимо, в самом деле надо показаться…» – Какой наглец, ты посмотри! Ни благодарности, ни понимания, – Вун закрыл дверь на замок. – Ну, ничего. Времени подумать обо всем у него достаточно. – Хорошо бы есть начал. Отощает совсем. И так ведь худой очень. – Об этом не беспокойся. И внимания не обращай. Ишь какой, характер показывает! Пусть поупрямится. Пару дней пройдет – будет кричать, что мало, и еще просить. Сейчас поедем в Lotte Hotel Seoul. Мы договорились встретиться с дизайнером через час, чтобы обсудить, как лучше все украсить к свадебной церемонии. – А мальчишка, смотри-ка, сдержался, не сказал, что знает о том, что произошло с истинным, когда я начал задавать ему неудобные вопросы. – Ну, любимый, – муркнул Вун, – Хван, очевидно, знал, как заставить нашего младшенького молчать. «Да, этот говнюк умеет подбирать слова, и кого хочешь убедит в том, в чем ему надо», – подумал с раздражением альфа. – Он не убедит, он просто сломает твоего сына, он уже его ломает. И ты будешь в этом виноват, – с ироничной усмешкой выдал внутренний альфа. – Заткнись, – рассвирепел Донсу. – Тогда заткнись сам. Я ведь говорю ровно то, о чем ты думаешь, но боишься сказать себе сам. Возразить было нечего. Пак молча спустился вниз. *** Мингю вышел в холл, столкнулся с Хваном, что возвращался в дом, проводив Го. – Сколько ты у нас торчать планируешь? Забирай Чимина к себе, в твоей квартирке десятерым омегам места хватит, – зевая и потягиваясь, пробормотал слегка помятый, заспанный омега. – И тебе доброе утро, Мингю. Вот смотри на меня и радуйся лишний раз, что отмазался, сученыш мелкий, – беззлобно произнес Хван. – Ты чего дома еще? Лекции уже два часа как начались. – А ты чего не на заводике? Рабочий день уже три часа как длится. Хотя начальству, конечно, можно вообще на работе не появляться, рабы все сделают, – огрызнулся омега. – Именно. Поэтому учись так, чтобы и у тебя рабы были, которые в случае необходимости зад твой прекрасный прикроют. – На рабов у меня и без учебы денег хватит. А вот мой зад, я смотрю, по-прежнему не дает тебе покоя, Хван, – заржал омега. – Да, он у меня достойный и, главное, спасенный, свободный! Так что очередная вечеринка впереди, где альфы поинтереснее некоторых. – Кажется, ты от вчерашней еще не отошел. Как только лекции выдержишь? – На последнем ряду аудитории отлично спится, – захихикал Мингю. – Да ты студент, как я посмотрю, аховый. С такими-то рвением к учению и специалистом будешь отменным, – засмеялся Им. – Ой, Хван, отныне моя жизнь – не твоя забота. Иди к своему омеге и ему лекции читай. – А ты, Мингю, радость моя, к своему младшему брату когда зайдешь? Омега отвел глаза, облизнул губы. Буркнул: – Созрею, тогда и пойду. – Ну, зрей. Дозреешь ли только? Ты фрукт тот еще. – Дэгона дождусь, он завтра вернется, тогда вместе сходим. – А один боишься идти к младшему брату, маленький мой? – Хван потрепал Мингю за щеку. – Что так? Вы прекрасно с ним общались в «Лепестке». Мингю смутился, произнес раздраженно: – Руки убрал от меня, альфа. Чимина лапай. – Непременно. В свое время. Вун и Донсу спускались вниз, Мингю подлетел к ним, пользуясь возможностью прервать неприятный разговор. Что же, у него, в самом деле, не было никакого желания общаться с Чимином. Как и признавать причину, по которой данное желание отсутствовало напрочь. А мысль о том, что сделать это рано или поздно придется, отзывалась неприятным холодком и спазмами в животе. Да, Мингю тысячу раз плевать хотел на младшего брата, на все его чувства, переживания, на вдруг сломанную жизнь. На теплые эмоции, слова поддержки, желание приободрить и утешить, когда бессовестный жених подло «бросил» беднягу Мингю. Но сам факт наличия брата, внезапный, неожиданный, тот, что помог так удачно решить неразрешимую, казалось, проблему, радовал необычайно. «Плевать, плевать, плевать! Он младший. Не я составлял договор. Не я виноват, что так случилось», – убеждал себя, но пойти к Чимину, Хван почувствовал правильно, Мингю боялся. Не мог. «Стыдно! Стыдно! Стыдно!» – мелькало в голове. И никакие доводы не могли окончательно изничтожить это бессмертное словечко, что пропадало, но снова и снова, пусть на короткие мгновения, всплывало в голове. Насмехалось, не отлипало, портило настроение и отвратительным послевкусием залипало в памяти. – Папа, до универа подбросите? Я на вечеринку сегодня, обратно на такси вернусь. – Конечно, сынок, – Вун потрепал Мингю по голове. – Хван, мы уезжаем в Lotte Hotel Seoul. Чимин на твоем попечении. Но все же, не дави на него, – Пак Донсу с трудом сдерживал раздражение. – Я буду мягок, как самое нежное, воздушное облачко, – улыбнулся Им, поднимаясь наверх. – Как самое жирное облачко, на которое ты, мой рыхлый дружочек, и похож, – тихонько резюмировал Мингю, заржал и отправился на парковку. *** Хван зашел в комнату. Бросил взгляд на сидящего в углу скрюченного омегу. – Ты не поел, Чимин, не помылся, не переоделся! Омега поднял глаза. Хван подошел, протягивая руку. – Вставай. Чимин сам молча поднялся. В узком пространстве между кроватью и стеной ему было не разминуться с Хваном, а альфа, кажется, уходить никуда не собирался. Омега стоял, уставившись в пол, пытаясь справиться с головокружением. Он не ел больше суток. Голод и переживания ослабили невероятно. Чимин сделал шаг назад, прислонился к стене. – Дай пройти, пожалуйста, – попросил, не рассчитывая, что альфа выполнит просьбу, но тот сделал несколько шагов назад. Омега, пошатываясь, направился в ванную. – Чимин, может спинку помыть? – парень замер на мгновение, не оборачиваясь, пошел дальше. Хван двинулся за ним, беззвучно ступая по пушистому ковру, лежащему в этой части комнаты. «Я обещал быть мягким. Мягко обнять? Мягко взять? Что ты там говорил, Юнги? Трону омегу пальцем – убьешь. Трону. И не только пальцем. Вот только сдохнешь, я надеюсь, ты». Ярость униженного, оскорбленного самца просыпается в секунды. Сейчас за это унижение ответит омега, который и был свидетелем оного. Омега, которого Хван хочет, как никого не хотел и близко ни до, ни после того, как увидел восемнадцатилетнего Чимина у клумбы с долбанными анютиными глазками, а потом снимал фиолетовые лепестки с пухлых розовых. Да, он забыл об этом, но, кажется, для того только, чтобы вспомнить и убедиться несколько лет спустя, придя в «ЛепестOk». Омега – сумасшествие Хвана, его наркотик, сладкая боль в груди и болезненная сладость в паху, мечта, что скоро станет реальностью. Тогда, в «Лепестке», другой самец отбил, отвоевал желанную Им пару, которая спустя секунды, мгновения, могла ему принадлежать. И вот, и все равно именно так и будет сейчас. Хван не отдаст никому то, что предназначено ему. Любистоковые феромоны взрывают небольшую комнату фейерверком острой горечи. На тонком запястье омеги мертвой хваткой смыкаются крепкие полные пальцы, сразу оставляя на коже темно-багровые пятна. Альфа к себе омегу привлекает на мгновения и тут же отталкивает. На кровать. И следом сверху всем телом, вдавливая, не давая ни малейшего шанса вырваться. Да – сопротивляться. Да – бить руками, пока их не перехватили руки альфы. Да – ногой, что не накрыта тучным телом, наносить изо всех сил удары по крепкому бедру. Да – кричать от ужаса, боли и отвращения. Но вырваться? Нет! Взгляд ужасающейся жертвы пересекается с безумным взглядом хищника. И гаснет. Шансов нет. Пион на ароматической железе омеги так невероятно, так притягательно сладок, как невозможно сладок сам замерший под Хваном парень. «Пометить и сразу взять». И брать, не останавливаясь, до того момента пока каждая клетка альфийского тела не пресытится обладанием, не наполнится сладостью тела омеги. Внутренний альфа кипит таким же острым желанием. Лицо красным наливается. Клыки яростно впиваются в шею, прокусывают, клинками пробивают кожу. Альфа языком давит на рану жестко, снимает кровь с кожи омеги. Клыки и губы облизывает, с них тоже слизывая и глотая вишневые капли. А потом носом в железу – рычит, дышит зверем: хрипло, равно, громко. Больше, больше. Не насытиться цветком. «Если там, наверху, есть что-то или кто-то, пожалейте, помогите, заберите меня». Кричать, сопротивляться нет сил. Последние вытекли вместе с алой жидкостью, что и сейчас капает на грудь. И невидимый пион льет слезы. И метка Юнги, что спрятана под проклятым пластырем, горит огнем. А боли от новой метки нет совсем. Чимин чувствует руки, что шарят по телу голодно и грубо, подбираются к джинсам, пытаясь расстегнуть пуговицу и замок. Он лежит безучастно. Те прекрасные розы, на которых брал его с любовью и нежностью хен, вспоминает. «Цветы отомстили. Они погибли, но и моя жизнь в мгновения превратилась в ад. Я тоже стал цветком из того букета». В этот момент Чимин чувствует, как альфа отстраняется вдруг резко, вздыхает глубоко. Видит, как с постели вскакивает, зажимая нос огромной ладонью, как искажается отвращением лицо. С каким трудом даются короткие вдохи, какими гримасами они сопровождаются. Откуда у омеги силы берутся? Он – на другой конец кровати, на пол на трясущихся ногах. К двери, что не закрыл Хван. В длинный коридор. Бежит, шатаясь, чувствуя, как капли стекают по груди, слыша шаги. Там навстречу идет кто-то. Темные волосы, светлая кожа и аромат... бергамота. – Юнги… Юнги… Помоги, помоги, пожалуйста! Из последних сил в грудь уткнуться и замереть. Умереть. Руки отстраняют аккуратно, бережно. И голос уверенный, чуть властный, но спокойный, доброжелательный: – Чимин? Наверное, ты – Чимин. Ты ошибся, мой хороший. Я Дэгон. Пак Дэгон. Твой старший брат. Тише, все хорошо. О, Небо, что это такое?! Омега голову поднимает, на шее – фиолетово-сиреневое «облако» вокруг следов от укусов, расцарапанные ключицы, запястья в багровых пятнах, футболка алым залита. Шепчет безнадежно: – Еще один Пак. И оседает на пол. Замирает. Им и Пак. Сцилла и Харибда. Не поможет никто. *** Дэгон прилетел на сутки раньше. – Дома никого? – спросил Чонга, пожилого альфу-слугу. – Ваш младший брат со вчерашнего дня здесь. В одной из гостевых комнат. Той, что рядом с вашей. И… – запинается, – его жених. Они как раз наверху. – Наверху? Ну, что же. Постараюсь им не мешать. Дэгон чемодан внизу оставляет, почти преодолев лестницу. Слышит, как хлопает дверь и кто-то ногами, кажется, за гладкое покрытие цепляясь, бежит в его сторону. Он глаза поднимает. Худенький, темноволосый омега в белой футболке с широкой алой полосой в центре, пошатываясь, задыхаясь, пригибаясь к полу, бежит навстречу. И запах пиона, необыкновенно, запредельно сладкий, опережает паренька. А следом несется альфийская любистоковая горечь. И сам Хван с перекосившейся физиономией торопливо идет по коридору. – Дэгон, привет, – звучит с плохо скрытой досадой и раздражением. – Ты вернулся раньше времени, кажется. – Я вернулся, кажется, вовремя, – парирует. – Вы познакомились уже? – теперь еще и смущение слышно в голосе. – Ну, если это знакомством можно назвать, – подхватывает на руки Чимина. – Я понесу своего омегу сам. – Я донесу своего брата до его комнаты. И побуду с ним. А ты в себя приди. И успокойся. – Ты мне приказывать будешь? Это мой омега. И мой жених. Мы не договорили с ним. – Договорите позже. Чимин, ведь позже лучше, да? Омега на руках у Дэгона кивает, закрывая глаза. Он знает, как поступили с ним Мингю и чета Пак. И Пак же несет его на руках. Он не знает, что лучше. Он думает, что хуже, чем есть, уже не будет. – А ты не оборзел, Дэгон. Я знаю сам, что лучше для моего мужа. – Отвянь, Хван. Он не муж тебе еще, но мой брат. И я хочу с ним познакомиться. Позже приходи. – Хрен с тобой! – Со мной. Пока, Хван. Дверь комнаты – нараспашку. Покрывало на кровати смято и скомкано. – Нет, только не на постель, пожалуйста, – омега едва шепчет. Альфа усаживает его в большое удобное кресло у маленького круглого столика. – Давай еще раз, Чимин. Меня зовут Дэгон, и я – твой старший брат. – И пахнете бергамотом, как мой истинный, – всхлипывает Чимин. – Только он еще и мандарином пахнет. – А я их просто очень люблю. Так что у нас с твоим соулом есть что-то общее. И с тобой, надеюсь, мы подружимся. Чимин смотрит, шепча: – Я хотел бы… Но я не верю… – Эх, омега. Понимаю. Но я постараюсь заслужить твое доверие, хотя и не рассчитываю на это. А сейчас давай в душ. И раны твои надо обработать, и переодеться тебе нужно, – смотрит на поднос с нетронутой едой. – Да ты и не завтракал еще. Не возражаешь, составлю тебе компанию? Чимин головой качает: – Да, не возражаю. И не верю. И выбора у меня нет. – Давай-ка для начала в ванную. Сам справишься или помочь? Омега сжимается всем телом, выдыхает, скрываясь за дверью: – Сам… «Хван, уебок чертов. Эх, Чимин. И я ведь ничем, ну, ничем не могу помочь». *** Хван спускается в холл. Он ликует: его метка – на шее желанного омеги. Он в тревоге: опять показалось, что отвратительный запах гнилой рыбы наполнил комнату после того, как, пометив мальчишку, Им попытался его взять. Он в ярости: Чимин снова ускользнул от него! И Дэгон увидел брата – запуганного, загнанного, измученного – в такой неподходящий момент. И Хван предстал перед старшим из наследников Пак не в самом приглядном виде. Впрочем, плевать! Он сразу перевез бы к себе в квартиру омегу, но быть с ним все время вместе, приглядывая, нет возможности, тогда как в особняке Пак это легко выполнимо. Да и традиции дурацкие, учитывая, какие должности занимают родители, требуют, чтобы до бракосочетания Чимин жил в отчем доме. И именно оттуда Хван заберет его в день свадьбы. К тому же об этом и в СМИ не раз уже писали: известное корейское семейство Пак только обрело потерянного много лет назад сына и теперь «всеми силами старается компенсировать юноше ту любовь, тепло и внимание, которыми он был обделен больше двадцати лет». «Что ж, понаблюдаю за омегой еще немного. Если что, придется ему вновь, как сказал Го, садиться на подавители. Но вот ведь: этот запах, если он реальный, а не фантомный, не все время с Чимином, как было раньше. И есть, кажется, еще одно но… Ладно, в самом деле, сейчас не мешало бы успокоиться. А вечером поговорю с Дэгоном и мальчишке тоже есть, что сказать. Его порадовать, но огорчить себя». *** – Мне кажется, ты не захочешь позавтракать в столовой, Чимин? – Дэгон отлучился из комнаты омеги, чтобы переодеться и принять душ, разобрать чемодан, и вот теперь, улыбаясь, стоял в дверях. Чимин лишь молча отрицательно покачал головой. – А как смотришь на то, чтобы позавтракать в саду? Погода сегодня хорошая. А ты бледный, как смерть. Тебе уж свежий воздух точно не повредит. – Мне вообще запрещено выходить из комнаты. Может быть, потом, – Чимин горько усмехнулся, – когда я начну вести себя хорошо. Так господин Вун сказал. – Ну, строго говоря, ты уже этот запрет нарушил, – с мягкой понимающей улыбкой произнес Дэгон. Чимин опустил голову, натянул манжеты рукавов слишком большого худи едва ли не до кончиков пальцев. Вырез горловины обнажил злое фиолетовое пятно у изгиба шеи и оцарапанную ключицу под ним. – Чимин, все нормально. У тебя ведь просто не было другого выхода. Пойдем в сад. Я уже попросил Чонга принести туда завтрак. Вся ответственность на мне, не волнуйся. Перекусим и через два часа я планировал быть в офисе. В саду Дэгон усадил Чимина на стул, налил фруктового чая, придвинул тарелочки с пышным омлетом и моти. У омеги вторые сутки во рту маковой росинки не было, он взялся за кружку с чаем – пить хотелось очень, но от одного только взгляда на еду лихорадило и подташнивало. – Чимин, – Дэгон взглянул на него, – я без обиняков скажу. Чего уж там. Я знаю, что согласно дурацкому договору между нашими семьями ты должен стать мужем Им. Несколько недель назад отец и папа пытались убедить меня, что Хван любит тебя и с ним ты будешь очень счастлив. Что вы знакомы давно… – Мы знакомы давно, это правда, – прошелестел омега. – Во всем остальном… Чимин замолчал, вновь опуская голову, делая крохотный глоток чая. «И объяснения не нужны. Каким же должно быть счастье, чтобы бежать от него из последних сил, прося помощи?» – подумал Дэгон, спросив со всей искренностью, на какую был способен: – Я могу хоть что-то сделать для тебя? – Вы уже сделали. Немного побыть на улице в такой чудесный денек, накануне скорого ненастья, очень здорово. – Давай-ка на ты, Чимин. И вот тут у тебя ошибочная информация: всю неделю погода будет теплая и солнечная. Поэтому предлагаю своему брату такие завтраки на свежем воздухе на все это время. Не возражаешь? «А ведь Чимин совсем о другом ненастье говорит. Его жизнь, кажется, за сутки превратилась в ад. И лучше ведь не будет, а я и не догадался сразу, что имел ввиду этот загнанный в угол мальчик». Чимин кивнул, потом огляделся вокруг – золотая осень вступала в права. Все больше «янтаря» и багрянца появлялось среди зелени. Работники тщательно сгребали в кучу упавшие листья, чистили дорожки. Пожилой садовник суетился около огромной клумбы с разноцветными астрами, рыхлил землю, удобрял и поливал цветы. Чимин подошел, присел рядом: – Разрешите, помогу вам, аджосси. – Что Вы, молодой господин! Не для ваших рук работа. Отойдите, пожалуйста. Мне приказано и близко вас не подпускать к клумбам. Если только гулять и любоваться. Да и то сказали, вы не раньше, чем через пару дней, на улицу выходить станете. – А кто сказал? – Господин Вун и ваш будущий муж, господин Им. «Отобрать не только всех, но и всё, что мне дорого. Какое счастье, что «ЛепестOk» я переписал на Дина. Иначе ведь и его продали бы. Но даже если Мин-старший решит, что магазин омеги – предателя сына – ему не нужен, не супруги Пак, а он сможет распоряжаться местом, где навсегда останутся мои душа, сердца и счастливые воспоминания. И та жуткая ночь. Скоро все мои ночи будут такими...» Чимин поднимает голову, подставляя лицо поцелуям-лучам нежнейшего сентябрьского солнца. Вспоминает недавнюю прогулку по Намсану с Юнги, Намджуном и Хосоком. Младший омега отстал тогда от друзей и соула, и стоял так же, радуясь последним теплым дням. А хен подошел тихонько, и целовал, и кружил, и говорил, что любит. «Я люблю тебя хен, любой другой альфа стал бы для меня сейчас смертным приговором», – Чимин ответил-прорек ему тогда. Только не знал, что приговор так быстро вступит в силу, а чье-то безумие, выдаваемое за любовь, и для Юнги едва ли не смертью обернется. Лучи солнца осушают капли, что бегут из глаз. – Чимин, – Дэгон окликает тихонько, – ты ведь не прикоснулся к еде. – Спасибо, не хочется. Омега смотрит на старшего брата. У него, в самом деле, с Юнги есть что-то общее. Чуть выше хена, с умеренно мускулистым, как у Юнги, телом, почти такой же фарфоровой кожей. А волосы совсем такие же: черными, как вороново крыло, крупными волнами чуть прикрывают шею, густой челкой с пробором посередине ложатся на лоб. Карие, по форме такие же в точности, как у самого Чимина, глаза, смотрят внимательно, мягко, участливо. И знакомый, легкий, свежий, чуть пряный аромат бергамота исходит от старшего брата. Такой ненавязчивый и спокойный, как и сам Дэгон сейчас. – Чимин, я не буду настаивать. Но кушать все же надо, пожалуйста. Мне пора уезжать, я вернусь только вечером. И тогда, надеюсь, порадую тебя немного, Рыбка. Я слышал, Мингю так называл тебя. – И Юнги, и Хосок, и Нами. Мой истинный и мои друзья. – Ты позволишь так обращаться к себе? – Нет, Дэгон, нет, пожалуйста. Рыбки нет больше. И я не существую для друзей. Омега замолкает, задумавшись, потирает шею, морщится. – Больно, Чимин? – Нет, – вновь с силой проводит по метке Хвана, прислушивается к ощущениями, говорит удивленно, – нисколько не больно. А болит там, где стоит метка Юнги. – Но… Твоя шея… На ней нет ничего, кроме укуса Им. – Знак моей с Юнги истинности вот здесь, между ключиц, а метка хена справа, у изгиба. Альфа смотрит недоверчиво. Омега из кармана новых, взятых из шкафа джинсов, что слишком велики и висят на нем мешком, достает небольшую, в ладонь, фотографию. На ней крупно, до пояса, запечатлены Чимин и темноволосый альфа с небольшими, необычного разреза глазами. Руки альфы сомкнуты на талии омеги, а чуть повыше лежит роскошный пушистый хвост. Оба улыбаются, Чимин сжимает в руках розу с огромным, чайного цвета бутоном. В большом вырезе-лодочке светлой футболки отчетливо видно багровое пятно у изгиба шеи справа. А между ключиц обоих – арт, темно-розовый цветок пиона. – Это мой магазин «ЛепестOk». Фото сделал мой помощник Минхо. Ночью накануне Хван напоил меня снотворным и хотел изнасиловать. А хен спас и поставил свою метку. Ну, а арты появились у нас еще в июле, когда мы встретились после четырехлетней разлуки. – Изнасиловать… Спас… – Дэгон тяжело сглатывает. Закрывает глаза. Трет ладонями щеки. – А куда же пропали метки твоего соула? Смотрит потрясенно. – Сегодня Им пришел в комнату с каким-то врачом. Тот наклеил мне на шею два кусочка ткани – арт и метка стали невидимы, – сглатывает, утирает слезы с глаз омега. – Но я их чувствую. Спрашивает вдруг: – Ты не расскажешь никому о фотографии? Я не должен был… Они отберут единственное, что у меня осталось. За эти сутки они отобрали у меня почти все, – слезы душат, голос хрипит, взгляд наполняется недоверием и злостью. – Хотя чего мне ожидать?! Кому я хочу верить?! Ты Пак. Ты такой же, как они все! «О, Небо! Так покалечить мальчишку. А Хван, какая сука! Благотворитель, голубая кровь. Не зря пару лет назад упорные слухи ходили, что он омегу в туалете университетском чуть не изнасиловал. Какой-то студент-альфа спас тогда парня». – Чимин, хороший мой, – он осторожно привлекает к себе сопротивляющегося омегу, шепчет с горечью. – Ты ведь тоже Пак. Наверное, лучший представитель династии. Поверь, я не скажу никому. И постараюсь принести подходящий протектор для твоей фотографии. Голос звучит спокойно, искренне, мягко, с чуть слышной, как у любимого хена, хрипотцой. И руки осторожно гладят по спине. И омега не отталкивает уже. Стоит, всхлипывая. Дэгон доводит Чимина до комнаты. Тот заходит, оборачивается. – Спасибо. – Увидимся вечером, Чимин. Прости, пожалуйста. Сейчас я должен это сделать. Дверь закрывается, замок поворачивается несколько раз. Чимин идет в привычный угол, тяжело опускается на пол и замирает. Дэгон не знает и не узнает никогда: цепь, на которую посадил Чимина Хван, прочнее и надежнее любых замков. Жизнь любимого альфы, жизни лучших друзей – и этой цепи нет сноса. Пока Хван жив. Пока Чимин жив. *** Вун вечером бесшумно заходит в комнату Чимина. Надо же! Младший не в углу сидит, по обыкновению, а в кресле у маленького круглого столика. Вместе со старшим братом пьет чай с пироженками, о чем-то тихонько переговариваясь. Дэгон, видимо, что-то смешное рассказывает Чимину: улыбается сам и пухлые губы младшего на секунды трогает едва заметная улыбка, но тут же и пропадает. – Смотрю, мальчики мои, вы познакомились уже и отлично общаетесь. Чимин, и с аппетитом все не так плохо! Видимо, ты просто не из каждых рук готов еду принимать, привередничаешь. – Папа, ну что ты такое говоришь? – Дэгон смотрит на Вуна с возмущением, а младший сглатывает тяжело, голову опуская, кусочек недоеденного пуноппана кладет на тарелку. – Говорю, как есть. Чимин, если ты не перестанешь вести себя, как капризный ребенок, и продолжишь отказываться от еды, тебя кормить будут силой. Мы только что разговаривали с твоим женихом, он места себе не находит. И ведь ты делаешь это назло тем, кто тебя любит, кто переживает о тебе. Может, Дэгону прикажешь вместо того, чтобы на работу ходить, кормить тебя три раза в день? – Папа, прекрати, пожалуйста, – старший сын говорит спокойно-холодно. – Это он пусть прекратит! – сдерживая раздражение, произносит Вун. – Раз уж Чимин-щи оказал тебе величайшую любезность и соизволил общаться и еду из рук брать, убеди его… – Пап, выйдем на минутку. – И не на минутку, Хван хочет видеть жениха. А, вот и он. Заходи, Хван, мы уходим уже. Им приветливо кивает Дэгону. – Рыбка, привет, – мягко произносит затем, глядя на Чимина. И старший брат видит, что младший глаза не просто закрывает – сплющивает, напрягается и каменеет в кресле. – Вун, я хочу переговорить с Дэгоном, пожалуйста. Старший брат поднимается, ободряющий взгляд бросает на омегу, но тот сидит, намертво вцепившись побелевшими пальцами в ручки кресла, голову отпустив. Альфы выходят за дверь. – Может, ты отомрешь все же, Чимин? – Дэгон раздраженно морщится, слыша за спиной этот вопрос папы. – Что ты хотел, Хван? Тот губы поджимает: – Извиниться за то, что утром был резок и несдержан. – Принимается. Но, кажется, и перед Чимином тоже не мешало бы извиниться? Хван поднимает тяжелый, закипающий раздражением взгляд: – А перед ним за что? Он – мой будущий муж. Я поставил ему метку, на что имею полное право. Тебя расстроили кровь от укуса и синяк на шее Чимина? Может, знаешь какие-то иные методы пометить свою пару, избежав того и другого? Дэгон молчал. По сути, Хван был прав, но желание заехать ему по физиономии, едва альфа вспоминал первые минуты своего знакомства с младшим братом, имелось невероятное. Он вздохнул: – Да, ты прав, Хван, без боли здесь никак. Но разве не по обоюдному согласию происходит в нормальных, любящих парах такое важное событие? Разве омега должен бояться этого? А Чимин, мягко говоря, был очень напуган и… – Прекрати, Дэгон! Мой омега – не ребенок, не маленький невинный девственник. У него был альфа, была метка, которая пропала сегодня утром. – Была и вдруг пропала? – Дэгон хочет быть спокойным, но контролировать презрение и неприязнь так непросто. – Чимин что-то рассказывал тебе, жаловался? – такая же неприязнь и угроза звучат во встречном вопросе. – Жаловался? Да он молчит почти все время, и каждое произнесенное слово, кажется, дается ему с огромным трудом. «Ага, сейчас я тебе, ушлепок, расскажу о наших разговорах», – сердится внутренне. – У Чимина может быть только одна метка, моя. И не мне тебе говорить, что условия договора надо выполнять. Ты сам требуешь того же от заказчиков, партнеров, работников. – Все так, но здесь не о работе речь. Ты сам сказал: у Чимина был альфа. И если во исполнение договора между нашими семьями омеге приходится отказаться от того, кого он любит, не представляю, насколько ему тяжело. – И не представляй, не твоя забота. Чимин справится. Мы справимся вместе. Как бы ни было, я люблю омегу. Люблю давно. Еще с тех пор, как мы в пансионате жили. Вот только не знал тогда, чьим сыном был Чимин, иначе мы бы уже не первый год женаты были. – И запах омеги тебя не смутил бы? – После того, как, благодаря твоему отцу, Чимину подобрали персональный подавитель, это… ммм… перестало быть проблемой. И, знаешь, я как раз спросить хотел, – альфа замялся, любистоковые феромоны заполонили пространство. А потом… Дэгон вздрогнул, ноздри задвигались непроизвольно, ему показалось на мгновения: «Запах испорченной рыбы… Откуда?! Чимин пару минут назад пах цветком. Ну, не от Хвана же?!» – Дэгон, аромат твоего младшего брата… Он… Как тебе?.. Пак смотрел на него, но, кажется, не слышал: – Повтори, я… Мне показалось… – Аромат Чимина? Как он тебе? – В смысле как? Ничего необычного. Пион. Ну, правда, утром он был очень яркий. Сейчас такой же мягкий, спокойный, как у Мингю. – Пион. И все? – И все. А что еще? Хван, кажется, тяжело вздохнул. – Пойду к Чимину. – И помягче с ним, пожалуйста. Альфа исчез за закрытой дверью и почти сразу из комнаты выпорхнул Вун. Двое пошли вниз. – Зачем ты так с Чимином? Есть из моих рук! Да тот несчастный пуноппан – единственное, на что я его смог уговорить! – Ничего с ним не случится. Мальчишка просто неблагодарный манипулятор! Будет выпендриваться дальше – придется кормить его насильно. Ох, скорей бы уже свадьба, тогда вся ответственность об этом омеге будет на его муже. – Папа, этот омега – твой сын, вообще-то! – неприкрытое раздражение звучало в голосе Дэгона. – И если уж на то пошло, наша семья ему вообще не сдалась. Это вы заманили его в дом и держите, как заключенного. Чимин же без нас жил прекрасно и дальше бы продолжал! У него есть соул, а вы собираетесь отдать его за Хвана. – Соул, говоришь? Который даже не удосужился позвонить Донсу или мне, чтобы поинтересоваться, где его истинный? Да твой отец, случись что с мной, всю корейскую полицию на уши бы поставил. А тут молчание. «О том, что следователь нам звонил, тебе, Дэгон, впрочем, знать не обязательно, так всем спокойнее будет!» – Может быть, с Юнги случилось что-нибудь? – Случилось или нет, это не наши проблемы. Дэгон, пойми, Чимин будет мужем Хвана в любом случае. И советую тебе к мальчишке особо не привязываться. – Это еще почему? Он мой брат, он, очевидно, несчастлив. Я не рассказывал, как мило мы с ним познакомились? Он по коридору бежал, бросился ко мне, перепутав со своим истинным, и просил помочь, а следом Хван топал, бугай чертов. Я б сам от такого урода летел на всех парах… – Просил помочь?! Хван не рассказывал ничего. Предупредил только, что поставил Чимину метку. Так что в этом удивительного?! Впрочем, удивительно: дурно воспитанный омега убегал от своего будущего мужа, вместо того, чтобы благодарить и быть рядом, как и положено всякой нормальной, только что помеченной паре. Дэгон посмотрел на Вуна с изумлением. – Пап, это не ты говоришь! Тот вздохнул и ответил, кажется, изо все сил сопротивляясь самому себе, словам, что рвались с губ: – Сынок, мне очень жаль. Правда. Сложилось так, как сложилось. И сейчас я просто защищаю свою семью. Нашу семью. Как могу. Не вмешивайся, пожалуйста. Дружить с семейством Им гораздо лучше и полезнее, чем враждовать. Ты ничем не можешь помочь своему брату. Да он в помощи и не нуждается. Будет жить, как сыр в масле. Так не делай хуже, чем есть. – А если бы у меня получилось помочь, папа? Хоть чем-нибудь? Раздражение и резкость вернулись в голос Вуна: – Даже думать не смей! И считай, что я этого не слышал! Повернулся, двинулся в направлении лестницы. *** Хван закрыл дверь, взглянул на Чимина. Тот продолжал сидеть в кресле. – Чимин, я тоже не против чашечки чая. Составлю тебе компанию. Не возражаешь? Омега, наверное, впервые за эти два дня глянул ему в глаза: – А у меня есть выбор? – Я могу уйти, но думал, тебе интересно будет узнать о господине Мин-младшем, – Чимин ни слова не сказал, молча смотрел на альфу. – Так что, уйти? Омега отрицательно покачал головой. – Чимин, я хочу извиниться за то, что произошло сегодня. Я не прошу прощения за то, что поставил тебе метку, но за то, как поставил, и за ту небольшую вольность, что позволил потом. Я обещаю, что не трону… постараюсь не тронуть тебя до свадьбы. Я все-таки не зверь и понимаю, что тебе надо привыкнуть ко мне. Но это не значит, что я не имею права на твои хотя бы скромные ласки и знаки внимания. И отказывать себе в этом удовольствии тоже не стану. Иди сюда. Или, – сказал с легчайшей ноткой раздражения, – мне подойти? Омега подошел, замер, глядя в одну точку. Хван встал, пальцами пробегая по поставленной метке, ощущая, как сжался всем телом Чимин, чувствуя дрожь под пальцами, замечая судорожные движения маленького кадыка под кожей. Альфа хотел быть мягким, сдержанным, спокойным, но страх и тревога омеги, ощущение абсолютной, полной теперь власти над этим красивым, хрупким и таким беззащитным мальчишкой, память о том, кому он принадлежал и понимание того, кому отдал сердце, мгновенно наполняли кипящей яростью и злой, неконтролируемой страстью. Пусть не сердце и душу, но тело Чимина он хотел и мог сделать своим. В любой момент мог. Хван с раздражением вцепился пальцами в худые плечи, притянул, нависая. – Ты же обещал, ты только что сказал! – омега кричит, бьется в руках альфы, пытаясь вырваться, оттолкнуть ладоням. Хван носом приник к шее, вдыхая с метки слабый запах любистока и… – «блядь, блядь, да что же такое происходит!» – рыбы. Он отстранился, внезапно ощущая под пальцами холод, влагу и слизь. Не человеческая нежная кожа, но мельчайшая, переливчатая серо-розовая чешуя покрывала плечи омеги. У альфы дрожь пошла по всему телу, он изо всех сил оттолкнул парня. Тот не удержался на ногах, влетел с глухим стоном спиной и затылком в стену, сползая по ней на пол. – Что это? – альфа не мог скрыть ужас в глазах и голосе. Он подбежал к омеге, что, опирался сейчас на предплечья, поднимался с пола. Обычная нежная кожа, тонкий аромат пиона. Хван провел по худеньким плечам. – Проклятье. Что ты делаешь, мальчишка, черт возьми! Как ты это делаешь?! – Что происходит? – Чимин коснулся плеч, пытаясь понять, чего так испугался Хван и что его взбесило больше прежнего. Альфа подлетел к двери. – Ты обещал рассказать про моего истинного, – отчаяние звучало в голосе. – У тебя нет истинного, запомни это хорошенько, – проорал, стоя в дверях. – Есть жених Им Хван. А альфа Мин не сдох пока. Хотя я очень рассчитываю на это! Ключ повернулся в замке. Чимин опустил голову, поплелся в угол, вновь ощущая привычное головокружение и подступающую легкую тошноту. *** – Господин Хан, на линии некто Им Хван, хочет переговорить с вами лично. Омега отрывается от рабочего стола, где лежат эскизы моделей его новой свадебной коллекции, досадливо морщится. – Ёнган, попроси его перезвонить, скажи, я занят. Терпеть не могу, когда от работы отрывают. – Господин Хан, я не стал бы игнорировать такой звонок. Если это тот Им, о котором я думаю… Его отец – помощник премьер-министра. – Да хоть президента, – тихонько шипит омега. – Ладно, соединяй. – Господин Хан, доброго дня, думаю, у вас немного времени, – низкий густой голос доносится из трубки, – поэтому сразу к делу. У меня свадьба меньше, чем через месяц. Могу я попросить вас придумать и сшить костюм для моего омеги? Знаю, что вы один из лучших дизайнеров свадебной моды в Корее. А у моего будущего мужа все должно быть самое лучшее. Ироничный, едкий смешок раздается в ответ. – Благодарю за комплименты, господин Им. Но не ослышался ли я? Месяц? С такими, как ваша, просьбами ко мне обращаются минимум за полгода до свадьбы. – Так сложилось, что наше бракосочетание состоится намного раньше запланированного срока. У меня впереди длительная командировка в Европу, пришлось в срочном порядке перенести дату свадьбы. Но вы понимаете, конечно, что если согласитесь помочь, я щедро компенсирую все расходы, включая дополнительное время, потраченное на выполнение заказа. К тому же, полагаю, что сотрудничество с нашими семьями и вам будет небезынтересно. Это дополнительная реклама. Мой жених – сын одного из влиятельных корейских бизнесменов. И моя семья в нашей стране занимает не последнее место. «О, терпеть не могу снобов! Эта мне их голубая кровь и самомнение выше крыши!» – Господин Им, признаться, мой бренд и так раскручен и известен далеко за пределами Кореи. Но вам, быть может, стоит поискать модельера покруче? – хмыкает омега. – Я, знаете ли, в отличие от вас, совсем не голубых кровей. Рос с папой вдвоем в маленьком рыбацком поселке недалеко от Пусана, помогал ему лет с пяти. Мне кажется, от меня до сих пор рыбой здорово пахнет. И это несмотря на то, что я разрабатывал костюмы для моделей рекламных роликов многих парфюмерных домов с мировым именем и пропитался с головы до пят лучшими ароматами. Хван вздрагивает. Его даже несколько надменный тон омеги не так задевает, как эти странные «рыбные» совпадения в биографии молодого, но очень известного корейского модельера Джунсо и его Чимина. Альфа знает, что когда-то Хан начинал свой путь к славе с открытия маленького швейного ателье в Тэгу, а теперь его офис расположен в Каннаме, сердце деловой жизни Сеула. – Господин Хан, я все-таки буду очень благодарен, если вы дадите согласие. Тем более, мой жених в прошлом тоже пах рыбой, но сейчас этот запах сменился на пионный. К тому же вы земляки, Чимин родился и долгое время жил в Пусане. – О, это, в самом деле, очень необычно, впервые слышу о смене запахов. Ладно, думаю, мы найдем общий язык с вашим омегой. Пусть он приезжает ко мне в офис, скажем, сегодня вечером, часикам к девяти. – Спасибо, господин Хан. Не сочтите за труд: а не могли бы вы приехать сами. Я пришлю машину, потом водитель отвезет вас туда, куда будет необходимо. И все расходы мы компенсируем. Мой жених так устал от внимания прессы в последнее время, что напрочь отказывается выходить из родительского особняка. И чувствует себя вдобавок неважно. – Ну, знаете… – возмущенно сопит в трубку омега, – не мои это проблемы, да ладно. Только потому, что у вашего омеги такая интересная история и он мой земляк. Жду водителя без четверти девять. И попрошу без опозданий. Кладет трубку. – Ёнган, подготовьте, пожалуйста, образцы самых дорогих тканей с оттенками от молочного до жемчужного. Черный с голубым тоже. Бабочки в этом сезоне модны с небесно-голубыми вставками, да мало ли, жених захочет классику. «Пионы, пионы… Черный жемчуг, внезапно выросший у альфы хвост… Чудесные воспоминания прошлого… И никакой личной жизни. Хотя пора бы уже, что ли?» *** Трель звонка в который раз разносится по особняку семейства Пак. Дэгон, что работает с документами в библиотеке, торопливо выбегает в холл. Машет спешащему ко входной двери старому слуге. – Я сам, Чонг. Открывает двери, немедленно получая в нос удар сердитых ландышевых феромонов. – Видимо, меня не очень-то и ждут здесь, – сдержанно-раздраженно хмыкает стоящий в дверях сероглазый омега. Симпатичный, с тонкой талией и пышными бедрами, в простых голубых джинсах, темно-синей тонкой куртке из плотного, чуть блестящего материала и белой свободной рубашке, обнажающей шею, часть ключиц и груди, с внушительного размера темно-песочным холдоллом в левой руке, что заставляет молодого мужчину немного отклониться влево. – Всю жизнь ждал такого, как вы, – неожиданно для себя произносит с улыбкой Дэгон, протягивая руку, забирая у омеги холдолл и непроизвольно наполняя пространство ярким бергамотовым ароматом. – Только вот не знаю даже, как зовут такого симпатичного визитера. Омега смущается – и ландышевые феромоны звучат слабее. – Я Хан Джунсо… – Тот самый? – Дэгон хочет и не может скрыть удивление. – Ну, я же не знаю, кто для вас «тот самый», – без тени улыбки парирует омега. – Модельер. Я был на свадьбе у друзей пару месяцев назад. Жених там щеголял в вашем наряде. А у нас, у меня, – вздыхает, – брат скоро женится. Так что вы, скорее всего, тот самый Хан Джунсо и есть. «Кажется, и вы… тот самый. Светлая кожа, темные волосы, и бергамот. Ох уж эти цитрусы! Осталось мандариновый аромат добавить – и прошлое станет настоящим. Вот тебя мне накануне сдачи новой коллекции только и не хватало. Ох, как же, на самом деле, не хватало». – Я Дэгон, старший брат Чимина. Давайте проведу вас к нему, – улыбается, показывая в сторону лестницы. – Вы надолго к нам? – Зависит от моего клиента. Если он очень привередлив – и до утра могу просидеть, – улыбается модельер. – О, это точно не о Чимине. Брат у меня чудесный, – опять вздыхает. – А господин Им. Он где вообще? Я с ним договаривался о визите к Чимин-щи. Хан готов поклясться, что по лицу симпатичного альфы пробегает гримаса отвращения. – С женихом. Вот и комната. Он стучит не раз и не два, пока замок не поворачивается, наконец. Хван, раздраженный, стоит на пороге. – Какого хрена, Дэгон?.. И тут же осекается, увидев стоящего рядом с ним незнакомого омегу. – Господин Им, я Хан Джунсо. Кажется, вы очень просили меня найти время и приехать к вашему жениху. Я-то время нашел... – голос холодный, а взгляд насквозь прожигает. – О, извините, Джунсо-щи. Мы заговорились с Чимином, обсуждали всякие моменты, связанные с предстоящим торжеством, – Хван закусывает губу. – Чимина, любовь моя, господин дизайнер пришел. Чимин в дверях появляется, кивает, улыбку выдавливает из себя. «О, Небо, не дай мне так «лучиться» счастьем перед свадьбой, как этот омега, – Джунсо вздрагивает, видя перед собой невероятно худого и чересчур бледного парня. Темные волосы только подчеркивают болезненную белизну кожи, а джинсы, определенно, на пару размеров больше нужного, мешком висят в районе бедер. Хан скользит взглядом по фигуре омеги, невольно останавливается на шее. «Впрочем, не так у этих двоих все и плохо, видимо, – на шее парня, помимо небольших несильных засосов, свежий, в багровых «облаках», укус, и пара желтых пятен от уже заживших. – Такое ощущение, что этот горе-любовник хочет, но не может поставить своей паре метку. Воротничок-стойку мальчику, что ли, скроить в рубашке? Надо же как-то спрятать все это любовное неэстетическое безобразие». Чимин под пристальным взглядом Джунсо кладет ладонь на шею, проводя по ней, сглатывает, голову опускает. – Не будем вам мешать, прекрасные омеги, – мурлыкает Хван, закрывая двери. – Господин Им, а у вас есть какие-то пожелания к наряду будущего супруга? Вы сами-то с цветом костюма определились? – спрашивает модельер. – Я вообще-то белый терпеть не могу, но буду именно в белом, – смеется альфа. – А Чимин? Оставляю за ним право выбора. – Ладно, посмотрим, что я смогу предложить вашему будущему мужу. Двери, наконец, закрываются. – Чимин-щи, – протягивает руку, – я Хан Джунсо. – Тот самый? – Чимин смотрит, слабо улыбаясь. – Забавно слышать. Ваш брат пару минут назад задал в точности такой же вопрос. Вы, видимо, были на той свадьбе вместе с ним? Чимин смотрит непонимающе. – Господин Пак сказал, что несколько месяцев назад был на свадьбе у близких друзей, а жених щеголял на ней в костюме моего бренда. – Нет, господин Хан. Месяц назад я для своей свадьбы купил костюм белого цвета в вашем магазине. – Что? Тогда зачем все это?! – модельер смотрит удивленно, раздраженно выдает. – У меня не так много времени, чтобы я тратил его столь бездумно. – Нет, все нормально. Та моя свадьба… Она... – голос омеги, кажется, дрожит, но он собирается тут же, говорит сухо, твердо. – Словом, мне нужен костюм. –Ну, что же. Для начала обсудим цвет. Если господин Им будет в белом, вам отлично подойдет... Пятнадцать минут спустя Джунсо понимает, что переубедить омегу ему не удастся. Чимин пусть мягко, но настаивает на своем, и решение, очевидно, не поменяет. Он скрещивает руки, ладонями обхватывая плечи, вздыхает: – Господин Хан, я не представляю, как вы выкроили время, чтобы приехать сюда. Не тратьте его, чтобы переубедить меня. Это напрасно. – Чимин-щи, давайте без господина, вы можете обращаться ко мне хен. Обычно клиенты не слишком считаются с моей занятостью. Их, конечно, можно понять. Это чаще всего золотая омежья молодежь, которая знает еще, что такое учиться, но до работы, как правило, дело у нее не доходит. Приятно поэтому, что вы цените мое время. – Я учусь... учился на биофаке университета Сюнгюнгван, и еще недавно у меня был свой небольшой, но вполне прибыльный бизнес, цветочный магазин, – на мгновения губы омеги трогает улыбка, но тут же и пропадает. – Что-то случилось, что-то пошло не так? – Джунсо не может не признать, что стоящий перед ним парень, «очередная бесполезная голубая кровь», как он заранее окрестил потенциального клиента, очень ему симпатичен. В нем ни капли снобизма, он доброжелателен и корректен, знает, что такое труд и ценит чужое время. Вот только радости от предстоящего счастливого события, омега, кажется, не испытывает вовсе. Или не в свадьбе дело? Джунсо удивляется настойчивости, что проявляет Чимин в отношении цвета свадебного костюма при полном равнодушии к модели оного. – Да, что-то пошло не так, – произносит Чимин отрывисто. – Но я справлюсь. Хан кивает. Ему хочется хоть как-то приободрить этого красивого, но такого грустного и кажущегося очень уставшим мальчика. «Что только этот нежный паренек нашел в таком неприятном бугае, бррр… Вот уж, сердцу не прикажешь», – внутренний омега Джунсо звучит неприязненно, и хозяин, не имея, кажется, никаких оснований, эти эмоции, тем не менее, разделяет полностью. – Чимин, не в моих правилах лезть в душу клиенту, но из каждого правила есть исключения. Вы мне очень симпатичны, – просто, искренне говорит модельер. – Вы сейчас грустите или волнуетесь. Понятно и то, и другое. Замужество – серьезный шаг. И многое меняет в жизни. А предсвадебные хлопоты так утомляют. Но рядом с вами любимый человек. Вы вместе пойдете по жизни. Будете поддерживать друг друга. Я вот, признаюсь, давно один. И, скажу вам по секрету, а вы очень располагаете к тому чтобы делиться ими, совсем не возражал бы, несмотря на то, что со всеми проблемами привык, готов и люблю справляться сам, чтобы рядом со мной был альфа. Надежный, сильный не телом даже, духом. Готовый поддержать, когда на меня грусть и меланхолия накатывают. А без этого не обходится. – Джунсо-хен, я будто себя слышу. Всегда был один, учился быть сильным, но мечтал встретить своего единственного. – Так ведь встретили, – очень воодушевленно говорит старший омега. – Встретил… – Чимин голову опускает, вздыхает глубоко, с силами собирается. – А давайте я вас с Дэгоном ближе познакомлю. Он замечательный. Такой, каким вы описали альфу, которого хотели бы видеть рядом. И он один. Модельер, определенно, смущается: легчайший румянец заливает щеки, неуверенная улыбка трогает губы, а ландышевый аромат почти неслышен. – Мы уже немного познакомились, ведь это господин Пак привел меня к вам. – Здорово, – омега впервые, кажется, за все время общения улыбается так долго, тепло, искренне. – Если он предложит вам чашечку… Стук в дверь прерывает разговор, и аромат кофе опережает бергамот. – Не помешал? – довольно робко спрашивает Дэгон, входящий с большим подносом, на котором и чай, и кофе, и куча вкусняшек. – Дэгон, давай помогу, – Чимин протягивает руки, что до этого момента едва не по костяшки пальцев были скрыты под свободным худи, и модельер вздрагивает, широко открывая глаза: тонкие, прозрачные, кажется, запястья омеги с выступающими хрупкими косточками, зона чуть повыше – сплошь в синяках от сильных сжатий, следов пальцев, свежих и старых. Чимин замечает этот взгляд Джунсо, как замечает негодование и раздражение в глазах брата. Он улыбается криво, извиняюще, сразу прячет руки. «О, Небо! Да тут, очевидно, не все так просто», – Хан смотрит на Чимина полным тревоги взглядом, неловкую паузу тут же заполняя словами: – Я еще не сделал необходимые замеры. Чимин-щи, вы позволите. Но худи, как и джинсы, придется снять. Господин Пак, – обращается к Дэгону, – дайте нам несколько минут и я с удовольствием вместе с вами двумя попью фруктового чаю. Кажется, он на подносе как раз есть. – О, Джунсо-щи, вы, как мой любимый младший брат, тоже любитель этого напитка? А я вот предпочитаю кофе. – Рад, что у меня с вашим любимым… – Хан улыбается, выделяет прилагательное, – братом есть что-то общее. Альфа кивает. Выходя из комнаты, предупреждает, что вернется через пару минут. – Чимин, снимайте одежду, – подчеркнуто-деловито просит Хан. – Это обязательно? – омега смотрит сейчас, кажется, сквозь модельера. – Иначе мне не сделать замеры правильно, – Джунсо вновь звучит напряженно, как бы ни старался убрать эту интонацию из голоса. Через несколько минут дизайнер, которому выть и плакать хотелось все то время, пока он снимал с парня мерки, говорит, что тот может одеваться. «Блядь, сука, сука, сука, бугай поганый! Как теперь забыть эти руки, цвет которых мало отличается от того, что был на запястьях, и тело в синяках. Как это еще бедра и ноги целы. А шея! Тут не чая, тут соджу, или лучше русского, как это, са-мо-го-на, чтобы забыть этот кошмар». Омега берет джинсы, висящие на спинке кресла, не замечая, как из кармана, прямо под ноги Джунсо, выпала небольшая фотография в протекторе. Пока Чимин одевается, дизайнер поднимает фото. Удивленный возглас срывается с губ: – Юнги… Чимин вздрагивает, оборачиваясь. Ему кажется, он ослышался, но, глядя на фотографию в руках Джунсо, на его застывшее в изумлении лицо, понимает, что, в самом деле, услышал от незнакомого человека имя своего истинного. Впрочем, Хан не перестает удивлять: – Так вы тот самый Чимин? Не может быть! – Откуда?.. – у омеги глаза, кажется, почернели от боли, а лицо приобрело запредельный градус белизны. Он бережно прячет фотографию в небольшой карман джинсов. – Я познакомился с Юнги почти пять лет назад, когда из Пусана переехал в Тэгу. Он помог мне с поиском квартиры. Мы дружили некоторое время, расстались, когда он поступил в университет в Сеуле. Но уже тогда, Чимин, я… знал о вас. Уже тогда ваше имя не сходило с его губ. Взгляд омеги замирает. Его глаза по-прежнему кажутся Джунсо черными, и черные хлопья кружат перед глазами прислонившегося к стене Чимина. – О фотографии только Дэгон знает, но никто не должен больше... – шепчет, тяжело сглатывая. – Чимин, даю слово, я не скажу никому. Могу только спросить, где он, с ним все в порядке? – омега молчит, отрицательно качая головой. – И вы ведь не по своей воле вступаете в брак, Чимин? Дверь распахивается в тот момент, когда омега закрывает глаза. Безмолвный знак согласия, от которого Джунсо почему-то в голос выть хочется. – Вы закончили, господа? – Хван стоит на пороге, переводя подозрительный взгляд с Чимина на дизайнера. – На сегодня, да. Я приду через несколько дней для первой примерки. Чимин, мне было невероятно приятно познакомиться с вами, – мягко, тепло произносит Хан, приобнимая за плечи омегу, шепчет едва слышно. – Держитесь, мой хороший. Чимин едва кивает, взгляд при этом застывает, становится таким ужасающе безжизненными, тусклыми. И это страшнее даже, чем было видеть страх в потемневших глазах омеги. Хан смотрит еще раз невольно на шею, между ключиц парня замечая то, чего, уверен, не видел еще пару минут назад: там проступают слабые бледно-розовые контуры какого-то рисунка. Кажется, это цветок... Кажется, это пион... – Выпьете с нами чаю, господин Хан? Это кто тут расстарался на такое роскошное чаепитите? Вопрос остается без ответа. Дизайнер, коря себя за малодушие, понимает одно: еще пару минут в этой комнате – и он как минимум расцарапает физиономию сыночку помощника премьер-министра, и никакие последующие кары его не остановят. – В другой раз – непременно, господин Им. Чимин, могу я узнать номер вашего телефона? Как только костюм будет готов для первой примерки, я наберу вас, и мы договоримся о встрече. – Звоните мне, господин Джунсо, – Хван подходит к дизайнеру, улыбаясь, шепчет тихонько. – И болтайте поменьше, если не хотите иметь проблем и создать их моему будущему мужу. «Ссссука», – шипит безмолвно Джунсо. – Я не болтлив вообще и особенно, когда речь идет о моих клиентах, – говорит холодно, спокойно, закрывая дверь и с тяжелым сердцем направляясь по коридору к лестнице. Внизу в холле его уже ждет Дэгон, забирает холдолл. – Простите, наше чаепитие не состоялось. – Надеюсь, мы просто отложили его ненадолго, – Хан вздыхает, не может сдержаться, выстреливает зло словами и очень тяжелым ландышевым ароматом. – Мне кусок в горло сейчас не полезет. Смотрит, губы сжимая изо всех сил, и опять не сдерживается: – Его руки… Его тело… Это ведь не по любви брак для омеги! Только слепец не поймет!!! Неужели, ничего нельзя сделать? У Дэгона лицо в маску превращается, и губы стиснуты так же, как у Джунсо мгновения назад. Тяжелая сладость цветка смешивается с цитрусом, в котором ни свежести, ни легкой сластинки. Одна запредельная горечь. Он молча отрицательно качает головой. Оба стоят друг против друга, не зная о том, что в унисон думают об одном: что там сейчас на втором этаже за закрытыми дверями происходит? Дэгон, наконец, прерывает молчание: –Джунсо-щи, разрешите я сам отвезу вас домой. Омега кивает, выходя со своим спутником в прохладную дождливую октябрьскую ночь. *** – Иди сюда, Чимин! Омега подходит, стараясь вырубиться из реальности. Как здорово было бы уметь отключать сразу все органы чувств, цепенеть, словно рыба в зимней спячке. Кажется, у него уже немного получается. Хорошо бы, конечно, остаться в этом состоянии навсегда, не возвращаться в реальность. Но и в ней, несмотря ни на что, есть крохотные светлые моменты. Сейчас это ежедневное общение со старшим братом и несколько пусть недолгих визитов Джунсо. Забавный парадокс. Причина прихода – очередная примерка, что напоминает о предстоящем ужасном событии, – высасывает из омеги последние, кажется, силы. Но появление модельера, его попытки подбодрить, утешить, развеселить, сил же и добавляют. Омеге не нужны эти силы. Для чего? Но получается, как получается. А сейчас у Чимина, кажется, появился очередной повод для самой большой радости в стенах этого ненавистного особняка. Хван с нажимом проводит пальцами между ключиц, смотрит хмуро, недовольно негромко рычит: – Опять! Какого хрена так быстро?! Омега же не может сдержать улыбку. Увы, он ни разу за эти дни не увидел, как проявляется на коже пион, но раздражение и недовольство Хвана и то, ставшее традиционным действие, что сейчас последует, ясно дают понять: арт вновь и довольно быстро, прорвался сквозь «чудесное творение» тощего беты. В предыдущий раз это случилось два дня назад, сразу после ухода Джунсо. Хван тщательно стирает бледно-алые капли, что выступили на рисунке, затем кусочек пластыря впечатывая в кожу. Тут же за предплечья сильно обхватывает омегу, в ароматическую железу носом утыкается. Пион. Пока, слава Небу, один пион. И кожа, нежная, светлая там, где под пластырем спрятана метка ненавистного альфы. А что же собственные хвановы метки? Проклятье! Проклятье! Сколько он поставил их за несколько недель?! Две, три, четыре! Они заживают, не оставляя ни следа на коже. Но после каждого глубокого укуса, после того, как он слизывает с восхитительно-высокой, гибкой шеи выступившие капельки крови, Чимин сменяет аромат пиона на отвратительную рыбную гниль. И запах теперь не испаряется так быстро, как раньше, преследует Хвана еще некоторое время. Альфа после того, – «да было ли что-то на самом деле!» – как ощутил под пальцами не кожу, а рыбью чешую, оставил на время попытки взять омегу. Но не может перестать целовать и касаться. Как не может быть мягким и нежным. А Чимин в его руках, кажется, не только пахнет рыбой, но превращается в нее сам. Застывает, глядя в одну точку пустым немигающим взглядом, все тело будто сковывает холод ледяной воды, чем и становятся для омеги прикосновения альфы. Только Хван, чтобы достучаться до Чимина, все равно не проявляет ни терпения, ни мягкости. Набрасывается голодным зверем, мнет, сжимает, трясет, глубокими поцелуями помечая тело. Сегодня все, кажется, как всегда. Дурацкий рисунок скрыт под пластырем. Омега стоит перед альфой в оцепенении, глядя в одну точку. Нет, не совсем! Улыбка трогает губы, легкий нежный румянец ложится на бледное лицо. Хвану бы радоваться: он не помнит, как это, когда Чимин улыбается. Но знает сейчас, что эта мягкая грустная улыбка не ему предназначена, а цветку на шее и всем воспоминаниям, что с ним связаны. Или омега улыбается его вновь неудачными попытками поставить метку? Хван, как всегда резко, привлекает парня к себе, поцелуями проходит по шее, футболку стягивает с, кажется, за эти дни ставшего еще более худым тела. Но альфу и беспомощность, и хрупкость омеги заводят сейчас не меньше, чем сопротивление. Чимина любого хочется. Хочется взять просто и чтобы из оцепенения вывести, взгляду вернуть любые эмоции – страх ли, обиду, ненависть даже, невозможные нежность и радость. Только бы ни эта пустота в глазах, взгляд остановившийся. На руки подхватывает и на постель, джинсы и транки стягивает с Чимина, полностью раздевается сам. Что ж, это самый действенный способ вернуть к жизни и тело, и взгляд. Омега – к изголовью кровати, ноги сгибает, к животу и груди притягивает, руками обхватывает колени. Зажимается, молчит. Наивные попытки! А ведь только что улыбался. Смеялся над Хваном вместе с цветком, вместе со своим, лежащим в коме альфой. Хван на постель – за лодыжки хватает, к себе подтягивает, раздвигая ноги омеги, его обнаженный пах едва ли не в свой живот вдавливая. – Не трогай меня, пожалуйста! Ты обещал! От оцепенения ни следа. Но и отчаяние омеги так восхитительно. Хван носом поводит опасливо. Ликует. «Пион. Только пион!» И в безысходности цветок пахнет так ярко. Но капли, что по шее омеги текут, вновь горчат хуже желчи. Плевать. Он возьмет, наконец, там, где сладко, где по-другому не может быть. Легко переворачивает на живот сопротивляющегося омегу. На это и сил не надо много. Чимин по-прежнему почти не ест, пьет только. Прозрачный стал, почти светится. Как светится сейчас под руками Хвана, переливается серо-розовым, с нежнейшим бледно-голубоватым отливом мельчайшая чешуя... на русалочьем хвосте. У омеги ног нет больше, и маленькая комната наполнена свежим морским воздухом, и легчайший ветерок пахнет морской солью, и постель под телами превращается в волны. Море волнуется раз… Мгновения – и все исчезает. Только отчаянный крик омеги, что лежит по-прежнему с разведенными ногами, впечатанными в постель крепкими пальцами альфы, отчаянно извиваясь телом, пытаясь выскользнуть из мертвой хватки, стоит в ушах. Да отвратительный рыбный смрад, что забрался глубоко в ноздри, в легкие Хвана, да слизь и капли морской воды на пальцах. И опять альфа бегством спасается. Запирается в ванной, холодную воду включает, под душ становится, дерет кожу, пальцы, руки в душистый гель окунает. Первым из ванной «выходит» альфийский нос. Хван принюхивается осторожно. Свежий воздух ласкает ноздри – окно в комнате открыто. Чимин одетый, свернувшись клубком, спиной к альфе лежит на краю кровати. Альфа одевается, подходит, на корточки садится перед омегой, проводит аккуратно по худым ногам в мешковатых джинсах. Чимин глаза открывает, смотрит вновь безразличным взглядом. – Я куплю тебе подавители сегодня, и ты сразу начнешь их принимать. В особенном, персональном, препарате нужды нет, ведь рыбный запах появляется ненадолго лишь в определенные моменты. Чимин усмехается впервые так, как никогда: презрительно, жестко, с ненавистью. И голосом, ледяным, как душ, под которым стоял недавно альфа: – От меня снова пахнет рыбой? Но я не слышу ничего. А ты всю жизнь готов прожить с такой вонючей парой? Вдобавок ты отнял у меня истинного, благодаря которому я смог стать полноценным омегой, сменить запах. Подавители да без соулмейта рядом добьют мою омежью сущность в два раза быстрее. Вперед, альфа. Оно и к лучшему. Спать с тобой – мерзость. Забеременеть от тебя – лучше я сдохну, выпив все таблетки разом. Удар прилетает, рассекая скулу, задевая пухлые губы. – Значит, сдохнешь, Чимин! Ты ничей или мой. И не вернешься к своему гибриду. Или вернешься ненадолго, чтобы оплакать его. Вчера отец Юнги был здесь. Три недели на исходе. Альфа все еще в коме. И выйти из нее у него один шанс – ты должен быть рядом. А этого не будет никогда! Что ты скажешь теперь, мой маленький, вдруг ставший таким смелым и разговорчивым, омега? Чимин садится на кровати. Воздуха не хватает, он судорожно хватает его ртом, сгибаясь пополам. Та боль, что жгла тело три недели назад, когда он смотрел, как избивают Юнги, возвращается вновь, проникает в каждую клетку. Кровь, что капает из разбитой скулы и рассеченной губы, стекает вниз, смешивается с алыми «слезами» арта. Омега задыхается. От боли. От нехватки воздуха. От невозможности поверить в происходящее. Хван приносит стакан воды, но Чимин «стекло» отталкивает, продолжая сидеть согнувшись. Вдыхает тяжело, выдыхает рвано. Вода в лицо прилетает, выравнивая дыхание. Отчаянный, полный невыносимой тоски крик, заполняет пространство небольшой комнаты. Он на колени становится перед альфой, руки прижимает к груди: – Пожалуйста… Пожалуйста… Отведи меня к нему… Я никуда не уйду от тебя… Дай мне только спасти его… И потом делай, что хочешь… со мной… Я не буду сопротивляться… Никогда больше не буду сопротивляться… Пожалуйста… – Мин сказал тогда в «Лепестке», что если я прикоснусь к тебе, он уничтожит меня даже ценой собственной жизни, и вот подыхает сам… А с тобой… С тобой я и так сделаю, что захочу… Когда захочу… Хван уходит молча, спускается вниз. Дэгон слышит удаляющиеся шаги, выходит из своей комнаты, чтобы тотчас зайти к брату. Он ни разу, наверное, в жизни, не слышал такого горького, безнадежного, отчаянного плача. Это сердце разрывается, душа крошится на осколки, тело заходится болью. Чимин посреди комнаты стоит на коленях, рыдает, скулит, руки заламывает. Дэгон не сразу замечает: кровь размазана по лицу омеги, и светлая футболка тоже залита алым, как тогда, в их первую встречу. – Чимин, – альфа подлетает, опускаясь на колени рядом с братом, – что он опять сделал?! Будь они прокляты, эти договоры… Сколько же терпеть? Да ты в крови весь. – Юнги-и-и, Юнги-и-и, – скулит омега. – Мне не показалось… я видел из окна… его отец… он просил помощи... я же мог помочь… мой истинный погибает из-за меня… из-за Хвана, из-за моей семьи… звери-и-и-и... Дэгон обнимает, шепчет: – Тихо, Чимин. Только тихо, мой хороший. Я собирался сказать чуть позже. Ты поможешь Юнги. Мы поедем в клинику сегодня ночью. Тихо, не вырывайся… Не смотри такими глазами, это невыносимо… Я слышал… Я, черт возьми, подслушал весь разговор между моими родителями и господином Мин… Да, мне плевать на мораль… Я успел передать номер своего телефона отцу Юнги. Мы созвонились… Он сказал, что соулмейта альфы ждут в реанимации в любое время дня и ночи. Чимин смотрит, замерев, потом хрипит-шепчет: – Ты ведь правду говоришь… Иначе было бы слишком жестоко… А машина… Она же в гараже… Охранник у ворот... Мы не сможем уехать незаметно… Мы даже сесть в нее не сможем. – Мы выйдем через кухню, а потом через маленькую садовую калитку. Ею пользуются только слуги. Джунсо будет ждать нас… Он знает обо всем и очень хочет помочь. – Джунсо? – омега смотрит с удивлением. – Господин Хан? – Ну, – альфа закусывает губу, выдает смущенно, – мы, кажется, встречаемся. Джунсо сам говорил, что ты готов был нас поближе познакомить. Я все рассказал ему о тебе. И о вас с Юнги. А он – мне. И тоже о вас с Юнги. Омега едва-едва улыбается, обнимает брата: – Я, правда, очень рад за тебя, Дэгон. Пусть хотя бы у вас будет все хорошо. Знаешь, – Чимин задумывается на мгновения, руки стискивает изо всех сил, лицо искажается болью. – У меня будет просьба к тебе, к Джунсо. Я думаю, ему не сложно выполнить ее. Дэгон смотрит внимательно, головой кивает: – Чимина, омега никогда не откажет тебе, если это будет в его силах. Младший брат озвучивает свою просьбу, альфа смотрит удивленно, но вопросов не задает. – Я позвоню и все передам. Чимина, и у меня к тебе... просьба. Прости, но мне не остается ничего другого. – Кажется, я знаю, в чем она будет состоять, – на глаза Чимина вновь наворачиваются капли, он смахивает их, голос звучит спокойно. – Я вернусь с тобой в этот дом. Без истерик и слез. Уйду из палаты, как только ты скажешь мне, что пришло время возвращаться. Надеюсь, то, о чем я попросил тебя минутами раньше, тоже поможет мне в этом. – Ты все правильно понял, мой хороший. А сейчас давай переоденемся и я обработаю твои раны. Чимин молча кивает, прижимаясь к брату. Тот не плаксив, но смахивает мерзкие непрошеные слезы уже со своих глаз, целуя невесомо младшего в темную макушку, обдавая-баюкая неяркими, спокойными бергамотовыми феромонами...