***
Тяжело войти в историю, но легко в неё вляпаться. Если тебя называют звездой РПЛ, это ещё не значит, что ты заслужил звание по мастерству. Достаточно возглавлять список самых скандальных игроков высшей лиги, чтобы в конце концов, каким бы талантливым защитником ты ни был, от тебя отказался даже самый последний клуб в таблице. Даже если твой агент — самый влиятельный и известный футбольный агент, способный пристроить откровенно дерьмового игрока кому угодно, ты не застрахован от того, чтобы однажды оказаться на пороге какого-то клуба из ФНЛ. — Скажи спасибо, что это хотя бы ФНЛ. Только мои связи с «Юпитером» оставили тебе шанс не закончить карьеру прямо сейчас, — своим извечно жёстким тоном произносит Мамаев, направляясь на базу клуба, чтобы встретиться там со своим клиентом и всё-таки подписать контракт на выгодных для них условиях. Дима Баринов лишь закатывает глаза, вдавливая педаль газа сильнее. Его немного удивляет, почему Мамаев до сих пор с ним возится. С Мамаевым хочет работать едва ли не каждый второй футболист, но его услуги для многих неподъёмны, а он тратит время на чёртового Баринова, на котором поставлен жирный крест во всей РПЛ. Дима предпочитает думать, что дело в его невероятном таланте, за который Мамаев получает огромные проценты с контрактов. Среди своего поколения в академии Диму действительно признавали одним из лучших. Никто из сверстников, играющих на позиции защитника, даже рядом не стоял, поэтому неудивительно, что за Димой следили все ведущие московские клубы, предлагая невероятные условия, особенно по зарплате. Деньги, как известно, могут испортить самого правильного и скромного человека, а Дима такими качествами не отличался никогда. С детства слишком вспыльчивый, вечно лезущий на рожон, потому и был отдан родителями в спортивный интернат в надежде, что там научат дисциплине и смогут направить избыточную энергию в нужное русло. Оказалось, что энергии у Димы хватит и на футбол, и на жизнь за пределами поля, чтобы постоянно находить себе скандалы. Ещё обучаясь в академии, Дима часто ругался со своими товарищами, считая, что они делают всё неправильно и не так, да и вообще не имеют права быть настолько заносчивыми. Не они тут лучшие, так что, пусть сидят ровно и не высовываются лишний раз. Дело доходило даже до драк, переходов на личности прямо во время игр и срывов тренировок. К соперникам Дима был безжалостен. Не зря он не вылезает из рейтинга самых грубых игроков. Отчаянные подкаты, едва ли не ломающие чужие ноги, мелкие фолы на грани удаления и, собственно, бесконечный поток жёлтых карточек, зачастую превращающихся в красные. И тем не менее, это не мешало Диме делать оборону практически непробиваемой. Многие боялись играть против него, думая, что эта игра вполне может стать последней, после которой разве что в лазарет на пару месяцев. Не останавливаясь на этом, Дима добавлял красок своей публичной жизнью. Напиться, празднуя победу, и начать орать на камеру перед кучей болельщиков о том, как ты не устанешь повторять? Гонять по ночной Москве на новой машине и разнести её в ничто о первый попавшийся столб? Послать журналистов на хуй, потому что не нравятся вопросы на интервью? Расстаться со своей девушкой так, чтобы она заявила на всё публичное пространство, что ты изменял ей с каким-то парнем? Отреагировать на это словами, что лучше спать только с парнями, чем с такими девушками? Для Димы не было ничего невозможного, он жил от скандала до скандала, по несколько раз за сезон развлекая всех болельщиков своими выходками. — Как можно при таком таланте быть таким тупым дебилом? — спрашивал Мамаев после того, как ему звонил генеральный очередного клуба, желающего расстаться по окончании сезона с Димой как можно скорее. — А что, мне надо сидеть тише воды, ниже травы, как какая-то посредственность? — удивлялся Дима. И всё-таки до нынешнего сезона Мамаев умудрялся находить Диме место в командах высшей лиги. Да, с каждым разом всё слабее и слабее, но лучше так, чем сидеть без команды вовсе. Баринова жизнь ничему не учила, вот он и докатился к 2018-му году до «Юпитера». У Мамаева действительно были особенные связи с «Юпитером». Большая часть клиентов его агентства числилась в этой команде или когда-то проходила через неё. Потому что Мамаев близко общался с хозяином клуба — Александром Кокориным. Возможно, даже слишком близко, чтобы не придавать этому значение. Пристроить какого-либо игрока в «Юпитер» практически не составляло никакого труда для Мамаева, поскольку Кокорин ни хрена не понимал в этом и всецело доверял словам самого известного и влиятельного агента страны. А остальные люди в «Юпитере» не имели права даже слова сказать против решения Кокорина. Если ему захотелось, чтобы у них играл Дима Баринов, значит, он будет тут играть, пусть бы никто и не хотел с ним связываться. Вместе с Мамаевым Дима поднимается в кабинет к генеральному директору, по пути отмечая разительное отличие между командами высшей лиги и ФНЛ. Денег в «Юпитер» влито, пожалуй, немерено, но значительная их часть идёт в карман к Мамаеву, потому что потрясающее умение подписывать как будто бы очень выгодные для клубов контракты и сделало его настолько влиятельной фигурой. Генеральный директор, Фёдор Михайлович Смолов, выглядит совсем не так, как Дима представляет себе людей на подобных должностях. Дима понимает, что Смолов вряд ли получил эту должность исключительно благодаря собственному труду и усилиям. Связи, решающие исход любого действия, — вот отличительная особенность небольших команд, торчащих в средних лигах. Обсуждение деталей контракта откладывается до прибытия хозяина «Юпитера», поскольку Мамаев собирается вести диалог только в его присутствии. Конечно, ведь лишь слово Кокорина окончательно утвердит все условия. То, что прописано в контракте Димы, ни один здравомыслящий руководитель не принял бы, но Кокорин достаточно не здравомыслящий, чтобы Мамаев захотел сотрудничать именно с ним. Это удобно, пусть и существует риск непредсказуемости. Впрочем, даже тут Мамаев практически всё предусмотрел, благодаря тому, что близко знает Кокорина не первый год. Дима передаётся в руки исполнительному директору «Юпитера», какому-то Денису Дмитриевичу Черышеву, который собирается провести обзорную экскурсию по базе и познакомить с командой. Она как раз должна выйти на тренировку. Черышев вызывает у Димы подсознательное желание быть осторожным. Подчёркнутая вежливость и слишком аккуратная деликатность в объяснениях, отстранённость и ненавязчивость, а также лёгкая улыбка, появляющаяся на лице ровно тогда, когда нужно, не вызывают доверия у Димы от слова совсем. Он не любит таких людей. Как будто бы правильных. — Здесь у нас три тренировочных поля, — показывает жестом руки Денис. — Команда и тренерский штаб уже вышли. Пойдёмте, Дмитрий, я вас представлю. — Почему вы хотите представить меня прямо сейчас? — решает спросить Дима. — Что, если мы не подпишем никакой контракт? К чему тогда это всё? — Павел Константинович, насколько мне известно, никогда не приезжает на базу, если есть вероятность, что его клиент не станет частью команды. А Александр Александрович и вовсе ради вас сорвался из другой страны. Думаю, что контракт — дело решённое. Тренерский штаб Диме вполне знаком по именам. Главный тренер — Артём Сергеевич Дзюба — в прошлом такая же противоречивая фигура, как и сам Дима. До сих пор ведутся споры, можно ли его считать легендой хотя бы одного клуба, среди всех, в которых умудрился побывать. Впрочем, даже если кто-то считает Дзюбу великим игроком, перспективным тренером язык не повернётся назвать его ни у кого из людей, хотя бы немного разбирающихся в футболе. Тренер вратарей, Михаил Анатольевич Кержаков, известен не только Диме, но и практически каждому, лишь тем, что его старший брат был легендарным нападающим, лучшим бомбардиром в истории российского футбола. Михаил же был в своё время средним вратарём, извечным вторым номером, а сейчас стал таким же тренером. — Где Алексей? — спрашивает у Дзюбы Черышев. — Откуда мне знать? — безразлично пожимает плечами Дзюба, тут же возвращаясь к команде, стоящей в линию посреди поля, то ли ожидая начала тренировки, то ли рассматривая Диму. Команда — самые обычные лица, ничем не выделяющиеся. Честно говоря, Дима их впервые видит. В вышке никто, скорее всего, не играл никогда, где их взяли, кто сюда привёл — вопросы без ответа. Дима не верит, что кто-то из присутствующих действительно может быть клиентом агентства Мамаева. Впрочем, у Мамаева столько сотрудников, что даже на самых неизвестных и бесперспективных игроков кто-нибудь найдётся. — Извините за опоздание, — не успевает Черышев сообщить, что они с Димой могут пойти дальше, как на поле появляется ещё один человек. Спеша, он пересекает газон, чуть заметно прихрамывая на одну ногу из-за слишком быстрой ходьбы. — А вот и Алексей Андреевич Миранчук, наш помощник Артёма Сергеевича, — объясняет Черышев, поворачиваясь к Диме. — Знакомьтесь, Алексей, Дмитрий Баринов. Будущий игрок нашей команды. — Да ладно... — удивляется Дима. Он знает Миранчука. Вернее, помнит по годам в академии, которую они заканчивали вместе. Если Диму признавали лучшим защитником выпуска, то Лёшу — лучшим атакующим полузащитником. Дима слышал о большей части его карьеры, они даже играли за одну команду, пусть и в разные годы, пока Диму оттуда не выгнали за бесчисленное множество дисциплинарных нарушений. А ещё Дима знает, почему Лёша так рано закончил карьеру, но не думал, что тот за столь короткое время станет помощником главного тренера, даже если в каком-то «Юпитере-16». Это действительно достойно восхищения, хотя Диме несвойственно признавать чьи-то заслуги. — Что ж, Дмитрий, думаю, Александр Александрович скоро приедет. Нам осталось посмотреть только на жилую часть базы клуба, после вернёмся в кабинет Фёдора Михайловича, — произносит Черышев. Дима хочет попросить минуту на то, чтобы подойти к Миранчуку со словами: «Здарова, Лёх», — потому что на большее фантазии не хватает. Однако Черышев уже разворачивается в сторону другого корпуса базы, да и Лёша больше заинтересован в каких-то листах, которые ему всунул в руки Дзюба. Наверное, план тренировки или что-то ещё. Впрочем, если контракт сегодня действительно будет подписан, то Дима ещё успеет поговорить со старым товарищем. Не то чтобы они правда были товарищами или близко общались в академии. У Димы была своя компания шумных будущих футболистов, среди которых он являлся лидером и заводилой. С остальными членами команды Дима мог перекинуться парой слов, но если они не состояли в его кругу и не присоединялись к его авантюрам, то Дима и не обращал на них особого внимания. Проблема в том, что бывшие Димины лучшие друзья сейчас хорошо, если вообще играют. Он не слышал, чтобы они добились чего-то стоящего. А про Лёшу Дима слышал, знал и теперь испытывал какое-то дурацкое спонтанное желание держаться поближе к единственному знакомому человеку среди всей команды, в которой с завтрашнего дня ему, возможно, придётся играть. В итоге, Кокорина они ещё ждут около получаса. За это время в кабинете генерального повисает такое тяжёлое молчание, что Дима начинает чувствовать себя в нём едва ли не лишним. Мамаев несколько раз выходит из кабинета в коридор ради каких-то важных переговоров по телефону. Черышев задумчиво смотрит в окно, не пытаясь изменить своей позы, больше напоминающей статую в чьём-нибудь саду. Смолову приходит смска, и он достаёт из кармана мобильный. На несколько секунд его лицо меняется, и теперь Дима может подумать, с чего вдруг, чтобы хоть немного себя развлечь. Сообщение, заставившее Федю удивлённо поднять брови, а потом тяжело вздохнуть, принадлежит Антону. Было глупо надеяться, будто он ничего не решит сказать после того, как утром Федя его буквально кинул. И, в целом, звание «ебучего мудилы» в какой-то степени оправдано. Как и пожелание всего плохого на оставшийся день. Антон не настолько обидчивый, чтобы проклинать на всю жизнь, хватит и дня страданий. Кстати, пока что, его проклятие сбывается. День не может быть хорошим, если Саша решает вернуться раньше срока со своего Бали. Незадолго до того, как дверь кабинета распахивается резким и чрезмерно уверенным движением, Федя придумывает, как извиниться перед Антоном, поэтому отправляет ему предложение встретиться в воскресенье на том же месте. Феде не сложно отдать ему деньги. Проблема в том, что теперь он не сможет это сделать простым переводом с карты на карту. Кокорин появляется в помещении так, чтобы все сразу поняли, чей это клуб и кто тут действительно главный. Его улыбка, в отличие от черышевской, не пропитана правилами хорошего тона и направлена, скорее, только на Мамаева. Его он рад видеть, остальных, очевидно, не очень. Однако, когда взгляд Кокорина натыкается на Смолова, то задерживается на нём чуть дольше. — Что ж, приступим. Надеюсь, это не займёт много времени, — говорит Кокорин, возвращая всё внимание Мамаеву, принимающемуся объяснять условия контракта. В нём нет ничего удивительного, кроме двух пунктов, которые не приняли бы ни в одном другом клубе. Диме нужна зарплата в миллион евро в год, не считая агентских выплат, а также звание капитана команды. Всё-таки он из высшей лиги сюда пришёл, да и в своих последних двух командах носил капитанскую повязку. Впрочем, Кокорина ничего не смущает, и Мамаев прекрасно знает об этом. — Прекрасно, — произносит Кокорин и поворачивается к Смолову, чтобы услышать его мнение. — Боюсь, что не все условия мы способны выполнить. — Какие именно? — спокойно спрашивает Мамаев, совершенно не удивляясь. — Наш клуб не сможет выплачивать Дмитрию миллион евро в год. Ведущий игрок «Юпитера» получает около двухсот пятидесяти тысяч рублей в месяц. — Сколько? — не верит Дима. В высшей лиге миллион евро является средней зарплатой, и до поры, до времени Дима получал гораздо больше. Тут он согласился снизить требования, сделав скидку на то, что «Юпитер» выступает в ФНЛ. — И кто у нас ведущий игрок? — интересуется Кокорин. — Павел Шандыбин, — отвечает вместо Смолова Черышев. — Он как раз капитан. — Ну, так и в чём проблема поменять его на, вот? — Кокорин указывает ладонью на Диму. — Как это объяснить команде? — спрашивает Смолов. — Команда в прошлом сезоне не выполнила моего приказа, я бы вообще всех к чёрту разогнал. Так что, могут и без объяснений принять решение руководства. Смолов хочет сказать что-то ещё, но Кокорин отворачивается и забирает контракт из рук Мамаева, чтобы подписать. Дима до сих пор находится в некотором шоке после всего услышанного. Впрочем, даже зарплата ведущего футболиста клуба его не смогла удивить настолько сильно, как слова Кокорина, что по его прихоти здесь могут убрать любого игрока или вообще переформировать состав команды. Кокорин Диме, определённо, не нравится, но теперь это его самое высшее руководство. Нельзя идти против его решений, но перед Шандыбиным, которого Дима даже не знает, ему становится неудобно. Начинать с первого же дня со скандала Дима не хочет. Он всегда успеет устроить его в любой другой момент, поэтому говорит до того, как ручка Кокорина касается бумаги: — Давайте уберём пункт про капитанскую повязку? Я не хочу, чтобы в команде с моим приходом начались разногласия. Тогда мы точно не выполним никакую задачу на сезон, — немного подумав, Дима добавляет. — Всё равно я так или иначе стану капитаном. Кокорин усмехается, лёгким движением вычёркивая пункт и ставя подпись. Он двигает бумагу Смолову, который лишь качает головой. — Мы всё ещё не можем потянуть такую зарплату. Мы станем банкротами в первый же месяц. — Хочешь сказать, я недостаточно вкладываю денег в этот клуб? — фыркает Кокорин. — Да без проблем! Будут ещё. Под взглядом Кокорина генеральный директор подписывает бумаги. Мамаев благодарит всех за сотрудничество и кивает Диме, что они могут уходить. Напоследок Черышев успевает сказать, во сколько обычно начинаются тренировки, к которым с завтрашнего дня Диме нужно присоединиться. В кабинете остаются двое. Денис уходит по своим делам, мудро предоставляя Кокорину и Феде время наедине. Наверняка, им найдётся, что обсудить даже на работе, даже сразу после подписания нового игрока в команду. — Как Бали? — спрашивает Федя. — Заебали, — отмахивается Кокорин, обходя его стол и останавливаясь позади. — Ты выглядишь недовольным. — Мы вчера с тобой разговаривали вечером. Не мог сказать заранее, что приедешь раньше? — А что, надо было замести какие-то следы? — улыбка у Кокорина становится больше похожей на оскал, и Федя на него не смотрит, пока подбородка не касаются пальцами, требовательно приподнимая. — Не сказал и не сказал. Я, между прочим, до того, как мы вчера поругались, и не думал уезжать. А потом ночью мне вдруг так надоели эти грёбаные острова, я так соскучился по пыльной Москве, по своему клубу, что немедленно попросил поменять билеты. — Это раздражает. Кокорин садится на край стола перед Фединым креслом, упираясь носком ботинка в его ручку. — Ну, ты же знаешь, что я у тебя дурной, — с самым невинным видом Саша хлопает глазами. — Федь, мы с тобой так давно не отдыхали нигде вместе. — У меня недавно кончился отпуск. Что-то за его время ты не сильно горел желанием быть со мной. В последние года три летний и зимний отпуск они проводят раздельно. Саше постоянно хочется на дорогие заграничные курорты, где собираются его друзья и устраивают шумные вечеринки. Федя предпочитает выделять несколько дней из отпуска, чтобы навестить родителей в Саратове, с которыми он видится как раз не больше трёх раз за год. Кокорин мог бы ездить с ним, но терпеть не может Саратов, путь и прожил в нём много лет, да и с Фединой семьёй не горит желанием встречаться. Они не слишком в восторге от выбора своего сына, а Кокорин просто испытывает к ним какую-то необъяснимую неприязнь. — И что же мы будем делать? — спрашивает Саша. — Следующий отпуск зимой. Можем обсудить это тогда. — А, может, устроим тебе отпуск прямо сейчас? Я же могу это сделать, — Федя безразлично пожимает плечами, чувствуя вибрацию от нового пришедшего сообщения на телефон в кармане. — Но не сделаю, — тут же меняет тон Саша. — Не заслужил. Он слезает со стола, смотря на Федю сверху вниз, после чего сообщает, что они продолжат свой разговор дома.***
Квартира Саши — второе самое безопасное место Антона сразу после их с Лёшей студии. Здесь Антону комфортно и уютно, всегда спокойно и просто хорошо во всех смыслах. Поэтому на выходные он зачастую уезжает к Саше, что делает и в этот раз, предварительно сообщив брату. Кажется, Лёша до сих пор немного обижен за пятничное утро, ведь именно по милости Антона он опоздал на работу, поэтому заявляет, что ему совершенно плевать, где Антон собирается торчать два дня, может вообще валить туда, где был в четверг. Лёше нужно время, чтобы успокоиться, привести в равновесие весь свой внутренний мир, каждый раз нарушаемый очередными выходками брата. Так что, нет более удачного момента для поездки к Саше сразу после работы. Говорят, что по жилью вполне можно сказать всё о его хозяине. Антон склонен согласиться с этим заявлением, потому что Сашина квартира действительно отражает его целиком. Здесь всегда светло, с утра до вечера играет музыка под настроение, вкусно пахнет едой, можно спать до двух часов дня, и нет серых стен. Идеальный мир, в котором Антон с удовольствием остался бы навечно, прекрасно зная, что жизнь с Сашей действительно была бы самой спокойной и счастливой из всех возможных. Но в понедельник Антон вернётся в свою студию на границе Химок и Москвы, как и всегда. Они с Сашей друзья. Да, с определёнными привилегиями, потому что это единственное, что Антон может дать Саше за годы терпения. Их дружбе уже восемь лет, и столько различного рода дерьма Саша из-за Антона вынес, что его впору причислять к лику святых. Несмотря ни на что, Саша всё равно остаётся рядом, позволяет Антону находиться в своём идеальном доме, готовит ему поесть и любит. Саша любит его уже восемь лет, прекрасно зная, что ничего, кроме дружбы с привилегиями, не получит. И Саша на это согласен, потому что для него нет ничего важнее Антона. — Господи, я до сих пор не понимаю, — спонтанно вновь начинает Саша, продолжая задумчиво рассматривать последний бутерброд с сыром. — Почему из всех мужиков Москвы надо было переспать именно с нашим генеральным? — Ну, согласись, за последние пять лет — это единственное случайное попадание. — Почему ты всё-таки с ним переспал? Ты же знал, что у него Кокорин. — Во-первых, я действительно не был уверен, что это не слухи. Во-вторых, извини меня, я кто такой, чтобы просто так отказываться от секса? — Саша закатывает глаза. — Интересно, каково там Смолову. Денис сказал, что после подписания этого защитника он выглядел прям плохо. — Подумай лучше о том, как будем выглядеть все мы. Тебе, между прочим, нужно как-то впихнуть этот миллион евро в наш бюджет, а потом объяснить людям, почему вдруг никто больше не получает деньги. — Денис сказал, что Кокорин пообещал дать ещё. — Знаем мы, как Кокорин обещает. Сегодня даст, завтра — нет, — Саша вздыхает. — Но Смолова, конечно, только жалеть и остаётся. Больше тринадцати лет терпеть Кокорина — это не знаю, кем надо быть. О, переключи на следующую, — кивает Саша в сторону пульта, чтобы Антон перемотал песню на музыкальном центре. Сашин вкус в музыке варьируется по максимальной шкале всеядности. Только у Саши могут стоять рядом Оксимирон и Аллегрова, какая-то электроника и народные мотивы Индии. В чём точно можно быть уверенным, у Саши в квартире с утра до ночи между всеми этими композициями будет звучать огромное количество корейской попсы. Да, Саша обожает и признаёт многие музыкальные группы, однако с меньшим энтузиазмом. Саша даже был на концерте своих корейцев в Москве в 2014-м, правда, случайно. Он собирался туда ради совершенно другой группы, но в последний момент её заменили на каких-то замученных школьников, пытающихся в рэп. Маленькая сцена, обдуваемая всеми ветрами Красной площади, трещащие колонки, какая-то чушь, которую нёс ведущий концерта, а потом быстро переводила на корейский девушка у микрофона. Замученные школьники, переполненные энергией от практически первого мирового тура, тем не менее, умудрились остаться в Сашином сердце. И вот, спустя четыре года, когда их знает уже весь мир, Саша по-прежнему сидит в Москве и мечтает однажды съездить в Корею на их очередной концерт. Но для этого придётся продать почку, а потом ещё выдержать невыносимую конкуренцию в полторы минуты, за которые раскупят все билеты. Впрочем, Антон обещал, что однажды они с Сашей точно поедут на концерт. — Что это ты вдруг позволяешь мне тебя целовать? — с удивлением спрашивает Саша, проводя большим пальцем по щеке Антона. — Если Смолов целовал, чем ты хуже? — А как же то ебанутое правило, о котором в курсе только ты? Целовать можно только тех, кого любишь. — Почему сразу только я? Все, кроме тебя и Смолова, в курсе этого правила. Никто даже не порывался. Саша всё ещё считает, что это идиотское требование вбил Антону в голову его бывший. Откровенный мудак, между прочим. Даже спустя столько лет, Саша продолжает его ненавидеть, прекрасно понимая, что всё происходящее с Антоном — исключительно его вина. Ну и Сашина тоже, впрочем. — Ты собираешься возвращать мне деньги? Хотя бы те пятнадцать тысяч, — напоминает Саша. — Я, конечно, готов тебя по-дружески простить, но сумма не слишком маленькая. — Мы можем договориться. — О, знаю я твои договоры, — Саша усмехается, зарываясь пальцами в волосы Антона. Тот тянет Сашу на себя за плечи, чтобы коснуться губами в районе шеи. В последний раз они так много целовались очень давно, когда Антон ещё считал, что Саше можно единственному делать с ним совершенно что угодно, раз уж он в него влюблён. Потом Антон решил, что для них обоих будет лучше просто иногда спать друг с другом, без всяких лишних сентиментальностей. Получалось плохо, ведь Сашины чувства никуда не делись, а Антону нравится ощущать себя кому-то нужным. У Антона есть совершенно необъяснимая особенность. Его не хочется никуда и никогда отпускать. Саша иногда думает, что влюбился в него с первого взгляда, хотя не верит в подобную романтическую чушь, прекрасно зная, насколько люди бывают двуличными. Каждый момент рядом с Антоном Саша старается растянуть на подольше, чтобы сохранить воспоминания до следующего раза. Поэтому Саша ни с чем не спешит, медленно обводя языком губы Антона, прижимаясь к ним своими, углубляя поцелуй, а потом чуть отстраняясь, чтобы Антон захотел потянуться сам. И Антон игру принимает, оказываясь под Сашей и обнимая его коленями. Это могло бы продолжаться до бесконечности долго, не доходя ни до чего большего, если бы вдруг Антону не пришло в голову озадачиться вопросом о дне недели. — Воскресенье, — с таким же вопросом в интонации сообщает Саша. Не то чтобы его удивляли спонтанные мысли друга, немного портящие момент. — Твою же мать! — Антону хватает мгновения, чтобы увидеть время на настенных часах, вылезти из-под Саши и унестись в сторону спальни, продолжая объяснять свои действия. — Я же должен был приехать в этот грёбаный бар ради твоих денег, Головин! Я же обещал. Теперь я опоздаю. Впрочем, если бы Антон прямо сейчас вышел на улицу и двинулся в сторону метро, то приехал бы даже раньше назначенного времени. Но он этого, естественно, не делает, потому что нужно прилично выглядеть. К счастью, в доме у Саши до сих пор полно вещей Антона, которые, наверное, однажды всё-таки стоит вывезти к себе. Они не слишком стесняют Сашу, к тому же, пока они здесь, всегда есть шанс, что Антон вернётся и задержится, но по всем правилам хорошего тона нужно перестать разбрасывать свой хлам в любом месте, где хоть раз оставался ночевать. — Слушай, Саш, а ты не подвезёшь меня? — Ещё я тебя к твоим мужикам не возил! На метро сядешь и поедешь. Ничего, подождёт тебя Смолов, не развалится. — Ну, как? — Антон несколько раз поворачивается перед Сашей, предлагая оценить внешний вид для встречи, которая, по словам самого же Антона, не несёт в себе никакого подтекста. Он просто заберёт деньги и уедет. Саша не поверил ни на секунду. — Валить и трахать, Миранчук, — усмехается Саша, смотря на чёрные джинсы с дырками на коленях и неровно заправленную в них такую же чёрную шёлковую рубашку с золотыми узорами и неприлично глубоким вырезом. Завершает всё это собранное за полчаса великолепие тёмная, естественно, шёлковая лента на шее, прикрывающая недавние и не очень засосы. Какой-то из них, между прочим, ещё с четверга. — Валить и трахать, значит, — повторяет усмешку Антон, а потом на мгновение его беззаботное выражение на лице становится чем-то средним между серьёзностью и грустью. — А любить меня можно? Не давая Саше опомниться с ответом, Антон коротко целует его в висок и обещает быстро вернуться. Эта встреча ведь всё ещё ничего не значит.***
Так уж вышло, что в воскресенье вечером у Далера снова стоит смена, и народу в баре достаточно, чтобы не скучать. За стойку садится очередной посетитель, требующий виски, и Далер тянется за той бутылкой, которую берут чаще всего. — Да нет же. Соседний, — слышится недовольное, и Далер улавливает что-то смутно знакомое в этом недовольстве. Повернувшись, он замечает вновь того мужчину, с которым в прошлую смену проводил время Антон. Запоминать всех мужчин, заканчивающих вечер в постели с Антоном, — какое-то бессмысленное мазохистское хобби Далера, но чем не начнёшь заниматься, лишь бы разнообразить типичные будни, состоящие из чередования дневных и ночных смен, когда ты либо сто раз подряд делаешь кофе, либо разливаешь алкоголь по бокалам. Определённо, без Антона в жизни, Далер, наверное, давно уволился бы из «Tesoro». И, пожалуй, уехал бы обратно к себе в Татарстан. — Добрый вечер, снова вы? — с удивлением отмечает Далер. Обычно мужчины Антона второй раз в баре не оказываются, тем более, на тех же самых местах. Федя же залпом осушает стакан и толкает его обратно, чтобы Далер снова наполнил. — Что, неужели тяжёлый день? — Скорее, чёрная полоса. Ещё Далер любит заводить разговоры, когда не слишком занят. Смолов оказывается не настолько угрюмым, каким показался в первый раз, да и виски без закуски существенно развязывает ему язык. Неудивительно, что спустя пять минут разговора Далер уже знает, что Смолов ждёт тут Антона, которому обещал отдать какие-то деньги. — Невероятно, обычно Антон ни с кем не встречается дважды, — отмечает Далер. — С другой стороны, это ведь для дела. Ну, в любом случае, могу только предупредить, что ни на что рассчитывать не стоит. — В каком смысле? — Если вдруг у вас были какие-то ещё планы, кроме того, чтобы просто отдать Антону деньги, то он не согласится. Антон слишком принципиален. — Откуда столько уверенности? В любом правиле однажды происходит исключение, — вообще-то, Федя действительно собирался лишь отдать деньги, немного выпить после тяжёлого конца недели и уехать домой, к своему Саше. Но теперь Феде действительно становится интересно. — Не в случае с Антоном. Такие правила не нарушаются. — Говоришь так, словно Антон — твой лучший друг. — Нет, ни разу, — усмехается Далер. — Я просто всего лишь начал его правило. — И сколько было после тебя? Далер многозначительно тянет «о-о-о», отводя глаза в сторону. Пальцев не хватит, чтобы пересчитать, сколько было после него человек. И ведь действительно находились те, кто надеялся получить Антона дважды, а то и трижды, а то и вообще сделать его своим постоянным любовником, ведь это так удобно. Смолов ни в одном из своих намерений не будет первым, как бы ни старался. — Ясно, — хмыкает он, принимая информацию к сведению. Далер наполняет ещё один стакан. Возможно, это всё виски и тяжёлые выходные, но почему-то Феде хочется проверить, правда ли Антон такой принципиальный. Он не похож на парня, который отказывался бы от подобных предложений, пусть Далер и утверждает обратное. Скорее всего, дело в чём-то конкретном. Те, кто были до Смолова, просто не могли понравиться Антону так сильно, чтобы он захотел повторить. Не то чтобы Федя считает именно себя каким-то особенным, но... да, считает. Потому что прямо сейчас в нём просыпается азарт и интерес, а из-за них можно поверить во что угодно, даже в собственную исключительность. К появлению Антона градус в крови и азарт только увеличиваются, буквально наполняя до краёв. Первое, что Федя делает, когда видит Антона, — цепляется взглядом за ленту на шее. В раздумьях, чего хочется больше — развязать её или затянуть потуже, Федя пропускает несколько слов Антона. — Неужели я настолько опоздал, что пришлось так напиваться? — спрашивает он и, как и в прошлый раз, берёт Федин стакан, чтобы допить до конца. — Ну что, сразу к делу или сегодня для начала всё же поговорим? — Смотрю, у кого-то очень хорошая память, — усмехается Федя. — А ты, оказывается, можешь быть не таким серьёзным и заносчивым ебучим мудилой. — У меня были обстоятельства. Я тоже хотел провести знакомство иначе, но что вышло. — А сейчас обстоятельств нет? Ничего личного, но выглядишь, как человек, у которого дело всей жизни вот-вот развалится, — отмечает Антон. — Если оно начало разваливаться, то вряд ли остановится. Почему я должен из-за этого срываться на первых попавшихся людях? — Молодец, осознал за пару дней, — одобрительно хлопает Федю по плечу Антон. — Ладно, я через половину Москвы сюда пёрся не для того, чтобы восхищаться твоими скудными способностями к нормальному общению. Деньги, — Антон требовательно протягивает руку, ожидая, что несколько купюр скоро лягут на ладонь. — Ну, нет. Я ждал тебя хер пойми сколько не для того, чтобы поболтать ни о чём пару минут и поехать домой. Не будь таким же заносчивым козлом, как я, посиди ещё хотя бы полчаса. Кого угодно Антон бы уже давно послал с такими предложениями, догадываясь, к чему они могут вести. Однако он садится на соседний стул перед стойкой, двигаясь ближе, чтобы касаться коленом бедра Смолова, думая, что делает это всё лишь потому, что тот до сих пор его генеральный. Генеральный, у которого есть практически муж в лице Кокорина. Но Федя всё равно сидит в баре с парнем, которого видит второй раз в жизни, и готов с ним пить хоть всю ночь. Антону же просто нравится складывающаяся картина, и он собирается продлить её ещё немного. На полчаса, не дольше. Федя заказывает ему уже второй коктейль, ненавязчиво дотрагиваясь до пальцев рук, передавая бокал вместо Далера. Далер же убеждает себя, что точно ошибается, ведь пока всё идёт идеально по Фединому плану, который, собственно, не очень-то похож на приемлемый план. Но Далер верит в Антона и в то, что действительно знает его. Тем не менее, все действия Смолова в сторону Антона пока лишь подтверждают, что они оба в любую секунду могут сорваться и снять номер, чтобы заняться сексом, несмотря на обоюдные принципы. Антон не слишком хорошо, но приемлемо для своего количества выпитого, шепчет Феде на ухо слова играющей на весь бар песни, чуть ли не сидя у него на коленях. И он будто случайно касается мочки Фединого уха губами, прося взять из бара бутылку того виски, который он обычно пьёт, потому что Антону понравилось. «Да быть не может», — думает Далер, смотря, как Смолов и Антон уходят вместе из бара. Напоследок Федя успевает кинуть взгляд на бармена, выражающий торжество собственной победы в споре с самим же собой. Хоть что-то у Феди идёт по плану и не грозит развалиться прямо на глазах. Своими тонкими пальцами Антон обхватывает горлышко бутылки, отпивая прямо из горла, чуть прикрывая веки, когда делает глоток. Федя скользит взглядом по его фигуре сверху донизу, думая, что взял бы даже в лифте, который слишком медленно везёт их к нужному этажу. Искушение невероятно велико, стоит прямо перед ним, ни о чём не думая, и Федя не видит причин отказывать себе в возможности делать то, что хочется. Он прижимает Антона к стене лифта, подхватывая за бёдра и приподнимая над полом. Бутылка выскальзывает из тонких пальцев и разбивается, превращаясь в кучу стекла и виски, но кого бы это волновало. Федя целует настойчиво, вынуждая раскрыть губы и захлебнуться на вздохе. Антон смеётся между поцелуями, пока его несут к номеру, старается быть ещё ближе, теснее, чтобы сгореть в собственном желании. У него на губах смесь горько-сладких вкусов, и Федя пробует каждый, медленно проводя языком. Шёлковую ленту, будоражащую сознание весь вечер, он цепляет зубами, чуть распуская и обнаруживая под ней тёмные следы засосов, а над ними такой же взгляд Антона. Как и в прошлый раз, что-то холодное и жестокое есть в этом взгляде, что лишь усиливает желание Феди повалить Антона на кровать и трахнуть. И всё же он возвращается к засосам. Не то чтобы у Феди хотя бы раз появилась иллюзия, что он у Антона один, во всяком случае, за пределами этого номера. Конечно, нет. Это было понятно с самого начала, когда Федя ещё уточнял, кем Антон работает. Но кто у него может быть? Другая такая же случайная связь или, например, парень? Вряд ли уж девушка. — Что-то смущает? — с вызовом спрашивает Антон. — Да так. — Не только тебе можно изменять, Федя. — С чего ты взял, что я кому-то изменяю? — Знаю, — легко произносит Антон. Он достаточно выпил для того, чтобы не задумываться о своих словах. К тому же, ему с самого начала была интересна реакция Феди на могущую открыться правду. — Очевидно, Кокорину чуть больше, чем похуй на это. Федя, конечно, довольно известная личность в Москве, и много кто о нём просто слышал. Но вряд ли Антон является одним из тех, кто мог быть в курсе отношений с Кокориным. Даже если для большинства это очевидно, ни Федя, ни сам Саша никогда не орали об этом на каждом углу. Последствия всегда непредсказуемы, и далеко не со всеми из них возможно справиться с помощью денег Сашиных родителей. — Да расслабься, — Антон проводит ладонями по Фединым плечам под тонкой футболкой. — Я просто у тебя в клубе бухгалтером работаю. Так что, получается, ты меня всё-таки взял бы. Теперь торжество во взгляде Антона. Даже не торжество, а настоящее превосходство, потому что всё это время не было никакого Фединого плана, был только план Антона, который знал Федю с самого начала и знал, на что идёт, ложась с ним в постель. Но Антон не собирается ничего требовать, ему совершенно плевать на Федю, Кокорина и их «долго и счастливо», потому что Антона интересует секс и ничего больше. Наверное, было бы разумно остановиться и задуматься, а лучше вообще уйти, но вместо этого Федя только медленно снимает ленту окончательно, после чего касается губами каждого темнеющего пятна на шее Антона, спускаясь ниже, чтобы оставить свои. Кажется, правила Антона неизменны, он всё ещё позволяет делать с собой, что угодно, кроме незащищённого секса. — У тебя есть что-нибудь не шёлковое? — интересуется Федя, расстёгивая рубашку Антона аккуратнее, чем в прошлый раз. — Я. Но Антон может быть шёлковым и податливым, если ему это нужно и хочется. Сейчас не слишком-то, поэтому Федя действует настойчивее и прижимает его ладони к матрасу, переплетая пальцы, чтобы не лез к Фединой одежде. Всё-таки ноги у Антона какие-то невероятные, и теперь Федя видит это чётко и ясно. Он бы точно мог влюбиться в него из-за них одних, встретив Антона несколько лет назад. Сейчас Федя лишь спускается поцелуями от бедра до самой щиколотки по одной ноге, ведя поглаживающе рукой по другой. У Антона даже кожа, как шёлк, и весь он из себя такой обманчиво хрупкий. Очередная уловка, явно. Кажется, будто одно неосторожное движение и расколется, но если бы. Перед глазами снова появляется тот взгляд, сверху вниз, способный поставить на колени кого угодно. У Антона тоже есть свои фетиши, один из которых — татуировки. Своих у него нет, потому что знает, что не пойдёт, а вот на других людях... Антон рассматривает каменную стену с какими-то надписями у Феди на груди, ангелов на руках, розы, непонятные тексты. Всё это переходит в кисти с надписью про любовь и мелкие татуировки на фалангах пальцев. Антон бы, пожалуй, тоже влюбился, если бы встретил Смолова несколько лет назад. Не просто влюбился бы, ему бы крышу сорвало окончательно, потому что Антон помнит, каким был. Мало что изменилось с тех пор, на самом деле. — Какой же ты, блядь, громкий, — комментирует Федя, вбиваясь в Антона и стараясь перекрыть хотя бы часть его стонов поцелуями. Антон слишком чувствительный, ломающийся от любого толчка под чуть изменённым углом, и всё это какое-то совсем другое. Он будто состоит из противоречий, и только начинает казаться, будто ты уже понял, какой Антон на самом деле и как он будет себя вести, как тут же открывается что-то новое, удивительное. Антон может быть любым. Каким захочешь, о каком мечтаешь. В серо-зелёных глазах Феди настоящая буря, вынуждающая его вцепляться в Антона сильнее, вжимать в себя, оставляя красные следы от пальцев на бëдрах, искусывать губы, делая их алыми, срывать стоны-вскрики в самое ухо. В глазах Антона — чистое безумие. Ему хочется больше, сильнее, быстрее, чтобы не заканчивалось, чтобы до потери сознания. Федя может это дать, но у них нет бесконечного количества времени, нет возможности остаться и повторить снова. — Всë хорошо? — обеспокоенно спрашивает Федя, смотря на ничего не выражающий, совершенно пустой взгляд Антона, сидящего на кровати. — Хочу есть и домой, — устало произносит он. — Могу подвезти тебя, — Антон даже поворачивает голову в его сторону, не думая, что Федя не закончил фразу. — До метро. — Ненавижу общественный транспорт. Меня друг заберëт. Кстати, ты так и не вернул мне деньги. Вот только сегодня они оставили ещë больше, чем в тот раз, а Федя по-прежнему не может расплачиваться картой, без мыслей о том, что Саше захочется взглянуть на это. Рисковать слишком опасно, тем более, Федя должен был вернуться домой уже давно. — Есть одна трудность, — говорит он. — Я обещаю, что отдам тебе деньги, правда, но не сейчас. — Если мы ещë раз встретимся, можем переспать в третий раз, — усмехается Антон. — И это будет продолжаться снова и снова, а нам обоим это не нужно. Хотя, если кто-то научится себя контролировать... — Не я начал провоцировать. — И чем же это я провоцировал? — Антон удивлëнно поднимает брови. — Не ты, а твой ещë один друг из бара. Сказал, что ты такой принципиальный, что у меня просто нет шансов. Мне захотелось узнать, насколько это правда. Антон качает головой, забирая из рук Феди свою рубашку. Застегнувшись, он медленно начинает накручивать на руку ленту, подходя ближе к Феде. — Думаю, будь ты кем угодно другим, у тебя действительно не было бы шансов, — говорит Антон. — И что же во мне особенного? Вместо ответа Антон целует его. И будь перед ним не Федя, он бы никогда этого не сделал. Потому что целуют только тех, кого любят, но к Феде Антон не испытывает ничего, кроме желания снова с ним переспать. Это было слишком хорошо.