***
Через пару часов Федя хотел уехать по каким-то своим делам? Это изначально было обречено на провал. Он даже не вспоминает про свои дела, когда подходит нужное время, потому что появляются дела поважнее. Сначала Антон решает разобрать свои вещи, ведь оставлять их на три дня в чемодане неудобно. Естественно, Феде очень интересно, что такое он там с собой взял, что они оба еле могли передвигаться с этим чемоданом. Спасибо, хоть в багажник машины он поместился, а ведь у Феди были большие сомнения. — Я отпрашивал тебя у Дениса только на день, а не на месяц, — поражённо говорит Федя, смотря, как в его квартире появляется какое-то непомерное количество чужой собственности. — Я не знал, где мы будем проводить время, поэтому подготовился ко всем вариантам, — серьёзно отвечает Антон. — И, кстати, я ведь до сих пор не знаю, какие у нас планы. — Я собирался импровизировать по ситуации. — Как обычно, — закатывает глаза Антон. — Мог бы хоть попытаться напрячь мозг и фантазию. — О, с фантазией у меня всё отлично, но для её осуществления тебе вообще не нужно одеваться. — Боже, зачем я с тобой связался, — Антон делает вид, что оскорблён до глубины души такими низменными заявлениями в свой адрес, однако ни слова не говорит, когда Федя обнимает его со спины, начиная целовать в шею. Разбор вещей бросается где-то на середине, как бросается на пол и одна из многочисленных рубашек, потому что Антон обхватывает Федю за плечи, разворачиваясь. Вжиматься спиной в полки шкафа неудобно, а из доступных удобств только кровать за Фединой спиной, но Антон всё ещё продолжает испытывать сомнения на её счёт. Впрочем, там уже не до сомнений, когда Антон случайно поднимает глаза к потолку и на долю секунды теряет дар речи. Дольше секунды терять нельзя, ведь нужно поинтересоваться: — Это... зеркальный потолок? — то, что он исключительно в области над кроватью, Антон уже не договаривает, потому что видит выражение огромного стыда на Федином лице. — Даже не спрашивай. Саше очень захотелось, пришлось смириться. — Знаешь, где такое обычно бывает? — с усмешкой спрашивает Антон. У Феди, кажется, глаза делают полный оборот, ведь это именно та фраза, которую он произнёс, когда Кокорин только озвучил, что ему просто необходим зеркальный потолок над их кроватью. — Похоже, из нас двоих лучше всего с фантазией у Кокорина. Я его недооценивал. Он ещё более ненормальный, чем кажется. — А ещё он мой парень, можно хоть чуть-чуть уважения? — Изменять своему парню — это проявление уважения? Это просто невозможно. Антон невозможный. И после всего сказанного он без каких-либо зазрений совести заявляет, что всё-таки хочет спать. Впрочем, к совести Антона у Феди вопросов мало, тут о своей бы подумать. Однако думать как будто бы и не о чем. В конце концов, своими поступками Федя просто уравнивает их с Кокориным права в отношениях. Тот тоже изменяет, и об этом знают едва ли не все их общие знакомые, вполне вероятно, что даже какой-нибудь левый Мамаев посвящён в подробности. Так что, Федя не считает себя сильно виновным. В общем, Антон решает поспать. Федя думает, наконец, отправиться по делам, но вот проблема — Антон вдруг просит никуда не уходить, пока он не уснёт. Пояснений не даёт, просто вкидывает факт, оставляя Феде выбор бросить или остаться, не задавая вопросов, потому что отвечать на них Антон не собирается. Это ещё одна вещь, о которой Феде знать не положено. Пусть сначала дорастёт до какой-нибудь новой стадии доверия, тогда Антон и подумает, стоит ли с ним откровенничать. Феде кажется, что он поступает правильно, когда остаётся. Спросить хочется неимоверно, но Антон даже выглядит так, словно один только звук с Фединой стороны, и он никогда в жизни больше рядом с ним не окажется. Между прочим, спит Антон ужасно мило. Собирается в какой-то комок, рукой тянется, чтобы то ли обнять, то ли просто коснуться. В итоге, переползает ближе, и вот уже у Феди не остаётся шансов встать с кровати, чтобы его не скинуть с себя. И да, Федя действительно тратит около полутора часов своей жизни, чтобы просто посмотреть, как Антон спит. Но, как и в прошлый раз, в отеле, своим пробуждением Антон остаётся недоволен. Отпрыгивает от Феди стремительно куда подальше, даже не хочет думать о том, что опять обнимал его во сне. Господи, ужас какой! Стыд и позор. Мало того, что спать спокойно в одиночестве не может, будто какая-то пятилетка, боящаяся монстров под кроватью, так ещё и трогать кого-то нужно постоянно. Вот только монстры Антона живут далеко не под кроватью. — Ты почему никуда не уехал? — спрашивает с претензией. — Я подумал, почему бы нам не съездить вместе. В конце концов, заодно посмотришь город. Неподалёку от дома есть яхт-клуб, именно туда Федя планирует отправиться в первую очередь. По заданию Саши, который очень переживал, что их с Федей яхта в плохом состоянии, поскольку с мая никто ей не пользовался. Саша хочет провести какую-то вечеринку на ней скоро, вроде бы у одного его знакомого открылся новый филиал в компании, которая приносит большую часть дохода. Знакомому очень нужно похвастаться перед обществом, Саша великодушно предлагает ему свою яхту для этого, заодно показывает всем, что даже несмотря на отсутствие компании с большим доходом, именно он может устроить праздник на яхте. Казалось бы, причём тут Федя. А Федя должен съездить в Питер и проверить, насколько всё хорошо с яхтой, стоит ли платить кучу денег нанятому человеку, который за ней смотрит. У Саши ведь уже другие дела, ему некогда. — И почему я даже не удивлён, что у вас есть яхта, — фыркает Антон. — Ну, ничего, когда я стану богатым и знаменитым, у меня тоже будут и яхты, и дома, и машины. — Ты же не умеешь водить. — А просто, чтоб были. У меня денег будет побольше, чем у вас с Кокориным, да-да. Смогу позволить себе их тратить на что угодно, даже если оно не нужно. — Могу поинтересоваться, когда ты собираешься становиться богатым и знаменитым? Просто вдруг это будет скоро, мне надо морально подготовиться. — Начинай готовиться прямо сейчас. Я чувствую, что со дня на день стану самым богатым человеком в стране. Впрочем, самоуверенности Антона хватает ненадолго. Уже на причале, пока Федя разговаривает с работником яхт-клуба о состоянии яхты, Антон начинает чувствовать себя неуютно. Сейчас дело совсем не в том, что его, как в квартире, угнетает чужой чрезмерный достаток, в котором ему слишком непривычно находиться. Поскорее бы Федя убедился, что с яхтой всё хорошо, и они уже ушли отсюда. Однако вместо желаемого Антон получает приглашение подняться на яхту вместе с Федей. — Да нет, знаешь, мне и тут нормально, — говорит Антон. — Всё в порядке? — Всё отлично, правда. — Антон, мы о чём с тобой сегодня договаривались? — с укоризной спрашивает Федя. — Да, блядь, я воды боюсь, — цокает языком Антон, отводя взгляд. — Ну, не воды вообще, а только в таких местах. Я в детстве чуть не утонул и до сих пор не умею плавать. Я, конечно, однажды попробовал, но там ситуация такая была, что если бы я не поплыл, то у меня на глазах человек бы умер. Поэтому я стараюсь как-то больше с открытой водой не контактировать, мало ли. — Ты очень сильно боишься? — удивительно, но Федя не выглядит несерьёзным. Обычно людям почему-то смешно, когда они узнают о том, что в свои двадцать семь лет Антон не умеет плавать, потому что ему страшно. Феде не смешно, ему вообще ужасно неловко, что не заметил раньше. Он бы и не подумал брать Антона с собой, съездил бы в другой день, не заставляя человека испытывать дискомфорт. — Просто мне нужно немного проплыть на яхте, чтобы точно убедиться, что с ней всё нормально. Оставлять тебя здесь, тоже как-то не очень. — А долго плыть? И кто будет за... рулём или как это называется? Плыть, вроде бы, недолго. Просто ради проверки. За штурвалом будет тот же человек, который за яхтой следит. Антону было бы спокойнее, если бы там был Федя, но он не умеет управлять яхтой. Мог бы и научиться. — Ладно, когда я ещё смогу покататься на яхте, — бубнит Антон, окидывая её неуверенным взглядом. Надо успокоиться и перестать думать, что именно сейчас они втроём утонут. Не утонут. Работник яхт-клуба явно знает своё дело. Кое-как смирившись с тем, что ему всё же придётся провести некоторое время на открытой воде, слава богу, не прямо в ней, Антон решает подняться по трапу. Тот закономерно качается, как покачивается и сама яхта, и Антон не то чтобы готов к новым ощущениям, не внушающим доверия. Федя протягивает ему руку, призывая довериться хотя бы ему. Делать это не хочется, потому что слишком похоже на проявление слабости, а Антон никогда не считался слабым человеком в глазах окружающих. Трап ведёт в сторону совсем чуть-чуть, но паника Антона вырастает до точки, где уже плевать на собственную гордость. Он хватается за Федину руку, зажмуриваясь от ужаса. Дойдя три шага до ближайшего места, где можно сесть, Антон надеется там и остаться на время всей поездки. На воду не смотрит, по сторонам тоже, пальцами впивается в обшивку маленького диванчика, словно это действительно могло бы его спасти. А ведь они даже никуда ещё не тронулись, потому что Федя что-то продолжает обсуждать с человеком, заводящим мотор. Антону кажется, что с таким успехом ещё через пару мгновений он уверует в Бога, и если вернётся в Москву живым, то у них с Черышевым резко образуются темы для разговора помимо косяков в рабочих моментах. — Ты как? — спрашивает Федя, когда они отплывают от берега. — Страшно до пизды. — Когда я уточнил, насколько сильно ты боишься, мог сказать, что очень. Мы бы никуда не поехали, — Антон только недовольно фыркает. — Давай руку, пойдём покажу кое-что. Не бойся, я не собираюсь кидать тебя в воду. — Вот пока ты этого не сказал, я даже не думал, что ты можешь. На палубе Антон так же сильно, как и обивку дивана, обхватывает ограждение с боковой стороны яхты. Почувствовав, что яхту не так-то сильно трясёт, в отличие от него самого, Антон поднимает, наконец, взгляд от пола. Вид перед ним действительно впечатляющий, пусть это даже не центр города. Там должно быть в тысячу раз красивее, но Антона вполне устраивают проплывающие мимо аккуратные дома элитного района, зелëные насаждения и виднеющийся вдалеке стеклянный небоскрёб. Устраивает Антона и то, что Федя обнимает его одной рукой, тихо спрашивая: — Знаешь, что это? Конечно, Антон не знает. Куда ему! Он отрицательно мотает головой, и Федя тихо рассказывает всë, что сам слышал об этих местах. Знает Федя удивительно много, пусть на занудную историческую справку его информация не слишком похожа. — Вот, смотри, видишь? — Федя указывает чуть в сторону. — Там уже выход в залив, можно до области доплыть. В Петергоф, например. — А что там? — Фонтаны и парк. — И всë? — Очень красивые фонтаны и парк. Что ты фыркаешь, ты же их никогда не видел, — с улыбкой произносит Федя. — О, кстати, стадион. Честно говоря, Федю всë ещë удивляет, что Антон никогда в жизни не был за пределами Москвы. Он похож на ребëнка, только-только выяснившего, что мир гораздо шире и больше, чем собственный район. Почему так вышло, Федя спрашивать не решается, продолжает наблюдать за эмоциями на лице Антона. Кажется, ему уже не так страшно находиться на открытой воде, его даже не потряхивает, как было в момент, когда они только вышли на палубу. Антон действительно чувствует, что страх воды отходит на второй план. Да, он не забывает, что под яхтой какая-то неопределëнная глубина, что покачивает их от лëгких волн, но это не настолько сильно привлекает его внимание. Находящееся по обеим сторонам яхты куда интереснее собственного страха, к тому же, Антон не один. Федина рука всë ещë поддерживает его, и это... приятно? Да, это приятно. Антону спокойнее от того, что рядом есть кто-то, кому не всë равно. — Ты чего? — Федя вопросительно кивает головой, замечая, что Антон неотрывно смотрит на него уже около минуты. — Ничего, — тот поспешно переводит взгляд на водную гладь впереди. — Оказывается, пока ты не в ней, то даже не так страшно. Есть она и есть. — Ну, вот, а я уж забеспокоился, что круиз на Валаам и Кижи нам не светит, — смеëтся Федя. — Куда? — Это что-то вроде тура по монастырям. Один мой довольно религиозный друг посоветовал нам туда съездить. Без понятия, с какой целью. Наверное, думает, что это поможет избавиться от грехов и изгнать демонов. — Значит, у тебя есть странные друзья? — О, Денис очень странный. Я даже не уверен, что «странный» — подходящее слово для его описания. Ну, думаю, ты отчасти и сам знаешь, какой он. — Так ты про Черышева? Никогда бы не подумал, — Антон поражëнно качает головой. — Неужели у вас есть что-то общее? — Дело не совсем в этом. Просто так вышло, что мы с ним давно общаемся. На самом деле, Денис не совсем такой, каким может показаться. Если узнать его получше, то он уже и не странный совсем. Просто со своими взглядами, в том числе на свою религию. Но иногда мне кажется, что он всë-таки был не священником, а сектантом. Антон начинает смеяться. Только что Федя озвучил ровно те мысли, которые он сам постоянно выражает в адрес Черышева. Удивительно, даже его близкий друг уверен, что не всë так просто с его религиозностью. — Можно я спрошу? — произносит Федя. — Если тебе не хочется, не отвечай. Как так вышло, что ты чуть не утонул в детстве? — Просто мы с моими тогдашними друзьями прыгали в Москву-реку. Ныряли с набережной на спор. Они каждый год делали это, потому что уже умели плавать. Кто-то занимался плаванием в бассейне во времена начальной школы, пока его не закрыли на ремонт. Ещë плавали иногда в пруду недалеко от места, где они жили. Лëша тоже плавал. Антон скорее брезговал, ибо пруд никогда не внушал доверия и больше пугал, чем привлекал возможностью научиться плавать. А тут Москва-река, совсем другой, как им казалось, уровень. — Они не с самой набережной прыгали, а со спуска под ней, — поясняет Антон. — Мол, кто лучше, красивее, кто потом дальше проплывëт. Ну, и я решил выебнуться перед ними, сказал, что прямо с ограждения набережной прыгну. Потому что и тогда, и сейчас Антон не хотел показывать себя слабым. Для него быть последним, самым худшим в чëм-то, вечно проигравшим — ужасно больно. Гордость не позволила остаться в стороне, рискуя получить в спину насмешки и высокомерные взгляды сверху вниз. Антон всегда должен быть лучше. Он смелый, он бесстрашный, он неосторожный, но именно поэтому на него смотрели с восхищением и неким трепетом в кругу друзей, не веря до конца, что он действительно не видит преград перед собой. И он прыгнул. Прыгнул с долбанной набережной на глазах не только своих друзей, Лëши, двух знакомых девушек, увязавшихся вместе с ними, но и на глазах обычных москвичей, проходивших мимо. Антон ни на секунду не задумался о том, что не умеет плавать, что не нырял никогда в глубину, да ещë и с высоты. Понял только, когда над головой сомкнулась вода, вокруг стало темно, и ни глаза ни открыть, ни вдохнуть, ни подняться. Тяжело. Страшно. Тянуло вниз, а надо было наверх. Но не получалось. — Дурак, блин, — на выдохе произносит Федя, у которого от одного рассказа всё в груди сжалось. А что тогда было с теми, кто это видел своими глазами? — Как Лëша говоришь, — хмыкает Антон. — Что потом было, я без понятия. Мне сказали, что Лëша сразу же за мной прыгнул, когда понял, что я не выплыву. Вытащил меня вместе с ещë одним другом. Воду эту я выплëвывал чëрт знает сколько, ощущение ещë такое было, будто она в голове плещется. Ну, это потому что в уши тоже попало много. — За каким хреном вы вообще в Москву-реку прыгали? — Больше некуда летом деваться было. На море нас не вывозили, бассейн мы не застали. Только пруд и Москва-река, когда жарко. И то, если сумеешь сбежать так, чтоб не заметили. Федя не понимает, откуда надо было сбегать. История поражает его до глубины души одним своим существованием. Как будто Антон и его друзья не в Москве жили, а чëрт знает где, что ничего лучше не придумали. Не то чтобы Федя до этого момента не чувствовал что-то странное в поведении Антона. — Кстати, несмотря на то, что я чуть не помер там, спор я всë равно выиграл. — Большой повод для гордости, — цокает языком Федя. — Вот только не надо делать вид, что осуждаешь. Мне Лëши хватает для этого. Вообще, чем дольше с тобой общаюсь, тем всë больше понимаю, что у вас есть что-то общее. — Наверное, потому что Лëша твой нормальный человек. — А я, значит, ненормальный? — Когда-то был явно не очень. Зря Федя это сказал. Он и сам понимает, просто сейчас эмоции снова берут верх. Да, он переживает за Антона, пусть с тех пор, как случилась та история, прошло очень много лет. Федя слишком близко к сердцу принимает чужую жизнь и чужие проблемы. — Да что ты понимаешь вообще, — зло произносит Антон. Зачем он ему что-то рассказывает, позволяя узнать лучше? Федя его образ жизни никогда не поймёт и не примет, а с негативной оценкой своих действий Антон сталкивается и без него достаточно часто, чтобы от этого начало тошнить. Всё неправильно. Антон снова поступил слишком неосторожно. Ему сто тысяч раз говорили не доверять, кому ни попадя, и он держался ровно до сегодняшнего дня. Просто хорошее отношение и пресловутая забота всегда были слабым местом Антона. У Феди звонит телефон, и он с неохотой снимает трубку. Настроение немного испортилось, а требующий внимания Саша вряд ли сможет его хоть как-то улучшить. Тем более, что начать свой монолог он решает с претензии. Оказывается, Федя несколько раз сбрасывал его звонки час назад. Да, это действительно так. Просто Федя не хотел, чтобы звонок разбудил Антона. Но Саша получает другую версию: — Я спал. Видимо, перепутал тебя с будильником и случайно сбросил, прости. — Какого хрена ты спал среди дня? Я тебя в Питер послал из-за яхты, а не спать. — Ну, вот я на яхте. С ней всё отлично, не беспокойся, — Федя разговаривает со своим парнем сдержанно, без эмоций, будто стараясь и его успокоить, чтобы не возмущался. Антон зачем-то отмечает, что с ним Федя себе такого не позволяет. Даже не задумывается над тем, когда говорит неприятные вещи. Но оценка Антона — это тоже эмоции, на самом деле. — А спал я потому, что дома ты мне не дал это сделать. Хотел ли Антон это знать? Разумеется, нет. Конечно, он понятия не имеет, каким именно образом Кокорин помешал Феде выспаться, но на ум приходит только один проверенный способ. Из чего можно сделать вывод, что Кокорин так себе старался, ведь на самом-то деле Федя с ног не валится. Антон хмыкает, хотя слушать всё равно неприятно. Получается, Феде было так же неприятно, когда он понимал, что Антону всегда есть, с кем провести ночь? Что ж, они оба не в праве указывать друг другу, как себя вести за пределами личных встреч.***
Во имя конспирации, потому что Федя не до конца уверен в границах паранойи Кокорина, сотрудник яхт-клуба, следящий за яхтой, освобождается от своей работы, как только они обратно причаливают к берегу. Человек получил достаточно денег, чтобы не сомневаться, что его увольнение не обусловлено какими-то ошибками, просто таково желание клиента. На его место придёт другой. Тот, который не видел Антона и то, как Федя приобнимал его во время поездки. Сам Антон думает, что проще было бы просто его с собой не таскать по таким местам, если Федя скрывается от своего парня, однако у Смолова другие мысли. В советах он вряд ли нуждается, пусть поступает, как хочет, сам же потом будет разруливать. Дальше по плану у них заехать к Фединому другу. Он всегда навещает этого Костяна, как только оказывается в Питере, то есть, как минимум, пару раз за год точно. Костян здесь сколотил себе неплохой бизнес, начиная с обычной автомастерской. О, Костян такой же фанатик хороших скоростных машин, как и Федя. Вероятно, именно поэтому к нему нужно ехать на чёрной «Audi». — Разве та, на которой мы из аэропорта ехали, не круче? — спрашивает Антон. — Хуракан? — Я думал, это ламба. — Ну, хуракан — это название её модели. Может быть, в глазах обывателей, которые знают пару-тройку производителей, она действительно кажется крутой... — Это ты на что намекаешь сейчас? — фыркает Антон. — Да, я нихрена не понимаю в этих ваших кусках железа. Считаю, что это понты ради понтов, хотя, соглашусь, некоторые выглядят достаточно красивыми. А ты в курсе, в чём отличие коллара от чокера? А что можешь сказать про дерби или челси? — Федя знает, что дерби — это спортивное соревнование между командами из одного города, а «Челси» называется один английский футбольный клуб. Вряд ли Антон имел в виду именно это. Речь, кажется, идёт про какую-то одежду. — Окей, я понял. Сойдёмся на том, что я разбираюсь в машинах, а ты в шмотках. С такими увлечениями мы напоминаем клишированную сериальную парочку, — Федя усмехается, но вспоминает, что изначально разговор затевался, чтобы объяснить, почему к Костяну они едут на «Audi». Так вот вся суть в том, что «Huracan» Феде не слишком-то нравится в принципе. Он считает, что без особой надобности эта машина как раз подходит для того, чтобы кататься из аэропорта и обратно. Для других целей у него есть вторая машина, которая выигрывает по всем параметрам. Не зря же её в определённых кругах любителей спортивных автомобилей называют второй «Lamborghini». А ещё денег в неё было вложено гораздо больше, чем требовалось. Поскольку Костян тоже многое понимает, то приехать к нему на «Audi» гораздо выигрышнее, чем на «Huracan». — Выходит, так или иначе, всё опять сводится к желанию понтануться, — подытоживает Антон. — Можно подумать, ты своими шмотками никогда не выёбывался. Если Федя живёт в самом известном элитном районе города, то Костян выбирал себе квартиру с гаражом. Личным, разумеется. Даже если его пришлось бы строить самостоятельно, лишь бы было место, потому что свободное время Костян предпочитает проводить именно в гараже наедине со своими машинами. Хобби у него такое, из-за которого они с Федей и познакомились в своё время. Костян обожает разбирать машины и собирать их заново, будь его воля, он бы в своей автомастерской тоже самостоятельно выполнял все заказы. Но статус уже не тот, нужно ходить в деловом костюме с пафосным видом эксперта и объяснять своим подчинённым, чью именно машину они будут ремонтировать. Потому Антон особо не удивляется, когда Костян встречает их с Федей именно на пороге гаража, выходя оттуда в растянутой тёмно-серой майке, заправленной в треники. Вместе с Костяном из гаража появляется запах масла и резины, тот самый «машинный» аромат, от которого Антону чуть кружит голову. Он не может сказать, приятно ли это головокружение или хочется побыстрее с Фединым другом расстаться. — А с кем это ты? — спрашивает Костян, наконец, удостаивая Антона вниманием. Впрочем, Антон его тоже особо не разглядывал, считая, что его роль в данной сцене — стоять около чёрной «Audi», опираясь на её боковину, пока не пригласят внутрь гаража. Вот только стоит Антону приветственно махнуть рукой Костяну, как он едва ли не тут же застывает в этом положении. Блядь. Сердце Антона пропускает лишний удар, и он решает, что надо было оставаться в машине. Потому что Антон знает Костю. — Коллега с работы, — легко отвечает Федя, и эта фраза не нравится Антону ещё сильнее, чем возможность, что Костя его узнает тоже. Потому что «просто коллегой с работы» Антона не раз называли бывшие любовники, когда случайно пересекались со своими знакомыми, другими пассиями, жёнами и даже детьми. Рукопожатие получается удачно коротким, потому что взгляд Кости быстро перемещается на машину, и вот они с Федей уже во всю её обсуждают, как главную ценность сегодняшнего дня. Из максимально непонятного для себя разговора, Антон понимает, что Костя тоже в курсе, что Федя ездит на чём угодно, кроме чёрного ниссана, стоящего у него в гараже с каких-то незапамятных времён. — Ты знаешь, почему, — Федя заметно мрачнеет, стоит кому-то упомянуть его третью машину. — Хренова туча лет прошла, — хмыкает Костя. — Отдал бы мне тогда, что ли, раз самому не нужно. Ладно-ладно, не посягаю на святое. Костя приглашает всех в гараж, где они с Федей продолжают обсуждать своё увлечение. Посреди гаража стоит разобранная машина, с которой Костя возится уже неделю. Не ради удовольствия, хотя и не без этого, просто необычный заказ. Больно жирно отдавать такое в свою автомастерскую пусть даже проверенным ребятам, знакомым с Костей ещё с тех пор, когда он не был бизнесменом. Нет, эту машину Костя хочет довести до ума от и до, как в старые-добрые. — На гонки, что ли? — с усмешкой спрашивает Федя, прекрасно понимая, что вряд ли Костя заинтересовался бы чем-то другим. — О да! — с видимым удовольствием произносит Костя, поглаживая ладонью гладкий капот. — Тут столько работы, ты не представляешь. Я даже подумываю переехать сюда, чтобы в квартиру не подниматься постоянно. — Фу, Костян, ты что, собираешься спать с чужой деткой? Да тебе никогда в жизни больше к ней притронуться не дадут. — Твои шутки всё более отвратительные, — тем не менее, смеётся Костя от души. — Как был отморозком из Саратова, так и остался, — Костя снова переводит взгляд на машину. — Иногда я думаю, что зря мы тогда тебя послушали. Сейчас бы не с чужими возился, а со своей. — Вы сами решили распустить команду, после того, как я ушёл. Да и, насколько я знаю, наши сейчас уже не в той форме, чтобы заниматься подобным. Слушая краем уха двух друзей, Антон осматривает гараж, полный, помимо всяких деталей и запчастей, различными фотографиями. К тому же, так получается стоять к Косте спиной, не привлекая излишнего внимания. Взгляд Антона цепляется за несколько полароидных и обычных снимков, приклеенных прямо к стене скотчем. И ещё один, за какие-то особые заслуги, помещённый в рамку. На нём четыре человека, среди которых Антон узнаёт Костю и Федю. Они здесь моложе лет на пять, у Феди даже ещё нет татуировок на фалангах пальцев, насколько Антон способен разглядеть. Позади них чёрные машины, конкретно за Федей — тот самый «Nissan». Значит, у них была команда, занимающаяся уличными гонками, если сложить часть разговора с увиденным. Антон хмыкает, потому что в его глазах Федя не слишком-то был похож на человека, связанного с таким рискованным мероприятием. Вдобавок, довольно нелегальным. Другие фотографии тоже про гонки, но больше про самих друзей. Вот снимок, где Костя и Федя в гараже сидят на диване с банками пива в руках, заливисто смеясь, пока их третий друг чуть поодаль смотрит на них, как на ненормальных. Есть запечатлённый момент Кости, лежащего посреди инструментов. Есть очередная командная тусовка, возможно, после какой-то победы. Посреди общего веселья Федя обжимается с непонятным парнем. Он чем-то похож на Кокорина, хотя лица особо не видно, но, вероятно, это именно он. Наверняка Федя таскал своего драгоценного Сашу на собственные выступления, чтобы выигрывать ради него. Что Антон замечает, так это отсутствие четвёртого участника команды на всех фотографиях, кроме общей в рамке. Может быть, он постоянно фотографировал. — Блин, лицо у твоего коллеги знакомое какое-то, — вдруг слышит Антон. — Не могу понять, где мог его видеть. На гонках, что ли? — Это вряд ли, — произносит Федя. — Не думаю, что Антон бывал на таких мероприятиях. — А я и сам за себя могу сказать, — недовольно говорит тот, поворачиваясь к Косте лицом. Либо тот всё-таки узнает, либо Антону повезёт. — Я вообще в машинах не разбираюсь, так что, какие там гонки. Да и в Питере я впервые. Не узнаёт. Улыбается доброжелательно, пожимая плечами. Конечно, Костя очень весёлый и лёгкий парень, Антон в курсе. После поездки к Косте, на остаток дня у Феди остаётся только миссия показать Антону город. Ночью Питер особенно красив, а Костя живёт достаточно близко к центру, чтобы проехаться по нему. Кое-где они останавливаются, чтобы выйти из машины и рассмотреть что-то интересное поближе. Антону нужно сделать красивые фотографии, которые, как Федя догадывается, потом перекочуют к нему в инстаграм. Ведь у Антона там прекрасная яркая жизнь, полная разных прогулок и встреч. Впрочем, так или иначе, но главная деталь всех этих историй всё равно сам Антон. Он просит сфотографировать его на одном из небольших мостов, потом около красивой двери какого-то магазина и на фоне железной арки двора. Федя думает, что это будут первые фотографии, сделанные не лично Антоном и даже не его другом, но вряд ли об этом кто-то узнает. Это вообще не важно, потому что большую часть времени Федя просто глупо смотрит на довольного собой Антона, умеющего получаться на фотографиях. — Как давно Костя живёт в Питере? — спрашивает на обратном пути до дома, отвлекая Федю от довольно приподнятых мыслей. — Уже года три. — Ну да, с пятнадцатого. Как я и думал. — В смысле? Вы что, всё-таки знакомы с ним? — Более чем, — усмехается Антон. — Он бывший друг моего Саши. Довольно часто заезжал к нему на всякие тусовки, да и ко мне тоже, когда я жил отдельно. Костя постоянно говорил про эти ваши гонки. Крутая команда, какие-то соревнования не на жизнь, а на смерть, — Федя нервно сглатывает, но Антон сейчас не собирается придавать этому значение. — Он даже ваши кликухи перечислял. Чал, Кучай, Дива и саратовский отморозок. Да уж, никогда не подумал бы, что саратовский отморозок — это ты, Федя, мой будущий начальник и человек, с которым я буду спать. — Хочешь сказать, мы и с тобой виделись когда-то? — О да, на гонках. Костя пригласил меня, сказал, что собирается выиграть этот ваш заезд на дистанции. — Драг-рейсинг. — Ага, я даже сначала думал, что это как-то связано с наркотиками. Ну так вот, я согласился прийти на ваши гонки только с условием, что Костя выиграет. Костя сказал, что если выиграет, то мы переспим. Я ему нравился, он потому и таскался к Саше постоянно. Знал, что мы всегда вместе тусуемся, — Антон делает паузу. — Перед этим Костя посвятил меня в великую тайну, что самый крутой гонщик из вашей команды, да и вообще, похоже, во всей гоночной тусовке — именно саратовский отморозок. Если победил его, можно вообще больше никогда на трассу не выезжать, потому что ты всё равно уже всего в жизни добился, считай. — Выходит, девятое июня две тысячи пятнадцатого, — догадывается Федя. — Единственный раз, когда Костя у меня выиграл. И только из-за тебя. Господи, ты невероятный человек, Антон. Может, Черышев прав, и ты действительно дьявол? Улыбка быстро исчезает с лица Антона, и он чуть заметно вздрагивает. Как будто он и вправду дьявол, которого случайно раскрыли. Однако он быстро собирается, усмехнувшись, и поворачивает голову к Феде: — Ну и каково спать с самим дьяволом? — Неописуемо. Костяну тоже понравилось, верно? Он потом ещё месяц в себя приходил от счастья. — В чём и прокололся. Не знаю, как будто у человека это был первый секс в жизни, столько эмоций. Саша почти сразу понял, в чём дело, ну и... Поэтому они с Костей больше не друзья, а сам Костя в другом городе, — вопросительный взгляд Феди требует более подробных объяснений. — Просто Саша довольно ревнивый. Тогда он имел некоторое право выражать свою ревность и считать меня больше, чем другом. Он Костю чуть не пристрелил, я вмешался. — Мне стоит опасаться твоего друга? Антон понимает, что сболтнул лишнего. Не хватало ещё, чтобы Федя догадался, какая именно дружба между ними с Сашей. Чёрт его знает, с какой стати Федя считает, что может выражать недовольство по поводу всех связей Антона, но не хотелось бы, чтобы это отношение перенеслось ещё и на Сашу. Пусть Федя думает, что у Антона только левые мужики из приложения. — Нет, Саша абсолютно безобидный и милый, — быстро отвечает Антон и тут же переводит тему. — А теперь я хочу узнать, что не так с грёбаным ниссаном в твоём гараже. Неужели он просто напоминает тебе о завершённой карьере уличного гонщика, и ты грустишь, когда садишься за руль? Давай, я что, просто так тебе историю про Костю рассказал? Сам же постоянно говоришь, что мы должны узнавать друг друга лучше. Помимо того, что в 2015-м Косте пришлось потерять друга и уехать в Питер, через месяц после Костиной победной гонки случилось ещё одно событие. Наверное, только из-за него Костя так легко покинул Москву, решив начать новую жизнь без уличных гонок. Как и Федя, а также некий Чал. — Когда ты рассматривал фотографии в гараже, ты заметил, что почти на всех нет нашего четвёртого? — спрашивает Федя, и Антон утвердительно кивает. — Та, что в рамке, это последняя фотография, где мы все вместе. Наша последняя гонка и последняя гонка Дивы. Антон уже догадывается, что скрывается под словами о последней гонке. Не нужно глубоко разбираться в теме уличных заездов, чтобы понимать, насколько это опасное увлечение. Каждый выезд на трассу может стать последним, если твои соперники чуть более ненормальные и сильнее стремятся к победе. Многие уличные гонщики живут под девизом: «Победа или смерть». Это подстёгивает интерес к любимому делу, как те же ставки в футболе. Там люди могут проиграть все деньги, без которых они фактически не смогут прожить, и в уличных гонках всё то же самое, только на кону жизнь реальная. — Знаешь, почему меня назвали саратовским отморозком? — Потому что ты из Саратова? — усмехается Антон, хотя и понимает прекрасно, что ключевое слово в этом прозвище отнюдь не имеет отношение к географии. — Ну, вероятно, потому что ты всегда выигрывал, несмотря ни на что. Раз уж тебя называли лучшим, то нужно иметь какое-то устрашающее имя. — Да. Я начал увлекаться драг-рейсингом ещё в Саратове. Там, конечно, не такая тусовка, как в Москве, но гонки есть гонки. Впервые мне предложили поучаствовать более старшие товарищи чисто из интереса. Они думали, у меня нет шансов, поэтому делали всё вполсилы. Что от меня требуется, я знал, поскольку уже полгода таскался смотреть на то, как они копаются в тачках и потом тестируют их. Иногда мне разрешали попробовать. А тут реальные гонки для людей без команд, где меня никто не воспринимает всерьёз. И я сделал всё, чтобы выиграть. — Выиграл? — Конечно. Ко мне присмотрелись, решили включить в команду, начали со мной заниматься. На следующих гонках я уже был полноценным участником. Разумеется, я проигрывал своим сокомандникам, потому что они были опытнее, но других соперников практически всегда обыгрывал. Меня ценили, мной восхищались. Вскоре я стал обгонять даже своих, не оставляя им не единого шанса. Потом Федя переехал в Москву, чтобы жить вместе с Кокориным. Гонки на небольшой срок отошли на второй план, пока среди новых обеспеченных друзей Саши не появился тот самый Дива. Оказалось, что у них с Федей есть, как минимум, одна общая тема для разговоров. Дива никогда не состоял в командах, всегда участвовал в заездах как самостоятельный гонщик, поэтому успел покататься не только в Москве, ведь индивидуальных соревнований не так много. Он бывал в других городах, в том числе в Саратове, и слышал про Федю, которым там в известной степени восхищались. Дива предложил Феде попробовать поучаствовать в московских гонках. Тем более, теперь Федя был при деньгах и найти себе подходящую машину не составляло труда. Разумеется, Дива сделал всё, чтобы объяснить московской тусовке гонщиков, кто такой Федя и почему стоит к нему относиться без пренебрежения. Кто-то послушал, кто-то высокомерно хмыкнул. — И ты победил? — спрашивает Антон с интересом. — Да. Если бы не победил, вряд ли бы вообще решил снова вспомнить о гонках. Потому что когда тебя так представляют, а ты ничего не можешь показать... — То дальше звание лоха останется с тобой навсегда, — со знанием дела произносит Антон. После выигранной гонки Федя участвовал ещё в нескольких, правда, уже в дуэте с Дивой. Тот не собирался соревноваться с приятелем, зная, что вдвоём они куда сильнее и могут бросить вызов даже командам. На одном из заездов они познакомились с Костей. Он не особо часто ездил сам, его больше привлекала возможность копаться в машинах и совершенствовать их. Так что, гонки для него были своего рода рекламой: посмотрите, что я могу сделать, и приходите ко мне за такой же тачкой. У Кости был знакомый по прозвищу Чал. Его команда недавно развалилась, и он был, что называется, в поиске новых партнёров. Гонки для Чала были неотъемлемой частью жизни. Так, они составили свою команду из четырёх человек. Придумали, что будут ездить только на чёрных машинах, чтобы сделать это своей фишкой. Костян, в основном, возился с запчастями, участвуя в соревнованиях только при обязательном условии выступления каждого участника из команды. Дива занимался поиском машин, так как у него имелись свои связи. Чал был их основным гонщиком, Федю же приберегали в качестве самого сильного оружия для решающих ситуаций. И вот, в две тысячи пятнадцатом году их команда отобралась на самые известные соревнования драг-рейсеров. Костин заезд, где он обошёл Федю, благодаря мотивации в лице Антона, как раз принёс им необходимое число очков, чтобы участвовать в финальной гонке. Она состояла из четырёх этапов, и проехаться должен был каждый член команды. — В общем, так вышло, что в финал попали мы с Дивой. Конечно, практически все ставили на мою победу, потому что знали, что я никогда никому не уступал, кроме того раза с Костей. Я был слишком самоуверен, меня рано вознесли на пьедестал. В итоге, в какой-то момент гонки я понял, что могу и проиграть. Допустить это Федя не мог. Собственный статус в глазах зрителей и других гонщиков, имя, которого боялись все, наконец, чувство гордости и превосходства сыграли с Федей злую шутку. Он должен был победить с большим отрывом, а сделать это мог лишь одним способом. — Понимаешь, в уличных гонках всё построено на зрелище, поэтому нет каких-то особых правил. Чем больше жестокости, тем лучше, — голос Феди становится тише. — Я сбил Диву. Я не хотел, чтобы он пострадал. Просто сошёл с трассы, но его унесло в занос. Он разбился, а я не оборачивался до тех пор, пока не достиг финиша. — Выходит, ради победы ты убил своего друга? — Нет, Дива выжил. Впал в кому. И до сих пор не вышел из неё. Наверное, уже и не выйдет. Так что, да, можно сказать, я убил человека ради победы. В салоне машины воцаряется молчание. Они уже давно подъехали к гаражу, где стоит тот самый «Nissan», на который Федя теперь лишний раз даже не смотрит. — А самое ужасное, что никто меня не осудил. Костян, конечно, долго не разговаривал, но на него тогда, как я теперь понимаю, многое навалилось. После его переезда в Питер, он сам позвонил мне, пригласив на новоселье. Сказал, что так бывает. Мол, на моём месте почти каждый настоящий гонщик сделал бы так же. Чал... Ему как будто было всё равно с самого начала. Впрочем, его предыдущая команда распалась тоже из-за гибели одного участника. Антон никогда не мог представить, что у них с Федей в какой-то момент окажется так много общего. Он не рассказывал, но среди его друзей, видевших, как он почти утонул в Москве-реке, только Лёша и ещё один их давний приятель кинулись его спасать. Остальные просто смотрели и с интересом ждали, чем кончится. — А человек, которому я больше всего доверял, просто хлопнул меня по плечу и сказал, что ничего другого от меня и не ждал. Я просто лишний раз не дал в себе усомниться, — это сейчас Антон горько усмехается, прекрасно понимая, что надо было бежать от таких друзей, да подальше. Однако в тот день эти слова звучали для него сродни высшей похвале, гордости в глазах товарища. — Теперь я понимаю, почему ты так отреагировал на мою историю про реку, Федь. Потому что на моём месте ты бы тоже прыгнул, не раздумывая. Впрочем, у Феди всегда был выбор. У Антона с этим куда труднее. В его юности нельзя было просто отказаться и согласиться со званием слабака, это обязательно привело бы к тяжёлым последствиям. Хочешь жить — умей вертеться и не смей терять ни капли авторитета среди своего окружения. В этом заключался весь смысл детства и юности Антона. Да и сейчас мало что изменилось. — Где ты, чёрт возьми, рос? — всё же решается спросить Федя, заранее зная, что Антон вряд ли захочет рассказывать. Но он смотрит прямо Феде в глаза и впервые доверяет одну из своих самых потаённых тайн: — В детдоме. Но мы называли его гетто.