1997-й год
— Живём, как на зоне, — говорят старшие воспитанники мрачно, проходя по длинным коридорам жилого корпуса. — Хотя с зоны тоже выйти можно. — А что там, за забором? — постоянно спрашивают младшие с опаской и интересом одновременно. — Сбеги и узнаешь, — предлагают местные хулиганы, хвастающиеся количеством побегов с территории. — Да они же все тут малолетние преступники! Им самое место в соответствующем учреждении под стражей, — восклицают воспитатели всякий раз, сталкиваясь с очередным нарушением режима. Вообще-то, особой строгости в детдоме нет. Потому что большинство взрослых предпочитает закрывать глаза на постоянные проблемы с дисциплиной. Здесь огромное количество детей, за всеми не уследить, к тому же, принцип невмешательства отлично воспитывает самостоятельность. Когда они выпустятся и покинут детдом, за забором их будет ждать жестокая жизнь, с которой они столкнутся в одиночку лицом к лицу. Пусть начинают учиться прямо сейчас. Детдом — их ограниченный мир, где есть всё, чтобы восемнадцать лет не думать о будущем, если ты достаточно глупый и наивный. Тебе предоставляют какое-никакое жильё, а детский сад и школа, в которых ты проводишь большую часть своих дней, находятся прямо на территории. Вокруг тебя много людей, как взрослых, так и нет, поэтому есть возможность социализироваться и общаться. Тебя кормят три раза в день, обеспечивают необходимой одеждой от нижнего белья до школьной формы, после семи лет раз в месяц начинают выдавать небольшую сумму денег, которую ты можешь откладывать вплоть до периода выпуска. Если тебе нечем занять своё свободное время, можешь записаться в какую-нибудь секцию или кружок, потому что здание, выполняющее функцию дома культуры, тоже имеется. Правила в детдоме просты настолько, что даже смешно. Веди себя хорошо и будешь хорошо жить. Будешь тихим, спокойным ребёнком, который всегда слушается старших, не доставляет хлопот и вообще как будто не существует, значит, никогда не получишь наказание и, может быть, тебя даже вывезут на какую-нибудь экскурсию за пределы детдома. Но если тебе не сидится на месте, если тебе постоянно хочется находить какие-нибудь приключения или показывать свой характер, то будь готов к последствиям. Замечания, выговоры, запрет на обед или ужин, исправительная работа, денежный штраф и, разумеется, никакого выезда в мир за забором. — Почему они так хотят туда? — задумчиво спрашивает Лёша, смотря в сторону бетонной стены, ограничивающей территорию с трёх сторон. Только главная аллея, ведущая к центральному зданию, где их местный «дом культуры», выходит на железный забор с аркой. Оттуда можно увидеть часть окружающего мира. — Что? — переспрашивает у брата сидящий на качели Антон. — Почему все так хотят за забор? Почему многие сбегают и нарываются на неприятности? Нам же постоянно говорят, что если мы будем хорошо себя вести, то нас отвезут в город. — Потому что это не так, — произносит Антон. — Если бы всё было так просто, никто бы не сбегал. В прошлом месяце Мишку не взяли в зоопарк, помнишь? Разве Мишка делал что-то плохое? — Не знаю. Ты про Мишку, который на соседней кровати от тебя спит? — Ну, не про того же, который позавчера Витьку в девчачьем туалете закрыл. Вот Мишка в зоопарк не попал, потому что на него не хватило места. Можно сколько угодно хорошо себя вести, но смысл. Ждёшь-ждёшь, что посмотришь город, а тебе: извини, в другой раз, мест больше нет. — Значит, возьмут в другой раз, сам же говоришь. — Лёшка, ты у меня такой наивный, конечно, — хмыкает Антон. — На той неделе Мишку снова в город не взяли, а ведь он очень хотел. Достал перед сном со своими разговорами про город уже! — И всё равно, зачем сбегать? Ну, подождёшь чуть подольше, потом радостнее будет. Зато никаких проблем и наказаний. — Ага, так до выпуска и прождёшь. — А ты, Тош... ты тоже хочешь за забор? — Конечно, хочу. Кто не хочет? Лёша, например, не уверен, что ему так уж интересно, что там за пределами детдома. Ему и здесь неплохо. Да, он знает, что есть жизнь гораздо лучше, особенно если у тебя есть семья. Однако даже в свои семь неполных лет Лёша понимает, что сбегать с территории слишком рискованно. А вдруг ты потеряешься там? А если с тобой что-то случится? Здесь тебя будут искать и не найдут, поэтому, когда ты вернёшься, обязательно накажут. Сидеть без еды или запертым в общей комнате, Лёша уж точно не хочет. — Миранчуки! Это что такое? Вам кто разрешал на площадку выходить во внеурочное время? — рядом с близнецами появляется разъярённая женщина, ответственная за их группу. Вероника Степановна, под присмотром которой находится двадцать детей, в том числе Лёша с Антоном, всегда кричит. У неё высокий надрывный голос, где-то на грани гнева и истерики, резкие движения и постоянно плохое настроение. Она не бывает доброй и милой воспитательницей, опекающей детдомовцев как своих родных детей. О нет, Вероника Степановна уже давно выстроила непробиваемую стену между собой и детьми. Никто никому тут не родитель, никто не обязан утирать всем подряд сопли и успокаивать. — Прогулка для вашей группы после обеда, почему вы здесь? — строго спрашивает Вероника Степановна, нависая над близнецами. — Погода хорошая, а в комнате душно, — пожимает плечами Антон, пока Лёша только опускает взгляд вниз, пряча руки за спину. Этот жест не остаётся незамеченным воспитательницей. — Миранчук, руки! — требовательно произносит она. — Зачем? — снова встревает Антон. Вероника Степановна бросает на него недовольный взгляд. — А, вы не про меня? Просто у нас имена есть. Так понятнее. — Хватит заговаривать мне зубы, — Вероника Степановна теряет остатки терпения, если они у неё вообще имеются, и дёргает Лёшу за руку. Перед женщиной на землю выпадает несколько маргариток. — Ты что, сорвал цветы с клумбы?! — Ну вот, Вероника Степановна, теперь всё на земле, — расстроенно произносит Антон. — Мы же вам подарок хотели сделать. — Оба в комнату и сегодня без обеда! Каблук Вероники Степановны придавливает брошенные цветы, и Лёша поджимает губы. Конечно, ни для какой воспитательницы маргаритки не предназначались. Просто Лёше они нравятся, и он хотел взять несколько, чтобы поставить в вазочку на подоконнике в их комнате. Красиво же будет, уютнее. Разумеется, Лёша знает, что рвать цветы с клумбы нехорошо, и что сделать это незаметно во время прогулки не получится. Заметят свои же или Вероника Степановна, и тут неизвестно, что хуже. Свои засмеют, мол, какой нормальный пацан цветы собирает. Вероника Степановна... и так всё ясно: закроет в комнате и лишит еды. От таких мыслей Лёша практически полностью отказался от своей идеи, пока не пришёл Антон. Он и предложил в свободное время тихо выйти из корпуса и нарвать цветов. Вот только погода действительно была хорошей, а комнате ужасно душно, поэтому близнецы задержались на улице, наслаждаясь свежим воздухом и относительной свободой без присмотра. — Эти твои цветочки нам всегда боком выходят, — фыркает Антон, растянувшись на Лёшиной кровати. Сам Лёша сидит на её краю, обнимая колени. Кроме них, в комнате больше никого нет, вся группа сейчас организованно на обеде, после которого пойдёт на прогулку. — Зачем ты тогда согласился помочь? И Веронике врал ещё. Так только меня наказали бы. — Ну, ты же хотел цветы. Да и план мой был, поэтому было бы несправедливо, если бы наказали только тебя. Ты же, помимо цветов, ещё справедливость любишь, да? — Антон усмехается, смотря, как брат закатывает глаза. По меркам детдома, Лёша, вероятно, и есть тот самый ребёнок, который не доставляет проблем и всегда послушен. Лёша не умеет врать, даже не хочет учиться, поэтому выбирает молчать и прятать взгляд, низко опускать голову, вжимая её в плечи, и старается раствориться в пространстве. Он никогда не спорит со взрослыми, не ссорится со своими одногруппниками, но и друзей особо не имеет, потому что ни с кем толком не общается. Однако всю Лёшину правильность убивает вечно крутящийся рядом Антон, с которым ничего нельзя сделать, ведь он единственный родной человек. Воспитателям всё равно, кто провинился, наказывают сразу обоих, чтобы учились на ошибках друг друга и понимали значение коллективной ответственности. К тому же, Лёша не раз слышал от той же Вероники Степановны: «Послал же тебе Бог брата. Бежал бы ты от него подальше. Он вас в могилу загонит». В чём-то женщина права, потому что именно Антон является бессменным спонсором практически ежедневных наказаний, но сбежать от него Лёша не может. Некуда, да и было бы слишком глупо бросать собственного брата-близнеца. Шансы были. Года два назад одна семья хотела усыновить близнецов. Присматривались к обоим, а потом решили, что двоих не потянут. К тому же, почитали их личные дела, послушали мнения воспитателей о каждом и... выбрали Лёшу. Вероника Степановна с чувством лёгкости и упавшего с души камня повела братьев на знакомство с будущими родителями. Ну, то есть повела-то она Лёшу, по дороге радостно рассказывая ему о том, что теперь жизнь изменится в лучшую сторону, ведь он мальчик хороший, просто находится под дурным влиянием. Антон увязался следом, его несколько раз отгоняли подальше, но он упорно влез в кабинет вместе с воспитательницей и братом. Будущие родители испытывали неловкость, не ожидав, что придётся при обоих близнецах озвучивать, что возьмут только одного. Сказать всё же пришлось. Осторожно подбираясь к главному, они с добрыми улыбками рассказывали Лёше, какой он замечательный, и как им понравился. Накормили конфетами, обещали что-то подарить, когда домой приедут. — А Тоша? — поинтересовался Лёша, потому что ни разу не услышал имя брата. — Ох, Тоша... — будущая мама печально бросила взгляд на стоящего рядом Антона. — Мы можем навещать Тошу по выходным. Понимаешь, милый, иногда даже если очень хочется, не всегда получается ухватить всё и сразу. — Тоша не поедет с нами? — К сожалению, милый. Антон понимал это с самого начала. Он уже слышал истории, гулявшие по детдому, когда из двух детей брали только одного. Но если чаще всего разъединяли лучших друзей и иногда братьев с сёстрами, отличающихся по возрасту, то никому не приходило в голову делить близнецов. Впрочем, кроме них с Лёшей, Антон больше близнецов в детдоме не видел. Вцепившись в руку брата, Лёша испуганно посмотрел сначала на него, потом на, как ему сначала показалось, добрых людей, хотевших стать семьёй для них. Нет, он никуда без брата отсюда не пойдёт. Если бы он только знал, что их хотят навсегда разделить, то никогда не взял бы конфету из руки этой женщины и никогда не улыбнулся бы её мужу. Лёша чувствовал себя отвратительно, словно предал их с Антоном. Уговоры были бесполезны. Насильно отделять детей никто не решался, хотя Антон вполне готов был драться с кем угодно. Злым взглядом он смотрел на воспитательницу, на будущих родителей, даже на других воспитанников, с которыми жил в одной комнате. Около недели Антон ждал, что Лёшу у него заберут. Они даже спали вместе, потому что Лёша боялся, что его могут забрать куда-нибудь ночью, чтобы утром, когда Антон проснётся, уже ничего нельзя было сделать. Чуть что хватались за руки, Антон отгораживал Лёшу за спину и постоянно говорил ему, что никуда не отпустит. В итоге, усыновили ребёнка из другой группы. Когда ситуация разрешилась, Вероника Степановна бросила между делом в сторону Антона: — Добился-таки своего. Всю жизнь брату испортишь такими темпами. Сам никому не нужен, но его с собой тащишь. То, что он никому не нужен, Антон проблемой не считает. Вероника Степановна слепая и глупая, не понимает, что он нужен, как минимум, Лёше, чего уже вполне достаточно. Подумаешь, родителей у них нет, может, оно и к лучшему. — На, забери их у меня. Чуть не спалился, пока рвал, — говорит Колька, протягивая три цветка Лёше. Тот, оторвав взгляд от книжки, неверяще смотрит на маргаритки. После прогулки общая комната их группы понемногу приходит в оживление, заполняясь воспитанниками. У них сейчас свободное время, хоть и в присутствии Вероники Степановны, но она будет сидеть за столом в углу комнаты, листая старый выпуск какого-то журнала, откуда иногда вырезает картинки со всякими советами и рецептами. — Откуда... зачем? — Лёша не знает, что спросить, и Колька ещё активнее пихает ему под нос цветы, лишь бы быстрее от них избавиться, пока никто не увидел. А то потом неделю слушать смешки в спину, что Колька Лёше цветы носит. — Я же обещал, — произносит Антон. — Колька мне вчера в карты проиграл на желание. Ну и я придумал, что если у нас с тобой не получится нарвать, то Колька тогда пойдёт. Он незаметный, всегда один, если мы не рядом, да и под вниманием Вероники не находится. — Тош, — в голове Лёши всё ещё не укладывается. Антон же пододвигается к нему ближе, обнимая за плечи крепко и тыкаясь носом в щеку. На их языке это означает: «Люблю тебя больше всего на свете». Колька, как всегда, отворачивается, не желая смотреть на проявление нежности. Ему всегда казалось, что это что-то слишком личное для близнецов, и он лишний в таких сценах. Неловко пялиться, хотя в первые месяцы их знакомства он только это и делал, не понимая, что происходит. Потом догадался, что у близнецов есть какой-то свой язык жестов, чтобы понимать друг друга в любой ситуации, если вокруг много посторонних и вслух не сказать. Колька Иванов — единственный близкий друг Лёши и Антона, с которым они начали тесно общаться около года назад. В детдоме очень легко отличить детей, когда-то имевших родителей, от тех, кто никогда о них не узнает. У вторых нет отчеств и всегда простые фамилии: Иванов, Петров, Сидоров. Колька как раз из таких детей, о чём ему сообщили ещё года в четыре, когда он активно интересовался у всех подряд, почему у него вместо отчества прочерк, и кто вообще его бывшие родители. Поняв, что вопросы бесполезны, и он буквально ничей, Колька очень расстроился. С тех пор самой его заветной мечтой было обрести семью, как и у большинства детей здесь. По характеру Колька был близок к Лёше. Такой же спокойный, тихий ребёнок, вот только его обижали за всё подряд. Во-первых, за очки, которые он начал носить уже в пять лет. Во-вторых, за стеснительность. Колька всегда терялся, стоило ему оказаться в центре внимания. Выступая со стишком на Новый год, он обязательно забывал строчки, запинался и попросту убегал от направленных на него взглядов. Танец на выпускной из детсада он тоже забыл, встал посреди зала, весь покраснел и, в конце концов, убежал. Тем не менее, Колька был довольно талантливым. Он хорошо рисовал, легко запоминал кучу фактов из всяких энциклопедий, которые постоянно читал, лучше всех в группе играл на ложках на занятиях по музыке. Друзей у Кольки не было, девчонкам он тоже не нравился. Всё, что ему оставалось, сидеть на своей кровати в углу общей комнаты и перечитывать затёртую энциклопедию. Иногда на него всё же обращали внимание, но по большей части ради очередной насмешки. Девчонки тоже над ним смеялись, тыкали пальцем, дразнили. Колька едва не плакал, что только радовало обидчиков. Воспитатели никак не вмешивались, а Колька им и не жаловался, поскольку знал, что ябед в детдоме любят меньше всего. — Мне его жалко, — говорил Лёша всякий раз, видя, как Мишка снова отбирает у Кольки любимую книжку, смеясь и издеваясь, мол, попробуй вернуть. — Сам виноват, — хмыкал Антон. — Слабые никому не нравятся. — Это несправедливо! Колька же ни в чём не виноват. — Он виноват в том, что молчит и терпит. — Просто он такой сам по себе, — заметил Лёша. — Если бы хоть кто-то встал на его сторону... Лёша замолк, догадавшись, как можно помочь Кольке. Встав с кровати, Лёша подошёл к Мишке и попросил того вернуть книгу обратно. — С чего это? — удивился тот. — Потому что это его книжка. Он хотел её почитать, а ты просто отнял. Зачем ты это сделал? — А тебе-то что? Просто так, — Мишка передал книжку Кате, которая закинула её за длинный шкаф, откуда достать никак не получится. Колька никогда не сможет отодвинуть шкаф, ему придётся просить помощи у Вероники Степановны, а та вряд ли пойдёт навстречу. Все хотят увидеть, как Колька разноется, словно девчонка. — Вытащи книжку и отдай, — настаивал Лёша, на что Мишка только усмехнулся с вызовом. — Ты такой глупый, если думаешь, что это смешно. Тебе было бы приятно оказаться на месте Кольки? — Защитник очкастого! — хихикнула Машка, прикрывая рот ладонью. — Миранчук — защитник очкастого! Антон, которому не было никакого дела до всего этого, тем не менее, повернулся, слыша свою фамилию. Грустно вздохнул, не одобряя решение Лёши вмешаться в конфликт. Чёрт возьми, такова жизнь, что слабаков обижают более сильные. Мир на этом держится, а Лёша лезет куда не нужно со своей справедливостью. Но Машка решила посмеяться над братом. Над братом Антона. — О, второй одинаковый идёт, — сказал Мишка, скрещивая руки на груди. — Вообще-то, я Антон, тупица. Совсем страх потерял? Мишка и его компания залилась хохотом от вида серьёзного Антона. Тот перевёл вопросительный взгляд на Лёшу, пытаясь объяснить ему, что из-за него приходится вмешиваться. Лёша в ответ нахмурился, сообщая, что от своего мнения отказываться не намерен. Мишка должен отстать от Кольки и вернуть ему книжку. Точка. — Ты чё?! Больной! — выкрикнул Мишка, когда со всего размаха влетел спиной в полки шкафа. — Книгу доставай, — произнёс Антон. — Отвали! Антон, ничего не сказав больше, подошёл к Мишкой кровати. На тумбочке около неё лежала маленькая жёлтая машинка, которая очень нравилась Мишке. Взяв её, Антон направился к приоткрытому окну. Одно движение, и машинка полетит вниз. — Не смей! — взвизгнул Мишка, настолько пронзительно, что Машка и Катя отшатнулись от него, прикрыв уши руками. Антон только улыбнулся. Это же очень смешно, когда кто-то визжит от бессилия, правда, Мишка? — Книгу верни ему и отдам. Покраснев от злобы и страха за любимую вещь, Мишка принялся объяснять, что он не сможет сдвинуть шкаф. Пусть вообще это делает Катя, она же книгу закинула. Катя тут же начала обвинять Мишку в том, что это он её подговорил, она хотела только посмеяться над Колькой. Антону всё равно. Не будет книги — машинка полетит в окно. Для него обе эти вещи не имеют никакой ценности, но Лёша упёрся помочь Кольке, а Антон всегда готов помочь брату. На шум пришла Вероника Степановна. Антон с Лёшей получили наказание в виде отсутствия сладкого на ужине, Мишку вместе с компанией ждал выговор и несколько дней особого контроля от воспитательницы. Кольку чисто для профилактики заставили самостоятельно доставать книгу под предлогом: нечего давать повод себя обижать. С людьми нужно уметь договариваться, а не сразу звать на помощь более сильных. Хотя Колька никого и не звал. Естественно, Лёша вписался доставать книжку вместе с Колькой. Антон поворчал и тоже присоединился, потому что надо поддержать Лёшины благие намерения. После того дня Колька каждую свободную минуту старался держаться поближе к близнецам, чей поступок его очень удивил. Вообще-то, близнецов в группе тоже особо не любили по банальной причине, что они есть друг у друга. Ни у кого из двадцати детей в комнате больше не имелось родственников, к тому же, судя по фамилии и наличию отчества, у близнецов и родители когда-то были. Неважно, что те их никогда не видели. Лёша очень хотел узнать, кто они, и спросить, почему отдали в детдом, пока Антон считал, что если их бросили, то значит и не родители были. Такие люди не достойны внимания и беспокойства. Даже если у них были какие-то особенные обстоятельства, итог всё равно один. Разумеется, внешняя одинаковость близнецов тоже многих раздражала. Они ведь ещё шутки ради часто притворялись друг другом, пока это не начало приводить к постоянным стычкам и наказаниям от воспитателей, которые тоже не трудились их различать. Вероятно, до сих пор лишь несколько человек в курсе, кто есть кто. Большинство же предпочитало обобщать их, называя по фамилии или «этими одинаковыми». Колька про Лёшу с Антоном знал только всё вышеперечисленное. Как и все остальные дети, ведь близнецы ни с кем тесно не общались. Поэтому Колька был удивлён, что они за него заступились, да ещё и получили наказание, по сути, ни за что. Он стал держаться около них, не зная, как завести разговор, но попытаться стать их приятелем Колька очень хотел. Садился с ними рядом за столом, шёл за ними на прогулку в общем строе, пересел за соседнюю парту в комнате для занятий, постоянно смотрел из своего угла. Колька с интересом наблюдал, как близнецы практически всегда держатся за руки, как один читает другому сказки, как они засыпают вместе иногда. Им будто даже не нужно было разговаривать друг с другом, чтобы всё понимать. — Он теперь всегда будет шататься рядом? — недовольно спрашивал Антон, замечая Кольку где-то поблизости. — Всё из-за тебя, между прочим. — Колька просто хочет с нами подружиться, — объяснял Лёша. — Этого только не хватало! Но потом Колька решился и подошёл к их кровати. Протянув Лёше свою энциклопедию, он сбивчиво и запинаясь стал говорить, что заметил, что Лёша тоже любит читать, поэтому готов поделиться с ним любимой книгой. А ещё он хочет сказать спасибо, что защитили перед Мишкой, и вообще, не против ли близнецы, если Колька начнёт с ними общаться. — Пр... — решительно начал Антон. — Конечно! Садись рядом, — радостно перебил Лёша, улыбаясь. За год дружбы выяснилось, что Колька очень даже хороший парень. У них с Лёшей много общих интересов, а Антон Кольку вообще восхищает. Так их компания разрослась до трёх человек, и в группе мало кто решался над Колькой издеваться. Все знали, что за него есть кому вступиться. — Что, если однажды кого-то из нас усыновят, — в последнее время Колька почему-то часто затрагивает эту тему, будто предчувствует скорые перемены. — Как мы будем дальше дружить? — Пусть сначала кого-то усыновят, — говорит ему Антон. Сам он думать об этом не хочет, его слишком устраивает нынешнее положение, чтобы беспокоиться. Этой осенью им всем придётся поступить в местную школу. Колька ждёт, когда же им выдадут форму и все необходимые вещи для учёбы. Он видел, как другой группе, что на год старше, дарили большие наборы с карандашами и ручками. Такие красивые, Колька о них мечтает больше, чем об учебниках, которые ему также интересны, чтобы побыстрее с ними ознакомиться. Но сильнее, чем карандаши, форму и учебники, Колька хочет только, чтобы их с близнецами распределили в один класс. — А может ли так получиться, что нас разделят? — вдруг спрашивает Лёша, ставя наполненную водой вазочку с маргаритками на подоконник. В его взгляде ярко читается беспокойство, но Антон лишь едва касается его плеча пальцами, обещая, что он этого никогда не допустит. Носом в щёку, потому что Лёша — самое ценное, что у него есть.***
2002-й год
Пять лет назад Лёшу, Антона и Кольку определили в один класс. Из-за плохого зрения Кольку посадили на первую парту, прямо перед учительницей, тогда как близнецов отсадили как можно дальше, на самый последний ряд. Они не могли переговариваться во время уроков и проводили время вместе только на переменах и после учёбы. Тогда казалось, что это и скучные уроки — самое печальное событие в их жизни, ведь в остальном всё было относительно хорошо. Через год в детдоме наступили непростые времена, не закончившиеся по сей день. Сократили финансирование и штаб воспитателей, много детей осталось без присмотра. Группу близнецов и Кольки, где уже было двадцать человек, объединили с ещё двумя. Таким образом, их группа стала занимать три комнаты в корпусе. Чтобы удобнее было наблюдать за воспитанниками, Вероника Степановна распорядилась как можно больше кроватей поставить в одном помещении. Стало тесно, слишком многолюдно, чужаков оказалось в два раза больше, чем хозяев комнаты. Пришлые старались заявлять о себе, отбивая лучшие углы комнаты. Покушались на книги в шкафах, на одеяла и подушки, на места в тумбочках, даже на карандаши и ручки. Воровали друг у друга, делая вид, будто вещи просто удивительным образом пропадают. Чуть что, затевали драку не на жизнь, а на смерть, потому что их было тупо больше, и они могли дать отпор. — Вас сюда вообще никто не звал! — кричит Машка, почти плача и не понимая, почему она должна отдавать каким-то трём девчонкам свои резинки для волос. — У вас что, своего ничего нет?! — А ваше лучше, — ухмыляясь, произносит, кажется, Ирка. Высокая, темноволосая девушка двенадцати лет, так называемый лидер девушек из другой группы. Кивнув своим подругам, Ирка смотрит, как те валят Машку на кровать, стараясь отобрать у неё зажатые в руках резинки. Машка отбивается, пинается, но обидчицы царапают ей кожу, оставляют синяки на предплечьях, одна даже наносит несколько ударов в бок. — Вы совсем дикие? Что она вам сделала? — подлетает Лёша, который наблюдает подобные сцены по несколько раз за день. Он встаёт между Машкой и Иркиными подругами, расставив руки в стороны. — Мы просто попросили одолжить несколько резинок, — пожимает плечами Ирка. — Она начала орать, что мы здесь как будто изгои, и нам ничего не положено. — Неправда! Они хотели, чтобы я просто отдала им всё, — выкрикивает Машка, хватаясь за Лёшины плечи, чтобы спрятаться за ним в случае чего. — Мы теперь один коллектив. Вполне нормально, что у нас будут общие вещи. — Мне подарили их на день рождения! Это мои резинки. Я не должна никому их отдавать! — Послушайте, — перебивает Лёша. — Почему вы не можете решить эту проблему словами? Зачем вы стали на неё нападать? — Мы не собирались. Она сама виновата. Нужно следить за языком. Пока Лёша пытается объяснить, что никто ни за что отвечать в этой ситуации не должен, прекрасно понимая, что Ирка и её подружки, скорее всего, врут, в дверь комнаты вбегает запыхавшийся Колька. Без очков. Зажимая нос, из которого хлещет кровь. Несколько человек в комнате оборачиваются на него, но тут же возвращаются к своим делам. Один из парней только усмехается, даже бубнит себе что-то под нос о том, что Колька получил по заслугам. Ни для кого не секрет, что это всё дело рук местной банды хулиганов. В детдоме всегда были хулиганы, собирающиеся в некую организованную группу и старающиеся держать в страхе большую часть воспитанников. В основном, трогали ровесников или тех, кто помладше. Отбирали карманные деньги, выдаваемые ежемесячно, еду в столовой, иногда покушались на другие ценные вещи, если узнавали о них. Обычно в банде был главарь и его ближайшее окружение примерно того же возраста. Периодически состав банды расширялся, пополняясь более младшими детдомовцами, которые затем могли занять места поближе к главарю, а кому-то одному неизменно передавались его права на возглавление банды. Сейчас в детдоме существует банда под руководством Влада Смирнова, который на год старше близнецов. Он там единственный, кому уже исполнилось тринадцать. В его ближайшем окружении находится четыре человека, в том числе Мишка. Тот самый Мишка, который пять лет назад издевался над Колькой. Вероятно, именно он избил его сегодня. Ближе к вечеру возвращается Антон. В последнее время он часто пропадает где-то один, без Лёши и без Кольки, и никто из них не в курсе, чем он занимается. На вопросы отвечает, что хочет наедине с собой подумать о будущем. Что-то Антона тревожит, но он не собирается волновать своих близких людей. На его кровати уже спит какая-то пятилетка. Воспитатели совсем перестали следить за количеством и составом детей в комнатах. Младшие часто путаются, заходят не туда, ложатся на чужие кровати. Иногда они вынужденно спят не на своих местах, потому что те уже заняты другими такими же бедолагами. Ходят слухи, что в новых младших группах не хватает необходимой для жизни мебели. Дети спят по двое, на полу, кому-то достаются старые разваливающиеся раскладушки каких-то древних времён, которые даже близнецы не застали. Обычно мелких сгоняют самым наглым образом. Никто с ними не церемонится, потому что никто не давал им разрешения спать на чужом месте. Антона тоже достал этот беспорядок. Оказывается, раньше они ещё неплохо жили. Не то что теперь. Вот сейчас точно, как на зоне, о чём часто можно услышать от старших. Однако сгонять пятилетку Антон не спешит. Ему банально жаль ребёнка, которому больше негде ночевать. — Лёш, я с тобой лягу, можно? — шёпотом спрашивает Антон и получает утвердительный кивок от брата. — Где ты сегодня был? — Неважно. — Тош, я переживаю, — говорит Лёша, прижимая брата к себе. — Хулиганы сегодня Кольке нос разбили. Ирка со своими подругами на Машку из-за резинок напала. — Господи, поскорее бы это всё кончилось. Через год, когда близнецам исполнится тринадцать, они переедут в другой корпус, как и все предыдущие воспитанники. С тринадцати их селят в более маленькие комнаты с собственной ванной комнатой. Обычно в комнате живут по два-три человека, что гораздо лучше, чем тридцать. Близнецы мечтают о том, чтобы как можно быстрее их переселили. Их окружают серые стены этажей и комнат. Серые здания на территории детдома, огороженные серой бетонной стеной, на которую повесили колючую проволоку в качестве дополнительных мер предосторожности. Впрочем, никто не перелезал стену сверху, когда пытался ненадолго сбежать, для этого давно уже был найден разлом. Антон знает про этот разлом, и с каждым днём он всё ближе к тому, чтобы не просто смотреть через него на район за территорией, а выйти туда. В другой мир, за пределами их маленького гетто. Антона тошнит от сероватого цвета каши в столовой, как и от самого запаха помещения. Что-то кислое с нотками чего-то молочного, очень сильно разогретого. Этот запах, кажется, будет преследовать его даже после выпуска из детдома. А ещё все вокруг ходят в серой застиранной одежде. В школе это форма, в жилом корпусе — выдаваемые штаны с футболками. Никаких больше оттенков, кроме серого, воспитанники не видят целыми днями. Даже их лица приобрели какой-то бледный серый цвет, подчёркивающий печаль и загнанность в стенах детдома. Лёша ненавидит людей вокруг. Он устал постоянно разнимать назревающие драки своих одногруппников с теми, кто так и не смог стать своим в комнате. Слова не помогают, но Лёша не считает, что силу можно победить только ответной силой. Его раздражают взрослые, которым плевать на детей под их опекой. Никто о них не заботится, они предоставлены сами себе, только при этом ещё и постоянно получают наказания за всё подряд. Лёша ненавидит хулиганов, всегда могущих нагрянуть к ним в комнату, чтобы отобрать деньги или вещи, а также просто устроить погром ради смеха. Больше всего этого Лёша ненавидит только общий душ с бесконечными очередями целого этажа. Лёша хочет хотя бы иногда не сталкиваться с кем-то взглядом, не чувствовать, как на него оборачиваются. — Сильные всегда будут гнобить слабых, — произносит Антон во время обеда. — Значит, чтобы выжить, нужно стать сильным. — Ты о чём это? — отвлекается от своих мыслей Лёша. — Мы должны вступить в банду. Лёша и Колька замирают, не веря, что Антон это действительно произносит. Нет, они никогда не станут частью хулиганов. Никогда не будут отбирать деньги и еду у тех, кто не может себя защитить. Никогда не изобьют человека ради развлечения и утверждения своего авторитета в стенах детдома. — Да, я знаю, как это звучит, — продолжает Антон с полной уверенностью в своих словах. — Вчера Колька уже стал их жертвой, дальше будет только хуже. Мы должны думать о будущем. Нам здесь как-то жить ещё шесть лет... — Может, меньше, — решает вставить слово Колька. — Не обманывай себя. Никто нас не усыновит, нам уже двенадцать. С подростками мало кто хочет связываться. Или думаешь, что стать возвращенцем лучше? — Колька понуро опускает взгляд в тарелку. Конечно, он понимает, почему Антон так говорит, но в нём до сих пор теплится заветная мечта обрести семью. «Возвращенцами» у них в детдоме называют тех детей, которых усыновляли, но через некоторое время снова отдавали в детдом. Таких было немного, но тем не менее относились к ним, возможно, даже с большим презрением, чем к тем, кого родители оставили в совсем раннем возрасте. — В общем, в следующем году не только мы, но и большая часть банды этого Влада, переедет в корпус для старших. Это значит, они начнут наводить там свои порядки. Я не думаю, что вы горите желанием стать их целью. Учитывая, что среди них есть Мишка, у которого с каждым из нас так себе отношения, я бы на спокойную жизнь не рассчитывал. Особенно это касается тебя, Колька. — И ты считаешь, что если мы вступим в банду, то нас не будут трогать? — уточняет Лёша. — Но тогда нам придётся издеваться над другими, например, над нашими бывшими соседями по комнате или над одноклассниками. Я никогда не стану делать этого. — Лёш, сейчас надо думать о себе, а не о ком-то другом. Много кому ты помог своей обострённой справедливостью? Нет здесь справедливости, пойми. Либо ты, либо тебя. — Насилие порождает насилие. — И всё-таки люди понимают только такой язык, — твёрдо заявляет Антон. — Я никогда не пойду в банду! С чего ты взял, что до нас обязательно докопаются Влад и его дружки? Столько лет сидели, а тут вдруг не смогут удержаться. — Колька, не хочешь ничего рассказать? — спрашивает у него Антон, переводя требовательный тёмный взгляд. Колька нервно мнётся, ёрзая на стуле. Как бы он ни восхищался Антоном за его смелость всё это время, нельзя отрицать, что тот может быть пугающим. В такие моменты Колька своего друга даже боится, думает иногда, что однажды Антон может стать таким же, какими были все их одногруппники несколько лет назад. В конце концов, Колька не раз задумывался о том, что изначально Антон за него вступаться не планировал, да и потом не хотел брать в компанию. — Как же ты достал жевать сопли, — сквозь зубы произносит Антон, хлопая ладонью по столу. Несколько детей рядом вздрагивают, оборачиваясь, как и сам Колька. — Как мне жаловаться, захлёбываясь слезами, так ты первый. Когда ты уже научишься решать свои проблемы сам, а не бегать ко мне за помощью? А если знаешь, что не сможешь, мог бы хоть раз поблагодарить. — Но я же... я очень благодарен тебе, Антон. Я постоянно говорю об этом... — О чём вы сейчас оба? — не понимает Лёша. — О том, что наш с тобой друг не только вчера получил по лицу. Хочешь знать, где я постоянно пропадаю, Лёш? За Колькой, блядь, присматриваю. Хожу и настойчиво объясняю его обидчикам, чтобы не трогали. Не поверишь, стараюсь решать конфликты словами. Договариваться. Идти на сраные уступки. Вот только есть маленькая проблемка. Те, кто постоянно издеваются над Колькой, слов не понимают. Им нравится, что потом к ним прихожу я и едва ли на коленях не ползаю, лишь бы они пару дней посидели спокойно. Но им мало моих унижений. — Пожалуйста, прекрати! — просит Колька. — Я же не знал. Ты мне никогда не говорил. — А что вдруг? Что-то, пока ты сопли на кулак наматывал, тебя не слишком беспокоило, что я буду делать и чувствовать. Антон помоги, и Антон, как верная псина, идёт защищать. — Если бы ты хоть раз сказал, я бы больше никогда... я бы... — Ты бы просто терпел и молчал, как всегда делал, — безжалостно произносит Антон. — На чём я закончил? Ах да, хулиганы перешли к угрозам. Мол, если я запрещаю им бить Кольку и издеваться над ним, тогда они будут делать это с тобой, Лёша. Или со мной. Им всё равно, им надо как-то развлекаться и поддерживать свой авторитет. Но если я не хочу, чтобы вас трогали, я могу добровольно отдавать им наши деньги. Или что угодно, что они скажут. — Зачем? — тихо спрашивает Лёша. — Зачем им всё это? Им что, делать нечего? — Да какая разница, какие у них цели?! Мне совершенно плевать на это. Факт в том, что я не собираюсь жить, как этот, — Антон указывает на Кольку. — И я не хочу, чтобы вы были в опасности. Поэтому вступить в банду — наш единственный выход. Ну, или сбежать за стену без всего. Выбирайте. После обеда Антон уходит на улицу. Теперь, когда им уже двенадцать, нет строгих ограничений по времени и количеству раз, как ты можешь выйти из корпуса. Никто не следит за этим. Антон же вновь идёт к разлому. Садится у стены на промёрзлую землю и долго смотрит на проглядывающую вдалеке дорогу, по которой ездят машины. Около дороги стоят высокие кирпичные дома. Такие же серые, как здания на территории детдома. Однако для Антона они кажутся куда более привлекательными. Даже вон тот, самый близкий к ним разрушенный недострой, словно манит к себе. Интересно, если забраться на его крышу, можно ли оттуда увидеть вообще весь район? Вернувшись в комнату, Антон находит Лёшу и берёт его за руку. Ничего не объясняя, просто ведёт за собой, один раз только обещая показать что-то красивое. Погода сейчас холодная, приходится долго одеваться, чтобы не простыть. — Пойдём, — говорит Антон, скорее утвердительно, чем с вопросом, кивая в сторону разлома. Лёша никогда около него не был, хотя не раз слышал. Желания посмотреть почему-то не возникало. Они впервые выходят за стену. Всё ещё стоя прямо около неё, замерев, но уже не в детдоме. Даже здесь Антон чувствует какую-то необъяснимую свободу, дышать легче, мир кажется огромным и необъятным. Продолжая держать Лёшу за руку, Антон вместе с ним идёт к недострою. Он должен увидеть район вместе с братом. Без него это не имеет никакого смысла. Ветер неприятно обжигает щёки холодом, заставляя опускать лицо вниз, дожидаясь конца порыва. Только после можно снова оглядеться по сторонам, чтобы понять, где ты находишься. У Лёши перехватывает дыхание то ли из-за быстрого подъёма, едва ли не бегом, по многочисленным лестницам, то ли из-за увиденного. Перед ним раскинулся самый обычный район, каких в городе каждый второй. Однако это настолько сильно отличается от привычных пейзажей территории детдома, что не сразу возможно поверить, что вокруг существует мир, не ограниченный стенами и кованым забором перед главной дорогой. Лёша видит крыши пятиэтажных домов, выстроенных линиями и квадратами, между которыми располагаются площадки и коробки, где скоро зальют катки. Летом здесь всё будет зелёным из-за количества деревьев, сейчас выглядящих мрачно со своими унылыми голыми тёмными ветками, дрожащими на ветру. По тротуарам ходят люди в разной одежде, разных оттенков. Идут по своим делам, которые могут находиться в совершенно другом конце района, а то и вообще за его пределами. Шумно ездят машины, заезжают во дворы, останавливаются, где ни попадя, если кому-то срочно нужно забежать в соседний магазин у дороги. Здесь кипит жизнь. Здесь не существует запретов на выход из дома. Здесь царит свобода выбора, свобода движения, свобода во всём том объёме, которого нет за стенами детдома. — А когда темно, тут окна везде горят, — произносит Антон. — Тогда ещё красивее. — Мы, правда, сможем жить так через шесть лет? — не верит Лёша. — Может, даже лучше. Шесть лет кажутся не таким огромным сроком, чтобы дождаться. Лёша даже представить не в состоянии, что значит, жить ещё лучше, чем то, что он увидел. Но через шесть лет у него появится возможность узнать, и именно сегодня Лёша обретает свою заветную мечту. Он хочет не просто увидеть город, как раньше, он хочет жить в городе. Ходить не только в серой однотипной одежде, как у ещё многих людей вокруг, иметь возможность быть на улице до самого вечера, ездить, куда вздумается, и знать, что за окном твоей квартиры есть огромный мир, не упирающийся в бетонные стены и кованые заборы. Мечта есть и у Антона... Он тоже думает будущем, которое случится совсем скоро. Глазом не успеют моргнуть, как окажутся за воротами детдома. И Антон мечтает лишь о том, чтобы никогда-никогда больше не возвращаться сюда. Ни в это здание, ни в этот район, ни в эту жизнь. Когда они с Лёшей выпустятся, то переедут как можно дальше отсюда, может быть, на другой конец города, чтобы даже не думать о том, что где-то когда-то существовало унылое место с серыми стенами. — У нас будет своя квартира, — мечтательно произносит Антон, обнимая брата со спины. — Там будет две комнаты. Одна моя, другая твоя. — А ванная? — И ванная будет. Только наша. Никто больше никогда не будет там мыться. И никаких серых стен. Нигде. — У нас будет балкон? Вон, как в том доме, — Лёша указывает куда-то рукой. — Конечно! Наш балкон будет даже лучше, больше. А ещё в нашей квартире будут большие окна, чтобы смотреть на всё-всё за пределами. И мы будем жить где-то наверху, чтобы всё видеть. И рядом с нашим домом будет парк. Большой зелёный парк, где мы будем гулять по выходным до самой ночи. Лёша улыбается, хотя и понимает, что их с братом мечты слишком серьёзные для тех, кто только через шесть лет выйдет из детдома. Для квартиры нужны деньги, но даже если они станут откладывать всё, что им дают каждый месяц, то всё равно не смогут накопить к выпуску. Точно не на двухкомнатную квартиру с балконом и большими окнами. Но Лёша слышал, что выпускникам детдома должны давать квартиры. Хоть какие-то, хоть где-то. Правда, Лёша не знает, всем ли везёт их получить. — Меня, кстати, в команду взяли, — говорит Лёша. Ещё пять лет назад Лёша понял, что хочет заниматься футболом. Случайно проходя мимо комнаты для воспитателей, он услышал через приоткрытую дверь звуки матча и заинтересовался. Лёша простоял около двери до самого финального свистка. И пусть видно было плохо на небольшом экране телевизора, этого хватило для того, чтобы определить Лёшины цели на ближайшие несколько лет. С первого класса он записался в спортивную секцию при школе, а на уроках физкультуры выпрашивал у учителя мяч, чтобы дополнительно потренироваться. Конечно, далеко не всегда физрук шёл навстречу, потому что был план, который нужно выполнять. Лёша же со своими стремлениями его ломал. Через детей в секции Лёша узнавал, когда будет следующий матч, и тихо прокрадывался к воспитательской комнате, надеясь, что там снова будет включён телевизор. Разумеется, ему редко удавалось поймать удачу. Узнав об увлечении брата, Антон решил всячески ему помогать. Всё, что угодно, лишь бы Лёша был счастлив и мог добиваться каких-нибудь результатов. После уроков Антон забегал в физкультурный зал, убеждался, что тренерская открыта, а учителя нет на месте, и брал мяч, чтобы вечером уговорить Лёшу выйти на улицу с ним. Антон даже был согласен сам участвовать, если Лёша объяснит ему, что делать. Воровство инвентаря Лёша не поощрял, но у Антона находились нужные слова, чтобы убедить брата, что это только во благо. Мяч Антон потом обязательно должен был вернуть на место, и, может быть, даже надо извиниться перед физруком. К счастью, контролировать этот процесс Лёша не собирался, а значит, никакой мяч Антон никуда не возвращал и уж тем более ни перед кем не извинялся. Мяч прятался в надёжное место, о котором не знал никто в общей комнате, а про то, что по вечерам близнецы сбегают на улицу ради тренировок, не был в курсе даже Колька. До поры до времени, впрочем. Несколько раз их ловили воспитатели других групп, выходящие на улицу покурить перед сном. Иногда они сталкивались с идущими по коридору воспитанниками, которые обязательно должны были поинтересоваться, откуда у них мяч. Однажды близнецы напоролись на будущих членов банды Влада Смирнова, попытавшихся мяч отнять. Благо, футбол научил Лёшу быстро бегать, а Антону этот полезный навык привила жизнь. — Сегодня матч, говоришь? — спросил Антон, видя расстроенного Лёшу, который в очередной раз безрезультатно сходил к воспитательской комнате. — Одевайся, пойдём смотреть. — Куда? — Я слышал, что в корпусе у старших есть комната с телевизором на первом этаже. — Разве нам можно туда ходить? — Конечно, можно! Нам с тобой куда угодно можно. — Ты опять врёшь и собираешься нарушить правила? — Лёша нахмурился, скрестив руки на груди. — Я никуда не пойду. Ты, между прочим, так и не вернул мяч обратно, а ещё Вероника уже в курсе, что мы по вечерам уходим. Я уверен, она давно записала это в наше личное дело. — Да кого парят эти бумажки? Что, думаешь, нас из-за этого отсюда никогда не выпустят? Выпустят, да ещё и с облегчением, что наконец-то свалили. Нет, если ты действительно не хочешь посмотреть свой матч, я не настаиваю. Просто я думал, что для тебя футбол всё-таки хоть немного важен... Лёша прекрасно осведомлён об умении Антона манипулировать, но сам он достаточно принципиальный, чтобы никуда не пойти. Правила важнее. То, что они постоянно их нарушают, совершенно ненормально. Однако их так или иначе отсюда выпустят, все замечания и наказания, полученные в детдоме, останутся тут и никак не скажутся на будущей жизни. К тому же, Лёша действительно очень хотел посмотреть игру, ведь в последний раз он видел матч где-то полгода назад. — Это единственный раз, понятно? — произнёс Лёша. — Я всегда знал, что ты у меня самый умный, — Антон радостно обнял Лёшу и в ту же минуту схватил его за руку, таща в сторону выхода из их корпуса. Теперь же Лёшу взяли в команду. Должны были взять гораздо раньше, как считает Антон, потому что Лёша у него лучший во всём. И это не просто естественная предвзятость по отношению к самому дорогому человеку, а факт. Антон был на двух или трёх тренировках и видел, что Лёша сильнее большинства своих товарищей. Просто почему-то его не замечали. Может быть, на его месте уже был кто-то другой, может быть, всё же сыграли их общие проблемы с дисциплиной, может быть, тренеры видели, что Лёше нужно стать ещё лучше, чтобы потом сразу зарекомендовать себя в команде. Команда их детдома участвует в ежегодном турнире среди таких же детдомовских команд Москвы, поэтому у Лёши будет шанс хотя бы так выезжать за пределы их территории и увидеть город. Правда, для этого нужно каждый раз брать разрешение у кого-то из воспитателей. И если ты в чём-то виноват, то можешь лишиться своей прекрасной возможности. Будешь играть только здесь, когда сюда приедет другая команда. — Ну вот, значит, когда мы станем богатыми и знаменитыми, — продолжает фантазировать Антон, — мы купим себе двухкомнатную квартиру мечты. — Я-то понятно, а ты как собираешься становиться богатым и знаменитым? — уточняет Лёша. — Во-первых, я буду твоим братом. Братом известного футболиста. Самого лучшего в стране. И ты всегда, слышишь, всегда будешь рассказывать, что именно я сделал неоценимый вклад в твой успех, — Лёша усмехается. — А во-вторых, я же лучший по математике в классе. — И худший по остальным предметам, кроме физ-ры. — Отстань. Кому нужна эта хрень типа литературы? Это скучно и никак мне в жизни не поможет. А вот благодаря математике я могу считать деньги. А всё, что связано с деньгами, приносит богатство. Вот стану каким-нибудь финансистом, экономистом или чуваком, который помогает всяким бизнесменам решать, куда вложиться. Представляешь, сколько мне будут платить? Твой футбол даже рядом не стоял! Лёша смеётся. Если бы в жизни было достаточно одного только стремления, как у Антона...***
2003-й год
Говорят, что до определённого возраста каждый год человек претерпевает большие изменения в своём поведении, характере, внешности, образе жизни. Однако Лёша никогда не думал, что за год можно измениться настолько сильно. Ему кажется, будто все те, кого он знал раньше, теперь совсем другие люди. Особенно Антон. Или же это сам Лёша изменился так, что стал чувствовать себя иначе в привычном кругу? В октябре им с братом исполняется тринадцать, а это значит, что пора переезжать в корпус для старших воспитанников. В свою собственную комнату, где, вполне возможно, будет ещё один, максимум два, соседа, но зато никакого душа на целый этаж и гораздо меньшее количество контроля. У старших нет воспитателей, которые следят за их перемещениями и тем, как они проводят свободное время. В корпусе есть комендант, который иногда проверяет состояние комнат и решает возникающие проблемы, и вахтёр на входе, который закрывает двери здания после одиннадцати вечера. Жильё близнецы получают далеко не сразу после дня рождения. Вероника Сергеевна говорит, что у детдома есть право целую неделю продолжать держать их в общей комнате вместе с изменившимся составом воспитанников, ведь многие уже переехали в другой корпус ранее. Например, Колька, которому тринадцать исполнилось ещё в июне. Близнецы тайно надеются, что будут жить вместе с ним, а не с кем-то посторонним, но Колька говорит, что у него уже есть один сосед. И это один из друзей местных хулиганов, пусть он и не входит в банду Влада Смирнова. Самого Влада Колька, кстати, ни разу не видел, как не видели его и близнецы. Антону очень интересно, что представляет из себя человек, к которому он по-прежнему планирует присоединиться. Да, целый год вступление в банду по разным причинам приходилось откладывать, но теперь, когда весь её состав будет находиться в одном здании, станет гораздо проще решить эту проблему. Правда, сначала придётся выяснить, каким образом вообще в банду попадают. — Считайте, вам повезло, — хмыкает комендант, Сергей Николаевич, отдавая близнецам вожделенные ключи от комнаты. Они ещё с минуту неверяще смотрят на прицепленный к ключам кусочек бумаги с номером. Вещей у близнецов практически нет. Многое из того, чем они пользовались, было собственностью общей комнаты. Из личного только всякие тетрадки, ручки, два карандаша, кусок ластика да выдаваемая одежда. Ну, у Лёши ещё несколько книг, взятых из библиотеки. Антон успел забрать мяч, вазочку с подоконника и настольную лампу, потому что вдруг пригодится. Они кидают друг на друга взгляды, решая открыть дверь одновременно, и зажмуриваются перед тем, как сделать шаг вперёд. — Мы что... вдвоём жить будем? Комната сравнительно небольшая, вероятно, одна из самых маленьких во всём корпусе. В ней всего две кровати и места для ещё одной явно не предусмотрено. Между кроватями около окна стоит письменный стол, покоцанный временем и предыдущими владельцами. Есть шкаф для вещей, одна полка при входе и два крючка для курток. Лампочка в потолочной лампе очень тусклая и, возможно, скоро перегорит. Но это не имеет никакого смысла, ведь у близнецов перед глазами только факт того, что эта комната их. Только их. С криком радости Антон несётся занимать правую кровать, прыгает на неё с разбега и тут же слышит хруст. Матрас проваливается вниз, а Антон царапается локтем о боковину кровати. — Блядь, да какого чёрта?! — возмущённо произносит он. Почти весь вечер они с Лёшей пытаются починить кровать своими силами. Потом к ним приходит Колька, про которого из-за огромного количества полученных за день впечатлений просто забыли. Колька никак не помогает в починке, только констатирует, что у них ничего не выйдет: кровать изначально держалась на соплях, поэтому теперь её только сдавать коменданту и просить замену. Дураку понятно, что замену ждать придётся долго, и всё это время кому-то из близнецов придётся жить в другой комнате с какими-то соседями. — Нет, спасибо. Это моя комната, — упирается Антон. — Я не собираюсь ни у кого временно прописываться. Я буду на полу спать, но здесь. Я тринадцать лет ждал этого момента. — На полу холодно, — замечает Лёша. — Давай я пойду к коменданту и перееду? — Лёша, ты больной? Мы наконец-то можем жить в своей собственной комнате, а ты так легко от неё отказываешься! — Антон переводит взгляд на Кольку. — Слушай, ты же говорил, что живёшь с дружком кого-то из банды. Стрёмно, наверное, да? — Вообще, очень, — признаётся Колька. — Я стараюсь в комнате особо не отсвечивать, когда он там. Только спать прихожу и переодеться. — Отлично! Смотри, Колька, что мы сделаем. Твою кровать перенесём сюда, я буду на ней спать. А мою отдадим тебе, ты пойдёшь к коменданту и скажешь, что она сломалась. Тогда тебя переселят к кому-то другому, ты не будешь бояться засыпать рядом с тем придурком. — Если что, то любая мебель закреплена за определённой комнатой, — сообщает Лёша, указывая на выведенные маркером буквы и цифры на одной из сторон кровати. — Если мы поменяем кровати, у коменданта возникнут вопросы, как кровать из одной комнаты попала в другую. И я думаю, он знает, кто где живёт, поэтому сразу поймёт, что мы имеем к этому отношение. А я уверен, что про нас ему уже всё рассказала Вероника. Она же отвечает за предоставление комнат. — Думаешь, комендант будет проверять каждую надпись? — фыркает Антон. — Я бы на его месте никогда в жизни не стал тратить на это время. — И всё равно это слишком большой риск. Я не хочу, чтобы мы начали с тобой жизнь здесь с проблем. — Ладно, значит, я буду спать на полу. А ты только попробуй поступить правильно и свалить отсюда, — с предупреждением Антон тыкает указательным пальцем в грудь Лёши. Тот поднимает руки, сдаваясь. Хочет брат простыть из-за сквозняка, пусть. Однако в ту же ночь Лёша не выдерживает мыслей о том, что Антону, наверняка, неудобно спать на одном матрасе, ему дует от двери, а ещё Лёша на него может случайно наступить, если забудет утром о его присутствии. — Тош, спишь? — Не-а. — Давай поменяемся? Я посплю на полу. — Ты всё-таки придурочный. Лежи спи, наслаждайся, что у тебя наконец-то есть кровать, — Антон произносит это с нескрываемой завистью. — Я столько лет, блядь, ждал этого момента. Каждый раз, когда хрен пойми кто занимал мою кровать в общей комнате, я мечтал о том, что скоро это кончится. И, в итоге, у меня всё ещё нихуя нет и не будет, — Лёша реагирует долгим молчанием, но всё-таки произносит: — Иди сюда. Завтра что-нибудь придумаем. Но ни завтра, ни послезавтра, ни даже через неделю ничего не меняется. Близнецы продолжают спать вместе, как и много раз в своей жизни. Антону, вроде бы, даже удобно. Он привык к Лёше, на которого можно закинуть ногу, который всегда тёплый и лежит совершенно спокойно, не ворочаясь и не пинаясь. А Лёша вдруг думает, что это странно. Им тринадцать, они не должны спать вместе. Лёша не должен каждое утро вытаскивать руку брата из-под своей футболки и чувствовать, как тот дышит ему в шею. Если Колька ещё несколько лет назад странно на них косился или отводил взгляд, стоило только Антону по привычке ткнуться носом в щёку Лёши, то теперь сам Лёша думает, что со стороны это, вероятно, очень неоднозначно. Они же родные братья, нельзя так себя вести. И лучше начинать отвыкать от такого тесного общения, даже находясь наедине. Однако Антон невероятно тактильный. Ему постоянно нужно класть руку брату на колено, не задумываясь поглаживая вверх-вниз, он не придаёт значения, когда утром садится на него, потому что только так может выполнить сразу две задачи: разбудить Лёшу и проверить, который час. Антону нравится обниматься, класть голову на плечо, держаться за руки, почти ложиться на Лёшу, когда не хватает места на кровати, а его не хватает практически всегда. — Тош, ты не мог бы так не делать, — просит Лёша всякий раз, когда Антон снова начинает свои действия, не заботясь о том, что они сидят в столовой, где вокруг куча людей, в том числе Колька, усиленно рассматривающий серую вязкую кашу в тарелке. — Ты о чём? — Не трогай меня, хорошо? Вот так не трогай. — Почему? — Мне... неприятно, — Лёша не знает, какое слово подобрать, чтобы звучало адекватно. Ему совсем не неприятно, тут дело в другом. «Прекрати. Убери руки. Слезь. Не делай так. Хватит», — эти короткие фразы постепенно входят в ежедневный лексикон Лёши, потому что он произносит их с завидной регулярностью. Антон то ли глупый, то ли глухой. Кто угодно на его месте уже понял бы, что нужно сидеть спокойно, держа свои конечности при себе. Однако Антон лишь с вопросом во взгляде медленно отстраняется, не получает никаких нужных пояснений и уже через пару часов забывает об этом неловком эпизоде напрочь, снова одаривая брата всем своим языком тела. — Да в чём проблема-то? Чё началось опять? — в конце концов, бесконечные раздражённые реакции начинают подбешивать и самого Антона, а он не выдерживает недосказанности. — Просто не нужно так себя вести. Я не хочу, чтобы на нас смотрели косо все подряд, не только Колька. — Никто на нас не смотрит, что за бред. Кому мы вообще обосрались? Что не так в том, что я хочу тебя обнять или сесть ближе? Мы всегда так делали. — Тогда нам было лет пять-семь. Это было нормально... наверное. А сейчас это странно. — Почему? — Я... я не знаю! Просто мне кажется это ненормальным. — Ты считаешь меня ненормальным? — удивляется Антон. — Здорово, блин. Неужели в твоих долбанных книжонках не написали, что это проявление привязанности и любви? Лёша понятия не имеет, как объяснить. Может быть, Антону стоит говорить всё прямо, потому что с намёками у него плоховато. Может быть, лучше просто договориться с ним, что так надо, пусть привыкает. Кто из них более ненормальный, сказать сложно в любом случае. Лёша чувствует, что тактильность брата принесёт им много проблем, но хуже этого лишь то, что Лёше это всё нравится, и, если бы его образ мыслей был таким же, как у Антона, он никогда не начал бы его одёргивать. Наоборот, сидел бы и наслаждался. Но Лёша не может принять тот факт, что ему нравятся прикосновения и всё остальное немного иначе, чем раньше. Когда они были детьми, это был их с Антоном способ общаться без слов, а теперь это способ заставить Лёшу общаться с собственными загонами. Он не понимает своих ощущений и чувств, не понимает самого себя, а думать об этом слишком часто и детально боится. Проще отказаться, чем попытаться разобраться с риском узнать о себе что-то новое. Только проблемы для них с Антоном приходят совсем не оттуда, откуда Лёша ждёт. Однажды это должно было случиться, но случилось спустя полторы недели жизни на новом месте. Им впервые пришлось столкнуться с членами банды хулиганов лицом к лицу. Всё началось с того, что в столовой Лёша с Антоном и Колькой заняли их стол. Они понятия не имели, что на этот стол у кого-то есть особые права, а когда к нему подошёл Мишка и ещё двое парней с требованием немедленно скрыться как можно дальше отсюда, Антон вдруг не сдержался и сказал, что на столе не написано, чей он. Слово за слово, хулиганы долго терпеть не стали. Один из них перевернул содержимое тарелки на голову Кольке, Антон резко поднялся из-за стола, чтобы разобраться с беспределом, но вмешался Лёша со своими судорожными извинениями и просьбой никого не трогать. В следующий раз другая часть хулиганов нашла их на улице во время Лёшиной самостоятельной тренировки. Начали что-то говорить, попытались отобрать драгоценный мяч. Благо, Антон вовремя подошёл. Драки снова не произошло, объяснились словесно, пусть и с явным подтекстом: «Ещё увидимся. Ходи и оглядывайся». Через несколько дней Колька признался, что у него сосед порезал вещи, в том числе учебники. Ещё спустя какое-то время у него отобрали деньги и избили. Бить хулиганы умели, чтобы синяки и кровоподтёки были не видны под одеждой, но доставляли боль при каждом соприкосновении с чем-либо. — И ты хочешь присоединиться к этим людям? — спрашивает Лёша у Антона, когда они снова проводят время на крыше недостроя. — Мы им не нравимся. Тебе везёт не получать, как Колька, только потому, что мы всегда вместе. Как бы ты ни возмущался, что тебе странно, — язвительно добавляет Антон. Он сидит на ограждении крыши, периодически затягиваясь сигаретой. Да, помимо других неожиданных изменений, Антон начал курить, что Лёша воспринимает максимально негативно. Он понятия не имеет, где брат достаёт сигареты, и постоянно напоминает, что курить с тринадцати — значит помереть в тридцать, но если бы Антона это только волновало. Он курит, когда нервничает, курит, чтобы избавиться от чувства голода, курит, думая о чём-то своём. — Я не говорю, что мы втроём должны вступить в банду, — продолжает Антон. — Я могу это сделать сам. Мне главное, чтобы с тобой и Колькой всё было хорошо. — Это чушь, Антон. Если ты сделаешь это, то... — Что, перестанешь считать меня братом? Ну, мой гениальный, давай расскажи мне, какие у нас варианты. — Мы можем заявить о банде руководству. Они должны следить за дисциплиной в детдоме. В конце концов, можно уходить от конфликта. Извиняться и отворачиваться, игнорируя. Это правильно. Это не принесёт последствий. Это... Договорить Лёша не успевает, потому что на крыше появляется третье, нежелательное лицо. Мишка. — Эй, одинаковые пидоры, чё вы тут забыли? — окликает он близнецов, и Лёша стремительно хватает Антона за запястье через куртку, потому что видит, как у того сдвигаются к переносице брови, а глаза нехорошо прищуриваются. Когда Антон злится, его карий темнеет почти до чёрного, и это здорово пугает, ведь он становится похож на человека, готового убить, не задумываясь. — А тебе хули тут надо? Пошёл на хер, это наше место. Антон слишком долго терпел. Он старался спокойно разговаривать с ними, когда ещё жили в другом корпусе, лишь бы не нарваться на неприятности. Он согласился уступить им стол недавно. Он не мстил за Кольку. Однако их с Лёшей крышу простить и отдать Антон не может. Единственное, что у них есть за пределами детдома, к чему они так долго и с опаской шли каждый раз. — Валите за стену, вам там самое место. Цепляющиеся пальцы Лёши сбрасываются резко и грубо. Сигарета летит куда-то под ноги, а Антон оказывается прямо перед Мишкой в мгновение ока. — Ну-ка, повтори, чё сказал, — произносит Антон. — Я не расслышал. Мишка нахально наклоняется ближе, но успевает сказать только первые несколько букв, как Антон хватает кладёт ему руку на затылок и со всего размаха впечатывает лицом в колено. На серой ткани штанов остаётся тёмный кровавый след, и губы Антона дёргаются в слабой улыбке. Он чувствует первые доли удовлетворения, а значит останавливаться нет никакого смысла. Тем более, Мишка дезориентирован. Его так легко повалить на спину, пнуть под бок ногой, заставив перекатиться. Антон бьёт несколько раз по спине, не даёт Мишке и шанса подняться. Тот перекатывается на живот, надеясь подтянуть к себе колени, но по одному из них тут же приходится очередной удар. Никто не замечает, как на крыше становится больше людей. Поднимается оставшаяся часть банды, в том числе и Влад. Когда-то их было пятеро, но теперь уже семь, включая Мишку. Лёша продолжает находиться в оцепенении. Он не понимает, как Антон, который вот точно так же утром сидит на нём, смеясь и перехватывая руки, которые пытаются спихнуть, сейчас сидит на Мишке и наносит удар за ударом кулаками в лицо. На костяшках Антона чужая кровь, во взгляде чистый гнев, копившийся внутри долгое время и наконец-то вышедший наружу. Антон действительно способен убить человека, если захочет. Двое из банды подлетают, хватая Антона за плечи и оттаскивая в сторону. Он успевает зацепить кого-то из них, пытаясь отбиться, не реагируя даже на прямой удар в лицо. Тыльной стороной ладони Антон вытирает разбитую губу, пачкаясь в чужой и своей крови. — Отошли! — слышится твёрдый голос. К Антону приближается Влад, а он смотрит на Смирнова с нескрываемой ненавистью и презрением. — Да ты настоящий дьявол, — Влад усмехается. Никто никогда не окидывал Антона таким восхищённым взглядом и не говорил о нём в таких интонациях. Влад удивлён, ему хватило нескольких мгновений развернувшейся на крыше драки, чтобы понять: — Я хочу тебя себе в банду, — и протянуть раскрытую ладонь.