Август 2018-го
Антон был бы дураком, если бы выложил всё, как на духу, про свою жизнь в детдоме перед Федей. Поэтому он ограничивается общими словами о том, что они жили на закрытой территории якобы со всеми удобствами, но жили плохо. Немного про воспитателей, которым плевать на детей, и про этих самых детей, жестоких и нелюдимых, не знавших любви и заботы, живущих по законам улицы. Совсем кратко про банду, на чём Антон и останавливается, решая, что дальше Феде знать не нужно. Пока или вообще — об этом Антон не задумывается. Из сказанного становится предельно понятно, почему Антон не доверяет всем подряд и живёт так, как живёт. Впрочем, что-то у Феди всё равно не складывается, и он уверен, что на уже далёком детдоме рассказ заканчиваться не должен. Но если Антон считает нужным поставить точку на своих тринадцати годах, значит, Феде остаётся только принять это и поблагодарить за то, что всё-таки ему разрешили немного узнать себя лучше. В конце концов, это взаимно. Федя поделился своей тайной о гонках, Антон — о детстве. Четвёртого августа часть дня Феде придётся потратить на посещение игры «Юпитера» с дублем «Зенита», о чём ему напоминает смска от Дениса, который обещает пока немного войти в положение друга, но обязательно позвонить через два часа с возмущениями. Денису есть, чему возмущаться, очень даже, и Федя к этому заранее был готов, когда просил немного поучаствовать в его идее показать Антону Питер. — Я ещё раз повторяю: я не собираюсь участвовать в этих твоих сделках с дьяволом, Смолов, — твёрдо произносит Денис, как только слышит суть Фединого гениального плана. Гениального исключительного по версии самого Феди. — И напоминаю о том, чтобы ты заканчивал вообще с ним общаться. Это не приведёт ни к чему хорошему, помяни моё слово! — Денис, прошу тебя, как единственного самого лучшего на свете друга. — Ты нормальный? Допустим, у меня в субботу неотложные дела. — У тебя нет никаких дел в субботу, я же знаю. Если бы они были, я бы никогда тебя не побеспокоил. — Хорошо, как насчёт банального человеческого желания неплохо выспаться и посидеть в квартире с чашкой чая и книгой? Почему я должен лишать себя этого мирского удовольствия ради какого-то грёбаного Миранчука? Возможно, Федин план действительно учитывал только его собственные интересы и интересы Антона, а Денис, задействованный в качестве вспомогательной стороны, единственный оставался в совершенном проигрыше. Из-за того, что Кокорин контролирует Федины расходы, пока они находятся в одном городе, Федя не может просто так купить два билета в Питер. Самой удобной отговоркой для Саши всегда становится Денис, потому что к нему у Кокорина никогда не было никаких претензий и вопросов. Денис достаточно странный и не претендующий, кажется, ни на что, кроме любви к Богу, чтобы спокойно им прикрываться. Вот Федя и сказал, что в Питер они летят вместе с Денисом. А что, тот, между прочим, исполнительный директор клуба, далеко не последний человек, и он тоже имеет право интересоваться ходом их матчей. Конечно, услышав имя Дениса, Саша тут же сделал вид, что ему максимально наплевать, с кем там и куда Федя летит, лишь бы выполнил его просьбу насчёт яхты. Однако Сашино внешнее безразличие никогда не гарантирует его истинность. Федя допускает вариант, что Саша может включить трансляцию матча и не увидеть на ней никакого Дениса, что вызовет вопросы. Поэтому нужно предупредить Дениса, что в эту субботу ему стоит посетить Питер и непосредственно игру. Только, в отличие от Антона, билет он себе купить должен сам и всё остальное сделать тоже. Таким образом, никакой практической выгоды от своей внезапной поездки Денис не имеет, и его это страшно злит. Сильнее злит только факт, что друг у него то ли придурок, то ли поехавший любитель острых ощущений. Ну, переспал ты один раз с Миранчуком, успокойся, зачем он тебе дальше нужен? Оставь в покое его и свою жизнь. Впрочем, Денис начинает думать, что дело не в Феде. Тот раньше, до знакомства с Антоном, не производил впечатления неадекватного даже несмотря на тринадцать лет с Кокориным. Зато стоило рядом образоваться Миранчуку, как всё резко изменилось, фокус внимания сместился, а осторожность практически испарилась. Денис не считает это совпадением, он уверен, что во всём виноват Антон. Чёртов дьявол, ломающий людям жизнь. Федя ещё получит своё за то, что попался в этот капкан. «Вспомни об этом, когда ему надоест. Попользуется и вышвырнет куда подальше. И тебе ещё повезёт, если после этого у тебя хоть что-то останется», — даже если Федя считает слова Дениса необоснованными, они не могут просто так уйти из его головы и перестать там крутиться время от времени. Даже сейчас, наблюдая за тем, как Антон на его кухне пытается заварить себе кофе, осторожно открывая дверцы шкафов в поисках необходимого, Федя думает, вдруг Денис всё же прав, и это лишь игра до тех пор, пока Антону интересно. Он же говорил, что на повторную встречу его толкнул исключительно интерес. А ещё он говорил, что продолжает быть рядом с Федей, чтобы тот сам понял, какой Антон человек, и ушёл от него. Потому что иначе до Феди якобы не дойдёт. Зачем Антон это сказал? Из-за плохого настроения, из желания Федю позлить или предупреждая? Но Федя не хочет верить, что Антон действительно настолько жестокий. Если ему нравится играть с людьми, а потом избавляться от них за ненадобностью, то нет смысла быть откровенным. Причём, в той степени, как обычно открываются друг другу люди, пытающиеся построить что-то более долгое, чем пару месяцев простого развлечения. Конечно, можно предположить, что Антон и вправду какой-то дьявол, поэтому специально сначала не доверяет, потом делает вид, что готов стать ближе, получает в ответ то же самое, а когда понимает, что человек буквально у его ног, перешагивает через него и идёт к следующему. Однако это похоже на какой-то бред, в который Федя ударяться не собирается. Он же не фанатик, как Денис. — Ты хоть моргай иногда, что ли, — усмехается Антон, поднимая взгляд на Федю, облокотившегося на перила. — Мне сегодня днём нужно будет съездить на матч. Ты можешь погулять по городу без меня или заняться чем-то ещё, но часов в семь будь дома, хорошо? — Дома? — Я имею в виду здесь. Не нужно уезжать в Москву, — Федя поражается тому, как Антон любит цепляться за слова ни с того, ни с сего. Впрочем, учитывая его прошлое, слово «дом», вероятно, для него имеет большое значение и разбрасываться им по отношению к любому месту, где удалось поспать, не стоит. — Ладно, договорились. Посижу тут, пока ты не придёшь. Сам понимаешь, в городе я ещё потеряться могу. И вчера Антон, правда, чуть не потерялся на переполненном людьми вечернем Невском. Конечно, надо было предугадать огромный поток людей, туристов и местных, которые будут перемещаться по центру, но Федя не знал, что Антон может испытывать настолько сильные проблемы с понятием толпы. В Москве такого навалом, а тут Антон застыл и начал судорожно искать взглядом чуть отставшего Федю. Когда тот всё-таки оказался рядом, Антон попросил его больше не отходить далеко, иначе он никогда потом не найдёт нужную дорогу. Чужой город, чужие люди, незнакомые места. Каждый раз, оказываясь снова в толпе или видя замешательство Антона, не знающего, куда смотреть и идти, Федя брал его за руку, чтобы не переживал. Правда, этот жест тоже вызывал долю необъяснимых волнений, словно никто никогда Антона за руку не держал и не водил за собой. Но всё-таки от ощутимого присутствия Феди рядом Антону становилось спокойнее. — И почему, кстати, в семь? — интересуется он, обхватывая пальцами чашку. — Хочу тебя кое-куда сводить. — Ого, неужели ты научился строить планы? Развиваешься на глазах. — Как тебя люди вообще терпят с твоей-то язвительностью, — цокает языком Федя. — С любовью, — усмехается Антон. За завтраком Антон обнаруживает одну удивительную деталь, которую не предполагал. С другой стороны, они с Федей никогда и не были в такой домашней обстановке только вдвоём, чтобы у Антона появлялись какие-то возможности понять это. В общем, почему-то в представлении Антона Федя — человек своего статуса, то есть достаточно высокого. И его положение в обществе должно отражаться на его образе жизни во всех мелочах. Однако Федя, оказывается, когда сидит за столом, подкладывает под себя согнутую в колене ногу, одной рукой держит телефон, в котором что-то старательно изучает, а вторую ставит на локоть, высоко поднимая пустую вилку. — Ты тоже можешь моргать, кстати, — вспоминая недавнее высказывание Антона, говорит Федя, не отвлекаясь от телефона. Возможно, этого не видно, но с понятием этикета Антон знаком. Казалось бы, в детдоме такому не учат, но и он узнал о том, как правильно себя вести за столом и в других местах, уже гораздо позже. Не то чтобы ему сильно нравилось этому учиться, однако тот человек много для него значил, чтобы хотелось быть для него хорошим и идеальным парнем, с которым не стыдно показаться в приличном обществе. Педагог из того мужчины, правда, был так себе. Учил посредством разного рода жестокости, если был не в настроении, а настроение у него портилось от любого неверного движения Антона. Потому что Антон должен был соответствовать тому, кто соизволил потратить на него свои время, деньги, силы и эмоции. — Тебе что, не рассказывали, как нужно сидеть за столом? — спрашивает Антон у Феди. Слишком странно, что из них двоих именно Антон выглядит тем ещё интеллигентом. — Что? — Ничего. Ты так везде делаешь или только дома? — Конечно, только дома. Мне так удобно. В чём проблема? — Ни в чём. Сиди, как сидел. Федя изгибает бровь, переставая понимать. Точно так же он чувствовал себя, когда Антон высказывал ему претензии по поводу цвета стен, на который Федя не обращает внимания. К слову, про стены Федя до сих пор не догадался, хотя в своём рассказе про детдом Антон упоминал, что всё вокруг постоянно было серым, и это страшно раздражало. — Тебя напрягает? — решает поинтересоваться Федя. — Удивляет. — Почему? — Не твоё дело, ешь молча. Ладно, с этим Федя обещает себе разобраться чуть позже. Чёрт его знает, что происходит в голове у Антона, но это одновременно пробуждает волну интереса и пугает.***
Наверное, брат из Антона не самый лучший, потому что из всех матчей Лёши он смотрел лишь около пяти, в том числе тот, который проводит сегодня «Юпитер». Они обыгрывают дубль «Зенита» со счётом 4:0, и вроде бы гордиться нечем, не основной же состав обыграли, но Антон всё равно гордится. Гордится Лёшей, потому что знает, что исключительно благодаря ему эта команда хоть что-то может. И если в этом году им удастся занять место выше пятого, то заслуга Лёши будет наибольшей. Да, конечно, вклад и мастерство некоторых игроков нельзя сбрасывать со счетов, но в клубе есть лишь один человек, способный их организовать. Да, это не очень объективная оценка. Лёша всегда был в глазах Антона самым лучшим, самым умным, самым талантливым. Тем, кем Антон стать никогда не сможет. Тем, на кого Антон будет смотреть с восхищением, для кого костьми ляжет под поезд, если потребуется. Ведь Лёша всегда был достоин лучшего, а получал лишь жалкое подобие исполнения детских мечтаний. Даже сейчас. При Лёшином футбольном таланте, при его мозгах, уже давно нужно занимать место в нормальном клубе из вышки, причём, вполне даже место главного тренера. А он здесь, в «Юпитере-16», который совсем не про футбол, а про чёрт знает что. Поэтому Антон и не смотрит Лёшины матчи. Как не смотрел и не ходил, когда тот ещё играл на поле, так и теперь, когда стоит рядом с ним, стараясь достучаться до Дзюбы. Каждый раз, видя усилия брата, Антону становится тошно на душе от того, что слишком мало старался для него и его будущего. Антон во всех их неудачах будет винить себя, потому что это он лишний, он тянет их на дно и так с самого детства. Надо было Лёше слушать Веронику Степановну, говорившую, что от Антона только бежать подальше. Дабы не утонуть в водовороте мысленных обвинений, Антон решает вспомнить ещё кое о ком. О втором самом важном человеке в своей жизни, которому, вроде как, даже успел пообещать, что хотя бы раз позвонит из Питера. Хорошо, хоть вовремя сподобился на это. Может быть, Саша не успел обидеться. — Судя по фоткам, вы отлично вчера погуляли, — говорит Саша о том, что увидел в профиле Антона несколько часов назад. Фотографии с вечерней прогулки по центру, на которых Антон такой красивый и счастливый в окружении архитектуры под стать себе. И неважно, что за кадром Антон терялся в толпе, нервничая даже от того, что его держали за руку. — Я так понимаю, тебе всё нравится? — Ещё бы. Попробуй найди человека, кому не понравилось бы жить бесплатно в чужих хоромах и развлекаться. Кстати, об этом. Ты знаешь, какая у него квартира? Антон в точности называет цифры квадратных метров, поразивших его вчерашним утром, рассказывает про личный гараж с небольшой коллекцией машин, чтобы Феде всегда было из чего выбрать. Конечно, не обходит стороной и зеркальный потолок в спальне, ведь о таком молчать в принципе не стоит. — Стеклянный потолок над кроватью? — переспрашивает Саша. — Пиздец какой. Это же верный путь к сглазу! Как бы Саша ни отрицал своё провинциальное прошлое, как бы от него ни пытался откреститься, вероятно, летние поездки в родные сибирские края во время отпуска всё равно на нём сказываются. В знакомой обстановке Саша черпает всякие странные привычки, например, суеверность. И ведь, казалось бы, адекватный с виду парень, но только попробуй случайно рассыпать при нём соль! А ещё Саша никогда не возвращается домой, если что-то забыл взять. Никогда не здоровается через порог и даже доставку через него не принимает. Обстукивает все деревянные углы, какие только может найти. Действительно верит, что кто-то придёт после упавшего из рук ножа. — Окей, скажу Феде, что Кокорин, вероятно, такой ебанутый, потому что его сглазило собственное зеркало, — усмехается Антон, но Саша не видит ничего смешного. — Ты сам под этим зеркалом спал? — А у меня были варианты? — Ну, всё! Всё сходится, — решительно заявляет Саша, но, что именно «всё», оставляет в тайне. Очевидно, если в ближайшее время Антона постигнут какие-нибудь неудачи, то грешить стоит на зеркальный потолок в спальне Феди. — Ты вообще в курсе, что спать напротив зеркала — это к изменам? Антона прорывает громким смехом. Нет, он не верит во всякую чушь, он верит только в то, что может объяснить логически, или в то, что видит и слышит сам. Однако Сашина реплика действительно удивительным образом ложится в канву последних событий в жизни Феди и его парня. Если бы приметы имели хоть какое-то реальное значение в жизни, это было бы до тупого нелепо. Кокорин разрушил их с Федей отношения каким-то там зеркалом, напротив которого они некоторое время спали. Абсолютно бессмысленная, но какая же смешная чушь! — Ладно, хрен с ним, — так же быстро переводит тему Саша. — В целом, у тебя всё в порядке? — Отлично просто, — отвечает Антон. — За исключением того, что... в общем, так вышло, что я немного рассказал Феде о детдоме. Саша в курсе, что своё прошлое Антон предпочитает держать при себе. Саша вполне склонен верить, что сам знает далеко не всё, но Саша прекрасно понимает, где он, а где какой-то Федя. И вот, спустя меньше месяца с момента близкого знакомства, Антон уже рассказывает ему про детдом. А ещё через неделю что, про своего бывшего ему всё выложит? Или про... — Федя тоже рассказал мне кое-что, поэтому я так поступил. Раз уж он доверяет мне свои тайны. Что ж, они доверяют друг другу. Это слышит сквозь слова Саша, пока Антон слышит, как на другом конце трубки телефона его друг роняет обратно в чашку ложку, которой размешивал сахар. А ещё Антон буквально видит замершего Сашу, прикусывающего нижнюю губу. И это именно то, что Антон ждал в качестве реакции. Саша слишком очевидный, его чувства слишком очевидны. Он боится того, что Антон доверяет кому-то, кроме него и Лёши, ведь это значит, что Антон может снова сблизиться с кем-то. Ну, как с кем-то? Со Смоловым. Это имеет значение для Саши. Страх за то, что Антон опять встанет на те же грабли, что и дважды до Феди. Страх за то, что у них с Федей действительно может что-то получиться, если тот в самом деле такой, каким его описывает Антон. Саша не может решить, чего боится больше. Оба страха сильны, и один оправдан заботой о друге, а другой исключительно собственным эгоизмом в отношении того, кого любишь. За второй Саше стыдно. — Надеюсь, — медленно продолжает Саша, задумываясь над тем, как подобрать верные слова, чтобы себя не выдать. Конечно, он понимает — Антона не обмануть, тот всё равно догадается, если не уже, просто для их общего блага делает вид, будто он такой непробиваемо глупый и невнимательный, ничего не замечает. — Надеюсь, что ты не ошибаешься в нём. — Ну, я душу перед ним не выворачивал, чтобы сожалеть, если окажется мудаком. Да и нет между нами ничего, чтобы об этом переживать. — Совсем ничего? Тош, вы выходные вместе проводите. Он тебе покупает там кольца всякие и, как ты сам говоришь, доверяет тайны. — И что? Разве это о чём-то говорит? — Антон не глупый. Саша уверен, что он просто пытается его успокоить своими словами. Мол, не волнуйся, я со Смоловым так, чтобы не скучно было, к тебе у меня и то больше чувств. «Прости, Саш, но я не смогу сейчас быть с тобой», — вспоминает Саша. Пять лет уже этой фразе, а он до сих пор чего-то ждёт и продолжает верить, что у Антона просто понятие «сейчас» слишком растянулось. В конце концов, у него действительно есть причины не заводить вновь никаких серьёзных отношений. Саша внимателен к чужим травмам и готов потерпеть ещё какое-то время. Ведь Антон с ним общается больше, чем с просто другом. Нужно радоваться и этому. — Ладно, удачи тебе, — произносит Саша, так и не отвечая на последний вопрос. — Если что-то случится, я всегда готов тебя выслушать. Ты же послезавтра возвращаешься? — Кажется, да. Я не помню, надо спросить у Феди. Лучше бы не звонил. Хотел отвлечься, а вместо этого только сильнее испортил себе настроение. Антон откидывает телефон куда-то в сторону, поджимая губы и не понимая, почему общение с близкими в последнее время приносит лишь какое-то бесконечное чувство вины. Перед Лёшей он виноват в том, что постоянно бросал его, когда был нужен. Перед Сашей в том, что знает о его чувствах, но никак не может дать на них конкретного ответа, оставляя друга в неопределённом ожидании, приносящем ему, наверняка, боль. Да, пожалуй, Антон действительно самый жестокий человек, какого только могли встретить такие хорошие люди. Федя возвращается как будто бы очень вовремя. Когда очень грустно, но не знаешь, что с этим сделать. И не успевая заметить очередное изменение в настроении Антона, Федя уже принимается рассказывать об игре, что Кокорин должен радоваться за результат, да и вообще они молодцы, виден какой-то прогресс. Всё бы хорошо, если бы не ворчание Дениса под боком, который никак не мог успокоиться, что его в собственный законный выходной выдернули в другой город. — Кстати, об этом, — перебивает Антон. — Почему Черышев вообще поехал сюда? — Он иногда ездит на матчи, как и я, — просто отвечает Федя. — Иногда это чуть более обязательно, поэтому он бывает недовольным. — Ну, мне мог бы и не врать. Ты же его попросил, чтобы прикрыться, да? Зачем? Мало того, что Кокорин мог всё понять, так ещё и другом своим рискуешь. — Тебя это беспокоит? — Я просто не понимаю, зачем ты так стараешься. Ради чего? Я же не любовь всей твоей жизни, в конце концов. Да и с Черышевым у меня отношения так себе, не думаю, что после твоих выходок они станут лучше. — Но, если бы я этого не сделал, мы бы сейчас тут не сидели. — Так, может, это знак? Если постоянно возникают какие-то препятствия и риски, которые могут выйти боком. — Я потом тебе объясню, хорошо? — вдруг говорит Федя с улыбкой. — Просто сейчас ты не поймёшь. Антон закатывает глаза, цокая языком. Ему не пять лет, чтобы чего-то не понимать. Просто Феде, видимо, сказать нечего. Сам не понимает, что делает и почему, а крайним выставляет Антона. Судя по всему, Федя очень хорошо умеет скидывать свою вину на других, вмешивая в это Дениса или кого-либо ещё. Ну, что ж, никто не идеален, может, оно и к лучшему, если Антон будет замечать в Феде не только хорошие стороны.***
Место, куда Федя хочет сводить Антона сегодня вечером, описывается как нечто столь значительное, что Антон даже немного теряется, не будучи уверенным, что сможет выглядеть подобающе для таких мероприятий. Федя рассказывает, что это очень дорогой ресторан, где его хорошая знакомая организовывает не то концерт, не то фуршет с концертом для любителей какой-то музыки. Свою знакомую Федя видит достаточно редко, а на её так называемых вечеринках, если это максимально приличное действо можно вообще называть вечеринкой, бывает и того реже. Антон решает промолчать, что у них с Федей, вероятно, сильно разное представление о вечеринках. Вечеринки Антона проводились то в каком-то старом гараже, то на крыше недостроенной многоэтажки с видом на вечерний город, то в чьей-нибудь квартире. И это ни разу не было похоже на пафосный выход в свет, где все приглашённые чинно стоят около маленьких столиков с тарталетками и весь вечер тянут один бокал шампанского, ведя светские беседы о делах и погоде. — Помнишь, вчера ты спрашивал, зачем я столько всего понабрал с собой? — говорит Антон, рассматривая свою одежду в Федином шкафу. — Ну, так вот, я как будто знал, что придётся участвовать в каких-то твоих непонятных делах. Федя же как будто знал, что нужно сообщить Антону обо всём сильно заранее назначенного времени выхода, потому что у того найдётся тысяча и один вариант в чём пойти. С последнего своего разговора с Антоном про одежду Федя лучше в ней разбираться не стал. Антон мог бы выйти в чём угодно и всё равно смотрелся бы великолепно, но ему нужно какое-то более авторитетное мнение на свой счёт. Он понятия не имеет, насколько принципиально на грядущем вечере в ресторане быть похожим на кого-то уровня Феди. — О, кстати, а в чём идёшь ты? — гениальная идея оттолкнуться от образа самого Смолова посещает Антона, когда он откидывает в сторону очередной вариант, решив, что тот слишком простой для ресторана. И поскольку у Феди будет всё чёрное, включая рубашку, Антон понимает, что в его случае всё не так плохо. Насколько он помнит, то, собираясь в доме у Саши, случайно кинул в чемодан что-то чёрное с жёлтыми цветами. Может быть, это даже Сашино, но Антону всё равно, лишь бы на нём это выглядело нормально. — Ну, как? — Антон делает поворот, чтобы Федя успел рассмотреть его за долю секунды. Тот молчит, и это начинает напрягать, потому что если не разбирающийся ни в чём Федя будет недоволен, то это провал, хуже и придумать ничего нельзя. Однако Федя просит дать ему минуту, а сам принимается искать что-то в ящиках тумбочек. Кто бы мог подумать, что он найдёт там тонкую цепочку с кулоном в виде небольшого цветка. Антон предполагает, чьё это украшение, но ничего не говорит, когда оно оказывается на его шее, и когда Федя, покачивая головой, сообщает, что ему очень идёт. Удивительно, но Федя прав, Антону, в принципе, идут украшения. Эта же цепочка смотрится невозможно уместно, и тут только остаётся моральный вопрос, а стоит ли Антону соглашаться надевать на себя чужое. С другой стороны, его же не волнует, что он сейчас стоит с чужим парнем, с которым не раз спал. — Откуда такое желание постоянно брать чужое? — часто спрашивал его Лёша. Наверное, потому что ничего своего у Антона и нет. Да и никогда не было. Начиная с детдома, где у него даже кровати своей не имелось поначалу. Так что, Антон предпочитает жить по принципу: дают — бери. Ресторан оказывается не настолько пафосным, каким его видел в своей голове Антон. Место вполне приличное, но не вызывающее и не обязывающее, чего не скажешь о публике. Жизненного опыта Антона хватает для определения, что только его занесло сюда по чистой случайности, ещё и за чужой счёт. Впрочем, быть может, некоторая часть женщин и девушек в вечерних платьях разной длины здесь тоже лишь из-за своих спутников. Что ж, не привыкать. Если Федя решил, что им почему-то нужно посетить данное мероприятие вдвоём, значит, он знал, на что шёл. Столик в зале они выбирают явно не случайно. Отсюда удобно смотреть на небольшую сцену, на которой уже собираются музыканты, но при этом есть возможность оставаться в относительном уединении, чтобы не попадаться на глаза абсолютно всех присутствующих. Федя не любит повышенное внимание к себе, ему этого вполне хватает на Сашиных спонтанных вечеринках, где его заставляют перекинуться парой слов едва ли не с каждым из гостей. — Ты всех их знаешь? — спрашивает Антон, оглядывая зал. — Нет. Чуть больше половины только, — отвечает Федя. — И кто они? Бизнесмены, депутаты и просто рождённые богатыми? — В том числе. А ещё много богемы. Художники, театралы, писатели. Всё-таки вечер джаза. — Джаза? — судя по лицу Антона, к такому он был не готов. — М-да, и почему я не спросил раньше? — Тебе не нравится джаз? — Честно, я без понятия, я его не слушаю. Просто мне кажется, это скучно. — И что ты любишь слушать? — Ну, более агрессивную музыку, — уклончиво отвечает Антон. Вообще-то, предпочтений у него особых нет. В тех компаниях, к которым он принадлежал, обычно слушали рэп, причём достаточно специфичный, так сказать, уличный, дворовый. При этом, тот же Саша познакомил Антона с корейской попсой, но даже среди неё Антона больше впечатляли не лиричные песни о любви и творчестве, а зубодробительные агрессивные строчки про тяжёлые жизненные перипетии, между которыми проскакивали какие-нибудь громкие посылы всех мудаков на хуй. Нельзя забыть и про клубную музыку, потому что клубы и бары в буднях Антона тоже зачастую имеются. — Кстати, знаешь, я бы никогда не подумал, что ты можешь любить джаз. Серьёзно, исходя из того, как ты выглядишь, чем занимался раньше... — Я так-то музыкальную школу закончил, — словно между делом сообщает Федя, пока услужливый официант разливает им в бокалы красное вино. Что сказать, Антон не знает, ведь у него на глазах разрушается какой-то уже придуманный Федин образ. Совсем неудивительно, что они друг о друге много чего не знают, и Антон впервые задумывается о том, как это... печально? Что ему хотелось бы узнать Федю лучше? Но тогда придётся и самому прилагать какие-то усилия, а это уже сближение. Однако Федя может быть интересным, полным удивительных несоответствий, и это хорошо. Антон ловит себя на мысли, что ему нравятся такие люди. — Не думал, что тебя это повергнет в такой шок, — усмехается Федя, ведь Антон продолжает смотреть на него с недоумением, но на самом деле Антон недоумевает от своих мыслей. Нет, он действительно в шоке, потому что ещё не пил сегодня, а уже рассуждает сам с собой о таких странных вещах. Кажется, джаз — это всё же не для Антона, хотя через пару-тройку бокалов вина он чувствует, что вполне готов им проникнуться. Что-то есть в нетипичной для него музыке, какое-то спокойствие и умиротворение, что ли, даже если она довольно энергичная. Антон ощущает себя будто бы на положенном ему месте, в том самом моменте, где он хотел быть уже несколько дней как, но всё не находил способов оказаться. После небольшого концерта выясняется, что не только ради него собрались все эти люди. У них ещё по плану фуршет и разговоры ни о чём, больше о себе любимых, а также обсуждение прослушанного. Антон понимает, что невероятно хочет есть, и всякие тарталетки вряд ли ему в этом помогут. Сказать прямо, наверное, будет неуместно, к тому же в руке у Антона совершенно неожиданно для него образовывается ещё бокал вина, и он не собирается уходить, пока его не допьёт. Да и у Феди, кажется, здесь ещё есть смысл оставаться. Вон, он пожимает руки каким-то не слишком-то дружелюбным мужчинам в синих костюмах около сцены. «Заносчивые пидоры», — хмыкает про себя Антон, делая глоток. Он понятия не имеет, стоит ли пытаться влиться в это общество снова, потому что ему не особо хочется, и вряд ли в ближайшее время ему могут пригодиться такие связи. — Как вам концерт? — раздаётся вопрос совсем рядом, чтобы Антон повернул голову в сторону женщины в длинном бордовом платье. На её лице полуулыбка накрашенных блеском губ, а в позе и движениях невероятная плавность и размеренность. — Весьма неплохо, — коротко отмечает Антон, почему-то ощущая рядом с женщиной странную неловкость, словно она видит его насквозь. — А мне показалось, что вы больше пили, чем слушали, — кажется, всё-таки видит. Антон напрягается, не понимая, зачем она за ним наблюдала во время концерта. — Могу вас понять, — чуть сильнее растягивая улыбку, продолжает она, после чего даёт какой-то оценочный комментарий вину в их с Антоном бокалах. — Кажется, мы с вами ещё не знакомы. Елена, хозяйка этого вечера. — Антон. Судя по всему, ваш гость. — Не беспокойтесь, Антон, насчёт того, что я сказала ранее. Просто мне стало интересно, с кем пришёл Федя. Точно. Федя говорил, что этот вечер организует его старая знакомая. Интересно, как давно они не виделись, в курсе чего из жизни Смолова эта Елена, потому что если Антону нужно поддерживать с ней разговор, то он должен понимать, где следует промолчать. Впрочем, он сам о Феде знает довольно немного. — Лена! Я тебя везде искал, — отлично. Теперь пусть сам Федя разбирается со своими приятелями, Антон же будет красиво стоять рядом и улыбаться, кивая головой в нужных местах. Завязывается какая-то бесполезная беседа, из которой Антон узнаёт, что отношения у Феди с Еленой довольно близкие, они учились вместе в университете, но потом их пути разошлись. Елена вышла замуж за очень богатого человека, уехала с ним в Питер и теперь занимается чем угодно, лишь бы не заскучать при полном достатке. По большей части морально поддерживает своего мужа. — А вы чем занимаетесь, Антон? — интересуется Елена, снова переводя на него свой внимательный взгляд. — Антон — мой коллега, — отвечает за него Федя. — Ты же знаешь, мой Саша теперь владеет футбольным клубом, в котором я генеральный. Вот Антон тоже там. Собственно, сегодня была игра, мы как раз ради неё и приехали. — Мне кажется, я не видела Сашу уже сто лет. Ещё немного, и я забуду, как он выглядит. Почему он не поехал тоже? — Не захотел. Ты же знаешь, Саша переменчивый очень. — Да уж, такое забудешь. Когда мой Сергей пытался заключить соглашение о партнёрстве с ним, всё закончилось полным провалом. Твой Саша просто в последний момент разорвал бумагу прямо перед его лицом, решив, что сделка слишком невыгодна для него, — Елена говорит об этом, как о чём-то очень забавном и чуть ли не милом. — Кстати, у вас в этом году тринадцать лет, верно? Антон давится каким-то бутербродом. Каждый раз, думая о том, что в мире существует человек, способный прожить вместе с Кокориным тринадцать лет и не собирающийся это заканчивать, ему становится не по себе. В подробности этих отношений Антон не посвящён, да и не хочет, ведь он без дополнительных разъяснений понимает, что ничего адекватного там нет. Но понять, почему Федя до сих пор терпит своего долбанутого парня, Антон очень даже способен. К несчастью, у Кокорина слишком много денег, чтобы от него можно было так просто отказаться и уйти. На Федином месте Антон тоже не уходил бы. — Я просто к чему это вспомнила, — продолжает Елена. — Увидела, что у Антона кулон точь-в-точь, как ты дарил своему Саше. Мы же как раз тогда в последний раз все вместе виделись. Вы ещё приезжали отмечать очередную годовщину сюда. Не хочется быть настолько красноречивым, однако даже идиот понял бы по взгляду Антона, насколько тот недоволен. Он знал, что кулон принадлежит Кокорину, но Федя невероятно тупой, если догадался дать его Антону именно тогда, когда они могут встретиться с женщиной, буквально видевшей, кому это украшение и по какому поводу было подарено. — Как сейчас помню, что захотела точно такой же кулон. А выяснилось, что это ограниченная серия, продававшаяся буквально в двух вариантах. И оба уже были распроданы за четыре тысячи долларов. Я так расстроилась! Кем бы Антон ни был, нет ни единого шанса, что он по счастливой случайности стал обладателем второго кулона. Вероятность таких совпадений до невозможности мала, и Елена прекрасно это понимает. — Иногда серии перевыпускают, — произносит Антон и для убедительности решает рассказать историю, которая действительно имела место в его жизни. Правда, около шести лет назад. Таким образом, наверняка получится убрать часть подозрений со стороны Елены. Не то чтобы Антону есть какое-то дело до её мыслей по поводу них с Федей, но доставлять проблемы не хочется. И без того Антон плохо спит по ночам. Слушая Антона, не остаётся никаких сомнений, что он близок по статусу к таким людям, как Кокорин и Федя. Либо очень талантливое враньё, либо Федя о чём-то не знает. Он предполагает второе, хотя уверен, что врать Антон умеет прекрасно.***
В конце концов Елена оказывается довольно неплохой собеседницей, во всяком случае, дальше она разговаривает только с Антоном, иногда отвлекаясь на других гостей и Федю. Елена находит Антона просто замечательным, не скрывая при этом, что в самом начале отнеслась к нему слишком подозрительно, ведь впервые видела среди довольно знакомых ей людей. И как будто бы всё в порядке, пока Елена то ли из вежливости, то ли со всей искренностью не приглашает его как-нибудь снова встретиться, добавляя, что и Федя мог бы взять своего Сашу, по которому она соскучилась. Наверное, эта была бы самая абсурдная встреча. Поздним вечером на улице довольно прохладно, а Феде с Антоном нужно идти до машины, которую не получилось припарковать поблизости к ресторану. Слишком много желающих в этом городе куда-то пойти на ночь глядя. И они постоянно попадаются на глаза, что внезапно раздражает. Ну, как внезапно, правда. Это было ожидаемо, учитывая, что в ресторане Антон пил только вино. Из всех алкогольных напитков меньше всего ему нравятся вино и шампанское. После шампанского слишком весело и тянет творить всякую хрень, а потом болит голова. После вина становится очень грустно, и тоже болит голова. Антон знает, что ему будет ещё хуже, чем сейчас. Но сейчас Антон смотрит на проходящих мимо людей и чувствует себя невероятно одиноким. Ощущение одиночества посещало его не раз, даже когда он состоял в отношениях. Он видит, как парни со своими девушками идут по сравнительно нешироким улицам, держась за руки и занимая собой всю дорогу. Антона бесит, что они не могут подвинуться, что они думают, будто кроме них никого в мире не существует, а эта улица только для их пары и была создана. По крайней мере, Антон решает переключить своё раздражение именно на этот факт, чтобы не осознавать, что на самом деле ему не нравится, что кто-то так спокойно ходит, держась за руки и останавливаясь среди дороги, чтобы поцеловаться. Раздражает, что кто-то может прислонить свою спутницу к решётке набережной, к фонарному столбу, к стене дома и целовать, трогать, смеяться, сверкая глазами. И будто весь город сегодня решил публично показывать свои отношения окружающим. Антон хочет быть на месте этих девушек. Хочет, чтобы его держали за руку и целовали. Но он ужасно одинок, даже когда идёт рядом с человеком, вроде как, не имеющим ничего против близости с ним. Столько раз Антону приходилось идти на приличном расстоянии, чтобы не выглядеть двусмысленно, со своими парнями, не сметь даже попробовать заикнуться о том, чтобы они обнялись где-то на безлюдной тёмной улице. — Хочешь, чтобы нас увидели? — недовольно, брезгливо дёргая верхней губой. — Дома обнимемся, если тебе так надо. А он хочет сейчас. Ни секундой дольше. Только никто его не услышит. Вздрагивает и останавливается на полпути от неожиданного ощущения чужого пиджака на своих плечах. Ему действительно было прохладно в одной рубашке, но ни слова не говорил о том, чтобы шли быстрее, и уж точно не просил отдавать пиджак. — Ты же не хочешь заболеть, как вернёмся? — спрашивает Федя, видя растерянное выражение лица. — А ты, видимо, хочешь? — Мне не холодно, в отличие от тебя. Руки у тебя ледяные совсем. — Что ты делаешь? — мысли смешиваются в кашу, когда Антон чувствует тёплые Федины пальцы, переплетающиеся с его. Он ведь ничего не говорил, никак не показывал, так почему... Почему именно он идёт с ним по улице, держась за руку? Почему именно он догадывается вдруг отдать свой пиджак? Почему он вообще такой? Единственный из всех тех, с кем Антон встречался дольше обычного. Наверное, поэтому Федя и стал одним из них. Может быть, даже немного другим, потому что ему Антон в чувствах не признавался, да и чувств сейчас никаких нет. Разве что, обыкновенная привычка удивляться чужой заботе и становиться беззащитно-слабым, видя протянутую в поддержке руку. Довольно легко Антона покорить. Просто дай ему ощущение любви и окружи вниманием — он весь твой, делай, что хочешь. Дважды этим пользовались. Больше никому Антон не позволял приблизиться настолько. Пиджак летит на пол прихожей, пальцы цепляются за ворот рубашки, притягивая к себе и расстёгивая. Антону хочется торопливо столкнуться губами, но он никогда не сделает это первым. У него остатки принципов и правил, внушённых в течение долгих лет. Он не целует тех, кого не любит, а Федя всё ещё на низшей стадии доверия без шансов подняться. Лестница, ведущая в спальню, — непреодолимое препятствие, к которому ни один из них не готов. Федя останавливается у каждого миллиметра стены, сжимая в своих руках Антона судорожно, словно он в любой момент выскользнет и исчезнет. И ведь может. Чёрт его знает, что там у него в голове сейчас творится. Лучше бы у него никаких мыслей не было, пусть отдаётся прикосновениям. Трогать его, всё равно что подносить ладонь к открытому пламени. Антон тянется за каждым движением, прижимаясь сильнее, чтобы чувствовать ярче, а Федя ловит себя на мысли, что ему невообразимо много всего этого. С головой накрывает, не давая реагировать ни на что вокруг. Ничего не существует больше. Они одни друг у друга. Друг для друга. Переплетëнные пальцы рук словно лейтмотив последних дней. Костяшки стукаются о поверхность кухонного шкафа, и, возможно, только из-за этого звука Антон всë ещë осознаëт, кто он и где. Однако мало, хочется больше и сильнее. Плевать, что это долбанная кухня, плевать, что он сидит на первой попавшейся тумбе, широко раздвинув колени, чтобы удобнее притянуть к себе Федю. «Поцелуй меня, — просит Антон тëмными затуманенными глазами. — Хотя бы раз. Пожалуйста... Пожалуйста!» Федя сглатывает, видя перед собой желание в чистом виде. Ему страшно от пожирающего чëрного омута, разгорающегося пламенем на всю кухню. Это опасно. Кричит гибелью, но... Им больно от того, как впиваются друг в друга. Антону нравится, когда нижнюю с силой прикусывают, оттягивая на себя. Пальцы царапают кожу даже через рубашку, и, может, Федя этого не хотел, но ему тоже нравится. Пусть хоть до крови всего исцарапает, пока он будет до красных отметин целовать его. Пока ему разрешают. Рубашка спадает с плеч, открывая часть спины. Взгляд упирается в несколько бледных маленьких шрамов, заметных даже в полумраке. Федя осторожно касается их пальцами. Раньше он их не видел, потому что Антон никогда не стоял к нему спиной без одежды. Антон не любит поворачиваться к кому-то спиной, не доверяет, предчувствуя опасность. Но Федя, кажется, не из тех, кого стоит бояться. — Что ты делаешь? — спрашивает Антон, видя, как Федя судорожно открывает ящики в соседних тумбах. — Боже, блядь, только не говори, что вы храните это на кухне. Презервативы и смазка на кухне. Антон даже знать не хочет, какого чëрта они оказались тут. Впрочем, едва ли его это останавливает. В голову закрадывается вопрос, как часто Федя и Кокорин трахались на кухне, и почему-то хочется, чтобы они делали это именно в данной точке, где теперь стоит Антон. Он умереть готов от внутреннего восторга, что на какое-то мгновение всë принадлежит ему. Город, квартира, место на кухне, кулон на шее и Федя. Федя, которому он позволяет брать себя сзади. Ему можно. Ритм движений отдаëтся прямо в мозг и пульсацией спускается по низу живота. Антон лбом упирается в дверцу навесного шкафа, чувствуя, как медленно спускается по виску капля пота. Как быстро стучит сердце. Как сбивается дыхание и срывается голос. Водоворот ощущений затягивает в себя стремительно, не давая опомниться. Но Антон уже на столе, спиной прислоняясь к прохладному дереву. Он хочет видеть Федю, а Федя хочет видеть его. Всë просто. Однако оба почти ничего не видят, кроме ослепляющей темноты перед глазами, когда снова сталкиваются губами. Антон хватается за Федю, выстанывая ему в рот, пока чувствует быстрые движения рукой по своему члену. И потом, наконец, фокусируясь, Антон смотрит на татуировку в виде стены, распростëртой по Фединой груди. Хотел бы Антон быть с кем-то, как за каменной стеной, чтобы не бояться иногда чувствовать себя слабым. — Твою мать, — испуганно произносит Федя, тоже обретая способность понимать происходящее. — Прости, я не хотел. — А? — не понимает Антон. Федя прислоняет салфетку к его губе, стирая накапливающуюся кровь, которую Антон даже не почувствовал. Еë немного, и, в конце концов, даже при очень большом желании Федя не смог бы откусить ему половину рта. Однако Антон лишь чуть приподнимает брови, видя красные разводы на белой бумаге. — Больно? — спрашивает Федя. — Это ещë вообще не больно. Честно говоря, почти всë из сегодняшнего секса было больно. Они не заметили, и Антон промолчал, потому что хотел, чтобы было именно так. Федя не в курсе, что до своих двадцати трёх Антон, в принципе, не знал, что секс — это не обязательно больно. Федины переживания и беспокойства напрягают, даже раздражают. Ну, было и было, Антон не сахарный, чтобы из-за прокушенной случайно губы сопли на кулак наматывать. Он в жизни плакал-то всего дважды. — Успокойся, а, — недовольно произносит Антон, сдвигаясь на край стола и морщась. Может быть, надо было что-то сказать всë-таки. Он не собирается быть слабым, и поэтому виноватое Федино лицо выбешивает настолько, что хочется ударить его со всей силы. Стоит Антону лишь резко двинуть рукой в его сторону, как Федя, словно на рефлексе, перехватывает за запястье и мягко касается губами кончиков пальцев. Чтобы на агрессию отвечали лаской, Антон видит впервые. Да что там видит, с ним впервые делают такое. Не позволяют ударить, не бьют в ответ, а просто осторожно успокаивают. Антон замирает, не дыша, растерянно смотря на Федю. — Почему я не встретил тебя раньше? — шëпот еле доносится до Антона, а когда он осознаёт вопрос, то лишь опускает взгляд на свои колени. «Я бы тебе не понравился». Утром Антон, ещë не до конца проснувшись, понимает, что вдруг обнимает не он, а его. Федина рука, перекинутая через талию, прижимающая к себе, словно защищая, ощущается так правильно и приятно. И Антону действительно хорошо.