***
Часть рабочего дня проходит при странном молчании. Саша залипает в телефоне, листая бесконечную ленту, иногда то вздыхая, то качая головой, пока Антон крутит между пальцев карандаш, гипнотизируя стену. — Саш, я похож на Кокорина? — вдруг спрашивает он. — Ага, одно лицо. Вы с Лёшей не так похожи, как с ним, — отшучивается Головин, но телефон блокирует. — Что за странные вопросы? — Пытаюсь понять, какого хрена Смолову от меня нужно. — А поподробнее? — Меня напрягает, как он ко мне относится. Слишком... хорошо. Антон много чего видел в жизни, но точно не того, чтобы человек был настолько заботлив и внимателен к тому, кто в его жизни никакого места не занимает. Во всяком случае, не должен. Подозрительная проницательность пугает и заставляет задумываться, зачем Феде это нужно. Конечно, может быть, у него какая-то внутренняя установка на создании комфорта, поэтому он чувствует, когда кому-то плохо и требуется внимание. Поэтому он делится своим пиджаком во имя спасения от холода и берёт за руку, чтобы успокоить. В себе Антон более чем уверен. Он точно не показывал свои переживания, кроме совсем уж очевидного момента на яхте. Там дело было в одном из самых больших страхов, где не то чтобы есть выбор доверять или нет. Дальше Антон был полон невозмутимости, ведь он всю жизнь доказывает, что сильный и способен справиться сам с любой проблемой, будь она вещественной или просто в его голове. Федя тоже должен понимать это, но вместо того, чтобы просто принять к сведению, он зачем-то делает всё, лишь бы Антон почувствовал себя слабым рядом с ним. — То есть тебя напрягает, что он за руку тебя брал? — не понимает Саша. — В том числе. Нет, я не могу сказать, что мне не нравится такое. Это приятно, но... — Ты не хочешь, чтобы он это делал? — Возможно. Не знаю. Я хочу, чтобы меня держали за руку, потому что это приятно... — Но ты не хочешь, чтобы это делал Смолов? — Да не в этом суть! — Хорошо, а если бы тебя взял за руку кто угодно другой. Допустим, любой чувак из твоего приложения. Что бы ты чувствовал? Тебе было бы приятно? Антону не нравятся такие вопросы, но он всё-таки старается дать на них ответ. Что бы он чувствовал? Да, наверное, ничего. Вряд ли бы у него вообще возникла ситуация, что какой-то левый мужик взял бы его за руку. Но разве Федя не относится к категории левых мужиков? Они слишком часто встречались для этого и знают друг о друге такие вещи, которые обычно доверяют хотя бы приятелям. — В любом случае, когда я спросил, зачем ему это всё, — продолжает Антон, — он сказал, что когда-нибудь потом расскажет. Когда я буду готов. А я хочу знать прямо сейчас. Мне наплевать, готов я там или нет, я вообще не понимаю, почему нужно быть готовым к такой информации. — Тебе не кажется, что он может сам не знать, что ты имеешь в виду? Допустим, он делает все эти вещи, не задумываясь. Просто он такой по характеру, его таким воспитали или ещё что. Если он видит, что человеку плохо, то чувствует потребность поддержать. — Я думал об этом. Но тогда он мог бы нормально жить с Кокориным, не думаешь? Ну, типа за тринадцать лет можно было найти подход даже к этому ебанутому, чтобы не сраться с ним по телефону каждый раз. — Раз уж мы вернулись к Кокорину. Зачем ты спросил, есть ли у вас что-то общее? — В какой-то момент я вдруг решил, что, если я всего лишь напоминаю ему Кокорина? И так как с нынешним Кокориным у него не всё хорошо, то, может быть, на моём примере он пытается исправить свои прошлые ошибки, — Саша с минуту анализирует проделанный вывод, потому что для Антона это слишком глубоко. Обычно он так сильно над поступками людей не задумывается, как не задумывается и о своих собственных. — Да, звучит, как полная хуйня, я в курсе. Просто у меня нет никаких объяснений. — Ну, кстати, кое-что общее у вас с Кокориным есть. — Чего?! — Как минимум, вы делите одного мужика, — с улыбкой сообщает Саша, сводя всё к шутке. Хватит с Антона попыток сделать серьёзные открытия на сегодня, а то ещё решит сравнить себя с Кокориным и всё-таки найдёт сходства. Это же просто сведёт его с ума, так как Кокорин официально признан самым неадекватным человеком в мире. Глубокомысленные размышления с элементами психологического анализа приходится отложить до лучших времён, ведь раздаётся стук в дверь. Ситуация нетипичная для кабинета Антона, поскольку сюда обычно заходит лишь два человека за день: Черышев и уборщица. Черышев на правах начальства не утруждает себя такими мелочами как приличия при пересечении порога. К тому же, есть вероятность, что своими внезапными появлениями он хочет найти доказательства, что Антон занят всем чем угодно, кроме работы. Не то чтобы это дало ему какие-то преимущества. Так вот, после стука дверь распахивается, и в кабинете появляется Дима Баринов собственной персоной. Он пришёл решить свою единственную на данный момент проблему с зарплатой. Разговор с Пашей дал только немного пищи для размышлений, но эти самые размышления, в итоге, привели Диму сюда. — Есть разговор, — произносит Дима, отодвигая себе стул и садясь напротив Антона. — Саш, рад познакомить, перед тобой миллион евро в живом виде, — обращается тот к своему другу-секретарю. — Когда ещё такое увидишь, верно? — Во-первых, обращайся ко мне как к Дмитрию Баринову, а во-вторых, я пришёл узнать, какого чёрта этот самый миллион евро не был начислен мне в виде зарплаты. Антону плевать на субординацию и то, что Дима даже не удосуживается называть его по имени-отчеству. Без этих глупых условностей Антону гораздо проще вступать в диалог, ибо на языке Димы он разговаривает куда лучше, чем на официально-деловом. Бариновский напор, однако, вызывает приступ заинтересованности. Ему повезло, что у Антона подходящее настроение для таких разборок. — Формулируй свой запрос чётче. Насколько я помню, благословенный миллион евро должен выплачиваться в течение года, так что, нет никакого повода выламывать дверь моего кабинета и требовать увеличения зарплаты за месяц. — Ну, так после ваших махинаций никакого миллиона евро за год я не получу. Я об этом. — О чём ты вообще? Какие махинации? — Штрафы. Оказывается, ваш клуб оставляет за собой право штрафовать меня за любую оплошность на поле и вне его. — Как и любой-другой адекватный футбольный клуб, — кивает Антон. — Странно. Я был уверен, что ты не раз сталкивался с подобным, исходя из твоей биографии. — Мне не сообщали эти условия при подписании контракта, — Дима решает временно пропустить мимо ушей явную колкость. — Так. Минуточку, — Антон кладёт ладони на стол. — Кажется, ты со своими претензиями не по адресу. Лично я к твоему контракту никакого отношения не имею. Здесь разговаривай со своим агентом, со Смоловым, Черышевым и кем угодно, кто присутствовал при подписании. Мне, буду честен, дела нет до твоей зарплаты, я всего лишь бухгалтер, который распределяет деньги в этом клубе. — О, я в курсе. Мой агент объяснил, как работает ваша контора. Кратко пересказав полученную от Паши информацию, Дима подводит Антона к выводу, что именно его решение вписать определённое количество штрафов повлияло на всю Димину жизнь. Как будто вычтенные деньги катастрофически усложнили его существование, и ближайший месяц ему придётся проводить на хлебе и воде. Поскольку Антон был последним человеком в цепочке, следовательно, он и виноват, и Дима хотел бы прояснить этот момент, чтобы в дальнейшем с подобным не сталкиваться. — Потрясающе, — на лице Антона появляется улыбка, отдалённо напоминающая ту, которую Дима недавно видел у Паши. — Удивлён, что ты способен выстраивать настолько долгие логические связи, но есть одна проблема. Ситуация выглядела несколько иначе. В начале недели ко мне пришёл Черышев, то есть исполнительный, и спросил, есть ли у нас какая-то система штрафов, и под какие категории подходят твои проступки. Конечно, я в курсе системы штрафов, потому что это часть моей работы. Вместе с Черышевым мы обнаружили пункты, влияющие на твою зарплату, а после уже в отделе сделали соответствующие расчёты. Конкретно меня мало волнует вопрос дисциплины, кому и сколько ты там хамил, срывал ли тренировки и делал ли что-то полезное на поле. Мне всего лишь сказали внести коррективы в твою зарплату. — То есть ты хочешь сказать, что делал это не из ненависти ко мне? Не только Антон, но и Саша, немало удивляются. Антон с Димой контактировал около двух раз в жизни, у них нет никаких точек соприкосновения, чтобы один мог вдруг начать ненавидеть другого и строить ему различные козни. — Да, ладно. В жизни не поверю, что Лёха тебе не жаловался. — А на что Лёша должен жаловаться? — голос Антона, до этого имевший скорее насмешливую интонацию излишне уверенного в собственной правоте человека, теперь понижается. На Диму опускается жёсткий взгляд сверху вниз. Непроизвольно снова хочется провести параллель с тем, как на людей обычно смотрит Паша. За своим столом Саша сглатывает, чуть ёрзая на стуле. Он кое-что знает о том, что начало происходить в команде с появлением в ней Баринова. Саша — глаза и уши Антона, потому что умеет вдруг оказаться в нужном месте в нужное время и почерпнуть необходимую долю слухов. Однако про непростые взаимоотношения Лёши и Димы Саша предпочитал умалчивать. Как и сам Дима, он думал, что Лёша рассказывает об этом брату, на то они и братья, в конце концов. А ещё Саша прекрасно знает, что ради безопасности Лёши Антон пойдёт на что угодно, и сейчас Диме лучше бы прикусить язык, пока не проговорился. Иначе живым он отсюда не выйдет. — Вы что, не общаетесь? — не понимает Дима. Быть не может, что Лёша закрытый настолько, что не доверяет даже родному брату. — Ещё раз спрашиваю: что Лёша должен был мне рассказать? — Очевидно, объяснить, какой я хуёвый игрок, — Дима хмыкает. Новые сведения не укладываются в его голове. — Значит, ты говоришь, что с вопросами о штрафах к тебе подошёл Черышев. Получается, что кто-то, и явно не Лёша, сказал ему про моё поведение. И кто же это мог быть? — Обсуди с самим Черышевым, если так принципиально, и больше не смей меня трогать по таким пустякам, как копейки в зарплате. — Поверь, в следующий раз я приду сюда со своим агентом, если вы снова решите меня оштрафовать из-за чьей-то тонкой душевной организации. — Если я узнаю, что у тебя какие-то проблемы с Лёшей, то до агента ты добраться не успеешь. — Ты хоть знаешь, кто мой агент? К твоему сведению, Павел Мамаев. — И что? Все боятся Павла Мамаева, прекрасно зная о его влиянии и связях. Он умеет решать проблемы своих клиентов с максимальной выгодой для них и своей «Империи», не гнушаясь идти по головам, буквально раздавливая людей. Паша мог бы Антона легко сломать каким угодно образом, причём, достаточно быстро, ведь кто такой Антон. В сущности, никто, а Паша убирал людей гораздо серьёзнее. Не боится Пашу только Кокорин, потому что отбитый и думает, что их взаимовыгодное сотрудничество находится под его контролем. Ах если бы, но пусть Кокорин тешит себя осознанием собственного якобы величия. Пусть играется в главного сколько хочет, пока Пашу это не особо интересует. Лишь бы все остальные понимали, кто на самом деле способен принести им огромные проблемы. Однако Антон не выглядит, как все. Дима не может разглядеть в нём ни капли страха перед Пашей. Неужели он не знает о его возможностях? Антон не наивный дурак явно. Или он считает, что Паша не станет впрягаться за такого человека, как Дима, посчитав его слишком мелкой потерей в случае чего? Тоже не вариант, ведь Антон не работал с Пашей бок о бок, чтобы иметь хоть какое-то представление о его поступках в той или иной ситуации. Антон просто его не боится. Не испытывает внутренний трепет при его имени, не озирается по сторонам, надеясь никогда не перейти ему дорогу. Антону плевать на угрозу в виде Паши, когда дело касается родного брата. Вот, что Дима может понять по прозвучавшему вопросу и направленному прямо на него взгляду. Антон точно не просто бухгалтер. Он слишком похож в поведении на Пашу, а такие люди не занимают настолько скромные должности.***
Разговор с Лёшей происходит сразу после его тренировки. Не растягивая этот момент до дома, Антон задаёт свои вопросы прямо около машины и получает вполне ожидаемые ответы. Конечно, Лёша не видит причин для беспокойств. Всё, что было и есть проблемного между ним с Бариновым, он способен решить самостоятельно. Это не те проблемы, которым вообще стоит уделять внимание. В их команде каждый игрок имеет свои претензии к тренерскому штабу или кому-то из руководства клуба, это совершенно нормально и не требует подключения третьих лиц. Почему же Лёша ничего не рассказывал? Потому что он знал, какую реакцию со стороны Антона вызовет. Тот волнуется, уже готов задвинуть Лёшу за свою спину и встретить удар вместо него. Для него не существует границ и пределов, когда нужно помочь самым близким, а таких у него ровно двое. — Всё в порядке, — Лёша легко улыбается, ведь настроение всё ещё позволяет, и убирает из руки брата сигарету. — Если что-то действительно произойдёт, я обязательно тебе расскажу. — Ну да, так я и поверил, — фыркает Антон, зная, что Лёша всегда будет молчать до последнего. А когда молчать будет уже нельзя, то и для решения проблемы времени не останется. — Что конкретно Баринов делал? А то Черышев больно образно мне описал, наверное, не хотел, чтобы я вообще был в курсе. — Ничего такого. Знаешь, я за месяц в раздевалке чего только не наслушался про всех вокруг, так что, Баринов, можно сказать, практически молчал и спокойно сидел. Лёша кладёт ладонь на плечо Антона, чуть сжимая, предлагая тем самым поскорее эту тему прикрыть. Не то чтобы Лёша всё забыл и простил, просто не хочет снова вспоминать каждый кривой взгляд в свою сторону. В конце концов, в его жизни случались ситуации гораздо хуже. Потерпеть Димины оскорбления, если при этом он будет приносить большую пользу команде, ничего не стоит. А Лёша работает исключительно для команды. Не для себя. Сам Дима сидит за рулём машины, удачно припаркованной так, чтобы видеть, но не слышать происходящий разговор между братьями. После того, как сбежал с тренировки, Дима немедленно отправился в раздевалку, где не удержался от сильного пинка соседнего шкафчика. Теперь его дверца была чуть выгнута внутрь, но не настолько сильно, чтобы заметить. Хотя Шандыбин заметил, когда пришёл поговорить. Он специально освободился раньше остальной команды, лишь бы никто им с Димой не мешал. Спрашивал, что случилось, почему Дима такой нервный. Разумеется, попросил не вымещать злобу на общем имуществе, а то к концу недели они не досчитаются работающих шкафчиков. Вряд ли руководство будет оперативно решать эту проблему. Зато Шандыбин готов прямо сейчас решить Димины проблемы, если они, конечно, будут озвучены. — Нормально всё, — со вздохом сказал Дима. — Не моё дело, знаю. Просто это влияет на остальных, и я, как капитан, переживаю. — Кто, кроме тебя, из наших может связаться с Черышевым в свободное время? — вдруг спросил Дима. Выяснилось, что, по сути, кто угодно при большом желании. Однако свои вопросы игроки предпочитают передавать через Шандыбина. Самим и таскаться лень, и Черышев вряд ли будет в восторге выслушивать каждого отдельно с разными несущественными в общем масштабе проблемами. — Кто-то детально рассказал ему о моих взаимоотношениях с Лёхой, и меня штрафанули. Просто хочу узнать, кто крыса. — Честно, без понятия. Я не присутствовал при этом. Но могу дать тебе совет в следующий раз свои вопросы с Алексеем Андреевичем решать лично, а не на глазах всей команды. Конечно, что ещё Шандыбин мог ему сказать? Дима и без него разберётся, как решать вопросы с Лёшей, при ком и когда. Спасибо. В советах не нуждался. Вероятно, именно поэтому он сейчас смотрит на Лёшину руку, поднимающуюся к затылку Антона. Он пальцами зарывается ему в волосы, чтобы с улыбкой притянуть к себе, соприкасаясь лбами. Дима хмурится и кривит губы. Надо же, оказывается, Лёша спокойно реагирует на физический контакт с другими людьми. С братом своим едва не в засос целуется, а с Димой даже для фотки не может встать ближе чем на метр. «Не трогай меня. Не прикасайся. Мне неприятно», — постоянно слышится с его стороны, однако ничего не стоит выглядеть счастливым, когда Антон что-то шепчет на ухо, возможно, касаясь губами. Выглядит как-то слишком. Дима сжимает зубы, чувствуя злость. Плевать, брат он там ему или нет, но какого чёрта Лёша позволяет делать это прямо на улице, где может пройти кто угодно и увидеть. Это бесит, потому что Диме кажется, будто лично к нему относятся максимально предвзято. — Чё меня это ебёт-то так? — спрашивает сам у себя Дима, запрокидывая голову и закрывая глаза. В таком состоянии садиться за руль опрометчиво, надо немного успокоиться. До десяти посчитать, возможно. Вспомнить что-то хорошее. Стук в стекло не заставляет испугаться и вздрогнуть. Злость настолько захлёстывает Диму, что он даже не сразу понимает, что к нему стучат. Машинально протянув руку, он открывает окно, и вот тут уже не на шутку пугается, видя Антона. Разве он не должен был?.. — Ещё раз замечу, что ты следишь за мной, ним или нами обоими, никакой Мамаев тебе не поможет, — угрожающе произносит Антон, даже не пытаясь скрыть этого. — С чего ты взял? Я просто сижу здесь. — Я предупредил. Дима провожает его взглядом в спину до самой Лёшиной машины. Чёрт возьми, этот Антон какой-то совсем ненормальный.***
Ещё немного, и будет неделя, как в «Юпитере» ничего не слышали об их генеральном директоре. В последний раз в жизни клуба он участвовал посредством своей поездки на их матч против дубля «Зенита» и с тех пор словно под землю провалился. Однако никто о нём особо не вспоминал. Каждый сотрудник занимался своими делами, потому что, во-первых, если бы случилось что-то серьёзное, то Черышев бы точно всех поднял на уши. Во-вторых, это был далеко не первый раз подобного исчезновения Смолова. Вероятно, единственный человек, для которого это имеет значение, как ни странно, Антон. То есть первые пару дней ему было совершенно плевать. Поездка в Питер закончилась, он с гордостью перевернул эту страницу и вернулся к рабочим будням, где то Черышев со своими вопросами, то Баринов со своими попытками качать права. К третьему дню Антон замечает, что чего-то не хватает. Нигде, кроме как в мыслях, Федя больше не присутствует. Напрягает ли это Антона? Нет. Скорее всего, нет, потому что какая ему разница. Тем не менее, периодически он зачем-то заглядывает в их переписку, думая, что мог случайно не заметить уведомление. Просто раньше хотя бы один раз, но Федя что-то писал. Тут Антон даже отрицать не станет, что приятно, когда у тебя интересуются, нормально ли прошёл день. Даже если это единственный вопрос за сутки. Даже если ответа на твоё «более-менее» нет. Важен сам факт наличия внимания. Не то чтобы у Антона этого внимания не было совсем и приходилось радоваться лишь Феде. Тот же Саша каждую свободную минуту лезет с вопросами обо всём подряд, вплоть до того, поел ли Антон. Просто Антону нравится, что даже Федя проявляет интерес. Проявлял, впрочем. — Денис Дмитриевич, вы случайно не знаете, Фёдор Михайлович долго собирается отсутствовать? — ещё через день спрашивает Антон у Черышева. Раз уж тот всё равно припёрся, почему бы этим не воспользоваться для получения нужной информации. — Понятия не имею. Я в его личную жизнь не лезу, — пожимает плечами Денис. «В отличие от некоторых, Миранчук», — явно читается в продолжении, остающемся только между их взглядами друг на друга. После того, как Федя заставил Дениса потратить время и деньги из-за Антона, тот смотрит на своего подчинённого ещё более неодобрительно чем прежде. Осуждение так и сочится в каждом его слове, стоит только пересечь порог кабинета. И он ведь мог бы просто не приходить, но считает своим долгом дать прочувствовать Антону, что тот делает нечто неприемлемое. Однако, возможно, Антон ещё бесчувственнее, чем Денис себе представлял. В конце концов, и Сашу в какой-то момент начинают раздражать эти бесконечные дёрганья Антона к телефону, на который ничего не приходило, и никто даже не пытался что-то отправить. Не то чтобы Саше вообще было приятно предполагать, что его лучший друг мог хоть немного привязаться к Смолову за время поездки. Однако это было очевидно и неизбежно. Отпуская Антона в Питер, Саша понимал, что может отпустить его из своей жизни. — Он в лесу, блядь, или где? — недовольно спрашивает Антон в воздух. Смолов и в сети-то не появляется, чтобы ждать от него каких-либо действий. — Тебя волнует? Мало ли чем он занят, — говорит Саша. — Да мне пофиг, — утверждает Антон не в первый раз, но это не мешает ему постоянно проверять телефон. — Просто насколько нужно быть наглым, чтобы не появляться на работе почти неделю. Будучи генеральным, между прочим. Завидую его возможностям. — Если бы у тебя был парень, вроде Кокорина, вероятно, ты тоже мог бы не появляться на работе в принципе. Вспомни, как часто ты работал при Игоре? — Я, кажется, просил никогда не вспоминать это имя. Да, пожалуй, Саша перегнул. Почему-то каждый раз, сильно злясь на Антона, он вдруг вспоминал его прошлые отношения, напрочь забывая, что они договаривались делать вид, словно того периода в жизни их обоих попросту не было. Появляется Федя где-то к концу недели. Появляется не один, а вместе с Кокориным, которого зачем-то принесло в «Юпитер». Они выходят из чёрного гелендвагена и имеют наглость очень долго целоваться на парковке. — Потрахались бы ещё, блядь, — бурчит себе под нос Антон, поднимаясь со ступенек крыльца и выбрасывая в урну недокуренную сигарету. Наблюдать за чужими проявлениями любви нет ни капли желания, поэтому он решительно уходит задолго до того момента, как его присутствие могло быть замечено. Сцены из аэропорта и на парковке постоянно встают перед глазами, стоит только немного перестать сосредотачиваться на чём-нибудь. Антон видит их на работе, видит их, сидя на кухне, перед сном и даже пока чистит зубы. Это сильно раздражает, но выбора особо нет. Приказать подсознанию переключить картинку на что угодно другое буквально невозможно. Даже замечая проходящих мимо людей, держащихся за руки, Антона автоматически выбрасывает в воспоминания, где его рядом нет. — Он написал мне, — без радости в голосе произносит Антон, видя уведомление. — Что именно? — спрашивает Саша, отставляя в сторону кружку с чаем. — Предлагает завтра после работы вместе поужинать, — пролистав несколько непрочитанных сообщений, отправленных на пару минут раньше, Антон блокирует экран, откидывая телефон дальше по дивану. — Ты собираешься отвечать ему? — Нет. Пошёл на хуй. Пусть ужинает с Кокориным. Саша вроде как одобрительно кивает, хотя мысленно прекрасно знает, что пройдёт в лучшем случае два-три часа, и Антон ответит Смолову. Сначала проигнорирует предыдущие вопросы, а по поводу ужина скажет, что подумает. Думать будет до завтра, где-то до обеда, после чего всё равно согласится. — Я встречусь с ним только для того, чтобы окончательно послать подальше. Примерно так Антон объяснит, зачем снова делает это. А Саша снова поверит. Или сделает вид, что поверил.