***
Привыкнуть к тому, что в последнее время Сашина любовь накатывает какими-то приливами по разу за месяц, довольно легко. Федя свыкся с этим и принял, как факт, когда их отношения только-только стали постепенно уходить куда-то не туда. Его это вполне устраивало. Лишь бы Саша не закатывал истерики каждый день и не творил непонятно что, обвиняя потом Федю. Пусть себе не замечает собственного парня, хотя живëт с ним бок о бок. Пусть изменяет ему с кем ни попадя, особо не скрываясь. Пусть уезжает без него развлекаться на всякие острова и в другую за границу сколько хочет. Раньше Федя радовался тому, что иногда про него всё же вспоминали. Разумеется, было сложно. Он не знал, что делать, был ли неправ когда-то он или всë-таки дело в самом Саше, меняющемся с каждым годом в худшую сторону. Федя никого не хотел обвинять. Особенно Сашу, которого любит. Его можно было оправдать, ведь Федя знал его ситуацию и то, какие травмы из прошлого Саша с собой несëт. Федя действительно был счастлив, когда Саша вдруг возвращался к нему со спонтанными поцелуями, ласковыми словами и не отлипал целый день. Даже если это длилось буквально пару часов, а после у Саши резко менялось настроение, и он мог ударить Федю или просто окинуть таким презрительным взглядом, словно только что коснулся чего-то неприятного. Федя не жаловался. Федя не расстраивался. Федя позволял Саше выпустить эмоции, а сам в душе вспоминал, как всë было хорошо раньше. И слава богу, что действительно было. Пару лет спустя Федя понял, что, наверное, это ненормально. Так не должно быть в отношениях между людьми. Сашу любить он не перестал, но теперь отчëтливо понимал, что держит их рядом друг с другом не только это светлое чувство. У них оно давно приобрело серый смазанный оттенок. Хотя нельзя сказать, что Федя сам пришёл к таким выводам. Помог раскрыть глаза Денис, ведь без него и его прямолинейных слов, бьющих сразу в суть, Федя ещё долго пытался бы оправдать происходящее. Может быть, однажды всë-таки даже обвинил бы во всём себя. Денис в Фединой жизни появился очень вовремя. В этот раз Сашин прилив безграничной любви длится неделю. У Саши есть проблема — он обожает, когда всë внимание уделяется только ему. Поэтому у Феди нет ни шанса даже позвонить на работу, чтобы предупредить, что его какое-то время не будет. Хорошо быть генеральным директором, который не обязан ни перед кем отчитываться. И хорошо иметь такого друга, как Денис, который даже без звонков всë понимает и готов взять на себя чужие обязанности. Несмотря ни на что, Феде до сих пор нравится целоваться с Сашей. Губы у того мягкие, податливые. Первым Саша никогда не целует. Позволяет утянуть себя целиком, отдаëт контроль Феде. Хоть где-то. И сразу становится таким милым, ласковым парнем. Смотрит своими голубыми глазами в душу, облизывает обожанием, и Федя постоянно ведëтся на это. Каждый раз думает, что вот, Саша любит его и только его, глаза не могут врать. Но Сашины делают это совершенно беззастенчиво. Всë их окружение, состоящее из друзей и родни Саши, считает его ангелом. Он и правда, находясь рядом с кем-то, кто одного с ним статуса или выше, вдруг становится совершенно другим человеком. Понимающим, сочувствующим, внимательным, вежливым. И правда, ангел. Буквально только с небес спустился. Саша очаровательно улыбается, видя приготовленный Федей завтрак. Обнимает за шею, оставляя короткий поцелуй на виске, и шепчет на ухо, какой Федя у него хороший. Самый лучший на свете. Сидит с ним рядом весь завтрак, ни слова возмущения, хотя обычно придирается ко всему подряд. И невкусно, и чай слишком сильно заварен, и не такой он пьëт, неужели нельзя было за столько лет запомнить, и вообще, какого чëрта Федя расселся тут с ним за одним столом, раздражает, Саша, может, хотел в одиночестве поесть. Но сейчас только хвалит еду, не замечает, что вместо чая Федя налил ему кофе, хотя Саша его совершенно не любит, постоянно улыбается и трогает Федину ногу своей, поглаживая. Федя тоже улыбается ему в ответ, но бессмысленно, автоматически, потому что думает, а зачем кофе налил. Впрочем, если Саша ничего не сказал, значит, всë нормально. И да, размышления о кофе в какой-то момент стали для Феди более значимыми, чем хорошее настроение своего парня. — Слушай, — Саша обвивает Федину талию ногами, сидя на краю стола, ладонью проводит по татуировке на плече, другой рукой впутываясь ему в волосы, зачëсывая их назад. — Мне родители звонили. Хотят видеть нас у себя на ужине. Многодневный расслабленный настрой уходит в миг. Федя закусывает нижнюю губу, чуть шумнее выдыхая. Он не любит эти семейные сборища и предпочитает никогда их не посещать, но не то чтобы есть выбор. С родителями друг друга у них с Сашей не заладилось изначально. Федины до сих пор живут в Саратове, а Саша никогда в жизни не поедет туда больше, к тому же, он считает, что Федина семья ему не по статусу, чтобы общаться с ними. Пару раз, когда те приезжали в Москву, всë-таки одаривал своим вниманием, но никакой, даже фальшивой радости не испытывал, и Федины родители явно чувствовали, что к ним тут не расположены. Сашина родня просто не любила Федю. Никто не понимал, зачем Саше он нужен. Саратовский нищеброд, чего-то добившийся в жизни только из-за самого Кокорина, у которого деньги имелись благодаря родителям. То есть фактически они обеспечивали не только своего сына, но и его парня, что никак не могло устраивать. На Федю в их доме смотрели свысока, не прятали презрения в голосе и тайно надеялись, что Саша с ним вскоре расстанется. Даже пытались поспособствовать несколько раз, просто не вовремя стали это делать. В те годы Саша ещë действительно любил Федю так сильно, что никто не мог его переубедить. Отношение к себе Федя почувствовал сразу, как только посетил первый семейный ужин. Сказал Саше, но тот не поверил, мол, показалось, наверное, быть не может, чтобы его родители не приняли выбор своего любимого сына. Федя параноиком становиться не хотел, больше эту тему не поднимал и старался показать Сашиной родне, что он любит их сына, а не его деньги. Но в последнее время, как только Сашино отношение к Феде начало меняться, он стал прислушиваться и к мнению родителей. Противостоять троим Кокориным сразу Федя не мог, так что, семейные ужины превращались в очень медленную пытку, которую приходилось как-то переживать. Благо, не так часто Сашина семья желала видеть у себя дома их обоих. — Что-то я не вижу радости на твоём лице, — снова без претензии, однако с усмешкой комментирует Саша, наклоняя голову. — Ты же знаешь, что я не люблю эти ужины. — Не любишь моих родителей? — Нет. Именно ужины в их доме. — Но я же не могу сказать, что тебе не нравится, — с сожалением произносит Саша, надувая губы. — Они не поймут и посчитают, что ты совсем придурок, который не ценит, что дают. А ты же ценишь, верно? Да, Федя очень ценит всё, что ему было дано Сашей и его семьёй в том числе. Без них, вероятно, у него действительно ничего не было бы, до сих пор жил бы в Саратове, занимаясь непонятно чем. Какой-то немецкий, кажется, философ сказал, что отношения людей базируются не на чувствах, а на частной собственности. Получается, в чём-то он был прав. Федя думает, что его отношения с Сашей только из-за этой собственности до сих пор не развалились.***
Начинать рабочую неделю, когда предыдущая закончилась не самым лучшим образом, не особо приятно. В обществе принято на выходных отдыхать и наслаждаться жизнью, чтобы понедельник прошёл чуть легче, чем мог бы. Однако в Федином случае приходится заниматься делами в плохом настроении после вчерашнего ужина в доме у родителей Саши. Единственный, кто скрашивает день, — Денис, согласившийся какое-то время посидеть в Федином кабинете, перед тем, как продолжить свой традиционный обход. — По шкале от одного до десяти, насколько плохо это было? — спрашивает Денис с интересом. — На двадцать. — О, всего лишь. Кажется, в прошлый раз было куда хуже. — В прошлый раз Саша был не в том настроении. Сейчас повезло. За ужином Федя в очередной раз выслушал много уничижительных слов в свой адрес, на которые должен был просто улыбнуться с видом: «Да, понимаю». Он односложно отвечал на вопросы Сашиного отца, который, пусть и не был Кокориным ни по фамилии, ни по крови, однако, ничем от них не отличался. Докапывался так же, на Федю смотрел, как на грязь под ногами, и даже не постеснялся в отрытую спросить, не просрал ли Федя, случайно, их клуб. — Вообще-то, мой клуб, пап, — с капризными нотками в голосе поправил Саша, положив руку на Федину. — Я всё контролирую. — Это не показатель, — хмыкнул Кирилл Алексеевич. Почему Сашина родня пренебрежительно относилась к Феде, было вполне объяснимо. Тем не менее, иногда они и к своему сыну обращались с каким-то снисхождением, словно ему лет десять, и никаких серьёзных дел ему поручить нельзя. Кирилл Алексеевич, например, зачастую намекал на Сашину полнейшую безответственность и неумение вести единственный бизнес в то время, как большинство его приятелей давно владеют и прекрасно управляют несколькими делами одновременно. Не то чтобы мужчину хоть немного заботил факт того, что на футбольном клубе сделать хорошую прибыль довольно нелегко. Футбольный клуб — это больше про траты, чем про доход, особенно если он существует всего лишь два года. Сашина мать изредка влезала в разговор, намекая мужу на то, что их сын хотя бы чем-то занят, в отличие от другой части его приятелей, которые кроме постоянных тусовок больше не имеют никаких увлечений. Впрочем, Светлана своими выступлениями на стороне Саши лишь пыталась загладить вину за многолетнее игнорирование собственного ребёнка. Ей всегда было не до него, а теперь, когда уже поздно что-то менять, она хотела показать, что всегда переживала и волновалась. Поэтому Светлана так активно в своё время пыталась поссорить Сашу и Федю. Просто Федя для Саши сделал больше, чем оба родителя вместе взятые, что не могло не задевать. Как в прежние времена, Саша весь ужин не переставал восхищаться своим Федей. Целовал его в щёку, смотрел с обожанием, прижимался к плечу. В общем, разыгрывал прекрасный спектакль, кричащий о том, что родители могут не надеяться избавиться от Феди. Только сам Саша, когда ему надоест, будет способен сделать это. Выкинет, как любую-другую наскучившую игрушку. Конечно, Федя не мог не замечать сжатые челюсти Кирилла Алексеевича всякий раз, когда он видел, что Сашина ладонь касается спины, руки или пальцев Феди. Хмурился мужчина и при виде широко распахнутых Сашиных глаз, пока он смотрел на говорящего что-то Федю. Светлана в это время тихо хмыкала и толкала мужа ногой под столом. На прощание отец семейства даже не приблизился к Феде, чтобы пожать руку, а мать не стала из вежливости говорить стандартную фразу о том, что надо бы собираться почаще. Потому что никто этого «почаще» не желал. Сашины родители надеялись, что в следующий раз увидят сына без Феди, а Федя надеялся, что его больше не пригласят. — Дай угадаю, — с саркастичной улыбкой произносит Денис. — Стоило вам с Кокориным вернуться домой, как он резко перестал быть лучшим парнем на свете? — Ты удивишься, но нет. Как и всю неделю, после поездки Саша был таким же... заботливым и милым. — То есть вменяемым и без этой своей тяги к садизму. — Денис, ты не мог бы хоть из вежливости иногда выбирать выражения? — со вздохом спрашивает Федя. — Тебя в приходской школе этому не учили? — Я считаю, что тактичность в некоторых моментах сильно переоценена. К тому же, кроме меня, больше некому наставить тебя на путь истинный, сын мой. Но не переживай, мы с Господом на твоей стороне. — Ох, это, конечно, сильно облегчает мне жизнь. Словно о чём-то вспомнив, Федя берётся за телефон, предлагая Денису пока рассказать, что происходило в клубе на протяжении недели. Так, Федя узнаёт, что в среду команда еле выиграла у «Армавира» на выезде, а потом кое-как пережила перелёт в Хабаровск, чтобы сыграть с местным СКА. В подробности обоих игр Денис решает не вдаваться, но упоминает, что матч с «Армавиром» закончился полным скандалом. Кроме этого, был ещё странный перформанс от Баринова, которому захотелось узнать, за что его оштрафовали в прошлый месяц. И он не придумал ничего лучше, чем пойти ругаться с Антоном. По мнению Дениса, Баринов какой-то идиот. Нормальный человек попытался бы сначала поговорить с руководством, например, с самим Денисом, а потом уже доставал всех остальных работников клуба. — И чего он добился? — спрашивает Федя. — Понятия не имею, но надеюсь, что внезапного нашествия Мамаева нам удастся избежать. В крайнем случае, я считаю, что с этим должен разбираться Миранчук, — Денис видит, как Федя резко заинтересовывается проблемой, стоит только упомянуть, что в ней как-то замешан Антон. — Не хочется признавать, но придётся. Испытываю некоторое восхищение от того, что Миранчук умеет разговаривать со всякими клиентами Мамаева. Федя предпочёл бы, чтобы Антон не имел дело с такими людьми, впрочем, как и с самим Мамаевым, потому что Федя с ним лично сталкивался не раз. Врагу не пожелаешь встать на пути у Мамаева. С ним даже просто разговаривать невозможно, сразу чувствуешь, какие сила и влияние стоят за этим человеком, и кем бы ты ни был, у тебя нет шансов против него. Поэтому Федя начинает испытывать беспокойство. — Какие-то планы на сегодня? — замечает Денис очередное уведомление на Федином телефоне. — Да, планирую провести вечер в приятной компании. — Очень надеюсь, что твоя «приятная компания» сейчас не сидит в кабинете главного бухгалтера, — хотя Денис всё сразу понимает. Он не уверен, что имеет смысл бороться. Кажется, в этот раз Миранчук снова выиграл, забрав у него друга. Судя по всему, Федя уже не сможет отказаться от общения с ним. — Чёртов дьявол. — Тебе не пора ли работать, Денис? — Попомни мои слова, Федя. Ни к чему хорошему тебя он не приведёт. — Обязательно. Феде наплевать. Кем бы там Денис Антона не считал, но сегодня он очень нужен Феде. Как был нужен и всю неделю.***
Однако Антон опаздывает. Конечно, они договаривались встретиться после работы, и Федя даже предложил подождать, пока Антон соберётся, чтобы поехать вместе. На предложение поступил предсказуемый отказ, поскольку Антон явно не хотел даже допустить возможности, чтобы их где-то увидели вместе. Особенно на территории клуба. Особенно при условии, что Антон сядет к Феде в машину. Антон опаздывает, но Федя не думает, что это тот самый случай, когда ему пообещали, а после обещание не сдержали. Просто, наверное, на метро ехать долго, всё-таки место не самое близкое к работе. Опять же, Федя перестраховался, понимая, что Антону так будет спокойнее. Подумал Федя ещё и о том, что они собираются есть. Предпочтений Антона он до сих пор не выяснил, ведь тот при нём нормально ел всего пару раз, в основном, пил кофе и отказывался от всего, что бы ни предложил Федя. Честно говоря, Федя не до конца представлял, на силе чего Антон живёт. В этот раз Антон снова сказал, что ему совершенно всё равно, и, если Федя хочет, пусть делает заказ заранее на свой вкус. Федя напряг интуицию и скупил почти всё меню. — Извини, я стоял в пробке, — даже не здороваясь, произносит Антон, доходя, наконец, до их столика. — В метро? — Ну да. Ты что, не в курсе этих типичных пробок в метро? Ах, точно. Ты же никогда на нём не ездил. — Я не всегда был богатым, знаешь ли. Ещё сегодня утром Антон был полон решимости положить конец их с Федей взаимоотношениям, даже пытался представить, как пойдёт разговор, чтобы повернуть его в более удобную для себя сторону. Чем ближе был конец рабочего дня, тем сильнее Антон нервничал, а вся его решимость постепенно испарялась. Уже в метро он понял, что совершенно не хочет никуда ехать, потому что не чувствует уверенности. Однако он обещал Саше, к тому же, пришлось бы придумывать причину для отказа. Федя мог бы предложить другой день, более удобный для самого Антона, и что тот сказал бы? Не стал бы кидать через смски же. Это даже для Антона слишком низко. Сейчас он садится напротив Феди за стол и думает временно сосредоточиться на еде. — Какого... — видя количество, только и может произнести Антон. Дело в том, что у Антона есть определённая слабость в отношении еды. Если предоставить ему выбор или спросить, что он хочет, то, скорее всего, ответа вы не получите. Но если изначально предложить ему что-то, буквально приготовить и поставить перед ним, тормоза у Антона слетят очень быстро. Вот и теперь ему хватает пары мгновений, чтобы продержаться в непонимании. Федя что-то рассказывает. Что-то очень отвлечённое, и поэтому Антон может не вслушиваться, а просто поесть. Так быстро и много, как только может. — У тебя всё в порядке? — неожиданно прерывается Федя, удивлённо смотря на то, как вилка Антона оказывается в его тарелке. Чего-чего, но вот чтобы кто-то буквально вырывал у него еду из-под носа, такого Федя ещё не видел. Антон тоже замирает, проглатывая всё, что не успел дожевать, и поднимая взгляд на Федю. Он будто не понимает, что делал и зачем. — Прости, — Антон быстро складывает приборы, отодвигается и вообще, кажется, больше к столу притрагиваться не намерен. — Да ничего, в целом... Если ты хотел... — Нет. — Я могу заказать себе ещё, без проблем... — Нет-нет-нет. Над столом повисает неловкое молчание. Федя думает, что ему надо как-то прокомментировать произошедшее, убедив Антона в том, что ничего страшного не случилось. Да, странно, когда человек меньше, чем за полчаса, успевает в одно лицо опустошить несколько тарелок и даже покуситься на чужую, но... Но ещё страннее, когда этот человек — Антон, который обычно вообще ничего не ест, а теперь боится на Федю посмотреть лишний раз. — Можно кое-что спрошу? — осторожно начинает Федя, но не получает никакой реакции. — Тебя в детстве не кормили, что ли? — Что? — Антон резко обращает на него внимание. — Это... просто привычка. Извини, мне надо было как-то себя контролировать. — Привычка есть так, будто сейчас отберут? — Почему мы вообще обсуждаем то, как я ем? — возмущённо, с прослеживающейся агрессией. Вполне ожидаемая реакция в стиле Антона. Федя уже может точно сказать: когда Антон реагирует резко и раздражённо, значит, была случайно затронута неприятная для него тема. — Потому что я никогда не видел ничего подобного. — Поздравляю. У тебя, видимо, было счастливое детство. Самый распространённый метод наказания в детдоме — лишение еды. Если проступок был небольшим, можно не выдать положенное к ужину сладкое или, например, уменьшить порцию по сравнению с другими детьми, ведущими себя хорошо. За нарушение режима, вроде самовольного выхода на улицу, позднего отбоя или, наоборот, пробуждения можно остаться без какого-либо приёма пищи вовсе и просидеть запертым в общей комнате до возвращения одногруппников. Потом ты становишься старше и свой распорядок дня контролируешь сам, однако для завтраков, обедов и ужинов существует строго определённое время в столовой, в которое ты должен укладываться. Поздно пришёл — не получаешь еду, следовательно, идёшь в школу или ложишься спать голодным. Слишком долго ел — сам виноват, ведь, как только заканчивается нужный час, работники столовой закрывают её до следующего приёма пищи, а всех, кто не доел или просто засиделся, выставляют за дверь. Иногда даже не делают словесных предупреждений, а сразу выдёргивают тарелку из-под носа. К тому же, в детдоме всегда существуют хулиганы, которые покушаются на чужую еду, чаще всего приставая к более слабым. Поэтому, приходя в столовую, где обычно уже накрыты столы, твоя главная задача — съесть быстрее, пока не отобрали. У Антона с дисциплиной никогда не ладилось, так что, он не мог быть завсегдатаем столовой. Хулиганы постоянно отбирали порции Кольки, и Антону с Лёшей по-дружески приходилось с ним делиться своим, чтобы Колька не сидел голодным. Отсутствие возможности поесть стало главной проблемой Антона, когда в его жизни появился Влад со своей бандой. Зачастую они не успевали к ужину, потому что надо было решить какие-то свои дела, или же занимались ими вместо обеда. Свободного времени тоже было недостаточно. Кофе и сигареты — две вещи, которые легко убивали чувство голода. Первый, в дополнение, помогал взбодриться, вторые же — приводили в душевное равновесие, упорядочивали мысли. Так повторялось из года в год. И даже когда Антон уже не находился в детдоме, в его образе жизни мало что изменилось. — Я могу что-то сделать сейчас? — интересуется Федя. — Да. Смотайся в девяносто седьмой и усынови меня, — саркастически предлагает Антон. — В девяносто седьмом мне было одиннадцать. — Тогда не спрашивай таких идиотских вещей, — Антон вымученно вздыхает и смотрит на Федю прямо, уже без боязни, как несколько минут назад. — Почему ты такой, боже? Я не понимаю. — О чём ты? — Ты какой-то... слишком добрый, я не знаю. Почему ты проявляешь столько внимания ко мне? Зачем ты пытаешься помочь всегда, даже если понимаешь, что ничем помочь не в состоянии? Может, у тебя сдвиг на этом? — Федя хочет что-то ответить, но Антон выставляет вперёд ладонь, не давая сказать и слова. — Я думаю об этом каждый раз, когда ты снова и снова беспокоишься обо мне. Я не должен для тебя ничего значить, я никто для тебя. Мы просто спим. Но из-за того, как ты ко мне относишься, я начинаю думать, что всё может быть не так просто. Антон замолкает, однако теперь Федя не пытается его перебить, не влезает со своими объяснениями. Впрочем, он никогда ничего Антону не объяснял, даже когда тот прямо спрашивал. Вечно откладывал на потом, убеждая, что сейчас не время, да и разве кого-то из них должно это волновать. До определённого момента Антон действительно соглашался, что это не имеет никакого смысла. Они всегда могут закончить, достаточно лишь кому-то сказать твёрдое «нет». Раз Федя не собирается, ничего другого не остаётся, хотя Антон хотел, чтобы Федя сам его бросил. В этом ведь была цель, правда? — Я просто хочу знать, зачем ты относишься ко мне так. И нет, я не хочу слышать, что ты обязательно скажешь позже. Мне наплевать, я хочу знать прямо здесь и сейчас. — А если я всё равно не скажу? — интересуется Федя. — Это же будет наш последний разговор в любом случае. — Если ты не скажешь, то я просто уйду, — Антон пожимает плечами. — Но, если ты действительно такой, каким я тебя знаю, ты не позволишь мне уйти без ответа. У Феди есть выбор: отпустить Антона, разрушив при этом свой положительный образ в его глазах, или сделать то же самое, но всё-таки дать ему поверить, что не все люди отвратительны по своей сути. Почему-то Федя не сомневался, что Антон любыми способами добьётся того, чего хочет. Проблема в том, что Федя не был готов к тому, что это станет их последней встречей. Просто Антон никогда не забывал о своих принципах. То, что он сказал в первый раз, — неизменно, пусть некоторые события и создали эту иллюзию перемен. Сейчас Федя это понимает и ощущает подступающую грусть от осознания, что может потерять. Он никогда не думал относиться к Антону, как к любому другому парню из приложения, к которому нет ни грамма чувств. Антон заслуживал хорошего отношения к себе, во всяком случае со стороны Феди. — Ты, правда, считаешь, что я отношусь к тебе не так, как мог или даже должен был? Учитывая, что мы просто спим, — делая акцент на последних словах, переспрашивает Федя. — Не имеет значения. Я хочу ответа на свой вопрос. — Да, я действительно не должен был этого делать. Не думай, что я испытываю к тебе жалость из-за твоего прошлого или настоящего... — Ты ни хрена обо мне не знаешь, чтобы жалеть, — фыркает Антон. Кажется, он ненавидит быть жалким. — Ты прав. Дело во мне. Я... как бы объяснить? В общем, у меня, по сути, никого нет. Мой Саша и Денис. Это всё, на что я могу рассчитывать в своей жизни, — Федя видит, как Антон меняется в лице, начиная понимать, к чему идёт разговор. Это совсем не то, что Антон думал услышать. Он был практически уверен, что Федя к нему что-то испытывает. Нельзя просто спасаться от дефицита общения, изображая внимание к проблемам другого человека. Если тебе не с кем поговорить, просто найди себе друга и изливай ему душу. Не надо этих попыток окружить заботой и комфортом, не надо держать за руку и беспокоиться о травмах из прошлого, не надо смотреть, будто этот человек для тебя действительно ценен, не нужно спрашивать: «Почему же я не встретил тебя раньше?» — А ты, несмотря на все свои принципы, всё равно соглашался тратить на меня время. Ты отвечал на мои звонки и сообщения, ты приезжал в бар и почти не думал над поездкой в Питер. Рядом с тобой было приятно находиться... — Но поскольку ты любишь Кокорина, то изначально не видел меня хоть чем-то значимым в своей жизни. В лучшем случае, тем самым другом, который просто не Черышев, — заканчивает Антон. Ему неприятно. Он не понимает, что именно так расстраивает, но действительно больно вдруг осознавать, что даже в теории Федя не мог в него влюбиться. Это не было ничем. Наверное, Антона действительно нельзя любить. Судьба решила, что он не достоин этого ни в каком виде. — А ты хотел быть чем-то значимым? — почему, ну, почему Федя спрашивает об этом с удивлением? Неужели он не мог хотя бы на секунду дать Антону возможность поверить, что всё сказанное до этого было неправдой. — Нет. Я рад, что был для тебя просто никем. Значит, мы всё сделали правильно, — говорит Антон твёрдо и уверенно, стараясь дышать ровно. Бойтесь своих желаний. Если бы Антон не настаивал, то ещё долгое время мог не знать, почему Федя за него так цеплялся. Они просто продолжали бы периодически встречаться и, вероятно, комфортно чувствовать себя рядом друг с другом. Антон готов признать, что рядом с Федей ему было хорошо и спокойно. Как с Сашей, как с Лёшей и даже чуть-чуть иначе. Какой, правда, уже смысл во всём этом? Нужно просто забыть. — У тебя когда-нибудь были отношения? Которые не на один раз, — вдруг спрашивает Федя. — Зачем тебе это знать? Ну, дважды, и что? — Ого, дважды, — Федя действительно искренне удивлён. Похоже, Антон вообще не производит впечатления человека, который может кого-то любить. — А у меня только Саша. Пусть Антон всё ещё не понимает, к чему новая тема разговора, но тоже удивляется. Конечно, легко предположить, что в жизни Феди никого, кроме Кокорина, не было. Они вместе тринадцать лет, а Федя не настолько старый, чтобы успеть повстречаться с кем-то ещё. Кстати, Антон понятия не имеет, сколько Феде лет, просто знает, что тот старше. Выбирая между всеми, с кем Антон встречался или спал хотя бы дважды, Федя пока на втором месте по молодости только потому, что есть Головин. Не то чтобы этот спонтанно всплывший факт как-то заставил Антона задуматься о своих предпочтениях. — Давай будем реалистами. Только Кокорин у тебя был ровно до того момента, как ты решил ему изменять с парнями из приложения, — говорит Антон. — До момента, пока не появился ты. — В смысле? — Ты — единственный, с кем получилось зайти настолько далеко. И это, на самом деле, до сих пор Федю поражает. С другими парнями из приложения Федя даже полноценно не спал, хотя и пытался. То, что у них было, напоминало какие-то подростковые попытки заняться сексом, поэтому в какой-то момент Федя даже почти убедил себя, что, видимо, слишком предан Саше, раз не может изменить ему так же легко. А потом появился Антон, с которым почему-то всё что угодно получалось слишком легко. — Я обязательно включу это в список своих достижений, — каждое слово Антона сочится слабой язвительностью. Его обида настолько сильна, что не остаётся сил даже на более уверенный ответ. Продолжение разговора делает ситуацию только хуже, но Антон всё ещё сидит и слушает, хотя мог бы давно уйти, оставив Федю со своими вопросами разбираться самостоятельно. — Я думал о том, что ты просто очень похож на моего Сашу. — О боже, заткнись. Не смей меня сравнивать с ним. Я считаю себя достаточно адекватным человеком, вообще-то. — Я имею в виду того Сашу, которого я когда-то полюбил. Он очень сильно изменился с тех пор, как и наши с ним отношения. — Честно, я не хочу знать о ваших отношениях. Мне плевать, что ты там пытался заменить мной. — Почему ты не можешь просто дослушать? Я не пытался заменить тобой что-либо, потому что быстро понял, что ты всё-таки ни хрена не похож на моего Сашу. Зато я понял, что ты, вероятно, именно тот человек, которого я хотел бы встретить много лет назад. Чтобы не встретиться с Сашей. «Тот человек, в которого я хотел бы влюбиться вместо него». Однако, когда Федя влюбился в Сашу, Антону было двенадцать, и он жил в совершенно другом городе на закрытой территории детдома, понятия не имея, что Федя вообще существует. Единственное, что тогда беспокоило Антона, — желание получить хотя бы собственную кровать. Ни в какой из вселенных они с Федей не встретились бы в то время. У них нет и шанса быть вместе. — Ты любишь Кокорина? — зачем-то интересуется Антон. — Я не знаю. — Почему ты не любишь его? — Сложно любить такого человека, — печально усмехается Федя. — То ты ему нужен, то нет. Почему-то только ты ему обязан всем в своей жизни. Ты должен постоянно испытывать чувство благодарности, что такой человек, как Саша, обратил на тебя внимание. Ты не имеешь права ему отказывать, даже если совершенно не согласен с его мнением. Слишком знакомые слова для Антона. Все его отношения были такими же, может быть, даже хуже, но Антон прекрасно понимает, о чём Федя сейчас говорит. И если Кокорин действительно обращается с ним так, как некоторое время назад обращались с Антоном... — Когда я хотел тебя ударить, а ты перехватил мою руку, — вдруг доходит до Антона. — Ты сделал это по привычке? По взгляду Феди всё очевидно. Антон тяжело вздыхает, неожиданно чувствую какую-то вину перед ним. За тот раз или за что-то ещё, он понять не может, но ему кажется, что он поступал неправильно по отношению к Феде в некоторых моментах их общения. Тем не менее, он не извиняется, потому что тогда придётся объяснять, за что именно. Какова вероятность, что всё это время Федя видел в Антоне не своего Сашу из прошлого, а себя? Всё это время между ними было гораздо больше общего, чем можно было представить. Наверное, именно поэтому Антон так и не уходит.***
Обычно Саша сидит на крыльце перед парковкой с Антоном вместе, но сейчас целенаправленно находится в одиночестве, медленно выдыхая сладковатый пар вейпа. На душе у Саши так погано, что он даже не представляет, где найти в себе силы вернуться к работе. Да хотя бы просто в кабинет, к Антону. Всё было ожидаемо и предсказуемо, как день. Саша ни мгновения не сомневался, что на свой вопрос о том, закончил ли Антон свои взаимодействия со Смоловым, получит отрицательный ответ. Разумеется, не прямо так. Ради душевного спокойствия друга Антон сказал что-то расплывчатое, что вроде бы не смог его бросить, но при этом и общаться они пока не будут, может быть, их вчерашняя встреча действительно последняя. Только Саша далеко не дурак, чтобы не понять главного за туманными объяснениями Антона. Он его, к сожалению, не первый год знает. Саша до сих пор не может понять, почему его так сильно задевает существование Смолова в жизни друга. Ну, спят они и что? Всё равно Смолов не будет расставаться с Кокориным ради Антона, который слишком непостоянен, чтобы на него рассчитывать. И Антон никогда не даст ему того, что даёт Кокорин, это ни с какой стороны не выгодно. Только, если, конечно, Смолов вдруг влюбится без памяти, но, опять же, Антону это не сдалось. Хотя Саша уже не уверен в том, насколько хорошо понимает своего друга и может предугадать его действия. Проблема в том, что Саша не может гарантировать для себя, что Антон не влюбится. Судя по всему, пока Смолов действует исключительно беспроигрышно в его глазах. Всё, что он делает, легко может Антона влюбить, ведь ему, вообще-то, много не нужно. Саша прекрасно знает, поскольку сам проходил то же самое, но, в отличие от Смолова, видимо, появился рядом с Антоном не в то время. Чуть раньше или чуть позже — сейчас всё могло быть иначе. — Удивительно, — Саша оборачивается на голос, хотя прекрасно понимает, что позади не может быть никого, кроме Дениса. Никто, кроме него, не заговорил бы с Сашей, да и не пришёл бы сюда, словно почувствовав. Только сейчас Саша не пугается, как обычно, у него просто нет желания реагировать на Дениса. — Я привык видеть вас в компании, Саша, а вы один. — Жизнь полна сюрпризов, Денис Дмитриевич, — совершенно без энтузиазма отвечает Саша, лишь бы ответить. Он надеется, что Денис поймёт, что ему тут не рады. Человек просто хочет побыть наедине со своими мыслями. — У вас что-то произошло? — Всё в порядке. Я скоро вернусь к работе, не переживайте. — За вашу работу пусть переживает ваш непосредственный руководитель, — Саша только усмехается, думая, что вряд ли Антон хоть когда-то об этом переживал. О самом Саше — возможно, но точно не о его работе. — Вы выглядите... — Отвратительно. Спасибо, что решили сообщить мне об этом. — Скорее, грустным. Я мог бы чем-то помочь? — Да. Денис Дмитриевич, не могли бы вы просто уйти. Саша слышит что-то среднее между разочарованным вздохом и нерешительным поворотом в сторону двери. Вероятно, Денис действительно был готов ему как-то помочь, да только что он сделает. Всё-таки он невероятно странный, и Саша не понимает его мыслей. — Денис Дмитриевич, вы... курите? — удивляется Саша, когда Черышев садится рядом с ним на ступеньку, щёлкая зажигалкой. — А что в этом такого? Думаете, я сюда пришёл за чем-то ещё? — Просто... я, конечно, не очень силён в этом, но разве религия позволяет курить? — Я читал Библию бесчисленное количество раз от корки до корки и ни разу не видел в ней запрета на курение, — пожимает плечами Денис. — Оно и не удивительно. Библия была создана, когда никто ещё не умел курить. А поскольку Бог не переиздаёт свои произведения в соответствии с новыми реалиями, я не вижу ничего предосудительного в своих действиях. Даже несмотря на эти религиозные условности, почему-то Саша всё равно не думал, будто Денис может иметь подобные привычки. Правда, не то чтобы Саша вообще когда-то размышлял над тем, каким может быть Денис за пределами работы. — А что вы делаете, когда вам грустно, Денис Дмитриевич? — спрашивает Саша, не желая оставлять между ними тишину. — Мне не бывает грустно. — Да ну? Всем однажды бывает грустно. — Само собой. Просто я... забыл, каково это? Конечно, я часто испытывал грусть в детстве, но мне всегда говорили, что это не имеет никакого смысла. Есть люди, которым в тысячу раз хуже, чем мне. Мои проблемы — ничто по сравнению с голодающими детьми в Африке, страдающими от неизлечимых болезней людьми, теми, кто лишился дома из-за какого-нибудь землетрясения, или теми, у кого умер самый дорогой им человек. Всегда нужно помнить о том, что ты на свете не единственный, и не жаловаться. — Бред какой-то, простите. Почему, если мне плохо, я должен думать о том, что где-то на другом конце света у кого-то нет еды? Легче мне от этого не станет, только наоборот, ведь я начну думать, что весь мир постоянно страдает. А тут недалеко и о самоубийстве задуматься. — Самоубийство — самый тяжкий грех. Об этом не стоит лишний раз даже заикаться. Даже если кажется, что больше выходов нет, — последние слова Денис произносит через небольшую задумчивую паузу, и Саша, внимательно смотрящий на него во время всего диалога, замечает, как меняется взгляд Дениса. Он замирает, стекленеет и становится совершенно безжизненным. — Вы сейчас сказали это так, будто... Денис тушит сигарету и поднимается. Впервые Саша видит, чтобы он просто уходил, ничего не сказав напоследок, даже вовсе не дослушав человека.