***
— Милостивый Господь, где же я так согрешил, что мои глаза и уши должны становиться свидетелями этого непотребства?! — восклицает Денис, в упор смотря на своего друга, буквально светящегося изнутри. Чего Денис понять не может, так это зачем Федя, спустя пару часов от своего разговора с Антоном, решил всё это пересказать ему. Денису не просто неинтересно, он совершенно не хочет быть посвящённым в такие тайны, ведь это накладывает некоторую ответственность и на него. Теперь он тоже должен хранить их общие секреты, более того, должен быть готовым помочь своему другу, если что-то пойдёт не так. А что-то пойдёт не так, Денис в этом уверен. Но, удивительно, Федя тоже это понимает. Он достаточно осознанно предлагает Антону оставаться в жизни друг друга и делится этим с Денисом, чтобы лишний раз убедиться, что поступил правильно. — И что ты будешь делать, когда Кокорин узнает? — спрашивает Денис. — Для начала я постараюсь, чтобы он не узнал. Но если у меня всё же не получится, я хотя бы умру счастливым. — Потрясающе! — саркастично всплёскивает руками Денис. — Ты не думаешь, что это слишком большая цена за... За что вообще? Ради чего ты это делаешь? — Ради Антона. У Дениса глаза становятся шире, а на лице за мгновение проскальзывает огромный поток эмоций от удивления до священного ужаса. Конечно, Денис знал, что этим может кончиться, но он не думал, что настолько быстро. Всего за пару месяцев треклятый Миранчук умудрился влезть в душу Феде до той степени, что тот впервые в жизни открыто говорит, что его не волнует, как отреагирует Кокорин. Из-за Миранчука Федя готов пожертвовать чем угодно. Ради какого-то мимолётного якобы счастья потерять всё, не успев моргнуть. Зато «умереть счастливым». — Ради... него? — ещё раз спрашивает Денис. — Зачем? — Я знаю, что ему это нужно, — Федя действительно становится счастливым, когда говорит об этом. О том, что ценою самого себя может сделать счастливым кого-то другого, кто вдруг стал для него очень важен. — Больше всего на свете Антон хочет, чтобы его любили. А я его люблю. — И ты уверен, что он заслуживает этой любви? Ты думаешь, он будет любить тебя? Поверь, он точно не будет что-то отдавать ради тебя. Он заберёт, что дашь, и просто исчезнет. — Денис, откуда ты знаешь? Ты ведь никогда не общался с Антоном ближе, чем с подчинённым. — Я просто... уверен, что он такой. У меня слишком много подтверждений, чтобы сомневаться. — Это говорят другие люди, которые тоже ни черта не пытались его понять. — А ты прямо понял, — фыркает Денис, отворачиваясь в сторону окна. Нет, Федя его не понял. Только начал понимать и уже знает, вероятно, самое главное. Но это не значит, что Федя не хочет узнавать его дальше. Пока они не виделись с момента своей поездки в Питер, Федя думал о нём. Даже смотря на Сашу, думал об Антоне, понимая, что, кажется, всё-таки влюбился в него, хотя и не должен был. Антон делал всё, чтобы в него не влюбились, а Федя повторял и повторял единственный вопрос, который мучает его до сих пор: «Почему они не могли встретиться раньше?» Тогда было бы проще, но даже теперь, когда точно не избежать сложностей, Федя готов столкнуться с ними, а не продолжать двигаться по более простому пути. Он влюбился в него, наверное, слишком быстро, почти неправдоподобно. Так, как показывают в романтических фильмах, где нужно свести героев за час, а потом ещё успеть показать их светлое будущее. С экрана это всегда казалось совершенно бредовым, ведь в реальности надо долго узнавать друг друга, чтобы понять, твой это человек или нет. Нужно понимать его привычки, нужно проходить миллион вариантов притирки, жить вместе, в конце концов. Антон особенный. Как герой фильма, как тот самый главный персонаж сложного романа, когда ты большую часть книги не можешь понять, плохой он или хороший, на чьей стороне и почему делает то, что делает. Людей, похожих на Антона, Федя не встречал раньше. Ни от кого не веет таким бесконечным желанием свободы одновременно со слишком преувеличенной осторожностью. Он хочет многого, но постоянно останавливается, боясь совершить ошибку, потому что уже не раз оступался. За широкой улыбкой, такими же широкими движениями рук и заливистым смехом скрывается потерянный в собственном прошлом детдомовский подросток, которого никто ничему не учил. Который ничего не видел, кроме серых стен и заборов, не слышал искренней похвалы, не видел любви в тех, к кому тянулся. Но Федя не испытывает жалости к Антону из-за его прошлого, о котором почти ничего не знает и может только догадываться. Федя испытывает лишь горечь к судьбе, сумевшей добиться их встречи так поздно, когда ничего нельзя исправить. У Антона душа тёмная, как и его глаза. В ней жестокость вперемешку с агрессией в качестве беспроигрышной защиты, и это первое, что видит каждый, кто к Антону приближается. Потому что ему проще, когда обходят за километр, чем когда лицемерно делают вид, словно готовы помочь, а сами рассчитывают только на выгоду. Но даже за холодом, которым он окидывает любого, рискнувшего подойти, если приглядеться, можно увидеть слабый огонь. Антон редко улыбается. Просто непринуждённо счастливо улыбается, смотря на что-то. Не усмехается, не приподнимает один уголок губ в ухмылке, не вежливо растягивает полуулыбку, желая расположить к себе в соответствующих обстоятельствах. Антон почти не знает, каково быть счастливым, а Федя хочет ему помочь. Федя хочет, чтобы Антон был счастливым, любимым, чтобы хоть раз он смог почувствовать себя нужным и защищённым. — Я думаю, это всё ужасная глупость и самая большая ошибка, которую ты только мог совершить, — ещё раз произносит Денис, решая, что больше говорить об этом не будет. Он не сумеет переубедить Федю, как бы ни пытался. — А ты много думал о последствиях, когда любил его? — спрашивает Федя. Конечно, не стоило, но у Феди не было выбора. Напоминать Денису о его единственной любви, закончившейся до сжимающегося сердца печально, совершенно неправильно, однако только так Денис поймёт, что именно сейчас чувствует Федя. И Денис действительно понимает, хотя относиться к Антону от этого лучше, разумеется, не планирует. Значит, Федя уже обречён, и всё, что Денис может, только посмотреть на него в последний раз, не скрывая тоски в голубых глазах, навсегда теперь заполненных пустотой. — Я ни о чём тогда не думал, — признаётся Денис. — Я наивно верил, что именно нам может повезти. Знаешь, всегда почему-то хочется верить, что это ты особенный, и в самый важный момент жизни Бог обязательно встанет на твою сторону. Только он почему-то не становится. Может быть, потому что мы сами себе его выдумали. Однако Денис продолжает верить в Бога. Это как привычка, с которой ты прожил большую часть жизни. От неё просто невозможно отвязаться, даже если ты знаешь, что она неразрывно связана с чем-то, о чём ты хотел бы забыть. Впрочем, нет, Денис никогда не простил бы себе, если бы забыл свою любовь. Несмотря ни на что, это было лучшее время его жизни, и, если бы ему представилась возможность повторить это, пусть с тем же концом, он, не задумываясь, согласился бы. Денис смаргивает несколько раз, снова поворачиваясь к окну, устремляя взгляд к облачному небу. У него в глазах сейчас штиль, как и в душе уже много лет. Даже редкие воспоминания о прошлом не волнуют так, как прежде, и из-за этого Денис чувствует себя почти мёртвым. Он не желает своему другу такой же участи, поэтому возмущается, но всё равно слушает, разделяя с ним его переживания. В конце концов, вдруг всё же Федя тот самый особенный, и ему повезёт? Вдруг именно на его сторону Бог-таки встанет?***
Каждый человек хочет, чтобы его работа имела какой-то смысл. Каждый хочет видеть тот результат, на который изначально рассчитывает. И если это вдруг, спустя долгое время, получается, то невозможно не испытать радость. Лёшина работа тоже неожиданно начинает приносить какие-то плоды. Во всяком случае, он не может не отметить, как сильно за полторы недели изменился Дима. Тот всегда был ценным ресурсом для любой команды. Талантливый защитник, довольно трудолюбивый на самом деле, когда видит перед собой стимул стремиться к чему-то большему, чем есть в данный момент. Лёша знал, что не зря не испытывает сомнений на его счёт. Просто Диме, видимо, не хватало хорошего пинка, чтобы начать шевелиться, и тут просто несколько неприятных обстоятельств сложились вместе. Можно было бы даже поблагодарить Исакова за его мерзкую сущность, ведь хоть раз это кому-то пошло на пользу. Однако в любой бочке мёда обязательно найдётся ложка дёгтя, и Лёша действительно начинает замечать, что что-то не так. Первым об этом ему сообщает Арсен, когда просит поговорить с Димой, ведь тот ведёт себя непривычно странно. Вероятно, в душе с ним был согласен и Шандыбин, но в тот раз промолчал, наверное, не желая раскачивать лодку. Тем не менее, слишком рано для паники. Время для неё приходит позднее, когда Лёша понимает, что на базу у Димы действительно не было причин переезжать так резко. Даже если он и правда хочет сосредоточиться на футболе, это всё равно странно, особенно при наличии невесты, с которой скоро свадьба и... ну и вообще, насколько Лёша помнит разговоры в раздевалке, у Димы настолько прекрасная личная жизнь, что вряд ли ему спонтанно пришло бы в голову с ней попрощаться на какое-то неопределённое время. Но Дима продолжает жить на базе, а ещё увеличивать количество тренировок. Команда замечает, что после основных занятий Дима нередко задерживается, иногда, наоборот, приходит раньше и наматывает круги по стадиону. Это никогда не было в характере Димы, исходя из того, что Лёша может припомнить о нём. Дима — тот человек, который никогда не станет работать с избытком, если есть возможность сэкономить силы. Ему просто не хочется тратить на это время, которое можно провести куда более увлекательно. Жизнь Димы не сосредоточена вокруг футбола. Да, ему это нравится, он не думает бросать, но это не превращается в нездоровый фанатизм, где кроме футбола у тебя больше ничего нет. Дима хочет быть, как все обыкновенные люди. Хочет встречаться с девушками, строить семью, проводить время с друзьями, да и просто зависать дома на диване в конце концов. Ничего не остаётся, кроме того, чтобы проверить общекомандные утверждения. Поэтому Лёша после тренировки и дежурных обсуждений с Дзюбой и Мишей по поводу грядущего матча задерживается в тренерской и дальше. Приходится написать Антону, чтобы тот ехал домой сам, потому что у Лёши много работы. И он действительно планирует заниматься исключительно ей какое-то время, а потом нужно всё-таки вернуться обратно на стадион и убедиться, что команда зря поднимает панику. Ну, как команда, исключительно Арсен и Шандыбин, которым явно есть дело до Димы. — О, у меня как раз тоже сегодня дела, поэтому домой я не собирался, — отвечает Антон на сообщение брата. — Среди недели? — Это важное. — Ночевать вернёшься? — Не знаю, — проходит несколько минут прежде, чем Антон придумал, что сказать. Лёша, в целом, именно такого ответа и ждал. Если бы у Антона действительно были дела, он бы о них рассказал. А так, это снова что-то, о чём Лёша даже не хочет знать. Время летит быстро, и Лёша поднимает голову от блокнота резко, смотря на настенные часы и едва ли не вслух ругая себя, что мог упустить нужный момент. У него ведь есть ровно одна попытка узнать правду, потому что на ежедневные подобные эксперименты Лёша не согласен. Да простит его Дима, но Лёшу не особо беспокоит, как часто он тренируется без его ведома. Пока это способно приносить результат, пусть он хоть убьётся... Ладно, нет. Так нельзя говорить. Лёша всё же тренер и несёт ответственность за своих игроков, поэтому их состояние должно его беспокоить. Просто, вероятно, дело в Диме. Лёша не хочет самостоятельно решать эту проблему, хотя и понимает, что только он может предпринимать какие-то действия. Тут Арсен прав, сейчас Лёша — один из немногих, если не единственный, кого Дима попытается послушать. Или сделает вид, что слушает, не обрывая сразу грубостью. Он действительно на стадионе. Пинает туда-сюда мяч, пробегаясь до ворот и раз за разом с силой вбивая его в сетку. На взгляд Лёши, довольно бесполезное мероприятие, потому что это никак не моделирует ситуацию на поле. У Димы никогда не будет совершенно пустого пространства и возможности забить мяч в любой доступный участок ворот. А ещё Дима по амплуа защитник, и да, им тоже, определённо, имеет смысл отрабатывать удары, но точно не настолько целенаправленно. Впрочем, в Димином случае Лёша всё-таки советовал бы ему тренировать атакующие навыки усерднее. Анализируя манеру игры Димы, просматривая как-то его прошлые матчи, Лёша заметил кое-что, что беспокоило его даже во времена академии. Тогда Лёша не имел возможности сказать об этом, никто бы его просто не послушал, да и Лёша вполне мог ошибаться в своих предположениях. Опять же, не наплевать ли ему на Диму, когда нужно думать о собственном развитии. Короче говоря, Лёша видит, что Дима не защитник. Конечно, он всю жизнь играл на одной позиции, иногда, разве что, перемещаясь с центра на фланг, поэтому его умения защищать ворота довольно высоки. Но у Димы явно есть потенциал в сторону развития атаки. Он может быть и даже, наверное, должен быть полузащитником. Не таким, как в своё время Лёша, разумеется, тут у Димы никаких шансов. Просто нужно ставить его дальше от собственных ворот и давать больше свободы в действиях. Глядишь, может, ещё и забивать начнёт. — Ты тратишь время впустую, — говорит Лёша, заставляя Диму обернуться. Кажется, впервые они поменялись местами, и это Дима сейчас скорее напуган внезапным вторжением в своё личное пространство. Но он быстро собирается и фыркает чуть озлобленно. — Без твоих советов разберусь, знаешь. — Как давно ты просто лупишь по воротам без цели и попытки превратить это во что-то полезное? — Тебе какое дело? Я, может, стресс снимаю. — Я не хочу, чтобы ты убивал организм просто так. Ваши нагрузки распределены достаточно сбалансированно, чтобы никто не был вымотанным перед игрой. А ты нарушаешь этот процесс. — Слушай, отъебись просто, а. Иди, куда шёл, у меня нет настроения тебя слушать, — вздыхает Дима, отворачиваясь. Он снова ведёт мяч на средней скорости, останавливается метрах в пяти от ворот и со всей силы наносит удар. Мяч попадает в штангу с громким звонким звуком, отскакивая в другой конец поля. Дима шипит ругательства себе под нос, обвиняя во всём Лёшу. Пока тот не пришёл, всё было нормально. — Забавно, — хмыкает Лёша, скрещивая руки на груди. — У тебя потрясающие двойные стандарты. Когда я просил тебя не трогать меня, ты почему-то начинал делать это только активнее. Знаешь, теперь я хочу побыть на твоём месте. Тем более, я всё равно шёл именно сюда. — И зачем же? — Разумеется, на тебя посмотреть. Мне же время тратить больше не на что, — Лёша присаживается на передний ряд трибуны, с которой Дзюба обычно наблюдает за тренировками. Некоторое время Дима невозмутимо продолжает бить по воротам, но результат действительно ухудшается. Как минимум, Дима устаёт, и ему нужно бы отдохнуть, но он не делает этого, поскольку не может просто взять и уйти. Пока Лёша тут, он упорно продолжит делать вид, что так и было задумано. Его раздражает, что Лёша просто пришёл и уселся на трибуне. Раздражает ощущение пристального взгляда на себе. Раздражает, что они молча занимаются какой-то хернёй, хотя могли бы давно разойтись по своим делам, не выжидая, кому первому наскучит. Очередной раунд дурацкой игры на терпение, которая связывает их на протяжении десяти лет. Но Дима не привык отступать, он никогда не сдастся первым. Мяч пролетает меньше, чем в метре от Лёши, падая на одно из сидений трибуны. Лёша даже не реагирует, продолжая сидеть статуей на одном месте. — Вставай! — громко говорит ему Дима, подходя ближе. — Зачем? — Я же, по-твоему, неправильно тренируюсь. Покажи, как надо. — Время тренировки давно закончено. Я не обязан что-то делать за его пределами. — Какая же ты высокомерная сука, Миранчук! Ненавижу тебя! — Лёша только отводит взгляд в сторону. Дима готов захлебнуться своими эмоциями, он просто не понимает, как можно настолько ни на что не реагировать. Кто угодно давно ударил бы Диму за все его слова и действия, а Лёша молчит. Молчит и слушает, молчит и смотрит. — Я слышал, что тот, кто умеет, тот делает, — чуть более спокойно произносит Дима, продолжая стоять рядом. — А тот, кто не умеет, тот учит других. Ты, видимо, сам нихуя не умеешь и не можешь, раз только болтаешь. Ах, ну да, как же я забыл! — Дима ухмыляется, кивая в сторону Лёшиной травмированной ноги. Дима не надеется, что его провокация достигнет цели. Учитывая Лёшину непробиваемость, это последний жест отчаяния, на который Дима способен. Ему просто хочется высказать всё самое неприятное и сделать что-нибудь совершенно непростительное, потому что чаша терпения давно переполнена. Лёша, чёрт возьми, заслуживает к себе такого отношения. — Ты вообще не взрослеешь, — вздыхая, говорит он и встаёт на ноги. — Как был в состоянии шестнадцатилетнего, так и остался. Принеси мяч. Лёша предлагает сыграть друг против друга. Дима будет защищать ворота, Лёша атаковать. Игра закончится, если Лёша забьёт пять мячей. Он выглядит так, словно уверен в своей победе, будто ему по силам сделать это, даже не напрягаясь. Вот только у Лёши давняя тяжёлая травма, поэтому Дима на его месте так не выпендривался бы. — Сколько там лет ты на поле не выходил? — насмешливо спрашивает Дима. — Хоть помнишь, как бить по мячу нужно? В ответ ему лишь молчание и прямой взгляд. Дима, не моргая, смотрит несколько секунд, желая выиграть и эту дуэль, но быстро сдаётся. Просто начинает задумываться, точно ли его устроит победа над человеком, который хромает при быстром шаге. Победить слабого Лёшу, когда всегда мечтал обыграть его в настоящем противостоянии, разве это не жалко? Отводя взгляд, Дима твёрдо говорит себе, что нет, не жалко. Это справедливо, и он не будет сдерживаться. Он уничтожит Лёшу, показав, где его место. Не только в данный момент, а вообще. Первый мяч Дима пропускает меньше, чем за минуту. Лёша делает первый пас, легко обходит справа и сильно бьёт вперёд. Слишком легко. Но ещё легче оказывается второй мяч, ведь Лёша делает ложное движение, будто сейчас побежит в сторону, Дима реагирует на это, а Лёша остаётся стоять на месте, просто поднимая мяч чуть выше и пробивая. И Дима легко мог бы догнать этот мяч, но он настолько шокирован происходящим, что только смотрит на него. — Может, мы хотя бы побегаем? — теперь насмешка в Лёшином голосе. Дима кидает на него озлобленный взгляд, будто хочет прожечь насквозь. Это невозможно. Он проигрывает 2:0 человеку, который практически стоит на одном месте. Человеку, который физически его слабее. Человеку, в чью спину постоянно смотрел в академии до тех пор, пока его номер на футболке не отпечатывался на обратной стороне век. Проблема в том, что, несмотря на физическое состояние, Дима всегда будет слабее. Его главная слабость всегда была в этом человеке, в том, что Дима просто ничего не мог поделать с собой, когда застывал посреди поля, смотря на него. На то, как Лёша бежал, как уворачивался, как вёл мяч, как делал передачу. Для Димы замирало время в момент, когда мяч оказывался у Лёши. Время замирает и сейчас. Лёша плавный, аккуратный, осторожный. Он чувствует, где надо притормозить, потому что Дима замахнётся в желании выбить мяч из-под ноги. Он бежит быстрее него, наплевав на травму, просто потому что надо бежать. И Дима не смотрит на мяч, он смотрит на Лёшу, на его ноги, скрытые под длинными штанами, на вздымающуюся грудную клетку, на то, как Лёша сглатывает, а потом чуть приоткрывает рот, чтобы вдохнуть больше. Счёт уже 3:0. — Думаю, на этом можно закончить, — произносит Лёша немного загнанно. — Всё равно, что играть с деревом. — Чё? Ты меня деревом назвал?! — возмущается Дима, возвращаясь в реальность. — Да я просто сдерживаюсь! Ты же, блядь, немощный, мне стрёмно тебя лишний раз тронуть. Диме действительно лишний раз тронуть Лёшу кажется чем-то опасным, но отнюдь не по той причине, которую выкрикивает ему практически в спину. — Не бойся, — легко говорит Лёша, поворачиваясь. — Играй так, если бы я был твоим соперником на поле в финале какого-нибудь чемпионата. — Ты же знаешь, как я играю. Уверен, что потом встать сможешь? — Ты сначала сделай так, чтоб не смог. Он всегда был одним из самых грубых защитников, нередко использующих довольно грязные приёмы. Какие-то судьи сразу давали карточки за такое поведение, а кто-то прощал, списывая всё на особую манеру игры. В конце концов, футбол — это зрелище, а игроки, подобные Диме, повышают градус напряжения. Лёша об этом прекрасно знает, но ему всё равно. Если бы у него не было травмы, и они с Димой столкнулись на поле, то никто никого не жалел бы. Поэтому Лёша позволяет ему играть, как хочется, сам отвечая с аналогичным усердием. Чтобы впервые ударить Лёшу по ногам, Диме приходится отключить в себе все чувства, представить, что перед ним всего лишь какой-то игрок, вспомнить, как сильно Лёша его раздражает. Он стискивает зубы и ударяет по голени, на которой нет никакой защиты. И пусть Лёша зажмуривается, но Дима отбирает мяч, пока противник в замешательстве. Лёша идёт в отбор, Дима отталкивает его, локтем попадая по рёбрам. Они играли так в академии на тренировках. Когда Дима оказывался в команде против Лёши, он старался победить его любой ценой. Нередко потом выслушивал от тренеров, что нельзя быть настолько агрессивным, на поле ему подобное поведение не простят, а сразу покажут красную. Дима научился играть грубо, но так, чтобы не замечали. Стал внимательнее, хитрее. И пару раз у него получалось добиться того, чтобы Лёша упал и попросил на какое-то время уйти с поля. Тогда Дима чувствовал краткое удовлетворение от победы, но быстро вспоминал, что это всего лишь тренировка. Ему хотелось победить Лёшу иначе. — Ходить-то будешь? — спросил однажды Дима, видя, как Лёша прикладывает к ушибленной ноге лёд. Лёша отвечал молчанием, только глаза поднимал. В них был такой шторм эмоций, что Диму с головой накрывало чувством презрения к себе. Он знал, что Лёша его ненавидит, и тоже начинал ненавидеть себя, не понимая, как мог вообще поступить так с собственным одноклубником. Ему бы извиниться, сказать, что перестарался, но откуда-то всплывала гордость, не дававшая раскрыть рта. Да и Лёша ничего не говорил, хотя имел полное право наорать, обозвать, заявить, что в команде видеть Диму не хочет. Мог и тренерам пожаловаться, чтобы внимание обратили. У Лёши и сейчас в глазах шторм, когда Дима сталкивается с ним взглядом. Вот только ноги уже не остановить, он влетает коленом в колено, поздно осознавая, что это та самая травмированная левая нога. У Лёши на мгновение темнеет перед глазами, больно настолько, что хочется заорать, и на ногах держаться нет сил. Он падает на газон, ударяясь ещё и спиной, сбивая дыхание окончательно. Он чувствует себя в том моменте, на поле посреди матча с «Динамо», когда вокруг давно идёт драка, кто-то кричит, кто-то кого-то пытается оттащить от соперника. Судья свистит пронзительно не в силах остановить безумие ярости. А над Лёшей стоит он, тоже защитник. Наступает шипами на колено, с силой, до хруста, потому что всё это время только и думал о том, чтобы отомстить за то, в чём Лёша даже не был виноват. Просто, потому что: — Я ненавижу таких, как ты. В тот момент Лёше захотелось умереть. — Прости... Я... Боже, я не хотел так, — слышит он Диму теперь, распахивая глаза. — Не трогай меня! — Дима замирает от крика, оставаясь с протянутой в сторону Лёши рукой. Этот крик могла бы услышать вся база, весь офис, даже люди на соседних улицах, вероятно. «Не трогай меня», — несколько раз отдаётся у Димы в голове набатом, не давая пошевелиться. Он впервые видит такую боль. Не понимает, правда ли, спустя столько лет, может быть всё ещё настолько больно от старой травмы. Дима не знает, что душевная боль может усилить физическую, а у Лёши сейчас перед глазами стоит совсем другой человек, который вместо протянутой руки поднимает ногу и шипами разрывает кожу, резким ударом ломает кость и своими словами раздавливает сердце в кровавую кашу. — Лёш... — шёпотом, почти не шевеля губами, испуганно произносит Дима, бессильно опускаясь на колени перед ним. Страшно. До ступора страшно не понимать, что происходит. Но страшнее становится, когда Дима видит слёзы. Слёзы от боли, про которую Дима ничего не знает, которую никогда не чувствовал, а самое главное, никогда и не думал, что Лёша может её испытывать. Потому что Лёша для Димы всегда был почти безэмоциональным, закрытым, мрачным, высокомерным. Он не реагировал на словесные провокации, на действия отвечал холодным взглядом. К нему просто невозможно было подступиться. Но он бессильно плачет и выглядит совершенно беззащитным. Это совсем не та победа, которую Дима хотел получить. Он готов проклинать себя до конца жизни за мысли о том, чтобы увидеть побеждённого, раздавленного Лёшу. Потому что это не победа, это сокрушительное поражение для них обоих. И вряд ли теперь хоть что-то решит эту проблему. — Лёш, послушай, — тихо и быстро произносит Дима, осторожно подбираясь ближе. — Я не знаю, о чём ты сейчас думаешь, но это не происходит с тобой, поверь. Ничего этого больше нет. Я никогда, слышишь, никогда не хотел сделать тебе больно. Я не ненавижу тебя. Лёша чувствует прикосновение к своим рукам, что-то тёплое в районе запястий, поднимающееся к плечам. Он не может сфокусировать взгляд на человеке перед собой, но начинает догадываться, что он совсем не на поле посреди важной игры, что перед ним не стоит тот игрок. — Я не ненавижу тебя, — врезается в мозг, и Лёша понимает, что эти слова никогда не могли принадлежать ему. Дима не знает, почему, но он обнимает Лёшу, обхватывая за плечи. Надо донести до него, что никакой опасности рядом нет, что всё это было лишь в его голове, а здесь, рядом, только Дима, который не желает плохого. И Дима продолжает тихо нашёптывать всё, что приходит в голову, надеясь, что его услышат. Однако Лёша продолжает неподвижно сидеть, заставляя Диму обречённо вздохнуть и со стоном ткнуться ему носом в щёку. — Я прошу тебя, пожалуйста, — это всё, на что хватает Диму. — Что ты делаешь... — медленно выговаривает Лёша, которого словно током прошибает от спонтанного жеста. Такого удивительно знакомого, привычного, но почему-то со стороны Димы. Тот знать не знает, что это давно для Лёши символ поддержки: «Люблю тебя больше всего на свете». Дима просто случайно попал в точку, сделав именно то, что смогло вернуть Лёшу обратно. Даже его невыносимая боль в ноге отходит на задний план, практически исчезая. Тем не менее, именно она не даёт Лёше быстро подняться с травы, чтобы уйти, постаравшись навсегда забыть этот момент. Приходится продолжать сидеть молча, до сих пор чувствуя Димины объятия и его нос у щеки. Ужасно. Это худшее, что могло произойти с Лёшей. Мало того, что Дима своими глазами видел его самую большую проблему, так ещё и вынужден был успокаивать. — Ты выиграл, — говорит Лёша. — Мне это не нужно. — Нет уж, наслаждайся тем, что имеешь. — Я не тот, кто сделал это с тобой в прошлый раз, — Дима нервно облизывает губы прежде, чем продолжить. — Вообще всё, что я делал, это не из-за ненависти к тебе. Я никогда тебя не ненавидел. — А из-за чего же? Дима снова, как и всегда, теряется под его взглядом. Тонет в тёмных глазах, в которых сейчас ни одной чёткой эмоции, кроме бесконечного чувства усталости. Лёша действительно устал от всего, в том числе и от Димы. — Я... просто не умею разговаривать, — Лёша чуть хмурится, не понимая, что Дима пытается ему донести. — Именно с тобой... я не знаю. У меня не получается. «Я не могу ничего сказать, когда ты смотришь на меня. Я не могу даже приблизиться к тебе, чтобы ты обратил на меня внимание. Ты всегда был так далеко, а я хотел, чтобы ты хоть раз обернулся. Я вёл себя, как полный идиот, не понимая, что только всё порчу. У меня в голове каша, когда я пытаюсь как-то объяснить, что чувствую, и ты своим существованием нихрена не помогаешь. Боже, зачем я вообще однажды решил с тобой подружиться? Но нет, я не хочу, чтобы ты исчезал из моей жизни. Я хочу стать частью твоей жизни. И не так, как раньше». — Тогда до тех пор, пока не научишься, не подходи ко мне, — с трудом, но у Лёши получается подняться. Впрочем, даже если бы стало очень больно, он всё равно стиснул бы зубы и встал, чтобы уйти. Он не хочет больше находиться рядом с Димой, потому что это тоже невероятно сложно. Дима падает на траву, раскинув руки в стороны и закрыв глаза.