Сентябрь 2018-го
Никогда-никогда не возвращаться в детдом. Ни в то место, ни к тем людям, ни в ту жизнь. Антон хранил и продолжает хранить в себе эту установку уже больше десяти лет. Кто-то скажет, что он плохой человек, и это будет совершенной правдой даже в отрыве от тех поступков, которые Антон совершал в юности. С другой стороны, а кто был хорошим подростком? Подросток — это всегда неуправляемая концентрация бьющих в голову гормонов, прорывающаяся в том или ином виде. Некоторые красят себе волосы во все цвета радуги, другие тайно от родителей набивают тату и курят за школой, ходят на тусовки с большим количеством алкоголя и людей на пару-тройку лет старше себя, потому что это всеобщий признак крутости. Другие выбирают более жестокий путь, формируя банды и начиная шататься по району в поисках драк. Это тоже круто и кажется так по-взрослому. Однако Антон считает себя плохим человеком не только за старые деяния, но и за то, как легко и быстро отрёкся от собственного прошлого. Мрачного, страшного, такого, о каком не расскажешь любому приятелю даже по-пьяни. Саша, например, не знает. Вероятно, догадывается, что общая фраза про тяжёлую детдомовскую юность включает в себя разного рода неприятные вещи, однако вряд ли думает, что Антон без зазрения совести бил людей до потери сознания, втыкал им в руку вилку и поджигал чужие гаражи. Вот только в прошлом Антона были не только моменты жестокости и насилия, а люди, которые ничего плохого ему не сделали и даже старались поддерживать. Стоило Антону выйти за территорию детдома, он тут же применил своё правило и на этих людей. Вычеркнул из памяти, оборвал все связи и никогда в жизни больше не хотел о них ничего слышать. Они неразрывно связывали его с тем, о чём нужно было всеми силами забыть, а значит, не заслуживали места в сердце. Впрочем, в сердце Антона места вообще мало. Но Лёшино предложение встретиться с какой-то частью этих людей, например, с Колькой, некогда лучшим другом, заставляет задуматься. Антон готов был сходу отрезать своим «нет», но Лёша... Для Лёши это важно. Для него Колька не переставал быть близким другом, пусть несколько лет они совершенно не могли связаться. Его место в Лёшиной жизни никто так и не занял. У Лёши вообще нет друзей. Конечно, он только рад встретиться с кем-то, к кому до сих пор питает тёплые чувства. Зачем тащить с собой Антона, правда? Есть такое выражение в психологии — «закрыть гештальт». Возможно, данная ситуация как раз такой случай, неожиданно представившийся Антону. Возможно, стоит им воспользоваться. А вдруг действительно в какой-то степени станет легче? Ведь всё это время Антон не то чтобы очень хорошо справлялся, просто прокручивая в голове, что ему никогда-никогда не стоит даже вспоминать про детдом. Это место всё равно находило его. Во снах ли, в совершенно случайных вещах, заставлявших вспыхивать неприятными флешбеками. Те же серые стены, которых Антон шугается, как огня, но которых в любом учреждении или квартире велик шанс найти. Конечно, он не знает, чем ему поможет просто встреча с кем-то из прошлого. Почему бы просто не попытаться, верно? Не попробуешь — не узнаешь, как говорится. Но для начала Антон решает проконсультироваться с Сашей — единственным человеком, который всерьёз воспримет подобные вопросы. — Давай определимся, ты с этими людьми из прошлого хочешь встретиться ради Лёши или ради себя? — спрашивает Саша, поглаживая волосы Антона. — В первую очередь, ради Лёши. Потом ради себя. Я не знаю, нужно ли мне самому это. — Хорошо. Тогда ты должен понять, готов ли ты к тому, что тебе придётся узнать, что с ними случилось за эти десять лет. Уверен ли ты, что хочешь знать, как они жили? Сможешь ли ты сам ответить на подобные вопросы? — Если они спросят меня, чем я занимался десять лет... — задумывается Антон. — Учитывай, что рядом будет Лёша. Возможно, раз он немного общался с ними, он что-то про тебя рассказывал, поэтому они могут что-то знать. Если соврёшь, то будет глупо. — Не думаю, что Лёша кому-то мог бы растрепать, на кого и как я работал, — тем не менее, в голосе Антона явное беспокойство. — Лёше самому неприятно знать, чем я занимался по жизни. О таком лучше молчать, а не гордиться. На самом деле, ничего ужасающего в прошлых двух работах Антона нет. Вероятно, этим даже вполне можно хвастаться, потому что многие люди мечтают работать среди тех людей, с которыми Антон провёл большую часть из этих десяти лет. Единственное, теперь ничего не осталось. Антон просто бухгалтер в футбольном клубе, непримечательный человек, власть которого распространяется на Сашу да пару престарелых бухгалтерш, не прислушивающихся к его советам. И тем не менее, Саша прав. Подобные вопросы, особенно если будут заданы неожиданно, смогут легко сбить с толку. Главное вдруг не растеряться, чтобы не дать повод сомнениям и домыслам. С другой-то стороны, разве Антона волнует, что о нём подумают другие люди? Практически посторонние уже. К тому же, он явно не намерен продолжать с ними общение после этого вечера. Точно нет. Даже ради Лёши. — Почему я так переживаю? — спрашивает у самого себя Антон, но смотрит на Сашу, как будто тому известно. — Если переживаешь, значит, есть повод, — пожимает плечами он. — Постарайся убедить себя, что этого повода нет. Ты же очень хорош в самоубеждении. Саша, наверное, смог бы помочь лучше и конкретнее, однако его знаний не хватает, а Антон всё ещё не собирается их увеличивать. Ему кажется, он умрёт скорее, чем позволит разочарованию промелькнуть в Сашиных глазах. Саша для него слишком дорог, и Антон не хочет его терять. Он и так делал ему больно очень часто, поэтому просто не имеет права ранить своими рассказами о прошлом. Если Саша узнает, что Антон не только сейчас, но и всю жизнь, был плохим человеком, то вряд ли останется с ним так же близок. Тяжело продолжать относиться доброжелательно к тем, кто, оказывается, никогда ничем хорошим не отличался и точно не поменяется. — И звони мне, если что, — говорит Саша, проводя ладонью по плечу, спускаясь на локоть Антона. — Будешь чувствовать себя плохо, приезжай. — Посмотрим. Саша чуть недовольно хмурится, как бы напоминая, что ради Антона он готов даже встать посреди ночи. Он отодвинет в сторону все свои дела, приедет по первому зову, лишь бы помочь. Антон это знает, а потому ещё более не уверен, стоит ли Сашу беспокоить в том случае, если встреча действительно выдастся ужасной.***
Пусть он плохо спал последние два дня до назначенного, пусть постоянно переживал и накручивал себя, пусть даже Лёша несколько раз уточнил, что если Антон совсем не хочет, то не обязан. Он легко объяснит Кольке, что Антон очень занятой человек, поэтому, к сожалению, не смог приехать. Ничего из этого не повлияло на окончательное решение Антона собраться, привести себя в порядок и зайти в небольшой зал кафе, который забронировали старые знакомые. Их... шестеро? Не считая Антона с Лёшей, только пришедших, их действительно всего лишь шесть человек. Возможно, придёт кто-то ещё? Странное беспокойное чувство сжимает в груди, но Антон, бросив короткий взгляд на брата, чуть приподнимает голову вверх и старается изобразить на лице приветливую улыбку. К нему подходит девушка, вернее, с виду уже женщина. Ниже его на полголовы, она выглядит так взволнованно, но крепко сжимает в объятиях, прислоняясь щекой к плечу. Потом тоже повторяет с Лёшей. Антон едва узнаёт в ней Таньку, когда-то возлюбленную Кольки. А вот и он сам, пополнел, но до сих пор носит очки, выглядящие один в один теми же, за которые его постоянно дразнили в детдоме. Остальных четырёх человек Антон совершенно не может вспомнить с первого взгляда. — Здарова, Тох, — протягивает ему руку долговязый парень в тонком бадлоне. — Что, не признал, что ли? — Женя? — предполагает Антон. Да, Женя. Их бывший одноклассник. Сидел через ряд, часто общался с Колькой, очень интересовался географией. Рядом с ним Лена. Она жила в одной комнате с Танькой, несколько раз приходила на Лёшины игры за детдомовскую команду, вроде бы, он ей даже нравился до тех пор, пока однажды на отремонтированной стене не написали, что у Лёши несколько иные предпочтения. Лена быстро пропала с горизонта, не желая испортить свою какую-никакую репутацию сплетнями о том, что сохнет по какому-то гею. Далее — Юля, кажется. Антон помнит её, как одну из подруг Оксаны. Юля всегда была той самой «страшненькой подружкой», которую держат рядом, чтобы выгоднее выделяться на её фоне. С тех пор Юля сильно изменилась. Покрасилась в блондинку, увеличила губы, сделала брови, добилась идеальной фигуры с тонкой талией и плавными формами бёдер. Из всех присутствующих она будто бы меньше всего заинтересована во встрече. Сидит, положив ногу на ногу, стучит длинными ногтями по экрану телефона, общаясь с кем-то другим. Последний, с кем Антон обменивается рукопожатием, Слава. Он вместе с Лёшей занимался футболом, только для него это было всего лишь хобби, а не смыслом жизни. Слава ушёл из команды за пару месяцев до того, как Лёшу в ней начали притеснять всё из-за той же идиотской надписи на стене. — Так странно, — произносит Танька. — Вы как будто вообще не изменились. — Ага, Тох, реально, выглядишь на те же шестнадцать, — со смешком уточняет Женя. — Чё, может, за встречу выпьем, наконец? Лёша спрашивает, есть ли что-то безалкогольное, пока Женя строит кислое лицо. Видимо, он устал ждать, когда все соберутся, чтобы поднять бокалы. Юля, не дожидаясь остальных, опрокидывает бокал вина залпом, после чего тянет руку к бутылке на краю стола, чтобы сразу налить себе второй. После второго тоста, произнесённого Колькой, за столом постепенно начинают зарождаться разговоры о том, кто чего достиг, добился, как изменился после выпуска. Оказывается, практически все не общались эти десять лет друг с другом, и Антону от этого понимания становится чуть спокойнее. Хотя бы не он один постарался забыть про детдомовское прошлое и отстраниться от людей в нём. Говорить начинает Женя, самый болтливый сегодня, да ещё и с быстро развязывающимся от алкоголя языком. Его увлечение географией не пропало зря — Женя стал геологом, и вот только пару недель назад как вернулся из экспедиции на Таймыр. Антон даже не знает, где это, но догадывается, что у чёрта на рогах, возможно, на Крайнем Севере. Женя, не заботясь о том, понимают ли другие люди его или нет, начинает заполошно рассказывать про другие экспедиции и связанные с ними забавные, на его взгляд, истории. Про то, как у них заносило палатки снегом, как какие-то стажёры не выдерживали подъёмов в горы и просились вернуть их обратно, как однажды Женя решил, что его укусил малярийный комар. Тяжело быть геологом, но Женя счастлив, как никто другой. — Правда, пить стал постоянно, — тут же сообщает Женя, попутно промачивая горло новой порцией алкоголя. — Ну, а что поделать. Иногда сидишь из-за какой-нибудь блядской метели, не высовываясь неделями, заняться вообще нечем. Остаётся только пить да в карты играть. Кстати, Тох, мне кажется, я уже лучше тебя точно умею. Одним из самых бесполезных умений Антона, которым он славился на весь детдом, была его игра в карты. То ли Антону просто несказанно везло, то ли у него имелись в голове какие-то стратегии, то ли он играл всегда нечестно, но ловко, суть всё в том же — Антон побеждал. На любой спонтанной детдомовской тусовке всегда кто-то рано или поздно доставал карты, и тогда, под громкие возгласы, к партии присоединялся Антон. Можно этим гордиться или нет, но на него даже ставили деньги, тем самым, обязывая выиграть любой ценой. — Я уверен, ты никогда честно не играл, — продолжает Женя, указывая на Антона пальцем. — Между прочим, тысяч десять я из-за тебя просрал. А по тем временам, это чуть ли не все накопления за жизнь. Но похуй, было и было. Сейчас мне эти десять тысяч как пять копеек. У нас, геологов, за одну экспедицию можно полторы сотни поднять. — Надо было тоже в геологи идти, — хмыкает задумчиво Слава. Он самый молчаливый за столом, только смотрит на говорящих, никак не проявляя участия. Юля, впрочем, тоже, но от неё изначально как будто не ожидалось энтузиазма. Слава считает, что ничего в жизни не добился. Закончил институт, как и все, лишь бы в армию не забрали, потом ему диплом ни разу не пригодился. Какое-то время Слава пытался работать на себя, занимался перепродажами в интернете, но дело не пошло. Встал на биржу, получал пособие по безработице. Постоянно искал свободные вакансии, рассылая не особо примечательное резюме по всем более-менее подходящим конторам. Наконец, его пригласили на собеседование в небольшой магазин в качестве мерчендайзера. Звучит красиво, а по сути Слава по восемь часов шатается по залу, перекладывая продукты с полки на полку за посетителями, постоянно разбрасывающими их не там, где нужно. Зарабатывает Слава мало. Живёт на съёмной квартире, потому что ни в какие кредиты влезать не рискнёт никогда, иногда вместе с коллегами выбирается за город на праздники. Слава одинок, грустен, постоянно сетует на судьбу, но сохранил одно увлечение из прошлого. Его до сих пор интересует футбол, и он даже подключил себе два платных канала, чтобы было, чем заняться на выходных. Собственно, Слава больше всех присутствующих осведомлён о Лёшиной карьере и теперь зачем-то с тёплой грустью вздыхает, что у Лёши ничего не вышло. — Я следил за тобой, все игры смотрел, — произносит Слава, подперев щёку кулаком. — Матч этот с «Динамо»... Я ж помню, что это твой прощальный должен был быть, включил с таким приподнятым настроением. Мол, ну, сейчас гляну, как мой товарищ всех... — Слав, не мог бы ты не продолжать? — просит Лёша. — Не к столу как-то. Не то чтобы они очень радостно сидели, чтобы Славины воспоминания могли испортить атмосферу. Но увеличивать градус тоски точно не стоит, да и Лёша совсем не хочет ещё раз погружаться мыслями в тот день, сломавший ему карьеру. — А что тогда случилось? — заинтересовывается Женя. — Я просто за этими вашими пинаниями мяча не слежу совершенно. У нас в экспедициях туалет — это подарок, какой уж там телик или связь. — Да, Лёха вышел прощальный матч сыграть, его за границу продавали, а какой-то пидор из «Динамо» во время драки ему колено сломал. И всё. Вся карьера псу под хвост. М-да, меня тогда чуть удар не хватил, как я это увидел. Нет, правда, вот тут заболело сильно, — Слава прикладывает ладонь к груди. — Долго не отпускало, я даже скорую вызвал. И что вы думаете? Микроинфаркт! Несколько взглядов, даже Юлин, переводятся на Лёшу. Тот поджимает губы, отворачиваясь, и чувствует ладонь брата на своём бедре. Антон сжимает незаметно, а сам прожигает раздражённо Славу. Его же по-человечески попросили заткнуться и не продолжать, нет, нужно было всё равно вытащить подробности наружу. — Лёш, ты обиделся, что ли? — смотря на него, вдруг спрашивает Колька. — Да, Слава же не говорит, что ты в его инфаркте виноват. — Ещё бы он, блядь, сказал, — сквозь зубы произносит Антон. — Ну и что тут такого? У Лёши же всё равно жизнь под откос не пошла после этого. Выздоровел, оправился, вон, сейчас команду тренирует. Только Лёша до сих пор хромает иногда при быстрой ходьбе, и избавиться от этого ему не помогают даже постоянные физические нагрузки. Да, тренирует команду, но там от команды одно название, непонятно, для каких целей, помимо удовлетворения личных хотелок Кокорина, они существуют. И это не упоминая психологические травмы, до сих пор остающиеся в Лёшиной голове. Разумеется, по сравнению с тем же Славой, жаловаться как будто не на что, но жизнь лучше всё равно не становится. — А ты чем занимаешься, Тох? — интересуется Женя. — Мы на выпуске, кстати, думали над этим. Я ставил, что ты по криминалу загремишь куда-нибудь. — Я был уверен, что ты вверх пойдёшь, — говорит Колька. — Начнёшь во всяких важных кругах вертеться, грести деньги лопатой. Ты ж из нас всех самый целеустремлённый был, всегда знал себе цену. Мы, вот, с Лёшей встречались где-то лет пять-шесть назад в первый раз после выпуска, так он ничего про тебя не рассказал, прикинь! Мол, ну, чем-то да занимается. Антон несколько секунд смотрит на Лёшу, как бы благодаря, что никому ничего не растрепал. Впрочем, пять-шесть лет назад Лёша не особенно горел желанием общаться с Антоном и знать, чем он живёт. Они существовали отдельно друг от друга, практически словно чужие люди, строя каждый свою жизнь. Лёша осуждал деяния и выборы Антона, о которых так или иначе узнавал, а Антон просто раздражался от одного разговора с братом, совсем его не понимающего. — Я просто бухгалтер в том же клубе, где Лёша работает, — легко озвучивает заученную фразу Антон. — Что, десять лет бухгалтер? — удивлённо спрашивает Лена. Другие тоже озадачены, только Танька единственная, кто с тёплой улыбкой воспринимает информацию. Кажется, они и правда ждали от Антона чего-то грандиозного. Вот только даже если оно и было, он никогда не признается. — Ну да. В разных местах считал то одни, то другие деньги, — расплывчато отвечает Антон, разводя руками. — Это Лёша у нас стал богатым и знаменитым, — кладёт руку на спину брата, проводя вниз до середины лопаток, намекая, чтобы вёл себя непринуждённо. Лёша слишком честный и на любую ложь реагирует довольно очевидно. Не хватало, чтобы из-за него кто-то задался ненужными вопросами. Юля откидывает вдруг телефон на стол, привлекая к себе внимание. Она упирается острым взглядом в Антона, приподнимая бровь в недоумении. — Вот чем ты меня всегда раздражал, так этим своим ебучим актёрством, — произносит ядовито. — Мы все тут знаем, по чьей прихоти вы с братом ушли из детдома на год раньше. И думаешь, я серьёзно поверю, что такой человек никак вам в жизни не помог? Что Лёшу не он в футбол пристроил? Или что ты всю жизнь был просто бухгалтером? — Юль, это не всегда так работает, — неожиданно встаёт на защиту близнецов Танька, пытаясь успокоить девушку, пока та не перегнула палку. — Это всегда так работает, — уверенно произносит она, тем не менее. — Не понимаю, в чём претензия, — хмурится задумчиво Антон. — Ох, не претензия. Скорее, крик души от того, насколько меня это всё бесит. Тебе как вообще, нормально спится? Ничего не мучает? Ну, ещё бы! Чтоб такую бессердечную, бездушную суку, как ты, хоть что-то беспокоило? — Юля громко смеётся. — Сидишь тут, втираешь нам, будто самый обычный. Будто у тебя тоже кредиты, зарплата в копейки и тебя волнует, как прокормить семью. — Юля, прекрати, — просит Танька. — Зачем лезть в чужую жизнь? Мы ничего про Антона не знаем, а даже если бы и знали, что с того? Можно подумать, ты сильно лучше. — Нет, точно не лучше, — Юля хмыкает, перекладывая ногу на ногу. Она снова отпивает залпом из бокала. — Просто не строю из себя не пойми что, в отличие от этого. Кивнув в сторону Антона, она ловит его тёмный взгляд, понимая, что попала в точку. После этого язык у Юли развязывается вовсе, и она рассказывает, пока не перебили, что за десять лет умудрилась побывать в тех самых кругах, в каких, вероятно, следовало быть и Антону, учитывая его знакомства. Выпустившись из детдома, Юля решила попробовать поступить в университет, но не смогла, как и в колледж чуть позже. Тогда, не имея других вариантов, Юля пошла работать в бар стриптизёршей. Дабы доказать самой себе, что может быть лучше звания «страшненькой подружки», а ещё просто заработать приличную сумму денег, не прилагая особых усилий. В баре Юля понравилась одному мужчине, оказавшемуся довольно видным бизнесменом. У них завязалось что-то среднее между настоящим романом и просто сексом без обязательств. Вскоре от этого бизнесмена Юля родила ребёнка, который оказался никому из них особо не нужным. Ребёнка Юля сдала в детдом, бизнесмен вдруг ушёл из её жизни, как и большая часть высшего общества, в которое, благодаря ему, она вступила. Однако не без помощи своих новых друзей Юля вскоре познакомилась с другим обеспеченным мужчиной, но их отношения долго не продлились. От них у Юли остался ещё один ребёнок, которого она также решила оставить детдому, и внушительная сумма денег. Её Юля рассчитывала потратить на себя, но пришлось вложиться в свою неожиданно возникшую на горизонте старую подругу, а именно Оксану. — Давайте вернёмся к моему вопросу. Ну, что, Антош, хорошо тебе спится? Совесть не мучает? А ведь Оксанка такой стала из-за тебя. — Из-за меня? Ты вообще слышишь, что несёшь? — с усмешкой произносит Антон. — Я к Оксане со времён выпуска Влада никакого отношения не имею. Да и с хрена ли меня должна беспокоить её судьба? — Правда? А Оксанка на весь детдом трепала, что ты ей обещал хорошую жизнь. У тебя же вдруг богатый покровитель появился, разве ты не должен был заодно позаботиться о своей девушке? — Когда это Оксана была моей девушкой? — Когда она с тобой тайком от Влада спала, разве нет? Ну и потом, когда он свалил. — Когда он свалил, Оксана пошла трахаться с кем-то, кто занял его место. И, заметь, меня там даже рядом не было. Весь детдом знал, что после ухода Влада я опустился на уровень дна. Окей, не спорю, когда у меня появился, как ты говоришь, покровитель, Оксана про меня вдруг вспомнила. Но с чего бы я обязан ей помогать? Она мне ни хрена хорошего не сделала, а как почувствовала выгоду, так сразу прибежала. Ещё и прокляла меня напоследок. — У меня с Оксанкой, знаешь, тоже не очень-то хорошая дружба была. Вечно быть на вторых ролях, выгораживая её, как тебе? А я так всю жизнь и за бесплатно. Но почему-то, когда ей помощь потребовалась, я деньги на её лечение выложила. И, удивительно, но кому из присутствующих ещё Оксанка была дорога? Да, никому! И всё же, что Колька с Танькой, что Женя, что Слава, да даже брат твой — все решили поучаствовать. Антон вопросительно смотрит на Лёшу. Тот никогда не рассказывал, что помогал в чём-то Оксане. Он, впрочем, также не поставил Антона в известность, что общается с кем-то из детдома, что вообще каким-то образом нашёл их. Интересно получается. И сколько ещё Антон может не знать? — Окей, и что ты хочешь? — вздыхая, произносит Антон, возвращая внимание к Юле. — Чтобы я Оксане деньги скинул? Диктуй номер, отдам ей хоть всю зарплату. — На том свете деньги не требуются, — удовлетворённо заканчивает Юля, откровенно наслаждаясь промелькнувшей на лице Антона растерянности. — Господи, — Танька прикрывает глаза. — Юль, мы же договаривались, что не будем упоминать об этом, разве нет? — А с чего вдруг надо молчать? Я, между прочим, пришла сюда только для того, чтобы в лицо вот этому посмотреть. Что, Антош, не ожидал? А Оксанка из-за тебя умерла. — Когда? — спрашивает Антон. — Два года назад. Хоть бы на могилу приехал однажды. Вон, брат твой, как и все мы, почему-то не брезгует, ездит. Это у тебя постоянно дела какие-то. В самом деле, в жизни Антона Оксана никогда не занимала важного места. То, что у них когда-то было, не вписывалось в понятие отношений, ведь Антон к Оксане не чувствовал ничего, кроме того же простого желания, как и практически любой другой воспитанник мужского пола. После того, как Оксана предала Антона, сдав его Владу и, вероятно, даже наговорив того, чего никогда не было, Антон навсегда вычеркнул её из памяти. Да, Юля права, Оксана действительно пыталась восстановить с Антоном общение, узнав, почему тот покинет детдом раньше времени, но Антон довольно грубо отверг её, за что получил сочащееся ненавистью проклятие в спину. Ему не за что испытывать муки совести. Он просто по определению не может быть виноват в том, что два года назад Оксана умерла, ведь с момента своего выпуска никак с ней не пересекался. Вряд ли тот его отказ сломал ей жизнь. Но почему-то Антону неприятно, ему будто выстрелили в спину этим обвинением в чужой смерти. Есть в этом его влияние или нет, но ярлык повешен. Судя по тому, что никто, кроме Таньки, с Юлей не спорит, все уверены в виновности Антона. Даже Лёша. — Прости, — тихо говорит он. — Я должен был рассказать, да? Но я же знал, что тебя это не волнует. — И что с ней случилось? — интересуется Антон. — Жизнь её помотала, — просто отвечает Юля, медленно опустошая бокал. — После выпуска вдруг поняла, что за стенами детдома у неё никакого статуса и значимости нет. Связалась с бандитами этими вашими, остатками от Влада. Не знаю, может, и до него опять добралась, она не рассказывала. В общем, парень у неё был какой-то криминальный. Его грохнул кто-то, потом начали искать тех, кто к нему близок. Оксанку нашли тоже, — сожалеющая улыбка подёргивает губы Юли. — Хочешь знать, что с ней делали? — Догадываюсь. — Удивительно, три месяца измывались, а она даже жива осталась. Хотя и со знатно поехавшей крышей. Чёрт его знает, что там потом было, она нихрена не помнила. Просто оказалась в один момент на улице с каким-то обоссанным отбросом. Начала спиваться, колоться, всё по классике херовой жизни. Он помер от передоза, а Оксанку вдруг шибануло, что всё идёт куда-то не туда. И вот она стоит на пороге моего дома. Жалкая, некрасивая, припадочная, с кучей болячек от СПИДа до сифилиса. Уж мне-то на неё плевать было, я даже, клянусь, в какой-то момент так обрадовалась, что её жизнь наказала, пока не поняла, что за этим стоит. На тот момент Колька, бывший инициатором всех этих попыток найти бывших детдомовцев, уже связался с Юлей, пусть их встреча и кончилась всего лишь обменом номерами на всякий случай. Случай представился. Юля попросила Кольку и других включиться. Надежды на спасение Оксаны было мало, но они всё равно пытались, боролись вместе с ней, навещали, вкладывались в лечение, всячески поддерживали то разговорами, то ещё чем. На удивление, активнее всего вписался Лёша, хотя Оксана для него была никем. Для Антона, впрочем, совсем не удивительно. Лёша действительно мать Тереза с повышенным чувством справедливости. Естественно, что он был готов сделать для Оксаны всё, что угодно, пусть у самого имелось не так много средств. — Так странно получилось, что мы её за день до смерти все навестили снова, — вдруг произносит Колька. — Она прощения у всех просила. Даже у тех, с кем не контактировала. Перед Лёшей вообще разрыдалась. — Из-за тебя, между прочим, — добавляет Юля, смотря на Антона. — Ей очень хотелось увидеть тебя, поэтому она каждый раз спрашивала у Лёши, не можешь ли ты прийти хотя бы раз. Ей хотелось извиниться. А ты не то что не пришёл, ты даже знать не хотел ничего, оказывается. Умирать с нерешённым делом, наверное, очень больно. — И чем бы я ей помог? Своим присутствием? — резко спрашивает Антон, комкая в руке салфетку. — Хотя бы. Ну, а ещё, знаешь, достаточно было всего лишь тогда, десять лет назад, не обнадёживать её и не кидать потом. — Да не обнадёживал я её! То, что она сама себе выдумала, не мои, блядь, проблемы, в конце концов. За столом повисает тяжёлое молчание. Юля залпом опрокидывает остатки вина в бокале, Женя в этом её поддерживает, тоже тихо выпивая свою порцию, и тут же тянется к следующей. Слава выглядит озадаченным, тогда как Лёша чувствует себя просто отвратительно, словно его придавили камнем. Ему кажется, что во всём виноват он, когда ничего не рассказал Антону. Конечно, надеяться на то, что он бы проявил милосердие и навестил Оксану, глупо, но Лёша мог хотя бы попытаться. Впрочем, недавно, когда Лёша заговорил о Кольке, Антон даже не вспомнил, кто это, что достаточно показательно. Сам же Антон думает, стоит ли прямо сейчас уйти. Находиться здесь невыносимее, чем он думал. Зачем только согласился прийти, будто не знал, что вполне способен услышать подобные истории? — А почему нас восемь, кстати? — сам же нарушает тишину. — Больше собирать некого, — пожимает плечами Слава. — Прикинь, из всего выпуска только мы и остались. — Остальные, надо понимать, как и Оксана? — Кто умер, да. Кто сидит. Кто-то просто пропал хрен пойми где, не найдёшь. Дай бог, хоть жив. — Из банды вашей почти всех убили, — тихо произносит Лена. — Значит, они собрались? — удивляется Антон. Не думал, что у Влада действительно получится обратно вернуть всех. Более того, Антон надеялся, что они перестанут быть бандой, а займутся чем-то более презентабельным. Может, общее дело какое начнут. Но нет, то, что у них в крови, ничем не вытравить. Получается, ему повезло даже, что не застал выпуск. Неизвестно, где бы сам сейчас был. — А кого не убили, известно? — Да только Влада. Но с ним непонятно. То ли всё же убили, то ли сидит. По мне, так сидит, — говорит Колька. — Не слышал про разборки ОПГ у Черкизона? — Как-то не интересовался. — Вот Влад там был. Вроде только его живым и удалось взять. Оксану постигла тяжёлая судьба, закончившаяся медленной смертью в больнице. Влад решил выбрать криминальный путь, вдохновившись историями из 90-х про то, как люди строили бизнес, но итог всё равно одинаков. Влад сидит или был убит при очередной разборке. То, что когда-то было детдомовской бандой, превратилось в группировку, из которой никто не выжил. И это не считая историй о тех, кого сейчас нет за столом. Антон не хотел этого знать. По той ли причине, что слишком неприятно? Или он иррационально чувствует вину за то, что сам почему-то жив и даже относительно неплохо устроился? Впрочем, его судьбу тоже нельзя однозначно назвать заманчивой. Если бы Антону предложили повторить свой путь заново, он бы точно не согласился. Никогда. Он не хочет снова и снова проживать потери дорогих сердцу людей, однако даже сейчас продолжает это делать. Практически все, кого Антон когда-то любил, мертвы. Более того, не по своей воле. Может быть, на Антоне действительно есть какое-то проклятие, и ему не стоит сближаться с людьми хотя бы потому, что тогда сможет сохранить им жизнь? Звучит бредово, однако Антон словно живёт в бесконечном круговороте постоянно повторяющихся событий, из которого не выбраться. — Всё-таки ты изменился, — слышит Антон за спиной. Рядом с ним на крыльце кафе встаёт Колька. — Внешне всё тот же детдомовский Тоха, с этим своим образом не самого хорошего парня. А вот внутренне... — Ты в очередной раз решил погнобить меня за херовый характер или что? Спасибо, мне за столом этого вполне хватило. — Я просто... Не знаю, когда вы с Лёшей ушли, я только и мечтал о том, чтобы у вас всё сложилось. Чтобы достигли, чего мечтали. Я так рад был, когда узнал, что Лёша действительно смог в футболе оказаться. Ещё больше обрадовался, когда с ним впервые встретился, спустя много лет. И когда я спросил про тебя, он ведь ничего не ответил. Я уже тогда задумался, почему. А теперь, возможно, я понимаю. — И что же ты понял? — У тебя точно всё в порядке? Не случилось ничего плохого? — Колька смотрит на него с беспокойством, будто прямо сейчас готов броситься на помощь. Знал бы он, что Антону чужая помощь не сдалась ни разу. Уже столько лет он уверен, что никто, кроме него самого, помочь ему не в состоянии. — У меня всё прекрасно, — саркастично отвечает Антон. — А плохое — такое растяжимое понятие, знаешь. Может, для кого-то мои проблемы покажутся полной хуйнёй, но мне-то от этого легче не станет. Знаешь, Коль, лучше не лезь. Мы с тобой уже давно не друзья, всё это было будто в другой жизни. Я для тебя чужой, как и ты для меня. С вами я видеться дальше не собираюсь, и, уж поверь, я тот, кто обещаний своих склонен придерживаться. — Прости. Это всё из-за того, что у нас в последние годы особо не складывалось? Я много думал, что не должен был говорить тебе всякое... — Нет, Коль. Это из-за того, что я просто такой человек. Был им всегда, а сейчас это стало более явным. Вот и всё. Других объяснений не будет, — Антон бросает взгляд на Кольку, нервно трогающего обручальное кольцо на пальце. — И, кстати, поздравляю вас с Танькой. Надеюсь, вы будете счастливы ещё лет двадцать.***
Конечно, Антон испытывает некоторую обиду на Лёшу за то, что тот ничего ему не рассказывал. Довольно лицемерно с его стороны постоянно возмущаться, почему у них с Антоном ни капли понимания уже сколько лет, когда сам не стремишься никак сблизиться. Да, скорее всего, Антона совершенно не тронули бы эти слезливые истории о том, как у большей части детдомовцев жизнь пошла под откос, стоило только покинуть ненавистные серые стены. Тем не менее, сложно судить, когда ничего не было сделано. Лёша понимает, что Антон не поедет с ним домой. Банально не хочет сейчас находиться рядом, и это вполне логично, Лёша свою вину признаёт. Поэтому только печально и с сожалением смотрит на брата, отпуская его руку. Он уже раз десять попытался извиниться, но слова... Слова для Антона значат так мало, в отличие от действий, что нет ничего удивительного, почему его как будто бы понимающий кивок головой выглядит совсем неубедительно. Не простил. И, может быть, не простит. Бесцельная прогулка по тёмным улицам нужна для того, чтобы определиться, стоит ли беспокоить Сашу. Антон не знает, настолько ли ему тяжело, что нужно чьё-то молчаливое участие и разделённая на двоих душевная боль, или достаточно просто пошататься по незнакомому району, а потом всё же вернуться домой. Несколько раз Антон достаёт из кармана джинсовки телефон, но тут же убирает его обратно, выбирая, по итогу, сигареты. Спустя где-то минут сорок, когда ноги уже намекают на то, что пора заканчивать с пешими прогулками, не имеющими смысла, Антон всё же решается позвонить Саше. В конце концов, тот, наверняка, ждёт этого звонка и не ложится спать. Долгие гудки сначала никак не обращают на себя внимание, однако стоит автоответчику сообщить, что вызываемый абонент не отвечает, как Антон вздрагивает от неожиданности. Он не припомнит, чтобы Саша мог просто взять и не ответить. Последующие два звонка оказываются так же проигнорированными. Обидно? Весьма. Слишком много пустых обещаний на сегодняшний день. Слишком много непредвиденного отсутствия внимания к чужим проблемам. Антон запрокидывает голову, выдыхая в тёмное небо. Теперь ему ещё хуже, просто отлично. В другом кармане джинсовки нащупываются ключи, и Антон думает, почему бы и нет. Его отношения с Федей за меньше, чем месяц отсутствия Кокорина в стране, развились до того, что теперь у Антона есть запасной комплект ключей от их квартиры. Вообще-то, он не планировал переступать порог этого места. Одно дело — квартира в Питере, в которой Федя с Кокориным бывают вместе раз в столетие, и то Антон напрягся. Но совсем другое, когда предлагают находиться в квартире, где Федя с Кокориным живут постоянно. И не просто находиться, а есть из той же посуды, мыться в том же душе, спать в той же кровати. Короче говоря, тоже жить. Эта идея пришла Феде в голову из соображений экономии и удобства. Зачем постоянно тратиться на номер в условном «Tesoro», если можно совершенно бесплатно проводить вечера в нормальной квартире, приспособленной для любых нужд. Антон тогда посмотрел на Федю, как на идиота, идею совершенно не оценив. По его мнению, Федя явно был не в себе, и лучше им обоим сделать вид, будто никогда не слышали подобного бреда. А потом, в следующий раз, когда они встретились, Антон проснулся в этой несчастной квартире утром. Выбора особо не было: пришлось и помыться, и позавтракать, и выпросить у Феди какую-нибудь одежду, чтобы было комфортно, а там уже время обеда подошло... В общем, получается, квартирой Антон однажды воспользовался, следовательно, отнекиваться дальше уже не имело смысла. Федя выдал ему ключи, сказав, что Антон может приезжать, когда хочет. Дабы показать Феде, на что тот подписался, впустив Антона не только в свою жизнь, но и в свою квартиру, Антон его слова воспринял максимально буквально. Сначала, конечно, Федю немало удивляло вдруг обнаруживать на своей кухне пьющего кофе Антона в двенадцать дня. Откровенно шокировали и его вечерние вламывания с заявлением: «Мне не с кем спать». Федя легко мог возразить против такой наглости, но не делал этого. Довольно быстро привык к тому, что он опять живёт не один, просто с разной периодичностью. Вопреки своему умению быстро заполнять собой и своими вещами любое место, в котором умудрился поспать хотя бы пару раз, в квартире Феди вещей Антона не прибавлялось. Всё же Антон отдавал себе отчёт, что это чужое жильё, где его присутствие лишь временно. Закончится месяц, на который Кокорин свалил за границу, — Антону придётся вернуть ключи и постараться не зацикливаться на том, что Федина квартира в самом деле гораздо удобнее каких-то гостиничных номеров. Самого Федю Антон вообще не напрягал. С ним оказалось довольно приятно жить, но, возможно, это всё из-за того, что больше суток вместе они не проводили. Всё-таки у Антона ещё оставался единственный друг, тоже нуждающийся в его присутствии, и брат, которому, наверное, жить в одиночестве не особо нравится. Федина квартира была третьей в списке необходимых для посещения на неделе мест, но это не слишком могло расстроить. В конце концов, Федя прекрасно помнил, как Антон строит свою иерархию близости. — Привет, — но сейчас Федя стоит наверху списка приоритетов, потому что только он может выйти среди ночи из спальни и совершенно не удивиться, почему в темноте его кухни Антон сидит за столом, допивая его же любимый виски. У Феди нет никаких вопросов, никакого упрёка, только предложение. — Спать пойдём? — Ну, пойдём, — без особого энтузиазма отвечает Антон, поднимаясь на ноги. Он протягивает Феде руку, потому что хочет почувствовать тёплое прикосновение, могущее дать надежду, что завтрашний день обязательно будет лучше. День начинается с пяти пропущенных от Лёши и трёх от Саши, которые Антон не слышал. Саша, в итоге, решил объясниться в сообщениях. Мол, был в душе, когда Антон звонил, не смог ответить, а потом Антон трубку не поднял. — Неважно вообще, всё нормально, — быстро пишет Антон в ответ и откидывает телефон дальше по кровати. Сам же зарывается в одеяло, подтягивая к себе колени. Ни хрена не хочется. — Завтракать будешь? — спрашивает Федя, возвращаясь в спальню, на что получает отрицательные мотания головой из стороны в сторону. — Посиди со мной, пожалуйста. Федя садится на край кровати, опираясь на одну руку. Почему-то Антон уверен, что даже если бы не попросил, Федя всё равно остался бы. Чёрт его знает, каким образом, но Федя умудряется даже без слов понимать, нужно ли Антону что-то, собирается ли он что-то ему сказать или просто хочет внимания. Удивительно, но подобное отношение Антон получал только от Лёши. Даже с Сашей до сих пор не удалось выстроить полное понимание. — Оно тебе, конечно, нахрен не нужно, но я всё равно расскажу, — произносит Антон. Сейчас ему не хочется ничего скрывать от Феди. Ни единой детали своего детдомовского прошлого, а потому даёт ему узнать и про банду, и про влюблённость во Влада, и про Кольку с его проблемами, и про стены... Про всё, в общем. Такое Антон боится рассказывать Саше, переживая, что тот не поймёт, осудит, разочаруется. Но совершенно не задумывается, что рассказывает Феде, которого знает месяца два от силы. То ли его потерять не страшно, потому что и привязаться не успел, то ли просто уверен, что Федя точно поймёт, как нужно. На рассказ у Антона уходит не один час, но Федя терпеливо дослушивает до конца, не торопя и не перебивая. Ждёт, когда Антон замолкает, собираясь с силами, чтобы продолжить. Внимательно следит за его эмоциями. Хотя сам остаётся будто бы безучастным, всё же в душе испытывает ту же боль, что и Антон десять лет назад. Он знает эти чувства. Он тоже проходил через них... Да что там. Он проходит через них. — Не вижу осуждения, — замечает Антон под конец. Его это действительно удивляет. — И не увидишь, — отвечает Федя. — Тебя совсем не волнует, какой я на самом деле? Что я делал? Как думал? Даже если я до сих пор такой же и не планирую меняться? — Я всё ещё чуть не убил собственного друга ради победы. Я не имею права тебя осуждать. — Ну, если с такой стороны... — задумывается Антон. — Ты, правда, не разочарован? — Нет. Мне наплевать, какие поступки ты совершал в прошлом. Никто не знает, что сделал бы в тех же обстоятельствах. На губах Антона появляется слабая улыбка. — Чёрт, мне, кажется, действительно стало легче. Федя протягивает ему руку, обхватывая ладонь и проводя большим пальцем по костяшкам. Антон на мгновение замирает, наблюдая за его действиями, а потом накрывает Федину руку второй ладонью.