***
Расфокусированным взглядом Лёша смотрит на висящий на стене календарь, где заранее в каждом месяце обвёл число, соответствующее какому-либо матчу команды. Вчера они вернулись с нулевой ничьёй из Сочи, из-за которой снова опустились на второе место, уступив первую строчку «Томи». Причём, эту самую «Томь» в середине недели они обыграли с крупным счётом и как раз сместили с вершины таблицы. А через три дня у них домашняя игра в Кубке с «Крыльями»... Этот футбол однажды сведёт Лёшу с ума. Он никогда не жил в подобном бесконечном графике, где между играми невозможно сделать и вдоха. Однако футболисты успевают и жить, и праздники отмечать, и тратить время впустую. Привыкшие к низшим лигам люди, которые в таком режиме существуют на протяжении всей своей карьеры. Впрочем, ещё год назад Лёша вместе с «Юпитером» находился в ПФЛ. Единственное, что спасает команды там, — это разделение на зоны по географическому признаку. Это позволяет играть в пределах близлежащих регионов, не тратя время на изматывающие перелёты на Дальний Восток или в Сибирь. И игры идут с разницей в неделю. В общем, было значительно проще. Проще было и то, что в том году Лёша не испытывал таких проблем вне футбола. С Дзюбой было куда легче общаться, ведь ненависть не настолько затуманивала здравый смысл в его голове, хотя и чувствовалась. Игроки внутри команды не доставляли беспокойств, подобных тем, что устраивают сейчас Исаков и Баринов. Амбиции Кокорина не давили на весь клуб, не видящий способов за два года скакнуть в высшую лигу с разбега. И... да, с Антоном как-то проще было. Не то что сейчас, когда он два дня даже не поднимает трубку телефона. — Что-то ты какой-то невесёлый, — комментирует проходящий к своему шкафчику в тренерской Миша. Лёша отмирает, переставая гипнотизировать календарь, но не может вспомнить, зачем вообще посмотрел на него. Снова обращается к своему блокноту, но там вместо чего-то вразумительного лишь пустой лист и несколько неосторожных росчерков ручкой, вероятно, сделанных случайно. — Случилось чего? — продолжает допытываться Миша, не спуская взгляда. — Нет, всё нормально, — на автомате отвечает Лёша. Уже сколько лет у него «всё нормально». — Тогда собирайся, чё сидеть-то, — пожимает плечами Миша. Пробормотав что-то вроде «да, надо бы», Лёша встаёт из-за стола, закрывая блокнот. Надо бы не только собрать вещи, чтобы поехать домой, но и собрать себя в кучу. Заодно было бы неплохо прекратить зависать на ровном месте, а то сегодня он практически полминуты глупо стоял посреди зала, пока игроки ждали нового указания. Лёша даже не сразу понял, что на него все смотрят, но, когда заметил, судорожно принялся вспоминать, что хотел сказать. Кстати, не вспомнил. Спасло то, что тренировки у них проходят по примерно одному и тому же плану, поэтому Шандыбин задал наводящий вопрос, и Лёша кивнул, соглашаясь. — Тренерскую сам закроешь тогда, окей? — спрашивает Миша, кидая ключи на стол. Изначально он думал подождать Лёшу, но тот слишком медленно копается, это вполне способно растянуться до позднего вечера. — И, ну... Выспись там, что ли, дома. Лёша кивает. Вряд ли ему поможет просто сон. К тому же, вряд ли он сможет уснуть. Но что-то сделать точно нужно. Выйдя, наконец, из тренерской, Лёша закрывает её, а когда разворачивается, чтобы пойти к выходу, тут же врезается в Диму. Естественно, Лёшу это пугает до такой степени, что хочется схватиться на сердце. Вместо этого Лёша только прикрывает глаза, медленно выдыхая. — О, я думал, ты ушёл уже, — Дима непробиваем в своих выходках. Светит улыбкой, даже не обращая внимания на реакцию другого человека. — Если хочешь сказать какую-то хрень, отложи до завтра, — говорит Лёша, решая, что лучшим выходом будет продолжить движение. — У меня нет настроения слушать чушь. — Как будто у тебя когда-то бывает настроение, — фыркает Дима, скашивая взгляд в стену и упорно идя рядом, не отступая ни на шаг в сторону. Не то чтобы коридор был слишком узким, и двум людям вполне реально разойтись в нём, не пропуская никого вперёд, однако Дима удивительным образом умудряется занимать всё доступное пространство, фактически уже втираясь в Лёшу плечом. — У меня ужасно важная просьба. Буквально на грани жизни и смерти. Дай свой номер телефона. — Нет. — В смысле, нет? — Дима хмурится. — Ты вообще в курсе, что это твоя прямая обязанность дать мне свой номер телефона? — С каких пор? У меня в должностной инструкции ничего не сказано об этом. А я её читал, так что, не советую пытаться доказать мне что-либо. — Допустим, у меня какой-то невероятно срочный вопрос, ответ на который знаешь только ты. Естественно, вопрос рабочего характера, — просто так Дима отступать не намерен. Он знал, что с первого раза ничего не добьётся, поэтому заранее подготовил несколько аргументов и даже одно авантюрное предложение, если придётся перейти к крайним мерам. — И что мне делать? Но если у меня будет твой телефон, я напишу и узнаю, как справиться со своей проблемой. — Для вопросов рабочего характера есть общекомандный чат. Ты всегда можешь написать туда, и кто-то из команды обязательно тебе ответит. Потому что каждый из вас получает абсолютно одинаковый объём информации. — А если не ответит? И потом, может, у меня такой вопрос, который при всех спрашивать, ну, стрёмно. — И какой вопрос рабочего характера стрёмно спрашивать при всех? — Мало ли какой, — уклончиво бурчит Дима. — Тогда ещё вопрос. Почему именно мой номер телефона? Главный тренер — Дзюба, у него телефон и бери. — Ага, больно поговоришь с ним! Человек даже на тренировках не чешется что-то сделать, будет он на мои вопросы в свободное время отвечать. — А я, значит, по твоей логике, прямо сплю и вижу, как бы с тобой попереписываться где-то на выходных вечером? — Между прочим, не самый плохой вариант, — уверенно заявляет Дима. — Тебе же сто процентов делать нехуй в одиночестве-то. А мог бы написать мне, поболтали бы. Мне тоже в комнате одному сидеть скучно. Лёша решает проигнорировать данное предложение, поскольку находит его максимально идиотским. Совершенно в стиле Димы, впрочем. — Окей, что я должен сделать, чтобы ты дал мне свой номер? — Дима перегораживает Лёше путь, вставая прямо перед ним. — Что насчёт отъебаться от меня, наконец? Я был бы очень признателен. — Не вариант. Тогда теряется смысл просить у тебя номер. — А ты умнее, чем кажешься, — вздыхает Лёша, скрещивая руки на груди. — Ну, ещё какие-то безумные идеи будут? Если нет, тогда дай пройти. — Давай поспорим! — радостно предлагает Дима, словно только и ждал этого момента. — У нас скоро кубковый матч. Смотри, если я забью гол, то ты дашь мне свой номер. Если я не забиваю, соответственно, каждый остаётся при своём. Вероятность того, что Дима сможет забить даже один раз, довольно мала. Он — игрок защиты, у которого шанс попасть мячом в ворота практически нулевой, за исключением стандартных положений. Дима может забить со штрафного, но для этого штрафной нужно заработать. Дима может забить с пенальти, однако, только в том случае, если кто-то из нападающих ему разрешит подойти к мячу, а это сильно вряд ли. Дима может сыграть головой при подаче углового, но, вообще-то, в последних играх Дима сам довольно часто эти угловые подаёт, а забить прямым ударом с него всё ещё слишком сложно и зависит от нескольких факторов. — Хорошо, — соглашается Лёша, рассмотрев своё решение с разных сторон и оценив риски. — Но ты не будешь специально создавать ситуации, чтобы увеличить свои шансы забить. Никаких красочных падений в штрафной или около неё, никаких попыток выпросить мяч у подающего, никаких перетягиваний игры на себя, если это вредит остальным, и никаких договорённостей с другими, чтобы играли на тебя весь матч. — Чистая удача, значит? — с улыбкой произносит Дима. — Без проблем. Я, кстати, очень удачливый человек. Практически всё, чего я желаю, оказывается у меня, — он протягивает Лёше руку и сам же разбивает скреплённый договор. — И в каком состоянии рассудка ты пожелал оказаться в низшей лиге в чёрт пойми какой команде? — Временные трудности. Без них, знаешь, было бы скучно жить. Причина, по которой Диме так резко и принципиально потребовался Лёшин номер телефона, кроется в недавнем разговоре с Арсеном на обратном пути из Сочи в Москву. Дима практически спал, поудобнее устроившись на своём сидении в самолёте, когда рядом образовался Арсен, требующий немедленного внимания. Хотелось его прогнать, потому что наверняка снова сморозит какую-нибудь чушь в излюбленном стиле, а у Димы не было никакого желания лишний раз реагировать на что-либо. Но именно отсутствие этого самого желания, в итоге, помешало Диме избавиться от постороннего присутствия рядом. — У Алексея Андреевича семнадцатого числа день рождения, — просто сказал Арсен. — Это уже очень скоро. — И что? — конечно, Дима не понял. Даже если бы он не был уставшим после игры, вряд ли смог бы сразу догадаться о ходе мыслей Арсена. — Ты совсем тупой, что ли? Я тебе ещё раз повторяю: у Алексея Андреевича скоро день рождения. Ты собираешься что-то делать? — А надо? — Неудивительно, почему он шлёт тебя на хрен. Подари ему что-нибудь, боже. Ему будет приятно, если хоть кто-то из команды поздравит не на словах. И будет просто отлично, если это будешь именно ты. Как минимум, сможешь хоть немного приподняться в его глазах. — Так я же понятия не имею, что ему подарить, — задумался Дима. Честно говоря, Дима и не знал, что семнадцатого октября у Лёши день рождения. За время обучения в академии тот никогда не праздновал и никому не говорил, что стал на год старше. В отличие от Димы, вечно устраивающего громкие пиршества в своей комнате. Ни Арсен, ни Шандыбин не располагали идеями, что можно подарить Лёше. Они собирались как раз ограничиться словами, ведь это тоже внимание, и Лёше, наверняка, этого хватит. Только не в случае с Димой, которому, ну, точно нужно в обязательном порядке к своему поздравлению добавить нечто вещественное. Но что? Что Лёше может нравиться? Есть ли что-то, что он любит? Такие понятия, в принципе, не укладываются в его образ, ведь кажется, будто он никогда не бывает доволен, и единственное его желание, чтобы все оставили в покое. Дима привык действовать прямолинейно, в лоб. Окольные пути и осторожные попытки узнать необходимую информацию через третьих лиц — это совсем не про него, ведь Дима не любит тратить лишнее время, когда можно просто подойти и спросить. Не в случае с Лёшей, правда, потому что тот никогда не ответит. Поэтому Дима хочет для начала получить возможность прямо узнать обо всём, что Лёше нужно. Опять же, это удачно вписывается в его план о том, чтобы сблизиться. Осталось всего лишь забить гол в ворота «Крыльев» через три дня...***
Антон чувствует себя каким-то большим и важным начальником, когда влетает ураганом в собственную квартиру. Весь день он заполошно куда-то ходил, всем подряд объясняя, что делать в его отсутствие, а на недоумённые выражения лиц с невероятным чувством гордости отвечал, что уезжает на целых пять дней в командировку. На самом деле, ощущения и правда потрясающие. Конечно, не впервые, но спустя довольно долгое время Антон вдруг может осознать себя чем-то большим, чем просто бухгалтером, который безвылазно сидит в своём кабинете, погрязая в бумажках. Ему всегда нравилось это чувство собственной значимости. Нравилась вся эта суета с передачей дел кому-то другому и подписью документов, окончательно удостоверяющих, что Антон себе не напридумывал ничего. Возможно, если бы он действительно занимал очень высокопоставленную должность, то подобные вещи перестали бы приносить удовольствие и попросту приелись. Командировки стали бы такой же рутиной, как ежедневные поездки до офиса, а кочующие туда-сюда документы неизменно терялись бы по пути из кабинета в кабинет, что только раздражало бы. И тогда, возможно, Антон не хотел бы никуда дёргаться с места, беспокоясь, что в его отсутствие всё рухнет к чертям. Но тогда, скорее всего, его тут же накрывало бы понимание, что без него, и правда, что-то может сломаться. Настолько он важен. Вылет завтра утром, в восемь пятнадцать, и по этому поводу у Антона уже заготовлена недовольная тирада для Феди, как будто тот не мог найти более адекватный рейс. Он же знает, что Антон ненавидит ранние подъёмы, особенно если после них нужно срочно предпринимать какие-то активные действия. — Ты куда-то собрался? — удивлённо спрашивает Лёша, наблюдая за тем, как Антон ищет по всей квартире чемодан. — Да, представляешь, впервые за два года работы меня отправляют в командировку. Ещё и на пять дней. И не куда-нибудь, а в Саратов! — выделяя интонацией название города, произносит Антон, выволакивая чемодан поближе к шкафу. — В командировку? Зачем? — Меня не посвятили. Знаю только, что это как-то связано с их местным клубом, с которым у нашего хорошие отношения. Не делай такое лицо, меня точно не обманули, и это командировка. Черышев сам документы подписал. — Нет, просто я действительно удивлён. Не знал, что у нас, кроме руководства, кто-то куда-то летает. — Ну, ты же летаешь. — Я имею в виду тех, кто в офисе. Антон даже не смотрит, что кидает в чемодан. Вещи одна за одной снимаются с вешалок, удостоившись лишь секундного взгляда с целью понять, а пригодится ли это. Поскольку Антон не знает, чем, когда и где ему придётся заниматься, то на всякий случай бросает всё подряд. Разберётся на месте. В конце концов, всегда должен быть выбор, чтобы не ходить пять дней подряд в одной и той же футболке. — Ты не в курсе, в Саратове вообще тепло или холодно? — спрашивает Антон у брата через плечо, пока придирчиво рассматривает бежевый плащ. А когда он купил этот плащ? — Когда ты уезжаешь? — Лёша хочет уточнить это для прогноза погоды, но ответ оказывается слишком неожиданным. — Завтра утром. Часов в пять где-то мне нужно встать. Ах нет, подожди. Если самолёт в восемь, то в пять мне надо выйти из дома. Твою-то мать! Будь проклят Смолов со своими билетами... — А при чём тут наш генеральный? — не понимает Лёша. — Ну, я же не один в командировку еду. Смолов, вот, тоже. Да, представляешь, я теперь не просто знаю, как он выглядит вообще, но и даже периодически с ним разговариваю, — несколько неловко добавляет Антон, вспоминая, что обычно никому из работников клуба, за исключением совета директоров, не удаётся лично познакомиться с генеральным. Лёша с ним тоже ни разу не взаимодействовал, например. — Понятно, — на самом деле, в данный момент Лёшу мало беспокоит, с каких пор Антону позволено общаться напрямую со Смоловым. Его куда сильнее волнует то, что между ними с братом есть один незакрытый вопрос. Если бы завтра утром Антон не уезжал на пять дней, то Лёша поговорил бы позже, но позже уже не получится. — Тош, мы можем обсудить кое-что? — Ах, чёрт, долбанная цепочка, — бормочет Антон, пытаясь распутать несколько тонких цепочек, которые отрыл на дне одного из ящиков. — Ты что-то сказал? Лёша недолго молчит, не зная, с чего начать. Может быть, стоит снова принести извинения. Может быть, сразу поинтересоваться, всё ли между ними нормально, как раньше. В конце концов, прошло два дня, и сейчас Антон ведёт себя так, словно ничего и не случилось. — Мне очень жаль, что так вышло. Я не думал даже, что они поднимут эту тему, ну и Юля... — А, вот ты о чём. Да плевать, Лёш. Я не обижаюсь. — Честно, как-то не слишком убедительно. — Серьёзно, — Антон, так и не распутав цепочки, просто кидает все сразу в чемодан. — Нет, два дня назад, вчера и даже сегодня утром мне было обидно. Обидно и мерзко на душе. А сейчас мне действительно срать, что они там думают, и в чём хотят меня обвинить. Я своего мнения не изменю, жить дальше как-нибудь буду. И я знаю, что эти люди важны для тебя, поэтому не собираюсь злиться и осуждать, что ты с ними общаешься. Общайся, встречайся, дружи хоть до конца жизни, это твоё право. Просто меня больше не приглашай. Для меня их не существует так же, как и детдома. — Тогда... ты простишь меня ещё за кое-что? — осторожно произносит Лёша, ловя вопросительный взгляд повернувшегося к нему Антона. — Возможно, детдом до сих пор существует не без моего участия. — В каком смысле? — Мы с Колькой и другими помогаем ему. В том числе деньгами и всякими покупками нужных им вещей. Одежда для воспитанников, стройматериалы на ремонт помещений. Мы даже, знаешь, почти договорились заменить стены на просто забор, чтобы дети могли хоть соседние улицы видеть. В глубине души, когда Антон давал свою клятву навсегда забыть про детдом, он надеялся, что тот скоро сам развалится и перестанет существовать. Такие места просто не имеют права находиться на одной с Антоном планете. И судя по тому, в каком состоянии был детдом, когда они с Лёшей его покидали, тот и правда мог закрыться через пару-тройку лет. Оказывается, именно Лёша и те, кто, возможно, больше всех пострадал из-за детдома и его порядков, взяли и своими руками его воскресили, вернули ему шанс на жизнь. Они буквально выстроили серые стены заново. Рад ли Антон слышать подобное? Нет. Совсем. Более того, он чувствует поднимающуюся к горлу злость, начинающую клокотать внутри, но старается сдержать её. Ему стоило ожидать подобного от Лёши. Он, наверняка, делал это из благих побуждений, думая о детях. Если бы детдом перестал существовать, то все его воспитанники вынуждены были бы рассеяться по другим детдомам. Кто знает, вполне возможно, там условия были бы куда хуже. А ещё разделились бы друзья и, может быть, родственники. Это всегда плохо и больно. Лёша просто не хотел, чтобы много других детей после них страдали сильнее. А Антон жил по принципу: «После нас хоть потоп». — Тебе не за что извиняться передо мной, — спокойно отвечает Антон. — Это твоё решение, твой выбор. Какая разница, поддерживаю ли я его? Нам по двадцать семь лет, Лёш. Мы можем делать то, что считаем нужным для нас лично. Так странно слышать это от Антона. Так странно самому Антону это произносить. Он чувствует несправедливость ситуации, ведь Лёша не раз открыто высказывался против решений Антона, которые тот принимал в жизни. И Антон всегда говорил ему одно и то же: «Это моя жизнь, а не твоя. Я сам буду решать, что делать». Сейчас, узнавая, что Лёша далеко не такой идеальный, на самом деле, полный секретов, стоило хотя бы просто в отместку отплатить ему той же монетой, начав возмущаться и заламывать руки, какого чёрта он творит. Будто деньги не на что больше потратить, в конце-то концов! Но Антон лишь душит в себе злость и, вероятно, поступает, как взрослый человек, вновь повторяя свои слова, но обращая их другой стороной. — Можно я спрошу, где тогда ты был эти два дня, когда не брал трубку? Я просто волновался. — Ну, ты же знаешь, что я в такие моменты всегда уезжаю к Саше... — Я настолько волновался, что позвонил ему. И он сказал, что ты и на его звонки не отвечаешь. Лёша и Саша знают о существовании друг друга. Они даже в курсе, какое место занимают в жизни Антона, и виделись ровно один раз. Тогда обменялись телефонами на всякий случай, но не стали близки до той степени, когда можно звонить друг другу по любому поводу. Кажется, несколько звонков, которые они всё же вынуждены были совершить, касались исключительно Антона и беспокойства за него. Скорее всего, Лёша недолюбливал Сашу. Вернее, недолюбливал их с Антоном тип дружбы, предполагающий далеко не дружеские вещи. Для Лёши это было странно и непонятно, он никогда не мог уложить в голове, почему Саша готов на секс без обязательств со своим другом, которого безответно любит несколько лет. Не понимал Лёша, почему Антон знает о Сашиных чувствах, но продолжает использовать его для своего удовольствия. Связь там у них или нет, Лёша такое не поддерживает и не считает нормальным. Ненормальны в данном случае оба. Саша же никак не характеризовал Лёшу. Он же родной брат Антона, кроме того, единственный близкий человек, поэтому Саша просто не имеет права как-либо оценивать его, критиковать и вообще что-то говорить о нём. Лёша существует и будет существовать, занимая вторую половину сердца Антона, — вот и всё, что Саша может принять. Но если Лёша будет нуждаться в помощи, то Саша ему, конечно же, поможет, ведь это всё равно, что помочь Антону. — Да, обычно я уезжаю к Саше, — быстро продолжает Антон, — но в тот раз я решил временно остановиться у другого человека. Видишь ли, есть несколько людей, к которым я могу обратиться в случае чего. И, вероятно, Лёше хочется знать, кто это, но он думает, что на такое количество вопросов Антон отвечать уже не будет. Ему нужно быстрее собрать вещи, чтобы успеть немного поспать перед вылетом в Саратов.***
Чёрный «Opel Insignia» удивляет не самим фактом своего существования — подумать только, даже в чёртовом Саратове у Феди всегда есть собственная машина, — а тем, что на фоне остальных автомобилей из коллекции Смолова выглядит самым потрёпанным и, вот уж действительно открытие, не спортивным. Если другие машины не только своими марками, но и внешним видом, так и кричали о том, что у Феди есть гоночное прошлое, то опель... просто обыкновенный опель. Ничем не выделяется, ни о чём не говорит. — Как-то слишком просто, — хмыкает Антон, кончиком пальца обведя небольшую область капота. — Что, в Саратове не любят тех, кто много выёбывается? — В том числе, — соглашается Федя. — А ещё я бываю тут раза два за год, да и то ради родителей обычно. И, кстати, мои родители не знают и не должны знать, что я когда-то участвовал в уличных гонках. Антону хочется спросить, что ещё Федя скрывает от своей родни, и как они вообще относятся к тому, что он, например, тринадцать лет в отношениях с мужчиной. Антон слышал, что в большинстве семей такие вещи становятся причиной разлада и бесконечных ссор. К счастью, лично у Антона такого опыта никогда не будет, он волен устраивать свою жизнь, не боясь, что его вычеркнут из родового древа. Все свои вопросы про семейные взаимоотношения Антон оставляет на потом. В какой-то момент ему кажется, что это неприлично — лезть в такую сторону жизни. Вроде, они с Федей не в том статусе друг для друга, чтобы разговаривать на подобные темы. С другой стороны, сам Антон уже что только не рассказал, но это было его личное желание, Федя не просил подробностей. Ещё в самолёте, до момента, как Антон решил, что ему необходимо поспать, Федя сказал, что пять дней они будут жить в его старой квартире. В той самой квартире, где он когда-то родился и рос, пока не уехал учиться в Москву. Теперь эта квартира существует только для тех самых случаев, если Федя собирается в Саратов и не планирует провести все дни у родителей. Сами Федины родители давно уже переехали в загородный дом, который Федя им построил на деньги Кокорина. — Осталось только разобраться с деревом и сыном, — прокомментировал эту информацию Антон. Почему-то Антон всегда считал, что «район моего детства» должен выглядеть примерно так же невзрачно и потрëпанно, как и район, в котором Антон живëт сейчас в Москве. В представлении Антона все обычные дети росли среди серых хрущëвок этажей в пять-девять, с общим двором, посреди которого должна быть какая-нибудь убитая жизнью площадка, где качели скрипят ещë со времëн молодости чьего-нибудь отца. Но «район детства» Феди даже сейчас, спустя десять лет, как он уехал из Саратова, нельзя назвать типичным. Высокая длинная девятиэтажка в стиле сталинской застройки нависает над довольно облагороженной территорией двора. Попасть в двор можно только через арку, ворота которой закрываются на ключ, что уже говорит о неком привилегированном положении жителей этого места. Подобные дворы Антон видел только в историческом центре Москвы. Сам двор пестрит жëлтым и красным, осыпается плотным слоем листьев на аккуратные, чисто выметенные дорожки. Повсюду деревья, высокие пышные кусты, под многими окнами можно заметить цветочные ящики со свисающими оттуда бутонами. Во дворе умиротворëнно тихо, изредка раздаëтся глухой звук закрытия подъездной двери, отражающийся от стен дома. — Здесь всегда было так? — интересуется Антон, оглядываясь, пока выволакивает свой чемодан из багажника. — Всегда, — кивает Федя. — Я помню этот двор именно таким, и с тех пор, как я уехал, он будто застрял в том времени. — Ты же старше меня года на четыре. Получается, этот двор был одним из лучших во времена твоего детства. А по сравнению с районом, где сейчас живëт Антон, этот двор всë ещё невероятно хорош. Здесь веет какой-то порядочностью и отсутствием всяких неприятных вещей, вроде пьянства и гопников. Если бы у Антона спросили, кто живëт в таком дворе, он бы ответил — интеллигенция. Та самая тихая и мирная когорта людей в возрасте, которая раньше занималась наукой, преподавала в школах, имела пару высших образований и постоянно читала газеты, говоря о политике. — Мои родители получили тут квартиру за большие достижения, — объясняет Федя. — Мой папа был научным сотрудником технического университета, преподавал и был завкафедрой. Мама закончила консерваторию с отличием, всю жизнь играла на флейте в оркестре при театре оперы и балета. У обоих есть какие-то награды, грамоты, благодарности. Маму даже несколько раз приглашали выступать на концертах в Германии. Но это ещë до того, как я родился. — Так, тебе и с семьëй повезло, получается, — тихо произносит Антон. Подъезд, в котором находится Федина квартира, совсем не тот отвратительный закуток с зелëными стенами, заплëванной лестницей и вечно перегорающими лампочками. Тут светло, стены бежевые, ступеньки отделаны плиткой, и даже есть лифт. Правда, сейчас он не работает, о чëм говорит висящая на двери табличка. И почему-то Антона ужасно радует этот бесполезный факт. Не всë так идеально в этом месте, есть и стандартные проблемы, с которыми сталкиваются все люди время от времени. Однако понимание, что чемодан придëтся тащить на шестой этаж, Антона уже не радует. Добравшись до квартиры, он садится на него, облегчëнно выдыхая, пока Федя копается с ключами в двери. — Не понимаю... — хмурится Федя в очередной раз переворачивая ключ и пытаясь прокрутить его в замке. — Они сменили замки? — Ты же говорил, что твои родители давно уже здесь не появляются, — произносит Антон удивлëнно. Вот только не хватало выяснить, что они всë-таки вернулись в город. — Ну да... Секунду, — Федя быстро набирает чей-то номер в телефоне. — Мам, привет. Да, я прилетел. Да, всë хорошо. Нет, не кормили. У меня вопрос: вы с папой замки в квартире сменили, что ли? Зачем? Ясно. И вы не оставляли новый ключ? Я понял, да. Нет-нет, ничего страшного. Да, увидимся. Федя переводит нечитаемый взгляд на Антона, не зная, с чего начать. — Есть две новости, — говорит он. — Давай с хорошей, — выбирает Антон, искренне не понимая, что хорошего в этой ситуации Федя сможет найти. В квартиру им не попасть, значит, сейчас нужно снова тащить чемодан вниз и ехать в какую-нибудь гостиницу у чëрта на рогах. — Я теперь знаю, где новый комплект ключей. А ещë, вероятно, нашу квартиру в ближайшее время не ограбят. Плохая новость — ключи у родителей за городом. Оставлять их тут в почтовом ящике или под ковриком они, слава богу, не рискнули. А замки решили сменить после того, как у наших соседей вынесли половину хаты пару месяцев назад. — Вот вам и образцовый район с закрытым двором, где дают квартиры только за большие заслуги, — хмыкает Антон не без некоторой радости. Ситуация, конечно, далеко не самая лучшая, но всë-таки Саратов ничем не отличается от мест, которые знает Антон. Такой же обыкновенный город с такими же простыми людьми. — Что будем делать? — Есть вариант, что я сейчас еду к родителям за ключами, а ты пока гуляешь по городу. — Ты в своëм уме? — удивляется Антон. — Во-первых, не думаю, что ты сможешь скататься к родителям туда и обратно. Обычно такие вещи затягиваются на сутки. Во-вторых, ты серьëзно готов просто взять и бросить меня в чужом городе? — Саратов — не такой уж мегаполис, чтобы в нëм потеряться. — Знаешь, когда я поступил в колледж, то в первый день так и не смог доехать на пары. Потому что я умудрился потеряться в метро. — Хорошо, есть ещë один вариант, но я не стал его предлагать, потому что тебе он тем более не понравится, — со вздохом произносит Федя. Антон вопросительно кивает. — Мы едем к моим родителям вместе. На мгновение воцаряется молчание, пока Антон осознаëт, что Федя ему предлагает. И когда до него доходит весь смысл целиком, Антон резко встаëт с чемодана. — Смолов, ты не мог придумать что-то ещë более идиотское?! — Ну вот, я же знал, — отмахивается Федя. — Поехать к твоим родителям! Потрясающе! Давай, ещë познакомь меня с ними, — саркастично восклицает Антон. — Почему мы просто не можем забить на эту долбанную квартиру и пожить в какой-нибудь гостинице? Только не говори мне, что тебе принципиально сэкономить. — Просто единственная нормальная гостиница сейчас на ремонте, в двух других нет свободных номеров приличного вида, я уточнял. А остальные... Не думаю, что тебе капец как хочется делить кровать не только со мной, но и с клопами. — Почти город-миллионник, да? Так и знал, что еду в какое-то захолустье, — Антон скрещивает руки на груди, некоторое время смотря в небольшое окно, из которого виден двор. — Ладно. Поехали к твоим родителям. — Ты же не шутишь сейчас? — на всякий случай уточняет Федя. — Ты слишком легко согласился. — Я уже понял, что с тобой по-другому невозможно. Никакого плана, никакого адекватного решения проблемы, всë хер пойми как, — ворчит Антон, спуская чемодан по ступенькам. — Видимо, надо относиться к этому проще. — Ну, мир вообще проще, чем кажется, — решает вставить слово Федя. — Заткнись. Ещë вчера утром Антон испытывал чувство обиды на брата и не понимал, как перестать думать о том, что случилось в прошлом. Теперь он едет знакомиться с родителями человека, которого даже не может назвать своим. Если завтра на Землю упадëт метеорит, или Антон узнает, что всë это время был богатым наследником какой-нибудь именитой семьи, то уже ничему не удивится.