Юпитер-16

      Может быть, городом-миллионником Саратов и не является, но это всё равно ужасно большой город, в котором идея доехать от одной гостиницы до другой может оказаться не самой лучшей. Фактически один день из пяти уже потерян, хотя не то чтобы Антону и Феде было бы чем заняться сегодня, если бы не ситуация с ключами. И да, Антон вроде бы согласился поехать к родителям Феди, но, стоило тому завести машину, тут же поменял своё решение, заявив, что сначала они должны объехать те самые гостиницы, которые, по мнению Феди, совсем не годятся для того, чтобы остановиться в них.       В данный момент у Антона нет причин не доверять Феде. Тот ни разу не заставлял усомниться в собственной честности в отношении Антона. С ним он был предельно откровенен и аккуратен, словно сам боялся ошибиться и сделать что-то способное разрушить отношения между ними. Просто для личного успокоения Антону необходимо убедиться, что дело с гостиницами действительно обстоит плохо: лучшая в городе закрыта, а другие не предоставляют на выбор приличного номера.       Тот, кто занимался проектированием города — есть же такая профессия, кажется, — точно не учитывал время поездки от одной гостиницы до другой. Не считая того времени, что Антон потратил, пытаясь наиболее точно узнать у сотрудников на ресепшен, чем отличаются номера категории «сюит» от «джуниор сюит».       — Но у нас остались свободны только номера второй категории, — закончил свои долгие и подробные, благодаря бесконечным вопросам от Антона, объяснения парень за стойкой.       — Так какого чёрта я тогда полчаса слушал про размеры кроватей и туалетов?! — Антон возмущённо хлопнул ладонями по поверхности стойки, закатив глаза.       — Я просто подумал, что вам очень интересно, — развёл руками парень.       — Мне жить негде, а не интересно! Хорошо, что значит эта ваша вторая категория?       Вероятно, теперь Антон может открыть свой гостиничный бизнес, потому что всё самое необходимое про номера для проживания он уже знает. Толку это знание не принесло никакого, потому что от безысходности соглашаться жить пять дней в номере без душа Антон всё равно не собирался. Ну и, кстати, на пять дней ему вообще номер не предлагали. Максимум на три, потому что после начиналась какая-то бронь от других людей.       Возможно, Саратов — это какой-то популярный туристический центр мира, о чём Антон был не в курсе. Возможно, всё дело в том, что нормальные люди бронируют гостиницу задолго до момента поездки, а не пытаются судорожно найти себе жильё в процессе. Возможно, Антон действительно стал спокойнее, поняв, что в любом случае ему придётся ехать к Фединым родителям за ключами. Единственное, на что он может сейчас надеяться, что это событие будет из разряда «приехали и уехали», и что Феде не придёт в голову заодно задержаться у семьи в гостях, раз так и так собирался к ним заехать.       По плану, наскоро сформированному у себя в голове, Антон рассчитывает просто посидеть в машине или, максимум, постоять где-то за забором, ничем не выдавая своего существования. Ну, серьёзно, для полного счастья последних дней ему не хватает только завести знакомство с Федиными родителями. Нет, вероятно, они потрясающие люди, воспитавшие хорошего сына, но Антон всё ещё имеет неоднозначное положение в жизни этого человека, чтобы испытывать неловкость от соприкосновений с его семьёй.       — Извини, — произносит Антон, смотря в окно, за которым окраины города постепенно сменяются одинаковым пейзажем каких-то полей и равнин. Довольно красиво, пусть и однообразно. Наверняка, скоро Антону надоест.       — Что? — не понимает Федя.       — Я говорю, извини меня за вот это вот всё. И не заставляй меня повторять в третий раз, я ненавижу извиняться. Это ещё хуже, чем благодарить за что-то, — Антон вздыхает. — Просто я подумал, что, возможно, не стоило так сильно переживать. Мы просрали целый день из-за меня и моих спонтанных желаний.       — Я вполне могу понять тебя...       — Не можешь.       — Как скажешь.       Антон упирается взглядом в Федю. Смотрит пристально и выжидает, когда тот обратит внимание.       — Ты же просто заберёшь ключи, и мы поедем обратно? — дождавшись вопросительного взгляда в ответ, уточняет Антон.       — Конечно. Обещаю.       Едут они так долго и медленно, что у Антона закрадывается вопрос, точно ли Федины родители живут под Саратовом, а не в другом городе. Пейзаж за окном становится другим, поскольку вечереет, и на бескрайние поля около дороги опускаются сумерки. Садящееся солнце вдалеке слепит глаза ярко-оранжевым, и Антону приходится зажмуриться, пока рядом с машиной не начинают попадаться деревья. Постепенно появляются какие-то загородные дома, но появляются так же мимо, как и все природные красоты до этого.       Только когда солнце практически окончательно садится за горизонт, оставляя после себя лишь несколько блёклых полосок на фоне тёмно-синего с проявляющимися точками звёзд небосвода, тогда Антон, наконец, замечает, что они въехали в какой-то посёлок. Судя по довольно неплохим постройкам и более-менее ровной дороге, не так-то просто приобрести тут участок и дом.       Адрес, где живут Федины родители, обозначен высоким кованым забором с какими-то украшениями в виде цветов. Тяжело разглядеть, да и не это сейчас важно. Антон просто рад выйти из машины и какое-то время бесцельно потоптаться на месте. Впрочем, довольно быстро Антон понимает, что его план остаться у машины и дождаться Федю с ключами, скорее всего, претерпит изменения. Понимает это Антон в момент, когда за воротами показываются Федины родители, радостно его обнимающие, словно не видели лет десять.       У него довольно пожилые родители. Не то чтобы Антон вообще мог точно охарактеризовать, какая разница в возрасте между родителями и детьми является приемлемой, но, насколько ему известно, большинство предпочитает разницу где-то лет в двадцать-двадцать пять. Однако Антон тут же ловит себя на мысли, что он впервые сталкивается с чужой семьёй. То есть он знает, что у всех его знакомых есть родители, даже братья и сёстры, у кого-то до сих пор живы бабушки с дедушками, а ещё имеются всякие тёти, дяди, кузины и прочие непонятные родственники, но Антон никогда не был в ситуациях, когда видел бы их рядом с собой. Кроме, пожалуй, одного раза, но... Антон не хочет вспоминать то знакомство с чужой семьёй.       — Ох, здравствуйте! — произносит Федина мать, замечая Антона, и тот чуть заметно вздрагивает от неожиданности обращения. Впрочем, ещё бы никто не заметил стоящего около машины Антона в красном пуловере, который даже при свете одного-единственного фонаря был бы виден на другом конце улицы.       — Мам, пап, это мой коллега Антон, — тут же находится с ответом Федя. — Я вам говорил, что еду по работе. Вот, мы вместе работаем.       — Очень приятно, Антон, — Федина мать так непредсказуемо обхватывает его руки, то ли пожимая, то ли пытаясь практически по-родственному приобнять, что Антон окончательно теряется. Тут ещё появляется Федин отец, протягивающий открытую ладонь и приглашающий пройти на участок, ведь стоять посреди дороги как-то негостеприимно.       — Мы вообще ненадолго, только за ключами, — пытается вставить Федя.       — Ой, нет-нет, мы уже стол накрыли. Давайте в дом, а то сейчас похолодает, — быстро произносит Федина мать, махая ладонью в сторону крыльца. — В конце-то концов родного сына с начала лета не видели! Когда ещё в следующий раз приедет? Да и из Саратова сюда не ближний свет, вы, наверное, есть хотите.       — Ты как позвонил, что в городе, мать твоя тут же к плите унеслась, — несколько ворчливо замечает Федин отец. — У нас там свадьбу собирать за столом можно. Хотя я пытался ей объяснить, что ты не навсегда возвращаешься, а, в лучшем случае, день погостишь.       — Да я как-то гостить не планировал, — осторожно начинает Федя, но отец так строго смотрит на него, что никаких других слов Федя произносить не решается. Антон же понимает, что на пару-тройку часов ему задержаться в этом доме придётся.       В комнате, которая предполагается, как зал, действительно накрыт большой стол, будто и в правду собирались отмечать праздник. Федина мать скрывается на кухне, которую от зала вместо двери отделяет странная занавеска из множества деревянных бусин, глухо позвякивающих от движения. Вскоре она выходит оттуда с кастрюлей картошки и принимается выкладывать её в большую салатницу, пока Федя присаживается на стул с одного конца стола.       Антон решает, что это знак, что ему тоже нужно выбрать себе какое-то место, но он не знает, существуют ли в этой семье какие-то порядки. Где-то когда-то Антон выяснил, что в некоторых семьях принято, что во главу стола садится отец. По правую руку от него — старший или просто самый любимый ребёнок, по левую — кто-то из состава бабушек и дедушек, как бывшие главы семьи, а напротив должна сидеть жена. В чём смысл, Антон понятия не имеет, но чем дольше он стоит около двери, тем больше привлекает внимание своей нерешительностью. Антону в принципе не очень хочется привлекать к себе внимание, ему и без того до ужаса неловко находиться в подобной атмосфере, совершенно незнакомой и немного чуждой ему.       В итоге, Антон садится на подлокотник дивана, поближе к Феде, потому что, а что ему ещё делать. Можно ли вообще спрашивать что-то из серии: «Извините, а не подскажите, куда я могу сесть?» Нет, скорее всего, это будет странно, опять же, привлечёт ненужное внимание.       — Антон, встаньте! — вдруг раздаётся прямо над ухом, и Антон буквально вскакивает со своего места, уже думая, что совершил какую-то непросительную для этого дома ошибку. — Нельзя же на угол садиться, вы что! Не женитесь потом никогда!       — Мам, там вроде вообще не про это, — поправляет Федя.       — Да все поговорки про одно и то же, — отмахивается женщина. — Вон, там же стул свободный. Вы у нас как раз в гостях, вам и место поудобнее.       Антон перемещается к другому краю стола, и теперь он сидит тоже во главе, напротив Феди. Рядом с ним его отец на диване. Федина мать всё никак не может сесть за стол, постоянно принося что-то новое с кухни, пока наконец муж не говорит ей успокоиться уже. Правда, это начинает новый виток суеты, ведь Федин отец считает, что необходимо выпить за приезд и встречу.       — Вот у меня как раз для такого случая кое-что было, — говорит он, доставая из-под стола сомнительного вида бутылку без этикетки.       — Нет, пап, давай вот без этих твоих экспериментов. Мы потом отсюда не встанем.       — Антон, вы пьёте самогон? — прямо спрашивает мужчина, чуть наклоняясь к Антону.       — Да? — как-то средне между вопросом и согласием отвечает Антон.       — Ну и отлично. Вот, коллега твой, нормальный мужик, сразу видно, — тут же обращается к Феде его отец. — Антон, кем вы работаете?       — Бухгалтером...       — О! Тогда скажите мне, как бухгалтер. У меня есть мечта. Ну, как мечта? Мы как за город переехали, я вдруг подумал, почему бы не начать...       — Боже, пап, только не начинай опять про этот свой якобы бизнес, — закатывает глаза Федя. — Я же тебе сказал, что это плохая идея.       — Да что бы ты понимал в этом.       И Федин отец окончательно отворачивается в сторону Антона, продолжая объяснять ему, в чём заключается суть его «мечты». Почему Антон с позиции всего лишь бухгалтера должен дать какие-то вменяемые советы о том, стоит ли сделать производство самогона настоящим бизнесом или лучше продолжать вести спокойный образ жизни типичного пенсионера, понять трудно, но Антон старается внимательно слушать, периодически кивая головой. Кажется, Фединого отца это более чем устраивает. Он хлопает Антона по плечу, поднимая с ним уже вторую рюмку, и снова одобрительно замечает, что Антон даже не морщится, когда пьёт.       В это время Федина мать умудряется задавать бессчётное число вопросов своему сыну и постоянно предлагать всем остальным какую-то еду. Женщина спрашивает, как Федя добрался, всё ли хорошо в Москве, а самое главное, приедет ли он на Новый год, как обычно.       — Не знаю, мам, — произносит Федя. — Возможно, в этом году у меня немного поменяются планы. Я думал, может, стоит хоть раз съездить куда-то зимой.       — С Сашей?       — Не знаю, мам. Я ещё не обсуждал это с ним.       Антон непроизвольно прислушивается. Вопрос о том, как в Фединой семье относятся к его многолетним отношениям, всё ещё невероятно интересен, а Антон ничего не может сделать со своим любопытством. Судя по тому, что Федина мать начинает расспрашивать о Кокорине в целом, здесь к нему относятся, по крайней мере, нормально. И к Фединому выбору тоже. Ровно до тех пор, пока Федин отец не прерывает своего монолога и не встревает с комментарием:       — А что, этот Саша твой приедет когда? — и звучит это с достаточной долей претензии, поэтому Федина мать легко хмурится. Понятно. Она из тех женщин, которые принимают партнёров своих сыновей, как членов семьи. А членов семьи обычно осуждать не принято. Родню не выбирают и всё такое.       — Пап, ты же знаешь, Саша не любит Саратов, — несколько виновато произносит Федя. Вероятно, он чувствует неловкость от того, что с его семьёй Кокорин не горит особым желанием общаться. Это неуважение, верно?       — Что вообще любит твой Саша, — пренебрежительно замечает мужчина.       — Когда вы приезжали к нам в Москву, всё было в порядке. Мы отлично посидели.       — Ради приличия мог хотя бы раз позвонить, с праздником каким поздравить. Одна семья, кажется...       — Ох, Антон! — неожиданно восклицает Федина мать. — Простите. Мы тут что-то совсем заговорились. Вам, наверное, неудобно.       К слову, это действительно странная ситуация. Просто представьте, вы случайно попадаете на семейное застолье, куда вас приглашают, скорее всего, чисто из вежливости, и тут вы становитесь невольным слушателем обсуждений чужой личной жизни. Более того, личной жизни ваших двух начальников.       — Нет-нет, всё в порядке, — произносит Антон, выставляя вперёд ладони. — Мы же с... Федей работаем вместе. Я в курсе, что у него есть отношения с нашим президентом клуба.       Впервые Антон задумывается, насколько странно, что он называет Федю именно Федей, если должен бы обращаться к нему не иначе, как к Фёдору Михайловичу. Но не страннее ли, что из всех возможных вариантов продолжения диалога он вдруг выбрал уведомить всех, что в курсе, что его начальник встречается с Кокориным. Боже, какая нелепая ситуация. Вот теперь Антону действительно неудобно. Не то чтобы до этого ему было сильно комфортно, впрочем.       — Да лучше бы у него ни с кем отношений не было, — в сердцах говорит Федин отец.       — Так, пап, кажется, тебе на сегодня пора заканчивать с этим, — Федя берётся за горлышко бутылки с самогоном, но отец резко останавливает его, перехватывая бутылку.       — В самом деле, Миша, мы же тут не одни, — тактично замечает его жена.       — Он же сам сказал, что в курсе. Подумаешь, великое дело! Антон, давайте выпьем.       Федин отец продолжает общаться с Антоном, периодически вставляя свои едкие комментарии в разговор жены с сыном. Из всего этого Антон не может сделать однозначный вывод об отношениях Феди с отцом. Они как будто бы напряжённые, но при этом отец явно пытается проявить заботу. Просто по-своему, через такие вот намёки о том, что Федя мог бы задуматься и кое-что поменять, поскольку то, что он имеет в настоящий момент, совсем не похоже на прекрасную и счастливую жизнь. В чём-то Антон с Фединым отцом согласен, однако сам бы всё равно продолжал жить, как Федя.       Темы разговора скачут от вопросов, неужели самогон такой слабый, раз не вызывает никаких эмоций на лице Антона, до выяснений, где он научился так пить. Потом что-то про работу, мол, хорошо ли сейчас получают бухгалтеры. Кое-что Федин отец вспоминает про времена, когда работал завкафедрой в университете, например, что однажды ему выдали зарплату в виде пачки белой бумаги, ибо денег тогда в стране не было. Зато сейчас деньги есть, но не у всех. Здесь начинаются беседы о политике.       — Умный вы человек, Антон, сразу видно, — произносит Федин отец.       Антон легко посмеивается. Он просто знает набор определённых фраз, которые идеально подходят подобным разговорам, чтобы не думать и не выражать своё настоящее мнение. Это помогает поддерживать обсуждение именно в той стадии, когда ты не полностью соглашаешься с собеседником, но при этом не устраиваешь яростный спор на пустом месте. Собеседник думает, что нашёл идеального человека для транслирования своих мыслей, да и сам чувствует, что его точку зрения уважают.       И вроде бы, всё идёт довольно гладко. Общаться с Фединым отцом довольно легко, ведь беседа с ним проходит чётко по всем канонам, которые Антон знает, которым его научили пользоваться ещё давно. Тут главное, расположить к себе, при этом, совершенно никак не показав себя настоящего. Обычная светская беседа, с какой можно столкнуться на любом деловом мероприятии. И Федя, периодически обращающий внимание и пытающийся контролировать то, что происходит на другом конце стола, чтобы успеть как-то помочь, признаться честно, с восхищением наблюдает за Антоном. Правда, около восхищения появляется множество вопросов. Это второй раз, когда Феде кажется, будто он чего-то не понимает. Чего-то очень важного, касающегося Антона.       Всё, вроде бы, идёт гладко, а потом вдруг Федина мать решает, что пришло её время познакомиться с Антоном ближе. Ей явно недостаточно просто знать, что он коллега её сына, и они приехали сюда в командировку. И стоило, наверное, ожидать проблем именно от Фединой матери, ведь она задаёт такие вопросы, на которые тяжело ответить расплывчато, чтобы оставить о себе хорошее впечатление.       — Антон, вы давно работаете с Федей?       — Два года. Как клуб появился, так я и стал там работать, — что ж, в этом нет ничего такого, но Антон подсознательно чувствует, будто находится на допросе.       — А до этого где работали?       — Много где. В компаниях разных. Бухгалтеры везде нужны.       Это, кстати, довольно интересный момент. На работу в «Юпитер» Антона принимал Черышев, и он был, вероятно, единственным, за исключением отдела кадров, кто рассматривал трудовую и прочие сопутствующие документы, могущие рассказать об опыте Антона. И хотя в этих документах было написано не совсем то, что имелось в действительности, Черышев тогда всё равно ненадолго задержал странный взгляд на Антоне. Собственно, Антон очень хотел бы верить, что в «Юпитер» его взяли не из-за формулировок в трудовой. А ещё Антон хотел бы верить, что Федя так никогда его документов и не изучал. Стоит немного пораскинуть мозгами, чуть-чуть поперебирать людей, чья деятельность хоть как-то соприкасается с «Юпитером», и, в целом, легко догадаться, на кого работал Антон раньше. Многих подобная связь могла бы отпугнуть.       — А почему решили работать у Феди?       Удивительно, уже не впервые за сегодняшний вечер Антон замечает, что в плане работы Федины родители всегда выделяют только своего сына. Словно «Юпитер» принадлежит ему целиком или хотя бы частично. Словно Кокорина там не существует, а Федя — самый главный человек в клубе. Вероятно, они не допускают даже мысли о том, что на самом деле их сыну повезло, что ему дали такое место, ведь если бы не его отношения с Кокориным, то ничего не было бы.       — Ну, я просто искал новое место работы, и меня взяли в «Юпитер». Не взяли бы, работал бы в каком-то другом месте. Не то чтобы я целенаправленно хотел попасть именно туда.       — И вы остались довольны своим выбором?       — Мам, — вмешивается Федя.       — Что? Ты мне почти ничего про работу не рассказываешь. Мне интересно.       — Думаю, зарплата могла быть повыше, а так ничего, — посмеиваясь, произносит Антон.       — А чем вы ещё занимаетесь?       О нет, это самый ненавистный Антоном вопрос. Потому что, кроме работы, он не занимается ничем, о чём можно было бы радостно рассказать кому-то.       Каждую пятницу встречаюсь с мужчинами, чтобы переспать? Пью в баре? Езжу к своему другу слушать корейскую попсу и вкусно есть? Иногда провожу время с братом, просто наблюдая, как он живёт? В последнее время, знаете, что-то типа встречаюсь, но не встречаюсь, с вашим сыном? Каждый из вариантов звучит просто ужасно, и Антону нужно срочно придумать какой-то нейтральный ответ, который, в идеале, закроет эту дебильную тему с увлечениями.       — Я, в основном, работаю, — говорит Антон, зная, что это вообще не лучший выбор.       — Только работаете? — он лишь пожимает плечами, мол, такова жизнь. В самом деле, если бы Антон вёл существование среднестатистического офисного планктона, то он бы и правда пять дней работал, а два отдыхал. И вряд ли в эти два выходных он занимался бы саморазвитием, а не просто смотрел телевизор или тратил время на ещё какую-нибудь бессмысленную, но расслабляющую чушь. — А как же личная жизнь?       — Мам, — снова пытается остановить её Федя, прекрасно понимая, что подобные вопросы слишком неудобны для тех, кому они заданы.       — Я не могу пообщаться с человеком? — возмущённо спрашивает женщина и снова переводит внимательный взгляд на Антона, буквально требуя от него реакции.       — Я просто думаю, что для начала стоит самому встать на ноги, — первое и буквально единственное, что приходит на ум.       — А сколько вам лет, Антон?       — Почти двадцать восемь...       — О, боже, — бормочет Федя, прикрывая глаза ладонью. Кажется, лучше бы Антон молчал, сделав вид, что он понятия не имеет, сколько ему лет.       Своим ответом Антон открывает портал в Ад, не иначе. Федина мать начинает засыпать его какими-то непрошенными советами о том, что в двадцать восемь лет уже давно пора думать о будущем, связанном не только с работой. Конечно, карьера и деньги — это важно, но это не будет тебя всегда делать счастливым, если ты одинок. Зачем-то на Антона вываливается информация о том, что Федин отец женился в двадцать два, а Фединой матери тогда было практически двадцать. И вот, они уже столько лет прекрасно живут, сына воспитали... Кстати, о сыне. Ведь он же тринадцать лет в отношениях! И это никак не мешает ему работать генеральным директором футбольного клуба. Так что, нет ничего невозможного, а Антону пора найти себе кого-нибудь, в конце-то концов.       — Как только время появится, обязательно займусь этим вопросом, — пытается отшутиться Антон, но его собеседница настроена серьёзно и воспринимает высказывание максимально прямолинейно.       — Федя, — поворачивается она к сыну. — Почему у Антона мало времени на личную жизнь?       — А мне откуда знать? — удивлённо произносит Федя. — У него времени, как у всех. Два выходных дня.       — Нельзя это как-то исправить? Я просто переживаю. Такой парень хороший, красивый. Ему нельзя быть одному.       — Полностью согласен! — вставляет Федин отец. — Ещё Ной завещал: каждой твари по паре. Антон, это я не тому, что вы тварь. Все мы в какой-то степени произошли от обезьян, знаете ли.       — Да-да, я так и понял, — с улыбкой кивает Антон. Честно говоря, ему практически смешно от всего происходящего, а может быть, это выпитый самогон начинает сказываться.       — Мам, я думаю, что Антон и сам прекрасно справится со своей личной жизнью, — спокойно говорит Федя. — Он, знаешь, отлично успевает делать несколько дел одновременно, если ему это нужно.       — Точно, Антон, вы ведь могли бы найти себе кого-то на работе, раз уж вы постоянно там.       — Да, пожалуй, стоит подумать об этом, — соглашается Антон. — У нас на работе очень много интересных людей, — он переводит взгляд прямо на Федю, и это заставляет того удивлённо приподнять бровь, а Федину мать обратить на это внимание. На деле же, Антон ведёт взглядом чуть выше, к висящим на стене часам. — А сейчас уже очень много времени, — говорит он, вставая из-за стола. — Спасибо за гостеприимство, было очень приятно познакомиться с вами, но мне уже пора. Так поздно задерживаться в чужом доме как-то неприлично.       Выпитый самогон даёт о себе знать, от чего Антона чуть заносит в сторону, но он успевает упереться кончиками пальцев в поверхность стола.       — Да что вы, в самом деле, — тут же поднимается и Федина мать. — Оставайтесь. Куда вы на ночь глядя сейчас поедете? Автобусы уже не ходят, такси ждать долго. Да и вам же негде остановиться будет!       — Ну, уж какую-нибудь гостиницу я себе найду...       — Нет-нет, даже не думайте! Переночуете здесь. У нас на втором этаже как раз комната свободна, я вам раскладушку достану...       — Разве на втором этаже не одна комната? — уточняет Федя, с подозрением смотря на мать.       — Боже, Федя, тебе что, сложно уступить своему коллеге хотя бы её часть?       — Да мне-то вообще не сложно. Тут вопрос, будет ли удобно Антону.       — Ну, раз вы настаиваете, — разводит руками Антон, садясь обратно за стол.       Первоначальный план можно спокойно выкинуть в мусорное ведро. Впрочем, на данный момент Антону уже всё равно. Ситуация развивается сама по себе, совершенно неконтролируемо, так пусть развивается дальше. Если Федины родители не имеют ничего против его присутствия в их доме, а сам Федя никак не пытается напомнить, что изначально они приехали сюда исключительно с целью забрать ключи, то всё, наверное, нормально, можно не переживать.       В любом случае, это куда лучше того самого знакомства с семьёй, которое было у Антона шесть лет назад.

***

      Единственная комната на втором этаже довольно просторна, но места в ней мало из-за наклона крыши. А ещё она похожа на какой-то странный музей, где главные экспонаты — предметы из прошлого, на которые смотришь, и сразу всплывают в воспоминаниях разные истории про то, как раньше было лучше, спокойнее, счастливее. Антон смотрит на кусок стены над письменным столом, увешанный кучей фоторамок, больших и маленьких.       Сбоку хлопает дверь, к которой Федя прислоняется спиной, выдыхая. Только что он около получаса о чём-то разговаривал со своей матерью, и, вероятно, это тот самый разговор, который не должен предназначаться никому, кроме членов семьи. После него Федя выглядит довольно странно, будто уставшим. Впрочем, на протяжении ужина он только и делал, что закатывал глаза, по-подростковому вытягивая «мам, пап» каждый раз, стоило родителям задать очередной внезапный вопрос Антону. По сути, только ему их и задавали.       — Кажется, теперь мне нужно извиняться, — произносит Федя, чувствуя себя ужасно неловко от всего.       Антон, не поворачиваясь, продолжая рассматривать фотографии на стене, вытягивает руку, подзывая Федю к себе. Но стоит тому приблизиться, почти ухватив ладонь, как Антон резко меняет положение руки, указывая на одну из фотографий. Там, где Феде лет шесть-семь, и он только-только собирается переступить порог первого класса. Букет цветов больше его раза в два, а сам Федя такой улыбчивый, пусть и без двух передних зубов.       — Не комната, а алтарь какой-то, — посмеиваясь, произносит Антон. — Я смотрю на них уже хренову тучу времени, и у меня ощущение, будто знаю тебя с рождения.       — Боже, я же просил их не вешать вообще всё. Тем более, тут. Я же здесь периодически сплю.       — Да ладно тебе. Разве это не мило? — Антон делает небольшой шаг назад, прислоняясь спиной к груди Феди, и чувствует, как его руки обнимают поперёк живота. — Твои родители тебя очень любят.       — Я бы даже сказал чересчур. Я для них чуть ли не центр мира, что неудивительно, я же единственный ребёнок. Ну и просто очень желанный, — Антон бросает короткий вопросительный взгляд и снова обращается к фотографиям. — Моя мама ужасно хотела большую семью. Ей хотелось старшего сына, всего такого правильного, сильного, заботливого, который обязательно пошёл бы по стопам папы и поступил в технический. Дочь, которую отдали бы либо в музыкальную школу, либо на танцы. И ещё двух детей, желательно с небольшой разницей в возрасте. Поэтому она вышла замуж в двадцать. Но родился только я. И то, когда ей было тридцать четыре.       Это звучит грустно. Ещё грустнее от того факта, что Федина семья, любящая и желавшая детей, получила лишь одного, а какая-то гипотетическая семья Антона, которой, очевидно, дети вообще никуда не упёрлись, сдала двух близнецов в детдом. Жизнь до безумия несправедлива.       — Поэтому они так легко приняли твой выбор в пользу парней? — интересуется Антон.       — Да. Я знаю, что в душе они с ним не согласны, и Саша им вообще не нравится, но поскольку это мой выбор, то они принимают его. Как они принимают всё, что касается меня. Но, правда, я был довольно хорошим ребёнком, чтобы Саша не стал таким большим разочарованием.       То, что Федя был «хорошим ребёнком» не поддаётся никаким сомнениям. Благо, стена с фотографиями явно свидетельствует об этом. Федя поёт в каком-то детском хоре, Федя с какой-то грамотой, Феде вручают что-то на школьной линейке, Федя сидит за фортепиано на выступлении в музыкальной школе, Федя в какой-то спортивной секции... Всегда прилично одетый, со скромной улыбкой максимально воспитанного человека. Наверняка, он был тем, кто возвращался домой до девяти вечера, вовремя ложился спать и каждый раз спрашивал разрешения пойти на день рождения к одноклассникам.       — Честно говоря, когда я впервые тебя увидел, то не думал, что ты можешь быть таким, — произносит Антон.       — О, сейчас кое-что покажу, — Федя крепче прижимает Антона к себе, открывая верхний ящик стола, доверху набитый какими-то красивыми картонными листами. Разложив их все по столу, Антон понимает, что это чёртовы грамоты.       Каждый год Федя получал диплом об отличном окончании учебного года. Его награждали за достижения во внешкольной деятельности, отмечали заслуги перед классом. Директор школы лично выписывал ему благодарности за внесённый вклад. Какие-то грамоты об участии в олимпиадах, творческих конкурсах, спортивных соревнованиях и прочих мероприятиях из разряда «Лучшая постановка на выпускной вечер».       — Я закончил музыкальную школу с отличием. Обычную — с золотой медалью и красным аттестатом. А ещё я был старостой класса всю среднюю и старшую школу, — добавляет Федя. — Потом поступил в МГУ и оттуда тоже выпустился с красным дипломом.       — Хорош выёбываться, бесишь, — фыркает Антон. — Вот я закончил чмошную шарагу, где меня учили считать деньги, хотя я это и так умел. И ребёнком я был просто отвратительным. А когда начался подростковый возраст, так вообще.       — И мы с тобой недалеко друг от друга ушли, заметь.       — Ладно, допустим. Но если ты всю жизнь был таким замечательным, что аж тошно, в какой момент тогда вдруг появилось вот это вот всё и Кокорин? — Антон проводит рукой вверх-вниз, имея в виду нынешнего Федю. Того самого, у которого рукава татуировок, увлечение уличными гонками в прошлом, интерес к парням, крепкие сигареты и только одна марка виски в стакане. Того самого, который смог заинтересовать Антона настолько сильно, что он сейчас стоит в доме его родителей, рассматривая школьные грамоты и детские фотографии.       — Просто как-то захотелось. Увидел, что одноклассники курят за школой и тоже попробовал. О татуировке я мечтал давно. Правда, я говорил, что это будет одна маленькая татуировка и не в шестнадцать, поэтому, наверное, родители согласилась. Ну, немного приврал, бывает. А остальное... Слушай, не знаю. Возможно, я был не таким уж замечательным. Или просто посчитал, что это довольно скучно.       Приглушённые шаги по лестнице. Открывающаяся дверь. Буквально половина секунды на то, чтобы разорвать довольно откровенное объятие, разойдясь по разным углам комнаты. И если бы Антон этого не сделал, то у зашедшей Фединой матери явно появились бы вопросы.       — Федь, постельное бельё, я же напоминала, — произносит женщина, передавая в руки стоящему ближе Антону стопку простыней и наволочек. — Спокойной ночи, Антон, — с улыбкой говорит она, получая в ответ такую же вежливую улыбку и короткое: «Вам тоже».       — К слову, об этом, — Антон кладёт постельное бельё на свою раскладушку. — Что будем делать?       — Эм... с бельём?       — Боже, не притворяйся дураком. Я про то, как мы будем спать. Вернее, как я буду спать.       Конечно, нет ничего ужасного в том, чтобы одну ночь спать отдельно друг от друга. Антон не знает, сможет ли он спокойно и быстро уснуть, а также не увидит ли во сне что-то неприятное, что часто бывает, стоит остаться в одиночестве, но он готов потерпеть. С другой стороны, это обещает хреновое начало дня, и Антон не хотел бы завтра утром отвечать на вопросы, почему так плохо выглядит.       — Есть один проверенный способ, — уверенно сообщает Федя, садясь на диван. — Единственный минус — мы должны проснуться до того, как кому-нибудь захочется нас разбудить. Когда мне было шестнадцать, несколько раз так делал с... — Федя замолкает.       — Как в сериалах про подростков, что ли? — с усмешкой произносит Антон.       Это когда два влюблённых друг в друга остаются на ночь в доме кого-нибудь из них в присутствии родителей. Согласно легенде, они просто друзья, хотя на самом деле давно встречаются, ну или просто их отношения на том уровне, когда спать в одной кровати — нечто необходимое и обязательное. Однако это важно держать в тайне, потому что родители явно не одобрят либо из-за убеждений, либо из-за возраста предполагаемой парочки.       — Всегда было интересно, как это происходит у нормальных людей, — задумывается Антон.       У него не было отношений с ровесниками в подростковый период. В те годы Антон лишь бесполезно убивался от неразделённых чувств к Владу, а происходившее у него с Оксаной было очень далеко от романтики. Всё, что касалось отношений Антона позднее, совершенно не походило на пробы и ошибки первой любви, о которых большинство людей в сознательном возрасте вспоминают с чувством тёплой ностальгии. Честно говоря, с чувством тёплой ностальгии Антону вспомнить вообще нечего.       — Чем ещё ты занимался в свои шестнадцать? — спрашивает Антон, уворачиваясь от поцелуя в шею, но чувствуя Федины ладони под пуловером. Глаза Антона поблёскивают в полумраке комнаты, становясь дьявольски тёмными.       — Ничем, о чём ты можешь сейчас думать, — просто отвечает Федя.       — Да быть не может. Никогда не поверю, что вы с Кокориным до совершеннолетия ходили друг с другом под ручку и даже не целовались.       — Не то чтобы мы встречались с шестнадцати. Да, у нас были чуть более близкие отношения, чем у обычных друзей, например. Я был влюблён в Сашу, и он в меня, думаю, тоже, однако грань мы не переходили. Хотя Саше очень хотелось.       — Серьёзно? Какой ты был невыносимо скучный в прошлом, — Антон ёрзает на Фединых коленях, устраиваясь удобнее. — Так, когда же вы впервые переспали?       — Почему тебя вообще волнуют такие вещи? — Федя знает, что Антон не горит желанием слушать про всё, что касается Кокорина, особенно, если это касается и его отношений с Федей. Но именно сегодня вопросы Антона крутятся лишь вокруг этой темы, словно он решил, будто другого момента отметить у себя в голове какие-то факты не будет. — Ну, в двадцати три.       — Не шутишь? — на лице Антона застывает такое удивлённое выражение, как если бы у него только что перевернулся весь мир с ног на голову. — Кокорин семь лет терпел, пока ты соберёшься?       — Я же тебе говорю, в шестнадцать мы, по сути, ещё не встречались. Да и Саша-то не терпел. То, что мы с ним впервые переспали в двадцать три, ещё не значит, что до этого он ни с кем не был.       Первые попытки быть вместе Федя и Кокорин действительно совершили в шестнадцать. Тогда они встречались именно так, как с насмешкой заметил Антон, — гуляли, держась за руки, иногда целовались, пока никто не видит. Несколько раз Саша оставался у Феди в гостях до ночи, и они спали на одной кровати, и это могло бы стать отправной точкой более ускоренного развития отношений, если бы Федя не считал это неправильным. Его воспитали с чётким пониманием, какие вещи в каком возрасте стоит делать, и секс до совершеннолетия был едва ли не первостепенным запретом. Конечно, про курение, алкоголь и вождение машины Феде тоже рассказывали, но эти вещи он лично для себя определил менее существенными, чтобы бояться нарушить.       Потом Кокорин уехал в Москву. Так и не перейдя в одиннадцатый класс их школы, предложил Феде поехать вместе, ведь они, вроде как, пара. Федя не согласился, потому что не мог просто так заявить родителям, что уезжает в другой город со своим парнем, бросая всё тут. Учитывая, что в те годы родители даже не знали, что между ним с Сашей есть что-то недружеское. Кокорин уехал, Федя остался в Саратове, закончил школу и решил поступать в Москву. Ему хотелось быть с Сашей несмотря на то, что весь год они практически не общались. Несколько раз переписывались, потом Саша как-то перестал увлекаться этими разговорами, постоянно отправляя что-то вроде: «Ну, что я тебе всё буду рассказывать? Вот приедешь и увидишь сам».       Федя поступил в МГУ, попрощался с Саратовом и воодушевлённо отправился покорять столицу своим умом. Правда, Федя даже не подозревал, что за год Сашина жизнь изменится настолько сильно, и их отношения придётся выстраивать заново. Буквально с нуля, ведь у Саши уже совсем другие знакомые, интересы и, кажется, мимолётные связи, появившиеся лишь за тем, чтобы восполнить старые желания, нереализованные вместе с Федей.       Это было долго и трудно. Федя не мог постоянно находиться рядом с Сашей, у которого ни учёбы, ни забот, а только сплошные тусовки и безделье в окружении такой же «золотой молодёжи». Несколько раз Саша пытался подбить Федю на то, чтобы бросил университет, ведь, в конце концов, Сашины родители спокойно потянут их обоих, а они будут счастливо сидеть на их шее, тратя деньги направо и налево. Зато вместе, точно, как настоящая пара. Федя чувствовал, что так легко, как думает Саша, им точно не будет, да и в его жизненных убеждениях не укладывалось, что можно взять и стать нахлебником для родителей своего парня.       Спустя год, Саша, наконец, объявил своим родителям, что у них с Федей отношения. Потребовал им отдельную квартиру, ибо до тех пор Федя жил в какой-то стрёмной общаге и ездил на метро через половину города. И, честно, в то время Федя думал, что Саша просто хотел сделать его жизнь чуть лучше, ведь как таковых отношений у них не было. Вероятно, Саша не хотел делать Федину жизнь лучше и удобней, он всего лишь хотел привязать его к себе, чтобы потом... чтобы потом у них получилось то, что имеют сейчас.       Однако долго и упорно Саша хлопал своими ангельскими глазами, стараясь убедить Федю в том, что его всё устраивает. Если Федя видит развитие их отношений как-то иначе, Саша готов с ним согласиться и ждать неизвестно чего. Только в этом прекрасном словесном договоре умалчивалось, что при этом Саша имеет полное право спать с кем угодно и даже в их с Федей квартире, пока тот сидит на скучных парах, пытаясь построить своё счастливое будущее.       — Ты знал об этом и всё равно продолжал терпеть? — спрашивает Антон, чуть хмурясь. Он не понимает. Он думал, что основная причина, почему Федя остаётся с Кокориным, кроется в деньгах и социальном положении. Это Антон понять был в состоянии. Но, оказывается, даже когда деньги и статус мало влияли на Федину жизнь, Кокорин относился к нему, как к какой-то забавной безделушке, которая лишь бы просто была, и Федя принимал это спокойно, никак не сопротивляясь и не пытаясь изменить.       — Я понимал, что так быть не должно, — Федин голос становится тише, а взгляд уводится в сторону. — Я говорил с ним, мы ссорились. Несколько раз почти расходились, но потом опять возвращались. Наверное, поэтому я не хотел с ним спать. Знал, что с ним спит половина обеспеченной Москвы. Знал, что даже если мы переспим, это не даст гарантий, что Саша будет мне верен. А ещё знал, что люблю его. Несмотря ни на что, я, правда, ужасно сильно его люблю.       — Как можно любить такого человека? — но Антон прикусывает язык. Уж кто бы говорил. Он любил человека гораздо хуже, любил до беспамятства. Они были словно зависимы от этой любви, в которой никакой любви и не было, только разрушающая обоих боль. Правда, больно было лишь Антону, но он наслаждался этой болью, потому что она позволяла быть ему с ним. Так что, Антон совсем не тот, кто может спрашивать у Феди, почему он любит Кокорина. — Прости. Я не это хотел сказать.       Федя целует Антона над ключицей, скользя ладонями по спине.       — Все когда-то ошибаются. А я знал Сашу совсем другим и любил, наверное, его прошлого. Мы, собственно, и переспали-то практически случайно. Опять поссорились, и как-то... Не знаю, захотелось сделать что-то неадекватное в той ситуации, и я просто его поцеловал, схватил за руку и потащил в спальню. Он тогда сказал, что я лучший среди всех, кто у него был.       — Это самое отвратительное, что он мог сказать.       — Ну, далеко не самое, — и почему-то Федя тихо смеётся.       Зная всё это теперь, Антон никак не может отделаться от странного чувства. Ему кажется, будто он не имеет права сейчас сидеть у Феди на коленях, целуясь с ним, не имеет права даже смотреть в его сторону. Это непонятное ощущение, словно Федя по меньшей мере святой, а Антон его совершенно недостоин. Хотя Федя совершал ошибки, причём, серьёзные. Антон думает, что это не имеет никакого значения, ведь сам он куда хуже. В тысячу, в миллион раз.

***

      Судя по неяркому свету из занавешенного окна, Антон проснулся в самую рань, но уснуть больше не получается. Он одевается, тихо спускается на первый этаж дома и выходит на улицу. Прохладный воздух и приятная тишина спящего посёлка окутывают, словно одеялом. Антон садится на скамейку у крыльца, доставая сигареты и телефон. Ему хочется поговорить с Сашей, но вряд ли тот ответит, поэтому Антон ограничивается несколькими голосовыми сообщениями, в которых пытается объяснить всё произошедшее за последние сутки, в том числе и свои непонятные ощущения. Ещё какое-то время Антон проводит на улице, начиная слышать скрипение открывающихся дверей, какие-то разговоры с соседних участков, шелест шин по земляным дорогам вдалеке. Разрушившие утреннюю тишину звуки мешают, и Антон решает уйти обратно в дом. Может быть, стоит попытаться ещё какое-то время поспать.       Однако Антон понимает, что проснулся уже не только он, когда слышит шум воды из кухни. И, наверное, будет невежливо просто уйти наверх, не поздоровавшись. Тем более, скорее всего, хлопок входной двери был довольно громким. Поэтому Антон заглядывает на кухню, видя там, предсказуемо, Федину мать, моющую посуду. Съели они вчера немало, и посуды как-то чрезмерно много. Наверное, учитывая ту, в которой всё это готовилось.       — Доброе утро, Антон. Вы так рано встаёте? — спрашивает женщина с тёплой улыбкой.       — Сам удивлён. Обычно я сплю до обеда. А вы?       — Да вот, надо же завтрак приготовить, а готовить-то не в чем, — она кивает в сторону грязной посуды. — Ещё и посудомойка сломалась опять. Уже в третий раз за последние два месяца. Это какой-то кошмар! Ну, тридцать с лишним лет руками мыла и ещё помою, что уж.       — Может быть, вам помочь? — Антон сам удивляется, с чего бы вдруг его посетила подобная мысль, но сказанного уже не воротишь.       — Вы умеете чинить посудомойки?       — К сожалению, нет. Но я умею мыть посуду руками.       И Антон действительно моет посуду, разговаривая с Фединой матерью, вытирающей её. Ему странно осознавать себя в такой ситуации, но при этом он не может сказать, что чувствует себя некомфортно и хотел бы уйти. Ровно до тех пор, пока Федина мать вдруг не произносит, смотря на Антона с какой-то непередаваемой нежностью во взгляде:       — Вы очень хороший человек, Антон. Ваши родители, наверное, гордятся таким сыном.       — У меня нет родителей. И никогда не было, — возможно, ответ получается немного резче, чем хотелось бы, но Антон привык отвечать в таком тоне на все вопросы о семье. Потому что у него никогда не возникало желания узнать этих людей, встретиться с ними и спросить, почему отдали в детдом. Если поступили так, значит, они вообще не заслуживают даже секундной мысли в голове Антона.       — О, боже, простите. Я не знала...       — Ничего страшного. Это невозможно узнать, просто посмотрев на меня.       — В таком случае... вы вызываете у меня ещё большее уважение. Нет, правда, вы смогли вырасти хорошим человеком, не имея ничего.       — Не думаю, что у меня получилось. Я далеко не такой хороший, как вам кажется, — на этих словах в кухню заходит зевающий Федя. Он коротко целует свою мать в щёку и с удивлением смотрит на тарелку, с которой Антон споласкивает пену.       — Представляешь, Антоша помог мне помыть посуду, — радостно произносит Федина мать. — Ой, Антон, вы не против, если я вас буду так называть?       — Да, пожалуйста.       Вообще-то, Антону не нравится, когда его зовут Антошей, потому что такую форму его имени обычно употребляли далеко не самые приятные люди, желая подчеркнуть своё превосходство над ним. Однако отказать Фединой матери слишком сложно. Это выглядело бы грубо, ещё и после слов о том, что она ошибается в оценке Антона, как человека.       — Это, конечно, здорово, но почему ты не сказала мне, что у вас снова сломалась посудомойка? — спрашивает Федя. — Мам, я же просил. Если что-то случается, сразу звонить мне. Я всё решу.       — Ну, ты же в другом городе совершенно. У тебя и без наших проблем хлопот достаточно, тем более, всегда можно помыть руками...       — Мам, прекрати. Я не развалюсь, если вы с папой скажете мне, что нужно помочь.       И за завтраком Федя узнаёт, что и где сломалось, для чего нужно вызывать мастера, а что проще купить новое. Родители не хотят обременять его лишними заботами, тем более, из другого города это решать сложнее, как им кажется. Федя же настаивает, что они не должны так думать, ведь он их сын, и он обязан заботиться об их благополучии.       Прощаясь около ворот, Федина мать по очереди обнимает сначала его, а потом и Антона, чего тот совершенно не ожидал. Ему кажется, что объятия эти гораздо дольше и сильнее, и от этого как-то неудобно. Он же просто Федин коллега, который оказался в этом доме случайно. Но Федина мать желает им обоим удачи в работе, ради которой частично они приехали, а также сообщает, что будет ждать Антона в гости снова.       — Поздравляю, ты нравишься моим родителям, — говорит Федя уже в машине, когда они выезжают из посёлка. — Я бы даже сказал, что очень нравишься. Обычно они относятся практически ко всем моим знакомым, которые хотя бы раз оказывались у нас дома, как к своим вторым детям, но ты, пожалуй, их переплюнул. Особенно в момент, когда сказал моей маме, что у тебя никого из родных нет.       — Просто привычка. Я не знал, что теперь со мной будут носиться и называть Антошей.       — Не нравится? Ну да, Тоша звучит гораздо милее.       — Заткнись. Я всё ещё не разрешал так себя называть.       — Однажды я добьюсь того, чтобы разрешил.       — Мечтай.       — Кстати, не знал, что ты можешь просто взять и помыть посуду. Почему-то в моём представлении ты совершенно не выглядишь тем, кто моет посуду.       — И как я, по-твоему, тогда живу? Что я должен был делать двадцать восемь лет, чтобы ни разу не притронуться к посуде?       — Я могу ответить на твой вопрос, но тебе не понравится моя версия. Извини, но ты и правда так выглядишь.       — Сочту за комплимент. Знаешь, лучше быть содержанкой у богатых мужиков, чем мыть посуду руками.       Диалог прерывается телефонным звонком. Саша громко возмущается в трубку, какого чёрта Антон с утра пораньше решил завалить его трёхсекундными голосовыми, неужели так сложно выразить свои мысли цельно, пусть бы это и заняло минут сорок или даже целый час. Нет, конечно, если Антон собирается побить какой-нибудь мировой рекорд по краткости общения, то вперёд, однако Саша никогда это достижение не признает, ибо для него трёхсекундные голосовые всё еще больше идиотизм.       Но в целом, Саша шокирован. У него буквально нет слов, чтобы описать своё отношение к тому, что Антон рассказал, а ещё нет времени, ибо, в отличие от некоторых, Саше нужно на работу сегодня. Между прочим, доводить до ума квартальный отчёт вместо Антона. К тому же, с большой вероятностью припрётся Черышев, а Саша совершенно не представляет, как сможет провести с ним полноценный рабочий день наедине.       — Расскажешь потом, — произносит Антон, чувствуя интерес. Он просто обязан узнать, как Саша пережил столь тяжёлые восемь часов. Тем более, у Антона есть подозрения, что не так-то тяжело общаться с Черышевым, как говорит Саша. Уж самому Черышеву-то только в радость отсутствие Антона и наличие его секретаря, в этом Антон тоже уверен.       Обратно они едут по другой дороге, потому что вместо одинаковых полей и равнин Антон вдалеке замечает воду, напоминающую море, хотя Антон знает, что моря в Саратове нет. Зато по другую сторону виднеется какая-то небольшая гора, которую в прошлый раз Антон не видел. Никакой географической или исторической справки по этому поводу Федя дать не может, и Антону остаётся лишь рассматривать из окна машины новые виды.       Вскоре делать это в тишине ему надоедает, и Антон тянется рукой к радио, начиная переключать станции, в надежде вдруг найти что-то, что его устроило бы. Остановившись на какой-то песне, Антон чуть увеличивает звук, но песня заканчивается. Зато сразу, без всяких голосов ведущего или небольшой рекламной паузы, начинается следующая. При первых же звуках мелодии Антон вдруг произносит: «О нет, только не она».       — Что не так? — удивляется Федя.       — Это грёбаный «Spring day».       — Что за «Spring day»?       Но судя по тому, что Антон берётся за телефон, Федя быстро догадывается, что это очередная песня каких-то там корейцев, которых слушает друг Антона. А у них ведь игра с угадыванием песен, и Антону нужно однажды вырваться вперёд. Вот только Саша, кажется, совсем не рад тому, что его снова отвлекают. Очень быстро засчитав Антону пять очков и даже не спросив, кто поёт в данный момент, Саша сообщает, что он занят, и Черышев явно не понимает происходящего, на фоне спрашивая, долго ли Саша будет обсуждать явно не работу или, может быть, наконец, хоть документ откроет.       — По-моему, очень красивая песня, — произносит Федя, видя, как Антон не может решить, хочет ли переключить на другую станцию или всё же дослушать.       — Ты просто понятия не имеешь, о чём она.       — И о чём же?       — О потере самого дорогого для тебя человека. Без которого любой день кажется самым ужасным, холодным и бессмысленным, но если бы этот человек вдруг вернулся в твою жизнь, то она сразу превратилась бы в весенний день. Во что-то очень радостное, красивое, живое.       — Звучит очень... глубоко. Ну, то есть, наверное, это то, о чём можно сказать, что здесь заключён очень большой смысл.       — Да. Год назад Саша дал послушать мне эту песню буквально, как только она вышла. И ты представить себе не можешь, как хреново мне стало. А когда Саша объяснил, о чём она, стало ещё хуже. Честно, я понятия не имею, как эти корейцы умудряются петь такое, но я чуть не разревелся, потому что вспомнил одного человека, который был мне очень дорог на протяжении долгого времени. А я, знаешь, прям ревел всего два раза в своей жизни. И, в общем-то, я терпеть не могу эту песню. Я вообще не люблю вещи, которые вызывают слишком сильные эмоции.       — Наверное, когда ты можешь прочувствовать то, о чём поётся, то становится действительно тяжело, — задумчиво говорит Федя. — А тот человек, которого ты вспомнил...       — Нет, он не вернётся в мою жизнь, — мрачно перебивает Антон, запрокидывая голову назад. — Потому что он умер пять лет назад. Но даже если бы он мог вернуться, моя жизнь не стала бы никаким весенним днём. Если бы он вернулся, она бы точно стала только хуже.       Федя решает не продолжать. До этого момента он не задумывался о том, что когда-то в жизни Антона значимое место могли занимать не только брат и лучший друг. Хотя логично предполагать, что Антон не всегда был таким, как сейчас, что он таким стал после многих лет непростой жизни и потери тех, кто был ему дорог.       Песня меняется. Следующую Антон тоже знает, Федя, впрочем, тоже. И она уже совсем не про грусть расставания или невосполнимые потери. Так странно, что кто-то, отвечающий за порядок песен сегодняшнего дня, решил, что будет просто прекрасно поставить эти песни друг за другом.       — Давай остановимся? — неожиданно предлагает Антон. — Вид очень красивый, я хочу его сфотографировать. Мы же никуда не опаздываем?       На сегодня у них назначена встреча по работе. Федя так и не объяснил Антону, для чего взял его с собой и на какую помощь рассчитывает, но времени ещё полно. Поэтому можно остановиться и сфотографировать не только пейзаж, но даже себя на фоне пейзажа.       — Иди сюда, — вдруг говорит Антон. — Я хочу сфотографировать нас вместе.       — Это не самая хорошая идея, — Федя не имеет ничего против, он был бы только рад, если бы у Антона остались какие-то воспоминания об их совместных днях. Вот только Федя знает, что практически всё Антон любит выкладывать на свой профиль в соцсети, потому что ему принципиально важно, чтобы все вокруг знали, как прекрасно он живёт. Ну и какой он красивый.       Конечно, вероятность того, что условный Кокорин следит за жизнью Антона, практически уходит в отрицательные значения. Кокорин даже не подозревает о существовании Антона, скорее всего, хотя тот фактически на него работает. Тем не менее, нельзя исключать случайных ситуаций, когда кто-то скинет кому-то фотку, а она через третьи или десятые руки попадётся на глаза совсем не тому, кому нужно. Опять же, Федя не хотел бы, чтобы хоть кто-то, кроме Дениса, знал о его отношениях с Антоном.       — Я просто хочу, чтобы она была у меня, — произносит Антон, беря Федю за руку и утаскивая куда-то вниз по склону, подальше от дороги. — Только у меня.       Из-за опущенных боковых стёкол машины играющая песня, пусть и неясно, но слышна даже на склоне. Интересно, какую поставят следующей, учитывая полное отсутствие тематики на этой станции.       Антон делает несколько фотографий, но кажется, это всё не то. По его лицу видно, что он хотел бы явно другого. Эта фотография для него очень значима изначально, даже до того момента, как он сделает её. Федя ловит прямой взгляд, длящийся пару секунд точно, уже хочет спросить, что не так, но вдруг чувствует губы Антона на своих.       На фотографии они будут целоваться на фоне сверкающей вдалеке реки, похожей на море. И Антону нужна была именно такая фотография, которую он хочет оставить исключительно себе. Но даже увидев её и оставшись довольным, Антон вновь поворачивается к Феде и целует его. Настойчиво, глубоко, запуская пальцы в волосы и словно не желая отпускать вовсе.       Он впервые целует Федю первым.