ЛУН ФЭЙЕ
— Идем ужинать? — две сильные руки обвили торс Фэйе, выводя его из задумчивости, — сегодня был очень насыщенный день. Помочь тебе переодеться? Фэйе полуобернулся и посмотрел на мужа через плечо, украшения тихо и мелодично зазвенели. На губах Хань Е появилась улыбка, в глазах стало разрастаться пламя похоти. — А где Сюй Цзинь? Он куда-то уехал, когда мы возвращались, — Фэйе не ответил на предложения мужа и ни на один вопрос, наоборот, задал встречный. Хань Е нахмурился и посмотрел на их кровать, где в забытьи лежал ещё полностью одетый наложник. — Любовь моя… Ты сердишься на меня за что-то? — Нет, это не так. Мне не за что сердиться, А Е. Мой супруг лучший. Фэйе положил кисти рук поверх обнимающих его рук мужа и прислонился спиной к его широкой груди. — Это, скорее, внутренняя тревога… Юньтянь травмирован собственным изобретением, нестабилен. Я просто ломаю голову, как поступить лучше? Как ввести его в семью и не ранить дополнительно. И поэтому подумал… Может быть, мне попробовать тоже вернуться в прошлое? Фэйе полностью развернулся в объятиях и вопросительно посмотрел на мужа. — Я не могу запретить своей императрице делать то, что она хочет. Но должен предостеречь — что не все ответы на случившееся в настоящем находятся в прошлом. — Я знаю. Хань Е смотрел в пытливые абрикосовые глаза супруга и тонул в них. Он заправил ему выбившуюся прядь из причёски и, склонившись, потерся щекой, ощущая легкое покалывание — у Фэйе потихоньку отрастала щетина. А Фэйе сам потянулся и, обхватив Хань Е за шею и плечи, поцеловал, страстно, с открытым ртом, глубоко, как нравилось обоим. Увлеченные поцелуем, они не сразу обратили внимание, что в спальню вернулся второй консорт. Руки Сюй Цзиня были заняты чем-то большим, но легким, завернутым в упаковочную бумагу. — Вот так… Оставь вас одних надолго, — делая вид, что рассержен, побрюзжал младший супруг. — Уже успели потрахаться без меня? Фэйе ухмыльнулся, отстраняясь, и лукаво посмотрел на одного, потом на второго. — А Е, Цзинь-эр в прошлом был таким же ревнивым? — С тобой не сравнится никто, — погладил свою императрицу Хань Е, — когда ты был охвачен ревностью и собственничеством, я не мог вставить слово. Ты валял меня по полу и вжимал в стены, пока не выдыхался… — Да ладно, — ухмыльнулся неверяще Сюй Цзинь, потом повернулся к своим мужчинам. — Фэй-гэ, где повесим? — А что это? — Твой подарок, который наш муж подарил тебе на день рождения. Находился в полиции, среди вещдоков, сегодня разрешили забрать, после ваших похорон. Все замолчали, и в комнате повисла неловкая тишина. — Думаю, ей самое место — здесь. Напротив зеркального шкафа, над комодом, на котором ты меня так… жари… эм… любил. А вы что думаете? — Твоё желание — закон, — отозвался Хань Е и снял висевшую на стене прежде картину. — Этой найдем место в гостиной или библиотеке… — Она хорошо будет смотреться в кабинете. Распаковав, наконец, свой подарок и дождавшись, когда супруги повесят картину на стену, Фэйе отошел на несколько шагов назад и залюбовался, ощущая странное волнение. Цветущий сад, отражённый в ночной темной воде, лунная дорожка... У него перехватило дыхание. — Спасибо за подарок, ваше высочество. Я теперь ещё больше хочу вернуть свои воспоминания. Сюй Цзинь непонимающим взглядом посмотрел на них. Но спросить ничего не успел, в дверь постучали. Это был Дайкунь. — Ужин готов, — тихо оповестил он, — ваш наложник не просыпался? Может, мне его покормить, попытавшись разбудить? — Спасибо, Дайкунь. Я сам, — произнёс Фэйе, ловя на себе удивленный взгляд Сюй Цзиня и ошарашенный — Хань Е, о который он «споткнулся». — Что? — Ты… Ты тогда так же, когда он был жестоко мной наказан, так же был пьян и отключился… Ты ухаживал за ним. И кормил его с рук. Фэйе тихо и таинственно улыбнулся, посмотрев на кровать. — Значит это судьба. Дайкунь, поднимешь сюда поднос с лапшой, чаем, булочками и фруктами. Пожалуйста. — Сделаю. Что-нибудь ещё, Фэйе? — спросил управляющий. — Он — сладкоежка, — произнёс Хань Е, — добавь что-нибудь из десертов. Пирожные какие-нибудь. Фэйе задумчиво покачал головой. — Не стоит… Он ещё не отошёл от алкоголя, слишком большая нагрузка. Ты его ещё побалуешь. Обязательно. Он приблизился к кровати и опустился на край, расправляя складки ханьфу. — Дайкунь, забери их и накорми пока, а то вся семья голодной будет… — Но мы без тебя… — начал ворчать Сюй Цзинь. — Тебе не угодишь, консорт Сюй, я отдаю тебе право заботиться о его высочестве, — тихо улыбнулся Фэйе, — на сегодняшний вечер он твой. — А меня спросить? — попытался возмутиться Хань Е. Изо всех сил пытающийся сохранить покерфейс управляющий исчез за дверью. — Шагом марш в кухню, оба! — тихо, но с рычанием произнесла императрица и, схватив подушку, стала вставать с кровати. — Пойдём-пойдем, Высочество! — Сюй Цзинь потянул императора на выход, — не надо раздражать Фэй-гэ… Едва за ними закрылась дверь, как Фэйе вздрогнул, со стороны кровати послышался тяжелый и протяжный стон-вздох. — Тяньтянь? Ты проснулся? — Фэйе стремительно вернулся к постели и, сев на неё, склонился над Юньтянем.ПЭЙ ЮНЬТЯНЬ
Юньтянь не мог понять ни где он, ни кто он… Жив ли, умер ли? Сознание считывало информацию из окружающего весьма путано, и четкого представления не наступало. Он только понял, что где-то лежит, но где? Как сюда попал — он совершенно не помнил. Шум нескольких мужских голосов накатывался волнами, он не прислушивался — тем более, что они доносились до него, как через слой ваты. Захотелось снова провалиться в спасительное чёрное забытье. Просто перестать существовать. Чтобы боль не возвращалась. «Боль? Я бежал раньше от боли? Физической? Нет… Вряд ли. Но я всё равно не хочу ничего больше испытывать.» Лежа на спине, он надеялся вновь потерять сознание, но до слуха донёсся знакомый голос, со звучащими в нем властными интонациями. Хоть сам по себе он был и негромкий, но… Заставил его вздрогнуть. А сознание снова выкинуло на поверхность воспоминание — его вытаскивают полуодетого из старинных покоев, по бедрам стекает чужая сперма — а этот голос шепчет с чувством вины: — Тяньтянь, прости. У меня не было другого выбора. — У тебя был выбор! — звучит другой голос в его голове. Воспоминания рассыпаются, как сверкающие осколки разбитого зеркала. Как же больно. Несмотря на то, что глаза плотно прикрыты веками… Под ними начинает печь так, словно ему насыпали туда песок. От рези в глазах спасают слёзы. В следующий момент он вспоминает, как был на кладбище… Как видел лицо мужчины, своего хозяина, господина. Императора. Того самого, который говорил о наличии выбора… Он помнил этот взгляд, способный превратить человека в кучу пепла, а кровь — в лед. И не только взгляд. Он помнил всё. «Неужели я… Обезумел, как и все остальные? Наверное, я заслужил… И безумие, и смерть. Я ведь умер? Какое странное посмертие, почему я тогда увидел на кладбище Фэй-да-гэ? Он пришёл, чтобы забрать меня с собой?» До него снова донеслись какие-то странные изменения извне: дрогнула поверхность, на которой он лежал, и кажется, темнота вокруг него сгустилась. Стало страшно… Он дернулся и попытался протестовать, но сведённое спазмом горло выдало только полухрип-полустон. А потом рядом раздался знакомый голос. Он снова позвал его. Юньтянь зажмурился от страха: «Почему Фэй-да-гэ задаёт такие странные и нелепые вопросы? Какое ещё… «проснулся»? Разве мёртвые люди тоже спят? Мы уже стали призраками? Или сейчас он поведёт меня в последний путь, на мост Найхэ? Но он должен был уйти со своей женой и ребёнком… Почему — со мной? Неужели за то, что тогда предпочел Сюй Цзиня мне?» Это, конечно, льстило невероятно, но… Всё-таки. Он должен был это услышать. Прямо сейчас. — Почему? — один глаз Юньтяня приоткрылся и непонимающе уставился на императрицу. — Что — «почему»? — удивлённый Фэйе всматривался в бледное и измождённое лицо молодого парня, склоняясь ниже. — Почему ты стал моим проводником? — хрипло спрашивает его Юньтянь и тяжело сглатывает, стараясь ничего не упустить в лице своего обожаемого мужчины. Но с другой стороны — ему не на что жаловаться, они ведь оказались вместе в смерти. А это значит, что ему не страшен никакой Диюй… Даже это ужасное место станет раем, если рядом его идеальный человек. Фэйе, со своей стороны, несколько растерян и сбит с толку. Впрочем, вглядываясь в лицо Юньтяня, чье выражение меняется, как в калейдоскопе — от испуга и болезненности к надежде, он начинает примерно понимать ход его мыслей и тепло улыбается в ответ. — Потому что я задолжал тебе в прошлой жизни. Ты так не считаешь? — Ты… Фэй-да-гэ, ты тоже всё помнишь? — торопливо спрашивает парень и моргает влажными ресницами. Фэйе склоняется ниже, его украшения по-прежнему звенят и переливаются в мягком свете ламп, он осторожно касается щеки и тихо говорит: — Нет, не совсем. Но я действительно хочу стать проводником, чтобы вернуть тебя к жизни. У Юньтяня медленно отваливается челюсть, он дёргается, когда пальцы Фэйе касаются его щеки. Сжимается и пытается отползти назад. Абрикосовые глаза императрицы распахиваются: — Юньтянь, что с тобой? — Ты. Руки… твои руки. Почему? — Юньтяня трясет, как в лихорадке, он с ужасом смотрит на Фэйе, пытаясь совладать с голосом через рыдания, что душат его. Наконец, он вымученно выдавливает между всхлипами: — Я не понимаю, о чём ты... говоришь, я ведь убил тебя. Это я сделал, а ты — ты… умер. Ты мертв уже неделю как! Фэйе, как у тебя могут быть теплыми руки? Юньтянь прячет лицо в ладонях, а Фэйе закатывает глаза и тяжело вздыхает. Потом, словно решившись на что-то, придвигается в плотную и крепко обнимает двадцатидвухлетнего парня. Тот каменеет в его объятиях, и шокированно охает. А Фэйе склоняется к ушной раковине и проникновенно шепчет: — У меня не только руки теплые, Тяньтянь. Я весь тёплый, а кое-где и весьма твёрдый. Посмотри на меня, ущипни… Юньтянь, мы живы. Оба. И ты, и я. Ты меня понимаешь? Ты меня не убивал, не вини себя хоть в этом. Хотя дел натворить ты успел порядком... Фэйе отводит руки и берет лицо Юньтяня в свои ладони, осторожно целует. А тот, шокированный, не может ничего сказать, лишь открывает рот беспомощно шевеля беззвучно губами… И императрица этим бессовестно пользуется, углубляет поцелуй и осторожно заваливает наложника на постель.