***
… Король не умер… Неизвестно за какие грехи Семеро наказали его, сохранив жизнь. Но Эйгон жил. Раны затягивались крайне медленно. Тело, привыкшее к маковому молоку, страдало ничуть не меньше, чем в первый день после Грачиного приюта. В особенно болезненные моменты он звал матушку, умоляя прекратить его мучения. Но королева оставалась непреклонна - сын обязательно поправится. Подолгу засиживалась она подле первенца, не в силах облегчить его страдания. Королева пыталась, как могла, вселить в Эйгона надежду на скорое возвращение к обычной жизни, но слова, как всегда, подбирала совершенно не те, что могли помочь. Чаще всего мысль ее обращалась к тому как сын вновь займет Железный трон и станет правителем гораздо более достойным нежели его отец. Но Эйгон лишь отворачивался, упираясь стеклянным взглядом в окно, за которым бурлила жизнь, от которой он был отрезан навеки. Юный король понимал перспективы собственного безрадостного существования гораздо более отчетливо, нежели матушка. Даже там, где раны чудом поджили, Эйгон чувствовал болезненный дискомфорт. При малейшем неловком движении рубцы натягивались и, случалось даже, лопались, покрываясь отвратительными кровоточащими трещинами. Мейстер уговаривал его уменьшить дозу обезболивающего, но страх перед болью был так велик, что юноша готов был рыдать, ползать в ногах у своего мучителя, лишь бы тот сжалился и выдал привычный объем приторной дряни, которая могла позволить пару-тройку часов блаженного затмения. … Чтобы хоть как-то отвлечь сына, Алисента рассказывала ему о ситуации в городе, о войне, выходящей на свой пик далеко за стенами Красного замка. При этом, она значительно приукрашивала правду, опасаясь ранить его еще больше. Иногда матушка рассказывала о том, как брат с достоинством справляется с должностью принца-регента, стараясь изо всех сил. Эйгон лишь злился. Эймонд, здоровый, полный сил, занял его место и развлекается со своей шлюхой, пока он… Неудачливый король осматривал свое тело, причиняющее страдания не только болью, но и одним своим видом. Рука, скорее всего, не будет толком двигаться уже никогда. Грудь – сплошное кровавое месиво, которое периодически норовит загноиться и тогда… Тогда приходит мейстер. Ласково похлопывая Эйгона по здоровому плечу, он с грустной улыбкой говорит: «Придется немного потерпеть, ваше величество…» Первый раз при виде инструментов юноша отключился сразу, что спасло его порядком расшатавшийся рассудок. Но это повторялось… И далеко не всегда везло сразу впасть в блаженное небытие… Ниже не было практически ничего. Что не сожрал огонь, то забрал мейстер, опасаясь распространения начинавшейся инфекции. Так что мужчиной в полном смысле этого слова Эйгон теперь не был. Злобно усмехаясь, он думал, что это наказание за чрезмерные излишества, которые он позволял себе с женщинами. … Иногда наведывался брат. Сложив за спиной руки, он сухо интересовался его самочувствием, а потом или просто молчал, расположившись на краю постели, или тоже говорил о делах государства. Эйгон не мог понять зачем он приходит. Просит ли его матушка или чувство вины само тянет сюда… В особенно тяжелые дни, глядя на холодный профиль Эймонда, король приходил в бешенство. Шипя от боли, он выплевывал в лицо брата оскорбление за оскорблением, обвиняя того во всех смертных грехах, начиная с того, что Эймонд мог бы родиться первым и освободить его разом от всех мучений, заканчивая безрадостным супружеством, долгое время висевшее камнем на шее короля. Брат не прерывал его и лишь крепче сжимал зубы, давая возможность излить душу. Часто подобные вспышки заканчивались горячими злыми слезами, но даже они не в силах были принести облегчение, лишь обжигая раны на лице… … Эймонд приходил в пропитанные тяжелым запахом болезни и макового молока покои брата, чтобы не забыть, чем может обернуться слабость. Былого отвращения к Эйгону, впрочем, как и сочувствия, он не испытывал, находя случившееся закономерным исходом никчемной жизни, заполненной сплошь увеселениями. Всегда после очередного визита он чувствовал себя больным. Возвращаясь к себе, он подолгу молчал, чем пугал Люцерис. … Нельзя сказать, что ноша, упавшая на его плечи вместе с регенством, была чрезмерно тяжела, но все же Эймонд испытывал некоторый дискомфорт, когда пришлось с головой погрузиться в дела государства, нужды армии и присягнувших им лордов. Изо всех сил он старался принимать взвешенные решения и только после того, как выслушает все возможные точки зрения, не пренебрегая ни одной. На военных советах же больше доверял мнению десницы Кристона Коля, считая крайне ценным его боевой опыт. … Война все настойчивее требовала решительных действий. Невозможно было долее отсиживаться за стенами Красного замка. Юноша чувствовал, что нужно как можно скорее избавиться от дядюшки, плотно засевшего под сводами Харренхолла, иначе они рискуют совсем скоро увидеть того во главе армии у ворот Королевской гавани. Без него Рейнира была пустым местом. Деймон же представлял реальную опасность вместе со своим растущим войском. Пора было положить этому конец. Вездесущая Триархия обещала разблокировать столицу с моря, решив раз и навсегда вопрос с флотом Велларионов. Эймонд искренне полагал, что столице не угрожает ничего. Искушение отправить Кристона Коля в одиночку на Харренхолл было велико, но принц понимал, что армия не продержится и получаса без прикрытия с воздуха. А еще в глубине души Эймонд лелеял надежду, что возможно дядюшка решится встретиться с ним в поединке. Юноша слепо верил в свою безоговорочную победу. Вхагар, его броня, часть его самого, подвести не могла. Что против нее Караксес? Сущая ерунда… Немало юнцов сгубила излишняя самоуверенность… … На последнем большом совете, куда Эймонд призвал своих знаменосцев, было решено взять силы противника в клещи у стен замка Черного Харрена, ударив сразу с двух направлений. С юга предполагалась атака их войска под предводительством десницы, а со стороны Трезубца должен был теснить врага Ясон Ланнистер. … До Харренхолла шестнадцать дней пути, но этот срок рискует значительно возрасти из-за непрекращающихся ливней. Матушка находила крайне неразумным пускаться в такую опасную авантюру в сезон осенней распутицы, но сын заявил, что не намерен долее отсиживаться в Красном замке и настало время покарать мятежных лордов Трезубца и дать бой Деймону…***
… Густое вино приятно холодит губы. Глоток за глотком Эймонд смакует пряный напиток, хранящий вкус лета, приправленный легким ароматом трав. В голове приятно гудит. Взгляд завороженно следит за рукой жены, нежно разделяющей волнистые волосы частым гребнем. Иногда тот путается, заставляя Люцерис болезненно зашипеть, чувствительно дернув живой поток. ... Несмотря на все усилия принцессы скрыть переживания, Эймонд знает насколько тяжело далось ей известие о скором походе. Похоже, Люк боится Деймона как огня… - Позволь мне… - просит юноша, одним большим глотком опустошая кубок. … Гребень бессилен перед водопадом спутанных кудрей. Эймонд пробует вновь и вновь. Зачем эта бесполезная штука? Отложив его в сторону, принц зарывается пальцами в волосы Люцерис, разделяя пряди, и легко массирует голову, заставляя ее блаженно улыбаться. Девушку немного смущает сосредоточенный взгляд мужа, которым тот ощупывает ее лицо, отражающееся в огромном зеркале. Похоже он немного перебрал. Даже на щеках выступил румянец, совершенно ему несвойственный. Люк вздрагивает, когда свободная ночная рубашка спадает с плеча от неловкого движения. Рука тянется поправить ее, но Эймонд останавливает. Тонкие сильные пальцы исследуют молочную кожу, натянутую на выпирающей ключице, ласкают шею. … Этот взгляд… Еще немного, и он оставит на ее теле ожоги… Люк так сосредоточена на его эмоциях и собственных ощущениях, что почти не замечает, как тонкая ткань спадает и со второго плеча, устремляясь к полу, оставляя хозяйку абсолютно обнаженной. … Неужели завтра он покинет ее? Много раз Люцерис повторяла, словно молитву, что с ним просто не может случиться ничего плохого. Не случилось же в прошлый раз, и в этот все будет хорошо. Но память хранила образ Деймона слишком отчетливо. Жесткий изворотливый ум Порочного принца, всегда раньше восхищавший принцессу, теперь пугал, доводя до паники. Идеальное оружие, принадлежавшее ее матери, закаленное в сотнях боев, накопило за годы бездействия океан яда чистейшей ненависти ко всем, в ком была хотя бы капля крови Отто Хайтауэра. Эймонд часто говорил, что дракона может убить только дракон… Но даже сам Воин не сказал бы, какой из них возьмет верх. Оба горячи, словно сотканные из пламени сгустки яростной силы, стремящиеся друг другу навстречу. Когда они сшибутся на поле боя, их гнев рискует уничтожить половину Вестероса. Кто из них выживет..? Дядя или племянник? Оба выкованные из злой темной валирийской стали, закаленной драконьим огнем. Оба отравленные наследственным Таргариеновским безумием, не признающие границ и не знающие авторитетов. Кровь против крови. Пламя против пламени. Молодость против опыта. … Страх прочно поселился под кожей, по каплям отравляя разум и сердце юной принцессы… …. Эймонд даже не предполагал, что можно желать ее сильнее, но беременность сделала Люк слишком притягательной. Уже заметно округлившийся живот, упругая налившаяся грудь, словно были созданы для нежных прикосновений и ласк. Принцессу не могло испортить даже небольшое количество набранного веса. Он находил крайне милым то, как смешно увеличился ее маленький вздернутый носик. Желание касаться, обладать сводило с ума. Особенно невыносимо оно стало после того как мейстер запретил им делать все то, что обычно происходит за запертыми дверями спальни. Они слишком переусердствовали после его возвращения из Грачиного приюта. У Люк открылось кровотечение, напугавшее обоих до полусмерти. Мейстер рекомендовал будущей матери больше лежать, пичкал отвратительными отварами, и походя заметил, что им все же придется умерить пыл, если они планируют сохранить ребенка. Больше двух недель принцесса провела в постели, пока наконец ей позволили встать. … Сейчас оба изнывали в томительном желании обладать друг другом, но страх навредить был слишком велик. … Руки исследуют каждый изгиб любимого тела, стараясь запомнить, запечатлеть в памяти… … Как он будет без нее? Принц не представляет. За эти пару месяцев они проросли друг в друга. Она - его часть. Его сердце. Сколько можно прожить вдали от собственного сердца?.. Хоть Эймонд и не переживал об их безопасности, оставляя столицу, но на душе все равно лежал камень. Да, его долг раз и навсегда прекратить войну, единственно возможным, по его мнению, способом – разгромить Деймона. Но уйти сейчас, оставив Люцерис, матушку, Хелейну и едва живого Эйгона на попечение деда, было страшно… … Осторожно, почти невесомо он касается сосков, зная какими они стали чувствительными. Люк сама рассказала насколько это больно и одновременно возбуждающе… … Последняя ночь вместе. Когда теперь они встретятся? Принц не знает, и от этого становится только тревожнее… Прижимаясь к жене всем телом, Эймонд чувствует, как она напрягается под его прикосновениями. В голове становится пусто. Он медленно теряет контроль над собой. Легкие касания губ превращаются в страстные засосы, которые обязательно проявятся фиолетовыми отпечатками уже через несколько часов. … Напряжение растет с каждым выдохом, легким стоном срывающимся с губ принцессы. Нежно опуская жену на постель, Эймонд не знает толком, что можно себе позволить. Бедра широко распахиваются, не в силах устоять перед лаской... - Может попробуем..? – выдыхает Люк в его горячие губы. – Аккуратно… Искушение слишком велико. Войдя в нее, он старается делать все медленно… Нежно… Но стоит лишь встретиться взглядом с ее затуманенными глазами, все барьеры рушатся. Аккуратно не про него. Он едва загнал в самый дальний угол души отвратительные порывы темной стороны, жаждущей боли и крови. Запер. Забыл. Чтобы никогда не доставать их обратно. Но контролировать скорость, силу, глубину проникновения просто невозможно. - Я не могу, Люк… - извиняется юноша, резко останавливаясь. Прижимаясь возбужденной плотью к ее промежности, Эймонд чувствует, как она подается ему навстречу. Член скользит меж горячих влажных складочек, чувствительно надавливая на них. Для девушки сейчас это слишком много, для него – практически ничего. Приподнявшись на руках, Люцерис впивается жадным поцелуем в его рот. Тонкое напряженное тело дрожит так сильно, что приходится подхватить ее бедра, чтобы сохранить максимальную близость. … Она чувствует, как больше неподконтрольное разуму тело приближается к пику. Оно больше не принадлежит ей. Только ему. Он – его хозяин. Он волен делать с ним что пожелает. Последний раз… Люк не может отвести взгляд от лица Эймонда, возбужденного взгляда, сияющего черным сапфира, приоткрытых губ, с которых легким шорохом слетают возбужденные вдохи… Наслаждение накрывает так внезапно, что сердце останавливается вместе с дыханием. Девушка отключается на несколько мгновений, теряя связь с реальностью. … Первое, что она чувствует, едва придя в себя, губы Эймонда на животе и внутренней стороне бедер. Он ласкает себя, сильно сжимая рукой. Быстро и грубо. Это неправильно, когда она так близко… … Когда она опускается перед ним на ковер, опираясь на широко разведенные колени, Эймонд прекрасно понимает, что именно она хочет с ним сделать. Пульс зашкаливает. … Она уже пыталась сделать это раньше, когда в период вынужденного воздержания, юноша трогал себя, сгорая от возбуждения подле желанного тела. Он не позволял, считая подобное занятием, достойным лишь шлюх. Но сегодня сил оттолкнуть ее больше нет… Пальцы зарываются в мягкие каштановые пряди, когда девушка невесомо касается его мягкими горячими губами, которые тут же расступаются, пропуская глубже. Почти не контролируя себя, юноша надавливает на затылок принцессы, желая получить все и сразу. - Убери руки. - приказывает она, поднимая на него взгляд. Он подчиняется и складывает их за спиной, изо всех сил сжимая запястье. … Она ласкает его. Медленно. Очень медленно. - Пожалуйста, Люк… - просит он, не в силах выносить сладкую пытку. Вновь и вновь принц пытается прижать ее к себе, но она лишь ловко уворачивается, слегка улыбаясь. Власть над любимым телом пьянит сильнее самого крепкого вина. Она сама решит, когда дать больше. … Когда его невинная девочка успела стать такой? Совсем недавно она краснела от легких прикосновений, а теперь смело смотрит в глаза, лаская ртом. … Наконец, она немного ускоряется, позволяя помочь ей. Почувствовав согласие, он уже не в состоянии сдерживать себя. Движения наращивают темп и амплитуду. Глаза принцессы заполняются слезами от грубых глубоких проникновений. Струйка слюны стекает по щеке, капая на грудь. Подчиняться тоже приятно. Возбуждение так велико, что Эймонд не может сдержать громкий стон. Он не знает, что сейчас важнее: чувствовать горячую влажность ее рта или видеть лицо, полные слез глаза и распахнутые губы, принимающие его внутрь. Настолько чувственно, что даже страшно моргнуть. … Сквозь туман наслаждения он едва понимает, что не нужно так глубоко и грязно иметь ее. Это неприятно. Периодически горло сокращается, пытаясь вытолкнуть его. И все же она не пытается прекратить пытку. Даже глаза не отводит. Не в его власти хотя бы просто смягчить это. Еще пара толчков, и разрядка накрывает юношу, срывая стоном имя жены с губ. Не в силах восстановить дыхание, он опускается на ковер подле нее, стирая слезы с нежных щек, целуя припухшие губы, хранящих привкус собственного семени. - Только вернись… - шепчет Люцерис, крепко прижимаясь к горячему телу.***
… Принцесса, не отрываясь, глядят в небо в надежде увидеть его в последний раз. Она не моргает так долго, что глаза сами собой начинают слезиться на холодном пронизывающем ветру… … Люцерис знает, что не только ее сердце сейчас болит как никогда. Несколькими минутами ранее она обнаружила на высоком балконе королеву, застывшую каменным изваянием, завернутым в плотную меховую шаль. … Теплые карие глаза матери внимательно наблюдают за многотысячным войском, покидающим Королевскую гавань. Сердце сжимается в нехорошем предчувствии. Сын должен был либо дождаться выздоровления Эйгона, либо каким-то образом объединить силы с младшим братом и войском лорда Хайтауэра, пробивающимся к столице. Она искренне считает решение Эймонда полнейшим безумием, но сын никогда не был склонен прислушиваться к ее мнению. Кровь дракона, кипевшая в венах, жаждала схватки. … Алисента тоже заметила Люцерис, растерянно замершую посреди сада, но предпочла сделать вид, что не видит ее…. Вчера сын, забежав на несколько минут, чтобы попрощаться, просил заботиться о его жене, как о собственной дочери. Она обещала, с трудом представляя, как это вообще возможно. Хоть королева и научилась терпеть девчонку под собственной крышей, но ни о каких теплых чувствах и речи быть не могло. Гнев горячей волной поднимался в душе при каждом взгляде на эту безумную ошибку юности. Слишком молодой… Слишком глупый. Боги! А теперь он уходит на встречу Деймону… Полный бредового безрассудства. Глаза Алисенты наконец-то открылись, и теперь она ясно видела, что прячет ее средний сын под маской ледяного равнодушия. Пламя, кровь, порывистость, зависть… О, уж что-что, а ее-то королева очень хорошо заметила… Эймонд завидовал брату, и неизвестно как долго он будет в состоянии сдерживать себя, дабы не попытаться забрать то, что принадлежит старшему по праву рождения. Все это пугало. Материнское сердце не желало выбирать меж детьми. Такими разными, но все равно любимыми. … «Я вернусь к вам, Люк» как мантру повторял он, пока принцесса дрожащими пальцами помогала ему закрепить на теле пластины агатовой брони. Он словно просил прощения, как накануне за неловкую боль своего наслаждения. Только эта боль была гораздо сильнее. С каждым застегнутым ремнем дыра в груди росла, болезненно наливаясь пустотой. Эймонд был еще рядом, но уже потерян для нее на долгие месяцы. А может и навсегда… Люк не хотела об этом думать, но коварные мысли сами заползали в голову, роясь подобно потревоженному рою пчел… … Шорох громадных кожистых крыльев заставляет вздрогнуть обеих. Два взгляда цепляются за огромную тушу Вхагар, по сравнению с которой наездник кажется едва ли не крошечной песчинкой. Едва ли он видит их с такой высоты. Это неважно. Главное успеть впаять в сердце или в саму душу образ принца, так напоминающий вместе с трепещущей на ветру волной платиновых волос древнее божество. Самого Бога войны.***
Волшебное действие анестезии, под которой Люцерис жила последние месяцы таяло медленно, но неотвратимо. Все четче принцесса понимала в какую непростую ситуацию загнала ее жизнь. Семьи у нее больше нет. Люди, являвшиеся некогда ее броней, никогда ее не простят. Даже Джейс, о котором сердце болело не меньше, чем о матери. Семья же Эймонда… не была таковой в полном смысле этого слова даже друг для друга. Девушка явно чувствовала невидимые барьеры, разделяющие детей покойного короля как между собой, так и с матерью. Каждый жил в собственном коконе личных обид. Люк понимала, что никто из них никогда не станет ей по-настоящему близок. … А еще девушку до ужаса пугал взгляд внимательных серых глаз, неотрывно следящий за каждым ее шагом. Люцерис чувствовала его везде. Им смотрела служанка, перестилающая постель по утрам. Он всверливался ей в спину глазами рыцаря королевской гвардии, приставленного к дверям спальни. Ощупывал ее тело в редкие визиты вежливости в покоях королевы-матери, впиваясь в живот… Каждый раз при виде Ларриса Стронга девушке хотелось закрыться руками, зажмуриться и сбежать. … Но бежать было некуда… … Он был силен. Сила, окутывавшая убогое тело, чувствовалась почти физически. В ней не было ничего от яростно-горячей силы, что струилась под кожей Эймонда. То была сила холодного чистого разума. Сухого, прагматичного и злого. Девушка была уверена, что, сочти Ларрис ее угрозой, ее не стало бы на следующее утро. Но он лишь наблюдал… Возможно, ей передалась ненависть Эймонда к мерзкой крысе, как тот предпочитал называть лорда Харренхолла. Перед отъездом юноша советовал держаться от хромого ублюдка подальше. Да и вообще частенько поговаривал, что будь его воля, то давно бы содрал живьем с него кожу. Стараясь скрыться от пристального внимания, принцесса все больше времени проводила в одиночестве… … Одиночество давило, пугало, опустошало. Все чаще Люцерис зажигала свечей больше, чем нужно, и не гасила их перед сном. При свете все переносилось чуть легче… … Отравленной иглой у сердца росла уверенность, что Эймонд больше не вернется. Думать о нем было невыносимо больно, не думать - невозможно. Его тонкие пальцы, переплетающиеся с ее, платиновые волосы, которые Люк собирала в косу пополам со своими… Он много знал и мог часами рассказывать в детальных подробностях о древней Валирии и истории Вестероса, о роде Таргариенов, о драконах, имел оригинальные точки зрения по многим вопросам. Жесткий пытливый ум его всегда был голоден… Как голодно было и тело, легко воспламенявшееся даже от мимолетной ласки. Он говорил, что любит ее, но теперь, оставшись одна, Люцерис могла спокойно анализировать его действия и эмоции. Ей определенно не хватало жизненного опыта и мудрости, чтобы отличить теплое созидательное чувство от пропитанной адреналином страсти… Хотя интуитивно девушка чувствовала, что в их отношениях не все так просто. Да, он желал обладать ее телом, душой, сердцем, жить под ее кожей… Но, вместе с тем, едва ли был способен понять и принять ее такой, какой она была на самом деле - дочерью Рейниры, бастардом Харвина Стронга, падчерицей Деймона Таргариена. Эти имена, вызывавшие лишь отвращение на его холодном лице, были для девушки не пустым звуком, а частью ее самой. Эймонд не готов был смириться с этим. Он словно хотел поглотить ее, изменить снаружи и изнутри, сделать такой, какая была нужна ему… Даже не понимая этого в своей безудержной страсти… Часто неловкое оброненное имя вызывало вспышку огненной злобы, волной пробегавшей по его лицу. Он не говорил ничего, не просил молчать или не упоминать родственников, но каждый раз она осекалась, едва считав его реакцию. Иногда он просто закрывал ей рот поцелуем. Грубым и жадным. Люк всегда удивлялась как быстро страсть поглощала его. Немного глубже поцелуй, чуть смелее касание и дыхание юноши учащалось, а взгляд темнел. Часто он просто отключался, лаская ее. Принцесса чувствовала, что он не в силах остановиться. Дикая безумная страсть… Фиолетовый глаз закрывался, оставляя ее один на один с сапфиром… …Сапфир… глубокого ультрамаринового цвета… украшение столь же прекрасное, сколь и отвратительное… … Люцерис не могла понять, что толкнуло его вскрыть давно заросшую рану и впихнуть, раздирая плоть, камень в кровавую сердцевину. Эймонд рассказывал, что процедуру провел мейстер где-то на задворках Королевской гавани, предварительно накачав его до отказа маковым молоком и привязав к столу. Но боль была ничуть не меньше, чем в тот самый день в Дрифтмарке. На прямой вопрос зачем он это сделал, Эймонд посмотрел на нее тяжелым взглядом, который она приняла за упрек. Упрек в непонимании… И она правда не понимала зачем нужно было терпеть еще раз такие мучения… Что толкнуло его на это? Тщеславие? Боль? Злость? Ненависть? Ни одно рациональное объяснение не подходило. … Равно как не было его и для их влечения друг к другу. Что толкнуло ее к нему навстречу? Вина? Желание выстрадать прощение? Люк лишь помнила, как во время прошлого визита в столицу, ее бросало то в жар, то в холод при одном взгляде на него. Взор вновь и вновь возвращался к нему. Голова становилась пустой, а жуткая история с вырезанным глазом казалась страшной сказкой, стоящей между ними стеной. Вина перед мальчишкой, которым он был, смешалась с физическим желанием подчиниться мужчине, котором он стал, превратившись в тяжелое чувство притяжения, сделавшее ее покорной и уязвимой. … Он точно хотел навредить ей, сделать больно, когда их губы впервые встретились. Да, он целовал ее. Жестко и больно. Прижимая ее руку к шраму. Сейчас она приходила к выводу, что это было сродни вскрытию заросшей раны. Он собственными руками разодрал шрам на сердце и поместил ее в кровоточащее месиво, наслаждаясь болью. Каково для него было обладать той, что изувечила его? Мучительно сладко, почти безумно… Он говорил, что так и не смог увидеть в ней ту, что нанесла удар… Но Люк не верила ему. Особенно теперь, когда долгими холодными вечерами, переходящими в не менее холодные ночи, она перебирала его вещи, пытаясь найти в них его отражение. В основном вещи были безликими... Но однажды ей посчастливилось найти книгу, на полях которой красовались неловкие рисунки. Они не отличались ни красотой, ни умением. Образы были едва узнаваемы. Он рисовал Вхагар, ну или что-то отдаленно ее напоминающее… корону Эйгона Завоевателя… глаз рассеченный шрамом... и ее – тонкую фигуру с длинными волнистыми волосами, сжимающую в руке нож… был нож и один… на желтоватом листе он оставлял тонкий порез, усеянный каплями крови… ее крови...***
… Еще толком не проснувшись Люцерис ясно чувствует, что вокруг все изменилось… … Кажется весь Красный замок пропитан паникой. В длинных коридорах гудит множество голосов, слышен топот сотен ног, хлопанье дверей и лязг оружия. Невидимые обладатели голосов переругиваются за плотно запертыми дверьми, торопя друг друга. … Страх захлестывает мгновенно, заставляя едва накинув теплый халат, выбежать в коридор, по которому в суматохе носятся взбудораженные люди. - Что случилось? – спрашивает девушка, цепляясь за руку высокого гвардейца, но тот лишь отпихивает ее, едва не сбивая с ног. … Все мечутся в ужасе, не обращая на нее ни малейшего внимания. Пробиваясь через снующих туда-сюда слуг, Люцерис спешит к королеве, полагая, что Алисента уж точно ответит на все интересующие ее вопросы. Но на полпути ответ сам настигает принцессу ужасающим видением в высоком стрельчатом окне галереи – весь залив, на берегах которого уютно разместился многотысячный город, буквально усеян кораблями под синими парусами, украшенными гербом дома Велларионов. Над ними, практически не шевеля крыльями, парит Вермакс, подчиняющийся ловким движениям наездника. … Этого просто не может быть! Люцерис знает, что флот лорда Корлиса должен быть занят бесконечными боями с Триархией. Об этом позаботился Отто Хайтауэр еще будучи десницей. А Джейс? Неужели он уже вернулся с севера? Глаза не хотят верить тому, что видят. Кто бы мог подумать, что она, Люцерис Велларион, гораздо больше обрадовалась бы, обнаружив здесь красные паруса Ланнистеров, а не своего любимого деда. Страх заползает под кожу, больно покалывая под ребрами. Лишь сейчас девушка понимает, что столица беззащитна без войска Эймонда и Коля. … Огромный город гудит у подножия Красного замка так громко, что шум слышен даже через плотно закрытые окна. Наверняка, там внизу уже вспыхнул бунт, и сотни мятежников, верных Деймону, сносят остатки золотых плащей. … Руки неосознанно тянутся прикрыть живот, когда Люк замечает на холме Эйгона, венчающем столицу, огромные силуэты драконов, беспокойно шевелящих крыльями в ожидании команды наездников. Изящный золотой и уродливый красный выдыхают в голубое небо струйки пламени. Ксиракс и Караксес. < - Мама… - беззвучно шепчут губы Люцерис, в шоке пытающейся найти опору для мгновенно ставшего ватным полубесчувственного тела.***
… Все про нее забыли. Конечно, Люцерис и без того знала, что не нужна ровным счетом никому в Красном замке. Равно как и ее ребенок. Редкое участие королевы было не более, чем актом вежливости и смирения с решением сына. Девушка видела, как замок спешно покидают близкие королю Эйгону люди, стремясь спасти свои жалкие жизни, а затем как запираются ворота, дабы продержаться некоторое время в осаде. Как глупо! Город, оставшись без драконов, не мог оказать серьезного сопротивления Деймону, даже если бы он явился в столицу единолично, но с ним было еще несколько грозных огнедышащих ящеров. Очевидно, его безумная идея найти всадников для свободных драконов увенчалась успехом. Люк оставалось лишь в очередной раз восхититься холодным рациональным умом принца. Хотя, наверное, теперь его уместнее называть королем… Слишком много королей и королев расплодилось из-за бесхребетности ее деда, собственной нерешительностью погрузившего все семь королевств и собственную семью в хаос. … Принцессе все же удалось отыскать Алисенту, которой пришлось взять на себя ответственность за оборону города. Шансов удержать столицу не было. Кругом кишели предатели и перебежчики. Еще во времена предыдущего визита Люцерис узнала насколько велик авторитет дяди среди золотых плащей, большинство из которых даже при власти короля Визериса по-прежнему считали его своим командиром. Едва ли кто-то из этих суровых мужчин преклонил колено перед королем-пьяницей. Сомнений не было – Деймона встретят широко распахнутые ворота. … Так и случилось. К вечеру город пал, не оказав толком никакого сопротивления. Главное, что успела сделать королева – убрать из города Эйгона, которому грозила верная смерть, и вывезти внуков. По крайней мере, ей хотелось верить, что приспешники Рейниры не заметили их. Она отправила посланников к Эймонду и воронов к Хайтауэрам. … Заметив подле себя бледную Люцерис, Алисента испытала все же некий укор совести. Возможно, стоило как-то побеспокоиться и о будущем внуке. На девчонку Рейниры ей было плевать. Пусть выясняет сама отношения с матерью. Едва ли та решится причинить дочери вред. Но, так или иначе, время было упущено… - Милая, тебе лучше закрыться в покоях Эймонда… Пока все не успокоится… Мне придется открыть ворота, или Деймон выжжет тут все. – она изо всех сил старалась смягчить голос, сжимая холодные руки девушки в своих. – Тебе совершенно не о чем беспокоиться… - Как прикажет ваша милость… - сдавленно прошептала Люк, пытаясь освободить пальцы из цепкой хватки королевы. - Пусть Семеро защитят нас… - кажется, Алисента больше не видит Люк, еще сильнее цепляясь за ее руки. Испуганные карие глаза расширяются, всматриваясь в вечернее небо над головой принцессы. … Девушке нет особой необходимости оглядываться. Она итак знает, что именно там увидит. Огромная красная туша Караксеса, шипя и извиваясь, опускается прямиком во двор Красного замка…***
… Рейнира прекрасна в черных чешуйчатых доспехах, лишь подчеркивающих холодную валирийскую красоту ее гордого лица. Настоящей хозяйкой вошла она под своды Красного замка, преподнесенном ей точно на блюде любимым супругом, воином, опорой, дядей. Да, негодному узурпатору, королю-пропойце, удалось сбежать. Да так ловко, что ни одна живая душа не видела, как именно это произошло. Деймон был зол. Как вообще они смогли упустить из-под самого носа калеку? Не утек же он, в самом деле, вместе со сточными водами! …Кроме того, из собственных покоев исчезли и его дети. К счастью, двоих из них удалось задержать золотым плащам при попытке вывести их за стены города. Хоть что-то… Девчонка, конечно, не представляла особой ценности, а вот старший сын Эйгона был по-настоящему ценной находкой. Прямой наследник Железного трона! Это чего-нибудь да стоит. … Рейнире не терпелось занять свое законное место полноправной правительницы Семи королевств. Слишком долго она этого ждала, чтобы остановиться в полушаге от заветной цели. Да, где-то там были живы все ее братья. Трое. И как только отцу удалось сделать столько сыновей? Таких разных по своей сути, но одинаково опасных для нее одним фактом своего существования. Каждому из них приговор был вынесен еще в тот день, когда на Драконий камень опустилась Мелеис с черной вестью о смерти короля Визериса. Оставалось лишь привести его в исполнение. Рейнира не беспокоилась об этом, зная какой ненавистью пылает ее супруг к Отто Хайтауэру, королеве Алисенте и всем ее детям. Пусть потешит свое самолюбие и отомстит кровью зеленому семейству. … С коронацией решили не тянуть. Той же ночью состоялась церемония, продлившаяся до рассвета. Все, кто был в Красном Замке преклонили пред ней колени, молили о прощении и присягали ей собственной жизнью, мечами и честью. … Скрываясь в тени колонн Тронного зала, Люцерис ясно видела, как сияют глаза матери, упиваясь собственным величием. Боги! Почему же принцесса никогда не замечала насколько Рейнира схожа с братьями? Физическое сходство с Эйгоном было более, чем уловимо, но жажда власти в глазах и едва уловимая высокомерная улыбка на губах ясно напоминали Эймонда. … Лишь единожды за эту бесконечную ночь их взгляды встретились. Холодные фиолетовые глаза матери скользнули по ее лицу точно не узнавая, будто она была пустым местом. Стыд заставил Люцерис опустить взор и поспешно удалиться, опасаясь отчасти и за собственную жизнь. Ведь едва войдя в столицу Деймон, не желая тянуть кота за хвост, учредил день казни, в который каждую неделю на самой большой площади города подле Драконьего логова планировалось казнить около десятка предателей, приспешников короля Эйгона и прочих, на кого укажет его перст. Принцесса не успела увидеть, как при первых лучах солнца, робко озаривших нежным персиковым светом подножие трона Эйгона Завоевателя, Рейнира сошла с трона об руку с мужем, открыв на всеобщее обозрение порезы на ее ногах и ладонях. Кровь Черной королевы обильно орошала холодный мрамор Тронного зала, заставляя людей переглядываться. Хоть никто не проронил не слова, все знали – Железный трон отверг Рейниру, и сидеть ей на нем недолго.***
… Тем же вечером двери в покои Люцерис распахнулись, впустив сжатую точно пружину фигуру. Деймон. Теперь он всегда такой. Напряженный, готовый в любой момент отразить возможную атаку. - Дядя, вы… - девушка едва не отключилась от неожиданности и страха перед грозным родственником, зная каким жестоким он может быть по отношению к ней. – Зачем вы здесь? < Некоторое время он разглядывает ее снизу доверху, ехидно прищурившись. - Пришел узнать, как себя чувствует шлюха принца-регента… - ядовито ухмыляясь, бросает он, склоняя голову в показном почтении. – Простите, милая! Шлюха бывшего принца-регента. Так будет вернее. Губы Люцерис дрожат от обиды. Кажется, ни один человек во всем мире не в состоянии так сильно ранить ее одним только словом. - Жена, дядя. Жена принца-регента. Тот лишь сдавленно хихикает, приближаясь к ней недопустимо близко. Девушка замирает точь-в-точь кролик перед удавом, опустив глаза на черный шелк его камзола. Аккуратно подцепив пару крючков на лифе бордового платья, Деймон резко спускает его с плечей девушки, едва полностью не обнажая грудь. Он по-хозяйски запускает руку ей за шиворот, сжимая и без того чувствительный сосок между пальцами, заставляя девушку болезненно зашипеть. - Вам нравится видеть меня без одежды? – спрашивает Люцерис, вскидывая на него темные глаза. – Хотите сделать со мной все то, что делал ваш племянник? Фиолетовые глаза холодны. Ему совершенно нет до нее дела. Никогда в жизни Деймон не смотрел на Люк как на женщину и начинать не планировал. Он желал лишь одного – унизить, наказать дерзкую девчонку, посмевшую противиться его воле. Наказать за боль, которую испытала Рейнира, узнав о предательстве дочери. Порочный Принц знает наверняка как причинить боль женщине. Достаточно лишь показать насколько она ничтожна и уязвима перед ним физически. - Нет, милая. Что ты… - отвратительная улыбка не покидает его лица. - Чем он тебе так нравится? Расскажи любимому дяде. …Он потихоньку ласкает ее грудь, отвратительно ухмыляясь… – Как он тебя трахает? Нежно или может быть грубо? Тебе уже нравится, когда он сжимает твое горло?.. … Люцерис мучительно краснеет, пытаясь отстраниться… Но вторая рука накрывает горло, ласково сжимая… - Ты брала у него в рот? - пальцы оттягивают губу. - Он все также разбивает руки, чтобы не сравнять тебя с теми дырками, которых он затрахивает до полусмерти в грязных притонах? Несколько мгновений девушке кажется, что он хочет ее, но его тело так плотно прижато к ее собственному, что она бы обязательно почувствовала. Он абсолютно холоден. - Я не рассказывал тебе, но юный принц любит не просто е*ать шлюх, но еще и знакомить их со своей любимой острой игрушкой… Ты же наверняка видела кинжал, который он везде таскает с собой? Люк лишь хмурится от отвратительных прикосновений. Теперь она отлично понимает за что именно он получил свое прозвище. - Ты наверняка хочешь знать, что именно он любит делать… Что он хочет сделать с тобой… - Нет! Не хочу… Хватит врать! - сдавленным голосом говорит Люцерис. Фыркая, Деймон склоняется к нежной шее, щекоча дыханием. - Почему же, милая? Тебе же нравится удовлетворять его… Принимать внутрь… Я видел… Ты должна знать, что именно он хочет получить от тебя… - он отвратительно хихикает, упираясь носом в нежную кожу. - Ты часто кончаешь …? - Хватит, Деймон! - Люк пытается вырваться из цепкой хватки безумного родственника. - Думаю, часто… учитывая твое положение… беременным так мало надо… Они всегда на взводе… … Губы Деймона прижимаются к шее, не целуя… - А вот его шлюхам, которых я успел повидать, повезло меньше. … Он тянет ее за волосы, заставляя запрокинуть голову далеко назад, впиваясь взглядом в темные глаза девушки. - Твой белый принц Таргариен любит чувствовать, как на его члене извивается девка, покрытая глубокими свежими ранами. Любит вскрывать тонкую кожу, как мясник на бойне. Любит глотать их кровь… - Ты отвратителен… - выдыхает она ему в лицо. - Не веришь? - бровь выразительно ползет вверх. - Неужели он не дал тебе ничего настоящего? Люк моргает, вспоминая горячку Штормового предела, кинжал, который Эймонд вложил в ее ладонь… Нет... Это бред… Стечение обстоятельств. Деймон просто издевается над ней. Люцерис наконец находит в себе силы освободиться от навязчивых прикосновений и, боязливо оглядываясь, натянуть ткань обратно на плечи. - Ну, теперь уже ничего и не будет. – смеясь, Деймон запрокидывает лицо к потолку. – Ты будешь благодарна, когда я прикончу зарвавшегося ублюдка. С видом хозяина он располагается в любимом кресле Эймонда, закинув ногу на ногу. Постукивая тонкими пальцами по подлокотнику, Деймон некоторое время задумчиво смотрит в пламя, медленно пожирающие поленья в камине. … Точно также делал Эймонд, медленно опуская с глухим стуком на красный бархат палец за пальцем. Горло сводит спазмом. Похожи. Слишком сильно, чтобы быть правдой. - Позволь спросить, как чувствует себя юная леди Люцерис, предав не только мать, но и свою королеву? А, походя, еще меня и брата? Он унизил ее так сильно, что девушка едва может сглотнуть ком, застрявший в горле. - Плохо, дядя… Но я - не товар, который надо продать подороже. И стою гораздо больше, чем пять тысяч немытых северян. … Бровь выразительно ползет вверх. Как запела… Шлюха… - Двадцать. Двадцать тысяч, милая. Молодой муж и целое королевство в придачу. Как по мне, так даже многовато для такой дряни… … Пальцы настойчиво барабанят по бархату, выдавая раздражение. - Что ты получила здесь? Кроме, крепкого члена между ног да выблядка в животе. – шипит он. – Я скажу тебе! Ни-че-го! Абсолютно ничего. … Гнев душит так сильно, что Деймон замолкает, шумно дыша. Фиолетовые глаза возвращаются к огню, находя в живых языках пламени некоторое успокоение. - Как по-твоему… Что я должен с тобой сделать? – наконец спрашивает он, склоняя голову немного набок. … Казнить. В тот самый страшный день, когда казнят предателей. Люк замирает, закусив губу. - Это решать маме, а не тебе… - шепчет она, пряча глаза. Поднимаясь из кресла с легкой грацией юноши, Деймон пробегает кончиками пальцев по ее уже совсем не маленькому животу, заставляя Люцерис еще ниже опустить голову. - Хм… Пожалуй, здесь я соглашусь с тобой, девочка.***
… Первым умер Отто Хайтауэр. Предатель короны и государства, усадивший на железный трон узурпатора-пропойцу Эйгона. Лишь из уважения к его высокому положению Рейнира согласилась подарить ему легкую смерть. … За ним последовали сотни других. Казни проводились в Драконьем логове, а обезглавленные тела скармливались драконам Черной королевы. Новый мастер над монетой лорд Селтигар, вынужденный ввести в столице непомерное количество налогов, умудрялся брать деньги даже с пришедших поглазеть на жестокие расправы. Три гроша. Не ахти какая плата за удовольствие, гораздо меньше, чем брали шлюхи на Шелковой улице. Зрителей было много. Не всем посчастливилось умереть быстро. Меньше, чем другим повезло Тайленду Ланнистеру, которого безбожно пытали дабы выведать, куда он спрятал казну. Истязания настолько обезобразили его, что бедняге приходилось скрывать лицо всю жизнь, чтобы никого не шокировать. … Милой доброй матушки с ласковыми фиолетовыми глазами больше не было. Железное чудовище поглотило ее, сделав своим прямым продолжением. Не задумываясь, Рейнира при полном одобрении супруга отправляла людей на плаху или на обед драконам. Некоторые особо провинившиеся лорды удостаивались еще отдельных мучений перед казнью. … Город, некогда приветствовавший ее как освободительницу от гнета Эйгона и Эймонда, которых в общем-то никогда здесь не жаловали, моментально отвернулся от нее, едва омывшись кровью первых жертв, чьи головы громоздились на пиках вдоль стен Красного замка, а, прогнувшись под тяжестью налогов, и вовсе возненавидел. Ненависть витала в воздухе, лишь только раззадоривая Черную королеву и Деймона, которым всегда было плевать на чернь, но приходилось мириться с ублюдками без рода и племени, пока за их счет наполнялась казна.***
… Холод длинными щупальцами забирается в каждую щель Красного замка, покрывая по утрам высокие стены легкой изморозью. Впервые за долгие годы зима пришла и на юг. Непривычные к столь низким температурам люди дрожали даже в собственных кроватях, подле жарко натопленных печей. Но в покоях Эймонда всегда было тепло. Камин прогорал медленно. Иногда поленья тлели в нем даже спустя несколько часов после рассвета. Просторные комнаты, совсем недавно казавшиеся девушке огромными и пустыми, стали ее домом. Только здесь она чувствовала себя в безопасности, даже несмотря на охрану, приставленную то ли матерью, то ли Деймоном. Два строгих рыцаря подпирали двери днем и ночью, очевидно, имея приказ не разговаривать с принцессой. Они не ограничивали ее перемещений по замку. Девушка была свободна. Единственное, что ей не было позволено – отправлять письма, вне зависимости от содержания и адресата, а также покидать пределы Красного замка. … Люк могла навещать Хелейну с детьми, запертую в собственных покоях, а иногда и королеву Алисенту. Принцессе разрешали даже выводить детей в сад, разумеется, под присмотром охраны. … По началу Люцерис пыталась посещать тронный зал, где мать и Деймон упивались властью. Это было настолько отвратительно, что она перестала узнавать в тонкой фигуре, закованной в черную чешуйчатую броню, гордо восседающей на Железном троне, маму. Ледяная жестокая королева не имела ничего общего с женщиной, певшей дочери колыбельную перед сном, ласково поглаживая растрепанные кудри. Деймон же напоминал дракона, свернувшегося у ног своей королевы, готового сожрать любого, кто нарушит покой его хозяйки. …Девушка всеми силами старалась избегать членов собственной семьи. Получалось это не всегда. Нет-нет, да и приходилось столкнуться в темных узких коридорах с братьями или Деймоном. Джоффри презрительно фыркал, едва завидев потяжелевшую фигуру сестры, малыш Эйгон просто обходил ее по широкой дуге, испугано оглядываясь, будто девушка могла навредить ему. Деймон же просто смотрел поверх ее головы, и это было неплохо. Люцерис не была готова выслушивать очередные оскорбления. … Джейса же принцесса видела лишь пару раз после коронации матери. Первый раз он даже не заметил ее, увлекшись беседой с мейстером Орвиллем, а второй… Девушка ясно чувствовала, что брат хотел заговорить с ней, но так и не решился. Видеть его озабоченный растерянный взгляд было больно. Ненавидит ли он ее так же, как все остальные?.. Несомненно… Она лишь предательница, не заслуживающая ничего, кроме презрения… Пустота под ребрами болезненно ныла, напоминая о том, каково это – жить без любви и без сердца. Мысль поговорить с братом не давала покоя, но боязнь испытать новые унижения не позволяла сделать первой шаг навстречу. Вечер за вечером Люцерис представляла, что могла бы сказать Джейсу при встрече. Руки ласково поглаживали живот. Совсем недавно принцесса стала ощущать легкие шевеления малыша, сначала порядком напугавшие ее. Больше она не ощущала себя одинокой. … Сегодня краем уха Люк услышала, что брат скоро, возможно даже завтра, покинет столицу, чтобы поддержать вместе с Вермаксом флот Велларионов против внезапно очнувшейся от спячки Триархии, желающей разблокировать Глотку. Девушка не хуже родственников знала насколько богат опыт Триархии в противостоянии драконьим всадникам, а дракон Джейса не был большим или опытным, что автоматически делало его и наездника уязвимыми. Завернувшись в огромный плед, Люцерис так долго не могла решиться покинуть комнату и сделать шаг навстречу брату, что даже не почувствовала, как беспокойный сон сморил ее, перенеся на Драконий камень, где она вновь была членом семьи, где ее любили… … Легкое дуновение холодного воздуха мгновенно разрушает морок, разом учащая пульс. К ней давно уже никто не приходит… Тем более в столь поздний час. Едва открыв глаза, Люцерис вскакивает, сталкиваясь взглядом с братом. … Пришел! Сам! Неужели она для него все еще что-то значит?.. Помедлив пару долгих мгновений, Джейс заключает сестру в объятия. От него пахнет домом, спокойствием, всем тем, чего она была лишена столь долгое время. Это так больно, что слезы сами текут по щекам, оставляя длинные мокрые дорожки. - Что же ты наделала, Люк… Мама так страдает… - шепчет брат, утыкаясь лицом в ее макушку. - Не надо. Не плачь… Сейчас это ни к чему. Теплая рука опускается на ее живот, аккуратно поглаживая. - Он… может быть моим? - робко, едва слышно спрашивает Джейс, моментально краснея. ... Люцерис в смущении отстраняется от него… Они никогда не говорили о том, что произошло в ночь после мучительного дня, принесшего сразу так много бед в их семью. Тогда близость была необходима как воздух, как лекарство от всех невзгод, обрушившихся на них в одно мгновение, но утром… Смотреть друг на друга была слишком стыдно. Джейс ушел на рассвете, пряча глаза, и понимая какая это была глупость. Осыпая в ночи тело сестры запретными страстными поцелуями, он надеялся, что это сделает их ближе. Хотя бы на те несколько дней, что остались до ее отъезда на Север, но получилось наоборот. Между ними выросла огромная ледяная стена, которую спокойно можно было бы разместить на севере, случись что с уже существующей. Едва ли кто-то почувствовал бы разницу. Сталкиваясь с ним взглядом за общим столом, Люцерис видела в глазах брата мольбу о прощении, растерянность, слабость и что-то еще, чего не было до этой ночи, что-то, что делало его взор похожим на тот, каким на нее смотрел Эймонд. Это вызывало отвращение… - Нет, Джейс… Он уже был тогда… когда мы… - девушка отводит глаза, не в силах смотреть ему в лицо. Вздох облегчения легким шорохом слетает с губ брата, вызывая у Люк легкую улыбку. - Поэтому ты здесь? … Чтобы там не говорили мать и Деймон, Джейкерис так и не смог разлюбить сестру. Для него она не стала предателем. Он знал, что с ней делал дядя и как сильно по ней ударило решение матери продать ее Криган Старку. - Я здесь, потому что так решил Эймонд. - Это его покои? - Джейс обводит изучающим взглядом комнату, будто пытаясь найти, если не самого принца-регента, то хотя бы следы его присутствия. - Теперь больше мои… - Люк пожимает плечами. - Тут было слишком пусто… и неуютно… - Узнаю сестру! Люцерис Велларион везде несет радость и красоту. Даже если вы этого не хотите. - Джейс хихикает совсем как раньше, заставляя тепло разливаться нежной волной, заполняя на мгновение дыру под ребрами, которая тут же становится еще глубже. - Она меня никогда не простит? - обреченно спрашивает Люк. - Ты – ее единственная дочь. Мама любит тебя. Да, она чертовски зла, но нельзя же просто выкинуть из сердца собственного ребенка. … Да, нельзя… Если сердце есть… Но, посмотрев на их общую с Деймоном жестокость, Люк уже глубоко в этом сомневалась. - Попробуй поговорить с ней. Хотя бы начать… - все еще смущаясь физической близости, Джейс все же рискует погладить сестру по плечу. - Что я могу ей сказать? - горечь делает голос грубым и чужим. Присев на край постели, Джейс долго думает над ее словами. - После истории с сиром Харвином, я старался не интересоваться жизнью мамы… - задумчиво говорит он наконец. - Но то, что нужно само залезет в уши. Ты знаешь, что у матери была связь с Деймоном еще до брака с Лейнором? Люцерис лишь отрицательно качает головой. - Дед был против… Изгнал его… Угрожал убить… … Как в жизни все причудливо повторяется… Дядя… Племянница… Драконье пламя страсти, бушующее в венах, разрушающее все запреты… … Люк горько хмыкает… - Она как никто другой должна понять тебя… - он наконец поднимает глаза на сестру. - Одна может быть, но Деймон… Он же люто ненавидит… - Тварей с зеленой кровью. - заканчивает за нее Джейс, довольно умело пародируя дядю. – Зато есть шанс узнать насколько важно для матери его мнение... … Обронив на прощание «Я вернусь, Люк…» брат ушел во тьму ночи, чтобы не сдержать свое слово…***
Заседание малого совета Черной королевы заканчивается. Лорды не спеша покидают покои. Люк стоит под дверью, заламывая руки. Столько новых лиц… Неужели мать доверяет им? … Все или нет?.. Так не хочется говорить при свидетелях… Вроде бы все… Или нет?.. Ком подкатывает к горлу, когда девушка приоткрывает двери и бледной тенью проскальзывает внутрь, оказываясь за спиной матери. … Одна… … Судорожный вдох, попытка сглотнуть… - Ваша милость… - голос чужой и непослушный. Рейнира узнала ее еще по шумному вдоху. Она слышала его сотни раз от провинившийся дочери, пришедшей в поисках прощения или наказания в зависимости от тяжести проступка. Только всегда ранее, она пряталась за спиной Джейкериса, готового при любом раскладе принять большую часть вины на себя. - Что вам угодно, леди Велларион? Или уместнее причислять вас теперь к нашему роду? – голос звенит сталью. Голос королевы, не матери. - Мама… - У меня нет дочери! - Твое право… - комок в горле душит все сильнее. - Я пришла только, чтобы извиниться за… Неудобства, которые посмела доставить вашей милости. Рейнира наконец оборачивается. Ледяной королевы больше нет. Ее сожрал дракон. - Так это по-твоему называется? Неудобства? Я должна была казнить тебя как предателя, едва войдя в Королевскую гавань! Люк отшатывается к двери, испуганная гневом матери. Когда она видела ее такой последний раз? Память подсказывает, что никогда… - Так почему же я еще жива? - Ты будешь жить до тех пор, пока я не увижу твое раскаяние. – шипит Рейнира, непроизвольно сжимая руки в кулаки. Слишком долго она ждала, когда дочь наконец придет к ней, чтобы упасть на колени и, ползая в ногах, вымаливать прощение, но, очевидно, Люцерис не намерена этого делать. – А потом я решу, чего именно ты заслуживаешь. … Люк всматривается в лицо матери, пытаясь представить ее молодой. Джейс сказал, что их связь с Деймоном началась еще до злосчастной свадьбы с Лейнором Велларионом. Сколько же ей было? Принцесса пытается прикинуть… младше…младше, чем сейчас сама Люцерис. Интересно, тогда она также пеклась о долге перед отцом и короной?... - Чем я хуже тебя, мама? Ты также вышла замуж за своего дядю и против воли отца! Я не знала ничего ценного, чтобы передать им… - Люк указывает за плечо. - Дрянь! Всадила мне нож в спину, и пытаешься отмыться?! - ноздри Рейниры трепещут, и Люцерис впервые находит ее похожей на Эйгона. Удивительное причудливое сходство. - Что я могла сделать?! Он силой втащил меня на спину Вхагар! - губы Люк дрожат от обиды. - Допустим, я полная дура и поверю, что ублюдок увез тебя силой, заставил произнести слова в септе. Но это, Люцерис… Это было еще на Драконьем камне! - она взглядом выразительно указывает на живот принцессы. - Деймон все рассказал мне! Ты раздвинула ноги, как последняя шлюха, опозорив себя и всю нашу семью! Ни одна приличная девушка во всех Семи королевствах никогда не позволила бы себе такого до свадьбы! Тебе хоть было стыдно? - Кому ты говоришь это, мама? Каждая безродная псина здесь знает, что я - бастард! Я не большая шлюха, чем ты! Мой ребенок хотя бы будет законнорожденным! На нем не будет клейма! Рейнира отшатывается словно от пощечины. Она уж никак не ожидала от дочери подобных обвинений. - Не смей! Слышишь, не смей! – рычит королева, наклоняясь в сторону дочери. - Сир Харвин был хорошим достойным человеком. Настоящим мужчиной. А ты променяла свою семью… Всех нас… Меня… даже Джейса… на заносчивого мальчишку! Пустое место! Это плата за глаз? Ты позволила иметь себя в счет долга? - Я люблю его, мама… Рейнира лишь хватается за голову. Почему она сама в ее возрасте понимала, что у каждого есть определенная ответственность перед семьей? Долг значил для нее слишком много… Именно он заставил согласиться на тошнотворный брак с Лейнором Велларионом. Производя на свет детей, она каждый раз молилась, чтобы у них была ее внешность. Но мечтам не удалось сбыться… Боги оказались слишком жестоки. Конечно, если бы Деймон не сбежал от нее, полный оскорбленной гордости, все могло сложиться по-другому. Ее дети могли бы иметь валирийскую внешность. Но случилось так как случилось. Люцерис сейчас чуть старше, чем была она сама, когда король Визерис выдал ее замуж практически насильно. - Люблю… Ты хоть знаешь, что значит это слово, милая? - губы кривятся в горькой улыбке, а голос точь в точь воспроизводит интонации Деймона. Горько хмыкнув, она отворачивается, не в силах долее смотреть на дочь. Люк замирает. Что значит любить для нее? Не для матери, не для Деймона, не даже для Эймонда… Сосущая пустота под ребрами подсказывает ответ сама. - Любить - это знать, что твое сердце бьется в чужой груди, мама… - слезы наворачиваются на глаза, и последними словами девушка буквально давится. … Зубы Рейниры сжимаются так крепко, что едва не крошатся… - Так или иначе судьба твоего… мужа... предрешена. Рано или поздно Деймон достанет его, как и остальных тварей с зеленой кровью… … Слезы все текут. Люцерис не знает от чего именно - от стресса, от тоски по Эймонду, от желания, чтобы мать прижала к груди, как раньше, или от всего вместе… … когда рука девушки уже касается двери, Рейнира спрашивает: - Когда твой срок? Люк не сразу понимает о чем речь, оглушенная неприятным разговором. - Чуть менее, чем через три луны, мама…