***
… Дракон заполз в ее дом, ставший для него ловушкой. Здесь ему было тесно, душно. Он задыхался в безвыходности. Бился о камень. Крушил и плавил стены. Пожирал людей, поднесенных ему в жертву. … Дракон заполз ей под кожу. Теперь вся она покрыта следами острых когтей, отметинами огненной страсти. Он выжег ее до тла. У нее больше нет тела, как нет и души. Только страх. Она боится его больше смерти. … Впервые он коснулся ее в тот самый день, когда безумие, ослепившее после потери столицы, потребовало убить всех мужчин рода Стронгов от мала до велика. Река крови, вытекавшая со двора Харренхолла, пьянила дракона ничуть не меньше вина, которым он заливал свое горе. Судьба столкнула их в темном коридоре, тускло освещенном одиноким масляным светильником. Сердце женщины разом дало сбой при виде прямой ровной фигуры, цепляющейся кончиками пальцев за холод каменной стены. Словно высеченный из цельного куска мрамора он шел ей навстречу, прожигая мутным взглядом. От него за лигу несло кровью, болью, ненавистью и безумием. Она уже было обрадовалась, миновав его, едва не столкнувшись плечом, когда почувствовала на себе горячие руки, а секундой позже и дыхание, пропитанное ароматом вина, мяты и стали. Он задыхался от боли и страсти, нежно и настойчиво лаская ее тело. Дракон бредил, погружаясь в сладкое безумие. Губы его, вопреки всем ожиданиям, влажные и мягкие воспламеняли тело грубоватыми прикосновениями. И шептали… Просили, умоляли, унижались перед женщиной, которой она не была… Слова чужой любви жгли не хуже пламени… Оказывается, дракон был рабом… Он полностью принадлежал женщине, оставшейся в столице… Он обещал вернуться и покарать Деймона, Рейниру и всех, кто хоть как-то был причастен к боли, от которой страдала его душа… В своем помешательстве дракон был страшен настолько же насколько и прекрасен. Она отдалась ему, не проронив ни слова… … Женщина думала, что дракон не вспомнит о ней и о том, что случилось в холодной тьме Харренхолла, но он помнил. Прошло много дней прежде, чем он позвал ее. … Стоять перед ним в свете сотен свечей было гораздо страшнее, чем наблюдать казнь родных. Ледяное чудовище молча смотрело на нее, подрагивая тонкими ноздрями, точно впитывая ее запах. Тогда он не прикоснулся к ней. Лишь дал понять, что сейчас она не нужна. … Позже…ночью… он пришел сам. В тусклом свете догорающих в камине поленьев он казался монстром, каким на самом деле и был. Он мучил ее всю ночь, покрыв каждый дюйм тела кровоподтеками и синяками. Когда железный аромат крови оглушающей волной ударил в ноздри, женщина даже не поняла чья она. Тогда это была его кровь. Боль подарила разрядку, в агонии которой он болезненно выстонал чужое имя… … Дракон приходил редко. Иногда просто смотрел на нее пустым ничего не выражающим взглядом. Иногда трогал, причиняя удовольствие и страдание, не беря ничего взамен. Иногда был пьян и нежен, совершенно не отличая ее от той, другой… Но чаще приносил боль на острие кинжала. Монстр пил ее кровь, жадно припадая к глубоким ранам, разрывал едва поджившие рубцы когтями, задыхаясь в больном возбуждении. … Она не знала наказывает ли он ее за грязную кровь семейства Стронгов, что струилась в венах под молочной кожей, или просто гасит собственную боль в чужих мучениях. Один раз она пыталась его убить. Женщина долго прислушивалась к спокойному замедляющемуся дыханию чудовища, чтобы нанести удар орудием пытки. Он с легкостью перехватил ее руку, так что лезвие лишь прочертило длинную царапину на тонкой белой коже, лишь возбудив его вновь. … Она сдалась. Лишь однажды после очередного жестокого акта обладания женщина посмела ударить его иначе. Отчаянно и жестоко. В самое сердце. - Ты бы хотел сделать все это с ней? Ты мучаешь меня, потому что никогда не отважишься прикоснуться к ней по-настоящему? - спокойно проговорила она, глядя ему в самую душу. Ярость полыхнула в единственном глазу с такой силой, что женщина тут же пожалела о неосторожно вылетевших словах. А мгновением позже пожалела еще больше, почувствовав, как горло сжимают сильные пальцы. - Я делаю с тобой то, чего ты достойна… - прошипел он в покрасневшее лицо с выступившими венами. ... После этого дракон не приходил так долго, что раны успели обратиться тонкими розовыми рубцами. Но каждый вечер женщина по-прежнему тряслась от страха в западне, бывшей когда-то ей домом. Тогда же она поняла, что беременна. Это стало потрясением. В чреве ее уже давно не могла зародиться жизнь. Давно, когда она была молодой девчонкой, боги были более милостивыми к ней, позволив родить трех детей. К сожалению, никто из них не дожил даже до года. Больше ей было не суждено испытать радость материнства. Чтобы она ни делала, плоды любви не приживались в ее теле. Женщина давно уже потеряла надежду приложить к груди собственное дитя. И вот горячая кровь монстра сотворила долгожданное чудо. Почему именно он? … Теперь она считала, что все ее страдания – плата за возможность вновь стать матерью… Когда он пришел вновь, женщина впервые за все время заплакала, сжавшись у его ног, умоляя пощадить, если не ее, то собственное дитя… Его передернуло, как от удара. Он ушел.***
… Боль. Теперь она всегда была с ним. Струилась по венам, смешиваясь с безумием. Он никогда не был стабильным и уравновешенным. Вывести из себя могла даже мелочь. Косой взгляд брата расценивался как очередная насмешка, совет матери или деда как унижение, пропущенный удар на тренировке оборачивался поражением. … Поражение. Теперь он точно знал какое оно. В нем нет вкуса пыли и пота. Лишь горький яд насмешек на тонкой сероватой бумаге и ядовито-острое послевкусие унижения. …Теперь он знал, что такое настоящая боль. В ней совсем нет вкуса крови. Она целиком состоит из страха. Страха за жизни, дороже собственной. … Ничто не могло заглушить боль. Бессильны оказались и вино, и кровь, пролитая им в изобилии на мостовую огромного двора Харренхолла. Кажется, даже если бы он собственными зубами рвал глотки ненавистных предателей, то и это не смогло бы успокоить мятущуюся душу. Да, они заслуживали умереть в муках, но даже все их жизни вместе не стоили ничего. Кровь лишь одного человека, могла насытить гноящуюся пустоту в груди дракона, - кровь Деймона Таргариена. Он хотел медленно кусок за куском пожирать тело ненавистного родственника, подло загнавшего его в ловушку собственной самоуверенности, так свойственной юности. … Женщина была похожа на нее настолько, что во тьме извилистых коридоров Харренхолла он не смог различить их. Помутнение было таким сильным, что он не устоял. Боль толкнула к ней, заставив взять. Медленно. Нежно. Как он был способен делать только с женой… Она поддавалась умелым ласкам, тая в его руках… Боль ушла. Ненадолго. До утра… Потом стало хуже. Он чувствовал себя больным и грязным. … Днями напролет они искали выход из ловушки, в которую забрались по доброй воле и по собственной глупости. Но его не было. Дракон вновь и вновь бился в приступах бешенной ярости, разбивая в кровь руки, царапая стены собственной клетки. Гордость не давала последовать совету десницы и отправиться навстречу младшему брату. Время шло, таяли припасы для огромного войска, люди болели, некоторые дезертировали, а решения все не было… … Была только боль… Он гасил ее в крови женщины, наказывая ее за то, что она не та, кто нужен ему… Как наказывал и себя за то, что ушел, оставив жену одну… Раны, сплошь покрывавшие его руки, гноились и ныли… Когда десница случайно увидел их, то пришел в ужас. На вопросы Коля и мейстера о том откуда они взялись дракон лишь крепче сжимал зубы, отводя взгляд. Но десница понял, что промедление подобно смерти. Нужно решаться, иначе они рискуют остаться один на один с очередным обезумевшим Таргариеном. … Женщина сама справлялась с порезами, умелыми руками изготавливая для себя заживляющие мази и отвары, быстро затягивающие раны. Видимо, она была целителем или чем-то вроде того. Его это совершенно не интересовало. Пару раз она предлагала помочь и ему. Но он лишь мерил ее пустым взглядом. Боль помогала не думать… … От нее дракон не ожидал удара. Что она могла ему сделать? Жалкая игрушка. Подделка, не стоящая ничего. Но она смогла. «Ты бы хотел сделать все это с ней?.. никогда не отважишься прикоснуться к ней по-настоящему?..» Грязная тварь. Он должен был убить ее так же, как остальных. Да проклянут Коля Семеро! Это он умолял пощадить женщин и девочек Харренхолла. Злоба была так сильна, потому что ее слова были правдой. Правдой, которую он спрятал в самом глухом уголке собственной души, чтобы никогда не доставать. Мерзкая шлюха вывернула его наизнанку, оставив один на один со страшной истиной – он мечтал причинить жене боль. Он выбрал ее, потому что она вся была особым изысканным сортом боли. … Дракон отлично помнил, как открылась дверь в персональный ад: давным-давно, когда на балу он опустошал кубок за кубком, освобождая разум и не отрывая взгляд от Люцерис, смело вращающейся в руках брата. Идея забрать глаз внезапно сменилась обжигающим желанием увидеть ее с ножом в руке, сплошь покрытую рубиновыми каплями… Как и он сам… Эта метаморфоза была так болезненна, что закололо, раскрываясь, сердце, превращая ее в объект желания самого темного своего уголка. Это было похоже на удар лезвием, которым она лишила его глаза. Только теперь мишенью было его больное извращенное нутро. Чуть позже, когда она оказалась прямо перед ним, устоять было невозможно. Он до сих пор помнит острый вкус ее крови, когда безумное желание темной стороны заставило грубо впиться в алые искусанные губы. Еще мгновение и он сделал бы с ней все, что желал делать с возлюбленной собственной самой отвратительной части. Это было так страшно, что он буквально силой отодрал ее от себя и заставил зов темной стороны утихнуть, убедив себя, что причиной всему вино, а не слепая уверенность, что именно она, причинившая самую сильную боль в его жизни, может подарить и самое большое извращенное наслаждение, замешанное на их крови. Но сердце уже было вскрыто, и каждый взгляд на нее вызывал острый спазм в груди. Это было восхитительно больно. Бессознательная часть толкала ей навстречу, желая подчиниться испуганному темному взгляду, засасывающему точно омут. Желая вновь вложить лезвие в тонкие пальцы… Никогда в жизни он не испытывал такого сильного полностью иррационального желания обладать чужим телом. Юноша, как мог, душил больные мысли, пряча от себя самого. Но нежное дыхание на его шее сломало полностью все, что осталось от него настоящего. Тогда он понял, что готов желать ее как обычный мужчина, без ножа в руке… Без боли и крови… Касаться, чтобы принести наслаждение, а не страдание… И это тоже было причудливо больно… … Он не желал больше касаться подлой твари. Она вызывала лишь отвращение. … Вечером накануне отбытия из Харренхолла он пришел к ней. Не за болью или наслаждением. Дракон пришел забрать ее жизнь. Отомстить за правду, с которой он остался лицом к лицу, не в состоянии спрятать вновь. Ее слова и слезы повергли его в шок. Этого просто не могло быть. Он не желал этого. И в то же время даже не подумал о возможности обезопасить ее и себя от столь отвратительного результата собственной страсти. Скорее всего, он бы все равно убил ее, если бы не помнил собственные руки на упругом животе жены. Он не смог.***
… Крик врывается в сон, мгновенно разрушая его. Несколько секунд Люцерис кажется, что это она кричала в холодной тьме, блуждая по темному сырому лабиринту в поисках матери, Эймонда, Джейса, да хоть кого-нибудь живого, так и не найдя никого. Лабиринт был могилой без входа и выхода. Факел гас в руках, оставляя в полной темноте, пропитанной ароматами смерти и отчаяния. Сон часто повторялся, оставляя после себя ужас и заставляя ныть пустоту под ребрами… … Крик эхом отражается от высоких сводов Красного замка, возвращая девушку к реальности. Он так ужасен, что хочется заткнуть уши, сжаться с комок, убежать, спрятаться, что угодно, лишь бы не слышать его. Люк никак не может понять кому принадлежит этот высоких голос… Такой знакомый… И страшный в своей боли. - Хелейна… - сами шепчут губы, пока девушка пытается натянуть дрожащими руками теплый халат. Люцерис никогда не слышала, как кричит юная королева. Этого уже давно не слышала даже ее собственная мать. Спокойная от природы Хелейна никогда даже голос не повышала, говорила крайне мало, предпочитая наблюдать. Внутренности сжимаются в нехорошем предчувствии, когда Люк выбирается в темный коридор. … Вынимая факел из кольца на стене, девушка замирает на секунду. Мрачный коридор с кроваво-красными стенами в дрожащем неверном свете пламени кажется ей точной копией того, что она видела во сне буквально несколько минут назад. Нервно сглотнув, Люцерис спешно выбирается на лестницу, ведущую на следующий этаж, отданный в полное распоряжение юной королеве и ее детям. Бывшей королевы. Уже не разберешь кто здесь настоящий, а кто нет… Люк все чаще задумывается над тем, что по-настоящему достойных трона Эйгона Завоевателя в их семье просто нет. … Перед приоткрытыми дверьми неподвижными изваяниями замерли два охранника в белых плащах. Трудно понять те ли это люди, что приносили клятву Эйгону, или другие, волей Деймона превращенные в рыцарей отбросы самых злачных дыр Королевской гавани. Люк знает, что нынче здесь много случайных людей. Некоторым из них дядя доверил даже драконов. Неужели он ни на секунду не сомневается в их верности?.. … Крики давно превратились в тихие сдавленные рыдания, на которые мужчинам, судя по всему, глубоко плевать. К счастью, они не препятствуют желанию принцессы войти в покои Хелейны. Плотно прикрыв дверь, Люк замирает в нерешительности, испуганная царящим в комнате хаосом и видом Хелейны, сжавшейся в комок на холодном каменном полу. - Ваша милость… Хелейна… - принцесса опускается подле дрожащего тела, нежно касаясь спины. – Что произошло? … Когда девушка поднимает полубезумные заплаканные глаза, Люцерис замечает на ее лице огромные лиловые отметины, явно оставленные чьим-то кулаком. Боги, что она могла сделать, чтобы заслужить такое? Она – невинная и чистая, как дитя, живущая в своем особенном мире… … Долгие мгновения Хелейна не узнает Люк… - Они забрали Джехейриса… - наконец выдыхает она, пытаясь побороть очередной приступ истерики. – Он забрал. - Кто забрал? Зачем? – автоматически спрашивает принцесса, уже зная ответ. - Деймон. – подтверждает ее догадку девушка, цепляясь ледяными пальцами за рукава плотного халата Люцерис. – Он убьет его. Я видела… Черная вода растворила моего сына… Превратила в тень… Она заберет всех. Всех нас… Я видела… - Я найду его… Найду. – обещает Люк, прижимая к себе дрожащее тело. - Всех... Слышишь, Люк? Всех! Эйгона, меня…Эймонда… Дейрона… Всех… Как забрала моего сына. Он заберет всех… Одного за другим… … Не в силах дольше слушать агонизирующий бред безумной матери, Люцерис встряхивает ее за плечи. Это не помогает. - Слушай меня! – почти кричит принцесса. – Этого ничего не будет! Я пойду к нему и найду Джехейриса! … Глаза Хелейны закатываются, губы беспорядочно шевелятся, давая понять, что девушка ушла в мир грез… Аккуратно опустив бесчувственное тело, Люк возвращается в лабиринт темных коридоров, чтобы найти чудовище, заменявшее ей когда-то отца.***
… Она не разговаривала с Деймоном со дня после коронации матери. Желания выслушивать оскорбления не было. К счастью, и сам дядя при случайных встречах полностью игнорировал принцессу. … Люцерис знает, что Рейнира занимает отдельные от супруга покои, потому что его слишком часто беспокоят ночью, а матушка и так крайне нестабильна после потери Джейса, чтобы вздрагивать при каждом стуке в дверь. - Король отсутствует! – рапортует охрана, едва завидев девушку. … Люк быстро прикидывает варианты, где он может быть в столь поздний час. Скорее всего, у матери… А может… Может… Принцесса не в состоянии озвучить страшную догадку даже в собственной голове. - Я могу его подождать внутри? – спрашивает она, зябко кутаясь в шаль, наброшенную поверх халата. Белые плащи переглядываются в сомнении. - Не положено, принцесса. – наконец говорит старший, странно шевеля усами. … Горестно вздохнув, девушка приваливается плечом к ледяному камню цвета свернувшейся крови, решая, что проще подождать дядю здесь, чем бегать по замку в бесплодных поисках. Конечно, всегда есть вероятность, что он, несмотря на солидный возраст и высокий статус, до утра будет шляться по злачным закоулкам столицы в поисках легких удовольствий, но в столь тяжелые времена даже Деймон стал более сдержан, чем ранее. … Люцерис успевает порядком замерзнуть, когда наконец слышит неспешные равномерные шаги в глубине темного коридора, сопровождающиеся непрерывным звяканьем металла. Она узнала бы этот звук где угодно. Страх поднимает волоски на коже дыбом и все тело начинает мелко колотить ознобом по мере его приближения. Всматриваясь во тьму, принцесса опять ощущает себя в ночном кошмаре. Только на этот раз в лабиринте она не одна. Там шевелится, скребя металлическими когтями по полу, злой дракон, жаждущий крови. Жути нагоняет и то, что Деймон, зная замок как свои пять (стоп, десять пальцев), полностью игнорирует светильники, полагая их глупыми игрушками. … Высокая стройная фигура проявляется на границе дрожащего света в нескольких шагах от нее, заставляя вздрогнуть. Похоже, он удивлен. Брови ползут вверх, а губы изгибаются в ехидной усмешке. - Леди Велларион! Какая честь! Сама… супруга… принца-регента удостоила мои скромные апартаменты своим присутствием! – ерничая, кланяется он ей. - Помнится, в прошлую нашу встречу вы величали меня шлюхой… - отделяясь от стены, говорит Люк. - Да... Действительно. Но тогда мы были наедине. – он бросает выразительный взгляд на охрану, давая им понять, что они должны быть слепы и глухи, не хуже каменных изваяний в септах, которым чернь каждодневно возносит молитвы. – Что ж… Входите. … Комната практически пуста, и неприятно напоминает Люцерис покои Эймонда, когда она впервые в них оказалась. Такие же вылинявшие бордовые ковры, камин – брат-близнец того, что согревает ее ночами, безликая комната, лишь временное пристанище для дракона, забравшегося в Красный замок, чтобы взять свое. Некую индивидуальность создает только огромное количество бумаг, ворохом которых прочно скрыт письменный стол, да огромное количество свечей вдоль стен, которые дядя не спеша зажигает тонкой лучиной, болезненно напоминая Эймонда. Принцесса всегда находила их похожими, но сегодня это сходство слишком мучительно бьет по нервам, заставляя следить за каждым его движением. Тот же профиль… Рост…Она готова поклясться, что одежда дяди идеально подошла бы юному принцу без малейшей подгонки. Длинные тонкие пальцы, сжимающие лучину... Память сама подкидывает картину как сам Эймонд совсем недавно точно такими же жестами зажигал свечу за свечой в ее собственной комнате. Недавно… Нет, уже давно… Уже давно как его здесь нет. Так давно, что, должно быть, она забыла его лицо, раз ей мерещится сходство с Деймоном. - Так зачем ты пришла? – наконец разрушает напряженную тишину король. … Отводя глаза, Люк судорожно сглатывает ком, неизвестно откуда возникший в горле. - Что с мальчиком, дядя? Куда ты его дел? – выпаливает она наконец, собравшись с духом. Деймон лишь поджимает губы, но даже этого достаточно, чтобы принцесса все поняла. - Как ты мог? Чудовище… - на глаза наворачиваются злые слезы. Неужели долгие годы она жила в одном доме с монстром? Считала его, если не отцом, то очень близким человеком. Доверяла ему. Да, она видела, что Деймон может быть жесток, но убийство ребенка… - Милая, это необходимость… - он пытается погладить ее плечи, будто забыв все их разногласия, но она отстраняется от него в отвращении. - Когда убийство невинного ребенка стало необходимостью?! Когда, Деймон?! - Думаешь, они пожалеют нас? Пожалеют твоих братьев? Эйгона и Визериса? Думаешь, твой муженек пожалеет их? - шипит король, вцепляясь в ее плечо. Люцерис замирает в смятении. Она никогда не думала о том, насколько действительно может быть жесток Эймонд. Слухам о якобы учиненной им резне в Харренхолле принцесса не верила. Но вспоминая его ледяные слова об убийстве тетушки Рейнис, безжалостное презрение к страданиям родного брата и жажду власти, ясно считанную ей в день, когда десница объявил его принцем-регентом, Люк могла допустить, что ее супруг похож на Деймона гораздо больше, чем ей того бы хотелось. - Говори за себя, дядя! – наконец бросает она в его искаженное злобой лицо. - Это война, милая! Либо мы, либо они! Третьего не дано! – он наклоняется к ее лицу так низко, что девушка чувствует горячее дыхание на собственных губах. – И я клянусь всеми богами, своими детьми и всем, что имею: я убью этими самыми руками каждого ублюдка с зеленой кровью, как сегодня убил мальчишку.***
… Когда принцесса возвращается в свои покои, все тело бьет нервная дрожь. Живот болезненно сводит. Когда ее родные стали монстрами? Или были всегда? А мама? Она не могла не знать о том, что задумал Деймон... Он ничего не делает без ее согласия. Получается, она согласилась убить ребенка или того хуже предложила это сама. Жажда власти изувечила их. В борьбе за Железный трон они потеряли человеческий облик. Или его никогда не было? Это ради них она собиралась пожертвовать жизнью, отправившись на север? Люцерис обхватывает голову руками, пытаясь понять, когда они стали такими жестокими. Чем дольше она думает, тем отчетливее в мозгу оформляется мысль, что так было всегда. Просто детский мозг отказывался видеть и понимать всю мерзость, что творилась вокруг них. Убийство Лейнора, смерть леди Рэи… Показательная жестокость к прислуге… … Ребенок чувствительно пинает по ребрам, напоминая о себе. Еще один Таргариен. Неизвестно еще как ляжет его монета… Его… Люцерис уверена, что это мальчик. Дрожь волной пробегает по спине, когда принцесса понимает, что в ее животе еще один потенциальный претендент на Железный трон. «С грязной зеленой кровью в венах…» ясно слышит она голос Деймона. Только сейчас до нее доходит какая опасность грозит их малышу, стоит ему лишь появиться на свет. Едва ли чудовище пощадит его. Ради нее? Смешно! Заливаясь слезами, Люк молит всех богов, старых и новых, чтобы в ее чреве оказалась девочка…***
… Боль. Эта новая боль имеет особый вкус. Немного знакомый, но все равно необычный. В ней он тоже находит определенное наслаждение. Никогда дракон не оказывался в полном одиночестве. Оно разрушало его изнутри, делая еще более жестоким и безумным. Он готов выжечь весь Вестерос, если бы это помогло вернуться к ней. … Девиз дома Таргариенов был услышан и узнан в каждом уголке Речных земель, чьи лорды посмели присягнуть грязной шлюхе, зовущейся неизвестно почему его сестрой. Шорох гигантских крыльев сеял ужас и панику, заставляя людей разбегаться, покидая обжитые дома. Он находил их везде. Убивать было приятно. Предсмертные вопли, полные ужаса глаза… В каждом из них он видел Деймона. Дракон убивал его тысячи раз днем и гораздо больше и извращеннее ночью во сне. … Сначала убийство было необходимостью. Иначе как разорением верных ему земель, дядюшку было не выманить. Но с каждым сожжённым городом надежда на успех таяла, уступая место ни с чем несравнимому животному удовольствию. Он знал, что Вхагар испытывает тоже самое, довольно урча каждый раз, когда его губы отдают команду жечь. … Дракон мало ел, плохо спал, превратившись в собственную блеклую тень. Он чувствовал, как темная сторона медленно поглощает его, не оставляя шанса выбраться из кровавого дымного ада. Сама плоть его давно пропиталась смрадом горящего человеческого мяса. Он стал самим Неведомым, собирающим кровавую дань со своей вотчины. … Иногда, когда он, прикрывшись, выбирался в какой-нибудь захудалый городишко раздобыть немного еды, до ушей доходили слухи о войне. Так он узнал о печальном конце собственной армии и верного десницы Кристона Коля и о возвышении младшего брата Дейрона. Что-то теплое давно забытое шевельнулось в груди, чтобы тут же уснуть. … Все реже он грезил о ней… Милой девочке с темными волосами. Образ жены стал чем-то далеким, отчасти мистическим. Была ли она вообще? Руки, хранящие память о каждом изгибе любимого тела, говорили да… Как и горячее возбуждение, возвращавшее его к ней темными ночами, полными до краев болью одиночества. А реальность шептала, что он всегда был здесь, у подножия грозной горной гряды. Всегда был чудовищем, затаившимся в логове, покидающее свое пристанище лишь, чтобы напиться свежей крови. … Иногда на грани подступающего тяжелого забытья дракон слышал шепот. «Эймонд…» звала она тихим шорохом осыпающихся за окном листьев. «Только вернись…» стучали по крыше ее слезы холодными каплями затяжного дождя, грозившего вот-вот превратиться в снег. Он не знал явь это или морок, но всегда отвечал, надеясь, что она тоже услышит его.***
… Она давно устала молиться богам старым и новым. Они были злы и глухи. Иначе как возможно было то, что творилось вокруг? Алчущие преклонения, крови и податей каменные идолы не могли помочь никому. И особенно ей, чья семья поставила цель извести себя под корень, параллельно захватив с собой в могилу несколько десятков тысяч жизней, верных им людей. … И она стала говорить с ним. Долгими ночами прислушиваясь к легким шевелениям ребенка внутри собственного тела, Люцерис просила его вернуться, жить ради них, спасти от ужаса, в котором она была заперта. Постепенно слова превращались в молитву. Юная принцесса истово молилась ему как богу, могучему и всесильному. Прознай кто про эту безумную слабость, ее наверняка сочли бы безумной и отправили бы доживать свой век в компании подобных ей. … Иногда девушке казалось, что он отвечает ей. Глухо и робко, словно из-под толщи воды…***
- Что ты знаешь об Эймонде? – встревоженные глаза матери изучающе ощупывают Люцерис, словно та хочет от нее что-то скрыть. - Ничего нового… После той лжи о Харренхолле я не слышала ничего… Алисента грустно хмыкает. Она вовсе не считает гибель дома Стронгов ложью или выдумкой. Только эта влюбленная дурочка может отрицать очевидное. Мать знает, что сын излишне резок и неуправляем, а нервное потрясение запросто могло толкнуть его на путь чрезмерной жестокости. - Ты слышала о Речных землях? Похоже девчонке все же предстоит разочароваться в супруге. - Пожалуй, вы осведомлены здесь лучше меня. – Люк пожимает плечами. Какое ей дело до каких-то там земель, где она даже ни разу не была..? - Я стараюсь избегать… общения… Неизвестно кому здесь можно еще доверять… - Это правда… - королева некоторое время собирается с силами, чтобы озвучить неприятную новость. – Он расстался с собственным войском и десницей и решил подражать Эйгону Завоевателю. Идиот сжег уже добрую половину Речных земель, и Деймон собирается найти его, чтобы защитить своих знаменосцев. По взгляду девушки Алисента видит, что та толком не поняла в чем дело. - Эймонд убивает людей сотнями, Люцерис. Не врагов поле боя. Обычных мирных людей. Стариков. Детей. Всех. – это больно, но смягчать правду больше невозможно. В целом, Алисенте плевать на гору трупов, устлавших многие лиги по воле ее среднего сына. Они не значат ничего. Да, конечно, убийство мирных людей – грех, но все они – предатели, ставшие на сторону Рейниры и ее мужа-детоубийцы. Да проклянут Семеро кровожадного ублюдка! - Это неправда… - выдыхает Люк, комкая платье побелевшими пальцами. - Дитя мое, ты можешь верить, можешь не верить… Главное – во что верит Деймон. И совсем скоро он отправится по следам Эймонда, чтобы убить его. Принцесса считала, что судьба среднего сына глубоко безразлична королеве, вечно с головой погруженной в проблемы Эйгона, но ее трясущиеся руки и заполняющиеся слезами глаза говорили об обратном. Алисента любила всех своих детей. Да, по-разному… Но ведь и сами они были слишком непохожи... - Я хотела поговорить с ним, но он не желает ни видеть меня, ни слышать. - карие глаза упираются в пол. – За этим, собственно, я и пригласила тебя. Надеюсь, моего посланника никто не видел? - Нет, ваша милость… Не думаю… - У меня осталось мало верных людей. Сир Родрик – один из них. Если нужна будет какая-то помощь, ты тоже можешь ему доверять. Алисента нервно шагает по комнате, напоминая тигрицу, заточенную в клетке. - Я правильно понимаю, что они не стесняют твоих перемещений по замку? - Да, но я предпочитаю не попадаться на глаза матери лишний раз… Нервное состояние королевы передается и Люцерис, заставляя неосознанно заламывать пальцы. - Хорошо. Я прошу тебя встретиться с Деймоном… - по испуганным глазам девушки, Алисента понимает, что очевидно дядюшка – последний человек в Вестеросе, с которым бы Люк желала бы встретиться лицом к лицу. – Возможно, это неприятно для тебя… Но необходимо… Для Эймонда. Королева протягивает Люцерис сероватый туго свернутый лист бумаги, скрепленный печатью дома Таргариенов. - Это нужно вручить ему прямо в руки. Ты поняла меня? Если этот свиток попадет в чужие руки, последствия… Будут непредсказуемы… Для всех нас. – карие глаза упорно прячутся от девушки, и Люк готова поклясться, что королеве стыдно. – Сама тоже не вскрывай его. То, что там написано касается только меня и Деймона. Возможно, я смогу защитить моего мальчика… Слеза все же скатывается по щеке Алисенты, обозначая отчаяние женщины, уже потерявшей внука…***
… «Убьет. Деймон его убьет.» гулко перекатывается под черепной коробкой в опустевшем мозгу. Неужели жалкая бумажка может защитить хоть кого-то? Бред. Нож под ребра – вот реальный выход. Почему королева не приказала своим людям убить новоиспеченного короля? Что, собственно, ей мешает? Едва ли глупая вера в Семерых, доводящая ее постами и аскезами до полного истощения, причем скорее морального, чем физического. … Впервые в жизни Люцерис видит его растерянным. Деймон покидает Тронный зал, склонив голову и поникнув плечами. Неужели он боится? Глупости. Люк отлично знает, что Порочный Принц в этой жизни не боится ничего и никого. Так что же? По растерянному взгляду, брошенному назад в уменьшающийся дверной проем, девушка понимает – он не хочет оставлять Рейниру одну. Также смотрел на нее Эймонд в день отбытия войска в Харренхолл. Только с Рейнирой остается множество верных людей, армия и драконы, тогда как Люцерис и королева Алисента оказались в окружении врагов с инвалидом на руках. - Дядя… Задумавшись, Деймон едва не сбивает племянницу с ног. - Да, милая… - голос его мягок, и Люк на секунду забывает все отвратительные моменты, прочно разделившие их. Когда-то она считала его отцом… - Пришла попрощаться? Несколько секунд принцесса рассматривает его усталое грустное лицо. Борьба за власть не прошла незаметно. Изредка наблюдая за ним со стороны, Люк ясно видела, что короля мучают старые раны, полученные еще во время бесконечной войны с Триархией. Долгие годы боли не беспокоили его, но настало время и им проявить себя с новой силой, напомнив гордому Таргариену, что он давно уже не мальчишка. - Можно сказать и так… - Люцерис опускает глаза. Вина берет свое. Кажется, до гроба она будет перед кем-то виноватой. Сперва Эймонд, потом мать, дядя, Джейс, семья… Что дальше?.. - Ты ненавидишь меня, да? – губы изгибаются в язвительной усмешке, не трогающей глаза. Девчонка разбила его сердце, но все равно он любит ее едва ли не больше собственных дочерей. Легкая живая энергия делает Люк копией молодой Рейниры, сорвавшей ему крышу… тогда еще совсем молодому мужчине. Скрепя сердце, он давно уже понял и ее, и Эймонда. Да, он тоже был молодым, горячим. Сейчас Деймон лишь смеялся над воспоминаниями горячей юности, когда ему, безбашенному юнцу с длинной платиновой косой настоящего Таргариена, ни в чем не уступающей косе его племянника, было совершенно плевать на честь, долг, нормы приличия, на чертов Железный стул, стоило лишь на горизонте замаячить симпатичной девчонке. Очередная любовь всей жизни… Или одной ночи… Тут уж как пойдет. Он женился бы на каждой, хотя они отдавались ему и так… … Понял… Но не простил… - Нет, дядя… Мне не за что ненавидеть тебя. – Люк даже почти не врет, мгновенно вскидывая на него темный взгляд. - Ты знаешь зачем я ухожу? – руки опускаются ей на плечи, ласково сжимая. - Да… За Эймондом. - Я клялся убить каждого, в ком есть хотя бы капля крови этого подонка, Отто Хайтауэра, и сдержу обещание. Но ты должна знать… Это не доставит мне много удовольствия. – Деймон склоняется к ней чуть ниже. – Это необходимость. Когда-нибудь ты поймешь это… - Сомневаюсь, дядя… - принцесса закусывает губу. … Гордый. Надменный. До краев полный пламени. Такой же родной, как и Эймонд… Глаза сами заполняются слезами… Почему кто-то обязательно должен умереть? Один. Или другой. Оба… - Я уж точно не стою твоих слез, милая. Едва ли ты будешь мне рада, когда я вернусь. – горячие ладони успокаивающе скользят по ее плечам. – Береги себя. … Она едва успевает вложить свиток ему в руку. - Что это? – бровь ползет вверх, хотя в целом ему безразлично. - Ее милость королева Алисента просила вручить вам лично в руки… - заикаясь выдавливает Люк. - Ах, ее милость… - фыркает Деймон, небрежно запихивая письмо за пазуху. – Наилучшие пожелания ее милости! … Когда принцесса провожает грустным взглядом его подтянутую моложавую фигуру, все внутри сжимается в нехорошем предчувствии… Люцерис уверена – больше он не вернется…***
… Кровь заменили потоки адреналина. Сердце чаще билось в груди, а мышцы наполнялись энергией. Ощущение собственного всесилия проникло в каждую клетку тела, сделав дракона отчаянным до безрассудства. Ум очистился от тумана, окутывавшего его все долгие месяцы с того самого дня как неудачливый, а теперь уже давно мертвый, посыльный, вручил ему письмо о потери столицы. Жизнь обрела смысл. Впервые за долгое время он смеялся, запрокинув лицо навстречу редким колючим снежинкам, сыпавшимся из тяжелых низких туч. … Ненавистный родственник, дядюшка, Порочный Принц, Деймон Таргариен ждет его на проклятых руинах Харренхолла… Достойное место для смертельной схватки. Сила против силы. Безумие против безумия. Дракон против дракона. … Ему не было страшно. Дракон боялся лишь бессмысленной смерти. Собственная жизнь не казалась чрезмерной платой за возможность покарать дядюшку. Юноша точно знал, что есть люди, к которым судьба более благосклонна нежели к нему. Ему же всегда приходилось за все платить: тяжелый невидимый труд за признание в семье, глаз за дракона, ненависть за любовь. Теперь жизнь за жизнь. Ставка высока, но точно того стоит… … Погружаясь в спокойный, впервые за долгое время, глубокий сон, он улыбался легкой нежной улыбкой. Дракон счастлив. Завтра Неведомый пожнет обильный кровавый урожай…***
… Женщина наблюдала за ним уже более десяти дней. Да, она видела супруга королевы и раньше, когда он только взял Харренхолл. Тогда он показался ей отвратительно ледяным. Ее красота не цепляла его, лишь вызывая отвращение, будто при каждом случайном взгляде на нее он видел кого-то другого. Женщина отчетливо чувствовала жажду, струящуюся под его кожей. Он желал власти, мести и был готов ради них на все. Холодный цепкий рациональный ум и жестокость настоящего Таргариенов делали из него мощное оружие, разящее без промаха. … Теперь же… Ее трясло от ужаса при виде высокой стройной фигуры. Сходство короля с племянником, оставившем уродливые шрамы как на ее теле, так и на душе, доводило женщину до нервного истощения. Всеми силами она старалась не попадаться ему на глаза, лишь издали позволяя себе наблюдать. Когда она узнала зачем он здесь, сердце едва не остановилось в груди. Он ждал ее мучителя, чтобы сойтись с ним в смертельном поединке. Какой глупец… У него есть все, чего только можно желать: трон, женщина, драконы, армия. Но он желает собственноручно наказать мальчишку, убивающего знаменосцев королевы. Женщина искренне не понимала почему это не мог сделать кто-либо другой… Она не знала, что лишь дракон может убить дракона. … Первая мысль была сбежать, скрыться, забиться в щель где-нибудь на краю света, только бы не увидеть вновь резкое холодное лицо монстра, но любопытство брало верх… Сможет ли дядя одержать победу? Она отчаянно желала увидеть поединок, яростно желая смерти обоим. Пусть твари, принесшие на эти земли столько горя, сожрут друг друга! … Когда на четырнадцатый день ожидания над Харренхоллом раздался громогласный рев Вхагар, сердце ее перестало биться. Женщина была совершенно не готова увидеть его вновь, даже издали, но любопытство все же взяло верх. … Он сильно изменился. Похудел. Даже с такого большого расстояния было видно насколько он напряжен и пылает от ненависти к дерзкому родственнику. … Ей не было слышно, о чем именно они говорят, но судя по лицам разговор уж точно нельзя было назвать приятным. … Когда драконы взмыли в небо, подгоняемые наездниками, женщина осмелилась покинуть стены Харренхолла. Долго следила она завороженными глазами за смертельным танцем чешуйчатых чудовищ, пока, наконец, Красный Змей не обрушил поток пламени на спину Вхагар и на ее наездника. Женщина уж было решила, что все кончено, и мальчишка сгорел, глупо, нелепо подставившись. Но он был жив. На обнаженном теле больше не было ни грамма ткани или металла, платиновая коса слетела легким прахом, но он был жив. Боги, да что он такое?! … Схватка продолжалась еще некоторое время. Драконы вцепились друг в друга мертвой хваткой, и было совершенно ясно, что больше друг друга они не отпустят. С головокружительной высоты неслись они вниз, навстречу собственной гибели. Женщина поняла, что оба наездника обречены. Никто не способен выжить после подобного. … Волна, поднятая огромными тушами, была так велика, что, казалось, достигнет стен, если и не Королевской Гавани, то уж Харренхолла точно. Но нет… Вода покорно отступила, едва лизнув ноги женщины, на губах которой играла торжествующая улыбка…***
… Уютная тьма клубится по углам комнаты, всю жизнь служившей ей темницей. В ней можно скрыться… Забиться в угол, где они не найдут тебя. Если бы она не зажигала свечи, они наверняка не нашли бы ее сына. Не забрали… Не убили бы… Чудовища, что прячутся в стенах, шумно дышат под подгнившими досками, цокают когтями в бесконечных коридорах ее дома. Она точно знает, некоторые из них боятся тьмы. Она слишком чиста для них, слишком непонятна. … Хелейна слегка покачивается, обнимая колени руками. Она давно забыла прошлую жизнь. Забыла прикосновения матери, грубоватую ласку мужа, легкий поцелуй брата, ушедшего на встречу собственной гибели, руку сына, цепляющуюся за ее пальцы… Лишь бесплотные голоса наполняют бессмысленные дни и ночи, смешиваясь со страшными кровавыми видениями, в которых гибнут те, кого она раньше любила. Сегодня с самого утра она слышала плеск воды и громовые завывания огромных огнедышащих ящеров, переходящие в предсмертные хрипы. Они катались, вцепившись друг другу в глотки, обильно проливая почти черную едкую кровь на прибитую первым морозом траву, беспощадно сжигая ее, смешивали субстанцию собственной жизни с мутной водой озерца, кажущегося жалкой лужей по сравнению с их огромными телами. Слишком похожие, чтобы быть одинаковыми. Чужие друг другу и всему живому. Злые и противоестественные. Большие… Слишком большие для этого мира, чудом носившего их так долго… … Сжимая тонкими пальцами виски Хелейна пыталась понять, что это значит. Но смысл, как всегда, ускользал, оставляя горькое послевкусие разочарования. … Лишь к ночи рык затих, погрузив воспаленное сознание в приятную тишину. Сейчас она редкий гость в голове юной королевы. Равномерно покачиваясь, девушка наслаждается пустотой в голове. Чудовища убили друг друга, заставив содрогнуться и затихнуть весь мир вокруг них. Ненадолго, но даже этого хватит, чтобы немного отдохнуть… Может быть даже уснуть, опустив голову на мягкий подлокотник кресла. - Хел! Родной голос разрушает блаженную тишину, заставляя вздрогнуть. Он точно снаружи, не внутри ее глупой больной головы. - Хел, мы здесь! – зовет брат. Девушка нервно оглядывается. Наверняка его слышит весь замок. Этого нельзя допустить. Здесь везде враги. Они убьют его. Чудовища со стальными когтями, что охраняют ее дверь, без устали днем и ночью рыча ощерившимися в злобе окровавленными пастями. … Он зовет ее слишком настойчиво, словно от этого зависит его жизнь. - Сейчас… Сейчас… - шепчет она, выбираясь из угла, ставшего ей убежищем на сегодняшний вечер. В руках так мало силы, что девушка долго не может справиться с мудреными замками на плотных ставнях. … Да, они там внизу. Брат, затянутый в привычный глянец кожи и косой, перекинутой через плечо, и Джехейрис, цепляющийся тонкими ручками за его меч. Оба запрокинули лица вверх навстречу ее взгляду. Девушка не может сдержать улыбку, видя насколько они похожи. - Уведи его! – пытаясь говорить не слишком громко, шипит Хелейна, перегнувшись через широкий подоконник. – Они увидят вас! Зачем ты здесь? - Я пришел за тобой. … Она вновь оглядывается, ожидая увидеть за спиной монстров, вползающих в комнату, но там все также тихо. И темно. - Я не могу выйти… Они везде… Даже в стенах. Я слышу их шаги. … Брат протягивает руки, улыбаясь уголками рта. - Мы поймаем тебя. Прыгай! …Боги, это невозможно! Слишком высоко. Слишком страшно. Но… Она всегда верила ему… Возможно, и сейчас он прав... … Пульс набатом отдается в ушах, когда Хелейна делает шаг в ледяную тьму, доверяя ему в последний раз.***
… Женщина сидела у самой кромки озера, поглотившее самых опасных чудовищ Вестероса, так долго, что на небе показались звезды и первый легкий морозец посеребрил траву на много лиг окрест. … Она благодарила всех известных ей богов, старых и новых, за то, что ей посчастливилось стать свидетелем их гибели. Теперь можно было спокойно жить, не боясь встретить его вновь. Можно было погрузиться в легкие эфемерные мечты о скором материнстве. Да, возможно, ее ребенок заслуживает другого отца, но судьба распорядилась иначе. Неважно. Он точно будет похож на нее и никогда не узнает кто и каким именно образом зачал его в ее чреве. Дети не отвечают за грехи родителей, не так ли? … Несколько долгих мгновений ей кажется это невозможным, чудовищным видением. Из непомерной глубины озера пробивается тусклый голубоватый свет. С каждой секундой он набирает яркость и силу, словно огромный прожектор включили на полную мощность. Безумный цвет глубокого ультрамарина режет глаза, точно такой же насыщенный как… Сапфир… в пустой глазнице ее мучителя. - Не может быть… - выдыхает женщина, бессознательным жестом пытаясь прикрыться руками. … Проклятое чудовище точно не человек…Демон… Неведомый… Наверняка, сами боги не ведают что он такое… … Страх заползает под кожу, покалывая тысячами игл… В панике она покидает берег озера, чтобы спрятаться как можно дальше от чудовища, над которым оказалась не властна даже смерть…***
… Люк сразу поняла, что случилось что-то по-настоящему плохое, когда строгий королевский гвардеец передал просьбу матери срочно явиться в тронный зал. … Они практически не разговаривали, хотя Люцерис больше не чувствовала гнева, ранее облаком окутывавшего все существо Рейниры при виде дочери. … Однажды ночью девушка проснулась от пристального взгляда. Мать плакала, устроившись на высоком неудобном стуле подле ее постели. Люк сочла самым лучшим сделать вид, что спит. А утром это показалось лишь странным сном… А может все им и было. … Тронный зал пуст. Лишь прямая фигура матери, затянутая в черный бархат платья с металлическими пластинами на груди, застывшая у подножия железного чудовища, за которое сражаются родные им люди. - Ваша милость… Вы звали меня? – Люк тревожно отмечает поникшие плечи матери, словно разом потерявшей невидимую опору. - Деймон мертв… - на лице матери остаются лишь огромные фиолетовые глаза, все остальное растворяется в смертельной бледности. … Пустота под ребрами болит слишком сильно, потому что принцесса знает, что именно услышит дальше. - И Эймонд тоже… - заканчивает Рейнира, останавливаясь пустым взглядом на лице дочери. - Они убили друг друга где-то под Харренхоллом. Мать протягивает Люк письмо со страшной новостью, чтобы та могла убедиться в правдивости ее слов. Темные глаза опускаются на тонкий сероватый лист, но буквы не складываются в слова. Руки дрожат все сильнее. «Я вернусь к вам, Люк…» родной голос эхом блуждает в мигом опустевшей голове. Обманул. Не вернется. Уже никогда… Лист тихо выпадает из холодных пальцев, медленно опускаясь к подножию Железного трона. Рейнира хочет обнять дочь, прижать к себе. Вместе они смогут пережить утраты. Но та лишь отталкивает руки матери, шепча «Это ты виновата… Ты…».***
Привычный полумрак путанных коридоров поглощает Люцерис. Мать не рискует идти за ней. Лишь взглядом просит рыцаря королевской гвардии проследить за принцессой. Мало ли что может взбрести в голову человеку в последней стадии отчаяния? … Словно пьяная, Люцерис бредет, не разбирая дороги, натыкаясь на стены и колонны, непонятно откуда возникающие у нее на пути. Воздуха мучительно не хватает. Горло сжимается в спазме. Будто вот-вот ее накроет истерика. Но слез нет. Глаза сухи. Они видят Эймонда. Он заглядывает в глаза сестре, сидя у ее ног в саду полном роз. Его голова вновь покоится на коленях Люцерис, когда она поет ему колыбельную. Он целует ее, шепча «Да, моя леди… я не уйду…». Гладит ее руки на пляже. Встречает грудью промозглый ветер Драконьего камня. Протягивает кинжал в Штормовом пределе. «Люцерис - моя жена, матушка». Гладит едва округлившийся живот длинными пальцами, целуя в шею… … Внезапная сильная боль внизу живота заставляет девушку упасть на колени, сжавшись как от удара. Боль ослепляет, лишает сил и рассудка. Будто нож всадили резким ударом в ее внутренности и теперь медленно проворачивают. Громкий стон сам срывается с губ. Люцерис чувствует, как горячая жидкость потоком течет по ногам. Неужели пора? Страх против воли сжимает сердце. Когда боль отступает, принцесса пытается встать, но ноги не слушаются. Словно ватные они подгибаются не в силах удержать тело… … В новой ослепительной вспышке она не чувствует как кто-то сильный подхватывает бьющееся в агонии тело на руки и долго несет по коридорам в ее покои…***
- Теперь ты знаешь какую цену приходится платить женщинам за удовольствие… - нахмурив лоб, ласково шепчет Рейнира, склоняясь к дочери. - Я платила шесть раз. Нежные пальцы матери гладят влажные от пота кудри принцессы. - Это цена не за удовольствие, мама. - Люцерис почти не может отдышаться. Схватки идут одна за другой, погружая тело и разум в кровавый ад. - Ты до сих пор не поняла? Это плата за жизнь… … Принцесса кусает до крови губы, пытаясь пережить очередную волну боли. Каждая следующая становится все дольше, а перерывы между ними меньше. Лучше так, чем думать о нем… О том, что его больше нет. - Ты должна кричать. Почему ты молчишь? Ты - Таргариен. Ты - дракон. Мутные глаза Люк впиваются в лицо Рейниры. Девушка чувствует, как волна опять накрывает, превращая в жалкое агонизирующее животное. - Я - Стронг, мама. Маленькая сильная девочка... – шипит она, цепляясь побелевшими пальцами за край постели. Губы Рейниры дрожат. Даже теперь, находясь в столь уязвимом положении, дочь не упускает возможности ткнуть ее носом в незаконность происхождения старших детей. - Дайте ей макового молока! На это невозможно смотреть! - приказывает она мейстеру, не в силах находиться рядом с дочерью. - Я не буду ничего пить! – выдыхает Люцерис, злобно поглядывая на мать. – Я не оставлю его вам! … Когда схватки переходят в потуги, принцессе кажется, что собственное тело наконец-то убьет ее. Огромный живот сжимается в сильном спазме. Всем своим существом она чувствует, что нужно что-то делать, но не понимает, что именно. - Где мама? Черт ее возьми! Где она? - кричит Люк впервые за этот бесконечный день. Когда Рейнира возвращается, Люк притягивает ее к самому своему лицу и задыхаясь просит: - Мама, поклянись, что мой ребенок будет жить! Несмотря ни на что! Даже если не будет меня! Плевать на зеленую кровь! Он – мой! Ты не тронешь его… Не посмеешь… Но Черная Королева молчит, отдирая руки дочери от своей одежды. - Будь ты проклята! Слышишь?! – кричит в след удаляющейся прямой фигуре Люцерис. … Крик гаснет, переходя в болезненный стон…***
… Похоже, она все же отключилась или же им удалось влить в нее маковое молоко. В голове гудит, а между ног зажата едва ли не целая простынь, насквозь пропитанная кровью. Боги! Когда-то она думала, что лунные дни – это слишком грязно. Сущая ерунда по сравнению с этим кровавым адом. … Живот. Его больше нет. … Паника бьет в виски, заставляя подняться на ноги. Кровь волной стекает по бедрам, оставляя на полу обильную красную дорожку. - Где мой ребенок? – Люцерис думает, что кричит, но на самом деле это лишь жалкие сдавленные хрипы. Голова кружится, мир превращается в угасающую картинку, когда она распахивает дверь в коридор, падая на руки служанки. … Девушка вновь и вновь брызгает в лицо принцессе ледяной водой, заставляя вернуться в реальность. - Где мой ребенок? – шипит Люк, едва придя в себя. – Она убила его? - Что вы, моя госпожа! Сейчас его принесут. – девушка обтирает ее перепачканные ноги, влажной тряпицей, громко цокая. - Это мальчик, да? - Да, моя госпожа. Очень хорошенький. Вы, должно быть, не запомнили. Мейстер показывал его вам, но маковое молоко коварно… … Мальчик. Люк закрывает глаза. Пока он жив. Пока… Джехейриса тоже убили не сразу. Не пожалеют и ее сына. Ужас бьется пульсом в каждой клетке, заставляя глухо простонать. - Принцесса, вам плохо? – служанка кажется озабоченной. - Да! Мне плохо! Мне нужен мой ребенок! Сейчас! – в бешенстве кричит Люк, швыряя в девчонку хлам с прикроватной тумбы. – Я спущу с тебя шкуру собственными руками, если ты не принесешь моего сына! - Не кричи так, милая… - она давно не слышала голос Рейниры таким мягким, и от этого становится еще страшнее. … Оборачиваясь, Люк видит мать с ребенком на руках. Он совсем крошечный. Кажется, принцесса успела забыть, как выглядят новорожденные дети. У него темные волосы. Это причудливо. Люцерис была уверена, что ребенок Эймонда точно сохранит все признаки рода Таргариенов, но ее кровь оказалась сильнее. … Когда Рейнира опускается подле дочери на постель, протягивая ей сына, Люк замечает, как сильно дрожат ее губы. Девушка понимает почему, стоит ей лишь опустить взгляд на лицо младенца. - Он вылитый Деймон…Правда? – слезы все же текут по щекам Черной Королевы, обозначая скорбь по покинувшему ее навсегда супругу. – Похож даже больше, чем родные сыновья… - Но как..? – Люк всматривается в лицо малыша, пытаясь найти хоть какие-то черты Эймонда, но их нет. Или есть? Она вспоминает как сильно ее всегда поражало их сходство… Неужели? А эта бумага, письмо, которое она передала Деймону от королевы? Что могла написать ему Алисента? Чем защитить сына? - Я помню, когда Алисента произвела на свет среднего сына… Мы еще жили здесь, в Красном замке… Мой… Наш отец удивлялся воли богов, сделавших его сына точной копией брата… Говорят, даже хотел назвать в честь него. - У него фиолетовые глаза… - Как у тетушки Рейнис… Да… Настоящий Таргариен. – Рейнира улыбается уголками рта. – Как ты назовешь его? - Еще не знаю, мама… Хоть Люцерис, немного успокоившись, не чувствует сейчас угрозы для себя и сына, но сказать, что имя мальчика давно выбрано его отцом она все же не решается. Как отреагирует Рейнира, узнав, что ее внука, еще одного в очереди на проклятый богами стул, зовут Эйгон Таргариен? Принцессе совсем не хочет проверять…***
… Младенец жадно припадает к груди, набухшей от обилия молока. Его так много, что тонкая белая кожа расходится. С легкой улыбкой Люк думает, что ее грудь никогда уже не будет прежней, покрывшись тонкими розоватыми уродливыми полосками. Пока их немного, но неизвестно что будет дальше… Хотя какая разница… Ее тело больше никому не нужно, лишь сыну, напряженно сопящему от усилий. Сейчас для него, такого крошечного, тяжело даже есть. Он быстро устает и выпускает сосок изо рта. Нужно передохнуть… … Ей кажется, что он уже меньше похож на Деймона. Хотя возможно это лишь ее желание… … Всеми силами девушка старается не думать о муже. Боль слишком велика. Она точно сожжет до тла, стоит лишь поддаться искушению и впустить ее в душу. Люк и без того уверена, что здесь ее держит лишь сын. Если бы не он, скорее всего она присоединилась бы к Хелейне в блаженном безвременье чертогов Неведомого. Но малышу нужна защита. Иногда ей хочется сбежать, спрятаться где-нибудь на краю света, где никто никогда не слышал о проклятом семействе Таргариенов, Железном троне и войне. Хочется, чтобы ее сын рос, не пылая от жажды власти, которой поддался его отец. … Маленькие пальчики едва ощутимо касаются переполненной груди. Видимо, он готов продолжить… … Ручки такие маленькие, что Люцерис не верит, что когда-то они будут держать меч. Неужели он не всегда будет таким? Станет он сильным, резким, своенравным, как отец, или будет мягким, чувствительным, способным адаптироваться к любым условиям, как она?.. - Извините, принцесса… - служанка почтительно склоняется в низком реверансе. – Там посыльный от мейстера… У него письмо для вас. - Должно быть, это ошибка. Мне некому писать. – Люк в недоумении пожимает плечами - Но, госпожа, там ваше имя… - Ладно, неси… Глянем... … Не отрывая сына от груди, Люк ловко разворачивает сероватый лист, скрепленный незнакомой печатью с изображением чешуйчатого змея, свернувшегося клубком. - Не знаешь чей это герб? - Герб дома Дастинов, моя госпожа. До них здесь рукой подать…Моя тетушка служила у них в молодости. Я видела их лорда… … Люцерис не слышит ее. В глазах темнеет… - Совсем молодой мальчишка. Кажется, его зовут Эйлор… Приезжал отстаивать права на земли своего отца, безвременно почившего в свете Семерых… Еще до смерти короля Визериса… Да будут благосклонны к нему боги… … Четыре строчки… Крупный размашистый почерк… Язык их родины… Гордый и резкий, как лезвие ножа… Нежный и текучий, как колыбельная, которую мать поет сыну… Как пела она сама, путаясь пальцами в платине длинных мягких волос, повторяя эти самые строки как мантру, способную спасти… Оградить от боли… от смерти… - Не может быть… - белые непослушные губы больше не повинуются хозяйке, мелко дрожа.