***
… Дракон был пуст. Внутри ничего не болело, не ныло, не влекло вперед, заставляя жить. Тело, сотрясавшееся на берегу в болезненных конвульсиях новой жизни, оказалось полностью целым. Это не могло быть реальностью, но было. Ни одна мысль не нарушала первозданной тишины сознания. … Он был идеален снаружи и изнутри в своей обнаженной пустоте… … Потом появилась первая мысль, мигом взорвавшая плотину памяти. Воспоминания все рушились и рушились бесконечными потоками, заставляя сжиматься в комок на холодных камнях и скрипеть зубами от осознания собственной ничтожности. … Второй сын, которому не достанется ничего… Неудачливый полководец… Никчемный сын, брат и муж… Драконий наездник без дракона… Убийца, от руки которого умерли сотни, если не тысячи, невинных… Даже Неведомый отказался от него, не пожелав марать руки. … Куда идти? Где найти пристанище? Где дом, достойный чудовища, в которого он превратился так быстро? Дракон знал только одно место достойное его – Харренхолл. Да, древний монстр готов вынести смертный приговор каждому, ступившему под его своды, но дракон уже понес наказание. Больше ему не было страшно. Чего бояться, если ты - ничто? … Сопровождаемый первыми робкими лучами Солнца, он вошел в главные ворота замка Черного Харрена. Здесь все еще окутано сумраком. Дракон искренне удивился, увидев, что, несмотря ни на что, здесь все еще теплится жизнь. Не все пережившие его безумие покинули свой дом. И теперь проклятый замок рассматривал его ненавидящими глазами женщин, в основном старух, чьих мужей, сыновей и внуков он казнил. - Не рады видеть меня? – ухмыльнулся им дракон уголком рта, с удивлением впервые отмечая, что видит больше, чем обычно. Слепой зоны нет. Исчезла. Рука сама потянулась к пустой глазнице, ожидая найти плоть, но обнаружила лишь привычный камень. Безошибочно найдя покои дядюшки, он в изнеможении завалился на постель, еще хранящую запах чужого тела. Мозг моментально отключился, унося в глубокий сон без сновидений. … Дракон не мог видеть согбенные фигуры, что мрачными тенями вползали в опрометчиво не закрытую на все замки дверь. Не мог видеть клинок, зажатый трясущимися морщинистыми пальцами. Не мог видеть короткий замах перед первым ударом, разрушившем сердце. Не мог слышать проклятия, которыми осыпали его убийцы, кляня за невыносимую жестокость его железного сердца. Удар за ударом принимало расслабленное юное тело, которому не суждено было пойти на корм рыбам Божьего Ока.***
… Солнечные лучи щекочут лицо дракона, неотвратимо медленно подбираясь огненным лезвием к плотно смеженному веку, нежно прорезают тонкую белую кожу, стремясь проникнуть прямиком на самое дно черного, словно ночь, зрачка, заставляя его сжиматься. Глаз внезапно распахивается, а сердце заходится в приступе черного ужаса. Ему снился кошмар. Лезвия входили в тело раз за разом, словно пытаясь вырезать из него тьму, ставшую самой его сутью, излечить, вернуть туда, где было его настоящее место… … Руки ощупывают грудь и живот. Целые. Но… Боги, что это?! Все тело покрыто отвратительной липкой субстанцией, практически черной даже в лучах слепящего зимнего солнца. Кровь… Кровь, которую он видел совсем недавно. Потоками она хлестала из пронзенной клыками Караксеса шеи Вхагар в нескольких метрах от него. Неужели, умирая, драконица спасла ему жизнь, подарив чудесную силу собственной крови? … Сталь холодит бок… Твари оставили ему подарок. Что ж… Тем хуже для них. … Белое, словно высеченное из цельного куска мрамора, тело не чувствует холода, когда дракон выползает во двор Харренхолла, чтобы вновь напиться крови…***
Пока Черная королева оплакивала мужа, супруга принца-регента мучилась в родах, а тело королевы Хелейны чернело и раздувалось в крипте, в городе зрел мятеж, подогреваемый очередным убогим фанатиком из народа, прозванным Пастырем, и совсем немного затаившимися сторонниками короля Эйгона. Доподлинно неизвестно каким именно образом ушей черни достигла новость о кончине принца Джехейриса и о ее истинном виновнике, но голоса, недовольные политикой королевы Рейниры, из шепота превратились в крики, а смерть Хелейны, любимой в народе, и вовсе заставила людей выйти на улицы. Обезумевшие толпы ночь за ночью разоряли город, но золотые плащи до поры до времени справлялись с мятежниками. Пока Пастырь не указал овцам своим цель… Драконы. Богопротивные твари, ниспосланные омерзительному роду Таргариенов, поработившему Семь Королевств и погрязшему в разврате и ереси. «Молитвы не утишат гнева Неведомого, слезы не угасят драконьего пламени. Лишь кровь способна на это – моя, ваша, их. - обрубок правой руки Пастыря указал на холм Рейнис, где чернело на звездном небе Драконье Логово. – Там они обитают, демоны. Огонь и кровь, кровь и огонь! Это их город. Если хотите, чтобы он стал вашим, убейте их! Если хотите очиститься от греха, омойтесь кровью драконов! Одна лишь кровь способна угасить пламя ада!» «Бей их! Бей!» - поднялся рев, и стадо Пастыря, словно зверь о десяти тысячах ног, повалило к Драконьему Логову… Словно голодные крысы обезумевшие люди заливали потоками крови улицы Королевской Гавани. А крысы, когда их много, способны повалить и быка, и медведя, и льва. Сколько бы ни убил большой зверь, все новые крысы лезут на него: кусают за ноги, ползут по брюху, бегут по спине. Так было и той ночью. Стая же Пастыря была к тому же вооружена… Приказ королевы остановить мятежников был смешон – с таким же успехом Рейнира могла бы повелевать остановить Черноводную. Много людей погибло той ночью от рук золотых плащей, много оказались раздавлены толпой, но гораздо больше полегло их у Драконьего Логова, где обезумевшие от боли ящеры отчаянно сражались за свою жизнь. Но место каждого сожженного фанатика тут же занимали трое, а то и пятеро других, так что к утру все драконы были мертвы. А Черная королева потеряла и дракона, и сына. Юный принц Джоффри, отчаявшись просить соизволения матери разрешить ему палить мятежников со спины Тираксеса, решился на безумный шаг и забрался на спину Ксиракс, чтобы помочь своей королеве подавить восстание с воздуха. Но драконица лишь скинула малолетнего глупца со спины прямиком на головы мятежников…***
Город тонул в реках крови и одновременно задыхался от дыма сотен пожарищ, а королева Рейнира оплакивала своего мальчика у подножия Железного трона, не способная принять ни одного разумного решения. Разбитая смертью мужа и старшего сына, она и до того полагалась исключительно на мнения своих советников, излишне доверяя им. Теперь же и вовсе бразды правления выпали из ее в миг ослабевших рук. Почти не помня себя от горя, Рейнира согласилась с рассветом покинуть город, к тому времени уже успевший провозгласить в разных своих концах новых правителей из народа. … Предлагала она и дочери покинуть вместе с ней Королевскую Гавань, но Люцерис, совсем еще слабая после родов, предпочла остаться в Красном замке, заявив, что теперь ее дом здесь и покидать она его не намерена. Тем более, что бежать было некуда. У Черной королевы не было надежных союзников вблизи столицы. Так что принцесса осталась одна на попечение освобожденной королевы Алисенты, отчаянно пытавшейся взять бразды правления в свои руки, но силы были не равны, и все быстро свелось к выживанию в стенах обители Эйгона Завоевателя. Робкие попытки черни атаковать замок не увенчались успехом, и люд тут же отвлекся на еженощные разборки между собой. Нужно было лишь дотянуть до того момента, когда король Эйгон узнает, что столица свободна и вернется, чтобы забрать то, что по праву принадлежит ему…***
Спрятавшись под носом своей сестрицы на Драконьем камне, Эйгон долго зализывал раны, пока не смог восстановиться до определенного уровня свободы собственного тела. Эйгон, к чести своей, полностью отказался от макового молока и утверждал, что никакие силы не заставят его вернуться к пагубному пристрастию. Дни тянулись за днями, и молодой король от нечего делать развлекал себя жестокими казнями приспешников Рейниры, в достатке обнаруженных им в замке. Юноша, и ранее находивший наслаждение в созерцании чужих страданий, нынче упивался мучениями предателей, заставляя их биться друг с другом, устраивая состязания подобные тем, что можно найти в бойцовых ямах Миэрина и прочих городов залива Работорговцев. Но мало кто находил быструю смерть. Эйгон желал получить максимум удовольствия, пытая их. Созерцание боли возбуждало его, лишенного возможности получить сексуальную разрядку, до крайности, превратившись в своего рода наркотик, полностью заменивший маковое молоко. … В темнице Драконьего камня томилась дочь Деймона – леди Бейла, которую Эйгон берег как ценного заложника. Но зачем же просто так томить девушку в ожидании собственной участи, если есть возможность немного развлечь своего короля? Но стоило ему лишь озвучить грязный замысел как сестрица упорхнула из клетки, разумеется не без посторонней помощи. К сожалению, девчонке не удалось уйти далеко. Едва поднявшись в воздух на своем совсем еще небольшом дракончике, она нос к носу столкнулась с взбешенным до невозможности Эйгоном, оседлавшем Солнечного Огня. Схватка была недолгой, но смертельной для обоих драконов. И хотя золотой не умер сразу, всем было понятно, что долго он не протянет, о чем весьма красноречиво говорили глубокие раны на спине и боках. Леди Бэйла, получив существенные ожоги, осталась жива. А Эйгон, спрыгнувший со спины дракона в последний момент перед столкновением с землей, переломал все кости и, промучившись с неделю, отдал душу богам, оставив в миг осиротевшее государство на попечение матушки…***
… Удар следовал за ударом, погружая сознание королевы-матери во мрак. Смерть за смертью. Отец. Внук. Десница. Дочь. Средний сын. Первенец… Придет ли этому конец? Или война заберет у нее всех, о ком болит сердце? Даже молитвы не приносили больше должного облегчения, и королева прибегла к последнему доступному средству – умерщвлению собственной плоти через аскезу и самобичевание. Лишения тела помогали, но ненадолго. Боль возвращалась и жгла душу сильнее драконьего пламени. Даже заботы о собственной жизни и жизнях внуков, чудом уцелевших в кровавой бойне, не приносили успокоения. Мать жаждала видеть рядом с собой свое последнее дитя – Дейрона, чье войско с нетерпением ждали в столице выжившие сторонники зеленых. … Когда Алисента получила письмо из-под стен Тамблтона, написанное крупным размашистым почерком, не узнать который было невозможно, разум ее помутился настолько, что пришлось прибегнуть к сильнодействующим успокоительным отварам, лишь бы унять безутешную мать, потерявшую последнего ребенка. В то, что письмо написано рукой ее среднего сына, непонятно каким образом избежавшем смерти, Алисента не верила. Да, почерк, слова, подпись… Все принадлежало Эймонду, но кровавая пустота внутри умоляла не доверять ничему. «Поверю, когда увижу.» - отвечала Алисента на все увещевания. … «Готовьтесь встречать дракона, моя королева» писал он. И она готовилась. Ждала, задыхаясь от ужаса перед очередным разочарованием, чужой злой шуткой, желающей ввергнуть во тьму безумия, в которой утонула ее милая Хелейна. … Письма от единственного наследника Железного трона по зеленой ветви получили все сторонники короля Эйгона с приказом преклонить колено перед будущим правителем Семи Королевств. Не все поверили им, затаившись до поры до времени в ожидании развязки…***
… Получала письма и Люцерис. Полностью растворившись в заботе о сыне, девушка хоть и понимала, что Эймонд жив, но поверить в то, что совсем скоро она сможет увидеть его вновь, никак не могла. Невозможно было себе представить каким он стал… Прошло столько времени, что Люк почти забыла его лицо. Она отчетливо помнила лицо мальчишки, залитое кровью, но не могла толком представить мужа, давно растворившегося в тумане войны. Лишь шрам и сапфир виделись ей четко, все остальное скрывала мгла памяти. Возможно, таким образом сказалось материнство, разом переключившее все внимание девушки на малыша, замкнув на нем весь мир. Люк больше не интересовала война, а судьба родственников не трогала как раньше, потрясая до глубины души. Даже гибель Джоффри была воспринята ей как нечто само собой разумеющееся. День шел за днем, складываясь в неразличимую череду, крутясь вокруг Эйгона. … Наибольшее упоение Люцерис находила в кормлении сына, жадно цепляющегося за грудь матери ручками. Сознание растворялось, погружая в своеобразный транс. Малыш засыпал, а она могла часами держать его на руках, слегка покачиваясь, совершенно потеряв счет времени… Девушка не знала нормально это или нет, но ей нравилось такое состояние, служившее защитой от ужасов внешнего мира. Чудесная анестезия. Близость собственного ребенка лечила израненную душу не хуже макового молока. … До нее доходила информация, что армия Хайтауэров уже совсем близко, да и сам Эймонд писал ей, что скоро будет в столице, но затуманенный разум пропускал все это мимо себя, считая не более, чем сказкой. … Когда же под стенами Королевской Гавани затрубили глашатаи огромного войска, Люцерис словно очнулась от сна, сковывавшем ее непозволительно долгое время. Кровь быстрее забурлила в венах в ожидании перемен. В ожидании мужа… В надежде на чудо. Теперь все будет хорошо, правда же?..***
… Драконьи врата распахнулись перед многотысячной армией, впустив в город, разделенный на части, в каждой из которых был свой правитель. К сожалению, практически все новоявленные короли бежали из столицы, справедливо опасаясь жестокой расправы. Оставшиеся без главарей мятежники, посмевшие оказать сопротивление, были разбиты в течение суток. … Дракон много думал о том, что почувствует, вернувшись домой. Теперь же, проходя по улицам города, хранящим следы множества мятежей и побоищ, он не чувствовал ничего. Это место стало чужим. Он забыл его. Теперь его дом – клубы черного глянцевого дыма и потоки драконьего пламени. Лишь в них он чувствовал себя счастливым. Втягивая трепещущими ноздрями отвратительный приторный запах паленой плоти, дракон думал о том, что рожден именно для того, чтобы стать огненным мечом, очищающим землю от скверны. … Когда первый кровавый угар отпустил его посреди двора замка Черного Харрена, дракон не спеша оглядел плоды своих трудов. Кругом лежали трупы осмелившихся поднять на него руку. Они это заслужили… Он итак сжалился над ними, подарив быструю смерть. Но до чего же было приятно видеть мистический испуг на их лицах, когда они замечали его перед тем как получить сталь под ребра. Последнее, что увидела каждая, была его холодная улыбка… … Оставшись в одиночестве, дракон впервые осознал собственную глупость. Сила их семьи была в единстве. Лишь с братьями и сестрой он был неуязвим по-настоящему. Пожелав доказать всему миру и себе в первую очередь, что он чего-то стоит, дракон получил только боль. Как же была права матушка, когда отговаривала от безумной затеи с походом! Как был прав десница, когда умолял отправиться, пока не поздно, навстречу младшему брату! А он предпочитал упиваться болью и собственной гордостью. Глупец! Да, определенно он заслужил смерть… … Желание исправить содеянное придало сил. Теперь он знал, что нужно делать… Но без своей брони, своего внутреннего стержня, без Вхагар дракон чувствовал себя полным ничтожеством, будто мигом превратившись в сопливого юнца, давящегося слезами после глупой выходки брата со свиньей. Что ж… если ему покорился один дракон, то обязательно найдется и другой, способный принять его... Тем более, что он был наслышан о безумной затее Деймона найти всадников свободным драконам, которая неожиданно увенчалась успехом. … Приняв решение, он снова почувствовал себя человеком. Да, еще совсем неполноценным. С дырой на месте сердца, заполненной дымом и искрами пламени. Но теперь юноша наконец почувствовал связь с реальным миром, нащупал внутри себя нити, соединяющие с семьей… … И вот он здесь – у подножия Красного замка. Взирает на величественную твердыню Эйгона Завоевателя, не чувствуя ничего. … Отправившись на Драконий камень, он и правда обрел нового непростого шипастого спутника, такого же бешеного и неуправляемого, как и его новый хозяин. Как лезвие меча валирийской стали врезался он в армию Простора и возглавил ее, изменив навсегда плавное течение истории. Не смог спасти брата, погибшего больше по глупости… Даже теперь, закрывая глаза, Эймонд видел тонкое мальчишеское тело, привалившееся спиной к белой, забрызганной алыми каплями, стене шатра. Ему с трудом удалось сохранить рассудок, не свихнувшись окончательно. Медленно он прорубался к столице, опустошив на своем пути необозримые пространства, некогда слывшие наиболее плодородными землями во всех Семи Королевствах. Что ж… Говорят, пепел – отличное удобрение… … Узнав о смерти Эйгона, он с удивлением обнаружил, что остался единственным наследником мужского пола. Знаменосцы желали тут же короновать его, не откладывая это дело в долгий ящик, но Эймонд отказался, заявив, что вся столица должна засвидетельствовать его восшествие на престол, чтобы ни у кого не возникло сомнений в легитимности его правления.***
… Массивные резные двери медленно распахиваются, пропуская внутрь, и первое, что он видит, - Железный трон. Все такой же. Выкованный из тысячи мечей врагов, поверженных Эйгоном Завоевателем. Уж не для него ли? Для него. Несомненно. Кто, больше него, достоин восседать здесь? Губы кривятся в легкой усмешке… Дракон точно знает, что чудовище примет только его и не осмелится поранить, захлебнувшись в кровавых подношениях. А если вдруг капля крови молодого короля и сорвется на жадный темный металл, то оба будут довольны, наслаждаясь мимолетной болью. Монстры достойные друг друга… … Матушка выступает вперед, прикрывая собой трон. Теплые карие глаза распахнуты излишне широко, будто она не узнает в нем своего сына. Да, теперь это достаточно просто… Усмешка превращается в ухмылку. Он и сам не узнал бы себя в серебряных доспехах с искусно выгравированным змеем на груди и короткими волосами, небрежно забранными наверх. Эймонд и без того прекрасно знал, что выглядит гораздо старше и грубее с резкими морщинами на лбу и заострившимися скулами, но только теперь понял изменился так сильно, что даже мать не узнала его с первого взгляда. Мать, которая носила его в животе… Защищала от нападок брата… И врала… Безбожно врала всю жизнь. … Горькое «Хм…» слетает в напряженную тишину зала, переполненного людьми. Не в силах смотреть на Алисенту, он отводит глаза, чтобы тут же наткнуться на жену. … Она здесь. Милое лицо с маленьким вздернутым носиком и неизменным румянцем на щеках. Непослушные каштановые волосы, завитые крупными кольцами. Тонкая фигура затянута в темно-фиолетовый атлас платья, подчеркивающего все достоинства его будущей королевы. … Он помнит ее. Помнит ее запах, гладкость кожи, низкий, будоражащий душу, голос… Дым собственного безумия лишь смазал образ жены, не в силах стереть его окончательно. Помнит ли она его? … Желание коснуться, проверить насколько она реальна, так велико, что Эймонд останавливается, впиваясь в лицо Люцерис растерянным взглядом. Нельзя. Слишком много глаз. Слишком много чужих людей, которые не должны видеть его слабость. Даже такую естественную как любовь к супруге.***
… На Малом совете он чувствует себя совершенно потерянным. Будущий правитель должен быть собран и внимателен. А он… не в состоянии понять, о чем они говорят. …Что-то о том, что война не закончится, пока жива Рейнира и ее дети, о пустой казне, о мятежных лордах, отказывающихся признавать власть короны, подсчитывают во что встанет восстановление столицы и Драконьего Логова. А армия? Чтобы прокормить всех этих людей нужны миллионы… Да и стоит впустить их в город, начнется полный беспредел. Драки за каждую юбку и кувшин вина, грабежи, убийства… Распустить по домам их нельзя – Криган Старк уже преодолел ров Кейлин и, очевидно, собирается брать столицу штурмом. Как они могли допустить, чтобы Север стал на сторону Рейниры? Флот надо строить считай заново… Бастард Велларионов не намерен преклонить колено перед будущим королем. На западе беснуются Грейджои, в одно мгновение вышедшие из повиновения. … Эймонд обводит их тяжелым взглядом. Кто эти люди? Да, он знает их лица, имена и титулы, но кому из них можно доверять? Нетерпеливо постукивая пальцами по ледяному мрамору стола, юноша думает, что начинать нужно отсюда. Присмотреться к каждому, узнать их грешки, малые и большие, поговорить… Едва ли даже половина по-настоящему верна короне. Сейчас им выгодно гнуть перед ним спину, признавая его силу, но стоит ветру перемениться, и они сразу покажут свои настоящие лица. Предатели. … Она ждет его или нет? Прошло почти полтора года… Сбежать бы отсюда… Невозможно слушать брюзжание этих стариков, похоже, решивших мигом обрушить на его плечи все проблемы мироздания… - Я жду от вас предложений. Конкретных предложений. Вы же мне перечисляете проблемы, о которых я и без того наслышан. – взгляд упирается в дверь, игнорируя старых лордов, которые еще не успели понять, кто перед ними. – Или вы полагаете, что я провел все это время в шатре, попивая вино и зажимая шлюх, как мой покойный братец? Он медленно закипает, и каждый в зале чувствует злую угрозу, исходящую от его прямой гордой фигуры. … Алисента вскидывает на него глаза. Как он мог такое сказать об Эйгоне? Все же тот был королем, и никому не пристало порочить его имя. Даже брату. Что с ним такое? Почему он смотрит на дверь? Эти порывистые нетерпеливые движения… Он хочет уйти? Да, определенно, ему неприятно здесь находиться. Наверняка, к девчонке… Он так смотрел на нее в Тронном зале… Неужели безумие до сих пор не прошло? Понаблюдав за мучениями сына еще немного, матушка, наконец, решает сжалиться над ним. Полдня ничего не решат и уж точно никого не спасут. - Лорды, давайте проявим уважение к принцу-регенту и отпустим его. Ему еще ни разу не доводилось видеть сына… - говорит она, ласково улыбаясь. Эймонд в удивлении вскидывает на мать взгляд. Хотя бы раз в жизни она поняла его. Непорочная королева-мать, в душе которой полно секретов и грязных тайн, одна из которых опустошила его изнутри, едва не лишив остатков рассудка…***
… Он не знает, что именно ожидал увидеть за дверью собственных покоев. Но то, что открылось его взору, вывернуло наизнанку всю душу. Уютно расположившись на постели в окружении множества подушек, Люцерис напевает до боли знакомую колыбельную темноволосому малышу, сонно посасывающему ее грудь. Его сын… Эймонд всегда думал, что кровь дракона сильна, но оказалось нет. Она писала ему, что мальчик родился с каштановыми волосами, но унаследовал черты его рода. Рука девушки не поднялась сообщить, что их сын похож на Деймона. Хотя сейчас это уже и не так бросается в глаза. Рассматривая сына, Эймонд думает, что пропустил слишком много. Непозволительно много… Ему предстоит научиться быть отцом. Научиться любить не только ее. … Наследник Железного трона. Таргариен. Эйгон Таргариен… Люк замечает мужа лишь когда тот опускается возле постели, опираясь на плечом на белый шелк. Он кажется совсем чужим, не таким как она его знала. Холодный. Настороженный. Короткие волосы не в силах больше смягчить резкие черты лица, Повязку он, похоже, больше не носит. Она изучает его дюйм за дюймом. Боги! Прошло столько времени… Любит ли он ее как прежде? … Рука сама тянется прикоснуться к ребенку… Эймонд корит себя за то, что почти не думал о нем. Все его мысли всегда были сосредоточены исключительно на Люцерис. Теперь он понимает насколько это неправильно. Он не имеет права превратиться в копию Визериса, одинаково равнодушного ко всем детям, кроме старшей дочери. … Люк взглядом останавливает его. Еще будет много времени. Пусть сын поспит. Потому что этот час-два нужен им. … Ее грудь покрыта едва заметными тонкими белыми полосами, так похожими на шрамы. Эймонд ощупывает жену взглядом. Такая же. И другая… Сильнее. Жестче. Девочки, которую он оставил в Красном замке, больше нет. Теперь перед ним – женщина, хозяйка этого замка, не меньше, чем матушка. Строгая морщинка, след пережитых страданий, собирается поселиться меж бровей. … Заснув окончательно, сын отпускает большой влажный сосок, который Люк мигом прячет, смущаясь взгляда мужа. Потихоньку она пытается сползти с постели, чтобы не нарушить чуткий сон малыша. Наконец, это удается. Обложив его со всех сторон подушками, девушка наконец поворачивается к Эймонду, застывшему в нерешительности. Так много времени… Имеет ли он право касаться ее? Конечно, да, но… Он всматривается в родное лицо, пытаясь уловить ее настроение... Но Люк лишь рассматривает его тревожными глазами. Неужели слухи, доходившие до столицы, правда? И это именно он за глаза уже заслужил звание второго Мейгора? Не может быть… … Рука сама тянется к нему. Кончики пальцев ласково скользят по щеке, вновь знакомясь с ней. Губы прижимаются к теплой ладони жены. Она по-прежнему пахнет жасмином. Он так стремился к ней, сходил с ума, выжег сотни городов на пути сюда, превратив едва ли не в идола, теряющего вещественность… Она вся его. Обнимая жену, Эймонд сжимает ее так сильно, словно хочет срастить с ней, чтобы не отпускать уже никогда. … Нервно оглянувшись на сына, Люцерис увлекает принца в смежную комнату. - Боги, что с твоими волосами? - шепчет она ему, когда дверь закрывается за их спинами. - Ты совсем другой… - Да, другой. - уголки рта сами тянутся вверх. - Это плохо? - Не знаю… - А ты такая же… - он врет совсем немного, но Люцерис явственно это чувствует, смущенно улыбаясь. Она видит, как темнеет его взгляд, остановившись на искусанных губах. Глупая привычка, от которой она, наверное, не сможет избавиться никогда. Зрачок расширяется все больше, стараясь поглотить ее полностью. Люк помнит, что это значит: он хочет ее. Это смущает. Утонув в переживаниях и ужасах непрекращающейся бойни, она практически не вспоминала о чувственной стороне жизни. Девушка отводит глаза, нервно сглатывая. - До сегодняшнего утра я не верила, что ты жив… И королева тоже… Думала, что умру, когда… Почему ты жив? – девушка краснеет под его тяжелым изучающим взглядом. Похоже он даже не моргает. - Не знаю. Я умер там… - Эймонд не хочет говорить. Это лишнее. Когда она так близко… Он делает шаг ей навстречу. Губы встречаются так неловко, будто в первый раз. Поцелуй прерывается едва начавшись, переходя в столь же неловкие объятия. - Раньше у нас получалось гораздо лучше… - смеется Люк, заглядывая в лицо мужа. Эймонд слишком серьезен. Жадные грубые губы впиваются в ее рот смело и откровенно. Язык вылизывает так умело, что девушка едва успевает отвечать ему. Боги, она давно забыла какой он горячий… Пламя, бушующее в его венах, моментально заражает Люцерис. Низ живота медленно наливается желанием. Слишком давно ее никто не касался. … Опустившись на диван, он притягивает ее к себе на колени. Ловкие сильные пальцы быстро справляются с замысловатыми крючками на лифе платья, освобождая грудь. Слишком быстро… - У тебя было много женщин..? – отталкивая его, спрашивает Люк, прожигая темными глазами почти насквозь. Больше всего на свете она хочет услышать, что ни одной, но Эймонд Таргариен не привык лгать. - Много. – губы изгибаются в гримасе презрительного отвращения, отчего на щеках появляются складочки, продолжающие уголки рта. – Я не запомнил ни одной. … Глаз дракона быстро моргает, когда в памяти проносится образ женщины из Харренхолла, сплошь покрытой рубиновыми каплями и свежими розовыми рубцами. Так похожими на растяжки на груди жены. Он слишком хорошо помнит… Откидываясь на спинку дивана, принц дает Люцерис возможность обдумать его слова. Он ранил ее. Грустные темные глаза, опустившись на его грудь, больше не поднимаются. … Длинные пальцы нервно поглаживают ее бедро под тонкой фиолетовой тканью. … Он забыл насколько это болезненно желать ее, быть рядом с ней. Говорят, со временем страсть ослабевает, уступая место более спокойному чувству. Сейчас, едва касаясь ее, Эймонд чувствует, что этого не будет никогда. Каждое, даже самое легкое прикосновение, мимолетная близость делали Люцерис все более желанной. Он запрещал себе думать почему… Может когда-нибудь, но точно не сегодня… И не завтра… … Сердце стучит быстрее, сбрасывая чешуйки железной брони, которой оно успело обрасти за эти полтора года. Это больно. Больно терять защиту… Страшно вновь стать уязвимым. Пусть и только для нее, но… Он привык жить в броне, отключая чувства. Привык быть жестоким. Привык жить без сердца… Взгляд мечется от ее опущенных глаз к поджатым губам и ниже… К открытой груди с большими темными рассосанными сосками, украшенной легкой паутинкой едва заметных белых растяжек, еще более прекрасной, чем раньше. Он вылижет каждую полоску, если она ему позволит… … Все мышцы сводит в сладком томительном напряжении… Он старается думать о ее губах, ласкающих его собственные, желать лишь этого. Почему он не соврал…? Это же так просто. Она знала бы, что это ложь, но такая желанная… Как ее губы… А теперь ей больно… Отчего? Неужели она не знает, как дорога ему? Забыла. Как забыл и он, каково это сходить с ума просто касаясь ее кожи… ее руки… Ни одна женщина, ни одна шлюха не сможет заменить ее. Никто из них не в состоянии одним только мимолетным взглядом заставить его почувствовать восхитительную острую боль за грудиной. Боль, в которой он так нуждается. Он пробовал многих и не чувствовал ничего. … Юноша ничего не делает, но возбуждение растет с каждой секундой. Слишком красива… Слишком притягательна… Созданная специально для него из боли, крови, пламени… Стали… Каштановая прядь скрывает часть лица. Чёрные ресницы дрожат на щеках. Эймонд прикусывает губу в попытке сдержать дыхание. Если бы поиметь можно было взглядом, он сделал бы это уже миллион раз. … Рука излишне сильно сжимает нежную кожу на ее бедре, заставляя Люк наконец вскинуть на него взгляд. Он как открытая книга. Ждёт ее нежности, горячий до предела, лаская любимое тело напряженным взглядом. Какая разница кого, где и как он трахал, если сейчас он весь ее? Живой. Горячий. Любимый. Люк склоняется к его губам, ограждая от мира потоком каштановых волос. Поцелуй слишком глубок. Ему моментально срывает крышу, заставляя задыхаться, теряя остатки рассудка. … Оба не слышат, как проснулся и хнычет Эйгон, как его успокаивает служанка, случайно пробегавшая мимо покоев принцессы… не слышат, как девушка зовет Люцерис… как распахивается дверь, открывая огненную страсть чужому взгляду… не видят, как краснеют щеки непорочной еще юницы… как с трудом она отводит взгляд от сплетенных тел…. … Он в ней… Так глубоко, что не знает, где заканчивается собственное тело и начинается ее… Он под ее кожей… Течет по венам, раскаленными потоками страсти, возвращая на место горячее трепещущее сердце, бьющееся только ради него… Имя стоном срывается с искусанных губ… Когда-то она запрещала себе произносить его даже мысленно, боясь боли. Теперь его можно даже кричать, чтобы все знали, что он здесь… С ней… В ней… Ее…***
… Опускаясь вечером в обжигающе горячую ванну, Люцерис обдумывает все, что сегодня произошло. С того самого момента как распахнулась дверь Тронного зала и до того, как Эймонд покинул ее пару часов назад, отправившись в войсковой лагерь. … Сейчас ей было смешно и даже немного стыдно за то, что она не узнала мужа, когда распахнулась дверь тронного зала. Слишком уж он изменился. Хотя что говорить о ней, если даже королева-мать оказалась в растерянности. Люцерис всегда пугали рассказы о том, что война меняет людей до неузнаваемости. Ломает. Ожесточает. Уродует, если не внешне, то внутренне. Сводит с ума. Их с Джейсом нянечка на Драконьем камне часто рассказывала каким вернулся с войны ее муж. Беззаботный веселый парень, про каких говорят «душа компании», за три года превратился в угрюмого седого старика двадцати пяти лет со шрамом через всю спину и обожжёнными руками. Люк ясно помнила немногословного задумчивого мужчину, любившего посидеть в одиночестве с фляжкой крепкого эля у кромки прибоя, наблюдая за ними, весело резвящимися в воде. О чем думал тот мужчина, не сводящий взгляд с искрящего мириадами соленых брызг невинного детства?.. Теперь пришла ее очередь заново знакомиться с переродившимся в жерле кровавого вулкана супругом. Но он от крови дракона. Это хоть что-то да значит! Ее муж не слаб. Его не сломать так просто. Но какое-то шестое чувство шептало ей, что не все так просто, и Эймонд не мог измениться только внешне… … Они так толком и не поговорили. Как же чудесно, когда двоим не нужны слова, и каждый может взять то, в чем нуждается. Да, он сказал, что пользовался другими, но Люк отлично понимала в каком мире они живут. Мужчинам здесь дозволено все, и глупо думать, что кто-то будет ограничивать свои потребности. Никто из ее семьи никогда не сдерживал себя. На много лиг вокруг каждый знает, что любил ее официальный отец Лейнор Велларион, за что получил свое прозвище Деймон, откуда у ее матери появилось целых трое бастардов. Даже Джейс не особо скрывал свои похождения, хотя мать отчего-то их и не приветствовала. Так что смешно было бы требовать столь длительного воздержания от мужа. Конечно, слова ранили слишком сильно, но его близость быстро заставила забыть их. Хуже было бы, если бы он соврал. Но Эймонд чертовски честный. До глупости. На это спокойно можно закрыть глаза… … Закрыть… не думая ни о чем, наслаждаться мгновением… … Погружаясь в воду с головой, Люцерис улыбается, впервые за долгое время чувствуя себя счастливой…***
… Пара мгновений, и вот уже она трет лицо, смешно морщась, в попытке освободиться от забравшейся везде пены. Тщетно. Глаза нестерпимо жжет, заставляя грязно выругаться. - Ты всегда ругаешься в ванне? – в голосе Эймонда явственно слышится улыбка. - Черт! Ты напугал меня! – краснея, девушка погружается обратно в воду, все еще смущаясь его взгляда на собственном теле. - Хоть что-то постоянно в этом мире. Леди Люцерис по-прежнему любит крепкое словцо и стесняется собственного мужа. Прям как в первый раз… – он усаживается на стул подле огромного в рост человека зеркала. – Я не уйду. Так что тебе придется либо замерзнуть в остывшей воде, либо показать себя… Всю. - Ты хотя бы подашь мне халат? – краснея еще больше, спрашивает Люк. - Сама возьмешь. - он уже открыто смеется над ней. - Ты – ублюдок. – девушка все же решается сесть, чтобы немного привыкнуть к собственной уязвимой наготе и его взгляду. Боги, это смешно! Он – ее муж, и видел ее любую. Давно. Днем они не успели даже толком раздеться. - Моя королева как всегда права… - по его лицу проносится странная эмоция, которую Люк принимает за обиду. – Я – ублюдок. - Королева? – она пытается сидя отжать волосы, чтобы не делать этого стоя перед ним. Получается плохо, потому что обычно этим занимается прислуга. - Ты – моя жена. Тебя коронуют вместе со мной, как Хелейну короновали с Эйгоном. – ее растерянность смешит его еще больше, чем стеснение. Неужели она не думала об этом? – Я приказал изготовить для тебя новую корону. Старая… Пусть останется у сестры. … Коронуют? Как Деймон короновал ее мать? Она будет вместо нее… Займет ее место. Или нет? Невозможно! Нелепо! - Я не хочу… - пряча глаза, выдает она. … Подняться все же приходится. Вода потоком стекает с матовой кожи, оставляя на теле белые хлопья пены. Он рассматривает ее слишком откровенно. Теперь ее талия не такая тонкая, да и бедра шире, чем раньше. Грудь тоже увеличилась, опустившись немного вниз. Его королева больше не похожа на подростка. Слишком женственна. - Все! Отвернись! – шипит на него Люк. – Я и без тебя знаю, что мое тело сильно изменилось. … Сердце больно колет. Он может взять любую. Шлюху, госпожу. Ни одна не откажет. Ни один знатный род даже не сочтет подобное позором. А она… Уже не чувствует себя настолько красивой как раньше. Одни эти ужасные рубцы на груди чего стоят! - Теперь я буду смотреть на тебя каждый день. – Эймонд все же, сжалившись, накидывает на ее плечи халат. – И не только смотреть.***
… На разобранной постели уютно примостилась подушечка темно-синего бархата, выразительно контрастируя с ослепительной белизной простыни. А на ней… ее будущая корона. Серебристый металл. Формой она напоминает железную корону Эйгона Завоевателя, но более изящна. Рука мастера постаралась смягчить грубые формы, сделать нежными, более приятными женскому глазу. Камень здесь, как и у оригинала, только один. И, к удивлению Люцерис, это не рубин. Хотя другого и не следовало ожидать. - Тебе нравится? Она из платины. – муж явно ждет одобрения. – Изначально я хотел, чтобы это тоже было железо, но тогда ее совершенно не было бы видно в твоих волосах. … Платина и сапфир… Похоже, он тоже не изменяет себе. Люк по-прежнему бережет его подарок, ставший причиной очередных разборок с Деймоном. - Очень красиво. – Люцерис и правда не может отвести взгляд от отливающего желтым в свете свечей металла. – Но… … Надев ее, она предаст Рейниру еще раз. Как это возможно? Что станет с матерью, когда она узнает об этом? Или… Люцерис уже давно ничего не слышала о судьбе Черной королевы, надеясь, что той удалось надежно укрыться на Драконьем камне. Оборонять крепость можно было даже малыми силами бесконечно долго, а запасов продовольствия там было накоплено едва ли не на века. Пожалуй, лишь драконий всадник мог изменить что-то в этом раскладе. Такой как Эймонд… - Что будет с мамой? Что ты с ней сделаешь? … Его лицо вмиг становится непроницаемым. Одним словом она испортила всю теплоту этого дня. Он не хотел думать об этом хотя бы сейчас, просто наслаждаясь моментом и ее близостью. - Не знаю. Сейчас слишком много проблем, чтобы думать еще и о ней. У меня пустая казна, огромная армия на шее… Орды мятежников в городе и за его пределами. И предатели в Малом совете. – ноздри трепещут, выдавая нервное напряжение. - Ты не убьешь ее? – темный взгляд требует ответа немедленно. - Если она преклонит колено… я подумаю над тем, чтобы сохранить ей жизнь. – он не верит своим словам, и Люцерис чувствует это. - Она пощадила меня… и нашего сына… - девушка опускает ладонь на широкую грудь мужа, пытаясь воззвать к его совести, если не к сердцу. - Я знаю. – Эймонд опускает голову, упираясь взглядом в пол. … Болезненное молчание повисает в воздухе, отдаляя их друг от друга.***
… Напряжение возрастает в разы, когда он протягивает жене кубок, до краев полный молочного цвета жидкостью. … Лунный чай… - Зачем мне это? – Люцерис вскидывает на него враждебный взгляд. … Не то чтобы ей хотелось так скоро становиться матерью вновь. Еще свежи в памяти воспоминания о кровавом аду предыдущих родов. Да и подражать запертым в замках женам лордов, распухающим каждый год от очередного отпрыска, пока их мужья развлекаются со шлюхами, она не собиралась. Боги, а сколько их умирало в родах! Без числа. Чтобы их мужья через неделю после похорон женились на очередной молоденькой девчонке, натрахавшись с которой вдоволь, опять ожидали очередного наследника… Или труп. Люк отлично знала о судьбе собственной бабушки, королевы Эймы, рожавшей с малых лет одного ребенка за другим, пока это не свело ее в могилу. Так что, скорее всего, она и сама бы чуть позже приняла мерзкое зелье. - Ты не хочешь больше детей от меня? – в голосе ее звучит неподдельное удивление. … Эймонд опускается подле нее на постель, пряча глаза, сам не понимая от чего ему стыдно. - Хочу. Но… Сейчас это невозможно. И я не знаю будет ли когда-нибудь возможно. … Что за бред он несет? Он хочет спать с ней, но не хочет детей? Да любой в том же клятом Малом совете скажет, что один ребенок – это ничтожно мало! - Почему? – Люк сжимает руки, чувствуя, что едва ли ей понравится ответ. Он слишком долго молчит, заставляя ее нервничать еще больше. - Я покажу тебе… - наконец выдавливает он, будто решившись на что-то отчаянное. – Только никто не должен об этом знать. Хорошо? … Когда Эймонд достает кинжал, с которым не расстается похоже даже во сне, сердце девушки перестает биться. Он глубоко разрезает ладонь, практически не морщась. Кровь, выступившая из раны, совсем не похожа на кровь человека. Черная дымящаяся субстанция. Капли падают на ковер, прожигая его едва ли не насквозь. Рана же… затягивается буквально на глазах, не оставляя после себя даже намека на шрам. - Но как? - Вам все сообщили правильно, Люк. Я умер. – юноша криво улыбается уголком рта. – Я предложил выбрать ему любое оружие, и он выбрал. Драконов. Ты знаешь, Деймон был чертовым безумцем… Он спрыгнул со спины Караксеса, чтобы прикончить меня. Ему было плевать на собственную жизнь. Он почти отсек мне ухо, разрубил плечо… И ладони… Когда я схватился за меч… Скажем так, если бы я выжил, то руками уж точно не смог бы больше пользоваться. Не знаю зачем он это сделал… Потому что драконы, сцепившись, падали вместе с нами в воду. Мы бы итак оба не выжили. Шансов не было! Но, видимо, ему хотелось убить меня лично… … Эймонд замолкает, прерывая свой сбивчивый рассказ… То ли собираясь с мыслями, то ли переживая все заново… - Я столкнул его со спины Вхагар, и он умер раньше меня. – он с усилием сглатывает горькую слюну, заполнившую рот. – А потом мы упали. Я даже удара не помню. Мгновенная смерть. Хорошая. Очнулся я ночью в воде у самого берега. Таким… - он кивает на черную кровь, застывшую на ладони. – Это ее кровь. Кровь Вхагар. Я видел ее также ясно, как вижу сейчас тебя. Она спасла меня. … Подумав, он решает открыться ей еще немного. - Меня теперь практически невозможно убить. – кривая ухмылка так и не сходит с тонких губ. – Многие пытались. Бесполезно. Сталь. Яд. Не действует ничего. Единственное, что они не пробовали, - снести мне башку. Едва ли она прирастет обратно. … Он ждет, что она улыбнется, но Люк так и не смогла отвести взгляд от его ладони. - Поэтому тебе придется пить лунный чай. Мой ребенок запросто может оказаться чудовищем. Может убить тебя… Едва ли это когда-то изменится. … Единственное, что Эймонд утаил от жены, то, что теперь он видит двумя глазами…***
… Стоило многотысячной армии осесть у стен Королевской Гавани как начались неприятности. Бывалые и не очень вояки от нечего делать принялись вспоминать давние распри, связывающие их дома, устраивать разборки, нередко заканчивавшиеся поножовщиной. Разгоряченные доступным спиртным, льющимся в изобилии из столицы по подпольным каналам, бойцы с остервенением выпускали друг другу кишки на потеху зрителям, в жилах которых от кровавых зрелищ играла кровь, заставляя тоже искать разрядки в драках. Лагерь терял дисциплину на глазах, заставляя Эймонда задуматься о по-настоящему жестких мерах. - Если вы не приведете в чувства собственных людей, я буду вынужден взыскать с вас самих в многократном размере. – юноша выразительно кивает в сторону серебристого ящера, вальяжно развалившегося, насколько позволяли массивные цепи, под стенами столицы, заставляя командиров отводить глаза, нервно подрагивая. Трусы. Знают, что он не пугает их. – Еще одна потасовка, и дракона не нужно будет кормить… Возможно даже несколько дней. А ваши места займут более понятливые люди. … Выбираясь из лагеря, он думает о том, что ему просто необходим грамотный военноначальник, сумеющий управиться с огромным разнородным сборищем, которое представляла собой его армия. Невозможно по несколько раз на дню отвлекаться на мелочи вроде пьяных драк и изнасилованных девок. Но где найти человека, способного вызвать доверие всех его знаменосцев, Эймонд не знал…***
… Изящная ажурная беседка примостилась на самом краю сада, превращенного усилиями королевы Алисенты в райский уголок. Легкий прохладный бриз ласково колышет полупрозрачные белые занавеси, которыми оторочены колонны сооружения. Идеальное место для обеда. Легкий аромат лимонных деревьев будит аппетит, но юный король не спешит присоединиться к семье, уютно расположившейся за небольшим круглым столом. … Устроившись неподалеку в тени кипариса, Эймонд наблюдает за матерью и женой. Похоже, они сумели поладить, и теперь усиленно пытаются вместе накормить малыша Эйгона, который не готов сдаться без боя и выплевывает любое поднесенное кушанье, вполне недвусмысленно указывая на грудь матери. К сожалению, он уже слишком большой и пора отлучать его от груди. «Не до десяти же лет титьку сосать!» говорит Алисента. Похоже, у его сына есть характер. Губы растягиваются в улыбке. … За эти несколько дней он улыбнулся больше раз, чем за последние полтора года. Прислушиваясь к себе, Эймонд чувствовал, как закрывается дыра в груди. С каждым взглядом, словом, прикосновением. Никогда раньше он не задумывался о том насколько важна для него семья… Да, он любил их. Всех. Быть может, даже Эйгона. Но возможность правильно оценить то, что имеешь дает лишь страх утраты. … Хотя рана, внезапно нанесенная Алисентой в самое сердце, еще кровила. Перебирая в Харренхолле вещи Деймона, он никак не рассчитывал наткнуться на тонкий сероватый лист, хранящий отчаянную мольбу его матери. «Деймон! Теперь ты – король Семи королевств, чтобы там кто не говорил. Ты всесилен. Защити же своей властью то, что создал сам. Защити нашего сына. Защити Эймонда. Ты знал, что я не желала этого греха. Ты сам сотворил это. Так теперь защити его, умоляю.» … Больная правда мигом разрушила до основания весь его мир, растоптав гордость. Всю жизнь он кичился чистотой собственной крови, отчаянно подчеркивая, что вот он настоящий Таргариен, потомок самого Эйгона Завоевателя. Отпустил волосы едва ли не до пояса, чтобы каждый, едва заприметив его, знал, кто перед ним. Издевался над бастардами Рейниры… Тогда как сам… Да, об этом никто не знал. Судя по всему, лишь мать да теперь уже покойный Деймон. Но больно было все равно… От нее он не ожидал подобного удара. Клеймо бастарда, грязного незаконнорожденного ублюдка, жгло каленым железом, заставляя скрипеть зубами в приступах дикой ярости. Он мечтал вернуться в столицу и взыскать с матери за эту боль, но теперь это казалось просто ничтожной мелочью. Какая разница кто его отец? Какая разница что было между ними… Лишь одна ночь любви или страсть, прожившая несколько месяцев… Главное, что мать жива. И Эймонд решил оставить ее наедине со своими грехами. Пусть замаливает сколько может… … ощутимый порыв ветра приносит аромат водорослей и соли, наполняя легкие до отказа… Многие говорят, что Королевская Гавань смердит не хуже гниющей плоти. Якобы вонь стоит на многие лиги вокруг, заблаговременно предупреждая путника о том, что столица близка. Для Эймонда дом пахнет морем, сталью, обожаемыми матушкой благовониями, цитрусовой выпечкой, а теперь еще жасмином… … ветер играет прядками, выбившимися из свободной косы Люцерис… точно легкие пружинки они танцуют в освежающих потоках воздуха… … Его королева. Ей определенно идет корона. Эймонд был уверен, что жена рухнет в обморок еще до конца церемонии, настолько она была бледна. Губы и руки тряслись, а на глазах наворачивались слезы. Он даже пожалел, что заставил ее пройти через это. Но все должны были увидеть их вместе. Увидеть, что трон достался ему не случайно. Увидеть, что у него уже есть семья, а главное – наследник. … В обморок Люцерис не упала, но еще несколько дней была грустна и задумчива, очевидно переживая насчет Рейниры. Он не лез ей в душу, полагая, что жена должна сама пережить травмирующую ситуацию. …И сейчас ее кажется отпустило… … Джехейра смеется очередной выходке малыша, опрокинувшего сок, и теперь с превеликим удовольствием, размазывающим его по столу, пока бабушка и прислуга пытаются ликвидировать неприятные последствия… … Он может наблюдать за ними вечно… И, чем дольше юноша смотрит на них, тем меньше верит в реальность происходящего. Это наверняка сон. Сейчас он откроет глаза и снова откажется в походном шатре. Снова будет гудеть рог, воспевая гимн скорой смерти. Снова будут потоки пламени, клубы дыма, предсмертные вопли, не касающиеся сердца…а может надо будет идти на заседание военного совета. Смотреть в глаза людям, чье уважение зиждется по большому счету на страхе… … Как выдохнуть из легких дым, прочно застрявший там, и вспомнить себя настоящего? Его семье нужен сын, отец, муж, дядя, наконец… А он видит лишь всполохи огня, едва прикрыв глаза. Эймонд ясно понимал, что полностью вернуться к старой жизни он не сможет, пожалуй, уже никогда, но хотя бы здесь… с ними… Стать мягче, расслабленнее… Не ждать каждую секунду удара в спину или зова горна. Не вздрагивать при каждом резком звуке. … На это нужно время, которого нет… - Мой король… - служанка с полным подносом горячих блюд неловко приседает подле него, вырывая из раздумий. Возможно, так даже лучше. У него осталось еще немного времени, чтобы побыть с ними, а после старые пронырливые крысы, которых он мечтает удавить собственными руками, снова будут не спеша смаковать его кровь на очередном заседании Малого, Большого, военного или еще какого-то никчемного совета…***
… Изящное парусное судно легко скользит по воде, подгоняемое восточным бризом. Оно не имеет никаких отличительных знаков. Черный парус с гербом дома Таргариенов заменен на обычный белый. Все флаги убраны. Корабль не спеша идет вдоль берега, давая возможность гостям вдоволь налюбоваться на величественные пейзажи скалистого побережья. … Только ленивый не предостерег юного короля от глупости. Непозволительно так рисковать, когда война не закончена. Не время предаваться увеселениям, когда то тут, то там вспыхивают мятежи, а с севера надвигается огромное войско. Да и соперница еще жива… Его милости уместней было бы задуматься о ее участи, улаживать вопросы, находясь за стенами Красного замка, и молить семерых, чтобы мир наступил во всех королевствах как можно скорее. - Кто будет уважать правителя, боящегося собственной тени? - презрительно бросил Эймонд. … Это просто смешно! Почему он, полноправный король, всех Семи королевств, должен оправдываться, доказывая необходимость в глотке свежего воздуха?! Один день! Ему нужен один чертов день, потому что дальше просто невозможно так жить. Многие месяцы он провел по колено в крови дымящего ада. Ни один человек такое не выдержит. Смерть за смертью. Потеря за потерей. Уничтоженное кистенем лицо Дейрона, стекающая по плечам жижа мозгов вперемешку с осколками черепа… Закрыв глаза Эймонд видел его как сейчас. Катающиеся по земле в предсмертной агонии люди, отчаянно пытающиеся сбить пламя. Черная пузырящаяся кожа. Да, ему это нравилось. Его место было там, где пламя и кровь превращаются в боль. Боль стала его броней. Она прочно пустила корни в душе, подпитываясь новыми утратами и предательствами. Когда ее накапливалось слишком много, она переливалась через край, выжигая и уничтожая все вокруг. Здесь же она была лишней, гасла как догорающий в ночи костер. Жить без нее Эймонд уже не умел. И необходим был хотя бы день, чтобы вспомнить каким он был до… до всего… до войны… В объятиях жены он обретал себя настоящего, но реальность мигом вырывала его обратно. … Даже Люцерис сказала, что это сущая глупость. - Глупость - это запереться здесь! - возмутился Эймонд. - Я больше не могу, Люк... Каждый чертов день, после того как мы покинули Королевскую гавань, был адом. Ты даже не представляешь… Глаза пришлось опустить. В них была боль, которую она не должна видеть.***
… И вот они здесь, на суденышке, уносящем их от Королевской Гавани. Конечно, не так далеко и не так надолго, как хотелось бы, но это точно лучше, чем ничего. Эймонд прекрасно представлял где хочет провести этот день – на пляже в окружении высоких скал и густых хвойных лесов, где совсем недавно он был мимолетно счастлив с братом и сестрой. Отличное безопасное место, готовое принять их. … Они встали еще до рассвета, чтобы успеть добраться сюда, пользуясь утренней прохладой. Эймонд приказал сделать небольшой крюк в сторону военного лагеря, чтобы показать жене дракона. Люцерис не могла поверить, что он смог приручить Каннибала. Самого злобного дракона из когда-либо живущих. Стальной ящер одинаково ненавидел как людей, так и собственных родичей, с удовольствием при случае убивая и тех, и других. С Джейсом они иногда подбирались к его логову, подолгу наблюдая за чудовищем. Он казался противоестественным и чуждым всему миру со своими свирепыми синими глазами и такого же ядовитого цвета пламенем. Девушка узнала его сразу, едва завидев тушу, распластавшуюся подле городской стены, надежно прикованную несколькими массивными цепями. Дракон дремал, окруженный множеством костей, сожранных им баранов и коз. Вокруг него предусмотрительно оставили огромное свободное пространство, очевидно опасаясь драконьего пламени. Вдруг чудовище резко вскинуло рогатую голову, шумно втянув ноздрями воздух. - Он всегда чувствует, когда я рядом… - улыбнулся Эймонд. По его лицу было видно, что дракон дорог ему. Хотя едва ли больше, чем Вхагар. – Хочет в воздух… Может быть, завтра.***
… Песок еще не успел толком нагреться, так что ступать по нему голыми ногами было приятно. Вчетвером они долго бродили вдоль берега, собирая камушки и ракушки, пока прислуга готовила шатер, где можно было бы укрыться, когда станет невыносимо жарко. Люцерис откровенно любовалась мужем, пока тот увлеченно помогал Джехейре строить песчаный замок. Мысль о том, что им нужны еще дети, подкралась, внезапно уколов в сердце. … Жара набирала обороты, и вот уже разомлевший от множества впечатлений малыш Эйгон заснул, уютно уложенный в шатре. - Может пройдемся? – юноша с сомнением поглядывает на прислугу. – Пока есть немного времени…***
Оглядываясь на детей, оставшихся на попечение нянечек, Эймонд увлекает жену за скалы. Немного простого счастья, легкого и прекрасного, напоенного ароматами соли и хвои, - это то, о чем он мечтал. Здесь все также как в тот день, который они провели с Эйгоном и Хелейной. Странно… Их больше нет, а здесь все так, будто они ушли отсюда мгновение назад. - Ты же умеешь плавать? - спрашивает он Люцерис, стягивая одежду. - Да…но… - девушка оглядывается в поисках лишних глаз. Его предложение слишком заманчиво. - Что но? Королеве ни к лицу стеснение! - фыркает Эймонд, ловко расшнуровывая ее платье. Какой идиот придумал столько шнурков на женской одежде? Люцерис пытается прикрыться руками, когда легкая ткань падает на песок, оставляя ее совершенно обнаженной. - Здесь нет никого… Только я… - шепчет ей юноша, слегка подталкивая в спину. Нагретое на солнце тело сразу покрывается пупырышками в прохладной воде, мигом смывающей весь негатив последнего времени. И в расслабленном мозгу проскальзывает сладкая фантазия, в которой он живет жизнью обычного человека где-нибудь на побережье с таким же мелким желтоватым песком, бесконечно далекий от Железного трона и Королевской гавани. Похоже он превращается в Эйгона… Осталось лишь добавить к иллюзии вина и шлюх, и будет один в один. Все же брат знал кое-что о жизни, если устал от бремени власти еще до того, как она придавила его всей тяжестью. … Куда делась Люцерис?.. Эймонд оглядывается в поисках жены, но вокруг лишь спокойная гладь воды, переливающаяся всеми оттенками лазури в лучах утреннего солнца. Девушка внезапно выныривает за его спиной, шумно отфыркиваясь. - Смотри! - она протягивает ему огромную белую ракушку, закрученную в виде спирали. – Дома я вытаскивала их десятками! … Дома? Это на Драконьем камне? Она все еще думает, что ее дом там, а не с ним… Грустная мысль тает, когда жена прижимается к нему, прикладывая ракушку к уху. - Слышишь? – радостно щебечет она. – Шумит? - Когда ты трешься об меня, я могу слышать только шум крови в ушах. – смеется он, обнимая ее. - Ты можешь думать хоть иногда о чем-то другом? – Люк пытается вывернуться из его рук. – Мы за этим сюда приплыли? - Возможно. … Целуя алые распахнутые губы, Эймонд утягивает ее под воду…***
Когда они вновь показываются на поверхности, чтобы глотнуть немного воздуха, обоих накрывает огромная черная тень, за которой тут же следует порыв ветра, мигом поднимающего сильную рябь на воде. - Я убью его… - злобно шипит Эймонд, раздувая тонкие ноздри. Ничего не понимая, Люк провожает глазами огромную серебристо-белую тушу дракона, медленно планирующую на пляж. … Он давно бы избавился от ублюдков, волею Деймона ставших драконьими всадниками, но пока что они необходимы. Предатели. Оба, Хью Молот и Ульф Белый, подставили своего хозяина, переметнулись в другой лагерь, возомнив себя чистокровными Таргариенами и возжелав невозможного – Железный трон. К подобным людям не питают уважения. Они –грязь под ногами. Только усилиями Эймонда удалось поставить бастардов на место. Теперь оба боялись его как огня, которым он и был все это время… - Останься тут. Я разберусь с ним. – вибрации ярости, исходящие от него, смущают Люцерис. - Эймонд… - цепляясь за руку мужа, она недвусмысленно указывает взглядом на его возбуждение. - По-твоему я должен стесняться эту тварь, достойную лишь смерти? – губы сжимаются в едва различимую полоску, а глаз опасно сужается. – Пусть знает, что отвлек своего короля в самый неподходящий момент. … Эймонд ласково освобождается из ее некрепкого захвата, бросая взгляд на обнаженное влажное тело жены. - Останься здесь. – повторяет он. – Я не хочу, чтобы ублюдок смотрел на тебя.***
… Ярость невозможно усмирить. Юноша готов был задушить Ульфа собственными руками прямо на пляже, но услужливо-смущенный испуганный взгляд бастарда ясно говорил, что дело действительно серьезное. В лагере войска вспыхнул мятеж. Восставшие требовали к себе правителя и намеревались разнести полгорода, если он не явится к ним немедля. Эймонд знал, что многих не устраивают строжайшие ограничения, наложенные им на солдат. Они не могли посещать город под страхом смерти, должны были довольствоваться скудным пайков – все что могла позволить себе корона на сегодняшний день. Условия жизни у стен столицы едва ли можно назвать человеческими. За день лагерь раскалялся на солнце до нестерпимых температур. Единственное, чего здесь было в достатке, - вода. А больше остального людей беспокоили сроки. Они не понимали сколько еще им предстоит жариться под палящим южным солнцем и когда наконец их распустят по домам, разрешат вернуться к семьям, оставшимся без кормильцев. - Я полечу с тобой. – бросил Эймонд бастарду, направляясь прямиком к дракону. - Да, ваша милость… - пролепетал Ульф, молнией кинувшись усмирять норовистого ящера, пока правитель карабкался на его спину. Все же дракон – не лошадь и уж точно не готов катать на себе любого, кому взбредет это в голову. … Со спины Среброкрылого Люцерис казалась рыбкой, покачивающейся на волнах его разбитого вдребезги дня.***
- Я назначил вас командирами, чтобы вы решали на месте все возникающие вопросы. У каждого из вас столько полномочий, что позавидует даже мастер над оружием. Но вы не состоянии справиться со своими прямыми обязанностями. Не можете разъяснить собственным людям ни цель их пребывания здесь, ни сроки. Не в состоянии обеспечить сносные условия существования. Это должен делать я. … Эймонд стоит, сложив за спиной руки, перед шеренгой униженно ссутулившихся мужчин разных возрастов и происхождения. Солнце немилосердно печет, заставляя краснеть их затылки и лица. Исподлобья они поглядывают на худощавую фигуру короля, которому похоже жара нипочем. Даже в простой холщовой рубахе зеленого цвета и таких же брюках, он выразительно выделяется на их фоне гордой осанкой и резким валирийским профилем, а еще грозовым облаком гнева, мигом окутавшим весь лагерь, стоило ему лишь ступить на землю. - Так зачем мне вы? – Эймонд вздергивает подбородок выше. Кровь бурлит в венах от гнева, ненависти и совсем немного от нереализованного возбуждения. – Кажется, я предупреждал вас, что еще одна выходка, и дракона не нужно будет кормить. А ваши места займут более понятливые люди. Вы согласились. Теперь вам предстоит с достоинством принять свою участь. … Ужас на их лицах прекрасен. Это даже лучше, чем наблюдать за казнью. Он знает: еще пара мгновений, и твари будут ползать у него в ногах, моля о снисхождении. Им не повезло. Сегодня железное сердце дракона не знает милости.***
… Люцерис не спеша читает книгу, уютно устроившись в глубоком кресле. Эймонд слышал эти истории тысячу раз и готов выслушать еще миллион, если именно она прочтет их своим глубоким низким голосом, от которого вибрирует каждая клетка в теле. Он не может быть далеко от нее. Даже на расстоянии вытянутой руки, поэтому устраивается у нее в ногах, привалившись спиной к креслу. Нежные пальцы зарываются в мягкую платину, массируя голову. Люк никак не может свыкнуться с тем, что у него короткие волосы. А челка, упрямо спадающая на сапфир? К этому невозможно привыкнуть… Эймонд говорит, что не планирует отращивать их ниже плеч, а может и вовсе оставит такими как есть… … Сегодня с самого утра его разрывали на части все, кому не лень. «Король не должен быть так жесток»… «Что вы наделали, ваша милость?»... «Вы ставите нас на грань новой войны, еще не закончив старую»… «Это полнейшее безумие»… «Хотите остаться без армии?»… «Король должен быть милостив!» Король возможно. Дракон нет. Измотанный до предела, Эймонд сдается ее пальцам и голосу. Голова откидывается на колени жены. Он хочет смотреть на нее. … Ладонь накрывает шею почти невесомо поглаживая. Люк улыбается ему уголками губ, не отрываясь от чтения. Родная… Самая большая слабость железного сердца дракона. … Рука пробегает по расслабленному лицу, очерчивая каждый выступ… лоб… нос... высокие скулы… подбородок… губы… … Та самая рука… … Эймонд прижимается губами к тонким пальцам, сжимавшим когда-то лезвие. Эта рука принесла ему столько боли… Он как сейчас видит поток крови, льющийся на грязный каменный пол подземелья… Его крови… Губы становятся непозволительно мягкими, лаская каждый пальчик… Он знает - она может взять его вновь, если он попросит… Она сделала это в Штормовом Пределе, а значит сможет еще раз. Хотя бы раз… Только один… Глаз закрывается, и юноша погружается в прекрасное воспоминание. Она держит сталь над его глазом, прекрасная как богиня любви, тело которой он чувствует изнутри. Дыхание учащается. Голова заполняется блаженной огненной пустотой. Это так просто… Вложить в ее руку лезвие, чтобы вновь сойти с ума… Упасть на самое дно… Всего капля крови, и он будет счастлив... полон до краев… Эймонд прижимается к руке сильнее. Губы страстно посасывают пальчики… Зубы чувствительно цепляют кожу, по которой тут же скользит кончик языка… … Люк теряется. Замолкает, прислушиваясь к ощущениям. Необычно… Неужели любое прикосновение способно свести его с ума? Приятно… Желание огненным цветком распускается внизу живота, пульсируя в напряженных сосках… … Его крови… Или ее… Как тогда… Пара капель на груди… Такая малость… Она не откажет… … Еще немного и сердце разорвется на тысячу кровавых лоскутков… Даже если их сшить, останутся шрамы… Страшные уродливые рубцы, которые он готов вскрывать собственными рукам вновь и вновь... Для нее… Ради нее… … Такие же как… на теле женщины, оставленной в Харренхолле… так похожей на Люцерис… покрытой паутиной шрамов… и сотнями гранатовых капель… … Дыхание дает сбой…. Слишком горячо… … «Мечтаешь все это сделать с ней?» Да, черт… Да! Страстно… Отчаянно… Потеряв остатки рассудка… … Он слишком много позволял себе последнее время. Желание было так велико, а все они были жалкими подделками, не способными заставить его почувствовать хоть что-то. И он доставал лезвие… но даже это не всегда помогало. Пока он не стал представлять ее… Сначала это было настолько же стыдно, как и больно, - ломать барьеры, которыми он сам оградил ее образ… а потом… восхитительно сладко… Как сладко было заполнять до краев спермой тела недостойных женщин, имея их с каждым разом все жестче… - Эймонд…? - выдыхает девушка, откладывая книгу. - Ты… - Да, Люк… да… Он поворачивается к ней, опираясь на колени, готовый молить о невозможном. Она не откажет, потому что полностью принадлежит ему… - Я хочу… Всего пара слов, и он задыхается, балансируя на грани… Люцерис закусывает губу, с интересом рассматривая его возбужденное лицо. Боги! Она не сделала ничего, чтобы довести мужа до такого состояния. Тонкие губы дрожат. Ноздри трепещут, жадно втягивая воздух. Эймонд резко сглатывает, не в состоянии озвучить чудовищное желание… - Что? - Люк подается к нему всем телом, сокращая до предела расстояние между их губами. … Возбужденный растерянный взгляд юноши мечется по ее лицу, не в состоянии остановиться на чем-то… … Одно слово… Только одно… И он***
… Позже в постели, рассматривая расслабленное лицо спящей жены, Эймонд проклинает себя за слабость. Нельзя позволять себе даже мысли об этом. Слишком опасно. Юноша отлично знаком с последствиями собственных желаний, чтобы позволить им коснуться Люцерис. Да, сегодня все обошлось более-менее нормально, но рисковать нельзя. Он не может потерять ее. … взгляд скользит по распухшей губе девушки, пробитой его зубами… Он клянется себе, что больше это никогда не повторится, не зная, что нити судьбы уже пришли в движение, подчинившись чужой злой воле, желающей столкнуть его в пропасть…