***
… Несколько мгновений юноша прислушивается к дыханию жены, ищет пульс. … Жива. Жива! … Перекинув девушку через подлокотник головой вниз, Эймонд проникает пальцами глубоко в ее горло, пытаясь вызвать рвоту. Рот Люк заполнен кровью. - Ну, же… Давай! - шепчет он, сотрясаясь в приступе мелкой дрожи. - Ну! … Наконец, он чувствует спазм, освобождающий желудок жены от яда и крови. Тихий выдох превращается в стон. Слава богам… Должно быть, она успела сделать только глоток.***
- Вы можете сказать какой именно это был яд? - фиолетовый взгляд настойчиво сверлит мейстера. - Трудно сказать, ваша милость… Я знаю с десяток ядов подобного действия. К сожалению, ни один не имеет противоядия. - Когда она придет в себя? - Госпоже лучше оставаться в таком состоянии, ваша милость… Ей будет больно, а давать обезболивающее я не рискну. По крайней мере, не раньше, чем яд полностью покинет тело. … Эймонд нервно сглатывает. Он пережил сотни покушений на собственную жизнь, и ни разу ему не было так больно. - Есть еще одна вещь, ваша милость… - тихо шелестит старческий голос. - Ребенок… Даже если организм госпожи не отторгнет его… Едва ли он будет жизнеспособен. Срок так мал, что любая инфекция может стать губительной, не говоря уже о столь сильном яде. В любом случае, придется избавиться от дитя. … «Ты хочешь девочку?»… «Хочу того же, чего и ты»… - Делайте все необходимое. - Хорошо. Если это не случится само, позже я дам королеве одну травку, которая быстро решит вопрос. - удовлетворенно кивает мейстер.***
… К ужасу Эймонда и недовольству мейстера к утру Люк очнулась. Если можно так сказать… - Больно… Почему так больно? - прошептала она, уставившись на него мутным взглядом. - Тише, Люк. Нас пытались отравить. В вине был яд. Все будет хорошо. Как только станет можно, мейстер даст тебе маковое молоко. Дрянь сожгла горло… - Тут больно… - она кладет руку на низ живота. - Что с ним? Так не должно быть… - Это тоже яд. - Эймонд отводит взгляд. … Резко поднимаясь на постели, Люцерис хватает мужа за руки. - Нет! Не может быть! … Острая боль заставляет ее упасть обратно и скорчится, постанывая. - Не может быть… - шепчет она, сжимая простынь белыми пальцами. … Уже привычное чувство беспомощности охватывает Эймонда, медленно парализуя. Невозможно ничего сделать, ничем помочь. Остается только ждать. … Время тянется медленно. Сознание Люцерис путается от яда и боли. В мозгу в причудливом танце смешиваются картины прошлого и настоящего. Губы шепчут имена давно ушедших людей. … Невыносимо. Слушать это невыносимо. … Робко постучав, в комнату заглядывает рослый гвардеец. - Ваша милость… Мы взяли под стражу тех, кого вы пожелали допросить… все ждут вас. - Я… сейчас… - говорит юноша, поднимаясь. … Эймонд успевает сделать пару шагов к двери, когда его настигает сдавленный шепот жены. - Ты не бросишь меня… сейчас. Она так кричала… а ты не пришел… почему, Деймон? Почему? Она хотела, чтобы ты был… рядом с ней… но война важнее… проклятый Железный стул важнее… ведь только там ты чувствуешь себя целым… … Едва ли Люцерис видит его. Свернувшись на краю постели в позе эмбриона, она периодически сжимается от новых приступов боли, скручивающих ее внутренности в попытке избавиться от убитого подлой рукой ребенка. Мутные глаза полуприкрыты. Слова путаются… … Он знает, о чем говорит жена. Она часто рассказывала ему о том, как Деймон проигнорировал страдания Рейниры, пытающейся вытолкнуть из себя нежизнеспособного еще ребенка. И теперь она бредит, путая его с отцом, невероятно смешивая их слова и поступки. - Я здесь… - говорит он. - Я не уйду. Я - не он. Я люблю тебя. Я не знал правду… Целый я только здесь... С тобой...***
… Долго наблюдал Эймонд за ее мучениями, и хоть мейстер, как мог, старался его успокоить, утверждая, что выкидыш дело вполне заурядное, хоть и болезненное, юноша потихоньку сходил с ума. … Крови было не так много, как в прошлый раз, но сам вид ее доводил до паники. А в самом конце ее тело покинул кровавый комочек, которому было не суждено родиться и дышать. … Когда наконец Люк отключилась, измученная болью, Эймонд с удивлением обнаружил, что абсолютно спокоен. Не было привычного нервного затмения, в порыве которого он готов был собственными зубами перегрызть глотку любого, вставшего у него на пути. В мозгу кипела холодная ярость, очистившая сознание до кристального состояния. … Сидя у постели жены, юноша обдумывал случившееся. Да, его довольно часто пытались убрать недоброжелатели. Те, кого он лишил титулов, земель, чьих родственников казнил. О! Их были толпы… и это, если не считать просто недовольных тем, что именно он занял Железный трон. Эймонд давно привык к этому. Пусть ненавидят. Пытаются убить. Он находил всех и не щадил никого. До его ушей порой доходили байки о бессмертном короле-драконе, порожденные его неуязвимостью. Юноша лишь ухмылялся, слушая бредни. Магия в его крови безусловно была, но едва ли он был по-настоящему бессмертен. … Но теперь твари осмелились нанести подлый удар, невзирая на то, что могли пострадать другие люди. Люцерис… додуматься подсыпать яд в вино в ее спальне мог только… Кто? Кто в самом деле мог знать, что он теперь часто бывает здесь? Эймонд позаботился о том, чтобы информация о его ночных визитах не распространялась. Золото и страх работали весьма эффективно. И так, и эдак крутил он в мозгу все детали… и все время выходило, что убить планировали именно ее. Бокал яда перед сном, и бездыханное тело утром. За что? Люк жила в уединении, никому не мешая, и особенно ни с кем не контактируя. … Пользуясь ее беспокойным забытьем, дракон выполз из спальни и отправился в подземелье. Здесь было сыро, влажно и отвратительно пахло гнилью. Чувствовалось дыхание насыщенного влагой морского воздуха. Очевидно, где-то имелся выход к пляжу. … В камерах томились пленники в ожидании допроса. Все, кто был в замке, кроме верных королю людей. Несколько десятков мужчин и женщин разных возрастов. - Я мог бы убить вас всех сразу… - объявил дракон во всеуслышание, неспешно шагая вдоль бесконечного ряда решеток. Все же Эйгон Завоеватель кое-что понимал в жизни раз выстроил такую крепость. Неприступную для всех, кроме драконьего всадника. … Сложив руки за спиной, Эймонд вглядывался в бледные лица насмерть перепуганных людей, дрожащих за решеткой в ожидании приговора. Сладко… Дракон обожает страх. Готов пить его бесконечно, купаться в нем. - Но мне нужно имя… - мерцание сапфира в пустой глазнице доводит многих до паники. - Имя того, кто стоит за этим… Тот, кто сделал это, может сознаться сейчас. И, обещаю, смерть будет быстрой. Либо… … Тяжелый взгляд проходится по будущим покойникам, ощупывая каждого, выбирая первую жертву. - Либо вы будете медленно умирать один за одним. - шипит дракон. … Ответом ему была гробовая тишина. - Что ж… тогда, пожалуй, начнём… … Дракон не разочарован. Он жаждет крови. Вся ярость в его душе превратилась в голод, и теперь отчаянно хотелось вкусить чужих страданий. - С кого начнём? - горящий взгляд падает на преклонного возраста мужчину, служившего садовником еще при Рейнире. - С тебя? … Стража мигом вытаскивает трепыхающееся тело, готовое вот-вот стать безжизненным куском окровавленного мяса. - Пощадите, ваша милость! - вопит старик. - Я служил вашей сестре много лет! Я не смог бы поднять руку на ее дочь или на вас! Я знал королеву еще младенцем! - Возможно. Это сейчас не так важно. … Пальцы ловко извлекают кинжал. Взгляд обращен внутрь, будто дракон что-то сосредоточенно обдумывает. … Сталь мигом лишает страдальца зрения, слуха, распарывает морщинистые щеки едва ли не до висков. Душераздирающий вопль бьется о своды подземелья, отражаясь многократным эхом от замшелых стен. … Люди в камерах дрожат. Некоторые плачут. Кто-то пытается заткнуть уши. Женщины начинают молиться. Многие наслышаны о жестокости короля, но слышать и видеть собственными глазами - разные вещи. Они видели его множество раз и не верили, что этот гордый молодой мужчина может творить подобное. - Если уж молитесь, то просите Семерых разбудить совесть в том, кто стал причиной ваших страданий. Только услышав имя, я пощажу остальных. – ядовито ухмыляясь король, отпихивает на пол скулящий полутруп. … Пытки продолжались еще довольно долгое время. Дракон проявлял крайнюю изобретательность в своих действиях, все больше входя во вкус. Он уже совсем не хотел, чтобы сейчас кто-то принял на себя вину и признался, желая омыться чужой кровью полностью. - Это я… я… - наконец не выдержала совсем молоденькая девчонка, служившая в замке горничной. Боль чужих страданий сделала перспективу собственных пустой… Совершенно незначимой. Она готова на все, только бы этот ад прекратился. … Дракон мигом замер, раздувая ноздри. Жаль… но придется остановиться. Он все же обещал… Обещания надо сдерживать. - Выйди. - тихо приказал юноша. … Пара мгновений, и она перед ним. Круглое веснушчатое лицо, вздернутый нос, блеклые заплаканные глаза, растрепанные соломенные волосы. Абсолютно непримечательное существо. Таких тысячи по всему Вестеросу. Сколько ей? На вид лет семнадцать… А может и меньше. - Как твое имя? - он прижимает ее подбородок снизу, заставляя смотреть себе в лицо, и девчонка мигом цепенеет, уставившись на сапфир. - Лилианна… - едва разлепляя губы, шепчет она. - Рассказывай, Лилианна. И может быть твоя смерть будет быстрой. … И она рассказывает. Как неделю назад ее послали на почтовый корабль, забрать письма, а там ее пригласил к себе капитан… Худощавый мужчина, почти такой же высокий, как его милость… Нет, имени она его не знает. Он не представился. Он дал ей пузырек с прозрачной жидкостью и деньги. Конечно, она даже и подумать не могла, что там яд. Она бы никогда не посмела навредить госпоже. Ее все так любят… и прочее, и прочее… … Дракон слушал внимательно, изучая ее глупое широкое лицо с дрожащими губами. - Сколько? - наконец спросил он. - Не поняла, ваша милость… - пролепетала девчонка. - Сколько он заплатил тебе? - Десять драконов, ваша милость… … Десять монет. Десять. Вот сколько стоит жизнь его жены и ребенка. - Вы продешевили, юная леди… - высокомерно выдавил он из себя. - Но я восполню этот недостаток. Сегодня вас ждет щедрая награда за… верную службу своей королеве. … Фиолетовый взгляд опускается на ее тело, разглядывая так, будто на ней нет ни грамма одежды, и девчонка думает, что он хочет надругаться над ней сам… а может отдать своим людям. Она слышала, что такое бывает. На самом деле дракон думает о том какая она пухленькая и наверняка понравится Каннибалу. Тот давно уже истосковался по человеческой плоти.***
- Кто кричал? - испуганный мутноватый взгляд Люк обжигает короля, едва переступившего порог. - Что ты сделал? … Он молчит, не желая ранить ее… Но от него за милю разит кровью. - Эймонд? - Я сделал то, что должен был. Я найду того, кто хотел твоей смерти, Люк. … Девушка кивает, пытаясь сглотнуть. Не получается. Горло нестерпимо жжет. Слюну, полную красноватых прожилок, приходится сплюнуть. - Когда тебе станет лучше, вы вернетесь со мной в Красный замок. Даже не спорь! - говорит он в ответ на ее взгляд. - Ты и дети должны быть рядом со мной. Иначе просто невозможно. До тех пор я буду здесь. … Эймонд целует ее ладонь, ласково прижимаясь правой щекой, и в голову Люк впервые приходит мысль, что внутри он точно такой же, как и снаружи. С одной стороны - человек, гордый, честный, немного злопамятный, умный, нежный, любящий, а с другой… жаждущее крови чудовище, подобное Каннибалу. - Что ты… узнал..? - с трудом выдыхает она. - Это была девчонка-горничная. Она кое-что рассказала. Думаю, этого хватит, чтобы найти заказчика. - Что с… ней будет? - Смерть… - он не знает, как жена отреагирует, но старается смело смотреть ей в глаза. … Люцерис некоторое время молчит, делая очередную попытку сглотнуть. - Хочу видеть… - наконец говорит она. Эймонд смотрит на нее неверящим вопросительным взглядом, заставляя добавить. - Казнь.***
… Дракон заперся в замке, сделав всех, кто в нем был, заложниками. Прислуга мелькала бледными тенями, боясь даже дышать. Темная зловещая тень нависла над Драконьим камнем. А в городке у подножия крепости поговаривали, что королева и наследники скончались, а король свихнулся и с горя порешил всех, кого нашел в чертогах замка, и теперь бродит точно призрак в окружении десятков разлагающихся трупов. Правдивости этим слухам добавлял Каннибал, маящийся который день в цепях на сыром песке. От скуки чудовище выдыхало в сторону моря синие струи пламени, заставляя кипеть воду, а случайную рыбу вариться живьем. Недовольные опасным соседством люди с ужасом ждали, что чудовище вот-вот расплавит собственные цепи и окажется на свободе, принеся разруху и огненный шторм на их земли. Они слишком долго прожили в непосредственной близости от него, чтобы недооценивать опасность, заключенную в серебряной туше. … Ни одна живая душа не покинула ворот замка, а угольно-черными безлунными ночами в каменной громаде светилась лишь пара окон. … Слухи о постигшем правителя несчастье в извращенном виде достигли Королевской гавани, доведя до паники королеву-мать, которая даже представить боялась на что способен сын, окажись хотя бы половина из бредней правдой. Время шло, а Эймонда или хотя бы жалкого клочка бумаги за его подписью не было. Люди, которых посылал десница на Драконий камень, не возвращались вовсе. И Алисента уже начинала верить, что сын, повредившись рассудком, превратил замок во второй Харренхолл. … Поспешно собравшись, она отправилась в пасть к дракону лично.***
… Все рухнуло в один миг. Изнутри. Счастье рассыпалось причудливым калейдоскопом осколков, оставив зияющую пустоту, которая болью тянула низ живота, выходя кровавыми слезами. … Пустая. Ненужная. Бесполезная. … Это ее вина. Только ее… … Ее долг знать кто тебе служит, кто подает еду и заботится о детях. Знать, что в их головах и насколько черны их сердца. … Это она не должна была пить проклятое вино. Мейстер ясно дал понять, что алкоголь вреден в ее положении. … Это расплата за грязь прошлого. За то, что изгнала из собственного тела дитя, зачатое во грехе, в одну из тех ночей, когда голос плоти заставил прикоснуться к нелюбимому телу. Королеве не пристало плодить бастардов. Люцерис прекрасно знала, чем может обернуться подобная вольность. А реакцию Эймонда страшно было даже представить. Она даже не пыталась отмолить чудовищный грех. Кара настигла ее… внезапная, как кинжал в сердце. … Она отчаянно хотела этого ребенка, не потому что он от мужа, а потому что он мог быть. Мог искупить ее вину. … Слез не было. Только пустота. … Губы превратились в лохмотья, которые она задумчиво посасывала, питаясь вкусом собственной крови. … Боль, что терзала тело после отравы, тоже была возмездием. Да и что такое страдания плоти по сравнению с мучениями души? Расплата за ошибки, которую она должна испить в полной мере. … Больные глаза останавливались на муже, что злобной крылатой тенью метался по замку. Он винил себя, не зная, что это ее настигла кара за распутство. Это она позволила себе слишком много. А Боги слишком скоры на расправу… О чем только она думала, имея перед глазами пример матери? Женщине не пристало иметь желания. Миссия ее - служение супругу. А она… пала во тьму, пытаясь обрести в чужих объятиях того, кто в это время искал ее саму в других. … Муж обнимал ее, прижимая к горячей груди, старался согреть. Он не говорил слова утешения. Пустые и бессмысленные. Просто был рядом… Целовал, нежно прижимаясь губами ко лбу… Пел, когда она подолгу не могла уснуть… Из уст лилась знакомая песня… ласковая… нежная как лепестки роз… Как его голос… грубоватая, как язык их родины… Она слушала, и слезы сами текли из глаз, заполняя солеными ручейками пустоту за грудиной, в самом дальнем уголке которой зрела дикая животная ярость.***
… Едва войдя в комнату, королева-мать сразу поняла все. Будет грандиозный скандал. Хорошо бы все это не закончилось войной. … Сын, обнаженный по пояс, спит, прочно прижимая к себе жену. … Тяжелый дневной сон сморил обоих. Да и погода подходящая - с самого утра моросит отвратительный мелкий дождь, проникающий во все щели и навевающий тошнотворное меланхолическое настроение. … Мать и без того догадывалась, что их отношения улучшились, но даже представить себе не могла, что настолько. … Рассматривая их расслабленные лица, королева отмечает какие же они еще молодые. Почти дети. Обоим лишь немного за двадцать, а за плечами уже война. Когда она была в их возрасте, то не понимала, как это крайне мало. … Лишь через некоторое время она понимает, что смущает ее взор, - состояние девушки. Бледная, с сухими потрескавшимися губами, с глубоко запавшими глазами. Кожа почти прозрачная, такая тонкая, что видна каждая венка. Худая. Даже во сне люцерис морщится словно от боли… Что же тут произошло? Слава Семерым, хотя бы все живы. Алисента зря готовилась к худшему. … С легким стоном Люк поворачивается на бок, лицом к мужу, и он тут же обхватывает ее руками, легко прижимая ближе к себе. … Для человека, не знавшего любви, смотреть на эту рефлекторную нежность больно, и королева сглатывает ком, застрявший в горле. На ее долю не выпало ничего подобного. Любовь для женщины их положения - роскошь. Ей самой досталась лишь пламенная похоть Деймона, больше напоминающая ненависть. Да и то на пару раз… Но даже это было приятнее, чем лежать под мужем, ожидая пока тот закончит, получив свое наслаждение. Да и они… Когда сын притащил Люцерис в замок, королева никак не думала, что перед ней глубокое обоюдное чувство. Боги, да они же были совсем детьми! Под кожей кипела кровь. А мальчишки в этом возрасте в принципе думают только об одном. Сперма бьет в голову, и они не видят ничего, кроме объекта вожделения. А потом все достаточно быстро проходит… И, казалось, все так и есть. Дети не вылезали из спальни сутками напролет. Только вот ничего не прошло. Привязанность стала прочнее и тяжелее, укрепившись детьми, виной, общими воспоминаниями. Не ослабло даже физическое влечение. Ей всегда казалось будто воздух между ними наэлектризован. Горячие взгляды… Иной раз слишком откровенные, чтобы стать достоянием свидетелей. Вот и теперь эта бессознательная мимолетная нежность была сексуальна едва ли не больше, чем их горькие поцелуи, украденные у судьбы во время помолвки… … Где-то она слышала, что любовь - смерть долга. Теперь она с этим согласна. До связи с племянницей Эймонд был более-менее разумен и внимал увещеваниям матери о долге, вере и прочем… хоть и был излишне резок и временами вспыльчив. Да и их отношения с матерью не были идеальными… Когда же появилась Люцерис, королева в один миг окончательно потеряла сына. Казалось, мальчишка разом забыл все, чему его учили. Один разорванный союз с Баратеонами чего стоил! «Люцерис - моя жена» сказал он, и всем пришлось смириться с его взбалмошным решением. … А теперь полетит к Неведомому договор с Ланнистерами. Это ясно как божий день! Жена приняла его, а значит долг умер. Или умрет в ближайшее время… … Может возможно как-то образумить его? Пусть сделает, что должен… решит вопросы с Железным банком, а потом уже делает, что посчитает нужным. Или вовсе живет на две семьи… И такое бывает. Тем более он - Таргариен, а для них нет писанных правил… … Взглянув еще раз на Люцерис, уткнувшуюся в грудь мужа, королева покидает спальню.***
… Двери распахивается внезапно, пропуская короля внутрь. Несколько мгновений Эймонд стоит неподвижно, рассматривая фигуру десницы, мигом поднявшегося с Железного трона. Сегодня день заседаний Большого совета, и зал полон людей. … Лорд Тайленд не ждал короля в ближайшее время. Пташки пели, что леди Люцерис вот-вот отдаст душу Семерым, и Эймонд хочет скрасить своим присутствием ее последние часы. Ланнистер не знал того, что, после подземелий Драконьего камня и знакомством с истинным лицом правителя, пташки поют только то, что велит им король. … Внимательно всматриваясь в напряженную фигуру Эймонда, мигом заполнившую весь зал темной злой силой, десница подмечал малейшие изменения. Лицо потемнело и стало старше. Уже никто не скажет, что их король – юнец. Глаза запали. Движения обрели знакомую нервную резкость, свидетельствующую о крайнем нервном возбуждении. Должно быть, случилось то, что с ужасом ожидали в столице, - мать наследников скончалась. Даже королева Алисента подтверждала, что невестка крайне плоха, а сын стремительно погружается в пучину горя. Что ж… Это даже к лучшему. Так правителю будет легче смириться с новой семьей и новой жизнью. - Ваша милость… - склоняется лорд Ланнистер в учтивом поклоне. Короля лучше не злить… в такой момент. - Можете остаться сегодня на моем месте, милорд. – сухой голос Эймонда разрезает нависшую тишину. – Я хочу посмотреть со стороны. … Лорд Тайленд покорно кивает, напрягаясь всем телом. Что король хочет увидеть? На что собирается смотреть?.. … Юноша замирает мраморным изваянием в тени колонны. … Аметистовый взгляд плавно скользит по толпе придворных лизоблюдов, останавливаясь на каждом. Сколько из них служит уродливому ублюдку, которого он собственными руками усадил на Железный трон? Как лорд-десница уверен в себе! Минутное смущение растворилось без следа, и Тайленд Ланнистер, закусив удила, принимает прошения, рассматривает дела наследования, совершенно не оглядываясь на Эймонда. Король слишком мало внимания уделяет по-настоящему важным делам, предпочитая им личные проблемы, и давно стал здесь чужим и лишним. … Крепко стиснутые зубы глухо скрипят в немой злобе. … Что, интересно, запоет будущий тесть, когда Эймонд ткнет его лицом в маленький грязный секрет, который все же удалось раскопать лорду Ройсу?***
… Получив послание от своего неутомимого помощника, юноша воспрял духом. Хитрый лис попался. И не за кончик хвоста, которым можно и пожертвовать и, рванувшись посильнее, оставить в зубах гончей клочок шерсти, а основательно. Увяз по самые уши. Конечно, нужно еще кое-что проверить, во всем убедиться лично. Ошибки быть не должно. … Отсиживаться на Драконьем камне долее не представлялось возможным. Требовалось личное вмешательство. Все же десница – первый, после него самого, человек в государстве. Тут нужен авторитет и сила. Его сила. … Очень кстати подвернулась матушка, которая не посмела даже рта раскрыть, едва столкнувшись с его бешеным взглядом. Взывать к его рассудку бесполезно. Сын не услышит ни слова. Перед глазами матери стояли жуткие картины застенков Красного замка и чудовища, в которое так легко превращался ее ребенок. Королева подчинилась и согласилась на все, что он предлагал. Выбора Эймонд ей не оставил. Столица должна быть уверена, что покушение увенчалось успехом, дабы Люцерис и дети могли на время уйти из поля зрения, укрывшись в безопасности. … Люк поправлялась довольно быстро, и Эймонд, по крохам собиравший все это время информацию об истинном виновнике преступления против короны и его жены, решил, что настал момент вернуться в Королевскую гавань. Как и обещал ранее, он забрал ее и детей с собой. К счастью, разум возобладал, и юноша не решился тащить их в Красный замок, полагая его крайне опасным для семьи местом. Он спрятал их в самом надежном из известных ему убежищ - в доме удовольствий, исправно скрывавшем его отвратительные грешки. Эймонд полностью выкупил его для себя. Об этом, в общем-то, знали все, кто пожелал сунуть нос в его личные дела, и давно успели привыкнуть. … Еще не совсем здоровая Люцерис смерила его жестким взглядом, едва поняв куда именно привез ее и детей муж. По тому, как радушно их встречала хозяйка, девушка мигом смекнула, что муж - завсегдатай этого заведения. - Если ты решил познакомить меня со всеми своими шлюхами разом, то сейчас я не готова. - ядовито бросила она, едва оставшись с ним наедине. - Прости, но я не знаю более надежного места. Здесь вас точно никто не будет искать. - Эймонд пытался нацепить на лицо маску безразличной отрешенности, но перед ней это не получалось. Слишком стыдно. Его сильная девочка не должна даже слышать о подобных местах, не то что в них жить. - Что я скажу мальчикам, когда на их глазах шлюхи будут ублажать клиентов? Об этом ты подумал? - Не будет никаких клиентов. Это заведение… принадлежит мне. - взгляд упирается в пол, руки прячутся за спину. - Здесь… никто не бывает, кроме меня. … Еще немного и сердце выскочит из груди к ее ногам, пробив дыру размером с кулак. Почему так стыдно? Она знает насколько он не святой. И все же… - О, Боги… - девушка закатывает глаза, прикрывая рот рукой. … Люк в изнеможении опускается в кресло зеленого бархата, рассматривая мужа сверху вниз. В памяти вспыхивает картина из далекого прошлого: он и девчонка с порезами на груди… шепот Ларриса… удушающий аромат благовоний… Хвала Семерым, здесь нет хотя бы этого мерзкого запаха. - Я…не желаю видеть ни одну из твоих девок. - голос превращается в шепот и судорожные попытки сглотнуть накопившуюся слюну. Это все еще слишком больно. … Девок? Она слишком хорошо о нем думает. Эти стены видели много грязи, которую жена и вообразить не может. А часть творившейся здесь мерзости не помнит даже он сам. - Здесь никого нет. Лишь управляющая, твоя прислуга и мейстер с Драконьего камня. Ты же знаешь, что все это… - губы кривятся в привычной гримасе отвращения. - Ничего не значит… … Да. Как ничего не значили и ее одноразовые связи. Но больно от этого меньше не становилось. Эймонд знает каково это - смотреть на тех, кому она оказала внимание. Жена не заслуживает дополнительной жесткой боли. … Опускаясь на колени, юноша пытается притянуть ее ближе, обнять, но Люк вяло отстраняется. - Я устала… И мне нехорошо… Оставь, пожалуйста, меня одну. - едва слышно просит она. … Эймонд нехотя подчиняется, зная, что жене нужно время, чтобы обдумать все… Чтобы принять. Он едва сдерживает уже готовые сорваться с языка обидные слова о том, что будь она рядом, ему не пришлось бы глушить себя вином, всякой дрянью, доступными телами и кровью… Хотя… едва ли это правда. - Ты же знаешь, Люк… - шепчет он, целуя ее пальцы. … Девушка едва заметно кивает. Она знает… Как никто…***
… Эймонд приходил каждую ночь. … По началу оскорбленная Люк пыталась от него дистанцироваться и даже выгнать. Но муж упорно не уходил и даже спал пару ночей в кресле, пока она не сжалилась над ним, разрешив лечь в постель. … На душе было тошно от ревности. Какой стыд ревновать к шлюхам! Рейнира никогда не опускалась до подобного, прекрасно зная обо всех похождениях мужа, которые не прекращались ни на миг. Деймона с лихвой хватало и на жену, и на шлюх обоих полов. Раздраженная Люцерис подумывала, что, пожалуй, мужу с кровью отца достались те отвратительные черты, благодаря которым того окрестили в народе Порочным принцем. … Быть может, имей она возможность к физической близости, то все было бы проще. Но девушка была слишком слаба и нездорова для подобного. … Люк молчала, но муж чувствовал ее напряжение и всеми силами пытался сгладить острые углы. Но что он, собственно, мог, если сама атмосфера этого места разрушала ее и без того подорванную психику? Юноша подыскивал варианты куда можно было бы переселить жену, да еще таким образом, чтобы никто не заинтересовался его частыми визитами. Пташки порхали за ним по пятам, не давая вздохнуть. Их остренькие взгляды кололи спину везде, и дракон ощущал их физически, обострившимся животным чутьем. … Единственной отдушиной для Люцерис был ухоженный маленький дворик, где можно было отключиться, отдавшись созерцанию бездонного синего неба или роскошных тропических растений. Часы утекали сквозь пальцы, пока она не могла отвести взгляд от полосатой спинки пчелки-трудяги, ловко перелетающей от цветка к цветку. Рука нежно поглаживала низ живота, словно там до сих пор теплилась жизнь. Увидев это, Эймонд узнал в отрешенном взгляде сестру, воспоминания о которой по-прежнему отдавали болью и горечью. Хелейна также могла отключиться от внешнего мира, погрузившись глубоко в себя. … Сколько еще жена пробудет в таком состоянии? Однажды он, присев подле нее, накрыл рукой тонкие пальчики, неосознанно ласкавшие опустевшее лоно. - Не надо, Люк. У нас еще будут дети. – сказал юноша, обнимая ее за плечи. … Они ни разу не говорили о своей потере. Люцерис было слишком больно, а Эймонд с трудом понимал ее состояние, да и вообще не привык открываться и обсуждать тяжелые моменты, предпочитая избавляться от боли иными способами. Он не оплакивал нерождённого ребенка. Дракон не в силах был любить того, кого не видел и не чувствовал. Роль отца давалась ему с огромным трудом даже по отношению к уже растущим сыновьям. Но ее боль не оставила его безучастным. - Не знаю… Едва ли я решусь на это еще раз.***
… В темноте борделя, на время ставшим им домом, Люк, лежа на плече мужа, стала улавливать растущее между ними напряжение. Все чаще Эймонд делал вид, что поглощен делами, и не ложился до тех пор пока жена не засыпала. Девушка понимала, что это значит. Его растерянный взгляд говорил сам за себя. Муж нуждался в физической близости. С момента отравления прошло уже много времени, а он никогда не был силен в сдерживании собственных желаний. И если раньше все гасила слепая адреналиновая ярость, то теперь в постели, подле жены, да еще в месте, где он привык ни в чем себе не отказывать, было тяжело вдвойне. Он мог пойти куда угодно и утолить голод с первой встречной, но хотелось ее… Но Люк не могла ничего, и мейстер, которому Эймонд как-то намекнул на непростую ситуацию, тоже не мог ничем порадовать. Госпоже нужно еще много времени, чтобы прийти в себя. Это было отвратительно и сладко сгорать подле нее от тяжелого желания. Он всеми силами пытался скрыть совершенно неуместное теперь влечение, но получалось плохо. … Проснувшись в ночи от его тяжелого загнанного дыхания в своих волосах, Люк замерла, понимая, чем он спасает себя. Вопреки всем ожиданиям, болезненному состоянию и душевному разладу девушка почувствовала насколько приятно знать, что он хочет только ее и готов довольствоваться настолько малыми крохами как запах ее волос… Хотя мог бы позволить себе все к чему привык. Физически ее пока что это мало цепляло, но желание дать ему больше пульсировало в болезненно затвердевших сосках. … Дыхание Эймонда становилось все более рваным, а звуки самозабвенных ласк все более отчетливыми, и Люк не выдержала. Обернувшись к мужу, она накрыла его мигом замершую руку своей и стала неспешно покрывать легкими поцелуями грудь и шею. … Он смущенно хотел увернуться от ее близости. Это мерзко. Все же он не животное. Надо было сделать это днем, в Красном замке, но так заманчиво было оказаться в этот момент рядом с ней, вдыхать ее аромат… густой… дурманящий… А теперь жена поймала его с поличным, когда он уже не был в состоянии сбежать. Как, если нежные пальчики завладели им полностью, а кончик ее вкусного языка ласкает губы? Да, полноценный поцелуй сейчас тоже роскошь. Ожоги еще дают о себе знать… … Эймонд жадно втягивал раскалившийся до запредельных температур воздух трепещущими ноздрями, заполняя лёгкие ароматом расплавленного воска, любимого тела и собственного возбуждения. Ее размеренные плавные движения гасили разум, и юноша боялся, что может навредить жене, отключившись именно теперь, когда она так слаба. Взять то, что нельзя. Руки сильно прижимали ее тело к его собственному. И он остатками рассудка убрал их, вцепившись одной в край постели, а другой в изголовье. - Быстрее… Прошу тебя… - шептал он, теряясь в ее волосах и оставляя влажные отметины на шее. Выдохи превратились в хриплые едва слышные стоны. Не соображая уже ничего, юноша подмахивал бедрами, ритмично толкаясь навстречу скромной ласке. … Все, что он делал здесь раньше, стало вмиг сущей ерундой. Жестокие оргии, в которых он из зрителя превращался в участника, утоляя жажду чудовища, живущего во тьме сердца, померкли в одно мгновение. … Эймонд вновь и вновь выдыхал ее имя, умоляя не останавливаться, шептал слова любви… Пот ручьями стекал по окаменевшему телу, голова далеко запрокинулась, открыв уязвимую шею. Зубы Люк прикусывали белую кожу, а кончик языка тут же просил прощения. … Он излился с громким стоном, пачкая спермой ласковые пальцы жены. Весь живот был украшен жемчужными брызгами. Дыхание не выравнивалось, а тело расслаблялись с большим трудом. Он был так прекрасен в своей слабости, что Люк не сдержалась. Жадно припадая губами к потекам солоноватой терпкой жидкости, она слизывала их один за одним, несмотря на неприятное жжение во рту и горле. Эймонд не мог отвести взгляд от этого действа. Неужели жена так его любит, что готова выпить до капли то, что для большинства отвратительно? Тем более теперь… Она никогда не отказывалась от последствий его страсти, если случалось так, что сперма заполняла ее рот. Глотала все без видимого отвращения, и он обожал это. - Перестань, Люк… Это слишком. … Губы стекали все ниже и ниже… - Еще немного, и придется повторить. - он улыбался, чувствуя прилив нежности, согревающий внутренности. … Жена, остановившись, долго смотрела в его благодарное расслабленное лицо. - Что? - не понимая ее эмоций прошептал Эймонд. … Люк лишь уткнулась лицом в его шею, судорожно обняв. Он - ее семья, ее дом, ее щит... Единственное, что оставила жизнь… … Впитывая ее тепло и эмоции, Эймонд сжимал жену в объятиях, думая, что эти стены никогда не видели и не увидят ничего более чистого, чем их любовь. Хотелось клясться всем богам разом, что он не пожелает больше ни одной женщины, но дракон внутри не привык лгать даже себе, и он сдержался…***
- Лорд Тайленд! - кивает Эймонд массивной фигуре, возникшей в дверях его покоев. … Король видел его тысячу раз, но только теперь понял, кого десница ему напоминает - некий причудливый гибрид борова и мясника с рынка. Юноша совсем не помнил, как выглядел Тайленд Ланнистер без увечий, которые уже давно стали неотъемлемой частью самой его сущности. Сколько ни старался Эймонд выудить из памяти его истинное лицо, которое видел несколько раз еще до войны, никак не получалось. Запомнился лишь тяжелый взгляд из-под нависших бровей, выдававший незаурядный изворотливый ум. - Ваша милость… Желали видеть меня? … Деснице ни разу не доводилось бывать в кабинете Эймонда, и теперь он внимательно осматривал небольшую безликую комнатку, заваленную едва ли не под потолок кипами документов. Никаких излишеств. Никаких милых глазу мелочей… ровным счетом ничего, что могло бы хоть немного рассказать о хозяине помещения… … Который развалился в удобном кресле в расслабленном виде, который лорд десница сначала счел где-то даже оскорбительным. Эймонд полулежал за столом темного, почти черного дерева, в черной шелковой рубахе, полностью расстегнутой… И лорд Тайленд удивился белизне его кожи, которая казалась еще ярче на контрасте с шелком. Порядком отросшие волосы были растрепаны ветром, залетавшим прямиком с просторов Черноводного залива. Порывы норовили разметать бумаги, прочно прижатые к поверхности стола мраморным пресс-папье. … Совсем не сразу десница заметил мелькающее с невероятной скоростью лезвие острейшего кинжала, который Эймонд задумчиво крутил пальцами. - Да, милорд. Мы с вами давно не беседовали по душам… - юноша ухмыляется ему уголками рта. - Вы вот-вот станете моим родственником, а у родственников не должно быть тайн друг от друга. - Тайн? Ваша милость, я как открытая книга… - что-то в нарочито мягкой позе и мурлыкающем голосе короля выводит из равновесия, заставляя думать, что он попал в ловушку. Только еще не понял в какую именно. - Не скажите, лорд Тайленд… Я точно знаю, что задолжал вам… и сколько именно… - тяжелый мешочек с гербом дома Ланнистеров выпадает из тонких пальцев Эймонда на стол, и монетки золотым потоком устремляются в сторону десницы, весело позвякивая. … Фиолетовый глаз сужается, Язык перекатывается под нижней губой, пока юноша наслаждается растерянностью гостя. - Что это за деньги? - голос полон недоверчивого недоумения. - А здесь то, что должны мне вы. - король указывает на бумаги, прочно прижатые мрамором. - Тут будет побольше… Гораааааздо больше! - Что это значит? Я не понимаю. - лорд десница немного лжет. Конечно, до конца он еще не готов смириться с крушением всех тщательно выстраиваемых день за днем планов, но шестое чувство подсказывает, что пора бежать… и как можно дальше. - Это документы, подтверждающие, что часть казны, хранившаяся во время войны в Ланниспорте и на утесе Кастерли, была возвращена в Королевскую гавань в неполном объеме. Далеко не в полном… - Вы обвиняете меня в предательстве? Эти бумажки поддельны. - десница делает пренебрежительный жест в сторону кипы, трепещущей на ветру, словно живая. - Да? Зачем тогда вы держали их у себя в сейфе? - бровь снисходительно ползет вверх. - Я преклоняюсь перед вашим умом, милорд… Купить меня за мои же деньги… Это было… Изысканно… … Лорд Тайленд спокоен как глыба льда. Он отлично знает, что нельзя показывать слабость зверю. Иначе тот мигом вцепится в горло и не отпустит, пока ты не задохнешься, пуская кровавую пену. Сибилла это ощутила на собственной шкуре, и ему вовсе не хотелось идти по ее стопам. - Это наверняка подлог, мой король. Вы лучше всех знаете, насколько я предан вам лично и вашей семье, и сколько людей желают меня очернить. Я самолично передал все до последней монеты в столицу, как только это стало возможно. Не было утеряно ни монеты. У меня есть свидетели и участники транспортировки. - И каждый из них лично пересчитывал всю сумму? … «Почему он такой спокойный?!» бьется пульсом в виске мысль, выводящая лорда Ланнистера из равновесия. Он лучше других знал, что для того, чтобы вывести короля из себя много не надо. Наверняка, мальчишка оглушен смертью бывшей жены… - Я готов предоставить вам любые свидетельства моей невиновности. Как бумажные, так и личные показания мастера над монетой и прочих задействованных лиц. … Хорош. Очень хорош. … Эймонд не ошибся, когда выбрал его десницей. Да, Ланнистер, как и все, жаждал власти, но в уме и самообладании ему точно нельзя было отказать. … Кинжал размеренно крутится, словно юноша над ним вовсе не властен… - Думаю, у вас теперь будет достаточно времени, чтобы попытаться найти способ отмыться от обвинений. Но учтите - мои люди сейчас на утесе Кастерли. Изучают ваши бумаги и имущество, ваши рудники, ваши финансовые отчеты, вашу личную казну. И я готов вырезать второй глаз собственными руками, если они не найдут ничего подозрительного. Можете идти, милорд… Гвардейцы с удовольствием проводят вас в вашу камеру. только сдайте сначала ваш знак десницы. Он вам больше не понадобится. … Ни одна мышца не дрогнула на лице Тайленда Ланнистера. Он уже бывал в застенках Красного замка. Так что очередное путешествие в пропитанную людскими страданиями смрадную тьму было для него не в новинку. … Аккуратно положив знак на стол, он собрался было уже выйти, как Эймонд остановил его стальным голосом: - Вы, кажется, забыли деньги, милорд. - Я ничего не забывал, ваша милость. - Как же? Эти деньги - ваши. Вы должны аккуратно и внимательно пересчитать все до последней монеты. Тут ровно тысяча восемьсот золотых драконов. … Лорд Тайленд озадаченно рассматривает монеты, рассыпанные на столе. - Не понимаю, о чем вы, ваша милость. - Как же так? Считайте сами: тысячу заработал ваш помощник - сын лорда Бисбери, пятьсот - капитан корабля, триста монет обошелся яд, который влила грязная девка в вино в покоях моей жены… А! Извините! Я обсчитался. Не хватает десяти монет за услуги этой продажной дряни! … Без замаха Эймонд швыряет в сторону бывшего десницы еще пригоршню монет, несколько из которых чувствительно бьют лорда Ланнистера по лицу. - Вы же не будете отрицать, что желали ее смерти? - Эймонд наконец поднимается, и только теперь настоящий животный страх забирается под кожу лорда Тайленда. … Эймонд нашел всех, кто был причастен к страданиям его жены и гибели нерожденного ребенка. Одного за другим. Преодолев слепое яростное желание казнить мразей на месте, дракон устраивал допросы и очные ставки. И цепочка привела туда, куда и должна была, - к деснице и его шлюхе-дочери. Круг замкнулся, и паук, опутавший его своими отвратительными сетями, оказался на виду. - Я бы лично спустил с вас кожу прямо сейчас, но не мне решать вашу участь… - В вас говорит боль утраты, ваша милость. Вы немного успокоитесь и поймете, что я не мог навредить ни вам, ни вашей семье. - гордо говорит лорд Ланнистер. … Эймонд лишь ухмыляется уголком рта.***
- Проводите лорда Тайленда вниз. Его ожидает теплый прием и лучшая камера. – бросает король, застывшим с выпученными глазами гвардейцам, которые появились сегодня на давно подзабытых местах под дверьми покоев правителя по его личному распоряжению. … Парни медлят, поглядывая стеклянными глазами на десницу. Именно лорд Ланнистер принимал у них присягу, заботился о благополучии каждого, у кого за плечами висел белый плащ. А король… Да полно! Имеет ли он право отдавать подобные распоряжения? … Лорд Тайленд едва заметно усмехается уголками губ. Мальчишка может засунуть его хоть в преисподнюю, но сможет ли удержать? … Царственно кивнув, теперь уже бывший десница позволяет сопроводить его вниз. Во тьму, где живет дракон…