Get on your nerves (To get your attention)

      Кавех и раньше был в кровати аль-Хайтама. В конце концов, он не один раз без разрешения врывался в его комнату, теряя рассудок в нетрезвом состоянии, и позже, просыпаясь, видел рядом спящего соседа. Ошибка, думал он каждый раз. Глаза рассматривали черты лица, спокойные ото сна, считали длинные ресницы, наблюдали, как его мягкие губы приоткрывались от каждого размеренного вздоха. Ошибка, которая будет стоить мне моего сердца.       Поэтому это не первый раз, когда он в его постели, но определённо первый раз, когда он лежит здесь голый, а напротив аль-Хайтам такой же раздетый.       Это подтверждение сказанному, предполагает Кавех, пытаясь временно отвлечь себя от напряжения, стоящего в комнате, своими мыслями. Теперь он знает, что аль-Хайтам нравится ему не только в одежде, но и без неё. Глубокомысленное открытие, несомненно. Кавех, безусловно, давал волю своему воображению множество раз до этого, а его навык визуализации как архитектора такого уровня не шутка, но видеть всё в реальности и лично – совершенно другое дело.       На теле аль-Хайтама множество шрамов, которых не было в его фантазиях. Некоторые из них Кавех может связать со старыми травмами, которые он помогал лечить, а истории других ему неизвестны. Сердце слегка сжимается при виде шрама, тянущегося по груди соседа, блондин ощущает фантомную боль. Когда Кавех упивается его видом, аль-Хайтам в ответ делает тоже самое. В этом взгляде есть что-то такое, что заставляет чувствовать себя ещё более нагим, будто под этим пристальным взглядом он экспонат для изучения. И всё же, тепло в его сердце говорит о том, что ему это нравится.       – Как интересно, – шепчет аль-Хайтам, его глаза рассматривают его возбуждение, – значит, это то, как ты реагируешь на меня.       – Это естественная физиологическая реакция, – ворчит Кавех. – Не льсти себе.       – Ох? Я думал, это происходит из-за меня, – аль-Хайтам спокойно выгибает бровь. – Всё что я сделал, так это спрятал нас в том переулке, ради твоей безопасности. Кто бы мог подумать, что…       – Архонты, ты невыносим. Ненавижу тебя…       Аль-Хайтам проводит рукой по его эрекции, чего достаточно, чтобы подразнить, но точно не удовлетворить.       – Действительно убедительные слова от того, кто так возбуждён из-за меня.       Кавех вздрагивает и краснеет.       – Если ты нравишься моему члену, это не значит, что я…       – М-м, я нравлюсь твоему члену, – у аль-Хайтама, судя по всему, избирательный слух. – Приятно слышать.       – Просто заткнись, ладно?       Кавех замахивается ногой для удара, чем пользуется аль-Хайтам, перехватывая её, резко приближая парня ближе, теперь ноги блондина обхватывают бёдра секретаря по бокам. Он придвигается, чтобы нависнуть над Кавехом, сердце которого слегка подпрыгивает от такого интимного положения.       – Ну, ты просто посмотри на это, – усмехается блондин, пытаясь скрыть свою нервозность, – я тоже нравлюсь твоему члену… ах!       Аль-Хайтам сильно двигает бёдрами, создаваемое трение вызывает у Кавеха ещё один стон. Он заглушает его, прикрывая рот ладонью, закрывает дрожащие глаза, когда аль-Хайтам продолжает двигаться. Каждое прикосновение приятно обжигает, и он может сконцентрироваться лишь на тепле другого тела, прижатого к его собственному.       Но аль-Хайтам, кажется, быстро теряет терпение: он отодвигается и приставляет головку к нутру Кавеха, безумно желая войти внутрь. Реакция блондина слегка заторможена, но его разум возвращается к нормальному состоянию, когда чувствует, что аль-Хайтам действительно пытается войти, двигая бёдрами вперёд.       – Что за… Ты придурок! – Кавех толкает соседа в плечи, чтобы тот отодвинулся. – Ты не можешь вот так просто вставить его!       Аль-Хайтам замирает, хмурит брови, будто эта информация и правда сбивает его с толку.       – …Не могу?       – Нет, блять, – огрызается блондин. – Ты должен…       Он останавливается и моргает, глядя на своего соседа.       – Погоди… Погоди, что за чёрт. Ты не делал этого раньше?       – …Да?       – Ты девственник?       Аль-Хайтам приподнимает бровь, глядя на него.       – По-твоему, в этом есть какая-то проблема?       Что ж, это что-то новое для Кавеха.       Аль-Хайтам всегда был достаточно популярен в Академии. Не так, как Кавех, но всё же. Пока у его младшего было мало друзей из-за эгоистичного и неприветливого характера, он, очевидно, не испытывал недостатка романтически заинтересованных. Особенно со стороны впечатлительных студентов, которых привлёк его интеллект, внешность, и эта аура «тихого, загадочного, уверенного парня». Что Кавех, конечно, находил забавным: «Просто подожди, пока они все узнают, какой ты засранец на самом деле».       К Кавеху, как к одному из его немногих друзей, или, точнее, единственному другу, порой обращались надеющиеся поклонники. Некоторые просили передать письма, другие пытались узнать о нём больше. Какую еду он любит? Какой цвет мне стоит носить, чтобы он меня заметил? Какие люди ему нравятся?       Честно говоря, они зря тратили своё время. Но Кавех никогда не отказывал в помощи, поэтому любезно обдумывал каждый вопрос, стараясь найти действительно полезный ответ. В конечном итоге, после таких долгих и упорных размышлений (ни в коем случае не мотивированных личным интересом), он пришёл к выводу, что аль-Хайтаму... Никто не нравился. Возможно, он был даже не способен на подобного рода чувства.       Если Кавех и испытал разочарование по этому поводу, то и не стал слишком зацикливаться.       В этом есть смысл, он только сейчас понял, что до этого у аль-Хайтама никого не было. Он никогда не проявлял видимого интереса к подобного рода вещам, больше предпочитая проводить время изучая новый язык. Или ругаясь со мной, думает Кавех, закатив глаза.       Так что, это не должно быть так удивительно. Просто для кого-то, у кого нет недостатка в заинтересованных воздыхателях, Кавех просто предполагал, что у аль-Хайтама по крайней мере один или два раза случались.       Видимо, нет.       При осознании этого внутри Кавеха вспыхивает что-то неописуемое.       Странным, почти смущающим образом, это заставляет чувствовать себя… Особенным. И слегка самодовольным. Просто… Факт того, что он будет самым первым у аль-Хайтама. Факт того, что из всех людей, которые когда-либо интересовались им, Кавех стал тем, кто завладел им, и в ответ он принадлежит аль-Хайтаму.       Кавех тут же решает. Он превзойдёт любого ещё до того, как у них появится шанс: он будет настолько хорош, что аль-Хайтам никогда не сможет подумать о том, чтобы сделать это с кем-то кроме него.       Поэтому он наклоняется, достаёт из комода флакон масла и открывает его, выдавливая содержимое на пальцы.       – Смотри, – требует Кавех и раздвигает ноги в стороны, зажимая ими талию соседа.       Он отодвигается, приподнимая зад чуть выше так, чтобы он смог подразнить аль-Хайтама, открывая полный обзор на его вход. Затем опускает руку ниже, раздвигает ягодицы, растягивая себя, давая соседу возможность посмотреть. Аль-Хайтам застыл, и Кавех наслаждается тем, как громко он сглатывает, словно внезапно в его горле пересохло от жажды.       Кажется, зрелище приковало его взгляд. Аль-Хайтам наблюдает с пристальным вниманием, глаза не двигаются с того места, где Кавех дразняще обводит розовое колечко одним пальцем. Он продолжает ещё мгновение перед тем, как закончить эту мучительную пытку для них обоих. Наконец проталкивая палец внутрь, вздыхая от облегчения, издавая тихий гортанный звук от удовольствия.       Из аль-Хайтама тем временем вырывается вдох: тихий, резкий – чего оказывается достаточно, чтобы Кавех почувствовал, будто его желудок переворачивается. Быть способным влиять на этого мужчину, кого-то всегда слишком стойкого, – само по себе не должно ощущаться каким-то достижением, но так оно и есть.       Секретарь наблюдает за Кавехом, разрабатывающим себя одним пальцем, затем двумя. Это выглядит так, словно он упивается глубоким очарованием, не сводя глаз с того, как мышцы пресса блондина сжимаются от крайнего удовольствия, тем, как его член вздрагивает от каждого проникновения внутрь, как капельки смазки скапливаются на конце. Пальцы аль-Хайтама подёргиваются от желания прикоснуться, и, кажется, он больше не может терпеть дольше, придвигаясь ближе и обхватывая член, легко двигая рукой.       – Ах, я… – Кавех дрожит от удовольствия. – Я не говорил, что разрешаю прикасаться.       – Ты также и не говорил, что запрещаешь.       Кавех собирался ответить, но чувствовать руку аль-Хайтам на члене, пока пальцы внутри, настолько приятно, что он закрывает рот и решает позволить побаловать себя этим ощущением, только сейчас.       Столкнувшись с такой покорностью, аль-Хайтам поступает так, как хочется ему. Он обводит большим пальцем головку, часть предэкулята размазывается по его пальцам, он растирает его, будто изучая консистенцию. «Хм».       Его взгляд возвращается на длину Кавеха, словно любопытство только усилилось, и затем, без предупреждения, он наклоняется ниже, чтобы попробовать на вкус.       – Чт… Эй! – Кавех взвизгивает, дёрнув ногами.       Ощущение влажного и горячего рта аль-Хайтама заставляет его мышцы расслабиться, а тело обмякнуть.       Давление усиливается, когда он берёт глубже и начинает сосать, что до одури приятно. Кавех откидывает голову назад, прижимаясь к подушкам, и стонет, чувствуя нарастающий и обжигающий жар. Это продолжается всего несколько мгновений, и он больше не может выдержать влажность и теплоту горла аль-Хайтама.       – Ост… Остановись, – Кавех вздыхает, предупреждающе ударив того по плечам, но, по каким-то причинам, аль-Хайтам удерживает его бёдра и начинает сосать усерднее. – Чёрт.       Блондин стонет, а его тело напрягается.       – Блять, я… – это напряжение тут же ослабевает, словно лопнувшая тетива лука, натянутая до предела.       Кавех выгибается, изливаясь прямо в этот мокрый, тёплый рот, и аль-Хайтам, мерзавец, не колеблясь ни на секунду, глотает. Блондин снова откидывается на подушки.       – Ты… Ты сумасшедший придурок, ты, блять, серьёзно проглотил это? Лучше бы ты просто выплюнул или…       – На вкус не так уж и плохо, – невинно отвечает аль-Хайтам, облизывая розовые губы, чтобы остатки белой жидкости попали в рот.       Кавех таращится на него.       – Ты перестал растягивать себя, – замечает аль-Хайтам, придвигаясь, не обращая внимание на то, что мозг Кавеха сейчас не в состоянии соображать от сильного возбуждения. – Ты достаточно подготовился?       – …Нет. Я остановился, потому что кое-кто решил прервать меня, – возмущается блондин. – Просто… Дай мне минуту. Я уже немного устал.       – Всё хорошо. Тогда я помогу тебе, – сказал аль-Хайтам.       Он, казалось, нуждается в прикосновении. Руки сразу двинулись, чтобы сжать ягодицы Кавеха, проверяя и восхищаясь тем, что они вмещаются в его ладони. Два пальца проскользнули между ними, проникая внутрь.       Ох. Совершенно иначе ощущается то, что аль-Хайтам делает это для него. Это не просто передача контроля процессом, но и разница в технике. Он двигается внутри быстро и планомерно, и этот неослабевающий темп не оставляет выбора напряжению внутри, кроме как усиливаться всё больше. Нет выбора, кроме как опьянеть сильнее. Кавех быстро заглушает стон, когда пальцы аль-Хайтама задевают чувствительную точку внутри.       Ах, он нашёл её.       – Не… Не трогай там, – бормочет блондин.       Потому что это приятно, хотя, нет, слишком приятно. И Кавех не хочет кончить так скоро, по крайней мере, пока аль-Хайтам как следует не вставит в него, чем блондин сможет одурманить его девственную голову.       – Почему нет? – он остановился. – Тебе больно?       – …Нет? – блондин пытается игнорировать это маленькое проявление беспокойства. – Просто там слишком чувствительно.       – Слишком чувствительно, – повторяет аль-Хайтам, и его взгляд заставляет Кавеха чувствовать себя сожалеющим о том, что он раскрыл эту информацию, словно она была его картой, которую стоило держать при себе. – Так что произойдёт, если я буду трогать там? Ты кончишь только от моих пальцев внутри?       – …Аль-Хайтам.       – Давай проверим эту гипотезу, – он достаёт пальцы, будто готовясь к следующему толчку, – в научных целях.       – Ты выпендрёжник и засранец, – шипит Кавех, пытаясь отодвинуться. – Ты даже не учёный! Всё, что ты делаешь, это изучаешь свои излюбленные гуманитарные науки и тридцать или хер знает сколько языков…       Грубый толчок тремя пальцами в простату вырывает унизительный стон из его горла, превращая следующие слова в непонятный поток речи.       – И какой же это был язык, Кавех? – аль-Хайтам невинно моргает. – Прости, я правда всё ещё такого не знаю.       Чёртов аль-Хайтам, он и правда большой мудак, и также слишком в этом хорош для девственника. Кажется, он схватывает на лету, как и в большинстве других вещей. Возможно, это из-за того, что он подмечает каждую деталь, с этим его до смешного пристальным вниманием, достаточно аналитичным, чтобы уловить все нюансы реакций Кавеха и понять, как следует делать, и как не стоит. Способен использовать свою наблюдательность для улучшения своего подхода и вообще не оставить на блондине живого места.       Если Кавех сейчас не остановит его, он действительно кончит слишком рано.       – Хорошо, хорошо! – он говорит задыхаясь. – Более, чем достаточно! Ты не хочешь вставить?       – …Ох, – аль-Хайтам останавливается, не спорит, и что-то мелькает в его взгляде, он смотрит… жадно.       Поэтому он отстраняется, чтобы вылить ещё масла на свой член, и дыхание Кавеха перехватывает, когда он чувствует, как он прижимается. Затем, после недолгого колебания, которое ощущается более долгим, чем есть на самом деле, аль-Хайтам наконец-то начинает двигаться. Толкаясь медленно, аккуратно, давая время привыкнуть.       Губы Кавеха приоткрываются в тихом вздохе, он чувствует, как растягивается вокруг аль-Хайтама, как тот оказывается всё глубже. Глаза секретаря изучают раскрасневшееся лицо и подрагивающие губы Кавеха, затем он выходит, останавливаясь там, где они соединяются, там, где маленькое колечко было аккуратно растянуто, там, где его член может утонуть в теле Кавеха…       – …Хм.       Блондин готов поклясться, что его член продолжает увеличиваться внутри. «Что за… – стонет Кавех, – чёрт, я…».       – Кавех, ты… – аль-Хайтам закрывает глаза, охваченный удовольствием. – …ты такой приятный и тёплый внутри.       Блондин краснеет ещё больше.       – Ты можешь не говорить такие… – такие обескураживающие. – Такие нелепо глупые вещи?       Аль-Хайтам лишь стонет, двигаясь глубже, пока Кавех не принимает его полностью, вплотную прижимаясь к тазу. И, боже, он так заполнен, что может почувствовать, как аль-Хайтам достаёт до его живота.       – Я… – такой низкий голос редко можно услышать: сломанный, даже потерянный – словно он поражён до такой степени, что с трудом может говорить. – …могу я двигаться? Кавех. Кавех. В тебе так хорошо. Я…       Он почти умоляет.       – Хорошо, хорошо, – хрипит блондин, отчаянно пытаясь заткнуть аль-Хайтама, краснея ещё сильнее от этих слов.       Всё тело покалывает, словно под его кожей мерцает звёздная пыль.       – П-просто начни уже.       И аль-Хайтам, прикусив губу, отодвигается назад, узкие стенки держат его, не желая отпускать. Сперва он задаёт медленный, но ритмичный темп, и в этом есть что-то необъяснимо чувственное. То, как он придерживает талию Кавеха руками, словно пытаясь быть как можно ближе, даже когда отстраняется, как он шепчет его имя, будто это единственный язык, который он помнит из всех известных тридцати семи, и, боже, как он смотрит на него, словно взгляд прикован каким-то притяжением, без возможности отвести взгляд.       У Кавеха слишком сильно пересохло в горле. Слова звучат прерывистой мольбой:       – Не… Не смотри на меня так.       Аль-Хайтам приостанавливается, но не отводит взгляд.       – Как?       Словно я значу больше, чем секс на одну ночь, хочет сказать Кавех. Ты заставляешь меня понять всё неправильно».       – …Просто не смотри, дурак.       Аль-Хайтам медленно моргает, словно Кавех – идиот.       – Но мне нравится смотреть на тебя, – отвечает он, а блондин давится.       – Ты…       – Тебе тоже нравится? – шепчет аль-Хайтам. – Как тебе, Кавех? Может скажешь, чего ты хочешь?       – Тогда давай… Давай сменим позу, – предлагает блондин.       Он хочет спрятать своё лицо в подушке, чтобы аль-Хайтам не смог его видеть, чтобы он не видел аль-Хайтама и его выражение лица, заставляющее сердце бешено биться, даже при всей его опытности.       – Подвинься, чтобы я перевернулся.       – Нет, – отвечает аль-Хайтам удивительно мягко, без привычной горячности в их обычных расприях, – мне больше нравится, когда я могу видеть твоё лицо.       Кавех вздрагивает, стон вырывается из него, не ускользнув от внимания любовника, он улыбается. Аль-Хайтам опускает взгляд и упоённо наблюдает, как Кавех растягивается, пытаясь привыкнуть к его длине, словно это зрелище является одним из величайших чудес мира.       – Знаешь, что… Ты выглядишь прелестно, когда принимаешь меня, – его голос мягок, и Кавех не может не прижаться к нему, жар в его собственном животе закипает от произнесённого шёпотом комплимента. – Прекрасно, Кавех. Вот так.       – Блять, – судорожно вздыхает блондин, потому что этого достаточно, и даже слишком.       Затем он кончает, тело подрагивает, семя попадает на обоих. Он задыхается, отходя от разрядки, голова кружится, и то, что он видит пресс аль-Хайтама испачканным белым, его семенем, заставляет ноги сильнее обмякнуть.       – Это было быстро, – аль-Хайтам выглядит самодовольным. – Должно быть, твой член действительно любит меня.       – Как скажешь, – Кавех не хочет встретиться с его взглядом.       Чёрт, это было слишком хорошо.       – Теперь вытащи его.       – Я ещё не закончил.       – Я знаю, но я сделал это! – вздыхает блондин. – Просто… Просто дай мне минуту, чтобы прийти в себя. И потом мы сможем…       – Или, – аль-Хайтам придвигается и входит немного глубже, почти угрожая снова задеть простату, – я мог бы просто продолжить трахать тебя прямо сейчас.       Кавех прищуривает глаза.       – Ты…       – Сможешь ли ты кончить в третий раз? – задумывается аль-Хайтам. – Давай проверим.       И он начинает двигаться. От первого толчка Кавех взвизгивает.       – П-подожди!       Его нервные окончания до сих пор слишком напряжены, слишком чувствительны. Когда аль-Хайтам продолжает, каждое движение ощущается как электрический разряд, пронзающий насквозь.       – Я т-только что кончил, я… Господи, отъебись уже! – вопит Кавех и бьёт его по плечам, а этот мудак продолжает вбиваться в него.       – Ты чересчур шумный.       – Это… Слишком. Хайтам, ты придурок, ты сволочь, ты… Мпх!       Аль-Хайтам заглушает протесты, пихая пальцы в его рот и, чёрт, это нечестно, это непременно не даёт возможности говорить, пока чрезмерная стимуляция не доводит его до того, что разум белеет, неконтролируемое удовольствие вызывает короткое замыкание. Словно в его глазах появляются звёзды. Ноги Кавеха дрожат вокруг аль-Хайтама, будто его прошибают волны тока, и он не может помочь себе. Он бормочет что-то бессвязное, неразборчивое и для собственных ушей, слёзы стекают по его лицу от переполняющего чувства.       Аль-Хайтам кладёт под него руку, приподнимая, и придвигает Кавеха ближе так, чтобы он сел на его колени, член всё ещё находится внутри. Каждое движение доходит до самого живота, как будто пытается растянуть его, чтобы тот запомнил его форму. Каким-то образом тело Кавеха готово запечатлеть в памяти всё об этом мужчине. Удовольствие вынуждает непроизвольно сжиматься и растягиваться вокруг аль-Хайтама. Это почти как инстинкт его тела – трахать глубже.       – Блять, Кавех.       Аль-Хайтам стонет прямо в его ухо, кажется, его тембр звучит во всём теле, ноги становятся ватными, что только тянет его ещё ниже, затягивает этот аппетитный член глубже. Кавех может только снова прижаться к телу аль-Хайтама и стонать охрипшим горлом. Сосед прильнул мягкими губами к его шее, повторяя очертания имени на горячей коже, и, господи, не проблема ли, быть в его объятиях вот так, словно аль-Хайтам хочет его, словно Кавех может уйти. Всё будет хорошо, потому что он держит его, и это всё, что Кавех когда-либо хотел…       Чёрт, думает он, чёрт, я…       – Аль-Хайтам, – выпаливает Кавех, следующие слова вырываются из-под контроля, – я люблю тебя.       Тишина. Осознание его беспечной ошибки приходит чуть позже, виной тому разбитый на части от удовольствия разум, но уже слишком поздно: глаза аль-Хайтама увеличиваются, слова не вернуть назад.       Это конец, думает Кавех, мир в его голове резко застывает, чёрт, всё кончено, я…       Затем он замечает, что аль-Хайтам дрожит, а руки крепче сжимают его тело.       – Скажи… Скажи это снова, – он зарывается в изгиб шеи блондина, вдыхая его аромат. – Архонты, Кавех, скажи это снова.       Голова кружится.       – Я… что, нет, я… – он пытается отодвинуться. – я…       – Кавех, – блондин никогда раньше не слышал голос аль-Хайтама таким отчаянным, точно не таким.       И Кавех слаб, слабый человек.       – Я… Я сказал, – его руки сжимаются сильнее, – я сказал, что чертовски… Л-люблю тебя.       Он таращится на соседа сквозь слёзы, тело трясётся.       – Ты наконец-таки, блять, понял? Я любил тебя годами, ты придурок…       Аль-Хайтам целует его.       В этот момент что-то словно ломается, как-то распадается на фрагменты от нежнейшего прикосновения губ, просьбы прошептать имя. Мир рушится вокруг них двоих, когда разрядка настигает обоих: сначала Кавеха, а затем аль-Хайтама.       В комнате становится тихо, слышно лишь их гармоничное и синхронное дыхание. Пока аль-Хайтам не тянет руку, чтобы убрать чёлку с глаз Кавеха, и целует влажными губами его щёку.       – Я тоже, – тихо говорит аль-Хайтам.       – …Ты придурок, – единственный ответ, который приходит Кавеху в голову.       Уголки губ аль-Хайтама вздёрнулись.

***

      Мгновения остаются позади них, следуя своему течению. И даже сейчас Кавеху сложно переварить всё произошедшее. Особенно из-за до сих пор затуманенного разума после того, как не так давно его разобрали по косточкам.       – Не могу в это поверить, – он говорит устало, голос охрип. – Пошёл… Пошёл ты.       Но в этих словах нет злости, и в том, как он смотрит на него. Аль-Хайтам, кажется, тоже это знает.       – Я не могу поверить, что ты никогда ничего не говорил. Я… Я думал, что ты ненавидишь меня.       – Я позволил тебе жить у меня, – напомнил аль-Хайтам. – Я оплачиваю большинство твоих расходов, привожу домой из бара, когда ты слишком пьянеешь, убираю, когда тебя тошнит прямо на меня. Я готовлю и напоминаю тебе поесть. Всегда иду за тобой, когда ты забываешь свои ключи.       – …Я думал, что ты просто стараешься быть вежливым.       – И мы оба знаем, как я ужасно вежлив по отношению к окружающим меня людям, – саркастичный придурок. – И ужасно добродушен, согласен?       – Ненавижу тебя, – отвечает Кавех.       – М-м, хорошо, – аль-Хайтам снова целует его, и блондин отвечает, потому что у него плохо получается подтверждать свои слова и поведение. – Ты влюблён в меня.       Шепчет он, что звучит как напоминание для Кавеха. Как знания, которые он собирается навсегда сохранить в архиве их памяти.       – Как долго?       – …Четыре года, – бормочет блондин. Четыре мучительных от тоски года по кому-то, кого он, вероятно, мог бы заполучить гораздо раньше. – Господи, я чувствую себя так глупо.       Аль-Хайтам кивает сам себе, спокойно переваривая эту информацию, чтобы сохранить её в своей детальной библиотеке знаний.       – Шесть.       – Что?       Аль-Хайтам улыбается, небольшое и драгоценное зрелище для Кавеха, на которое он не может не смотреть.       – Для меня это шесть лет, – поясняет он, и это всё, что нужно было сказать.       Кавех в ушах слышит, как бьётся его сердце, лицо наливается алым оттенком, сравнимым только с его глазами.       – …Это не грёбаное соревнование, придурок.