***
Всё начинается с того, что они садятся на кровать аль-Хайтама, хотя, честно говоря, разделение на то, чья же она, превращается во что-то размытое и неважное. Кавех оказывается здесь очень часто, особенно по ночам, когда напивается слишком сильно и, спотыкаясь, направляется прямо к ближайшей кровати. Возможно, аль-Хайтам сделал правильное решение при выборе комнаты рядом со входом. Кавех осторожно нависает над бёдрами соседа. Прохладный ночной воздух обдувает его обнажённую кожу, заставляя дрожать. – Я хочу, чтобы ты во всём был честен со мной, – он перебирает свои пальцы. – Дай мне знать, что тебе нравится или что не нравится. Скажи, если я зайду слишком далеко. Говори. – Взаимно. – глаза аль-Хайтама осматривают ключицу блондина. – Я не знаю, что нужно делать. Ты должен сам контролировать весь процесс. – Всегда находишь возможность, чтобы избежать необходимости руководить, да? – Кавех закатывает глаза, но в его улыбке заметно что-то ласковое и он ведёт рукой по низу аль-Хайтама, затем, кажется, придумывает решение. – Хорошо, давай сделаем так. Он опускается между ног соседа. Сперва целует внутреннюю часть бедра, прежде чем наконец-то губами обхватить член. Аль-Хайтам коротко выдыхает. Кавех сглатывает, берёт глубже и понимает, что чувствовать его во рту так странно приятно. Что ещё лучше, так это смотреть на соседа сквозь ресницы и видеть, как это равнодушное выражение лица спадает, а разноцветные глаза закрываются от удовольствия. Аль-Хайтам в этот момент для него везде. Поощряющее прикосновение пальцами к волосам, его вкус во рту. И, честно, Кавех никогда так не любил форму своего имени, как оно звучит на чужих губах. Стимуляция распаляет жар в аль-Хайтаме, заставляя его возбуждаться от ласк Кавеха. Блондин сначала давится, слёзы наворачиваются на глазах: Архонты, он давно не практиковался, слишком давно. Затем рука оказывается на его волосах, мягко отстраняя. На лбу аль-Хайтама появляется морщинка. – Тебе стоит быть аккуратнее. – Почему ты говоришь это? – Кавех снова прислоняет голову к бедру соседа, улыбнувшись ему снизу вверх. – Переживаешь обо мне? – Я бы не хотел столкнуться с юридическими последствиями из-за того, что кто-то задохнулся и умер, пока сосал мне. Из Кавеха вырывается смех. – Это забавно. Он снова целует его в то же место прежде, чем решает, что доволен своими усилиями, поэтому устраивается на ногах аль-Хайтама. – Так что это, а? – блондин проводит рукой по возбуждённости соседа, сохраняя свой голос нежным, чтобы спрятать любую надежду, которую можно было бы услышать в его словах. – Может ли это значить, что всё же я привлекателен для тебя? – Тебе не нужно быть членом Амурты, чтобы знать, что это работает не совсем так. – на лице аль-Хайтама мелькает веселье. – Но, если тебе нужно убедиться с помощью физического подтверждения… Он кладёт его руку на свою грудь. – …тогда я советую поискать его здесь. Здесь? Потребовалось несколько секунд, чтобы полностью осознать сказанное аль-Хайтамом. – …ох, – шепчет Кавех, когда слышит успокаивающее сердцебиение в своей руке. Он закрывает глаза, желая, чтобы его собственное билось в унисон и обнаруживает, что для внешне невозмутимого и мужественного человека, как аль-Хайтам, его сердце бьётся неожиданно часто. Как быстро и ровно… – …из-за меня, – бормочет удивлённый блондин. Из-за меня? Это может быть вопросом или откровением, что совершенно не имеет значение. – Из-за тебя, – соглашается аль-Хайтам, наклоняет голову, чтобы уткнуться в изгиб плеча Кавеха, и поворачивается, оставляя поцелуй. – Только для тебя. И это проблема аль-Хайтама, не так ли? Он говорит подобные вещи так просто, так прямо, словно это самая обычная вещь, которую можно признать, будто это лишь ещё одна истина существования, и всё же, это заставляет сердце блондина подпрыгивать. – Ты не можешь просто так взять и вывалить на меня подобные слова, – ворчит Кавех, на его щеках появляется румянец. – Ты вообще понимаешь, как это звучит? – Я констатировал факт, – отвечает сосед. – Здесь больше никого нет. Кавех знает это. И аль-Хайтам не его первый, но почему-то он знает, что этот парень будет последним. Это всё для него. Раньше у него были и другие. Не так много, как ходят слухи: всё же Кавех относится к подобному не так легкомысленно, как можно было бы подумать. Он, конечно, активно искал интимные связи, всегда преследовал определённый идеал романтики и того Единственного. Часто блондин начинал отношения с надеждой, ослеплённый перспективами и потенциалом, который он видел в новом партнёре. Но постепенно жестокая реальность сталкивалась с его представлением романтики, чего в итоге было достаточно, чтобы обрушить все его надежды. Там его ждало лишь разочарование. Долгое время он считал, что в конце концов останется один. Он устал, разочарованный чувством того, что тот тщательно созданный образ идеала ускользает из его рук. Кавех всегда будет отдаляться от него всё дальше и дальше, становясь недостигаемым, словно что-то вымышленное и фантастическое. Какой странный и неожиданный исход его поисков, кто бы мог подумать, что их завершением станет кто-то вроде аль-Хайтама. Кто-то кажущийся таким грубым, таким безучастным, таким неромантичным, так явно отличающимся от представляемого Кавехом идеала. Но происходящее сейчас реально. Они реальны. Аль-Хайтам реален в его руках, словно трёхмерный гобелен, сотканный из мышц и кожи, костей и плоти. И несмотря на высеченный холодным мрамором облик скульптуры, его тело тепло дышит, где бы блондин ни касался. Это вывод, который Кавех годами пытался достичь: аль-Хайтам не ответ на вопросы, которые блондин пытался узнать большую часть жизни. Но он, очевидно, причина озарения, что всё это время он задавал неправильные вопросы.***
Кавех находит немного масла в одной из тумбочек и возвращается к кровати. Аль-Хайтам всё ещё здесь, спокойно наблюдает за ним. – Ты терпелив, – говорит блондин. – Я привык тебя ждать, – отвечает сосед, и почему-то Кавех начинает чувствовать, что в этих словах есть что-то большее, чем текущий контекст. Он опускает пальцы в жидкость. Она ещё холодная, поэтому нужно дать время нагреться на своей коже, прежде чем поднести руку меж ног. Аль-Хайтам наклоняет голову, наблюдая с выражением небольшого замешательства. – Что ты пытаешься сделать? – Мне нужно подготовить себя, понимаешь? – взгляд Кавеха ненадолго опускается вниз на место между бёдер аль-Хайтама. Он ни в коем случае не позволит этому войти, сперва не подготовившись. – Как ещё я смогу принять его? Аль-Хайтам раздумывает над этим, а затем ухмыляется: – С мужеством. Второй рукой Кавех щёлкает его по лбу. – Самодовольный дурак. Аль-Хайтам успокаивающе водит по линии боков блондина. Изучает, когда Кавех вставляет в себя пальцы, растягивая, словно в этом процессе есть что-то требующее анализа. – Нравится то, что видишь? – Как раз наоборот, – прикосновения аль-Хайтама блуждают между его рёбер, – досадно, что это всё, что я могу видеть. – И что ты подразумеваешь под этим? – Кавех щурит глаза. – Умоляю, скажи, что конкретно тебя расстраивает? Взгляд аль-Хайтама скользит по нему. – Что это всё, что лежит на поверхности, – кончики его пальцев скользят по дрожащей коже. – В тебе есть намного больше того, что я не способен понять. Кавех закрывает глаза, румянец становится ярче и доходит до самых плечей. – Что ж, ты решил использовать своё образование Хараватата для… – он смеётся. – …сочинения поэзии, чтобы смущать меня? – Это не поэзия, – снисходительно говорит аль-Хайтам. – Такого предмета даже нет в программе обучения. Я лишь признал то, что считаю печальным фактом. Кавеху трудно воспринимать это иначе. Для всех людей, повстречавших его, свойственно слишком отвлекаться на великолепие его внешнего, а не смотреть глубже оболочки. Но аль-Хайтам был рядом достаточно долго для того, чтобы смотреть сквозь эту призму. Возможно, это из-за того, что, когда дело касается Кавеха, он всегда наблюдает. И блондин всегда был больше той существовавшей телесной оболочки, его тело – лишь конечный сосуд для его бесконечного разума. Каким преступлением было бы свести кого-то настолько выдающегося до простой физической формы. Аль-Хайтам никогда не хотел меньшего, чем всего его полностью. Он берёт бутылочку масла с тумбочки и опускает в неё пальцы. – Я помогу тебе, – говорит он. – Ах… Всё же решил взять какую-то инициативу? – Просто проверяю одну гипотезу, – мямлит аль-Хайтам. Он заменяет руку Кавеха своими собственными пальцами. Масло всё ещё холодное, но оно быстро теплеет от жара блондина. – …ох, – что-то в выражении лица аль-Хайтама изменилось: необычное удивление от того, что он так глубоко, то, как тепло держит движения его пальцев. Кавех стонет и всем телом прижимается к груди соседа. К этому, как и ко всем начинаниям, он подходит методично. Аль-Хайтам хмурит брови в попытках сконцентрироваться, работая пальцами внутри блондина, сперва точно повторяя движения, как делал это сам Кавех, исходя из наблюдений – точно воспроизводит темп, угол и силу. Затем он становится более экспериментальным, следует своей интуиции, когда лучше чувствует весь процесс. В это время он смотрит на лицо Кавеха, чтобы увидеть его реакцию на каждое движение, что использует как инструкцию для корректирования своих действий. Он упивается звуком приглушённого хныканья, который издаёт блондин, когда аль-Хайтам задевает определённую точку внутри, его цель – вызвать более громкую реакцию от каждого движения пальцев. Кавех выгибается в его руках, тело не может ничего, кроме как отвечать на его касания. – Думаю, я уже готов, – его напряжённый голос срывается, а сам он утыкается носом в место между шеей и плечами аль-Хайтама, опаляя кожу дыханием. – Я хочу больше тебя. – Хорошо, – он достаёт пальцы, – Тебе понравилось? – Ты Великий мудрец, – хихикает Кавех. – Разве не ты должен оценивать происходящее? – Я готов сделать исключение, чтобы выразить немного уважения к Господину. – Нелепо, – отвечает Кавех, тепло улыбаясь ему в плечо, – ты крайне нелепый человек. Он усаживается на колени аль-Хайтама. Так близко, но всё ещё недостаточно. Кавех хочет устранить дистанцию между ними, свести её к нулю, но он знает, что должен делать это не торопясь. Поэтому он опускается так, чтобы лишь головка члена вошла внутрь. Он останавливается, остаётся немного, его бёдра дрожат от усилий, которые нужно прилагать, чтобы оставаться на середине действия. Глаза скользят по аль-Хайтаму, чтобы уловить его реакцию. – Как… Как ты себя чувствуешь? Аль-Хайтам поглаживает изгиб его талии. – Словно умираю, – невозмутимо отвечает он. – каждая клетка моего тела разрушается, каждый орган сжимается и распадается. Возможно, нам стоит остановиться и обратиться к Тигнари за необходимой медицинской помощью. Кавех смеётся, мотает головой, не веря. – Саркастичный засранец. Аль-Хайтам бормочет, ведя большим пальцем по месту пульсации Кавеха на запястье: – Мне нравится, когда ты волнуешься обо мне. – А мне нравится, когда ты отвечаешь на мои вопросы, – ворчит блондин. – Мне надо знать, можем ли мы продолжить. Аль-Хайтам сжимает его бедро. – Можем. Поэтому Кавех опускается ниже, позволяя ему проникнуть глубже. Его ноги дрожат от напряжения, и он всё ещё ощущает на себе острый взгляд, изучающий каждую реакцию. Честно говоря, он не может не чувствовать себя немного смущённым. Кавех задаётся вопросом, как он выглядит перед аль-Хайтамом сейчас, что он видит. Несмотря на это, он понимает, что его утешает даже факт того, что они здесь. В том, что его сосед так рационально смотрит на свой мир, иногда даже на любовь, и каким-то образом он пришёл к тому, что хочет видеть в нём Кавеха. Он шипит, выдыхая, когда внутренней части бедра касается аль-Хайтам. Член полностью вошёл, сейчас, заполняя до самого глубокого места, какое только возможно. Кавех останавливается, дрожа от этого чувства, наслаждаясь интимностью их союза. – Всё… – слова вырываются из него. – Всё в порядке? – Я ценю твоё беспокойство, – отвечает аль-Хайтам довольным тоном, – но это твой голос говорит о том, что ты сейчас сломаешься. Кавех судорожно вдыхает. – И это полностью твоя вина, – он наслаждается этим ощущением, упивается приятным жаром от присутствия аль-Хайтама, он горяч вопреки его коже, в самом сердце его души. – Моя вина? – в его тоне появляется что-то дразнящее, он двигает бёдрами, прощупывая почву, чем вызывает тихий скулёж у Кавеха. – Как же так? Блондин стонет и утыкается лбом в плечо аль-Хайтама. Даже легчайшее касание ощущается слишком чувствительно. Он полностью сосредоточен на этом давлении внутри, растягивающем его. – Придурок. Не заставляй меня говорить это. – Если я правильно помню, ты был тем, кто некоторое время назад настаивал на важности разговоров, – рука аль-Хайтама блуждает по изгибу его бедра. – Тебе не стыдно отказываться от своих слов? – Не будь мудаком, – шепчет Кавех, на что сосед ухмыляется. Блондин приподнимает бёдра, чувствуя, как аль-Хайтам выходит. Затем он снова садится, чтобы член оказался ещё глубже, вызывая лёгкий вздох от удовлетворения. – Это… Хорошо, – выдыхает Кавех. – И… Что насчёт тебя? – Взаимно, – дыхание аль-Хайтама сбивается в конце этого слова, голос непривычно дрожит, – в тебе приятно, Кавех. – Твоим грязным словам стоило бы быть более развёрнутыми, – блондин проводит губами по линии его подбородка. – Но мне нравится твоя честность. – Приму к сведению. Они подбирают темп вместе. Каждое движение спокойное, последовательное, но ни разу не утомительное. Кавех скользит бёдрами вверх, позволяя силе тяжести выполнить остальную работу, и аль-Хайтам двигается ему навстречу, медленно и нежно. Всё это время он смотрит на него, словно является свидетелем чего-то большего, что происходит в тени лица блондина, будто почему-то ему это никогда не надоест. Что он видит, когда смотрит на Кавеха? – Так расскажи мне, – начинает Кавех, – всё это время был ли смысл стараться выглядеть для тебя хорошо? В ответ аль-Хайтам игриво кусает его ухо. – Ты пытался соблазнить меня? Как смело, Господин Кавех. – Ты вообще замечал это? – фыркает блондин, краснея. – Какая бесполезная растрата моего прекрасного лица. – Скажем так, я не зависим от некоторого рода влечений, – бормочет аль-Хайтам, – но я, конечно, не слепой. – …ох, – Кавех останавливается, превращая эти слова во что-то тёплое и обнадёживающее, – И тебе нравится то, что ты видишь? – Что мне нравится? Аль-Хайтаму даже не надо тратить время на раздумья, словно у него уже есть готовый список, ожидающий этого момента. – Черты твоего лица, когда на них попадает закат, – говорит он, – как твои глаза похожи на цвет вина, твои волосы могли бы стать ингредиентом алхимии, благодаря тому, как они поглощают дневной свет, превращая его в золото. Форма твоей руки, когда она держит перо, зажатое между пальцами. Этот изгиб между твоими плечами и шеей. Он осторожно проводит по нему, прикосновение покалывает, словно его пальцы испачканы в звёздной пыли. – Надеюсь, это ответ на твой вопрос. В тишине комнаты Кавех выдыхает, дрожа. – Ты… Ты нелеп. – Неужели? Блондин прячет лицо в ладонях, передавая часть этого обжигающего жара в самый центр своих рук. – Кто бы мог подумать, что ты можешь быть поэтичным, если постараешься. – Я не пытался. – сухо исправляет его аль-Хайтам и наклоняет голову. – Поэтичность для сентиментальных, каким я не хочу быть неверно охарактеризованным. Я просто говорю факты как есть. И, Архонты, Кавех не может справиться с этим мужчиной. Им овладевает необъяснимый порыв схватить аль-Хайтама за шиворот и задушить, или, возможно, притянуть для поцелуя, чтобы заткнуть. Он не может сказать о чём-то из этого. Но, в конце концов, это не имеет значения, потому что Кавех может только прятать своё пылающее лицо в одной руке, а другой пихнуть его в плечо. – Ты невыносим. Аль-Хайтам изучает розовый оттенок, украшающий его кожу, словно это то, что он хочет запечатлеть в своём сознании, словно это загадка, которую он не может разгадать, но всё же пытается запомнить. – Я думал тебе понравилось, что я был честен. Кавех издаёт тихий разочарованный звук. – Значит из всего ты замечаешь эти вещи, – его голос очень тихий. – Я могу продолжить, если ты этого хочешь, – говорит аль-Хайтам. – Если тебе нужно убедиться в привлекательности своих физических достоинств, хорошо. Но я думал, что тебе это и так известно. – Я… – Кавех ворчит что-то неразборчивое. – Возможно. Но иногда я хочу услышать это от тебя. – Я запомню, – отвечает ему аль-Хайтам. – С этого момента я постараюсь активно уделять внимание твоей внешности. Он убирает прядь волос с лица Кавеха и заправляет её за ухо. – Факт в том, что ты очевидно… – «красивый» почти говорит он, но вовремя останавливается. – …прелестный, но в тебе всегда было то, на что можно обратить больше внимания. Так что ты должен простить меня за то, что я отвлекаюсь не на то, что можно увидеть при каждой встрече. – Чёрт бы тебя побрал, – мягко говорит Кавех, – ты не можешь ни с того ни с сего говорить такие вещи. Аль-Хайтам понимает, что он не сможет смотреть на Кавеха так, как порой того он желает, как его хотели бы. Он может восхищаться им за эстетическую красоту, безусловно, но есть определённые вещи, которые его разуму просто не привлекательны. И возможно, это значит, что он не сможет удовлетворить заботящие Кавеха потребности, желающего некоторого рода самоутверждения. – Кавех, – он отводит взгляд в сторону, – ты сожалеешь, что в конце концов связался с кем-то вроде меня? Блондин останавливается на середине движения, его мягкая часть прижимается к бёдрам аль-Хайтама. – И почему ты спрашиваешь об этом? – У тебя были другие партнёры, я полагаю, которые должным образом могли по достоинству оценить аспект твоей привлекательности, что мне не доступно, – он останавливается. – Я не могу думать о тебе так. И не думаю, что когда-либо смогу. Он задаётся вопросом, что он может сделать, что он может пообещать взамен. – Я не знаю, как думать о тебе в таком ключе, – продолжает он, в груди внезапно что-то сжимается, словно оно уже знает важность того, что он собирается сказать, – но я знаю, каково любить тебя. Это слово. Слово, которое до этого момента никто из них не осмеливался сказать. Дыхание Кавеха шумно покидает его лёгкие. Два слога, такие странно мягкие в голосе аль-Хайтама, когда произносятся его губами. Он тонет в этом звуке и предшествующей ему тишине, удивляется, как они к этому пришли. Если это то, кем они стали. – Для меня этого достаточно, – аль-Хайтам говорит тихо, его пальцы находят место в руках блондина. – Достаточно ли этого для тебя? Достаточность – интересное понятие, когда дело касается происходящего между ними, и Кавеху страшно рассматривать меру своей потребности. Правда в том, что он всегда будет хотеть от этого мужчины большего. Существует своего рода ненасытная жажда, которая распаляется сильнее внутри него, она хочет поглотить каждую разрешённую крупицу. Она поглощает его сразу, словно порцию чего-то сладкого, но небольшого, позволяя оставаться постоянно голодным, постоянно увеличивающим территорию. Поэтому вместо этого Кавех отвечает поцелуем. Он наклоняется, теряясь в сильном желании, и ищет место за губами аль-Хайтама для невыраженного обещания. Аль-Хайтам хочет его. Это другой тип желания – любви - не тот, который Кавех когда-то представлял, но теперь блондин знает, что он почти завершён. (Что на самом деле значит быть желанным так, как хочет его аль-Хайтам?) Возможно, Кавех никогда не поймёт этого. Возможно, они никогда полностью не поймут друг друга. Они две части разных пазлов, в конце концов. Но впереди у них целая жизнь для разгадки, и не может быть никого другого, кого было бы интереснее узнавать так, как совершенную противоположность. Они отстраняются, чтобы вдохнуть. Пространство между их губами всё такое же тёплое. – Ты не ответил, – замечает аль-Хайтам, нахмурив брови. – М? – Кавех щипает его щёку. – Ты удивительно милый, когда дуешься. Аль-Хайтам хмурится сильнее. Без предупреждения он сбивает установленный темп особенно сильным толчком, вызывая стон из Кавеха. И, ох, сволочь, он выглядит ужасно самодовольно. – Я понял, моему Господину нравится грубость. В следующий момент аль-Хайтам меняет позиции. Прижимая Кавеха спиной к простыням, он нависает над ним, его рука сбоку от лица блондина. – Что же это? – Кавех застенчиво ухмыляется, глаза полузакрыты. – Неужели ты хоть раз решил взять в чём-то инициативу? – Взять инициативу? – размышляет аль-Хайтам. – Я собираюсь не оставить на тебе живого места. Он двигает бёдрами, вызывая стон из обоих. – Скажи, чего ты хочешь, Кавех. Я хочу… – от собственного удовольствия его дыхание перехватывает. – …я хочу, чтобы тебе было хорошо. – Понимаешь, дело не только во мне, – он тянет руки вверх, чтобы обхватить ими лицо соседа. – Мне нужно убедиться, получаешь ли ты тоже что-то от этого. – Уверяю тебя, – аль-Хайтам закрывает глаза, чувствуя, как Кавех сжимается вокруг него, – это определённо… что-то… Он прерывисто вдыхает. – …для меня тоже. Его голос напряжён, дрожа, словно требуются определённые усилия, чтобы он мог говорить. Кавех лежит, конечно, спокойно, но всё же это не капитуляция. Он принимает следующее движение аль-Хайтама, затем поднимает ноги, чтобы обхватить ими его талию, как будто подтверждает обещание сократить дистанцию между ними. Это слишком, но и почему-то недостаточно. Удовольствие Кавеха находит себя в кристаллах, плавящихся внутри него, излучаясь подобно всеобъемлющему теплу. Само присутствие аль-Хайтама как-то растворилось в его мире, не отличаемое от воздуха. Он внутри и над ним, он везде, и это имеет значение. Если Кавех не будет осторожен, он потеряется, как-то ускользнёт в следующий век. Его собственный голос вырывается от каждого движения, словно что-то отчаянное, что-то сломанное. Аль-Хайтам периодически отстраняется, а затем снова соединяет их тела, как что-то трепетное. – Кавех, – шепчет он, – Кавех. Тихое повторение его имени, сказанное, словно молитва, словно его губы окрашены во что-то сакральное. – Я близко, – говорит аль-Хайтам в место ниже плеча Кавеха, – скажи, что я должен сделать. Его голос напрягается от желания. – Скажи, куда ты хочешь меня. От ответа его дыхание перехватывает: – Внутрь, – его пальцы сжимают руки аль-Хайтама. – Тебе обязательно нужно спрашивать? – Возможно, нет, – эти слова мягко отдаются во впадине его ключицы. – Но я хотел слышать, как ты говоришь это. И Кавех может почувствовать его везде. Руки обвиваются вокруг его тела, его тёплая грудь вздымается и опускается, прерывистый выдох его собственного имени, горячий на шее. Затем вспышка жара разливается внутри, глубоко запечатлённая последним толчком в его нутро, и Кавех вздрагивает, тяжело дыша, он понимает, что это конец и для него. – Ох, боже, – его голос срывается на вскрик, почти плач, – господи, я так люблю тебя. Затем внутри него что-то ломается, начиная с того, что его голова врезается в гребень бури, и заканчивая тем, что он тонет в другой погоде. Разрядка проходит через него, словно рябь на поверхности океана, словно движение тектонического течения. Его голова пылает, звенит белизной в россыпи звёзд, затем он кружится, свободно и быстро падая, и почему-то аль-Хайтам уже здесь, в конце всего этого, словно ожидает, чтобы словить его. Падение Кавеха находит своё завершение в поцелуе. Это конец, такой простой. Сумеру – государство без времён года, но раньше Кавех бывал в других странах, поэтому краски смен погоды всё ещё горят в его памяти. И несмотря на это, в нём заложен естественный страх, из-за которого он боится следовать на край осени и быстротечности падающих листьев. Но это совершенно другое, не так ли? Почему-то в глубине сердца он знает, что это не их эпилог. Утром Кавех проснётся в безмятежной тишине, поющей о вечности, сообщающей о том, что аль-Хайтам никогда не уйдёт от него. О том, что он всё ещё здесь. Даже если то, что у них есть, ускользнёт, исчезнет сквозь пальцы, словно песок, времена года возвращаются по кругу. Всё это может уйти, но и вернуться. – И теперь ты сказал это, – аль-Хайтам нежно кусает его шею. – Неужели мне нужно будет делать так каждый раз, когда я захочу снова это услышать? – Неужели безупречная память нашего секретаря ухудшается? – ворчит Кавех. – Как будто тебе нужно напоминать о том, что ты уже и так знаешь. – Самые точные выводы подтверждаются после многократного повторения. И наконец они дали название тому, что происходит между ними. На карте жизни Кавеха, которой он следует, аль-Хайтам здесь не один, но он единственный, кто обведён. Каким-то образом блондин всегда знал, что всё обернётся именно так. Он давно посвятил свою жизнь тому пути, тянущемуся в одном направлении, его цели в конце, и почему-то аль-Хайтам всегда был здесь. Он сделал больше, чем просто ждал Кавеха: он объединил их дороги и пошёл вместе с ним. – Могу я понять это так, что ты хотел бы повторить? – спрашивает Кавех, затаив дыхание для уверенности. – Тебе… Тебе понравилось? – Это было с моим дорогим Господином Кавехом, – аль-Хайтам ведёт губами по линии его подбородка. – Поэтому, конечно, понравилось. Лицо блондина вспыхивает, он просто слаб к таким словам. – Тебе нужно перестать внезапно говорить подобное. – Ты спросил. Поэтому я ответил. – Тебе не нужно было говорить это вот так. – ворчит Кавех. – Простого «да, мне понравилось» было бы достаточно. – Извини. – Ты не прощён. – Хорошо, – аль-Хайтам улыбается так, что это похоже на какую-то тайну, – и что мне нужно сделать, чтобы ты простил меня? Кавех проводит большим пальцем по его щеке, придвигая их лица ближе. – Если ты ещё раз поцелуешь меня, то, возможно, я подумаю над этим. В его руках нет ничего, за исключением рук аль-Хайтама.