Чужое дыхание на шее, тёплые ладони, держащиеся за его плечи, будто он вытаскивает из воды
утопающего. Саша чувствует себя… спокойно.
Внутри приятная пустота: никаких чувств, никаких мыслей. Жаль, действие этого
лекарства не больше пяти минут. Но пока даже не хочется выйти и ударить головой об дверь кого-то нетерпеливого с той стороны.
Его дыхание быстро восстанавливается. Джокер опускает руки вниз, отпуская задранные ноги девушки. А она под конец раскрылась. В ушах, как битами, ещё отдаются приятным флешбэком её страстные громкие стоны.
…как там её звали… зовут?
— Меня Ульяна зовут, кстати.
— Пускай будет... Саша.
Сидит перед ним такая полураздетая, помятая, растрёпанная, взмокшая…
глупая. Она больше не вызывает тех ярких сжигающих чувств. Ему её не жаль. Разве ей не было приятно? Разве она не просила
ещё? Разве она сама не подставлялась под его ласки, не выгибалась навстречу резким толчкам?
Может, они даже могли бы с ней "подружиться"…
Комолов усмехается своим мыслям. Единственное, с чем он сможет подружиться теперь — это с её ладонью, хлестко ударяющей по его щеке. Ещё одна усмешка: Джокера это веселит.
Музыка меняется. Ульяна как-то фоном, рефлекторно это отмечает, настойчиво всматриваясь в Джокера.
— Но я не всегда такой.
— А какой ты тогда?
— Разве тебе не интересно проверить самой?
У него странный взгляд, кривоватый оскал уродует рисунок заострённых черт, застывших будто гипсовая маска, и в этом неровно падающем освещении цвет его глаз кажется... слишком светлым, пустым, будто выцветшим. Раньше Ульяна хотя бы улавливала в воздухе сгущавшие его примеси недовольства. А сейчас — совсем ничего. Пугающий ледяной вакуум.
Комолов встречается с Ульяной глазами, но больше не улыбается в ответ, превращаясь в того, кем и является. Делает вид, что не замечает намерений гостьи и отступает назад, но что-то больно впивается сзади в шею и дёргает обратно.
— Сука. — несдержанно ругается Джокер и опускает высекающий злые искры взгляд вниз.
Небольшой кулон на цепочке всё же переплелся от тесного трения тел с его цепью. Ульяна верно считывает не получившийся манёвр. После него грубое ругательство прилетает в лицо полновесной, пусть и неощутимой физически, пощёчиной.
— Да блять…
Не это она ожидала услышать...
Саша поднимает руки, с ноющими мышцами, чтобы слегка вялыми пальцами распутать узел. К счастью, не слишком сложный.
Тихонько дзынькает натянувшийся кулон, шуршит замятая одежда.
Пылеева не пытается помочь распутаться, только поддерживает на груди цепочку своего украшения, подозрительно съехавшую вниз. Похоже, опять выдернуло застежку: оно ей досталось ещё от бабушки.
Джокер отступает назад — больше его ничего не удерживает.
Перехватив пальцами подвеску-сердечко, Ульяна опускает её, зажатую в ладони, на стиральную машинку позади себя. Морщась от всего сразу — от покалывания в затёкших, будто ватных ногах, от тупого, неприятного потягивания между ними и давящего напряжения внизу живота — осторожно сводит бёдра, подравнивается, одной рукой поправляет ткань сарафана.
Джокер снимает использованный контрацептив, ступней надавив на педаль мусорного ведра под раковиной, и бросает вниз. Надевает брюки, застегивая ширинку и пуговицу.
Пылеева ещё наблюдает, не спрыгивая с жёсткой неудобной поверхности, за его манипуляциями. Размеренными, непринуждёнными, обыденными...
Как будто ничего не произошло.
Вид захлопывающейся за упавшим презервативом крышки рисует в её голове малоприятные ассоциации, обидные параллели, которые вряд ли пришли бы на ум в более трезвом состоянии. А в нынешнем их и подавно не разобрать.
Саша подходит ближе к раковине и с невозмутимым видом, как врач после осмотра пациента, споласкивает руки, не смотря на девушку. Его больше занимает собственное отражение. Замечает на плечах красные следы от ногтей — это только те, что видны с этого ракурса. Закрывает кран и, не найдя полотенца в поле зрения, просто трясет руками.
—
Обещал, что так больше не буду, Так бухать, сука, страшно не буду, Но зачем, я тогда обещал не давать обещаний… — громко орёт из колонок за стенкой.
Какой долбоеб это врубил? Кто вообще такую дичь слушает?
Хотя у Комолова сейчас тоже всего одно желание: до потери пульса набухаться, чтобы точно выкинуть это
имя из памяти.
Надрывающаяся за дверью песня сейчас звучит для Ульяны набором случайных звуков, наспех подхваченных сомнительным текстом. В отличие от той, что играла пару минут назад, далёкая от мелодичности. Бессмысленно кричащая и несвязная.
Беспорядочная.
Примерно такая, какой Ульяна себя ощущает.
Пылеева несколько раз набирает в лёгкие воздух, порываясь что-то сказать/спросить, но в конце концов молча сползает на пол. Пошатывается на ровном месте. Кулон тут же слетает со стиральной машинки, но такая
мелочь легко ускользает от рассеянного внимания. Избегая лишних резких движений, Ульяна наклоняется за своим бельём, попутно подхватывая футболку Джокера. Повернувшись к нему спиной (
ха! своевременно!) приводит себя
внешний вид в порядок. Расправляет складки на одежде и приглаживает волосы.
не помогает. не поможет. не старайся. всё равно видно.
Где видно, Ульяна не может объяснить даже самой себе. Дважды перепроверяет юбку, но никаких следов (
кроме тех, что остались на коже коркой подсыхающей липкой влаги) нет. Хотя она едва удерживается, чтобы не потеснить Джокера у раковины. А лучше — занять душ.
Забывает... Специально не надевает туфли, оставаясь босиком. Ульяна сомневается, что сможет на них удержаться. К горлу даже на твёрдой поверхности подкатывает тошнота. Она справляется раньше Джокера и просто... переминается с ноги на ногу. Ждёт от него...
...ты мне сразу понравилась...ты классная...доверься...
..нежный поцелуй, ленивые объятия и его тепло, укутавшее со спины...
...чего-то. Он, кажется, тоже. От неё.
Ей нужна подсказка? Или всё же сама допрет?
Джокер снова поворачивается к Ульяне и как-то тяжело вздыхает. Он бы тоже был рад пропустить эту самую неловкую часть.
Пропустил момент, когда гостья оделась. Но всё равно не похожа на ту,
какой сюда пришла. Она не уходит, просто стоит и пялится, будто он какой-то редкий экземпляр в выставочном зале.
Джокер не изверг: он бы спокойно поделился душем — не жалко, но Ульяна сама себе в нём отказывает. Сам предлагать не будет, потому что
похуй.
— Твоя футболка... — Ульяна указывает на очевидный факт и кивком — на расправленную на стиральной машинке ткань, лишь бы не тянуть дальше это невыносимое тревожное молчание.
Ванная вдруг начинает сильнее вращаться вокруг неё. Джокер адресует ей ответный кивок на замечание про футболку.
Чё она этим хотела сказать? Чего добивается? А впрочем
похуй (2).
Джокер щас заплачет. От её наивности или доброты. Или всего вместе. По глазам же видит, что она всё поняла. Просто не до конца осознала. Ну, не кричит, не кидается на него, не читает морали, не спрашивает, не просит и ладно.
Пылеева подступает на шаг и следом ещё на полшага. Но больше не тянет руки, комкая ткань сарафана. В таких ситуациях она ещё не оказывалась, понятия не имеет, как ей нужно... полагается? себя вести.
Вдруг... Он сейчас оттает?
...рассмеется тем светлым, лёгким смехом, прижмёт к груди, скажет, что она, глупая, зря так распереживалась...
Саша делает шаг навстречу, но не останавливается, обходит девушку и стягивает со стиральной машины свою футболку, тут же через голову её надевая.
У Ульяны такое чувство, будто она стала призраком. Стоит ни живая ни мертвая. Незаметная.
Невидимая. Хочется замахать руками и закричать, или по-детски вильнуть в бок, присесть, вытягивая шею и вылавливая взгляд Джокера. Но она вместо этого сдавленно прочищает горло, отступает в бок, чтобы
не мешать ему.
Чёрствый. Безразличный. Холодный.
— Джокер, я... То есть, мы... Вернёмся на вечеринку? — выбирает меньшее зло, озвучивая последний спасительный вариант.
Мы...
Джокер не станет её поправлять. Он собирается выпить столько, сколько уместится. Будет Ульяна при этом где-то рядом, пусть хоть у него на коленях снова сидит, ему
похуй (3).
— Давай. — равнодушно соглашается Комолов и пожимает плечами.
Уже не пытается взять её за руку или приобнять. Куда делся тот пыл, с которым он утаскивал её сюда? А если бы она сказала «
ну ладно, тогда я пошла?» Тоже вполне подошло бы под его пресное «
давай».
Что поменялось?
У Пылеевой, конечно, есть все ответы, но пока Джокер не бросил ей их в лицо, она ещё выбирает между двумя протянутыми воображаемой рукой пилюлями. Та, что в кислотно-синем оттенке самообмана выглядит соблазнительнее. На неё так легко купиться...
Сбивчиво кивнув, Ульяна, прежде чем сделать шаг, оборачивается к зеркалу, придирчиво ровняет лямки сарафана и вытягивает пальцами прилипшие к вискам пряди. Комолов бросает короткий взгляд на девушку и, повернув замок, открывает дверь. Раздается глухой звук, невнятный шум и сочное ругательство.
Саша улыбается. Только теперь не на милый флирт, не на нежные прикосновения, а на факт, что Цапля стояла под дверью и пыталась их подслушать.
Пылеева застает момент разоблачения через отражение, толком не разобрав, что конкретно стряслось. Делает два быстрых шага, и выглядывает из-за плеча Джокера с тенью беспокойства. За Лизу.
— Как тебе музыкальное сопровождение? — почти рычит Цапля ему в лицо, с вызовом приподнимая свое, будто бы это не она совсем не дерзко получила по лбу пять секунд назад.
От неё несет уже чем-то крепче пива.
— Она его перекричала. — усмехается Джокер.
На агрессию и предъявы реагирует ими же, но Лизу он не может тронуть. Поэтому ограничивается этим едким комментарием.
Ульяна искренне не понимает, на что намекает Цапля... Зато прекрасно —
что имеет в виду Джокер.
Нет, не послышалось.
Нетвёрдо пошатнувшись, Пылеева с оцепенелой обидой и непониманием утыкается взглядом ему в затылок, затем — растерянно — смещает его к Лизе... Как-то нездорóво, будто в приступе, одёргивающие юбку пониже, руки заново начинают дрожать.
Зачем он так?
Ульяна опускает голову и дышит короткими маленькими глотками через рот, но ей всё равно кажется, что она сейчас
умрёт. От стыда. Она бы не отказалась.
— Джо...кер...
Для неё это было
интимно. Персонально,
ему одному. Что-то чувственное, что-то
сокровенное. Но теперь Пылеева может думать лишь о том, как сидела перед ним с пошло раздвинутыми ногами, как в исступлении сама насаживалась на пальцы, как стонала, как... как...
как
шлюха.
— Я никогда раньше... Не делала... Этого.
— Я знаю.
— Ты гадина, ебанный выродок, паскудник...
Цапля начинает с более лестных оценок, переходя на совсем нецензурные. Зачем гостье его настоящее имя, когда
всё это подходит ему больше?
Лиза всё продолжает сыпать проклятиями, никак не помогая избавиться от нарастающего гула в голове. Ульяна лучше бы закрыла уши и присела, притворяясь, что она в домике, или вообще убралась отсюда подальше. Каждое слово Цапли всё глубже вбивает тупую иглу ей в висок.
он
всё знал. он тебя
развёл.
Чего ещё можно было ждать от Джокера?
— ...сукин сын!
Тут Лиза даже пьяная резко осекается.
— Повтори. — сквозь зубы произносит Джокер.
Его грудная клетка снова рвано дергается, только теперь возбуждение имеет негативный окрас.
— Я не это имела ввиду. — быстро пытается оправдаться Цепнова, испугавшись его гнева.
Больше так дурашливо не отпихивает, шутливо, как пару часов назад, не обзывает, вся напрягаясь.
— Ладно.
Саша остывает достаточно легко, потому что а) она своя, б) она девушка, в)
лекарство ещё действует в остатке.
Цапля опускает взгляд, подносит руку ко рту и покусывает ноготь на большом пальце, пока Джокер, обойдя её и ощутимо толкнув плечом, направляется обратно в комнату.
Ульяна не знает, что обрывает Лизину вспышку праведного гнева или почему Джокер даже с ней ведёт себя
иначе. Он уходит, и это всё, что её заботит.
Кидаться за ним? Спасать свою гордость? Останавливать или слать по короткому адресу? Всё расплывается перед глазами, тремор крадётся выше, к плечам, груди...
Комолов останавливается, отойдя только на шаг, и оборачивается.
— Ты идешь? — как будто ничего не произошло, обращается Джокер к Ульяне.
Возможно, желает ещё немного побыть в её обществе. Только он не расстроится, если она откажется.
Когда Джокер задерживается, своим вопросом вселяя отголосок
надежды, Пылеева с ней же встречает его взгляд. Облокотившаяся на косяк Лиза старательно притворяется, что не вмешивается, на деле украдкой выпучив на неё страшные глаза.
Если она пойдёт, разве не пожалеет?..
...разве может она
не пойти?
Он бы к ней не подсел, если бы...
Наклонившись за своими туфлями, Ульяна в потерянном, почти бессознательном состоянии подступает на полшага вперёд и запинается. Грудь туго сдавливает, не вдохнуть.
Она вроде как не против. Джокер даже готов порадовать её своей очередной улыбкой, даже коснуться бедер, ягодиц на зло Цапле. Чтобы показать, что он никого не заставлял и не принуждал.
Но девушка резко, ещё сильнее меняется в лице. И в этот раз ему
не похуй.
Ульяна стремительно бледнеет, хватается за рот. Шарит взглядом вокруг. Кидается в бок, к унитазу.
Саша делает два
растерянных шага вперед, почему-то его всё равно
за ней тянет. Лиза, спохватившись первой, стремительно захлопывает дверь перед его носом.
В неё с той стороны ударяется громкий четкий посыл:
— Так, всё, вали отсюда нахрен!
Он же всё сделал правильно: инстинктивно и частично наученный опытом знает, как нужно, она не первая, у кого он первый, она стонала
не от боли, он не хотел, такого никогда не было…
Первая реакция, беспокойство, надолго его не охватывает. Скорее всего, эта дура ничего не ела, не закусывала, выпила больше, чем полагалось — вот и результат. Джокер ещё несколько секунд топчется у двери под характерные звуки рвоты, но чем он может ей помочь? И должен ли? Оставит это Цапле. У неё всё равно получится лучше.
Не будь ей так плохо, Ульяна воздала бы хвалу небесам, за то, что знакомый щелчок замка раздаётся раньше, чем её выкручивает наизнанку. В желудке не было ни крошки ещё с завтрака, поэтому выходит кисло, болезненно, отвратительной жёлто-зелёной жижей, от которой не отплеваться и не откашляться. Тело бьёт ледяной озноб и сотрясают всё новые и новые спазмы. Пальцы влажно обхватывают гладкий фаянс. Ульяна чередует всхлип с каким-то ужасным звуком, который не знала, что люди вообще способны издавать. Всхлипывает снова.
— Ну ты чего... — Лизины ладони мягко опускается на плечи, собирают волосы в хвост, поглаживают по спине. — Всё в порядке...
В порядке... Ульяне самой от себя
мерзко. Тошнит. В каком она виде?
Господи, до чего же унизительно...
Дрожь сама собой перерастает в судорожную. Потянувшись выше, Лиза отматывает длинный кусок туалетной бумаги. Заботливо пытается помочь вытереть лицо от слез, соплей, рвоты...
Ульяна отворачивается, закрывается, прячется, прижимая предплечья ко лбу.
Не надо смотреть. Уйдите. Все.
Не обращая внимания на слабые протесты, Лиза прямо так, сжавшуюся в комочек, притягивает её к себе. Обхватывает руками крепко. Не отпускает. Пока Ульяна сама с рыданием не утыкается ей в грудь. И даже тогда продолжает держать, бормочет что-то бессмысленно-успокаивающее.
В дверь никто не ломится, и Ульяна не знает, сколько они сидят так, на полу. Пока у неё не заканчиваются слёзы, кажется.
— Да нахрен этого уй... урода. Все мужики одинаковые... Свиньи, — доносится до Пылеевой отрывок её утешающей речи. — Ну..? Успокоилась?
Медленно, неловко отстранившись, Ульяна выдавливает нечто согласное. Цапля, только убедившись, что всё так и есть, отодвигается. С наглой ухмылочкой утаскивает с полотенцесушителя первую понравившуюся ей чёрную
тряпку, смачивает её в раковине тёплой водой.
— На-ка, сопли утри. И посиди тут пока, лады? Я туда и обратно.
Ульяна бы и не смогла сказать «нет» или уйти. Пока вытирает лицо, шею, пересаживается с пола на крышку унитаза, Лиза уже возвращается со стаканчиком. Тщательно споласкивает его дважды, а затем протягивает Ульяне наполненным той же водой.
Из раковины.
— Эти дебилы опять минералку забыли, прости, — раздражённо закатив глаза, поясняет она. — Но ты всё равно выпей, полегчает.
У Пылеевой даже нет сил что-то возразить.
— Спасибо, — спустя пару глотков, с чуть вымученной улыбкой благодарит она. — Правда. За всё.
Протягивает руку, чтобы сжать Лизину ладонь, но Цапля вдруг суетливо подхватывается, прокашливается... будто смутившись?
Лиза?
— Так, ты... С кем приехала? — мгновенно развивает бурную деятельность она.
— Сама... С одногруппниками, — Ульяна, потупившись, обводит подушечкой пальца край стаканчика.
— Поня-я-ятно, — многозначительное цоканье языком, видимо, означает, что ответ ситуацию не облегчает. — Ладно, не кисни. Щас кого-нибудь напряжём.
***
Комолов занимает место на диванчике на кухне, выгнав оттуда незнакомых ему гостей. Отсюда хорошо виден коридор и дверь санузла. Пьет, как и собирался. В одиночестве, потому что большая часть гостей вхлам, кто-то горланит песни на улице, кто-то играет в бутылочку в общей комнате, кто-то уже уехал.
Достает из кармана телефон. Совсем не потому, что собирается писать длинное сообщение с извинениями и объяснениями. У него даже нет её номера или страницы соц.сетей.
Через какое-то время снова из-за двери выглядывает Цапля, смотря по сторонам.
Шрам почти не пьет. Только его нет ни в коридоре, ни в спальне, ни в общей комнате, ни на лестничной клетке. Лиза бормочет под нос проклятия, когда, возвращаясь в квартиру, сталкивается в коридоре уже с порядком подвыпившим Джокером.
— Где Шрам? — твердо спрашивает она.
— Повез кого-то. Чё… с ней? — не слушающимся языком спрашивает Комолов.
В ванну, где Саша знает, всё еще сидит Ульяна, он не заглядывал. А так он следующий на очереди обниматься с туалетом. Только это уже будет утром.
— А тебе не похуй? — Цапля хмурит брови, но всё же добавляет: — Алкогольное отравление поди. Ну и ещё стресс, из-за тебя, придурок.
Цепнова легко вспыхивает, но также легко и быстро остывает, поэтому все грубые ругательства заменяет уже более привычное и относительно мягкое.
— Нуж..жно проще ко всему относ..ситься. — усмехнувшись, отвечает Джокер.
— Мгм. — издает то ли согласное, то ли нет Лиза.
Не спорит. Бесполезно. Наверное, она даже разделяет его мнение, только Ульяна
не такая, как они. Но Цепнова всё равно не может понять, как КАК она на
него повелась. Они же, как принцесса, любимая и единственная дочь короля и… тролль.
— У по..дъезда… такси ждет. — Джокер протягивает деньги с запасом, из-за того, что уже намотало приличный счетчик, — На, посади её.
— Без тебя знаю. — вместо «спасибо, очень выручил» фыркает Цапля и забирает всю сумму.
***
— Простите за опоздание, — ещё по школьной привычке бубнит себе под нос Ульяна.
Но лектор, уже во всю загрязняющий маркерную доску чем-то из криптографии, только небрежным взмахом руки отправляет её и ещё парочку опоздавших занимать места в аудитории. Пылеева бегло оглядывает уходящие вверх рядки парт. Макс взмахом руки привлекает внимание с предпоследнего.
Давай, Уль, финальный рывок...
Под дружески удивлённо-насмешливое «о-хо-хо» от Макса, Ульяна больше заваливается на парту, чем занимает своё место. Не глядя, скидывает под сидение рюкзак и прижимается щекой к гладкой древесине. Не слишком заботится о чистоте горизонтальной поверхности. Зато
прохладненько.
— Ничего не говори, — очень любезно простит друга, ненадолго приподнимаясь, чтобы отпить ещё из своего термоса.
На сегодня — её священный грааль, поддерживающий жизнь в напрочь отказавшемся функционировать теле. Холодная вода и немного лимонного сока. Лиза, правда, с утра успела (
чёрт, она вообще не помнит, как и когда дала ей свой номер... и давала ли?) поделиться другим рецептом борьбы с похмельем. Но Ульяна теперь даже на конфеты с ликёром не сможет спокойно смотреть, кажется...
И на апельсины.
— Похоже, кто-то очень качественно отметил первый день студенчества... — Пылеева буквально слышит в голосе Макса хитрую, подначивающую улыбочку.
Не поворачивая головы, раздражённо... хотя больше устало косит на него глаза. Считает личной победой, что ей всё же удалось оторвать чугунную голову от подушки, принять душ и в забитом общественном транспорте притащиться на свою самую первую пару в жизни, опоздав всего на тридцать минут.
Отличное начало! Повезло, что её ни на кого не вырвало по пути.
Когда уже там подействуют чёртовы таблетки?
— Кстати, а ты куда вчера пропал? — спохватившись, интересуется Ульяна. — Я тебе звонила раз сто.
— Да у меня... Телефон сдох.
Пылеева с подозрением прищуривается, замечая, как Макс отводит глаза, мнётся. Его смартфона на парте нет. Возле тетрадок лежит какая-то незнакомая убитая раскладушка.
Он её в переходе метро купил что ли?
— В смысле разбился, — проследив за её взглядом, торопливо исправляется Максим и, по выражению лица, догадавшись, что это ровным счётом ничего не объясняет, продолжает с тяжелым вздохом: — Шёл, залип в экран, а там... Дорогу ремонтировали... И я... Упал, короче.
Ульяна меняет подозрения на лёгкую тревогу, запоздало обращая внимание на синеватые круги у Макса под глазами и украшающий переносицу лейкопластырь. Подпухшую губу. Помятый, почти как у нее самой, вид.
— Прости, я не думал, что ты действительно туда пойдёшь, — виновато приподняв брови, тянет Корнеев. — Я звонил потом вечером, но ты, видимо, уже не слышала. Всё... хорошо?
Дайте-ка подумать...
В памяти видеоповтором всплывают события вчерашнего вечера. От дурацкого пролитого на платье коктейля до момента, когда Лиза проводила её под самые двери квартиры. Говорят, после жёсткой попойки бывают провалы в памяти... Но у Ульяны полно воспоминаний с той тусовки. Чуть яснее, чуть туманнее. Кое-что...
отчётливее, чем хотелось бы.
...размеренное, идеально выверенное движение...за веками вспыхивают искры...
— Только не кончи раньше меня...
— Да! — резче ожидаемого выпаливает Ульяна и, смутившись, добавляет уже тише: — Порядок. Классно потусовались. Жаль, тебя не было...
— Надеюсь, я ничего не пропустил. Ты же не танцевала без меня на столе?
Это шутка. Просто шутка. Ульяна нервно смеется. Ещё один смешок долетает откуда-то сзади. Пылеева рефлекторно оборачивается. Перехватывает взгляд сидящего по диагонали от них белобрысого парня. Но может, он смотрит и не конкретно на неё. Потому что в следующую секунду уже рассеянно уводит взгляд на соседний ряд, ниже, на доску. Да и выглядит незнакомо... Хотя они тут все ещё друг друга плохо запомнили.
— Молодые люди, потише.
Прочистив горло, Ульяна снова жадно делает несколько глотков. Пробует прислушаться к лекции. Макс обрывает расспросы, задумавшись о чём-то своём. Молчит аж до тех пор, пока крохотный экранчик на его
новом телефоне не зажигается. Разглядев номер, Корнеев как-то странно дёргает бровью, напрягается.
— Выпустишь меня?
Ульяна без вопросов поднимается, сдержав мученический стон. Ждёт, пока друг выйдет, прежде чем усесться и попытаться всё-таки разобраться в надписях на доске.
Только выходит плохо. Взгляд всё смещается к двери, за которой скрылся Макс.
Может, она зря не задала ему его же вопрос?
