Худший друг

У главного корпуса людно и задымлено. Большой перерыв, половина второго. Ульяна, забрав куртку из гардероба, уходит с последней пары по английскому, рассчитывая заглянуть по дороге за американо. Берёт только на себя, рассудив, что они с Джокером пока не в таких отношениях. Пока? Приходится отойти дальше по улице, сбегая от шумного студенческого квартала. Найдя незанятую лавочку в ближайшем скверике, Пылеева делает несколько глотков (для храбрости), пропускает гуляющую парочку, неторопливо шествующую мимо, и прибавляет экрану смартфона яркости. Вчера так долго пялилась на ничем не примечательные одиннадцать цифр. Или на эту подпись… — Это нечестно. Я же тебе просто сказала своё. — М-м. Попробуй ещё. не-Саша. Её маленькая (не)свершившаяся (не)романтичная история. Большой и (не)страшный секрет. Шутка, понятная лишь им двоим… Подушечкой пальца Ульяна касается белых букв. …трепетно…мягко… Неторопливо обводит «С», но потом решительно жмёт кнопку вызова. Пока дожидается гудков, не может перестать беспокойно подёргивать ногами. — Алло?.. Джокер? — Пылеева торопливо прочищает горло, чтобы ещё можно было списать сиплость голоса на помехи в начале звонка. — Это Ульяна. По поводу того, о чём мы договорились вчера… Максимыч уже в курсе, он как раз искал на замену уволившейся девушки новую официантку. Джокер сухо объясняет Ульяне к кому нужно обратиться по поводу работы, чувствуя себя гребанной нянькой. — Оставшуюся сумму не забудь. — напоминает Комолов перед тем, как сбросить вызов. И уже после скидывает геолокацию места, где сам часто и в данный момент проводит время. Розоватый отблеск на коже, на кончиках волос и по всей поверхности довольно простенькой мебели: большого потертого стола; двух диванчиков по бокам и одного кресла в торце; большая плазма, напольная вешалка, колонка; несколько штук картин неизвестного происхождения. Ироничное «выход» у дальней стены, просторная арка с видом на барную стойку. Отсюда удобно подзывать официанток в клетчатых рубашках и джинсовых шортах. Здесь не заказывают мидии или омаров, а из напитков самый популярный — пиво в больших кружках. Такой особе голубых кровей, как Ульяна, больше бы подошел Шлотбург, но там её терпеть не станут, если она из-за неуклюжести и неопытности будет двигаться, как улитка, начнет бить тарелки, путать блюда важных гостей. Перед тем, как приступить к обеду, Комолов, ещё прикинув, стоит или нет, всё же скидывает номер, с которого был звонок, на другой номер. И ждёт. Шрам со скучающим видом переключает штук двадцать каналов. По Матч ТВ, как всегда в это время, повторяют вчерашний футбольный матч, который они посмотрели тоже вчера. Идёт уже на третий круг. Джокер раздражается от без конца сменяющихся голосов и звуков с экрана, а ещё мерцающей, будто в приступе, картинки. — Угомонись уже! Голова болит. — не выдерживает Комолов, отбирая у Виталия пульт. Сегодня за столом только они вдвоем. Вместо того, чтобы положить пульт рядом или на другую сторону стола, Саша в порыве недовольства выкидывает пульт куда-то за свое кресло, не беспокоясь о сохранности. Шрамов вздыхает, бросает взгляд на экран, по которому теперь придется смотреть какой-то детектив по НТВ с середины сезона, и принимается есть уже остывший бургер.

***

Упоённо рассказывая родителям о своих планах в первый месяц активно знакомиться с городом поближе, уже в качестве его новой жительницы, Ульяна имела в виду… немного не это. Незабываемые впечатления, оставшиеся от посещения квартиры Джокера, должны были подготовить Пылееву к тому, с чем она может столкнуться в выбранном им заведении, но оно чудесным образом производит ещё более неизгладимый эффект. Если там была дыра, то вот это — дырень. Мало того, что пришлось добираться сюда сорок минут от центра и пятнадцать — от ближайшей автобусной остановки. По разбитой кое-где дороге и перепрыгнув лужу размером с Ладожское озеро на подходе к нужному повороту. Так ещё и вокруг — одни жилые дома и бизнес-центры. Ещё много лип, жёлудей, берёз, прикрывающих от шумной проезжей части. Симпатично… …но ночью, наверное, жутковато. Ульяна сверяет вывеску над входом, подсвеченную неоновой диодной лентой, с названием, которое высветила ей геометка. КОТЁЛ. Значит, ей куда-то в эту обшитую вагонкой будку, рядом с добавляющим особого колорита магазинчиком «Продукты 24». Едва приблизившись к дверям, Ульяна прямо с порога начинает знакомство с местным контингентом. Выпускает двух пошатывающихся, сомнительного вида, мужичков в замызганных кожаных куртках и кепках-уточках. В благодарность за придержанную дверь они награждают её заигрывающими взглядами разной степени охмеления, заставляя Пылееву побыстрее юркнуть внутрь. В царство голубых стен, белых скатертей, обитой гладким кожзамом мебели и ещё большего количества жёлтого дерева в интерьере. Почему мужчинам под пятьдесят оно так нравится? Хорошо, что её папа — исключение. Он бы назвал Котёл… вульгарным. Ущербным. Злачным. Приличные девушки…люди в таких заведениях не засиживаются. Это вам не рестораны со звездой Мишлен. Но тут, на удивление, приятно пахнет приправами для мяса и коптильным дымком. Сухо, тепло… На этом безусловные плюсы неожиданно заканчиваются, и Ульяна со всё нарастающей тревогой думает о том, как ей работать здесь месяц-другой. Провожает взглядом девушку в том, что, видимо, считается здесь униформой, особое внимание уделив блюдам на её подносе. Жареный картофель, шашлык, луковые колечки, запечёная колбаса. На столах из алкоголя, в основном, пиво и водка. В общем всё то, что она никогда в своей жизни не пробовала, да и не хотела. Жирное и вредное. Не считая свежих овощей в украшениях и нарезках. От вида высушенной кальмаровой соломки Ульяну даже чуть-чуть мутит. — Здравствуйте, — остановившись у барной стойки, вежливо обращается Ульяна к стоящему за ней мужчине в клетчатой рубашке. — Я по поводу работы официанткой. Мне сказали найти Максимова Антона… — Ивановича. Меня предупредили о вас, — мужчина, хозяин заведения, сперва оглядывает её с ног до головы, а потом указывает небрежно подхваченной изо рта зубочисткой на высокий стул. — Вы присаживайтесь… От предложения Ульяна, приветливо улыбнувшись, не отказывается. Хотя очень скоро всё равно приходится встать. Её нов… первый в жизни работодатель долго в документы не вчитывается, проверив только медицинскую справку и паспорт. Слегка мешкается, дойдя до даты рождения, и время от времени косится куда-то ей за плечо. Пылеева даже из любопытства не поворачивает туда голову… потому что за пять шагов до барной стойки разглядела и узнала сидящий во главе стола силуэт. Не будь она собой, если бы не подготовилась к этому делу так же серьёзно, как к любому другому экзамену. Поэтому краткой личной беседой Антон Владимирович оказывается (на её взгляд) более чем удовлетворён. Знания столового этикета всегда при ней. Коммуникабельность и приветливость тоже. Максимов только на проверку предлагает ей взять в руки поднос с шашлыками. Наверное, самое тяжёлое, что у них есть. Свои пятьдесят пять килограмм веса она на семиметровую высоту как-то подтягивает, цепляясь за полотна. Удержать тарелку — ничуть не трудней. Разве что… непривычней. Поначалу ладонь не очень уверенно нащупывает баланс, скользкость. Но подошедшая из интереса девушка-официантка убеждает, что это придёт со временем. Её же Максимов отправляет найти чистый комплект униформы (если так можно назвать единственную красно-синюю рубашку в клеточку; джинсы или шорты ей предлагают подобрать самой), сразу после того, как сдержанно приветствует Ульяну, уже как новенького сотрудника коллектива. Саша заметил Ульяну в арке у барной стойки ещё пять минут назад, но не собирался и не собирается идти, встречать, здороваться. Сама подойдет. Пока только наблюдает за тем, как Максимыч устраивает ей короткое и вообще-то необязательное бесполезное собеседование. А ещё мужчина не забывает задерживать удивленный взгляд, не понимая, что Джокеру или ей от Джокера нужно. Пылеева договаривается выйти с завтрашнего дня. Прийти пораньше, чтобы её ввели более подробно в курс дела. Отдаёт предусмотрительно распечатанное своё расписание, попросив по возможности поставить смены вне загруженных учёбой часов. Вместе со своей новой коллегой осматривает зал, коридор, где притаились санузлы — гостевые и для персонала. Дверь на кухню, ещё раз стойку, и в завершение… — Эта ниша всегда забронирована для Джокера и его ребят, — почему-то шёпотом поясняет девушка. — Козырный столик. Можно получить щедрые чаевые… Ну, когда Джокер в хорошем настроении. Или когда пьян. Даже отдыхая, сидит, как на троне. В обособленной нише. — Спасибо, дальше я сама, — Ульяна ненадолго поворачивает голову к девушке и та, кивнув, скрывается в служебных помещениях. Пылеева проходит вперёд. Невзначай касается задней стенки рюкзака, в котором сегодня — и белый конверт, и три крупных купюры. — Привет, — первой, чуть неуверенно здоровается Ульяна. Проходит через арку, когда они почти заканчивает с обедом. Это розовато-фиолетовое кислотное освещение придаёт Джокеру какой-то особый отвязный, хулиганский вид. Кладёт на его лицо мягкие полукруглые тени, будто подсвечивая светлые радужки изнутри. Оттеняя линию скул, путаясь в по-бунтарски взъерошенных волосах. Он выглядит… вписывающимся в атмосферу. Ульяна бы полюбовалась, но он не оставляет ни шанса. Саша принципиально избегает правил этикета, не здоровается. Без стеснения облизывает пальцы, чувствуя на них вкус сыра и соуса, продлевая удовольствие от съеденного бургера, и только потом комкает салфетку, бросает в пустую тарелку. Спасибо, что хоть об салфетку, а не об штаны! Пожалуй, лучшее лекарство для неё от таких же розовых, как здешние лампы, грёз. Комолов запивает большую порцию крепким кофе, пока Шрам приветствует новую официантку почти дружелюбной улыбкой. Саша настроен не так дружелюбно, хотя его раздражение направлено не на Ульяну. Пришла. Сюда. Одна. Расплачиваться за чужие долги. Может, кафе это только прикрытие. — У твоего друга яйца ещё не отвалились? Или он сразу без них был? — едко усмехнувшись, спрашивает Комолов. А нет… Вот лучшее. — Это отвратительно, — скривившись, комментирует Ульяна. Не то весь ансамбль с облизыванием грязных (надеюсь, он хотя бы мыл руки перед тем, как сесть за стол) пальцев, не то грубое определение, не то закладывающийся в остроту смысл. На предсказуемый комментарий Саша издает смешок. — Привыкай. Тебе здесь работать. И видеться с ним каждый день. Хотя здесь бывают клиенты более хамоватые и бесцеремонные, но Максимыч не допустит наглого грубого поведения с официантками. Ульяне несказанно везет, начиная с того вечера вечеринки, хотя ей может так и не кажется, но всё могло быть (и бывает у других наивных дур) намного-намного хуже. Какой-то другой комментарий от Джокера Ульяна даже и не рассчитывала услышать. Поэтому ограничивается тем, что, поджав губы, уводит взгляд ненадолго в бок. Делает глубокий вдох и выдох, словно набираясь терпения, прежде чем продолжить разговор. Кое в чём он всё же прав. Придётся привыкнуть. Вздохнув, Пылеева переступает с ноги на ногу, бросает короткий взгляд на Шрама. Поверить не может, что вначале он показался ей более пугающим. Сейчас его присутствие почти… обнадеживающее. Но это может быть и потому, что ей не приходится общаться с Джокером один на один. Саша отводит взгляд, лениво делая ещё один глоток кофе. Телефон рядом молчит, хотя он и не предполагает узнать что-то неожиданно важное. — Он отлёживается после вчерашнего. И… я ему не сказала про сделку. Он не знает, — поясняет Ульяна, сцепив большие пальцы перед собой. Иначе Макс ни за что не отпустил бы её сюда. А она уже неплохо понимает, почему ей стоило бы к нему прислушаться. Пылеева, смутившись, опускает глаза в пол. Цепляет лямку рюкзака и в этом жесте находит способ уйти от скользкой темы. — Моего мнения это не меняет. — презрительно отзывается Комолов. Отлеживается? Они его даже ногами не били. Не знает? Ну, этого Джокер проверить не может, поэтому предпочитает думать, что Ульяна врет, выгораживает Корнеева. — Вот. Тут остальное, как договаривались, — нагнувшись над столом, Пылеева пускает по его гладкой поверхности бумажный конверт. Ладонью Комолов останавливает конверт и подцепляет его большим пальцем. Заглядывает внутрь, быстро, без каких-то эмоций пересчитывая скромную сумму. Как бы сказал Ворон: «Немного, но хоть что-то». Сегодня Ульяна уже не переживает за сумму в конверте: трижды перепроверяла, расчёт точнее, чем в банке. Мимолётно осматривает стол, будто прикидывая, как стала бы его убирать. Две вилки, тарелки одну на одну, салфетки накидать сверху. Возле Джокера на столе парочка случайно упавших кунжутных семечек, а Шрам, засмотревшись в экран, капает своим кофе на стол. Маму, наверное, хватит удар, если она узнает… Дорогие учителя, частные секции, кружки… Лариса Анатольевна не жалела никаких средств. Постоянно твердила про важность образования. Заставляла в свободное время читать книжки на разных языках. Регулярно проверяла успеваемость, никогда не оставляя процесс обучения на самотёк. Показывала, как добиться всего самой, не полагаясь на деньги Джонатана. Но вряд ли делала это с расчётом на то, что её единственная дочь начнёт строить карьеру с самых низов в сфере обслуживания. Скорее, всячески надеялась этого избежать. — Завтра… приступлю к работе. Вроде всё. Ульяна отчитывается с выражением, лучше слов говорящем о её готовности уйти в любую секунду. Она даже за столик не присаживается, даже не спрашивает разрешения присесть. Топчется с краешку, у сидений, дожидаясь ответа. Саша и так понял, что с работой всё удачно и её взяли. — С тобой приятно иметь дело. — с лёгкой улыбкой произносит Комолов, поднимая взгляд на девушку и откладывая конверт на край стола. Ульяна смаргивает навеянную задумчивость, переводит взгляд на Джокера, размышляя теперь, нужно ли ей как-то отреагировать на его своеобразную похвалу или ей уже можно идти? — Ну? Если всё, чё замерла то? Видимо, нужно. Не думает же она, что они пригласят её за стол? Получив чуть меньше половины суммы, Комолов вообще теряет к ней всякий интерес. До определенного момента. Обобщённо кивнув вместо прощания, Пылеева забрасывает рюкзак обратно за спину и направляется к выходу из ниши. До завтрашнего дня — ещё безо всяких грязных тарелок и подносов. Под отдаляющиеся от стола шаги звякает уведомление на его смартфоне. Джокер поднимает гаджет, сразу открывает новое сообщение. Информации мало: всего три строчки на средних размеров экране. Ему хватает пяти секунд, чтобы изучить. Задерживает взгляд на Шраме, поднося экран к его лицу, но тот лишь недоумевающе пожимает плечами. Не понимает, что так взбудоражило друга… Ульяне навстречу, к арке, как раз направляется девушка-официантка. Пылеева всё же уделяет секунду прочитать написанное на её бейджике «Вероника», подозревая, что они будут частенько пересекаться. — Вот, вроде должно быть по размеру, — девушка протягивает ей рубашку в прозрачном полиэтиленовом пакете. — Но если будет великовато, скажи. Добавляет с таким видом, будто сама лично будет подшивать, если что. Ульяна, улыбнувшись, собирается скромно поблагодарить за помощь, но её обрывает голос из-за спины. — Стой. — Джокер обращается снова к девушке, даже привстав со своего места. Что-то такое царапает ухоженными накрашенными ногтями черепную коробку Комолова, но постоянно ускользает, пока он выходит из-за стола, проходит мимо диванчика, удерживая одной рукой смартфон, с уже погасшим экраном. Нагоняет Ульяну уже с другой стороны арки. Вероника понимающе отходит. Хмуро сдвинув брови, Саша спрашивает наобум: — Твоя фамилия Пылеева? — Ну… да, — неловко подтянув шлейку рюкзака, сознаётся Ульяна. — Пылеева. А что? Обычно такую реакцию вызывает фамилия её отца, но, к счастью, о ней узнают нечасто. Ульяна Картер совсем не звучит. — Зато Джулианна Картер отлично звучит, — всегда невозмутимо парировал этот выпад Джонатан. Хоть и нехотя соглашался с тем, что в стране, где он за пару лет работы, среди своих прослыл больше Ваней, чем Джоном, Ульяне будет полегче с девичьей фамилией её матери. Не самой распространенной, но и не какой-то особенной, чтобы вызвать у кого-то вопросы. Эта фамилия, это имя имеют какое-то значение, историю. Только Комолов никак не может собрать пазл из воспоминаний, разбавленных жёстким запоем, рассредоточенных из-за неважности, целиком. Пылеева Лариса Анатольевна. Если и слышал, то в каких-то обрывках разговоров или подсмотрел в документах. Пылеева-Пылеева… — Лариса Анатольевна, машина уже ждёт вас. — всегда вежливый и спокойный голос Стаса. — Лара! — жесткий и нетерпящий возражений тон Ворона. Вот оно, нащупал! ...Тогда Котла ещё не было. Они сидели вдвоем на кухне в квартире Комолова. — Моя мать — своеобразная женщина. Пару раз на каких-то мероприятиях она просила меня называть её только по имени, как будто малознакомую. А мне было-то лет восемь. Я даже тебе завидовал. — На похоронах тоже завидовал, Кир? — спрашивает Саша, не скрывая сарказма в голосе. — Извини. — пауза на какие-то раздумья, а значит сейчас Воронов младший скажет что-то умное, — Мораль в том, что нужно ценить то, что у нас есть. — Звучит как тост. — Ну ты как обычно! — и всё же Кир смеется и тянется своей кружкой до характерного «дзынь»… Комолов останавливается рядом с Ульяной. Ему не нужно вглядываться в каждую черту, выискивать одинаковые родинки, сравнивать цвет и строение волос. Он уже нашел общее — глаза. Ошибки, совпадения быть не может. Да, ей охуеть, как везет. А вот Киру не повезло всего один раз и на оставшиеся пять дней жизни… — Джокер?.. — он так долго и пристально всматривается в её глаза, что Ульяна успевает смутиться. Даже передергивает плечами, скрестив руки на груди. — Что-то не так? — вот уж не ожидала, что проблемы возникнут с этим. Может, он так странно связывает её и Джонатана? По фамилии его супруги. В Москве про Джонатана Картера наслышаны. Хотя бы потому, что в принадлежащем ему отеле всегда хватает высокопоставленных гостей. Ульяна думала, что в Питере ажиотаж будет меньше… Но что, если Джокер, узнав про её отца, станет требовать с неё ещё большую сумму? Саше уже не нужно подтверждение. Хотя пару секунд ещё какая-то мысль пытается достучаться до уставшего, поддерживаемого только кофеином сознания. Пылеева. Ульяна не поправляет его, как только она умеет (и ещё один человек), вежливым: «это девичья фамилия моей матери». Уж Кир бы точно в такой ситуации не упустил шанс подушнить. И очень вряд ли бывшей Ворона так повезло, и она вышла замуж за своего однофамильца. Тогда почему? Спрашивать не станет. Лучше сам узнает. Комолов один раз кашляет и переводит взгляд на барную стойку, но не выглядит смущенным или пойманным. — Нет. Просто спросил. — отмахивается Джокер, даже не придумав более колкий ответ. Не бросаться же ему с объятиями и радостными воплями. Для него этот факт абсолютно ничего не меняет. Она ему никто. Ульяна — не родная сестра, не дочь Ворона. Кирилла уже нет, а Лариса… Джокеру только в радость ей подгадить, даже косвенно. Ульяна не скрывает своего недоверия (настороженной озабоченности), смотря на не-Сашу чуть под углом и через фокус скептического прищура. «просто». Ну нет! Алкогольный дурман давно выветрился; не забивает ватой уши, приглушая подсылаемые чутьём звоночки; не опускает на глаза радужную завесу, за которой не видно предупредительных знаков; для трезвого сознания мысль о том, что ничего простого у Джокера не бывает кажется кристально ясной. И всё же тему она решает не развивать. — Ладно, — говорит Пылеева, потому что, несмотря на вроде как подразумевающийся конец диалога, никто из них так и не сдвигается с места. Просто продолжают стоять друг напротив друга, торчать посреди прохода, прямо под диско-шаром, пятнисто подсвечивающим всё вокруг отблесками цвета фуксии. Комолов только сейчас осознает, что трахался не с кем-нибудь, а с единоутробной сестрой своего брата, которого считал… считает родным. Издает непривычный для себя нервный смешок. Будто Кир ещё может заявиться сюда и устроить взбучку. Хотя он и при жизни не умел их устраивать. Ульяна стоит перед ним такая живая. Для неё вот это, наверное, самое большое приключение. И секс на стиральной машине. Кир бы сказал, что это нелепо, глупо, иррационально, но Саша злится на неё за это. За то, что она может жить и наслаждаться этой поганой жизнью. Снова задерживает взгляд на лице… Пылеевой. А она выглядит встревоженной. Чего так перепугалась? Он же просто поинтересовался, обыденность. Ульяна же не в национальном розыске. Саша усмехается свои мыслям, не собирается её больше задерживать. — Я тогда… пойду? — бросает наудачу Пылеева, оглянувшись в сторону выхода. Даже отставляет назад одну ногу, медленно, неуверенно перенося на неё вес. С каждой секундой ей всё меньше нравится читающееся на лице Джокера выражение и его ни на что конкретно не обращенная веселость. Она предпочла бы не узнавать, что у него на уме. А ещё лучше — отправиться восвояси до того, как он что-то надумает. На её счёт. Чувствует уже не только носочком, всей стопой первый отступающий шаг. Ульяна опускает руки, заводит правое плечо в разворот, но будто нелепо натыкается носом на прозрачное стекло. — Передавай «привет» маме. — ухмыльнувшись, будто знает намного больше, чем есть на самом деле, добавляет Джокер на прощание. А, может быть, это такая издевка, что Ульяна никому ничего не сможет рассказать. Или и то, и другое. — Что?.. Комолов игнорирует вопрос, невольно тихо сорвавшийся с губ Ульяны. В её голове сейчас, как и у него минутой ранее, напряженно крутятся шестеренки. Только ему кажется, что Пылеева не рискнет продолжать разговор, допрашивать его. Передавай «привет» маме. Не Джонатану Картеру. Не её именитому, состоятельному отцу, способному от Джокера откупиться. Нет, какого-то чёрта ему понадобилось упомянуть… Желудок сжимает. Она нарочно не сказала что эта фамилия мамина. Ещё пытаясь не слишком округлять глаза, дышать ровно, не смешиваться по цвету лица со здешним холодным освещением, Ульяна рьяно выискивает в Джокере доступные взгляду подсказки относительно его намерений. Может, он принял её за кого-то другого? Может, знает неизвестного ей Пылеева и его, не имеющую отношения к маме, жену? Может, её дедушку, когда-то тоже не последнего человека в Питере? Но все эти предположения такие притянутые, надуманные, что даже про себя звучат неубедительно. Комолов снова поворачивается к столу и направляется к креслу, чтобы допить уже, наверное, не такой горячий кофе. Но он волнует его меньше всего, Саше нужно подумать, как выгодно воспользоваться этой информацией, извлечь из неё максимум для себя, потому что пока идея всего одна. И от неё он не откажется. Снова недооценил её бесстрашие. — Подожди, Джокер! В порыве, Ульяна делает пару бегущих шагов за ним и легонько касается руки, чтобы остановить, но сразу же одёргивает ладонь. Цепляет большим пальцем лямку рюкзака. — Откуда… То есть, вы что… — вылетает изо рта таким же сбивчивым, как крутится в голове. — Ты знаешь мою маму? Джокер недовольно оборачивается, слушает её невнятное блеяние. Она начинает действовать на нервы. Он не садится, так и оставаясь грозовой тучей стоять перед Ульяной. Пылеева спрашивает таким тоном, словно боится, что Джокер прямо сейчас шёл подхватить телефон, набрать номер и рассказать Ларисе Анатольевне всё-всё про то, чем её доченька тут занимается. Хотя думает о другом. О всех тех многочисленных командировках её матери в Питер, из которых она возвращалась… как будто немножечко другой. В детстве Лариса уезжала почти по расписанию, раз в неделю или две. Потом поездки стали реже. А пару лет назад и вовсе прекратились… …ей четырнадцать и нужна мама, чтобы помочь аккуратно зашить сценический костюм. Это же достаточно важная причина, чтобы её побеспокоить? Хотя папа строго-настрого запретил. …маме нездоровится. Мама ходит бледным призраком только до ванной комнаты. Нехотя, раза два-три в день. И ничего не говорит, когда Ульяна окликает её будничным «доброе утро». А потом, через пару дней, приходит поздно ночью в комнату. Ложится рядом, думая, что Ульяна уже уснула. Молча обнимает, гладит по голове, целует, на секунду прижавшись почему-то мокрой щекой. Пылеева притворяется спящей и не протестует, пусть уже «переросла» эти лишние нежности. …потом всё приходит в норму. Мама снова, изысканная и элегантная, выходит красиво накрашенной к завтраку выпить чашку кофе. Желает «доброго утра» и помогает зашить костюм. …но больше не ездит в свои командировки и лишний раз не упоминает между делом такой же изысканный, как она сама, Санкт-Петербург, некогда казавшийся Ульяне маминым любимым городом. Когда Пылеева объявила, что решила поступать ленинградский ВУЗ, случился скандал. Мама целый месяц убила на уговоры (разной степени категоричности и гуманности) передумать. Пока окончательно не убедилась, что в силу вступило Ульянино фирменное упрямство (и в кого только такая?). А теперь кто-то вроде Джокера заявляет, что может её знать? Не будь Ульяна в ситуации, где маму пришлось бы посвящать в огромное количество неприятных сопутствующих новостей, обязательно докопалась бы с этим до Пылеевой старшей. Пока что приходится замереть возле Джокера, в надежде выпытать информацию у него. Шрамов забирает со стола ключи от гелика и поднимается из-за стола. — Пойду это… мерс прогрею. Виталий быстренько уходит, бросая Ульяну на произвол судьбы. Тактическое отступление Шрама, наверное, стоило бы принять за предвестие бури, судя по тому, с каким выражением он оглядывается на них уже из арки через плечо. Для Пылеевой тоже шаркающий звук его шагов отдаётся криком низко, у самой земли, кружащихся чаек. Отсутствие кого-либо, кроме неё и Джокера, в этой плохо освещенной нише изнурительной духотой ложится на грудь. Прицельно пущенный им прожигающий взгляд раздражает кожу характерным электрическим пощипыванием. Просто Ульяне резко становится плевать на все метеопрогнозы. Так неймется проредить туманную завесу многолетних недоговорок, изолировавшую её от какой-то существенной части её же жизни. Ульяна, не еби мне мозг. Сейчас он может это озвучить, столько раз, сколько захочет, но выбирает формулировку намного провокационнее. — С ней я в ванной не запирался, если тебя это интересует. — с издевательской ухмылкой отвечает Саша, — А вот мой отчим — да. Комолов не собирается раскладывать всё семейное древо своей некровной семьи, не станет объяснять все тонкости и детали их и своей жизни. ...Кириллу тогда было четырнадцать, Саше — на год меньше, но их разговор был совсем не детским. — Изменяла ему, понимаешь?! Саша никогда прежде не видел Кирилла взъярённым: волосы растрепаны, потому что он постоянно трогает их руками, запускает пальцы в пряди, несильно оттягивая; ходит туда-сюда по своей комнате, как зверь в клетке; тяжело дышит, будто бежал весь путь от города до Зеркального, чтобы этим поделиться. Обычно это состояние как раз Комолова. — А Ворон знает? — небрежно спрашивает Саша, развалившись на заправленной кровати брата. — Нет. Наверное. Не знаю… — сбивчиво отвечает Кир. — Он бы её убил. — кровожадно усмехается Комолов (он бы тоже), — Так я не понял. Как ты это узнал? — Ай-й да… — произносит Воронов, не глядя махнув рукой. Всё никак не может собрать мысли в кучу. Сегодня он встречался с матерью днем, а от нее вернулся вот таким. — У меня есть сестра, я говорил. Раньше я никогда не задавался этим вопросом. А сегодня мать сказала, что скоро у Ули день рождения, она хочет, чтобы я впервые пришел к ним. — начинает Кирилл, наконец, останавливаясь между дверью и кроватью, — Я спросил, сколько ей лет, что лучше подарить. Она сказала, что ей восемь, день рождения через три дня, сейчас май. Отними чертовых девять месяцев. В это время восемь лет назад родители ещё были вместе! Ну как она могла! Как я сразу не понял! — Ну и ш… хуево. Кажется, в этот раз Кир даже был готов согласиться с той первой невысказанной мыслью… Как можно любить одного человека, считать братом и ненавидеть его мать? Но что из этого достанется Ульяне? Своим хлёстким комментарием Джокер будто выбивает из неё тройную цену за желаемую ей же информацию. Что это значит? Что ты имеешь в виду? Я не… Ульяна не озвучивает ни одну из царапающих ватный язык реплик, как актриса немого кино. Только разыгрывая приоткрытым ртом, суматошно скачущими с предмета на предмет зрачками, сведёнными к переносице бровями то, что вынесут потом отдельным чёрным кадром с белой надписью: О чём, чёрт возьми ты говоришь?! Все надежды на ошибку припечатывает, когда он продолжает: — Или Лариса не рассказала тебе о своей счастливой семейной жизни с криминальным авторитетом? Хотя, может, она ссыт, что он её найдет и убьет. — Саша подбрасывает ещё больше дров в этот разгорающийся огонь неприятного (с его подачи) разговора. Её мама с его отчимом… Не-воз-мож-но. Если только он не какой-нибудь… …криминальный авторитет. Ульяне вдруг глупо хочется повторить последнее «что?», зациклившееся сотнями других, новых, разных. Совладав с эмоциями, в нежелании демонстрировать явно, что об этом Лариса ей действительно не рассказывала, Пылеева суматошно роется во всех файликах со скудной информацией о предыдущем мамином замужестве. Но обрывает процесс, воинственно подобравшись. Саша с особым извращенным удовольствием наблюдает, как на таком идеальном миловидном личике Пылеевой сменяются не самые красивые эмоции: замешательство, страх, отвращение, злость, снова замешательство, непонимание, отрицание, снова злость. А он думал, что Ульяна может лишь глупо улыбаться и хлопать глазками, как кукла. И такие неправильные эмоции у неё атрофированы, истреблены вместе с желанием делать так, как хочется. Может, она ещё и врезать с ноги может? — Не говори так о моей матери, — Ульяна шумно дышит, выцеживая тихо, по слову, и немного иначе, чем у машины, когда «заступалась» за Макса; сжимает кулаки, будто вот-вот… Не страх заставляет Джокера сбавить обороты — уважение. Слабое, но уважение. …о моей матери. Возможно, Ульяне с матерью повезло больше, чем Кириллу. А, возможно, за такую мать западло заступаться. Это уже не ему решать. Хрен с ними. Ни в ванной, ни в том переулке Пылеева не опустилась до того, чего Джокер, кажется, много раз уже заслужил. Возможно, считала, что она не вправе… Оставляла шанс… Подставить другую щеку самой оказалось несложно. А вот маму в обиду Ульяна не даст. — [Ты точно уверена?] — [Это всего на пару дней. Пока Киря не поправится. Ты же знаешь, я иначе не могу…] …разговор взрослых мешает слушать подслушивать шум посудомоечной машинки, шорохи в комнате, скрип половиц, даже собственное дыхание, которое приглушено и время от времени задержано. Холодный пол, щёлка неплотно прикрытой двери… Тяжёлые слова, родная-иностранная речь папы… Ульяна шла попросить нагреть ей молока и маму посидеть у её кровати немного, пока снова не удастся уснуть. — [Знаю,] — со вздохом, тяжёлым, но не упрекающим. — [Но я не про это. Ты уверена, что не хочешь снять номер в каком-нибудь отеле?] …молчание долгое, шорохи прекращаются. — [Уверена. Вдруг Кире снова поплохеет ночью… Не хочу рисковать. Тем более, это была его идея…] — [Это-то меня и волнует.] …среди разных шумов короткий смешок Ларисы практически теряется своей приглушённостью. — [Так сильно ревнуешь?] …Ульяна не видит и не слышит, но практически чувствует папин любимый чуть порицающий взгляд. — [Не ревную. Беспокоюсь.] …мамины мягкие шаги, низкий вздох Джонатана. Секунд десять ничего не происходит. — [Не нужно. Я буду в безопасности. Обещаю.] …чешется нос. Ульяна приподнимает руку, но задевает поскрипывающую в петлях дверь. Родители оба напрягаются. Мама поспешно выбирается из объятий хмуро смотрящего в сторону двери Джонатана. — Джули? Ты почему не в кровати? Опять… — Погоди, Нат, — ласково, но настойчиво перебивает мама. — Всё в порядке, птенчик? …Ульяна быстро соображает, что снова оказалась не там, где должна была и услышала что-то не предназначенное для её ушей. — Кошма(р) п(р)иснился, — лепечет с двумя нетвёрдыми в отсутствие двух верхних зубов буквами «р». …мама даже чуточку укоризненно косится на Джонатана. Преодолевает расстояние, немного необычно для неё нежно поднимает сразу на руки. Прижимает к себе. …неуклюже обхватывая в ответ Ларису за шею, Ульяна думает о том, что никому не отдаст её мамочку. Ни какому-то Кире, ни тому, из-за кого она может быть в опасности. — Интересно, за что это ему её убивать? Мама сказала, что развод был их общим решением. Но если твой отчим хоть раз чем-то подобным ей угрожал, тогда она правильно сделала, что его бросила, — непререкаемо заявляет Ульяна. С ног до головы смеряет Джокера таким взглядом… Будто имела в виду под этим что-то ещё. Это ты в него такой? Яблочко от яблоньки? Плевать, что не родные. Ульяна не знает, о ком они ведут речь, но этот незнакомый мужчина уже заранее ей не нравится. Комолов без проблем выдерживает её взгляд. Пылеева думает, он собирается вступать с ней в нормальную дискуссию? Джокер даже не станет что-то говорить в защиту Ворона, не станет дальше лезть в это дерьмо. — Это меня не волнует. Ты спросила — я ответил. — прерывает её Комолов и отходит на шаг в сторону, к столу, чтобы оставить деньги за еду и напитки, — Если ты хочешь, чтобы тебе лили в уши только то, что ты хочешь услышать, тогда обратись к своей матери. Она в этом, наверняка, спец. Саша помнит, как за месяц до похищения Кир снова возобновил общение с матерью. Сначала он делал это неохотно, жаловался, что она звонит, снова всячески пытается загладить вину (будто предчувствовала беду), а ему неловко от этого. И что, став старше, он больше начал понимать, про ошибки, про отношения между людьми, что не у всех случается это «всегда и навечно»… и никто в этом не виноват. А потом Джокер подслушал, как Воронов младший даже сам звонил Ларисе, спрашивал, как у неё дела, не нужна ли им помощь… Ульяну так неуместно задевает, что Джокер превосходит её… да практически во всём и может позволить себе этот взгляд с высока. Он не только выше, физически сильнее, взрослее… Он умнее, опытнее… — Если боишься, я всё сделаю сам. …у него больше информации или… как там было? на сайте? …более (выигрышная?) рука. И Пылеева даже сама не скажет, когда для неё в дело вмешался соревновательный, спортивный момент, придающий словам и поступкам сравнительную степень. — Надо же, а я думала по части «заливания в уши» это как раз твой профиль, — Ульяна в притворном удивлении приподнимает брови, поджимает губы, пожимает плечами в характерном, но не озвученном: — В тот вечер у тебя отлично получалось… Проглатывает концовку, потому что боится сфальшивить и попасть мимо нужных интонаций. Выдать вместо претензии не рассосавшуюся обиду и тот факт, что злится она на самом деле не на него, а на себя. За то, что действительно поверила… Разумеется, Джокер не оправдывается. Он и сам ещё не задумывается о том, что не всё было сладкой ложью. Была и совсем не горькая правда. — Ты пиздец как меня заводишь. Ты красивая… Ты вкусно пахнешь…. Ты мне сразу понравилась. — Я такую, как ты… ещё не встречал. Спрашивать его про отчима, наверное, бессмысленно. Проще попробовать выпытать или выменять эту информацию у Лизы. Если повезет, она выдаст её ещё и с бонусом в виде краткой сводки интересных фактов. Уж точно в более приятной манере, чем получится у Джокера. Комолов достает из другого конверта несколько тысячных купюр и кладет на стол, придавив чашкой с недопитым кофе. Подхватывает конверт Пылеевой и делает шаг в её сторону. Окидывает Ульяну взглядом со смешанными чувствами: неприязнь, отторжение, отрицание, гнев… притяжение и что-то ещё, пока не понятое. Вновь столкнувшись с Джокером взглядом, Ульяна находит в нём редкое отражение её собственных эмоций пару секунд назад, отчего абсурдно хочется рассмеяться. Кажется, у них опять всё поразительно взаимно. Из вредности остаётся на месте, не сходя в сторону, даже уловив направление его движения. Ничего, не трамва- Снова вместо того, чтобы обойти, он отодвигает её в сторону, как какую-то вещь. — Ай! Да хватит!.. — споткнувшись, возмущённо пыхтит Ульяна. — Тут проход три метра. Обязательно нужно...? Только Джокер не притормаживает, чтобы дослушать, а Пылеева слишком хорошо воспитана для выкриков в спину. Поэтому молча корчит его затылку кривую рожицу, закатывает глаза и закрепляет комбинацию (уже для личного удовлетворения) недовольным «придурок». Машинально опускает глаза на сложенные купюры под чашкой. Потом обводит ещё одним взглядом стол. Ульяне ещё предстоит выучить меню, но на вскидку подсчитанная сумма заставляет её обернуться в ту сторону, где скрылась Вероника. Она была права… Сумма не крупная, но с лихвой покрывающая прикинутый Пылеевой чек и вежливые 10-15%, которые принято оставлять на чай в подобных заведениях. Задумчиво хмыкнув себе под нос, Ульяна проходит к барной стойке и, не задерживаясь, дальше, на улицу, недоумевая, как вышло, что она собиралась уходить первой, а в итоге Джокер и тут её определил. Вытаскивает из заднего кармана рюкзака розоватый чехол с наушниками. Привычным жестом суёт их в уши и меняет чехол в руке на телефон. 1 новое сообщение. Алексей Черняк. «Надо поговорить, Пылеева». Ульяна просматривает сообщение в уведомлениях, не заходя, чтобы не высветился статус «прочитано». Переключается на приложение с музыкой, долго выбирает трек… [2 вложения]. Алексей Черняк. Может, она что-то забыла в универе? Пенал или тетрадь? Выводя фотографию на полный экран, Пылеева барабанит пальцами по задней стенке смартфона, пока та загружается. Делает пару шагов вперёд. Но запинается на месте. Замирает резко посреди дороги, нарвавшись на поток ругательств и два грубых сигнала от выруливавшего с парковки водителя. — Простите, — совсем потеряно мямлит Ульяна, на деревянных ногах добираясь к кромке газона. Не отрывает глаз от подрагивающего в таких же дрожащих руках экрана. Или, вернее, от того, что на нём изображено… Провокационное положение. Она полулежит, откинувшись на спинку кресла. …в глазах плещутся нега и хмель. мягкий прогиб поясницы. руки обвили чужую шею… У неё пошло приоткрыт рот. Щёки в ярко-красном. Задралась в мятые складки белая юбка. …волосы, разметавшись, липнут к наэлектризованной обивке. тем же зарядом покалывает кожу внутренней стороны бёдер, бессильно раздвинутых под томительно мягким, ласкающим прикосновением… Шея открыта для поцелуев, пока чужая рука бесстыдно покоится между её ног. Вторая фотография не менее живописна. На ней чётче видно, как Ульяна распутно наслаждается каждой секундой происходящего, жадно ловя опаляющее дыхание у своего уха. Зрение опасно затягивают слепые тёмные пятна. Холодеет лоб. На улице осень и ветрено, а Пылеева как будто только что получила тепловой удар в жару под сорок градусов. «Понравилось? Считай это сник-пиком. Но есть и полная запись». «Если не хочешь, чтобы она улетела в сеть, сегодня в 18.00. Жду». Невидимые жилки, пронизывающие всё тело, одновременно натягиваются и болезненно обрываются от пришедшего сообщения. Новое уведомление звучит, как похоронный перебор. Ульяна прикусывает внутреннюю сторону щёк, вызывает такси и неуверенно жмёт на высланную геометку.