Худший друг

Сука, ты меня бесишь, Когда ты вот так вот лезешь... ...Даже когда молчишь, Даже когда ты спишь.

Ульяна молниеносно поворачивает голову в сторону хлопнувшей двери, вскакивать на ноги уже не спешит. Украдкой рассматривает Джокера пару секунд, прежде чем набирается смелости прочистить горло и себя обозначить. Первым делом Саша смотрит не вниз, а перед собой во двор. Ни фольксвагена Ивана, ни приоры Угла нет. А главное, что нет чёрного габаритного гелендвагена, в который можно сесть, врубить музыку, вжать педаль газа и свалить отсюда подальше. Придется передвигаться на своих двоих. Паршивый денек. Сначала тупая езда по городу, потом наркодилер с манерами аристократа и лицом голодной дворняги. А вишенка – Ворон решил, что это всё подстава от пасынка. Он коротко и быстро дышит, неосознанно, но заметно приподнимая грудную клетку, будто ему мало воздуха. Рукой как-то нервно одергивает ворот накидки, приоткрывает рот, вдыхая больше кислорода. Никак не ожидает, что у него есть зритель. — Наверное, лучше тебя не спрашивать, как прошло? Саша даже слегка вздрагивает от её голоса. Взгляд резко опускается вниз, на звук. Схуяли она сидит тут вся мокрая, неприкаянная, несчастная, как бедная родственница, когда Джокер двадцать минут назад послал её на все четыре стороны? Ульяна, будь слова на самом деле материальны, сейчас бы с удовольствием сорвала и скомкала болтающийся над ней диалоговый пузырь, спрятав свою последнюю реплику, как спаленную шпаргалку на контрольной, в кулаке за спиной. Так Джокер на неё зыркает. А потом продолжила преспокойно прикидываться кованой балясиной ограждения на крыльце. Не хотела мешать ему доводить себя до гипервентиляционного обморока. А теперь чувствует себя так неловко, будто заявилась посреди вечера на мероприятие в праздничном колпаке, а это оказались поминки. Прежде, чем ответить, Джокеру хватает ещё контроля, задать себе вопрос: что Пылеева могла слышать? Он быстро вертит головой, переведя внимание и взгляд с Ульяны на другую сторону, к окнам. Второй этаж, но Саша сам оставил окно кабинета Ворона открытым. А по её словам... до Пылеевой точно долетела их традиционная ругань. Она снова невольно повторяет за Джокером, обернувшись в ту же сторону, что и он. Ненадолго задерживает взгляд, прежде чем повести плечами и в который раз некультурно шмыгнуть замёрзшим носом. Джокер лишь недовольно дёргает нижней челюстью. Почему-то не злится. Клин клином вышибает походу. Слышала и похуй... Раньше, когда Саша и Ворон выясняли отношения, Кир был тем средним звеном, заинтересованным в обоих, а значит в мире (а ещё в семейной гармонии, любви и взаимопонимании). Пылеева на эту роль не годится. Да Комолов не собирался и не собирается вообще то устраивать кастинг. — А чё ты щас, по-твоему, сделала? — едко спрашивает Джокер, с ещё осевшим в остатке гневом. Чуть наклоняется корпусом вперёд, Ульяна греет ладони друг об друга и зажимает их между более тёплыми по внутренней стороне бёдрами. И без того съежившаяся и насупленная, уже практически не реагирует на адресованную ей колючесть тона. Привыкает, что ли? — Ну-у, формально, я не задала сам вопрос, — по-деловому приподняв брови, замечает Ульяна. Взгляд Комолова сразу цепляют её руки, красноречиво зажатые между бедер. Но не из-за желания и зашкаливающего тестостерона, а больше по привычке, как-то заученно, понятно. Джокер не видит тот самый богатый или бедный внутренний мир, не отмечает милые ямочки на щеках, не понимает легкий флирт. Ему чаще нужны сигналы намного проще, нагляднее. Не слишком придает значение синим холодным — даже на таком расстоянии — губам и мокрым прядям, прилипшим к лицу. А для согреться у него для нее лишь один вариант... Он подтягивает брюки в район бедер и садится рядом с Пылеевой под навес, прямо на холодное крыльцо. Ставит согнутые в коленах и расставленные на ширине плеч ноги на мокрый асфальт, хотя колени при этом становятся примерно на одном уровне, если не с его, то с головой Ульяны точно. Слегка согнутые руки он кладет поверх ног, опустив кисти болтаться вниз. Она не сводит с Джокера глаз, опуская запрокинутую голову синхронно с тем, как он приседает. Коротким поёрзыванием отодвигается немного в сторону, хотя места для сидения тут... Вообще-то ни одного, но свободной площадки крыльца — предостаточно. Джокер не стряхивает с гранитных плит песок, не спрашивает, не найдётся ли пакетика или чего-нибудь подложить, даже не подстилает свою удлиненную накидку. Пылеевой становится зябко от одной его позы. Через всё тело проходит короткая судорога, словно часть медленно коченеющих мышц в Ульянином организме внезапно решила сплясать джигу. Зато следом её мягко обволакивает изнутри небольшой порцией тепла... — Чё ты не ушла? — спрашивает Саша с долей претензии, а затем, не дожидаясь ответа, поворачивается к ней лицом и задает новый вопрос: — Теперь ты знаешь слишком много... улавливаешь? Хоть чем-то нужно себя отвлечь. Это, конечно, не похищение со всем необходимым инвентарем и реалистичностью как в 10D, но чем богаты... Главное ещё раз насладиться невдупляемым и тревожным выражением ее лица. ...тут же безвозвратно иссякающей, когда Джокер обращается к ней с новым вопросом. С первым. Потому что от второго её пробирает озноб, никак не связанный с погодой на улице. Заторможено моргнув, Ульяна размыкает губы, но в голове только какие-то редкие обрывочные гласные и согласные... А... П... М... как будто вернулась в детский сад и учится читать по кубикам. Вглядывается Джокеру в глаза, силясь определить, серьёзно он или это всё его "своеобразное" чувство юмора. От стараний даже обозначается тонкая складка на лбу. — Я никому ничего не скажу, — наконец, выбирает более простой вариант Пылеева. Потому что, если Джокер не шутит, они всё равно придут к этому диалогу. — Да и тут... Такой ливень шёл... За ним ничего не разобрать... Ульяна переводит взгляд вперёд. На улице светлеет. О том, что дождь ещё идет, свидетельствуют только редкие капли на лужах. Он начал постепенно стихать ещё до того, как из здания вышел Иван, но даже если бы лил до сих пор с прежней яростностью, это всё равно не помешало бы уловить особенно громкие фразы и по ним достроить контекст ссоры. Джокер мысленно перебирает каким быть: злым бандитом, или тем милым... не-Сашей, или заботливым старшим братом. Последнее сразу нет. Так ничего и не выбирает. Утомительно. Весь её вид сейчас его утомляет. Ему понравилось с той Ульяной, которая игриво хлопала ресницами и выглядела, как воздушный розовый зефир, сама инициировала прикосновения, улыбалась и шутила; ну или хотя бы с той, которая смотрела на него, как на какое-то произведение искусства, истомно облизывалась, предвкушая вкус на кончике языка, а затем включала неприступную благородную девицу... А пугаются они все одинаково, выглядит жалко, как песня, которую слушаешь в сотый раз. Уже не те эмоции. — Так я и не про это. — Джокер усмехается на один бок, резко приподняв уголок губ, будто натянув и резко отпустив резинку. Отводит взгляд, пальцами правой руки скучающе прокручивает браслет вокруг левого запястья. «А про чт...» — своё непонимание Ульяна не то что не высказывает, даже не до конца формирует в полноценный вопрос, на полпути сообразив о чём речь. Снова вспомнив про Ивана, который после беседы с Вороном крался к фольксвагену с видом неумелого воришки, спрятавшего под ветровкой палку колбасы. И вдавил педаль газа, кажется, ещё до того, как поставил вторую ногу в салон, захлопнув за собой дверцу. Отлистав несколько слайдов диафильма событий к тем до предела растянутым на ленте хронометража секундам, заполненным попытками недодилера одним лишь последним словом заполучить снисхождение судьи. Когда они уже стояли у замшелых гаражей. Когда у Джокера в обеих руках, будто подчёркивая, что это никакая не развилка, а два параллельных рельса одного заканчивающегося обрывом пути, было зажато по смертельному орудию казни (пистолет и наркотики) и из независимых переменных осталось только время. Когда на крохотное мгновение разницы между сокращением предсердий и желудочков, зажимая в руке телефон, Ульяна поверила, что он действительно убьёт Ивана. Но ведь не убил... Хлипкое, будто сложенное из соломы, оправдание рушится от первого же порыва налетевших следом «а если бы всё-таки...» и «на этот раз — нет...» и утягивает в чёрную воронку слишком тяжеловесных в своей неоднозначности рассуждений. Пылеева неровным сглатыванием отгоняет их прочь. Сколько бы она вырулить с серпантина скользких тем, Джокер будто затеял с ней очередную игру, в которой его главная цель — разрушить все красивые картонные декорации, сдёрнуть облагораживающие строительные тенты с фасадов самых непритязательных закутков её мыслей, ухватить за плечи и силой развернуть лицом к голым фактам, которые она отказывается признавать. Она ведь всё поняла. Убеждает себя, что у неё есть готовый ответ, целая инструкция, что бы Ульяна делала, в случае, если бы фраза «съездим по другому адресу» никогда не прозвучала, а вместо неё, таблетки бы оказались у Ивана в руке и вдогонку им улетело бы отрывистое «пей». Так умело не берёт в расчёт свою нерешительность звонить в полицию, даже в тот самый момент уверенности, что Джокер доведёт задуманное до конца. То, что вообще не позвонила... Не заикнулась о том, чтобы позвонить им сразу, как только у них появился номер Ивана. Или первая подозреваемая... Ей на руку играют усталость, холод и прошедший дождь. Пылеева кривит душой, отмахиваясь от тысячи и одного возникшего вопроса, с которыми могла бы пристать к Джокеру. Переводит стрелки на себя, в более нейтральные воды разговора. — У меня зонтика с собой нет и я... ну... — она лишь искоса, не поворачивая головы, поглядывает на Джокера, растирает носком ботинка мокрое пятно. — В общем... Я не знаю, как отсюда добраться. А телефон с картами сдох. Может, как дождь закончится... Саша чуть приподнимает брови. Теперь не вдупляет уже он. Вместо продолжения Ульяна пожимает плечами и убирает за ухо распушенную и кудрявую от впитанной влаги прядь, спадающую на лоб. Язык он, конечно, есть и, как известно, хоть до Киева доведёт. Но ей страшновато плутать тут одной среди цехов и парковок, приставать к случайным прохожим, рискуя нарваться на малоприятных собеседников. Спустя пару секунд до него доходит. Она серьезно ждала его? После всего? Когда был шанс уйти, сбежать, спрятаться, забыть? Или в машине Пылеевой тоже уши заложило? Или она настолько наивная, что не поняла ни одной его скрытой угрозы Ивану? Или тупая. — Похоже мне и правда кого-нибудь замочить надо, чтобы ты от меня отвязалась. Саша не будет любезничать. А зачем? Она же и так, блять, здесь! Но вот в этом как раз что-то есть. Что-то, чтобы не встать и не свалить молча, не оттолкнуть, не откровенно послать. Пылеева (не в состоянии прямо сейчас искать каждому своему действию соответствующее почему) не берётся разряжать очередную мышеловку, аккуратно обступая её по кругу: — Вообще-то ты сам ко мне подсел, — напоминает Джокеру недовольным, ворчливым тоном, но без реальной (может быть, чуть-чуть) обиды на него. Или на само предположение. Уже второе за день, Шрамов ведь тоже заподозрил её в психологическом импринтинге. Разве что Джокер — худший претендент на роль «мамы-утки», чтобы привязываться к нему и таскаться везде по пятам, как новорождённый птенец. Это Ульяна признает с легкостью и без всяких оговорок в любое время. — Тебе не холодно так сидеть? — рассудив, что на этом тему можно закрыть, переключается Ульяна. Смеряет весь внешний вид Джокера показательно долгим взглядом, неопределённо кивнув куда-то вниз, на плиты. Холодно. Нет, ему жарко. Внутри возгорание третьей стадии. Разрушительное и беспощадное. От него нет тепла, а только желание вдохнуть чистого без горючих примесей кислорода и спрятаться, найти безопасное место. Желание выжить, но выходит только самоуничтожение. Он снова слегка поворачивает голову в её сторону, чтобы в ответ поинтересоваться: — А чё ты хочешь пред... Не дождавшись ответа, Ульяна округляет глаза. В смущении обхватывает обеими руками живот, некстати напомнивший об отсутствии полноценного завтрака и обеда протяжным урчанием. Сильнее веселит его не звук, а реакция Ульяны. Комолов издает смешок и даже растягивает губы в улыбке. Её жест, смущение вызывают странную теплоту в грудной клетке. Приятно отогревают в ней что-то слева. Абсолютно тупая сопливая ассоциация, но она с ноги выбивает дверь в его мысли: Ульяна сейчас похожа не на человека, даже не на девушку, а на маленького голодного дрожащего и мокрого котенка. А котят Комолов не мучает. Зубы ещё отстукивают неслышную дробь, и Пылеева не меняет съеженной позы, но как-то расслабленней опускает плечи, чувствуя мягкое потепление... и не только на раскрасневшихся щеках. — Прости, — неловко лепечет ещё до того, как наконец наступает подходящая для реплики тишина. Не опускает подбородок, не закрывает ладонями лицо, глаза, даже не отводит взгляд... ..нет, нет, хочет отфотографировать, спрятать в альбом засвеченным так и не выглянувшим на небе солнцем полароидным кадром... ...и не обрывает себя, когда уголки рта застенчиво приподнимаются в ответ на улыбку Джокера. Всю жизнь боится показаться кому-то смешной (= нелепой, неуклюжей, глупой). Но сейчас это даже... ...приятно. И легко, естественно, как делать вдох и медленный спокойный выдох в полной (что внутри, в голове, что снаружи, вокруг) тишине. — Пошли отсюда. — небрежно бросает Саша и резво поднимается на ноги. Ульяна, не задумываясь, поднимается следом, одёргивает платье и забрасывает на плечи рюкзак, только потом недоумённо интересуясь: — Куда? Спрашивает, уже соступая за Джокером на асфальт. Первые пару быстрых, но нетвердых шагов морщится от того, что ноги на холоде успели затечь и прямо на ходу, немного задержавшись, наклоняется, чтобы растереть многострадальную лодыжку. Потом спешно нагоняет (и даже перегоняет, для форы) Джокера. Комолов шагает по мокрому асфальту, не слишком озадачиваясь тем, чтобы обходить неглубокие лужицы. В одну из таких наступает решительно и не глядя, отчего поднимает вверх часть мутной воды. Брызги оседают на кроссовках, внизу штанин непривлекательными коричневыми пятнами. Не придает такому пустяку значения. На гелике ездит намного аккуратнее. Не приведи Господь Джокер, Шраму или Углу наехать на какую-нибудь сранную ямку с кашеобразной грязью. — Отсюда подальше. Саша не дает конкретную точку назначения. А ему откуда знать, куда ей, блять, надо? Сам он направляется в Шлотбург, где его будет ждать неизменный пригнанный мерс. Гелик — не тёлка, обижаться, что уехал, молча свалил без него, не будет. Никакого иного способа выбраться из этих закоулков, кроме как идти (с/)за Джокером, у Пылеевой нет. Поэтому она не требует у него обозначить их конечный пункт назначения поточнее. Надеется, что где-нибудь по дороге к его этому «подальше» они доберутся до широкого проспекта, просторной улицы, шумного перекрестка, где могли б обнаружиться указатели... А лучше вывеска ближайшей станции метрополитена. Саша почти галантно проигнорировал её бубнёж. Зато теперь очень кстати вспоминает. «Сам». Как же. Это же не его стриггерило слово «отвязалась», а не «убить кого-нибудь». Это же не он среагировал на команду, а теперь довольно вертится под ногами, как верная шавка. Саша не озвучивает свои мысли, только потому что Пылеева сбивает его с них. — Так... Иван... — с оттяжкой, потому что не уверена, даёт ли его непредвиденная благосклонность ей зелёный свет на расспросы, начинает Ульяна. — Он теперь будет... под вашей крышей? Последняя запинка выходит незапланированно. Пылеева ещё не разобралась во всех верных формулировках. Всё напряжение от её вопроса концентрируется в его мимолетно поджатых губах. Вашей... Нет, никакой вашей, нет ничего его. Есть только Ворон. — Найду я для тебя человек... тут нужно надежное незаинтересованное лицо. К тебе доверия давно нет… ты у меня сам без гроша в кармане с района вылетишь! Ныть и жаловаться Саша не станет, тем более Ульяне. Пока она оглядывается по сторонам на первом встретившемся им повороте, запоминая примерные ориентиры, по которым могла бы найти дорогу из этого места или наоборот, сюда... в следующий раз... упускает реакцию Джокера на свой вопрос. Поднимает на него взгляд, лишь когда, по её мнению, запинка перед ответом слегка затягивается, вероятнее всего, означая, что, кроме фирменного снисходительного взгляда, ждать ей больше ничего не стоит. — Угадала. — коротко отвечает Комолов, — А вообще слышала такое выражение: «меньше знаешь, крепче спишь»? Правда в целом нахождение рядом с Джокер не должно способствовать хорошему крепкому сну. Пылеева даже приободряется от того, что ошиблась именно в мысленных предположениях, но не в тех, которые про Ивана. Угадала. Принимает это слово за единственное необходимое ей поощрение, и следующую вроде как одёргивающую фразу Джокера встречает беглой усмешкой. — Ага. А ещё я слышала, что крепче всего спится покойникам, — поправляя сползшую шлейку рюкзака, отзывается Ульяна. То ли этот выдержанный в серой градуировочной шкале фон и разбрызганная слякоть вокруг них, то ли общая усталость, голод, щедро плещут чем-то таким же пасмурно-осенним в её настроение. А может, она умудрилась понахвататься от Джокера и так безыскусно подражает ему. Но в голосе, вытянувшейся, прямой линии губ и на миг хмуро сведённых бровях вырисовываются очертания истинных эмоций. Саша задерживает на профиле Пылеевой задумчивый взгляд, будто собираясь что-то ещё спросить или сказать. Ульяна не знает о нём даже имени, используя только то, которым Комолов сам представился. Она больше не предпринимает попыток угадать, не подозревая, что уже сделала это. Об этом Джокер, возможно, сообщит ей позже. Дождется (или нет?) более подходящего случая: может быть, на её день рождения, чтобы порадовать, что он всё-таки Саша... …Знала ли она про существование родного по матери брата? Вряд ли. Раз так была поражена существованию бывшего мужа Ларисы в Питере. Сейчас то Пылеева уже в курсе, что детей не в капусте находят, а прибегают к помощи бывших мужей, любовников, запираясь в ванной, например. — А еще они язык за зубами держат. — с намеком произносит Саша. Светские разговоры — это без него, а во всем остальном Пылеевой нужно быть осторожнее, если она в добавок не хочет услышать ещё что-нибудь нелицеприятное о своей матери. Джокер — король переводить стрелки. Его шаг тоже не похож на неторопливый прогулочный, подразумевающий длинные и скучные разговоры, а ещё чтение стихов наизусть. Комолов не делает остановок, не вертит головой, будто на экскурсии. Хотя смотреть по сторонам всё равно приходится в поиске опознавательных знаков. Самому бы без гелика не заблудиться в этих блядских дворах. — Это всего лишь одно глупое выражение против десятка опровергающих его, — зачем-то развивает тему Пылеева. — «Знания - сила», например. Или «предупреждён - значит, вооружён». Заканчивает перечисление с видом «да-я-только-начала». Говорит в лёгком, полушутливом тоне, чтобы не тянуть выскочившую петельку этой темы дальше, опасаясь распустить целый ряд других, связанных с ней. Не касаться того, как она не любит оставаться в заблуждении или неведении. Он пропускает часть фразы, прислушиваясь только к концовке. Когда Саша успел дать свое согласие на литературный вечер пословиц и поговорок? Он не прерывает, не особо желая вступать в дискуссию. Если Ульяне нравится языком просто так молоть, он может и не слушать. Его даже устраивает. Джокер выбирает короткий срезанный путь. Чем дальше, тем дворы становятся менее притязательными, а дома даже мрачноватыми с облупленной краской и кривобокими окнами. В колодцах, окруженных массивными стенами шестиэтажных плотных построек, почти не ощущается солнечный свет. Для Пылеевой теряться в догадках или теряться вообще, это мерзкое чувство беспомощности перед внезапно обрушившейся информацией. Как тогда, в Котле. Разве не было бы проще, если бы мама честно рассказала ей, почему на самом деле не хотела пускать её в Питер? Осведомлённость означает подготовленность. И, выбирая из двух, знать или не знать, Ульяна предпочтёт первое, каким бы тяжёлым и неприглядным не был груз этого знания. Пару секунд она идёт, глядя исключительно себе под ноги и то снимая, то заново надевая надетое на указательный палец кольцо. Джокер ведёт её какими-то дворами. Здесь потише, практически нет машин и часто встречающихся прохожих, или назойливых самокатчиков с велосипедистами. Мысли сами возвращаются к тому, что Джокер сказал про Ивана. Сейчас и... раньше. Сказал Ивану. В машине, у гаражей... — Ты вроде говорил, что на Охте нет наркотиков... — в попытке распутать клубок случайно выведанных сведений, спрашивает Ульяна без всяких «можно» и «могу ли я». — Это... Это из-за того, что произошло с твоим братом? Его... Когда Пылеева снова поднимает на него взгляд, Комолов уже негостеприимно встречает его своим. Опять она пытается играть в долбанного следователя. Под кожу лезет. Нет, она не глиста, она ебанный червь-паразит. С губ Комолова слетает туманное едва уловимое облачко выдоха. Разговаривая о Кирилле, Саша чувствует себя не просто голым, а вскрытым, как на столе патологоанатома. С торчащими наружу ребрами и легкими. Так что Пылеевой, как минимум, придется уложить его на лопатки и приставить скальпель к телу, чтобы добиться хоть каких-то полных ответов. Первая реакция на поднятую тему сходит. Саша её не перебивает, только и сама Ульяна не торопится заканчивать мысль вслух. Вот нахуя она в этом копается? Чё ей нужно? То же самое, что засунуть руку в осиное гнездо. Джокер тоже может ужалить. Пылеева мнётся, не зная, чем заполнить многоточие. Какой-то несчастный случай? Подмешанный "друзьями" в напиток порошок, незапланированная, слишком острая реакция, прошедшая не по плану вечеринка... Теперь ведь она знает, что Джокер и сам имел с ними дело. Вспоминает их разговор о той блондинке. Возможно, так он и бросил. Или тут замешаны вещи куда более серьёзные? Это могла быть не случайность и не розыгрыш на вечеринке. Иван тоже не принимал свои таблетки. Но в графе «причина смерти» у него красовалось бы беспощадное «передозировка». Откуда-то же Джокер это знал?.. — Сколько ему было? — аккуратно, на задержанном выдохе интересуется Ульяна. Не настойчиво, но и не жалостливо, просто спрашивает. Будто они в Джокером знакомятся только сейчас, и она задает ему то же беззаботное «а кто из вас старше?», которое с улыбкой адресовала Лизе пару недель назад на той тусовке, когда она упомянула про своего брата. Второй вопрос звучит почти безобидно. На него и ответит. — Двадцать один. — выдает Саша, как пулемётную очередь. Твёрдо. Чётко. Без промедлений. В этом случае его молчание можно интерпретировать, как знак согласия. Пока Ворон со всей жестокостью казнил и пытал местных дилеров, Джокер за его спиной тусовался в притонах, запрятавшихся в таких же вот двориках. Там смешивают далеко не водку с соком. И в голову даёт так, что можно забыть, кто ты есть... Думать, вспоминать об этом, о тех приятных ощущениях, наркоману в завязке, как ходить по проволоке. Никаких вербальных подсказок Джокер ей не оставляет, и Ульяна (пусть на ходу это и не очень удобно) высматривает наводящие приметы там, где они могли бы отразиться хотя бы из какого-то уважения к законам нейропсихологии. Бессознательно. Поддерживает неустойчивое соединение зрительной связи, даже когда температура в узком параллелепипеде пространства вокруг них, по ощущениям, падает до значения абсолютного нуля и кожа под непросохшими тканями куртки и платья покрывается мелкими пупырышками. В стылую тишину так и не улетает никаких откровений, а Пылеевой занемевшие, будто под заморозкой, дёсна не дают попросить прощения или расколоть молчание чутким «можешь не отвечать». Ульяна держит язык за зубами, потому что он, кажется, прямо к ним и примёрз. От того, сколько душеледенящих осознаний притаилось в этом двузначном числе ответа. Озвученная цифра как толчок в спину. Ульяна по инерции делает шаг и обнаруживает себя закрытой в тёмной и холодной, глухой камере морга, где ее просят взглянуть на тело убитого парня. Двадцать один слишком рано... хотя, наверное, всё же, в самый раз. Чтобы жить. Заканчивать ВУЗ. Гулять с друзьями до поздней ночи. Жениться, заводить семью или срываться с места и уезжать путешествовать по миру. Заниматься любимым делом или искать занятие себе по душе... Ульяна прежде, чем снова оглядеться в чащобах серых и жёлтых застроек, обвитых лианами водосточных труб, ещё ненадолго задерживает взгляд на лице Джокера. Представляет их с братом в чём-то похожими, и перезадается своим же вопросом, только с другой личностью за выбранным местоимением: а сколько тогда было ему? «Меньше, чем сейчас» — не вносит никакой достаточной конкретики. Это может быть и пятнадцать, и восемь, и... Двадцать два? Ей ведь не от чего оттолкнуться, кроме субъективных впечатлений. Нельзя привести подобные слагаемые, имея на руках лишь раздробленную буквенную часть и никаких определённых коэффициентов. Сколько лет уже прошло? Лет... Или месяцев... Или... Кто знает. Пылеевой не хватает духу допытываться дальше. Ей приходится расправить шлейку рюкзака, почесать костяшкой кончик носа, смахнуть со лба волосы и сделать это всё одной ладонью. Той, которую пощипывает каждый раз, когда Джокер, небрежно размахивая руками в такт шагам, едва... ...считанные миллиметры, случайность, оттопыренный кончик мизинца или полшага уклона от прямой линии походки... ...не задевает прикосновением. Он бы даже не заметил то, что для неё сопоставимо с ударом тока в несколько киловольт. Два окна на первом этаже занавешены фиолетовыми шторами, а под окнами на улице курят две девушки в откровенных мини-юбках с сетчатыми колготками. — Не проходи мимо, красавчик. — приглашающе произносит сладкий голосок одной из шлюх. Раздавшийся окрик рывком возвращает Пылееву в более материальный мир, а она, не сообразив сгруппироваться, с размаху присаживается копчиком в лужу. К счастью, только в переносном смысле. Таращится на разукрашенных и причесанных в духе некогда популярных кукол Братц... (девушек? женщин?) особ с тем же выражением, какое могло бы быть у человека, повстречавшего по дороге домой инопланетян. Нет, она, конечно, видела все эти объявления на асфальте у метро про отдых, массаж, Анжел и Снежан с номерами телефонов. Теоретически знала об их существовании. Просто... Вживую никогда не сталкивалась. Не то чтобы ей очень хотелось это исправлять... Комолов не задерживается. Ему по карману услуги более высокого качества… и вида. Он почти беззлобно шлёт их на три слова. Сейчас Ульяне хочется только осуждающе дёрнуть Джокера за рукав. С такими, как с уличными аниматорами и промоутерами, вступать во взаимодействие не рекомендуется, это ей очевидно и без багажа жизненного опыта. В ответ летит ещё более эмоциональное высказывание, а в качестве постскриптум: — И девка твоя тощая сифилитичка! Джокер лишь усмехается, слегка наклонив голову в сторону Пылеевой и окинув ту насмешливым взглядом. Почти мстительно. За задетый оголенный провод, на какой раз обмотанный изношенной хлипкой изолентой. В замкнутой акустике двора их непечатные проклятья ещё пару секунд разносятся многоголосым эхо. Пылеева мрачно хмурит брови и под внезапно обращённым на неё вниманием Джокера медленно краснеет от ключиц до кончиков ушей. Ничего она не тощая! Нормальная. Как все... И кто бы ей ещё рассказывал про венерические заболевания! — Чё вылупилась, мымра? — добираются и непосредственно до Ульяны взбешённые жрицы. — Здоровье охота поправить?! Нервно сглотнув, Пылеева спешно отворачивается и бегом нагоняет Джокера. Он проходит ещё несколько метров и входит в последнюю на сегодня арку. Совсем рядом, за углом, Шлотбург. Да только… — Да ебанный… — ругается Джокер. Приблизившись к железным высоким воротам, несколько раз дергает обычно открытые створы. Не тащится же теперь назад. Не задумываясь о Пылеевой, Саша поднимает руки и цепляется за верхние закрученные в незамысловатом орнаменте прутья. Ставит ногу в пространство между вертикальными прутьями и подтягивает тело вверх. Ульяна пристраивается чуть впереди, осторожно выглянув уже из-за его плеча, чтобы убедиться, что их никто не преследует. И поэтому не сразу понимает, чему адресовано такое эмоциональное сокрушение. До последнего надеется, что Джокер всё так и планировал, и у него есть ключ или код, или волшебный «сим-салабим», открывающий ворота. Потому что обратно проходить через тот двор с прости... в общем, обратно идти тем же путём Ульяна не согласна. Но выбор у неё... — Ты же не собираешься... — Ульяна осекается, проследив глазами за подтянувшимся над перекладиной забора Джокером. — ...перелезать. Не будь она в платье... И на каблуках... Это никак не изменило бы того факта, что через заборы Ульяна ещё ни разу в жизни не лазила. Вряд ли это сложнее, чем взбираться по полотнам... Подойдя вплотную к створам, Пылеева пару секунд примеряется, куда бы могла поставить ноги и руки. Осматривает стены и дорогу вокруг на наличие чего-то... Камня или выступа, на который могла бы встать. Дотянуться до той же железки, за которую зацепился Джокер. На пробу хватается за мокрые после дождя прутья, но тут же, поморщившись, встряхивает ладони. Слишком мокро и скользко, не удержится. И слишком узко, чтобы пролезть. Вместо дальнейших пыхтящих попыток залезть, пожевав губу, тратит их на придумывание, как бы лучше попросить Джокера ей помочь. Саша с глухим приземлением подошв кроссовок на асфальт спрыгивает вниз. Не чтобы подать руку помощи – он, как всегда, прослушал, что Пылеева мямлила – а потому что в длинной накидке лезть неудобно и нельзя. Если не хочет здесь же с ней и попрощаться. А вариант обойти, вернуться – всё ещё не рассматривается. Шлюх он не боится, а даже отчасти им благодарен, что удалось съехать с неприятной темы почти без потерь (от своего желания, нахлынувшего в туалете танцевальной студии, Джокер не отказывается). Хотя у Пылеевой ранее были более весомые причины, чем лаконичное «пошла нахрен со своими вопросами», избегать с ним любого контакта. За все двадцать два года Саша почти никогда не проводил время с такими, как она: нежными фиалками с манерами благородных девиц. В первую очередь, потому что они не выдерживали присутствия Джокера… А сегодня уже он, потратив на Ульяну половину своего дня, хочет сбежать. Ему срочно нужно сменить обстановку: выпить, пролив на себя пиво, вытереть жирные руки об штаны, пошутить про дрочку и сортиры. Ещё пятнадцать минут в обход под русский фольклор он не выдержит. — Джокер... — Ульяна зовёт его немного грустно, с закравшейся в голос тревогой. — Я сама не... Мне не достать до верхней штуки... Она на всякий случай проверяет сцепление подошвы, привстаёт, стараясь схватиться рукой, но лишь убеждается, что сползает вниз очень быстро и хорошо. Можно попробовать закинуть ногу сразу туда, куда её поставил Джокер, но без дополнительной опоры она всё равно не вытянет тело наверх, даже со всеми своими навыками. Влажными от капель ладонями Комолов одновременно стягивает ткань с плеч. Есть ли какой-то ещё способ преодолеть этот чёртов забор? Лестница или подкоп? Шатающаяся, как выпадающий молочный зуб, вертикальная жердь? Отвлекаясь на мельтешение тёмного пятна у границ бокового зрения, Пылеева поворачивает голову и слегка расширяет глаза. Не с первой секунды осознает, зачем Джокеру понадобилось раздеваться сбрасывать тёплую накидку посреди улицы в разгар промозглой осени. И не со второй. Её тратит на ступор и непонятное прерывистое, беззвучное сглатывание, от которого только сильнее хочется закашляться. Футболка Джокера открывает руки от середины плеча до обхваченных браслетами запястий. Один из них, на левой руке, болтающийся чуть повыше, с узкой металлической плашкой и туго сплетенным чёрным ремешком, Ульяна ещё не видела. Задерживает взгляд на нём, только после поднявшись по плавным огибающим выше. Саша собирается перекинуть накидку через ограждение, чтобы предусмотрительно забрать уже с другой стороны. Ульяна не помнит за собой, чтобы ей нравились перекачанные парни или капитаны школьных спортивных команд, но находит нечто эстетичное в том, как обозначаются под кожей очертания мышц, когда Джокер задирает руки. Даже и не так жалко приземлившейся прямо на ещё мокрую землю накидки... Арка находится под крышей, но косой дождь и до неё дотянулся, сбрызнув также асфальт рядом. Он не рассчитывает сил, закидывая один из любимых предметов одежды через кованое ограждение. Большая часть ткани оказывается на той стороне и под весом и скользким прутьям спадает вниз. Джокер высказывает прямо и отчётливо, что об этом всём думает. Повезло, что до Шлотбурга всего несколько метров, а в машине уже не замерзнет. Накидка скрывала не только руки браслеты. Ульяна разглядывает теряющиеся на фоне чёрной футболки такие же чёрные ремни... ...контурно обрисовывающие линии плеч, широкой полосой ложащиеся между выступающих лопаток... ...и висящую справа кобуру. А вот скрытый в ней пистолет Пылеева сегодня уже имела возможность рассмотреть поближе. — Можешь подождать вертолет. — с издевательской усмешкой произносит Джокер. Моргнув, она перескакивает взглядом с него к лицу Джокера. Он что-то говорит, но звук долетает до Ульяны с отставанием. В перегруженном мыслями мозге с трудом восстанавливаются качественное соединение для осознания. — Вертол..? — не договаривает, нахмурившись. Как бы не хотелось закатить глаза на саркастичный комментарий, Пылеева себя останавливает, возвращаясь к имеющемуся у неё затруднению. — А ты... мне не поможешь? Ульяна тоже заново осматривает весь свой внешний вид, правда, размышляет совсем о другом. Ей-то известно, что мышцы плотнее (и тяжелее) жира. Как бы Джокер потом не оспорил заключение тех девиц... Хотя в ванной у него проблем не возникло. Но то стиральная машинка, а это — целый забор!.. Вот же фак... Теперь, когда неосторожно провела эту параллель, Ульяна уже не так уверена, что ей очень нужно взбираться на него. Пылеева с виду выглядит не тяжелее его одежды. А на ощупь… Комолов уже успел подзабыть, но только рад будет освежить воспоминания. Не двигается с места. А взгляд с лица Ульяны опускает ниже, выведя кривую линию от шеи до низа живота. На ней платье, только если раньше это было всего лишь незначительной деталью, сейчас оно приобретает особый оттенок. Веселья. И чего-то ещё. Фривольности, остроты. Ульяне придется задирать ноги и перекидывать их через ворота. Зрелище ждёт интересное в любом случае. С предвкушающей иронией, запрятанной в расширенных зрачках, Саша проводит языком по верхним зубам, не разжимая губ. Даже не придется торговаться. Когда он снова возвращает взгляд к лицу, Ульяна не меняется в выражении, как немая рыба из аквариума в офисе Ворона, смотрит на него, вылупив печальные глаза. — Чё стоишь то? — спрашивает Джокер, подняв брови, со смешком и долей недовольства прямым текстом обозначает свои намерения: — Ближе подойди. Я силой мысли тебе не подниму. Комолов не спешит быть тем, кто сделает шаг навстречу. Теперь с усмешкой Джокера у неё электризуются тонкие волоски у основания шеи. Безобидность ситуации отдает дух вместе с тем, как его голос падает до басового ключа. ...ближе... Дистанция, Ульяна, дис-тан-ци-я! Не будь дурой... Пылеева шумно вздыхает. Под щитом из задержавшегося на лице выражения утомлённости остроумием Джокера решительно приближается. Ей приходится задрать подбородок и вытянуть шею, чтобы смотреть ему в глаза... ...его глаза... ...его нос, лоб, брови, скулы, губы... ...но Ульяна быстро опускает их ниже, к ладоням. — Ты можешь просто подсадить меня, — пока говорит, стягивает с плеч рюкзак: перекидывать не будет, вот он-то точно пролезет между прутьев. — Дальше я сама. Вставать на скрещенные ладони Джокера грязным сапогом как-то нехорошо. Пылеева надеется обойтись и коленом. Повезло (ой ли!..), что подол её юбки распадается «солнцем», а не туго обтягивает бёдра. И так ей не придётся прижиматься к Джокеру слишком близко. Пока Пылеева возится с рюкзаком, Комолов на пару секунд замирает. Смакуя, во всех подробностях успевает представить, как сделает шаг левее и ещё один, чтобы вжать девичье тело в прутья. Слегка тряхнув головой, Саша прогоняет непрошенные фантазии. Ей нравится играть в принцессу и рыцаря, который будет её добиваться. Это не про Комолова. Подождет, когда ей самой надоест ломаться. — Подсадить - это запросто. — с негромким смешком отвечает Саша. Даже и не знает, какой из трёх неприличных смыслов лучше. Ульяна кулаком пропихивает мягкую спинку рюкзака, придержав его за лямки, и не слишком аккуратно приземляет сбоку от накидки Джокера. Беспечно отмахивается от мысли, что кто-то может подбежать и украсть его, пока она будет карабкаться наверх. Только проверяет, надёжно ли спрятан телефон во внутреннем кармане куртки под замочком. Откинув для удобства за спину волосы, снова без тени закравшихся подозрений разворачивается к Джокеру — и тут же непроизвольным рывком отшатывается назад. Не заметила, как он подошёл... подходит... Комолов, как и часто бывает, думает одно, а делает другое. В две секунды обойдя Ульяну слева, сокращает дистанцию между ними; между её спиной и жёсткими тяжелыми воротами. Прижимается теснее, опустив подбородок ниже, чтобы видеть лицо. Массивные створы с лязганьем мелко вздрагивают вместе с ней, когда критически короткий путь отступления обрывается и Пылеева каждым своим позвонком, даже через два слоя одежды, ощущает металлическую рейку, в которую упёрлась. А грудью не менее отчётливо — живой жар, силу, настойчивость притиснувшего её к воротам тела. — Ты чего?.. — рот сам собой приоткрывается в замешательстве. Ульяна так широко распахивает глаза, что кончики подвитых ресниц почти задевают нижний краешек изогнутой линии бровей. Шарит ими по сторонам, убеждаясь, что поблизости всё так же никого. ...кроме них...тихая ниша арки скроет от любопытных зрителей... — Сквозняк тут. — поясняет Джокер с улыбкой, через которую просвечивают все его пошлые мысли и сценарии. Блядство. Чем настойчивее он мысленно пытается отдалиться, бесится с неё, хочет послать, тем сильнее его, как долбанным телепатическим механизмом натянутой резинки, тянет назад. Ульяна приподнимает подбородок, но взглядом, наоборот, срывается вниз, к точке соприкосновения. Всего на миг, прежде чем молниеносно устремить вновь на Джокера. Будто боится надолго разрывать прямой зрительный контакт. Как-то нервно цепляется пальцами за холодные и по-прежнему влажные прутья ворот. Плевать. И на сквозняк тоже. Ульяна его вообще не замечает. Ладони без нежности, скорее, собственнически упираются в тонкую талию. Кажется, чёрная футболка Джокера поглотила всё доступное тепловое излучение в этом насквозь сыром городе и теперь с сумасшедшей интенсивностью отдает его вовне. Потому что, насколько известно Пылеевой, человеческое тело при нормальных условиях не может достигать таких температур. Если бы могла шевельнуться, с удовольствием бы расстегнула и скинула с плеч внезапно ставшую чересчур жаркой куртку. В ней уже тяжело дышать. Лишившиеся эластичности лёгкие сопротивляются вдоху и ещё больше — выдоху, делая их какими-то неритмичными, прерывистыми, и в то же время — противоречиво — глубокими. Ульяна до лёгкого головокружения затягивается одним их таких, когда обугливающая прямо сквозь платье схватка смыкается чуть пониже рёбер... ...лишь для того, чтобы так же без расшаркиваний, в одно требовательное движение развернуть спиной и притянуть обратно... ...а дальше механизм, как заклинивший, не идёт. ...подушечки больших пальцев симметричным точечным давлением нащупывают небольшие поясничные ямки...раскалённое дыхание касается внешней стороны раковины уха... Такое в художественных фильмах не показывают, но можно украдкой подсмотреть в модных сериалах, бросающих скандальных вызов медиа цензуре и устаревшему морализаторству. Как он это делает?! На футболке от влажной куртки расплывается мокрое пятно в районе грудной клетке. От этого соприкосновения и сквозняка должно стать ещё неуютнее, только вот... ...в штанах бешеная горячая пульсация. Джокер совершенно не будет смущен, если у него прямо сейчас на неё встанет. Ему даже ни капельку неловко не будет, если он сейчас и кончит. А от таких мыслей... Насколько уже за весь этот день мокро на тонкой полоске белья, скрытой под её платьем? Один уголок губ сильнее приподнимается в такой же несдерживаемой ухмылке. — Может, ещё какая помощь нужна? Ты обращайся. — с намеком и свойствественной во всём небрежностью на низкой частоте произносит Саша. Ульяна кожей чувствует усмешку Джокера. Ей же оскаливается разыгравшееся воображение и подселяет в голову непрошенные мысли, от которых скручивает желудок... или это от чего-то ещё?.. Не слушаются руки и прижатые вприлипку друг к другу ноги. Чаще грохочет под диафрагмой. Ещё пара значений к числу сердечных ударов в минуту, и единственная помощь, которая ей понадобится, будет Скорая... Вслух Ульяна ничего не произносит. Поведя носом в районе её виска, Комолов втягивает воздух, разбавленный уже знакомым персиковым запахом. Хочется дать новый отсчёт развязным поцелуям. На стиралке было удобнее. Да, сука! Да! Её хочется целовать. Блядская Пылеева! Где их таких делают?! Потому что ни одну из шлюх (даже, тем, кому не надо было платить), ни тем более наркоманку в туалете не хотелось. Но в таком сдержать себя ему легче. Нервные окончания Ульяны будто вибрируют на той же длине волн, что и раскатистый, чуть охриплый голос Джокера. Пылеева, прикрыв глаза, пережидает, пока дрожь прокатится вдоль всего тела... ...ты вкусно пахнешь... ...осядет подрагиванием в кончиках пальцев. — Джокер... — и, остатками, на покрасневших от сухости губах. Ульяна сдаётся сразу двум неподконтрольным действиям. Этому вырвавшемуся слабому шёпоту и мягкому прогибу внизу спины... ...напрашивающемуся, обозначающему удобную траекторию для ладоней, чтобы съехать ниже...подсадить подхватить за ягодицы, приподнять их лица губы на один уровень... ...а потом открывает глаза. Джокер сохраняет невозмутимость, ожидая, как будто закинул масло на горячую сковородку перед тем, как пожарить яичницу на завтрак — очень помогает от похмелья. Ульяна тоже мягко плавится прямо на его глазах. Её взгляд плавно перетекает из испуганного к нежно-жаждущему. По-кошачьи зелёные глаза напротив наполняются невероятной глубиной, гипнотизируют, затягивают. Только слова, вырывающиеся из её рта, этот эффект мгновенно сбивают. — Не надо... Говорит не так решительно, как задумывалось, и непонятно: кому. Ему? Или себе? Просит? Предупреждает? Отталкивает? Комолов шумно сглатывает, но не отстраняется. Ему нужно что-то убедительнее. Не меняет положение, не лезет под юбку, хотя секунду назад такое желание ещё свербило в штанах. Пылеева задеревенело пробует мотнуть головой нечто отрицательное. Упрямо держится некрепкими пальцами за прутья... ...чтобы не подцеплять ими лямки наплечной кобуры, притягивая за них на себя... ...не опускать скользяще на предплечья, не оглаживать плечи, наслаждаясь шелковистой теплотой кожи... Пока взгляд уже целую секунду прикован к губам Джокера. Ульяна наклоняет голову, несмело вытягиваясь, сокращая расстояние на пару сантиметров. Дёрганными отрезками, преодолевая невидимую отталкивающую силу. Всё-таки накрывает ладонью предплечье Джокера. Ещё не касается, но уже может предвкушающе распробовать привкус, сглатывая собравшуюся во рту слюну. Тёплое дыхание с сахарными предвкусием отчетливее оседает на его губах. Саша коротко проводит языком пока ещё по своим губам, чтобы размягчить сухость перед поцелуем, как... Пронзительный звук автомобильного гудка с соседней улицы клином врезается в замутнённое сознание и затишье арки. Пылеева так резко дёргается назад, что слегка прикладывается затылком об ограждение. А по ощущениям, будто ударяется об стенку колокола, находясь внутри него. Да сука! Было уже почти! Третьим звуком Джокеру хочется прибавить свой удар ногой по долбанному ограждению. Он сдерживается ещё в надежде, что... ...но Пылеева, подсобравшись, как улитка прячется в раковину, снова нагоняет на себя этот блядский порядочный вид, изображает саму невинность. Была бы Ульяна посуевернее, решила бы, что это вселенная шлёт ей недвусмысленный знак. Или даёт отрезвительную затрещину. С кряхтением прочистив горло, она неловко ёжится, моргая в два раза чаще обычного, и запоздало пробует выпутаться. — То есть... — бормочет, не задерживая взгляд ни на чём дольше, чем на доли секунд. — Спасибо, пока не нужно. Пока. Джокер воспримет это, как намек на продолжение, на следующую серию. Это не хиатус, это гребанный клиффхэнгер. Первое «нет» было ещё обиженное, принципиальное, устойчивое. Второе — игровое, как старая скрипящая половица. Третье — неуверенное, слабое, прогибающаяся под весом гнилая доска. Ещё немного и она не выдержит. Джокер будет иголки себе вгонять под ногти, но, блять, дождется того момента, когда Ульяна сама начнет скулить, как течная сука. Нервным смешком Пылеева пытается перенастроить разговор на более устойчивый лад. — Может, уже отпустишь меня? Так я вряд ли протиснусь. Он ядовито вторит её смешку и отстраняется на полшага. Чуть распрямляет руки в локтях, но продолжая придерживать Пылееву. — Ты же хотела, чтобы я тебя подсадил. — напоминает Саша. Пылеева вроде как упирается уже обеими руками в запястья Джокера, чтобы их спихнуть, но с небольшого расстояния и прищурившись на глазок, скорее деликатно за него придерживается или задумывает беспалевно стянуть какой-нибудь особо понравившийся браслет. Больно уж вялый у неё отталкивающий потенциал и никакого запаса силы воли не хватает выдавить для приличия капельку недовольства до бессовестного аккуратным мухляжом. Она не это имела в виду. Вообще. И вот что поставишь тут ему в упрёк? Опять её проигнорировал? Да нет, с первой же просьбы уступил-отступил, мгновенно пустив загульный холодок в образовавшуюся щель. Надо признать, держащимся впритык, осязаемое тепло его силуэта, нависающего над ней, было неплохим противосквозняковым прикрытием. Что всё-таки не (недо) отпустил? Так ведь она (не против) действительно сама его просила... А ещё у Джокера что-то с выражением лица. Внутренне скукоживаясь под натиском разрастающегося смущения, Ульяна не хотела, конечно, но ждала и готовилась увидеть закрашенную пренебрежением и подведённую ленивым самодовольством усмешку. Но Джокер, на первый взгляд... В личном классификаторе Пылеевой отдельные фрагменты отразившейся эмоции больше соответствуют... злости? раздражению? На ум приходит не подходящее ему самому и ситуации по контексту, книжно-литературное «раздосадован», но понять, что бы это могло для неё (или в принципе) значить, Ульяне, за секунду выменявшей стыдливые ужимки на пытливое вглядывание в отливающие серебристой бирюзой глаза не удаётся. Резко выдохнув носом воздух, Джокер разворачивает Пылееву лицом к воротам. Джокер, словно спиратив где-то rec недавно заполонявших голову образов, без предупреждения решает материализовать один из них. Ульяна с сиплым вздохом машинально упирается руками в прутья ворот. Бросает на Джокера взгляд через плечо... ...из-под ресниц, прикрытых под весом наполняющего тело вожделения, густого и сладкого, как сливочный крем-брюле...пока пальцы с обманчивой лаской прихватывают откинутый назад подбородок, только чтобы грубовато сомкнуться под челюстью, увести сильнее вверх и немного вбок...открыть судорожно сжимающееся горло для поцелуев... ...переступает с ноги на ногу, снова борясь с сосущим ощущением пустоты под ложечкой. Как от голода. Впрочем, почему как... За всей этой чередой испытывающих провокаций (и когда, спрашивается, зажимания по тёмным, нелюдным закуткам стали их обыденностью?), Пылеева чуть не забывает, с чего они начались. Зато невовремя вспоминает, что боится щекотки. Правда, из сжавших её талию ладоней Джокера почему-то совсем не хочется с визгом выворачиваться. Его любимая поза. Как же, блять, хочется одну ладонь уложить на плоский живот, а другой надавить на поясницу, нагнуть... ...задрать поганое платье, как тот сарафан... Вместо этого Комолов крепче впивается пальцами в змеиный изгиб талии и напрягает мышцы. Глубокий вдох. Рывок. Отрывает ноги Пылеевой от земли, помогая ей дотянуться до верхней конструкции ворот. Когда он без всяких просьб подпрыгнуть или спружинить на месте поднимает её в воздух, Ульяна так диссонансно чувствует себя лёгкой и хрупкой. Но не слабой... Изящной. Тонкой фаянсовой фигуркой танцующей балерины в музыкальной шкатулке. Разве что в концовке их спонтанного па-де-де антонимы романтичного — вис, лаз и акробатическое перемахивание через створы ворот. Сбивчивость мыслей не мешает Пылеевой среагировать в нужный момент. Схватившись за перекладину, она, почти не задумываясь над своими действиями, подтягивается повыше, чтобы упереться носком ботинка в удобный декоративный элемент. Привстаёт на нём, подыскивает, куда поставить ногу дальше, примеряется, как расположить ладони. Мгновенная реакция Ульяны не даёт Комолову ощутить неприятное напряжение в руках и пожаловаться на излишнюю тяжесть веса. Но даже когда она хватается за выступающий орнамент ворот, Саша не спешит убирать руки. С фальшивой заботой обхватывает пальцами лодыжку, а другой ладонью без всяких церемоний придерживает подкаченные упругие ягодицы. В квартире он их почти и не касался... Навёрстывает. Вначале она ещё пытается делать всё аккуратно. Хотя в данном случае это не синоним слов «безопасно» или «осторожно», поэтому, в конце концов, плюнув на сминающуюся юбку, Ульяна перелезает так, чтобы точно не навернуться с этого скользкого забора. Но, подзабыв про травмированную лодыжку, чуть не оступается, уже спускаясь вниз. В последнюю секунду успевает оттолкнуться и спрыгнуть, даже приземлиться мягко. Саша задирает голову, внимательно наблюдая, чтобы ничего не упустить. Как подросток, впервые подглядывающий за женской раздевалкой. Неширокий взмах второй ногой приоткрывает только бедро. Мда. Он надеялся на большее. Элемент гардероба Пылеевой похоже его поддерживает. Характерный треск обозначает плещущееся на дне желание Комолова это платье разорвать к хренам. За свою спешку Ульяна расплачивается обозначившимся новым вырезом на юбке, зацепившейся за обломок одной из пик, украшающих ворота. — Вот же фак... — несдержанно ругается себе под нос Пылеева, чуть недовольно покосившись на Джокера. Это платье, между прочим, тоже... не из дешёвых. Хорошо, что юбка свободная, не так бросается в глаза... Обхватив пальцами прутья на уровне своего лица, Саша ловит на себе взгляд Ульяны. А он то, блять, причём? — Надо было тоже снять. — со смешком комментирует Джокер. Подкидывает растопки теперь в другой костер. Тот, который учащает дыхание, пульс не от злого негодования и недовольства... ну или не только от них. Ещё один хмурый взгляд летит к Джокеру, вместо того, что Ульяне действительно хочется сделать: назидательно отпихнуть всей ладонью его лицо подальше от прутьев, как будто выгоняя из комнаты, чтобы не торчал у приоткрытой двери и не мешал переодеваться. — Не смешно, — немного обиженно ворчит Пылеева для закрепления эффекта. Сейчас занята куда более прозаичными вещами, раздвигая полы платья по свежеобразовавшейся стрелке, вверх вдоль бедра, и проверяя, насколько реально выдать это за экстравагантный дизайнерский ход? На ближайшие пару часиков хотя бы. Ну, если не шагать широко... И никуда больше не карабкаться... Комолов подтягивается на руках, уже окончательно ухватившись пальцами за верхние прутья. С еле слышным цыканьем распрямившись, Ульяна настойчивее расправляет и распрямляет юбку. Дважды перепроверяет, не замялась ли ткань сзади после того, как Джокер бессовестно облапал то, что она и прикрывает чуть пониже поясницы (ага, как будто Пылеева не догадалась, зачем он по-джентельменски пропустил её вперед и дожидался аж пока она не закончит перелазить!) и возвращает к нему сбрызнутый блеском заинтересованности взгляд. Следит за быстрыми, не слишком грациозными, зато чёткими и слаженными движениями, охваченными своеобразной неряшливой плавностью. В них тоже есть что-то танцевальное — какой-то потеснивший приторность балета, броский хип-хопный мотив. Джокер взбирается выше, умело перекидывая сначала одну ногу, затем другую, и не спускается ниже, а спрыгивает с верхней точки вниз. Навык не пробухаешь. Не в первой ему незаконным путем проникать на охраняемую территорию. И тем более ещё свежи в памяти все приключения из детства хулигана на стройках, гаражах и игры в «войнушку» в заброшенных зданиях. Ульяна так и не определяется, похож ли Джокер на хипстера-руфера или десятого Ямакаси, и, когда он, как крупный хищный кот, мягко, увесисто приземляется рядом, с беззлобной усмешкой закатывает глаза. Позер. Наклонившись за рюкзаком, она заодно подбирает и накидку Джокера, слегка обтряхнув её ладонью, прежде чем протянуть ему. Саша отряхивает ладони от бледно-ржавых пятен и забирает накидку. Надевать не собирается, только перекидывает через плечо. На этот раз удачнее, чем через долбанное ограждение. Снова идёт первым, не оборачиваясь, не проверяя. Он не разменивается на приглашающее «идём» перед тем, как двинуться вперёд, а Ульяна так же, не анализируя, не отдавая отчета своим действиям, молча увязывается следом, подтянув на плечах рюкзак. Шлотбург в каких-то шестидесяти шагах. Приближаясь, Джокер рыскает взглядом по открываемой территории. Пустых парковочных мест достаточно. Окей, ладно. Видимо, их только освободили. — с закипающим раздражением и беспокойством думает Комолов. Он бросает взгляд на другую сторону дороги, ища свой гелик там, но его снова ждёт облом. Да как так, блять... Тянется к телефону в карман брюк, сразу открывая верхнюю переписку. Эти дебилы пригнали гелик к его дому... В беседу улетает сообщение, и если убрать из него весь мат, то никакого другого смысла оно не несёт. Прессующие тупым напряжением мозг и гудящие, как настраивающийся перед репетицией оркестр, мысли нагоняют Пылееву уже в дороге. Пока Джокер утыкается носом в экран своего мобильного, Ульяна держит взгляд в районе его затылка. Джокеру понадобилось меньше минуты, чтобы перейти от желания, будто накладывающего на кадр вырвиглазно красный светофильтр, к нейтрально белому безразличию. От того, чтобы заставлять её мелко подрагивать, тесно прижатой к его телу, до отсутствия даже косого пересечения взглядами. Из-за такого рябящего контраста неприятно ноет в висках, и Ульяна устало отмахивается от всех разбирательств, вместо этого изучая окружающую местность. В ней перемены не менее впечатляющие. Обшарпанные и заплаканные, все в разводах дождя, бетонные стены сменяют светлый проулок, ровный асфальт проезжей части с идеально треугольными ёлочками по бокам и первое повстречавшееся им за "прогулку" приличное здание. Чистые белые фасады. Синие пластиковые двери. Возле него даже мусорные урны не просто грязные бетонные коробы, а выстеленные голубоватыми мешками. Уровень!.. Хотя гораздо больше о классе этого заведения Ульяне говорит золотистая табличка с полузнакомым названием (что-то из курса истории России?) и пара выходящих оттуда людей: мужчина в наглаженном, «с иголочки» костюме под руку с дамой в длинном драповом пальто. Глядя на них, Пылеева невольно опускает руку и поправляет складки на своем порванном платье. А ещё, не скрывая удивления, провожает взглядом Джокера до двери. Комолов недовольно сует телефон обратно в карман и поднимается на крыльцо. Уже и жрать захотелось. Ульяна поражается то ли тому, что он на самом деле отвёл её туда, где можно перекусить (неужели всё-таки не наплевать?), то ли тому, что это оказалась не столовка и не Мак, и даже не Котёл... В ресторане Ворона Джокер ест очень редко. А сейчас машины отчима нет, а значит балкон на втором этаже, изолированный от снующих туда-сюда посетителей, официантов, — свободен. И покормить обязаны бесплатно. Саша берется за ручку двери, собираясь войти внутрь. Никак не интересуется, знакомы ли эти места Пылеевой и найдет ли она отсюда дорогу к дому. А провожать её он не собирается.