Нету тормоза, есть педаль газа.
Хочу полностью всю, здесь и сразу,
Но без масок, без приторных сказок.
***
Ульяна чувствует себя
привилегированной возможностью не только смотреть, но и дотронуться. Сглотнув собравшееся под языком
предвкушение, сама тоже привстаёт навстречу, быстрее сокращает расстояние, в обратной перемотке повторяя скользящее движение своих рук. Кончиками пальцев коснувшись гладкой кожи живота и от него поднявшись выше. Всей кистью притягивает, привлекает к себе. Пользуясь разницей в росте, безбожно смазывает поцелуй, и вместо губ Джокера своими по памяти находит
тот самый участочек под челюстью. Зарывается носом в сгиб шеи и запускает в лёгкие аромат поздней осени, ливней и прелой горящей листвы. В него так же, как и в эти придорожные лохматые ворохи, тянет расслабленно рухнуть спиной, подняв вверх остропалые кленовые «лапки» и рискуя навлечь на себя праведный гнев дворников.
На этот раз Джокер охотнее подставляется под ласки. Даже на пару секунд задерживается в одном положении, упираясь сжатыми в кулак ладонями в матрас. Наклоняет голову немного в бок, шумно выдохнув ртом.
Наверное, она тренировалась... готовилась? Но Саше почему-то хочется, чтобы
только в теории.
От переизбытка чувств, Ульяна даже легонько прихватывает кожу зубами,
на пробу. Пока второй рукой, прогнувшись в пояснице, пытается вытащить края заправленного в юбку свитера или нащупать на перекрученной юбке язычок молнии, которую зачем-то расположили сзади, а не слева, как во всех стандартных моделях.
Сегодня Пылеева делает всё поувереннее. Он чувствует на коже больше поцелуев, чем ее робкого, хоть и горячего дыхания. Мягкость губ, легкую влажность слюны... Комолов даже чуть вздрагивает плечами от неожиданности, когда отчетливо ощущает остроту зубов.
Можно считать, что Ульяна заглотила наживку вместе с крючком.
Повелась. Попалась. Снова.
Поддавшись дикому импульсу возбуждения, Джокер без нежности двигает бедрами вперед и прямо в штанах толкается куда-то в низ живота Пылеевой.
Мышцы Ульяны уже пощипывает от коротких приступов непроизвольных сокращений. Одуряюще сладко, будто тысячей мельчайших игристых пузырьков. Своим движением, тизерящим в разгар увертюры лейтмотив главного акта (
и Ульяну тоже, не меньше), Джокер устраивает целый искристый взрыв внутри гудящих и ноющих клеток. Пылеева отмечает его не то очень звонким выдохом, не то приглушённым постаныванием. Оно резонирует в пазухах и вырывается через нос, потому Ульяна не отрывает губ от кожи Джокера, продолжая собирать соленоватый "
иней" покрывающей её испарины. Кладёт косые росчерки поцелуев поверх дуги яремной ямки и выступа ключицы. Крепче цепляется пальцами за его спину, удерживаясь в приподнятом положении.
Чтобы освободить руки, Саша плотно для устойчивости упирается коленями в одеяло, расставив их по разные стороны от талии Ульяны. Он не садится сверху, не переносит вес, выдерживая расстояние в пару сантиметров. Первый раз несильно дергает край свитера, но встречает сопротивление. Вторая, третья попытка! Наплевав на свитер, Комолов переключается на юбку, но с ней...
Да чё за херня?
Его совершенно не тянет разбираться в этой блядской конструкции. Джокер дергает настойчивее, раздражаясь.
— Чёрт! — ругается Ульяна, неохотно отлипая и падая спиной обратно на кровать.
В дурацком мешающем свитере давно стало невыносимо жарко.
Никогда бы не подумала, что гигантским ледником для Титаника старательно нажитых за четырнадцать лет гимнастических навыков станет одна не расстёгивающаяся застёжка на юбке. Понятия не имеет, как, блин, ещё ей нужно прогнуться, чтобы с ней справиться.
Ульяна пробует провернуть юбку на талии, молнией вперёд, но дальше, чем на пол оборота не получается. И суетливые, беспорядочные рывки одежды делу точно не помогают.
— Погоди... — Пылеева умудряется вклинить в своё сдавленное кряхтение попытку донести эту мысль до Джокера тоже. — Тут заело... Похоже, зацепилось за свитер...
— Если ты сейчас, блять, не снимешь сама, я разорву к хуям. — бегло выговаривает на одном дыхании в лицо Пылеевой.
Она уже достаточно должна его знать, чтобы понимать: Саша не шутит и не преувеличивает. Сегодня в планы Комолова не входит оставлять на Ульяне хоть миллиметр ткани. Он хочет добраться до тела, как собака до зарытой, оставленной
на десерт кости.
Однозначное предупреждение заставляет Ульяну мелко вздрогнуть. Кажется, совсем не потому, что она переживает за сохранность своих вещей, а лишь от этого натужного хрипа, которым вибрирует голос Джокера. От нетерпеливости выдохов и жестов. От
желания — безудержного,
дикого — насыщающего направленный
на неё взгляд.
Один предложенный воображением образ этого действия заставляет поджилки потрясываться, а руки и ноги слабеть.
С шумом втянув носом воздух, Ульяна неловко перекатывается на живот, борясь с зажёванной молнией петелькой свитера. В конце концов просто тянет и дёргает её посильнее — затяжка останется точно.
Пылеева похожа на долбанную гусеницу, нелепо извивающуюся под ним. Эта ассоциация чуть сбивает возбуждение Комолова, отвлекает, заставляя издать не очередной порывистый жаркий выдох, а смешок.
Дёрганными спешными движениями рук Саша помогает ей избавиться от ублюдского свитера. Хотя лучше бы Пылеева позволила его порвать, так дав выплеснуть часть растущего внутреннего напряжения. Оно очень схоже с тем, когда Джокер на дороге избивает людей: также пульсирует в крови и в висках, пронизывает всё тело, придаёт сил, но с Ульяной направлено не на разрушение.
Она приподнимает теперь уже только таз, чтобы спустить юбку ниже, сразу вместе с колготками, но, наткнувшись на недвусмысленную твёрдость, чуть не вжимается всем телом обратно в простыни. Влажно выдыхает и комкает между пальцев простынь раздумывая. Секунду, не больше.
Второй раз повторяет прогиб уже медленней,
с намерением, и бросает (
осторожный) любопытный взгляд через плечо.
Самопроизвольно вырисовавшаяся на лице Пылеевой улыбка, как по наклонной плоскости пинбольного рычажка, косо съезжает на бок. Запускает во взгляд зарничный всполох озорства.
Кроме него есть что-то ещё.
Не может разобрать и дать этому ёмкое наименование, чтобы описать одним словом. Это не обычное удовлетворение — довольство (то, что тоже немножечко с приставкой «само»), тихое ликование... Успех, который она делает по сравнению
с прошлым разом, и торжество в его честь.
Ощущение
власти, в ранее не испытываемой его форме. Такое же невесомо осязаемое, как потрескивающий от накала воздух между ними и сухой жар тел. Откуда, казалось бы? У неё! Недавно лежащей на лопатках, остающейся
снизу...
— Бля(д?)ь. — не сдерживаясь, одобрительно-поощрающе ругается Джокер.
Неосознанно немного расслабляет ноги, опускаясь ниже, касаясь внутренней стороной своих бедер её.
...Но первым браным междометием, как меткой ускользающего самоконтроля, снова грешит Джокер. Так не похоже на то, как произносил его в ванной или пару секунд назад. Лишь отдалённо — на то, как оно вспыхнуло тогда в Ульяниной голове.
Напоминает ей о
другом и соблазняет шире — довольно — растянуть улыбку.
Пускай она может быть не
исключительной и не
классной. Но кое в чём Джокер точно ей не солгал.
Она
пиздец как его заводит.
И Ульяне это
нравится.
Нравится, что это ощущение никуда не девается, даже когда ей приходится,
подчинившись, прижаться щекой к простыням.
Джокер задерживает Пылееву, надавив пальцами и всей правой ладонью на её шею сзади. Ей приходится кусать внутреннюю сторону щёк, пока мелкие волоски на загривке встают дыбом, реагируя на нечто хищное (
звериное) в том, как Джокер к ней приближается. Ульяна трепещет не в страхе. Только в ожидании, в растущем возбуждении.
Он наклоняется, носом слегка ткнувшись в густую русую шевелюру. Вдыхает запах, как хренов токсикоман.
Не то.
Пахнет кухней Котла и ещё чем-то не очень-то приятным. Только это ни на что уже не влияет.
Саша снова приподнимает корпус. Экспертно проводит ладонями с боков по плавным изгибам от груди до бедер.
Пылеева приоткрывает рот, потому что дыхания через нос ей больше не хватает. Зажмуривается так, что ресницы тоже дрожат. Гнётся, словно желая как можно теснее прижаться накалённому добела прикосновению. Оно запускает под все слои кожи колючие «ёжики», и превращает необходимость просто спокойно лежать в своеобразную (
приятную) пытку. Ульяна не уверена, хочет ли попросить Джокера прекратить или повторить ещё разок.
Он задерживает обе руки на аппетитных ягодицах, неспешно сжимая их, как игрушку анти-стресс. Отказывается от классических затянутых и скучных прелюдий.
Чувствуя усилившееся давление подушечек пальцев на мягкую плоть, Ульяна чуть не давится вязкой, кисловатой на вкус слюной и с сиплым покашливанием привстаёт над матрасом, упирается в него лбом. Невольно подаётся бёдрами навстречу, дрогнув под задевающим, ещё совсем еле-еле, касанием...
Комолов сокращает расстояние между пахом и задницей Пылеевой, делает несколько резких толчков, примеряясь. Как будто устраивает небольшой тест-драйв, представляет демоверсию. Уже от этих фрикций крышу сносит, будь здоров.
Изо рта Ульяны рвётся
выдох.
Шумнее. Громче. Писк. Всхлип.
— Джокер! — перетекает в полноценный, хоть задушенный попыткой спрятать лицо стон.
Пылеева скребёт пальцами по простыням и снова прогибает таз, сама, но практически неосознанно потираясь низом живота о кровать. Старается сделать это так, чтобы задеть нужную точку, спровоцировать новую порцию горячей пульсации и щекотки внутри.
Немного помогает.
Или нет?
Ей нужно чтобы Джокер её коснулся.
Не так, как сейчас, и не так, как в нише...
...как она представляла, думала, бредила или грезила, перед сном, засыпая с зажатым между ног кончиком одеяла...
...без лишней одежды.
Когда ему нужно, Комолов сжимает пальцами руку Ульяны чуть повыше локтя и тянет в сторону и немного вверх,
предлагая повернуться обратно. А пока она снова проделывает этот "акробатический" номер, Джокер расстёгивает пуговицу на брюках. Переносит вес на одну ногу, а правую приподнимает над Пылеевой, проделывая уже свой не слишком грациозный трюк.
Послушно следуя заданному движению, Ульяна переворачивается снова на спину и тщательно успокаивает дыхательный ритм, пока окончательно выпутывается из юбки, колготок и этих нелепых смешных носков.
Саша спускает обе ноги с кровати и поднимается, чтобы быстро стянуть оставшуюся часть одежды на пол. Разворачивается, убеждаясь, что Ульяна в этом не отстает.
Едва простые механические действия заканчиваются, Пылеевой вновь становится неудобно. Вот так лежать (
готовой) под пристальным взглядом Джокера.
Её тянет к нему. Когда у Пылеевой появляется достаточно пространства для манёвра, она занимает более вертикальное положение. Не отпускает Джокера далеко от себя. Придерживается ладонями за его торс, неспешно наклоняясь.
Каменной статуей Саша замирает у кровати.
Губами Ульяна прижимается к коже, такой же влажноватой и пылающей, как и у неё. Оставляет поцелуи на животе: близко над пупком, в углублениях межрёберных дуг, в центре солнечного сплетения. Смещается к груди и правее.
Для кого-то сравнительно далёкого от представлений о здоровом образе жизни, с послужным списком вместо прочерка напротив графы «вредные привычки», у Джокера удивительно приятная на ощупь кожа. Приятная, чтобы целовать, касаться, мягко проводить всей кистью или одними подушечками пальцев.
Ну, или за то время, пока они дышали рот в рот, Ульяна умудрилась подцепить какой-то вирус и он уже дал осложнения нешуточным сдвигом по фазе.
Твёрдая, прямая линия живота, тугие в напряжении мышцы: косые, грудные... По ощущениям — гладко отшлифованный янтарь, в обтяжке шёлковой туали. Особенно приятно там, где подпухшими от поцелуев губами прощупывается сильное, частое биение.
Вне нормы ускоренное,
совсем как у неё.
Но ровное, тогда как Ульянино сбивается к чертям от того, каким новым прикосновением одаривает её Джокер.
Он прикрывает глаза, правой рукой на ощупь находит Пылееву и ладонью проводит по её щеке выше, пальцами путается в волосах, хаотично гладит по виску, лбу, макушке. Все прикосновения получаются с ощутимым лишним давлением. Какой-то важный механизм, отвечающий за силу нажатия, не выдерживает напряжения и подводит.
Пылеева готова проронить ещё один стон. Сдерживается, боясь, что он выйдет не подходящим случаю. Не развязным и страстным, сонорным, а охриплым...
мурлыкающим.
Его... Её... Их действия так не вяжутся с охватившим Ульяну почти бессознательным желанием вильнуть головой, подставить другой бок тоже и сладкое местечко за ухом. Притереться, довольной домашней кошкой, к ладони Джокера, будто выпрашивая ласку, которой в нём не прибавилось ни унции. Даже несмотря на этот по-своему
нежный жест.
Она сосредоточенно отвлекает Джокера от того, что происходит ниже. Как её рука, помня некогда продемонстрированный жест, подбирается к его паху. Вначале несмело, кончиками пальцев, вздрагивая, будто обжигаясь от отчетливости напряжения и сумасшедшей температуры.
Комолов открывает глаза, судорожно и громко сглатывает слюну, напрягает челюсть. Совсем не поцелуи Ульяны запускают эту волну
болезненного натяжения по телу. Такие невинные касания-пустышки недостаточны. Они только сильнее раздражают, дразнят. Он медленно выдыхает через нос, как чайник в момент кипения.
Ульяна только сейчас поднимает искренне внимательный взгляд. Касается уже поуверенней, всей ладонью обхватывая твердый в возбуждении орган.
— Тебе... — собирает на вдохе решимость в кулак и немного сжимает пальцы, мягко проводя чуть вверх и вниз. — Тебе так приятно?..
Она переступает-перекатывается на матрасе вперёд, занимая схожую (
вовсе нет) позицию на коленях, как недавно Джокер. Отрывает таз от пяток, привставая, выигрывая себе пару сантиметров роста, но продолжает задирать голову, чтобы держать взгляд на лице Джокера.
Вытягиваясь всем телом, застенчиво, но и заинтересованно.
— Смелее. — настойчиво советует Комолов.
Пузырь возникшего в голове Ульяны
невинного образа лопается с мыльным хлопком. Столько острой порочности и неприкрытой похоти скрыто за этой ничем не примечательной, на первый взгляд, рекомендацией.
Можно подумать, она стесняется садиться на колени деду Морозу и читать стих... Хотя Ульяна уверена, Джокер и к этой картине смог бы подобрать подоплёку с ограничением No Children.
Его «смелее» звучит
искушающе.
Вынуждает бегло пройтись языком по шершавым от сухости губам, пока они не потрескались. Не в состоянии опустить или отвести взгляд, Пылеева лишь чуть прерывистей моргает, сипло выдыхает ртом, хотя и не заметила, как затаила дыхание.
Джокер опускает руку с головы на грудь Ульяны и без нежности, напористо сминает всеми пальцами.
— Вот так. — усмехается Комолов, глядя в глаза.
Плотный эластичный материал лифчика теперь кажется ей и слишком тонким, и слишком грубым, трущим. Мешает в полной мере ощутить касание и передаёт его предательски полно.
Образец нагляднее некуда.
Слабо вздрогнув, Ульяна смыкает хватку крепче, повторяет своё движение, но уже с большей амплитудой. Не теряя осторожности, но добавляя натиска, решительности, пыла.
Как на своём мастер-классе, Джокер ждёт выполнения всех инструкций. Но впервые за эти несколько минут из всех самых заманчивых вариантов он неискушенно выбирает глаза. На пару секунд залипает на них, блестящих всеми оттенками зелени прямо под люстрой.
Под языком мягко растекается знакомая
ментоловая горечь.
На него открыто и доверчиво направлен
вроде бы невинный послушный взгляд, но кому, как не Комолову, дано нащупать дух бунтарства, плескающуюся терпкость, самобытность горящего пламенем
абсента. А по бедрам Пылеевой стекает не совсем расплавленная карамель, но на вкус даже слаще...
Запомнил.
Саша проводит кончиком языка по нижней губе и сопровождает новый выдох, пойманным с поличным, хриплым приглушенным: «мм».
В этом ощущении хочется утопиться. С этим ощущением хочется жить.
Он поднимает ладонь выше, пока вторая рука остается без дела — Джокер не выкладывается полностью. Уже мягче, отдавая себе отчёт, сжимает шею. От этого получает не меньшее удовольствие, чем с грудью или ягодицами.
Немного привыкнув, к рельефу и пламенной гладкости кожи, Ульяна скользит рукой по всей длине. Неотрывно следит за малейшими реакциями Джокера, и вместе с тем, упускает момент, когда его рука с различимым нажатием ложится на её конвульсивно сжавшееся горло.
Ещё не перекрывает воздух, но даёт чёткое понимание, что возможность этого в его власти.
В его власти. Даёт распробовать само это чувство.
Ульяна шире распахивает и без того круглые глаза. Забывшись, сжимает пальцы у основания чуть сильнее и упирается другой рукой Джокеру в бедро. Но (
убедившись, что может) торопливо выдыхает, расслабляется, заглаживает в пару движений свою вину.
Он готов поделиться
властью с ней. Даже когда хватка Пылеевой переходит на уровень близкий к «hard», Комолов лишь сильнее вбирает ртом воздух, почувствовав не боль, а яркий спазм, приятную вибрацию внизу живота.
Ульяна заворожённо ждёт, что последует дальше. Зрачки уже такого размера, что впору было бы перепроверять её вены. Саша проходится большим пальцем по линии челюсти, подбородку. Коснувшись губ, сначала повторяет контур, а затем и здесь надавливает, дразняще подцепляет нижнюю.
Как заколдованная, Пылеева приоткрывает рот, на секунду прерываясь. Прокручивает что-то в своих мыслях, неотрывно глядя на Джокера, а потом немного наклоняет голову. Аккуратно обхватывает подушечку пальца до фаланги губами, прижимается, неторопливо обводит его языком, оцарапывает безболезненно самым краешком нижних зубов. И уверенно двигает рукой.
Он приподнимает уголок губ в похабной улыбке, не отрывая немигающего вбирающего взгляда.
Горячая слюна, обжигающая гладкость и нежность внутренней стороны губ, скользящее движение игривого языка. Палец, конечно, не такой чувствительный, как член, но пусть Пылеева начинает с чего-то поменьше...
— Умница. — произносит Саша сквозь
прият... охуенный нарастающий жар по телу.
В её глазах светящейся точкой отражается зажженная люстра или, возможно, они так лихорадочно блестят от чего-то ещё, сами по себе. И всё это время Ульяна может думать лишь об одном.
О том, как бы попросить Джокера поцеловать её прямо сейчас...
Саша ничем больше не отвечает, не напрягается, будто взымает с Пылеевой долг за прошлый раз. Да и сама она похоже возбуждается не меньше, когда доставляет удовольствие ему. Так что по мимо очаровательного личика, подтянутой фигуры и упругой задницы у Пылеевой в процессе открываются дополнительные
бонусы.
Джокеру, не убавляя аппетитов, хочется найти ещё парочку.
Ульяна неспешно выпускает палец изо рта, позволив искристой нити слюны выпачкать её нижнюю губу. Тот самый
звук, щелчок, выводящий из каталептического транса, рождается не от задуманного Ульяной соприкосновения губ
(увы, не воплощённого). Хотя выходит таким же влажно-
присмактывающим. Пылеева не то чтобы в моменте беспокоилась о том, как его избежать, но всё равно смущается. Немного. Задней мыслью.
Чересчур прямой становится казавшаяся метафорической связь между выскользнувшим из её рта пальцем и... чем-то
большим.
Как скоро Ульяну вновь перестаёт это волновать?
Примерно в тот же миг, как Джокер выносит свой поощряющий вердикт. По крайней мере, с
пересдачей Пылеева справляется на отлично.
— А ты... быстро учишься. — улыбается он, поддавшись ближе.
Подрагивающие крылья носа, напрягшийся у челюсти мускул, еле различимое хрипение с которым он втягивает воздух, короткий одобрительный стон и обволакивающая глубина голоса, когда Джокер её хвалит... Это всё на другом,
надфизиологическом уровне стимуляции.
Обычное слово, расхожий комплимент...
Не мог бы он повторить? Ульяна не отказалась бы записать часовую версию.
А пока только переступает коленями по простыни, постепенно замедляет до остановки движения рукой, гадая, правильно ли трактовала намерения Джокера. Не прекращает ловить взглядом каждый его жест.
— Мне нравится превосходить ожидания, — не без щепотки лукавства и скопипастченной у него же фривольности поддакивает Пылеева.
Легковерно заглатывает обманку, поведя подбородком вверх, будто в надежде поймать с приближением его губы. Но, не получив поцелуй, робеет, отводит глаза.
— Да и у тебя довольно... доходчивые объяснения, — добавляет она чуть тише.
Саша расслабленно улыбается от мысли, что они только начали. Когда захват пальцев и ладони Ульяны слабеет, он несильно толкает её обратно на кровать.
Секундная неловкость уже не сбивает Ульянин настрой. Энергии, рассредоточенной по её телу сотней порхающих светлячков, наверное, хватило бы на тройное сальто с места. Пылеева лишь с шальным энтузиазмом откидывается навзничь. Балуется, явно нарочно преувеличивая заданный ей с лёгким толчком импульс. Раскидывает в стороны руки.
— Щас вернусь. — произносит Комолов и отступает к двери.
Ульяна ёрзает, вытаскивая из-под поясницы заломанный край одеяла. И замечает, что Джокер не торопится присоединяться к ней на кровати уже после его предупреждения.
...сейчас?
— Ты куда? — она, рывком вернув сидячее положение, с опозданием адресует вопрос его затылку.
Санузлом он, что ли, решил воспользоваться... пока они ещё не начали.
Хотя это ещё не самое пугающее, что она способна придумать.
Джокер не прикрывается руками, вышагивает из штанов и поворачивается к Пылеевой голой задницей. Ульяна действительно дожидается от него ответа, съезжая взглядом, как по трамплину, по ребристой линии хребта всё ниже.
Неосознанно (
машинально) для себя отмечает, что под широкими накидками и бесформенными спортивными трениками Джокера всё это время скрывался вполне залипательный...
вид. Фактурный, как на старых эскизах матери, оставшихся со времен её обучения в художественном классе. Или в учебниках по анатомии. С эстетичными покатыми ямочками в основании бедра...
Перед тем, как скрыться в коридоре, Саша ещё раз оборачивается.
— И сними уже этот блядский лифчик. — недовольно бросает Джокер, зацепившись взглядом за абсолютно сейчас ненужную ткань.
Ульяна так усердно продолжает "ждать", что чуть не подпрыгивает от раздавшегося голоса. Стремительно поднимает глаза к глазам, согласно угукает и кивает, толком не разобрав, чего от неё хотят.
Аж в шею стреляет...
Ульяна не выдыхает, пока Джокер не исчезает из поля её зрения. Только потом расслабленно опускает плечи, подтягивает колени к груди и чуть разминает ладонью трапецию. Задумчиво проскользив пальцами вдоль ключицы, подцепляет указательным и большим лямку лифчика.
Сдавать назад сейчас?
Дотянувшись до застёжки, Ульяна так быстро выпутывается из шлеек, будто её бельё охвачено огнём, и откидывает лифчик подальше (
как можно дальше, чтоб не дотянуться) от себя. Спускается к резинке трусов и снова медлит. Уже не так смело дёргает вниз за ткань сбоку... и натягивает обратно.
Холодно.
...а на средней полоске ещё и
влажно. Понятия не имеет, почему это воспринимает только в данный миг настолько отчётливо. Но подрагивающей рукой тянет на себя уголок одеяла, прикрывая им голый живот, грудь. Оставляет только плечи, все в гусиной коже.
Окидывает взглядом смятую постель.
Сколько девушек до неё оказывались здесь в том же виде?
Ульяна отгоняет мысль до того, как та ядовито ужалит её рассудок. Но осторожно прижимается носом к мягкому хлопку одеяла. Втягивает запах.
Постель пахнет
Джокером. И подвыветрившейся щёлочью стирального порошка.
Никаких выбивающихся резких карамельных или цветочных отдушек.
Никаких
мерзких следов на простынях.
Никаких провокационно торчащих из шкафчика тумбочки кусочков кружев.
Опрокинутая открытая пачка солёных орешков на столе рядом с клавиатурой и грязная кружка с чайной ложкой внутри. Вот и все
беспорядочные улики.
По крайней мере, больше ничего отыскать Ульяне не даёт приближающийся звук шагов…
***
Босые ноги протестующе реагируют на холодный ламинат, снижая эрекцию, понижая градус и возбуждение. Это не проблема, когда в спальне тебя ждёт почти раздетая, в прямом смысле текущая по тебе
суч... девушка.
Пылеевой такое определение подходит больше: глупая неопытная и абсолютно припизднутая, но всё же
девушка. Как с того журнала, в который она одним глазком заглянула: с охеренным телом; с длинными распущенными волосами; с такой потрясающей кожей, что будто сам Бог её, блять, отфотошопил; с нереально податливыми губами; и стонами, как у гребанной сирены.
Саша загребает рукой сразу три презерватива и направляется обратно, изучая упаковки. Этот с запахом клубники, ещё один — супертонкий, а третий — светится в темноте.
Пальцы, поддерживающие у груди одеяло, впиваются в него сильней. Ульяна свободной рукой заправляет пряди со лба за уши, но не откидывает кончики за спину. Сглотнув, держит взгляд на лице Джокера так долго, как может, только раз мазнув по тому, что он держит в руке.
Чёрт. Да. Точно.
Она и не подумала... Или подумала, но как-то недостаточно...
Не у Ники же ей было спрашивать о таком!
Тем более, она шла
не поэ...
Джокер отрывается от беглого изучения и смотрит выше, решив, что на кровати его ждёт в сексуальной позе устроившееся тело. Он поднимает глаза к потолку и издает короткий смешок сразу с несколькими эмоциями: легкого удивления (
она же только что, блять, держалась за его член!), раздражения, веселья и чем-то ещё, отдаленно смутно знакомым. Это что-то мягкое, тёплое и уютное… прям как эта постель в тёмное зимнее холодное утро.
От своего комментария его сбивает вопрос Ульяны.
— Ты с запасом решил взять? — натужно посмеивается Ульяна,
лишьбынемолчать, разглядев количество разноцветных квадратиков.
— Походу даже мало. Но потом уже ты пойдёшь. — улыбается Саша, делая вид, что не замечает её дискомфорта.
Про секс-марафон – это не совсем шутка.
Остатки смеха идут Ульяне куда-то мимо горла, и она, ещё не опуская по инерции уголки губ, всеми силами гасит рвущееся изо рта не менее натужное покашливание.
— В смысле? — еле выговаривает так, чтобы вышло на обычной, не глухой и не хрипящей, громкости.
Поднимает брови, внешне смахивая на печатную рожицу с двумя прописными "о" вместо глаз.
В смысле
мало? В смысле
потом? Когда?
Джокер не гасит улыбку, только видоизменяет её в более загадочную, так как не понимает...
...Пылеева же так прикалывается, да? В какой, сука, глухомани она росла?
Не знает элементарных вещей.
Пылеева мысленно отлистывает несколько страниц сценария назад, пытаясь определить, где упустила что-то важное для сюжета, раз теперь ни черта не догоняет.
Ей плоховато вспоминается, сколько точно времени они провели в ванной, но, кажется, не очень много. Вечеринка была ещё в разгаре, и Джокер планировал на неё вернуться.
Где-то внутренне Ульяна готовила себя к тому, что позже вечером ей придётся снова вызывать такси до дома. Но ещё глубже в душе надеялась (
хотела), как и обещала Максу, задержаться у Джокера. Не на ужин и чай.
По-настоящему
провести с ним ночь.
Заново пересчитывая квадратные упаковки, Пылеева по-тихоньку начинает понимать, что это условное выражение не обязательно означает долгий сон в обнимку после того, как всё закончится.
Судя по всему, «спать» вообще не входит в их список основных видов активностей на ближайшее время. И Ульяна пока не определилась, как на это реагировать. Но, на всякий случай, повыше подтягивает одеяло.
Взгляд Джокера от Пылеевой отпрыгивает сначала в одну сторону, потом в другую, рыскает на полу среди сброшенных своих и её вещей.
Нашел.
Вся нежность сходит, потому что накатывает дикое неожиданно приятное чувство собственничества, потому что…
Упражнялась Пылеева только в своих фантазиях.
Комолов кривит губы в такой уверенной улыбке победителя, который всё знал ещё до начала соревнований. Задерживается на пол шага, чтобы наклониться и подцепить указательным пальцем бежевую лямку.
Ульяна стремительно краснеет. Не то от того, что Джокер наткнулся на её бюстгальтер и ничуть не смущается продемонстрировать свою трофейную находку. Не то от бесстыдности играющей на его губах усмешки.
От того, чтобы подхватиться на ноги, с возгласом «Отдай! Моё!» выхватить лифчик из его руки и спрятать его за спину или запихать его поглубже под одеяло, Ульяну останавливает только опасность этого самого одеяла в процессе лишиться.
Не самый подходящий момент. Ей ведь нужно чем-то обороняться от стремительно подкрадывающегося к ней с очень красноречивой — он будто вот-вот плотоядно облизнётся — улыбочкой Джокера.
Может, выставить перед собой щитом подушку?
Прокрутив лифчик, Саша снова откидывает его, забыв, что хотел сказать, и в три быстрых шага запрыгивает на кровать. Разом высыпав квадратики на постель, он, дурачась, на четвереньках в два шага подбирается к Ульяне, которая вся сжалась за этим одеялом хуже старой девственницы. Его не было всего минуту, а она растеряла весь запал.
Придется исправлять. Джокер ставит на то, что справится меньше, чем за минуту.
Теперь Ульяне приходится бороться вовсе не со страхом, а с желанием неподходяще ситуации глупо захихикать. И с желанием поцеловать его, иначе, чем во все другие разы. Ребячливо, сахарно, нежно. Словно она объелась вареной сгущёнки или взорвала на празднике хлопушку с конфетти.
Пылеева даже не торопится отпихивать нахально подобравшуюся к ней ладонь Джокера, но, чуя какой-то подвох, бдительности не теряет.
Придавив одеяло своим телом с одной стороны, он тянется к Пылеевой, рукой пытаясь найти путь внутрь. Запускает пальцы, сразу натолкнувшись на обнаженный бок. Требовательно потянув за край одеяла на себя, Саша другой ладонью сканирует чувствительную грудь, выступающие под кожей ребра и напрягшийся плоский живот, а затем снова натыкается на посторонний материал.
Блядство. Трусы она всё же оставила ему.
Ульяна встрепенувшись, когда прикосновение задевает самую восприимчивую к нему область, и поджав пальцы на ногах, упрямо не ослабляет хватки на ткани пододеяльника.
Каждый проложенный жарким касанием вдоль её кожи сантиметр словно подкладывает невидимую гирьку на грудную клетку, утяжеляя, замедляя её движения. От дыхания Джокера слегка колыхается тонкий завиток волос у виска, щекотно задевая скулу, а от его слов щеки снова нестерпимо печёт. И не только из-за растущего возбуждения.
— Я же говорил, что у меня жесткий дресс-код: без белья. — насмешливо выдыхает Комолов куда-то в её волосы, — Или ты стремаешься, что я уже от одного вида кончу? Или это ты... уже?
Последний вопрос он подкрепляет дерзкой улыбкой и вызывающим блеском в глазах. Словами по новой раздразнивает Ульяну... и себя. Но пока готов ещё немного оттянуть момент, когда хорошенько от души поебется.
Ульяна в слабом отрицании покачивает головой.
— Я не... То есть, я не знаю... — с удовольствием закрыла бы свой язык в клетке плотно сомкнутых челюстей, но замирающая над поясом белья рука цепко тянет из неё откровения. — Как... понять, что...
Концовка вероломно съезжает в нетвёрдые вопросительные интонации. Едва набравшись смелости взглянуть Джокеру в глаза, Пылеева тут же опускает свои ниже.
Ощущение, что это некоторое дающееся всем — Лизе, Нике, девчонкам, сбившимся в стайку у кабинок женского туалета на утро после дискотеки — по умолчанию знание. Что-то, что Ульяна
должна знать, как делать. Или уметь.
Что-то, чем в тесном междусобойном кружке подружек обычно
хвастаются полушёпотом, заставляя остальных завистливо вздыхать.
Джокера глючит. Брови резко поднимаются выше, затем снова опускаются. Уголки губ медленно спадают, как осенняя листва с деревьев. Он сначала шумно выдыхает ртом воздух, а затем как-то нервно посмеивается на такое откровение.
От таких вопросов —
или что это ещё, блять, такое было? — хочется вернуть Пылеевой всё её нижнее белье, вместе с поганой девственностью, закутать в шарф и отправить обратно к матери.
Ощущение будто собирается трахнуть необразованную тринадцатилетку.
…НЕТ.
В его окружении совсем уж малолеток не бывает. Он точно знает, что ей восемнадцать... или семнадцать...
...студентка даже первого курса универа не может быть младше?
Максимыч принимал ее на работу, заглядывал в паспорт. Будь Пылеевой меньше семнадцати, он бы не взял её к себе.
Ф-у-у-у-х. Выдыхает.
Джокер расслабляет плечи, почти облокачивается на подушку.
— Будешь от меня прятаться - никогда не узнаешь. — усмехается Саша, уверенный в своих силах.
Способностях. И возможностях.
Он
почти сделал это в ванной. Не хватило, наверное, лишь одного глубокого насыщенного проникновения.
Саша запускает два пальца под резинку нижнего белья в районе пупка и вместо того, чтобы потянуть вниз и снять или опуститься ещё ниже, играючи, но со знанием дела, тянет выше, немного в сторону. Создает дополнительное трение и натяжение, внимательно следя за изменениями Пылеевой.
Вжимаясь лопатками в спинку кровати, Ульяна вся как-то группируется, посматривает на Джокера опасливо, но и призывно, просяще. Практически
ждёт знакомого стягивающего ощущения в животе.
Но на непредвиденное развитие событий, тело даёт непредвиденный отклик. Он пронзительный, жгучий. Пожалуй, даже
за-, неудобно жгучий для неё. Заставляет издать прерывистый мычащий звук и инстинктивно вцепиться в плечо Джокера. Одеяло спадает ниже.
— С-стой, погоди... — Ульяна перехватывает его другой рукой и отодвигается тазом немного назад, чтобы сбавить интенсивность давления. — Давай... Я сама. Сниму...
Идёт на разумный, в её понимании компромисс.
Одной рукой возиться тяжелее, но Пылеева, подстёгнутая смущением, справляется. Полностью сминает материал в руке, в попытке как можно незаметнее спихнуть его за край кровати.
Джокер не собирается отворачиваться —
они же здесь не гребанной математикой занимаются, смотрит на всю эту миниатюру, как из какого-то дебильного выступления в Камеди Батл. Как Ульяна ерзает ягодицами (
всё ещё не по нему, блять!) по его простыни и пытается стянуть хреновы трусы. Она их даже прячет, хотя обычно Джокеру этот предмет гардероба летит прямо в лицо.
Может, у неё там тоже принт из кактусов? Рассмотреть Саша не успел.
Пылеева поворачивается к Джокеру, сухо сглатывает отсутствующую слюну.
Уже так пофиг на чёртово одеяло...
Вдохнув на полные лёгкие, Ульяна, пока не растеряла решимость, обеими руками обхватывает лицо Джокера и вовлекает в новый поцелуй. Сползает по простыням вниз, притягивает к себе. Как будто ныряет на глубину и утаскивает его за собой следом.
Больше не желая тянуть резин(к)у (на трусах), Саша с первого касания углубляет поцелуй, несдержанно превращает касание губ в нечто бурное и развратное: проводит языком по языку Ульяны; цепляет её верхнюю губу своими, слегка царапнув нижним рядом зубов.
Замышляемая Пылеевой рокировка не удаётся. Джокер проворней, чем фисташковую скорлупку, раскалывает, предотвращает и пресекает её бессовестный мухлёж. Левой рукой он борется с одеялом, пытаясь его скомкать и откинуть подальше. Разобравшись с ним, как с самым злостным должником, Комолов ещё и отпихивает ногой прямо с кровати на пол, чтобы занять его место.
Джокер не даёт ей перепрятаться под его нависающим силуэтом от его же пытливого охочего внимания. Даже в обмен на отжертвованное одеяло. Хотя и эту взяточную долю забирает без малейшего упрёка совести. То, что её самая крайняя завеса пропадает и теряется вне досягаемости, Ульяна понимает по тканевому струящемуся оглаживанию в подрёберном ореоле и лизнувшей кожу
блаженной прохладе.
Не разрывая поцелуя, Саша укладывает Ульяну на лопатки, но сам остается лежать на боку, прижавшись к горячему телу своим. Пальцами скользяще ведет от самой нижней точки, до которой может дотянуться, по ноге к лобку, на живот. Всей ладонью накрывает грудь снова сминая сначала одну, затем другую.
Рядом с точкой, где соединены их губы ртутный градусный столбик взлетел бы до отметки 40, чтобы молниеносно её преодолеть. Ульяна стушёванно стонет прямо в поцелуй. Она дала выстрел «на старт», но Джокер лихо перехватывает у неё
ведущую партию.
Проведя кончиками пальцев вдоль желобка позвонков, Пылеева топорщит и ерошит более короткие и жёсткие на его затылке, всей кистью повторяет шейный изгиб, под кривой, обозначенной линией челюсти. Находит опору ладонями на плечах Джокера, чтобы удержаться во время стремительного, до гудения за барабанными перепонками,
погружения.
Не желая отставать, отвечает так же пылко, подхватывает широкие беспорядочные движения губ. Но ещё продолжается зажиматься. Полусогнутые колени, оторванные от покрывала плечи... Не обмякает, а вся скукоживается на этой
широченной — на самом деле, двоим уместиться тут можно разве что впритык — кровати, будто она сделана из гвоздей и Ульяне хочется занимать как можно меньше места. Желательно вплотную к Джокеру.
Чтобы не лежать такой
раскрытой перед ним под этой дурацкой починенной люстрой, которая, как одиночный прожектор, оставляет в электрически-жёлтом световом конусе только её. Ульяна зажмуривается, но запредельно остро ощущает собственную
наготу. И чужую, опаляющую, тоже. Со всеми её характерными
выпуклостями.
Это настолько фокусирует, насыщает каждое прикосновение, что Пылеева не перестаёт дрожать. По телу в самых ближайших к контакту точках проходит бисерная рябь, словно Джокер пользуется не пальцами, а заточенным и раскалённым наконечником металлического пера. Ульяна не замечает, как сводит бёдра плотнее. Соскальзывает одной ладонью куда-то к центру груди Джокера, а вторую снова запускает ему в волосы, пропустив между фалангами и натянув тёмные пряди.
Её противодействие, порождённое его провокационным действием. У Пылеевой всё хуже получается контролировать гласные призвуки на спёртых выдохах.
Двумя пальцами сжав сосок, Джокер по-дикарски слегка тянет его выше, на пробу. Доставит ли
такие его методы Пылеевой удовольствие.
Она не сдерживает голос, грязно рвёт поцелуй, губами неряшливо мазнув по щеке, когда Джокер знакомит её с чем-то новеньким. От кончика тугого в возбуждении соска будто протянута связующая леска к центру удовольствия внизу, между ног. Ульяна подгибает их сильнее, пока по этой леске бежит ток и пронизывает плоть тысячей приятных игольчатых разрядиков. Вскидывается, выгибает полукругом грудь, одной рукой хватаясь за простыни немного позади себя. Подаваясь к Джокеру, в слепом поиске
большего, но и в смущении своей реакцией тоже.
Первый развязный стон, смелый прогиб и на Комолова действуют с не меньшей силой поражения. Стирают улыбку, делая лицо не привычно насмешливым, а жадно предвкушающим. Дергается кадык, по телу, как лезвием ножа, проходит сразу приятная-и-неприятная дрожь, в голову ударяет самый убойный коктейль.
— Ты что никогда сама себе не... — где-то в темных закоулках сознания, как водой, заполняемого похотью и нетерпением, Джокер ещё пытается отыскать приличное слово, — ...себя не ласкала?
Он хочет продолжить незакрытую тему. Также горячо и влажно спускается с губ Пылеевой на её шею, давая возможность ответить.
Его вопрос и вовсе вгоняет её во все розовато-малиновые краски. Пылеева распахивает глаза, моргнув пару раз. Приоткрывает, выдав с выдохом случайную алфавитную букву, и сразу же захлопывает рот так, что аж щёлкают зубы. Вроде и не сглатывает, но горло всё равно странно дёргается.
Если бы не частые порывистые вдохи и выдохи, Комолов бы решил, что он оглох. Так долго длится это
неловкое молчание. Саша не торопит, оставляет поцелуи на нежной коже, неспешно спускаясь к ключицам.
Он наслаждается любимым десертом, приберегая самое вкусное от него на конец ужина.
Словечко-то какое: ласкала...
...невзначай съехавший край пижамных шорт...забравшиеся под майку ледяные ладони...рисуют неощутимо, так же, невзначай, вензеля вокруг впадинки пупка, расписывают ими венерин бугорок, скрытый телесного цвета хлопком...
...и ей не хватает кого-то рядом, кто сказал бы быть смелее..
...пусть она и почти слышит этот голос, прикрывая веки...
— А ты, оказывается, можешь не только...
— Может, ко мне...
— Сквозняк тут...
— Но ты сама можешь прийти... на неделе...
Ещё подумать надо, в чём признаться тяжелее. В том, что Джокер опять видит её, как облупленную, потому что она и правда никогда...
Но он ведь знает, что нет.
Никогда
до того раза.
При нём. В его проклятой ванной.
Зато...
Об этом, обо всех тех недопопытках
после ей тоже не следует говорить. Хорошие девочки по ночам только
спят. А в душевых только
моются.
И слушают преподавателей на лекциях, а не... витают в облаках.
Губы Джокера рядом с бьющейся часто-часто артерией действуют похлеще любой сыворотки правды, но Ульяна молчит так долго, как только может. Стыдливо прячет глаза, издав неуклюжий смешок.
— Мы же... Ты же не хочешь... Сейчас это обсуждать...
Она вытягивает шею, заводит ладони за спину Джокера, привлекая его ближе к себе. Тоже
отвлекает.
— Значит вернемся к этому после. — произносит Комолов, пытаясь спрятать лукавую улыбку.
Себя не видит, но пристыженно-смущенные глаза Пылеевой перед ним прямо пропорциональны его совсем неприличной игривости.
— Какая разница? — последнее Ульяна почти пропевает жарким шёпотом.
…Разница? Он спросил не про количество обслуженных заказов в Котле. Разница есть. И Саша покажет это на своем примере.
Ульяна слегка заворачивается на бок, удобно спускается одной рукой к животу Джокера и подтягивает колено, задевая им чужое бедро. Наклоняется, будто собираясь опрокинуть на лопатки уже его самого, чтобы нетерпеливо поторопить события... И заодно отбить желание смущать её неловкими вопросами.
Он не высказывается против смены позы, подтягивает Ульяну за закинутую ногу ещё ближе к себе, членом упираясь в её горячую плоть.
Ульяне, по жизни выступающей чаще в solo, было бы сложно привести формальные признаки хорошего (
безупречного) партнёрства. Это что-то врождённое, подсознательное и безусловное, как первобытный инстинкт. Ощущение, разгорающееся от того, как Джокер продлевает и интерпретирует каждый её манёвр.
Наверное, это
опыт. Но Пылеева выберет верить в
связь.
Она будто по неумению принесла ему сырой набросок, кривые каракули на черновике и, насколько ей это доступно, объясняет, что должно получиться в итоге. Начинает неловко движение...
А у него будто талант, он догадался, о чём она, с полужеста. Но развивает, раскрывает, прокачивает и выводит идею на новый уровень, чтобы вышло даже лучше, чем в её голове.
Покровительственно интересуется в конце:
то, что ты хотела сделать, а?
И Ульяна понимает: да. Именно
так она хотела.
Пылеева спрессованным в тонкий писк оханьем встречает соприкосновение двух самых разгорячённых точек. Оно как хлёсткий щелчок плети одновременно по всем нервным окончаниям. На мгновение переводит всё тело в томительное напряжение, но потом лишь сильнее плавит мышцы и кости. Позволяет прижаться теснее, текуче повторить все изгибы.
Саша с напором хаотично оглаживает ладонью такую же нежную кожу на открывшемся бедре, ягодице и без сожалений оставляет пока ещё легкий шлепок.
За долбанную не к месту
скрытность.
Задевая кончиком вытянутого носка верхнюю часть голени и тонкую косточку в подколенном сгибе, Ульяна жмётся грудью к Джокеру и снова громко, с всхлипывающим призвуком вдыхает, когда он повторяет свой уже без малого коронный жест.
С удовлетворением Джокер выдыхает в губы Пылеевой.
Эти беспардонные, нескромные шлепки точно не должны быть такими возбуждающими для неё. Но Ульяна чувствует влагу в узкой паховой складке и как мышцы её влагалища, будто в том же стыде, что пощипывает ей скулы, рвано сокращаются.
Когда Комолову
не приходится играть чужую роль, что-то несвойственное выдумывать, притворяться — даже ощущения сильнее, ярче.
Ульяну возбуждает не только милый не-Саша, но и...
Джокер не любит долгие лобызания. Челюсть устает, губы становятся как стёртые, неприятно реагируют на каждое движение и прикосновение.
— Тогда я скажу.
Комолов поддается к уху Ульяны.
— Раза два или три за день. Особенно на ту фотку в купальнике.
…шикарный ракурс на подчеркивающий невинно-белым материалом раздельного купальника красивую и даже аппетитную грудь, открытый подтянутый живот, руки и плечи с застывшими на них влажными каплями, мокрые волосы и счастливая улыбка… а что там на фоне, Саша даже ни разу не успевал рассмотреть…
Свое смелое откровение Комолов озвучивает как лестный комплимент и проводит языком по своим губам. Сразу же отстраняется на незначительные сантиметры, только чтобы запечатлеть в этот момент ещё один оттенок смущения на симпатичном личике.
Терпковатого на языке голоса Джокера, кажется, достаточно, чтобы в блаженстве закатились глаза.
Кажется, потому что кашемировый пламенный шёпот, приходящийся на раковину уха заставляет рассыпаться в подрагивании всё тело.
Невыносимо: как безапелляционно твёрдая, напряжённая плоть прижимается к её самым интимным образом, пока Джокер делится чем-то столь
нечестиво прямолинейным. Ульяне отчасти хочется скривиться с длительным «фу-у-у» и прикрыть горящие уши, зарыться лицом в подушку.
Она же делала этот кадр, когда отдыхала с родителями. И выставляла его больше по приколу. Никогда не думала о нём, как о...
...фотке в купальнике.
В понимании Пылеевой это что-то из рекламы Баунти или лезвий для бритья. Где идеальная девушка с идеальными волосами, фигурой, мейкапом запечатлена в идеальной соблазнительной позе. На её собственной фотографии — минусы напротив каждой строки. Она не старалась и не позировала, оставила на фотопленке рандомно выхваченный момент. Ума не приложит, что вообще могло там...
И это другое отчасти. Почему-то вызывающее в ней больше трепета, чем от всего, что делал до этого Джокер, сложенного вместе.
Он тоже о ней думал. Раза два или три в день...
...торчал незримым гостем на профиле, проигрывал мысленные сценарии, взяв её на главную роль...
...хотел её, желал её, выбрал, хотя она явно была не единственной...даже на этой неделе.
Повтори Джокер ей сто тысяч раз, что она
красивая, это не оказало бы тот же оглушительно глубокий, с-ума-сводящий эффект...
Он почти
наркотический, и доза не унимает одномоментно резвившейся ломки.
— Джокер... — жаждуще выговаривает (
выпрашивает) Ульяна и держится изо всех сил за эту мысль.
Сегодня именно
с ним. Никаких выдуманных
не-Саш, никакого лжесвидетельствования. Она, не добиваясь, уже получила своё чистосердечное.
Он скидывает руку Ульяны и принимает сидячее положении, при том задержав ладонь на её бедре, не желая с ним надолго расставаться. На кровати быстро находит упаковку с презервативом и разрывает её.
Спутанность сознания мешает с ходу сообразить, зачем Джокер отстраняется, когда она всем корпусом льнёт к нему. Хотя его ладонь, по-прежнему покоящаяся на её ноге, чуть успокаивает, Ульяна всё равно настороженно приподнимается на локте. Опускает глаза к другой его руке, раскатывающей по всей длине члена латексный материал, и рефлекторно сглатывает.
В желудке дикая и непонятная сжатая смесь из острого желания с щепоткой опаски.
Ей вроде уже нечего бояться.
Дискомфортно больно же бывает только первый раз, да? И тогда, под конец... было хорошо...
Натянув резинку, Саша поворачивается к Пылеевой, но не ложится. Потянув её за руку, намекает приподняться.
— Мне нужно, чтобы ты повернулась ко мне. Спиной.
Он довольно улыбается, не упуская момент, чтобы окинуть всё тело Ульяны наглым и тонущим в возбуждении взглядом.
Не противясь, Ульяна всё же не находит в себе сил ответить что-то в слух и ещё слегка неуверенно переворачивается, настоятельно запретив себе смотреть во время этого на Джокера (или представлять выражение его лица). Снова становится на колени. Подумывает опуститься, но, вспоминая его недавние движения, вместо этого упирается ладонями тоже в матрас.
Даже не хочет знать,
какой сейчас у него на неё вид.
На секунду роняет голову так, что прячется за спустившимися по обеим сторонам прядями. И всё-таки сдаётся одержавшему верх любопытству. Поворачивает голову на бок, искоса наблюдая за Джокером. Не обернись Ульяна, чтобы видеть лицо Джокера, в этот момент всё равно смогла бы хорошо представить себе его выражение. Прямо из ниоткуда проявившимся в воздухе перед ней и по-чеширски ухмылистым.
Джокер готовился отражать атаку из сопливых и нерешительных «но…», «разве мы…», «я не…», только Пылеева без единого звука подчиняется, послушно поворачивается.
Заслужила.
— В жизни всё даже лучше, чем я представлял. — с полуулыбкой произносит он, одаривая Ульяну комплиментом и сальным взглядом.
Низ живота Комолова с новой силой скручивает от адского возбуждения.
Позыва помянуть всуе какую-нибудь высшую силу и к её же обиталищу воздеть глаза, как в Котле, не ощущается. Вместо этого Пылеева рдеется, словно девчонка (
которой, впрочем, и является, но это ещё не повод!), и, опустив подбородок к груди, обратно "зашторивается" взлохмаченными волосами. И всё же занавес оставляет полуоткрытым: отводит, закладывает за ухо часть завитых прядей с одной стороны.
Ульяна хрипяще откашливается, так и не раскрывая рта, потому что боится чего-нибудь вякнуть мимо нот их подобравшейся к развязке
прелюдии.
И на том спасибо...
Для начала уже неплохо...
Самой странно, почему именно в данный момент её пронимает на совершенно нелепый придурочный смех.
...а ...что ты представлял?..
Да чёрт! Всё не то. Пылеева благоразумно отдаёт предпочтение помалкиванию и искусыванию губ.
Саша не может смотреть куда-то ещё. Взгляд магнитом тянет к грациозному поясничному прогибу, будто Пылеева для обложки «Playboy» снимается, чуть расставленным бедрам и округлым ягодицам. Он накрывает всей поверхностью ладони, медленно оглаживая красноватый след, оставленный своей рукой.
Плечи Ульяны еле видно вздёргиваются, поджатые пальцы ног тоже упираются в матрас, — почти
платоническая любовность, с которой Джокер касается её сверхчувствительной раздражённой кожи доводит её до исступления. Тем, как не вяжется со всеми предыдущими выразительными проявлениями страсти.
Только почудившуюся нежность Джокер быстро компенсирует и перевосполняет словесно. А у Пылеевой снова горят уши от его слов.
— А можешь повилять ею? — усмехнувшись, с тяжелым дыханием просит Комолов.
Саша не придает сексу ничего возвышенного и поэтичного, никакого таинства и задушевности, как пишут в женских романах, которые он пару раз насильно отбирал у Цапли и ради смеха зачитывал вслух пару-тройку самых трэшовых предложений. Поэтому он может спокойно признаться, как передернул на кого-то, шутить и разговаривать о чем угодно в самом процессе. А ещё грязно ругаться и называть всё своими именами, но на Пылееву как-то невольно ставится ограничения по рейтингу.
— П-перестань... — тихо просит в ответ Ульяна. — Ну, не вообще, а...
...а сама она мечется.
Податься вперёд или выпятить таз сильнее? Невозможность предугадать грядущие действия — только готовиться к ним — держит тело в восхитительном остром
томлении.
..или это нагнавшая мысль о том, что она начхала на все собственные предостережения, повернувшись к изголовью передом, к... Джокеру задом?
Или всё вместе?
Над ответами надо ещё поработать. Пылеева блеет, выдает заученные целомудренные фразы. Джокер даже удивлен, что она уже второй раз не попросила выключить свет и не предложила трахаться, накрывшись одеялом.
Он больше не бьет. Пока и не надо. Садистское удовольствие доставляет, как опасливо напрягаются мышцы под ладонью в ожидании нового шлепка, как выступают крохотные капли пота, ещё выгоднее подчеркивая подтянутые упругие части тела. Второй рукой Саша плавно скользит между ягодиц и мягко ныряет ниже.
— ...ну ты поня-а.. — последнюю гласную Ульяны обрывает взахлёбная затяжка воздухом и вытекающий из неё ломаный стон.
Пальцы Комолова обжигает естественная смазка. Он какого-то хуя плотно стискивает зубы вместо того, чтобы прямо сейчас грубо вогнать член по самые яйца. Делает рукой несколько дразняще-ласкающих движений вперёд и назад, расслабляя и подготавливая самую нежную часть, а затем подступает ближе, шагнув коленями по матрасу.
Ульяна всё-таки
виляет бёдрами. В попытке не то улизнуть, не то наоборот, глубже насадиться на особенно нужное, но всего лишь задевающее прикосновение. Безнадёжно комкает простыню между фаланг. Не расслабляет сомкнутых до побеления губ, но относительную тишину (в соседней комнате ещё надрывается вхолостую, хоть и значительно тише, позабытый ими проигрыватель) спальни прерывают небрежные звуки её желания.
Грязные разговоры откладываются на второй тайм. Саша уже и сам прилично разогрелся, а нескромные стоны увеличивают болезненно-зудящее нетерпение в паху.
Они переходят в тональность повыше, рассеиваются до хныкающе-просящих, когда Ульяна, вновь лишившись непосредственного контакта, рвано всем корпусом отклоняется назад. В поиске способа самой к Джокеру прижаться. Желудком пирует хорошо знакомая щемящая пустота.
— Блять. Я больше не выдержу. — честно признается Комолов, расставляя ноги Ульяны дальше друг от друга.
Уже мало что трезво соображая, Пылеева поддакивает путаными кивками заявлению Джокера, позволяет ему поправить её позу, как вздумается. Тает и плавится под его руками, совсем не противясь такому перехвату власти. Готовится...
Пальцами обеих рук для удобства Джокер обхватывает её талию и толкается бедрами вперед, оказываясь как посреди охваченной огнем тесной комнаты.
Ох... Твою ж!..
Беззвучный вскрик, в котором широко раскрываются Ульянины губы, скрашивается незаконченным, будто робким «Джо...» в начале и парочкой лихорадочно вышептанных ругательств под конец. Пылеева гнётся ниже, грудью чуть ли не до простыней, не удержавшись на дрожащих руках. Зажмуривается, пережидая раскатывающуюся от низа живота по всему телу волну натяжения.
Ощущение неожиданное и ошпаривающее, как крутой кипяток. Но, в отличие от того раза,
идеально балансирующее на грани, когда тянущая болезненность доставляет больше
удовольствия.
А ещё оно будто бы глубже, более полное в этом положении.
Наполняющее. Проходится по всей передней стенке и оседает на языке чем-то таким же сладким, как этот пропитавший воздух жевачечный ароматизатор. Сегодня он кажется более подходящим сопровождением, чем сохранившийся в памяти букет «спирт+флёрдоранж».
Комолов шумно тяжело выдыхает, может дать Пылеевой всего пару секунд, чтобы привыкнуть. Ноздри щекочет сладковатый клубничный запах презерватива, перебивая типичные запахи холостяцкой хаты.
Саша делает обратное движение, но не выходит полностью.
Ульяна заходится в протяжном грудном стоне на первом отступающем скольжении и пробует продышаться, пока в глазах не потемнело от кислородной нехватки. Ждёт, что её накроет облегчением, как в тот раз, но чувствует только в каждой клеточке пока не до конца ей понятное, нарастающее зудение.
— Ты не мог бы... Ммм... — не может сформулировать, конкретно сказать, и лишь прогибает поясницу, уводя таз чуть назад, принимая глубже, в требовательно-наглядной демонстрации, что ей (
нужно) хочется. — Пож... Пожалуйста, Джокер...
Саша и здесь не начинает с козырей, а сначала немного халтурит: не входит во всю длину, лениво двигая бедрами. Вмешательство Пылеевой меняет угол проникновения, задает новую бурю ощущений, приходящихся по всему телу покалывающим током. Он действует на инстинктах. Звучно ударяет по другой ягодице ладонью и резко замирает, чуть сам не издает даже для него неожиданный стон, когда захватывает ощущение очень плотно сжатой горячей плоти вокруг члена.
Очередной вскрик взвивается до фальцета. Ульяна смутно припоминает свою мысленную установку быть потише, но боится прикусывать язык — иначе, кажется, может попросту его лишиться.
Её нещадно встряхивает, едва не подбрасывает на пару сантиметров вверх над простынями от этого более увесистого и ощутимого шлепка. Чуть заваливаясь носом вперёд, Пылеева как можно медленнее, сквозь зубы, выдыхает. То ли в стремлении сбросить внезапно резкий тонический спазм в теле, то ли в тайне наслаждаясь им и поэтому желая его продлить...
Тяжело сказать, что при этом пылает ярче: её лицо или свежий наливающийся краснотой отпечаток на мягких тканях. Хотя чувство стыда, если ещё не испустило дух, то уже точно пару минут как корчится в предсмертной агонии.
Комолов меняет стиль. Теперь ладонью оглаживает поясницу, острые выступающие позвонки, шею, собирает волосы в кулак, слегка потянув назад. А вторую руку заводит вниз, пальцами лаская набухшую разгорячённую кожу.
Ульяна продолжает встречающе выпячивать таз, подмурлыкивая нечто бессвязное каждому толчку, и вслед за скольжением руки Джокера выгибает позвоночник, будто забыв, что он у неё из костей и задумывался природой, как условно жёсткая структура в организме. Запрокидывает голову и сильнее скругляет грудную дугу, покорная велению оттянувшей пряди хватке. В этом положении ещё труднее (
исключено) приглушить густой горловой стон, перескочивший на октаву повыше. Его рубят порывистое, прошившее живот, бёдра, плечи содрогание, с которым Пылеева подставляется под самое интимное прикосновение, и просительный шёпот.
Джокер быстро наращивает темп под жалобное скрипение кровати и её чередующиеся удары о стену. Не может больше контролировать тело, а мелкая моторика вообще не его конек, поэтому Саша лишь обхватывает Ульяну в районе тазобедренных косточек пальцами, с сильным неосознанным нажимом впиваясь в влажную от пота кожу.
— Джокер!.. Джо... — неразборчивые, кое-как вставленные на выдохах возгласы всё больше походят на тихое поскуливание. — Пом-мед... а!.. лен...
Не договаривает.
Снова роняя голову вниз, Ульяна изо всех сил цепляется онемевшими в напряжении пальцами за простынь, хотя сотрясающие тело непримиримые, яростные импульсы делают любой поиск опоры абсолютно бессмысленным. Ведомое ими, оно не прекращает елозить вперёд-назад по простыням, создавая добавочное трение... которого и без того так много, что кожа вот-вот воспламенится.
Жжение навязчиво и мешает в полной мере
расслабиться, но Пылеева всё равно прогибается, словно хочет попробовать раскрыться для него шире, раз не может (Джокер ей не позволяет) отстраниться. Ощущает собирающееся в животе незнакомое, до болезненности тугое сковывание и искренне переживает, точно ли она в полном порядке?
Оно ей...
нравится?
Удовольствие нарастает и меньше, чем за минуту, Саша понимает, что он уже у самой грани. Он же ничего не обещал Ульяне…
…или всё же да?...
Это как вызов, самому себе
в первую очередь.
Сцепив зубы, Комолов резко замедляется, меняет несдержанные размашистые проникновения на размеренные и плавные.
Ульяна не ждёт, что Джокер отреагирует на её сдавленные стенающие вздохи. По-настоящему внезапная перемена в темпе (
но не характере) происходящего заставляет её задыхаться.
Комолов прислушивается к песне, отвлекаясь и подстраиваясь под её неспешное звучание.
—
Ты моя новая Линда из Зазеркалья. Огнём тебя, видно, не разжигали… Принцесса, танцуй (в моём неоне), Блестит твоя корона; на моём троне тебя никто не тронет.
Он вспоминает про разбитый телефон и деньги, которые в тайне от Ворона должен получить завтра днём, думает про принесенную Ульяной еду, пытаясь мысленно угадать, что там скрывается в других контейнерах…
…когда снова начинает сильнее поддаваться вперед, сокращая время между глубокими толчками, полностью заполняя собой и чувствительно ударяясь пахом о ягодицы.
Ну же, блять, Пылеева, кончай!
Джокер может злится на неё, даже когда бесцеремонно вдалбливается в изящное, но измученное грубыми дикими ласками тело.
В голове Ульяны всё туманится и кружится, и эти будто бы ожесточившиеся проникающие движения срывают с губ мелодичный вокализ из стонов. У неё определённо
не всё в порядке, раз нечто неконтролируемое, почти животное и искажённое всепоглощающей похотью, умудряется приносить ей такой же бесстыдный, животный кайф.
Джокер запускает обе руки под живот Пылеевой и тянет к себе, заставляя встать на колени, прижаться спиной к его грудной клетке. Судорожно водит ладонями по горячей коже, накрывает грудь левой рукой, а правую оставляет внизу, двумя подушечками пальцев находя нежную кожу между ног. Теперь водит пальцами также напористо, не сбрасывая темп, отчего даже кисть напряженно затекает.
Даже находясь в этом состоянии лёгкой дофаминовой прострации, Ульяна вздрагивает от новой смены позы и одной ладонью беспомощно хватается за Джокера, упирается затылком ему в плечо.
Чувствуя его блуждающие прикосновения на рёбрах, под солнечным сплетением, около пупка, повсюду и сразу, готова натурально взвыть на тонкой ноте, особенно, когда одно из них задерживается у наиболее нуждающейся в нём точке.
— Погоди... Погоди, — вопреки своим же словам, Ульяна не перестаёт нетерпеливо подаваться бёдрами к Джокеру, жарко принимая его внутри; оставляет у него на коже вдавленные полумесяцы от ногтей. — Я... Я не...
Ей конец.
Так хорошо, что даже
мучительно...
Только одно ощущение, как мышцы внутри Пылеевой с такой же силой сжимают его твердую плоть, снова бросают Комолова в это зыбучее удовольствие, разливающееся в артериях гребанной лавой; окончательно сбивается дыхание; мутнеет в глазах; на шеи выступает вена.
Саша издает приглушенный стон, обдавая жаром дыхания ухо Ульяны.
Кажется, все существующие в её организме нервные окончания свились в припадочных конвульсиях. Струнами натянулись до предела, а потом, как по неслышимому щелчку...
Схожее ощущение обычно захлёстывает Ульяну при резком уходе с полотен в обрыв. Разве что сейчас оно приумножено... ну, примерно, стократно.
Конечности бьёт не одной, а целой серией судорог, и каждая будто оставляет после себя под кожей зажжённую бенгальскую свечу с мириадами колючих искорок. Уши закладывает, и Ульяна уже не слышит, как выкрикивает явно не последнее на сегодня «Джокер». Зажмуривается и не понимает, откуда взялась солоноватая влага на щеках.
Саша ни с чем именем не кончает, а только издает самый громкий за сегодня, и всё равно проигрывающий всем оттенкам вскриков Пылеевой, стон. Не долго удерживает в объятиях, разъединяя руки и опускаясь назад, почти свешивая затылок вниз.
Ульяна лишается всякой твёрдости и, когда слабеет поддерживающая её хватка, даже не утруждается тем, чтобы выставить вперёд руки — бескостно заваливается на простыни, тут же растекаясь по ним сладкой сиропообразной субстанцией.
Они падают, будто неправильный карточный домик, ложатся валетом, совсем как в позе 69.
Спустя несколько секунд передышки, Комолов с болезненным выражением на лице распрямляет и вытягивает затёкшие ноги.
Ватность и налитая ломота во всём теле, везде и нигде конкретно — состояние в чём-то приятельски знакомое Пылеевой, если не сказать близкородственное. До той меры, когда уже получается без внутреннего протеста охарактеризовать его словом «приятное» или на протяжении значительного времени не придавать ему значения вовсе.
Сейчас именно второй случай. Или оба сразу? Послеоргазменная крепатура идёт в комплекте с уютной сонливостью и теряется на фоне обволакивающей Ульяну неги.
Взгляд, выражение лица и скрасившая его улыбка — всё какое-то чуточку осовелое и прибалдевшее. В этом эйфорическом изнеможении у Пылеевой даже нет никаких сил или настроения делать замечание Джокеру, устроившему пятки там, где он обычно ложится головой.
Тело ещё слабо подёргивается, как от гуляющего по нему остаточного электрического заряда, но на губах вырисовывается блаженная улыбка, стоит лишь найти взглядом Джокера.
— Кажется... — с трудом держа глаза открытыми, хрипло проговаривает Ульяна. — Я поняла...
— Чё? — усмехнувшись, глядя в потолок переспрашивает Саша.
И всё же
в этот раз теплее; по-дружески небрежно, но уже заинтересовано.
Хотя догадывается, о чём речь, но ждёт, чтобы
договорила. Теперь — да, а не как минуту назад, когда Ульяна что-то пыталась ему сказать, используя только гласные... тогда Джокеру было не
много не до этого.
— Как... какого... — подбирать (
не_неловкие) описательные фразы, способные втеснить в себя широкий разброс пережитых ощущений, тоже то ещё задание повышенной сложности, и до Ульяны только через пару секунд доходит, что этим вопросом её снова просто подразнивают. — Да ну Джокер! Сам знаешь, что...
Его имя (непривычно для последнего получаса) обёрнуто уже не в стон. Разве что в возмущённо-негодующий, хоть и абсолютно беззлобный, дурашливый, так и не утративший до конца всех бархатных
мяукающих ноток.
— Опять догадайся сам… Тебя тут никто по губам не ударит, если чё. — усмехнувшись, подначивает её Саша.
Пылеева намеревается возместить недостающее, легонько пихнув Джокера прямо в наиболее доступную для неё голень. Не ленится для такого дела даже повернуться на бок, но замирает с едва занесённой ладонью от раздавшегося грохота.
Может, всё-таки надо было прикусить...
По стене с другой стороны раздается явно разгневанный стук.
Коротко поёжившись, Ульяна только готовится к порции жгучести за ушами и на скулах, а ещё к какому-нибудь подкручивающему этой жгучести градусов комментарию от Джокера... когда он её уже перебивает.
— Купи беруши, лошара. Мы только начали. — кричит ему Джокер, но сосед всё равно вряд ли услышит.
Не такие уж хлипкие стены в доме, а Комолов не так сильно напрягает связки. Да и беруши вряд ли помогут от долбежки кровати об эту же стену. Саша не отодвигает специально: из злой упрямой вредности.
А чё ему будет то? За такое даже на пару суток в изолятор не сажают.
Его реплика должна была/могла бы её смутить, но вместо этого приподнимает уголки рта повыше. Пылеева сперва отрывисто фыркает носом, а потом, прикрываясь ладонью, срывается на звонкий смех, словно до неё, наконец, дошла самая смешная часть шутки. Не может назвать, что именно так её развеселило. Просто смех сейчас даётся естественней всего...
Смех Саша не поддерживает, только, не поднимая головы, смотрит на Пылееву слегка удивленно. Теперь будет знать, что её такое веселит. Но ему это не льстит, потому что никакую шутку он в свои слова не закладывал. А её глупый смех похож на смех школьников со слова «многочлен».
Ульяна продолжает — с каждым разом всё тише — посмеиваться в перерывах между попытками окончательно успокоить дыхание, и расслабленно прикрывает глаза.
Джокер приподнимает только голову, напрягая шею. Смотрит на Ульяну, всё ещё обнаженную и распластавшуюся на его кровати. Волосы разметались по подушке, грудь ещё учащенно вздымается, а на щеках яркий румянец.
Надо ловить момент. Пока она ещё не чувствует смущения за свои голые сиськи и неприкрытый зад.
Комолов перекатывается на бок, шарит рукой по полу и находит свои брюки. Достает из кармана телефон.
Блядство.
Уже совсем не включается. Похоже сдох навсегда.
— Принеси свой мобильник. — в приказном тоне просит Джокер, снова поворачиваясь к Пылеевой лицом.
Свой смартфон, уже не особо заботясь о сохранности, равнодушно с глухим коротким ударом опускает обратно на пол.
Ульяна успевает погрузиться в ласковую некрепкую полудрёму до того, как Джокер вновь её пробуждающе окликает.
— Зачем? — сонно, больше с явной неохотой выбираться из постели, чем с недоверием и настороженностью, уточняет Пылеева, наклоняя подбородок в его сторону.
Даже не может придумать, кому бы ему понадобилось так срочно позвонить.
Разве Джокеру не полагалось самому отвернуться к стенке и захрапеть... или что там ещё обычно делают парни после..?
— Поставлю тебе пять звезд. — весело усмехается Саша. — Ну давай-давай, не тупи.
На последней фразе он слегка повышает голос, начиная, как обычно, злиться в нетерпении.
Пылеева, приподнявшись на локтях, награждает его неудомённым говорящим «
ты серьёзно?» взглядом, хотя ещё по интонации улавливает «
третий раз повторять не стану» - предупреждение Джокера. Поэтому с негромким цыканьем всё же садится на постели.
Вот тут, запоздало спохватываясь, безо всяких «но» тушуется и рыскает глазами по всей кровати в поиске одеяла, чтобы прикрыться.
Так и не находит. Видимо, Джокер заранее столкнул его на пол.
...от него ведь нелепо прятаться, да?
Перекинув вперёд хотя бы волосы, Ульяна перелезает прямиком через вытянутые ноги Джокера. Ежесекундно охает, пыхтит и морщится от слабой боли, пока занимает более или менее устойчивое положение на краю, и тратит секундочку, изучая разбросанную по комнате одежду.
Надевать обратно свитер и юбку?..
Они валяются в разных углах.
Нахально развалившись, Саша наблюдает, как она через него перебирается к другому краю и там же замирает. Комолов уже собирается словесно пнуть, но передумывает.
Они же никуда не торопятся.
Пылеева с триумфальной усмешкой натыкается на лежащую практически у неё под ногами футболку Джокера. Парой быстрых движений накидывает её на себя...
...снова оказываясь закутанной, как в тяжёлое и тёплое одеяло, в запах цитрона... и ещё немного чего-то «котельного»... чадящих плит или блюда дня...
Улыбается себе под нос своим же ассоциациям.
Саша приподнимает голову и с недовольным цоканьем падает затылком обратно на матрас. Передумав провожать взглядом — теперь уже
не то, закатанными глазами чуть не делает "солнышко".
Футболка оказывается не такой длинной, как она ожидала: прикрывает лишь самый верхний край бедра. Ульяна совсем сходит с ума, либо ткань и правда чувствуется такой безумно мягкой и приятной...
...особенно к голому телу.
Вообще-то Комолов такого обычно не допускает. Потом одежда воняет бабскими духами и ещё какой-то резкой сладкой херней. Но Ульяна…
всё равно уже напялила...
Не удержавшись, Пылеева бросает на Джокера намеренно быстрый взгляд из-за плеча, будто что-то — шальное поблёскивание глаз, лукаво вздёрнутый уголок губ — от него утаивая. Ухватывает в кадр не только его лицо... и делает это так, чтобы он тоже
заметил.
А после спешно сбегает в коридор. На цыпочках, потому что для щедро натопленной квартиры у Джокера слишком холодные полы.
Вспомнить бы ещё, где кинула свой рюкзак... И там ли вообще остался её телефон?
На удивление, экран блокировки чист. Ни одного нового уведомления. Что, с одной стороны радует: не нужно объясняться перед мамой и папой... Они, наверное, ещё не вернулись с благотворительного вечера.
С другой — кисловатой плёнкой ложится на язык.
От Макса тоже ничего.
Ульяна не топчется на месте. Проверяет телефон на ходу, но перед уходом из гостиной мельком оборачивается на полку под телевизором.
Встряхивает головой.
Сегодняшний вечер не
про это, не об этом.
Перед заворотом в спальню ещё вспоминает совет с какого-то форума в Интернете, вычитанный после
прошлого раза. Но решает оставить душ и туалет на попозже, понадеявшись, что всё не столь критично, как там запугивали.
В животе пока не окончательно рассосалось это тёплое, мурашливое ощущение от близости с Джокером... Ульяне хочется задержать его капельку подольше...
До мусорного ведра на кухне и в ванной тащиться лень, поэтому Комолов встает с кровати и пихает использованный презерватив в пустую упаковку от орешков на столе. Возвращается обратно и в отличии от Пылеевой одеваться ни во что не собирается.
Теперь ложится правильно — головой на подушку, лицом к двери и на бок, подперев рукой щеку.
Она возвращается в комнату так же быстро, как из неё ускользала. И лишь немного сбавляет скорость, когда в том же игривом порыве прыжком забирается на кровать, поджав ноги под себя. Протягивает Джокеру смартфон уже разблокированным, искренне считая, что прятать там ей нечего, кроме переписок с одногруппниками о домашке и сообщений родителям. Но не отодвигается с любопытством ловя все его манипуляции.
Без комментариев Саша забирает телефон, скользнув большим пальцем по главному экрану. Среди множества иконок он ищет камеру.
— А ты... — искоса, вробкую глянув на Джокера, Пылеева ногтём цепляет краешек шва на кофте и прочищает горло, договаривая потвёрже: — ...серьёзно это? Про пять звёзд?
— Чё? — непонимающе переспрашивает Комолов, уставившись на лицо Пылеевой.
Вернув взгляд обратно в экран, в этот раз сразу находит серо-черный квадрат с закругленными краями. Саша без спроса жмет на него и наводит камеру на Ульяну.
— Ну... — Пылеева оставляет в покое подол и с нажатием проводит, как вспотевшими, ладонями по бёдрам, от края ткани до колен.
Ворочает на языке, пробует внутренним голосом, какое продолжение лучше ложится на место интонационного заданного ею многоточия. Притворяется, чуть меняя позу и полувытягивая правую ногу вперёд, будто улавливаемая заминка вызвана её попытками устроиться удобнее подле Джокера, а не одолевающей неуверенностью в том, что она (
хочет?) у него (
пере)спросить.
Подчёркнутая крест-накрест опущенными предплечьями, дельта низа живота хранит муляж-воспоминание о толчком, осязаемо, даже через презерватив, заполнившей её теплоте.
Покалывание там же не унимается до сих пор и нарастает от воспроизведения в памяти немногочисленных, но бездонно глубоких и скрашенных рычащей хрипотцой звуков, вырвавшихся у Джокера. Его выдохи уже не задевают жарко раковину уха, но желудок щекочет невидимой кисточкой и в меру красочная ретроспекция.
Само по себе это не уже ли значимая оценка?
Там, в туалете, тоже были стоны, и вздохи, и очевидно достигнутый финал...
У Ульяны не было никого, кроме Джокера. А Джокеру точно есть, с
чем кем сравнивать.
Ей незачем и не хочется знать, сколько позиций в этом рейтинге, и какая отведена для неё. Пылеева одновременно не мешает и запрещает себе думать, что то, что между ними — это
другое.
Она Джокеру
нравится. Она не «одна из».
Сегодняшний вечер обеспечил достаточно неопровержимых улик...
...но это всё ещё только
секс.
Для него.
...ночь прошла не напрасно, тело всё ещё в тряске, шея в следах твоей ласки...
...а для неё?
Что там пытается выдавить из себя Пылеева, Джокер не слушает и даже не замечает. Слишком увлеченный её телефоном, даже сразу забывает=забивает, о чём был разговор.
А «пять звезд» – это была просто тупая шутка. И вообще в тот момент он думал, что кого-то вроде Пылеевой такие шутки задевают,
унижают. Потому что речь шла про
услуги, а не про чистые и светлые чувства, где качество секса никакой роли не играет.
Комолов включает запись видео, удерживая правую руку на весу.
— Да неважно. Это я так... — Ульяна со стуком и без доводчика захлопывает дверцу в эту шуфлядку мыслей.
Тем более, что её внимание перехватывает "нацелившийся" на неё глазок объектива.
— Ну ты серьезно? — Пылеева не то фыркает, не то очень громко усмехается. — И давно ты занялся влогингом?
— Вот прям щас. — отвечает Саша почти серьезно, слишком сосредоточенный видом на экране.
Опускает руку ниже, захватывая эту поганую футболку (
надо было прятать под кровать, блять) и торчащие колени. Снова возвращает камеру к лицу и наблюдает за совсем не сексуальными позами – а он рассчитывал именно на них – через экран, но не прерывает. Считает, что до них они ещё дойдут.
У Пылеевой в голове не очень-то вяжется подобное хобби ни с образом бесстрастного Мрачного жнеца, который на некоторое время прочно завязался в её ассоциативному ряду с Джокером, ни с родом его деятельности, ни даже с...
Кажется, таким больше склонно страдать
её поколение.
Ульяна, справедливости ради, и страдает, мастерски обеспечивая (
худшие) лучшие бекстейдж-фотографии любому мероприятию — от прогулки по парку до свадьбы друзей родителей. Даже то фото с пляжа, сделанное хоть и не самой Ульяной, но с её инициативной подачи.
Непривычно ощущать себя по другую сторону баррикад.
— Мне нужно разнообразие, а то то в купальнике я уже наизусть знаю. — с улыбкой произносит Комолов.
Поднимает взгляд выше, смотря поверх телефона, чтобы вживую заценить реакцию, отчего рука слегка дергается, опускается на сантиметр ниже и смазывает кадр.
Неваляшкой накренившаяся картинка на экране захватывает достойное паузы и скриншота выражение лица Ульяны: Пылеева постигает добавочный (или всё же основной?) смысл спонтанной репортажной съёмки с чувством и гримасой человека, случайно надкусившего горошек перца в супе.
— Она вообще-то не единственная там в профиле, — в своё оправдание напоминает Ульяна, поддерживая, как ей кажется, лёгкий, ироничный тон.
Воспринимает это скорее как баловство, новое дразнящее подзуживание.
Отвернувшись в сторону дверного проёма, Пылеева пальцами зарывается в свои волосы, пробует их пригладить или хотя бы распутать, а потом сдаётся и перебрасывает все пряди от уха на один бок. Приподнимает голову, поглядывая в объектив. На пару секунд словно сдаётся: немного поджимает левое плечо, посылая вытянутой чёрной «фасолине» камеры воздушный поцелуй.
Ломано посмеивается своему же кривлянию. Уводит взгляд диагонально вверх, обнажая в улыбке верхний ряд зубов и натягивая уголки губ так, что болят щёки.
На пару секунд. И сразу же роняет подбородок обратно к груди, слегка покачивая головой.
Всё равно подурачиться как обычно, высунуть язык, надуть щеки и скорчить не симпатичную, но забавную и милую, рожицу не получается. Слишком по-детски...
Странно? Неловко? Неуместно? Когда совсем рядом Джокер развалился весь такой...
Обнажённый и чертовски привлекательный. Да как...
Хоть бы простыней прикрылся!
Не то чтобы Ульяне прям этого хочется, но, возможно, помогло бы...
Наклонив голову на бок, Пылеева упирается согнутым локтём в бедро и подпирает ладонью щёку. Адресует камере, точнее, человеку за ней, выразительно открытый и шутливо испытующий взгляд.
Поднимает взгляд выше, смотря поверх телефона, чтобы вживую заценить реакцию, отчего рука слегка дергается, опускается на сантиметр ниже и смазывает кадр.
— Так, ну всё, хватит, — в конце концов не выдерживает она и всем телом наклоняется к Джокеру. — Отдай мне...
— Э-э-э… — выражает свое несогласие Комолов, инстинктивно отводя руку назад.
Ульяна, пытаясь забрать свой телефон, сильно вытягивает одну руку, а второй кладёт Джокеру на живот, готовая даже забраться на него вся, если потребуется. Со смехом, потому что уже сомневается, делает она это всё-таки из-за камеры или просто чтобы подурачиться и восстановить с Джокером тактильный контакт.
— А без футболки? Это была только разминка.
Адресовав Пылеевой с очередным оттенком нахальства улыбку, свободной рукой Саша задирает чёрную ткань, оголяя живот и часть груди.
— Прекрати, — ещё без должной твёрдости в голосе обрывает Джокера Ульяна, но полы футболки дёргает вниз с силой и резко, так, что ткань отзывается опасным трещанием.
Взгляд Пылеевой цепляет равнодушно следящий за ними глазок камеры...
...понравилось? ..есть и полная запись...
— О, смотри, смотри! Сейчас мой любимый момент!..
...столько неприкрытой издёвки, самодовольства... Ульяна не видит, что там в этот момент на экране, всё размытое и в тёмных пятнах...
— Знаешь, Пылеева, если вдруг вылетишь с универа, можешь попробовать себя в порноактрисах. Как по мне, так у тебя впечатляющий потенциал.
Саша не собирается уступать, предугадывая каждое последующее движение Пылеевой. Ловко увиливает от её настырных пальцев, успевающих только неловко и совсем чуть-чуть ущипнуть его за кожу запястья.
От Ульяны как-то ускользает момент, когда в её попытках выхватить телефон всё меньше остаётся беззаботного постельного дуракаваляния. Когда синхронно с невидимым затвором цифровой камеры в испуге расширяются зрачки. После которой, второй или третьей, неудачной пробы, спину прошибает пламенным ознобом тревоги.
...ты же не хочешь, чтобы она улетела в сеть?...
— Я мог бы удалить видео, да... Но это будет уже не так интересно, верно?
Ульяна пробует настойчивее, но это всё равно что гоняться за прицелом лазерной указки. И, похоже, не только у неё одной созревает решимость отбросить шутки в сторону.
Пылеева уже забыла про чувствительные, жалящие огнем кожу шлепки? Или как он в пару легких движений рук сдвигает её с места? Про то, что как бы она не упиралась, подпитываемая самым жутким страхом, Джокеру всё равно ничего не помешало затащить её тельце на заднее сидение?
Значит, напомнит.
Комолов отрывает спину от постели и свободной рукой перехватывает предплечье Ульяны, подсаживается ещё ближе, вновь заваливая на кровать и придавливая своим телом. Прижимает обе её руки к смятому постельному: одну обхватывает пальцами своей левой рукой, а правой надавливает кистью на запястье.
Вместо мешка –
удушливый горячий поцелуй.
Пылеева даже пикнуть не успевает. Ни вздрогнуть. Ни вдохнуть, после глубокого, на все лёгкие, выдоха, форсированного резким приземлением на лопатки.
Вместо воздуха Ульяна жадно вбирает коснувшееся её губ дыхание Джокера. Рефлекторно напрягает руки, дёргает пригвождёнными к простыням предплечьями... и до позорного быстро меняет (
бессмысленное) сопротивление на (
более приятные) поддавки.
Поцелуй её отвлекает. Полностью и качественно, оставляет в голове лишь бегущую строку с бесконечно следующими друг за другом «Джокер».
Хоть и не очень надолго.
Саша не успевает насытиться, как по руке от пальцев до локтя проходится резкая и неприятная вибрация, а затем тишину нарушает звук уведомления хорошо известного мессенджера. Комолов отстраняется, не выдержав нахлынувшего любопытства.
Та же вибрация, что сотрясает телефон, перебрасывается на всё тело Ульяны, но Пылеева ещё по инерции чуть приподнимает затылок, до последнего удерживая прикосновение губ. Только потом переводит взгляд туда же, куда и Джокер, на экран смартфона. Хотя с такого ракурса и с такого расстояния ей ни за что не высмотреть, что там написано или высветилось.
А вот Джокер, видимо, планирует...
Разворачивает телефон экраном к себе, где поверх всё еще записывающего видео всплывает окошко с интригующим именем отправителя и текстом сообщения.
Последнее уловить он не успевает, когда плашка исчезает.
— Да Дж... — возмущение или какой-нибудь язвительный комментарий уже ни к чему.
Он и так прочитал.
Неразборчиво проворчав что-то очень едкое про то, чтобы Джокер продолжал смело «хозяйничать» с её телефоном, Ульяна пару раз пыхтяще охает и извивается под придавившим её к кровати весом.
Тяжелее, чем кажется внешне.
Мысленно строит предположения об адресанте. Если это мама, Ульяна, наверное, умрёт со стыда...
— Урод? Это по состоянию души или чисто внешне? — с веселым смешком интересуется Саша.
Прозвучавшее "имя" контакта, на самом деле, куда жёстче кидает её в состояние, пограничное с сердечным приступом, чем мог бы стыд.
Будто кто-то на миг перевёл в ноль Яркость видео и изнутри громыхнул по грудной клетке гигантской барабанной палочкой. С Ульяны сходит вся весёлость вместе с красками на лице, и она даже не справляется, с тем чтобы прикрыть свою реакцию, снова дёргаясь в руках Джокера.
В непрерывной работе с людьми даже самый бездушный социопат начнет что-то понимать, замечать, делать правильные выводы, предугадывать. Это приходит с опытом. А если нет, то такой либо сдохнет, либо будет всю жизнь ходить в пешках.
Джокер работает именно с людьми, абсолютно разными. Не только с бандитами, уголовниками, шпаной, но и с должниками – неисправимыми и теми, кто, как Корнеев, неудачно попался в первый и, скорее всего, последний раз, с их подружками типа Пылеевой, иногда и с их родственниками, с теми, кто от криминала далек и всегда переходит дорогу в положенном месте; с лживыми и честными, с доверчивыми и мнительными; с состоятельными и бедными; с молодыми и пожилыми.
И Джокер кое-чему да научился.
Пылеева никогда бы не записала контакт уродом только по внешним признакам. И Комолов уверен, что
даже он у неё записан как-нибудь помягче, а если с обидой, то менее категорично вроде «придурок» или «мудак», а, может, так и остался не-Сашей.
А «урод» – это уже заявочка на очень увлекательную историю. Увлекательнее, чем
их история. И Саша это понимает даже раньше, чем Ульяна сдает себя, только подпитывая его интерес.
— Верни мне телефон, — вырывается у неё раньше, чем Пылеева прикусывает язык и в полной мере осознает, что вот теперь точно попалась.
Ульяна, теряясь, несмело встречается глазами с Джокером. Разглядывает более тёмную, бахромную окантовку его радужки.
...может, сказать?
...вышли фото...так уж и быть, полностью не раздевайся...жди, у меня для тебя новое задание...
— Не смеши, какая полиция, Пылеева? Я просто снимал вечеринку, студенческую тусу. Кто ж знал, что ты попадёшь в кадр? Нет, ты, конечно, можешь... Но учти, что, пока идёт следствие, видео будет свободно парить по просторам интернета. И... ты правда хочешь стать ещё большим бельмом на репутации своего папочки?
...не прикидывайся недоступной праведницей...я-то знаю...
...шлюха...
— Это так... Одногруппник. Точнее, парень с потока. Он... просто урод.
...по своей дерьмовой козлинской сущности.
Ульяна хочет договорить, но на шею будто накидывают и затягивают удавку из раскалённой железной проволоки, и она отворачивается, сжимает губы. Не моргает до тех пор, пока противоположная стена не перестает водянисто плыть перед взглядом.
Это непросто, когда на неё снова и снова обрушивается державшее в тисках весь последний месяц чувство собственной беспомощности, стыд, страх, унижение... Обнажает пасть неделями изъедавшая червоточина невозможности хоть кому-нибудь рассказать.
Одногруппник? Они учатся-то всего сколько? Месяц? А он ставил на бывшего из Москвы.
Комолов сползает в сторону, снова принимая позу на боку. Пылеева так резко меняется в лице, бледнеет, плотно сжимает губы, смотрит в одну точку, что он даже на пару секунд теряется.
...Ульяна не общается с одногруппниками, потому что ей кажется, они считают её лицемеркой. Правильной тихоней снаружи, но... это видео ведь никому не даст обманываться насчёт её? И не пишет Лизе первой, потому что, несмотря на напускную инфантильность, та бывает чересчур проницательна. Сухо отвечает родителям, лишь бы нигде не проговориться, как ей хреново которые сутки подряд... Не от работы и занятий, а от того, что сегодня перед парами она забегала за кофе (эспрессо, три ложки сахара) для Лёши, а вчера делала ему очередной реферат.
Я не буду ничего отправлять.
Да пусть хоть все от неё отвернутся (
как Макс)! Она не сделала ничего плохого. Лучше одной, чем
так.
За первой вибрацией следуют ещё две с более коротким промежутком.
Или это уже звонок?
— Нет, погоди, Джокер... — Ульяна предпринимает последнюю попытку отнять телефон, хотя ничего не мешает ему просто открыть переписку.
Жаль, не успел прочитать само сообщение.
Но он же не настолько наглый, чтобы залезть в сам диалог… или настолько?
Вообще для Комолова это вопрос не дешевого этикета и воспитания. Просто раньше он никогда не лазил в телефоны телок, с которыми периодически или однократно трахался. Даже если бы увидел на главном экране сообщение с нескромным предложением: Джокер и так прекрасно знал, что такие сообщения им приходят не только от него… потому что проводил свое время он чаще всего в компании шлюх и стриптизерш.
Искать ответ в себе уже не обязательно, потому что телефон снова вибрирует и нарушает их уединение входящим вызовом. На экране всё то же слово из четырех букв.
— Да ладно, ты ж всё равно не хочешь с ним общаться. — усмехается Саша, пока пальцем смахивает зеленый кружочек,
принимая вызов.
Почти в прямом смысле.
— Чё надо? — не_вежливость он вкладывает не только в формулировку, но и в саму интонацию, поднеся телефон к уху.
