***
«???» 15:27 Ульяна следит за подскакивающим всё выше (даже не её) сообщением в общем чате потока. Затерявшись в числе тех, кто «онлайн», но помалкивает в сторонке, ждёт, когда кто-нибудь на него ответит. Пока диалог засоряется одним лишь оффтопом. «ну и треш» 15:29 «[ужаснувшиеся смайлы]» 15:31 «Мне аж самой поплохело» 15:34 За последним сообщением незамедлительно следует целая гирлянда смайликов с посиневшими лбами и нарисованными капельками у правого виска. И тут же ещё одна, от другого адресата. За ней следующая, покороче. Шутка ли! Когда одну из студенток на перемене вначале подзывает и уводит в уголок поукромнее декан, сопровождаемый мелькнувшим ксивой мужчиной. А потом эта же студентка ни с того ни с сего прям перед ними бухается в обморок. Толпу соглядатаев разогнали по аудиториям раньше, чем самые пронырливые выведали, в чём дело, и чат «первашей» мгновенно воскрес, загудев от сообщений. Ульяне пришлось выключить звук на телефоне, хотя отвлечься и сосредоточиться на лекции это помогло слабо. Каждые пять минут рука тянулась к кнопке блокировки. С другой стороны, это первая пара на сегодня пара, которую Ульяна точно не прозевает. — Ну, что там? Задумавшись о своем, упускает момент, когда через место от неё присаживается опоздавшая девушка и даже дёргается, считая, что обращение адресовано ей. — Да жесть вообще. А нет, не ей... Диалог подхватывает нагоняющий интриги громкий шёпот: — Лёша?... ...или всё-таки?.. — В реанимации. Но состояние вроде стабильное... Вроде. — Вроде? — вместо Ульяны вслух интересуется собеседница по соседству. Пылеева между делом бросает взгляд на задний ряд... ...у неё почти вошло это в привычку. Каждый день в университете начинать с того, чтобы выискать на рядах лектория осточертевшую бесцветно белую макушку. Ульяна с ходу понимает, что речь именно о том самом Лёше. Не потому что его нет. И не было целый день. Это как раз не насторожило. Учитывая, в каком состоянии Черняк звонил ей ночью и в котором часу... Пылеева и не ожидала его увидеть на занятиях. Её впервые так мало заботило Лешино отсутствие. Джокер ведь сказал (хотя она не просила), что разберётся. Да? Кажется, как раз перед тем, как снова (трахнул) довёл её до состояния, когда она уже путала собственное имя, охрипнув от того, что выкрикивала его. И разобрался (опять же, по его словам). — Не знаю, я точно не поняла, но походу его ножом пырнули. Поэтому с деканшей следователь приходил. Хотели Полю порасспрашивать. Ну, там, про подозрительные сообщения, угрозы, знакомых, где он был вчера ночью и всё такое. Его какая-то бабулька с утра под мостом нашла и вызвала скорую. Узнать бы когда это конкретно «с утра». Ульяна перезаходит в другой диалог: — Соберёт бабки к утру... Пусть валит... Да куда хочет, хоть нахрен! Она помнит, что хотела уйти, сразу после требовательно-приказной просьбы рассказать, в чём дело. Или сразу после своего рассказа. Что не могла поднять на Джокера глаза и что внутри было особенно паршиво. Потом помнит сбивающий с ног поцелуй, задерживающий хватку... ...его губы возле ключицы, его руки в волосах...пальцы унизаны кольцами её кудрей... Как она отключилась, вспоминается уже хуже. Они говорили о перекусе? Или Джокер собирался пойти налить себе воды? Он ушел, Ульяна собиралась нагнать и... Разбудило её точно бряцанье замка входной двери. Часы на телефоне показывали пять или половину шестого. Джокера рядом не было, но его место заняло поднятое с пола одеяло. Решив, что сбегать от неё из собственной квартиры Джокеру как минимум не резон, Ульяна закуталась в него по шею, ловя хвост ещё не успевшего ускользнуть сна. Проснувшись во второй раз, посчитала, что первый раз ей только приснился. Потому что за окном было по-прежнему сумеречно, а Джокер был однозначно дома. В ванной шумела вода. «адрес знаешь» Знает. Джокер тоже. Он передал Лёше деньги. Это может быть и совпадение. Могло же это просто так случайно совпасть? — Вроде бы парень или мужик левый какой. Камер там нет, сама понимаешь. Будут ориентироваться на показания свидетельницы. Ну и что Лёша скажет тоже, как оклемается... Пылеева задерживает палец над экраном. «Вы уверены, что хотите удалить эти сообщения? Удалить также для Ур...».***
Накидка уже досыхает на сушилке, обувь блестит, как глаза Ворона при виде чемоданчика с деньгами. Не подкопаешься же, да? И всё же Комолов решает квартиру сегодня больше не покидать. Поэтому приходится отменить назначенную заранее встречу, остаться без денег. Причинения средней (или это уже особо тяжкие? надо бы освежить знания УКРФ) степени тяжести вреда здоровью — так себе начало дня. Телефон не работает, и Комолов использует мессенджер на ноуте, но не настолько придурок, чтобы писать о случившемся. Ещё один повод задуматься: телефон этого хренова шантажиста. Смогут ли менты получить доступ к переписке? В ней сохранилась договоренность о встречи и передачи денег. Но не с ним же, верно?***
Дверь в подъезд вновь нараспашку. Лифт работает. На площадке удивительно тихо. Сегодня Ульяна не звонила заранее. Но проверила — мерседес во дворе стоит. Ещё утром покидала квартиру с мерзким ощущением неопределённости. На прощанье от Джокера было обрывистое «иди уже, а то опоздаешь» и ни слова о том, приходить ли ей этим вечером. По дороге в университет, Ульяна для себя приняла решение возвращаться после пар домой. По итогу едва досидела до конца последней и примчалась прямиком сюда. Не покушав, не переодевшись, не зарядив телефон... Стоит и трясется, пялясь то на значок с нужным ей номером, то на глазок. Ничего общего с волнением, которое преодолевала вчера. Вчера ей было тревожно. Сейчас — страшно. Лишь на процентов десять от того, что Джокер может ей не открыть. Или открыть, только чтобы отправить восвояси. — Похоже мне и правда кого-нибудь замочить надо, чтобы ты от меня отвязалась. Жмёт на звонок. Скупо, смазано. Выдохнув, жмёт ещё раз, чуть поувереннее. Оглядывается по сторонам, как будто проверяет, чтобы никого не было поблизости... — Чё уже соскучилась? — с этой почти гостеприимной фразой Саша открывает дверь. Беглым взглядом окидывает Пылееву, замечая её волнение. Сегодня оно другого оттенка. Ульяну словно замораживает на месте. Подвижными остаются одни глаза, широко распахивающиеся синхронно с дверью. Взгляд застывает на лице Джокера. ...на ней запах его геля для душа, отпечатки винного цвета спрятаны под воротом свитера и под складками юбки, вкус его дыхания на языке... Лёша. Больница. Полиция. Ножевое. ...холодный шепот и такое же холодное лезвие у её горла... — Прости, что я без предупреждения... — во рту так сухо, не представляет, как там ещё ворочаются подходящие слова. — Пустишь? — Ну заходи. Ощущение дежавю ошеломляющее. Ульяна находит первые различия лишь в том, как Джокер произносит оставшееся со вчера «заходи». Прошлым вечером оно звучало чуть игриво, приглашающе, заманивающе. Не слово — блестящий конфетный фантик. Сегодня оно осторожное и недоверчивое. Такое же, как и её ответный кивок, как нетвёрдый шаг вглубь квартиры и задержанный выдох. — Теперь ты знаешь слишком много... улавливаешь? — Я никому ничего не скажу. Комолов отходит в сторону. Держит нетипичное для себя молчание, когда закрывает дверь за спиной Ульяны. Перед этим бросает настороженный взгляд на лестничную клетку. Попросит его во всем признаться или не настолько дура? Её уже допрашивали менты? Может, она пришла сюда с хвостом... Джокер шумно втягивает носом воздух и небрежно трёт его пальцами. Направляется в сторону кухни, желая отвлечь себя какой-нибудь едой. Пусть только попробует заикнуться. Он в этом дерьме только из-за того, что решал ЕЁ проблемы. Пылеева дёргает собачку молнии вниз, разматывает шарф и, не нагибаясь, стягивает ботинки, чтобы не шлифовать взглядом дверь и не считать рисочки связи на экране вытянутого из кармана телефона. Она же и до новости о Лёше знала, что Джокер способен на***
— Вениамин Сергеевич, к вам… Не успевает секретарша договорить фразу, как дверь открывается и в кабинет входит Скворцов. Быстро рыскает взглядом, но разочарованно понимает, что никого кроме Ворона здесь нет. — Ты? — неприветливо обращается к менту Воронов, — Чем обязан? — А я с новостями. Не самыми радужными. Скворцов занимает кресло напротив стола и спрашивает: — А Джокер где? — Я тебе докладывать ничего не должен. — Скоро по протоколу докладывать придется. Влип ваш Джокер по самые помидоры. — объясняет капитан свой визит. Ворон ничего не говорит, хмурит брови, ожидая подробностей. — Чуть парнишку на тот свет не отправил сегодня рано утром. Свидетельница описала до подробностей. Особенно про чёрный прикид и капюшон. Так чего? Знаете, где он был с утра? — Дома он был. Его в такую рань хрен поднимешь. — отвечает Вениамин с улыбкой, но глаза остаются холодными, — Да мало ли людей в чёрных балахона ходит? — Ну, не скажите. Даже вон… друзья его иначе одеваются. Воронов напряженно барабанит пальцами по столу. — Чё ты от меня то хочешь? — Да так. Пришел сообщить своевременно. — с намеком отвечает Сергей, — Завьялов на такие дела закрывать глаза точно не станет… Скворцов уходит, а Вениамин почти сразу набирает номер пасынка. — Аппарат абонента выключен… За эти несколько часов ничего не поменялось. Шрам говорил, что сегодня Саша остался дома, потому что "приболел". Менты на квартире, видимо, ещё не были. И у него есть меньше часа, чтобы поговорить с ним до того, как… — Света, отмени мою встречу. — Павел Васильевич будет недоволен, вы опять переносите… — Света!***
По пути сюда Ульяна очень усердно не воображала, что станет делать, если он вдруг с порога, как обычно, долго не расспрашивая, втянет её в... очередной поцелуй. Поэтому лишь тайком переводит дух, когда вместе с завернувшим на кухню Джокером пропадает необходимость импровизировать. Она, не задерживаясь, проходит следом. Уже практически спокойно занимает ближний к двери стул. — Можно мне воды? — вначале просит и только потом замечает, что Джокер ещё не убрал со стола чашку, из которой она пила утром. На дне осталось ровно на два глотка, но ей хватает. Пьёт не для храбрости, а чтобы за это время правильно сформулировать вопросы, которые хочет задать и попутно себя одёргивает. Ведет себя так, будто вина Джокера очевидна и стопроцентно доказана. Но ведь... Есть же... Хотя бы крохотный шансик... Кто-то мог увидеть, как Джокер передает Лёше довольно крупную сумму, подкараулить и напасть. Вооруженное ограбление — логичная версия. Самая вероятная для следователей, если Ульяна правильно поняла. — К нам в универ сегодня приходили из полиции... — Пылеева заводит разговор издалека, словно просто рассказывает, как прошёл её день. Плечи Комолова, как по изученной команде, напрягаются, стоит только услышать это слово на букву «п». Ей очень хочется и дальше разглядывать кончик своего большого пальца, медленно обводящий край чашки, но Ульяна заставляет себя поднять глаза на Джокера. Следить за его реакцией, за малейшими заминками, переменами в поведении. Пока она практически дословно цитирует подслушанные на паре реплики. Невзначай упоминает про реанимацию и Лёшино состояние и тут же осекается сама. Уже не помнит, от кого услышала, что Лёше невероятно повезло. Лезвие не задело никаких крупных сосудов. Он и так потерял слишком много крови, пока доехала Скорая, но пару сантиметров выше, ниже или правее... Его бы даже не довезли до больницы. Из-за неё. Лёша мог умереть, и она была бы тоже виновна. Если только это всё-таки был Джокер... Саша накладывает часть жареной картошки из сковородки в тарелку и ставит разогреваться в микроволновку, ни разу не повернувшись к Пылеевой лицом. Пока таймер не закончился, отрезает от хлеба неровный толстый кусок. Он очень внимательно слушает. — Пока Лёша не пришёл в себя, о произошедшем известно только то, что смогла рассказать свидетельница, — продолжает Ульяна, по миллиметру подбираясь к тому, зачем пришла. — Она дала примерное описание преступника... Всю пару Пылеева ждала, что вот-вот в двери постучатся и её попросят выйти для разговора. Полина могла и знать, и легко сдать полиции, кому время от времени написывал её парень. Но, похоже, Лёша Черняк достаточно тщательно скрывал ото всех все их дела. Ни во время лекции, ни позже, сбегающую к выходу через соседний корпус или быстрым шагом шагающую к метро её не никто так и не задержал. На телефоне входящих с неизвестного или скрытого номера тоже не было. Маячащее где-то мыслях пока всё равно до сих пор не даёт покоя. Ульяне нужно знать наверняка. — Джокер... — последние сомнения развеваются ещё до того, как она договаривает имя... — Что там пр... ...договорить всю фразу целиком ей не позволяет звонок в дверь. Длинный и крайне настойчивый. Гораздо настойчивее, чем был у неё, и как будто громче. Сразу на всю квартиру. Чашка неловко выскальзывает из нетвёрдых, повлажневших пальцев Пылеевой. Со звоном падает на пол, но не разбивается целиком — откалывается ручка. Подскочив на ноги, Ульяна переводит одновременно виноватый и испуганный взгляд вначале на Джокера, а потом бегло выглядывает в коридор. Где трель звонка тем временем сменяется более тихим, но не менее недовольным стуком в дверь. Неожиданные звуки заставляют Комолова резко обернуться и ещё крепче стиснуть пальцы на рукоятке. Он всверливает жестокий взгляд в Ульяну. Пульс учащается. Предательски потеют ладони. — Если ты, дрянь, хоть что-то ментам про меня рассказала... Теперь колотят, кажется, уже не только во входную дверь, но и изнутри черепной коробки Пылеевой. Ульяна так же резко, инстинктивно отшатывается, громыхнув задетым стулом. Дальше него пятиться некуда, и её за секунду окутывает столбенящий ужас, будто она угодила в чьи-то мертвецки ледяные удушливые объятия. — Саша?.. — должно было получится отрезвляюще, а выходит оторопело и хлипко. Непроизвольно. От затопленного страхом сознания совсем ускользает тот факт, что она (вдруг) зовёт Джокера по настоящему имени... Напугано. Пылеева всё косится на широкое лезвие, зажатое в его руке, и не знает, что заставляет тело трястись сильнее: проскальзывающие по кромке металла острые блики, в которых очертаниями угадывается её отражение... Или то незнакомое... Точнее знакомое лишь косвенно выражение, с которым Джокер сейчас на неё смотрит. Смотрит даже не мигая, хотя Ульяна всё равно не уверена, что видит. ...он бы не стал!..он не станет...он же не..? Джокер резко надвигается на Пылееву с ножом в поднятой руке. ...едва уловимый для слуха щелчок. На раз — вдох. На два — нетерпеливый неосознанный удар. Сталь легко разрывает ткань и входит в плоть. ...Лёша шумно выдыхает ртом воздух, в уголке губ выступает слюна. Испуганные глаза непрерывно смотрят на лицо перед собой. Жаль ли Джокеру его? Нет. Ему будет жаль себя, если он окажется на киче из-за такого... пустяка. Ебейшего несчастного случая. Больше даже в руки нож не возьмет! Из пистолета убивать сподручнее. Джокер с коротким негромким ударом опускает нож на стол. Выругавшись под затяжное треньканье дверного звонка, направляется в коридор. Смотрит в глазок и ещё раз ругается. Теперь уже в три раза тише. Комолов не уверен, кого бы был меньше рад видеть: ментов или ЕГО. Ещё секунд пять, а по ощущениям так целую минуту после того, как Джокер уходит из кухни, Пылееву не отпускает оцепенение. Острие ножа, вновь принявшего вид безобидной кухонной утвари, продолжает указывать на неё, как в каком-то зловещем предзнаменовании, и что-то колюче пощипывает правую стопу. Наверное, наступила на осколок... Как ни странно, именно эта мелочь немного приводит в чувства. Не позволяя себе буксовать на мыслях о только что случившемся — их как раз отлично перебивает заполнивший всю квартиру звон, — Ульяна отряхивает носки уже на ходу, когда выскакивает в коридор. Находит Джокера в прихожей, успевшего развить бурную и не до конца понятную ей деятельность. Он снимает с крючка куртку Ульяны, берет в другую руку обувь, рюкзак и вручает всё это ей одним резким тычком. — Кто там? — полушёпотом допытывается Пылеева, как в каком-нибудь дурацком приколе. Джокер не прерывается на пояснения. В образовавшейся суматохе она не успевает даже сообразить толком, что происходит, присев под тяжестью взваленных на неё вещей. Не то что возразить или заартачиться. — В ванне посидишь. И даже не думай высовываться, поняла? Саша не ждёт ответа. Настойчиво подталкивает Пылееву к нужной двери. Ворона лучше не злить долгим ожиданием. Джокер не сомневается, что отчим уже в курсе всего. Все вопросы, возмущения и протесты Ульяны разбиваются о чуть не стукнувшую её по носу белую деревянную дверь. Она со вздохом отходит от неё на шаг. Уныло осматривается в знакомой, уже практически «домашней» обстановке. Небрежно сгружает все вещи как есть, прямо вместе с ботинками, на поверхность стиральной машинки и присаживается у бортика ванной. Саша тем временем сворачивает в тесную прихожую и под лязг задвижки открывает дверь. — Стас, подожди на улице. Если что, звони. — Ворон отдает распоряжение телохранителю и без всякого «здрасьте» проходит в квартиру. Даже находит время, чтобы окинуть скептическим взглядом то, что в пределах видимости. Но пальто не снимает и не разувается. Ульяна машинально прислушивается к происходящему в прихожей, одновременно ожидая и не думая услышать стук каблуков, шипящий подозрениями неизвестный женский голос... О-о нет, не-е-ет... — Ничё мне сказать не хочешь? Какого хрена тебя менты по всему городу опять ищут?! Мне приходится оставлять все свои дела, телефон у тебя выключен! — Он сдох. Насовсем походу. Голос, что громоподобно раскатывается по всей квартире (она в закрытой ванной отлично разбирает все слова) Пылеева узнаёт мгновенно. Пускай слышала его всего однажды. Теперь в полной мере осознаёт, зачем Джокеру понадобилось её прятать. Позже поблагодарит... Отчитывают не её, но Ульяна всё равно на секунду съёживается. Потом вскакивает на ноги. Вначале отходит от двери, и тут же, влекомая любопытством, приникает к ней ближе, почти вплотную. Ворон не сдерживается в выражениях и голос не понижает. Саша бросает взгляд через плечо на дверь ванной. — Может хоть в комнату зайдешь? Комолов было разворачивается и собирается сделать шаг... — Ты вообще меня слышишь?! Тебе вот-вот с вещами на выход! Где ты опять облажался? Чё натворил?! Про какого пацана менты мне втирали? — Тип один. Это личное... Джокер без подробностей кратко пересказывает последние события, ни разу не упомянув Ульяну по имени или фамилии. Обходится безличным «она» и «девка». — Из-за бабы?! Ты чё вообще с головой дружить перестал? — ошарашенно интересуется отчим. Если новость о том, что Джокера разыскивает полиция, уже не вызывает такого потрясения, то сам его рассказ — да. Картинка произошедшего так ясно вырисовывается в Ульяниной голове, как будто она и сама на самом деле была там. Пылеева, конечно, обращает внимание и на ювелирно подобранные формулировки. Джокер её... прикрывает? Поэтому велел не высовываться? Пылеевой кажется, что после его признания Воронов слегка сбавит тон. Потому что она и сама реагирует на вскрывшуюся правду иначе, чем когда только услышала о Лёше... Но его, похоже, наоборот, выясненный мотив преступления только сильнее взвинчивает. — Да я же его не убил! — Саша больше не выдерживает, тоже переходит на повышенные тона. — Да лучше бы ты его убил! Ты понимаешь, чё будет, когда он в себя придёт? Молись, чтобы... — Молчать он будет! — не слишком уверенно, но громко возражает Комолов, — Зад свой прикрывать, за шантаж его менты привлечь могут. Припечатывающая все оправдания фраза заставляет Ульяну выдохнуть громче, шумнее обычного. К счастью, вырвавшийся у неё при этом звук запросто теряется на фоне тех, что бушуют за дверью. И они не в каком-нибудь мультике, чтобы её выдал стук трясущихся зубов и коленок. Воронов рассуждает так, словно речь идёт не о человеческой жизни. Всего лишь сор, который проще выносить из избы связанным и в прочном мусорном пакете. Живым Лёша им неудобнее. Что насчёт неё? Ульяна даже отступает на полшага и ещё раз оглядывается по сторонам, прикидывая, где будет перепрятываться, в случае, если отчиму Джокера захочется сполоснуть руки. Чёрт, вещи при любом раскладе сдадут её с потрохами! Ворон молчит, тяжело дыша. За этим свирепым видом едва-едва просачивается волнение и искренний ужас за возможную судьбу единственного близкого человека. За Сашу. — Если он не тупой, конечно... — через небольшую паузу уже тише и ещё менее уверенно добавляет Джокер. — Эта девка… как её… — Ворон пытается вспомнить имя, которое ему не сообщили, — Хоть молчать будет? Саша нервно с присвистом усмехается. После всего услышанного два варианта: либо будет молчать и бояться, либо первым же делом побежит и сдаст их ментам. Поэтому вместо ответа он неопределенно пожимает плечами и кивает. Ворона это совсем не успокаивает. Хотя кричать он перестает, активизируя все мозговые процессы. Даже от этого абстрактного упоминания вскользь Ульяне становится чертовски не по себе, будто бы он вот-вот подкрепит его приказом вести «девку» к нему, для разговора. Ульяна теперь вслушивается в каждую следующую реплику в два раза внимательнее, чем в предыдущую. — Хотя стоп. — отчим опирается о стену и опускает взгляд вниз, пытаясь собрать информацию воедино, — Ты говорил, телефон сдох? Когда? — Вчера ещё. Вечером, кажется. — И ты его больше не включал? С собой не брал? — нетерпеливо с надеждой уточняет Ворон. — Нет. Теперь Саша начинает понимать, к чему он клонит. — Хорошо. — немного мягче выдает отчим, — Менты проверят, что телефон твой вырубился дома за долго до случившегося. Больше не включался. Для полноты картины надо бы, чтобы кто-то подтвердил, что ты всю ночь и утро провел здесь. Я, Шрам, само собой, не подойдем. Ульяна быстро догадывается, куда клонит Воронов. Даже думает, что могла бы помочь не только с алиби, но и предоставив все копии переписок с Лёшей. Только ещё колеблется, искренне уверенная, что это тот самый случай, когда ей лучше бы беспрекословно послушаться Джокера. Щедро впрыснутый в кровь страх уступает другим эмоциям... Ответственность, вина... Джокер ведь пошёл туда заступаться за неё. а она отсиживается в тылу, когда у него неприятности... Толика любопытства... Гордость... или что это? Вениамин наклоняется и поднимает с пола сползший женский шарф. Недешевая синтетика какая-нибудь и пахнет легким нежным парфюмом. Даже выглядит просто и со вкусом – легкодоступные взбалмошные девицы таких не носят. — Есть у тебя достойная кандидатура на эту роль? Должна же от твоих баб хоть какая-то польза быть. Лиза или как там её не подходит. У неё послужной список краж из магазина больно приметный. — Зато Цапля надежнее. — возражает Джокер, засовывая пальцы в карманы брюк. Почему-то именно мелькнувшее Лизино имя становится тем самым крохотным камешком, который перевешивает одну из чаш весов. Ульяна вроде бы только накрывает ладонью дверную ручку, а полностью осознаёт, что делает, уже когда выдает себя скрипом половицы, притормозив в коридоре, и встречается взглядом с самим Вороном. Она видела фотографии в Интернете, и уже не удивляется тому, что одет и выглядит он... ну, примерно, как её отец. Вполне мог бы сойти за одного из его знакомых/деловых партнёров. Если не брать в расчет нечто, читаемое не внешне, а скорее интуитивно, шестым чувством. Он первый её замечает, потому что Джокер стоит к ней спиной. Меняется в лице, но Ульяна не может точно назвать новую отразившуюся эмоцию. Поздороваться или это лишнее? Пылеева подавляет первое рефлекторное желание извиниться за подслушивание, соединяет пальцы в районе пояса юбки, бросив быстрый взгляд на Джокера. Саша оборачивается с желанием первым наорать на Пылееву, чтобы она скрылась в ванной. Ему на несколько секунд этого молчания кажется, что Ульяна вышла только потому, что решила: они в квартире снова одни. А всё почти хорошо складывалось! До этого, блять, момента… Сейчас отчим психанет. Скажет, чтоб решал свои проблемы сам. А всё, что сможет Джокер в сложившихся обстоятельствах – залечь куда-нибудь на дно. — Я могу... — Ульяна запинается. ...пройти? Мысленно передразнивая, заканчивает за неё Комолов. Нахрен ты вообще приперлась? — Я скажу, что нужно. Что Джокер всё время был со мной. Тем более... Пылеева собирается упомянуть, что их уже однажды видели вместе в участке, и в последний момент осекается, заканчивает более безопасным: — ...это всё из-за меня случилось. Понятия не имеет, играет ли им на самом деле на руку её прошлый «привод». И не знает, почему раскрывает, что она и есть та самая девушка из рассказа Джокера. Хотя его отчим, скорее всего, и сам это понял. Воронов продолжает вглядываться в неё с такой знакомой манерой... — Стой. Твоя фамилия Пылеева? Глупо, учитывая, что они с Джокером не-родня, но Ульяне кажется, что взгляд у них очень похожий. Не только этот конкретный, будто что-то общее есть в глазах. Она отвечает Воронову тем же проницательным любопытством: пытается понять, что в нём так вскружило голову её матери, чтобы закрыть глаза на его криминальный бизнес. Не может не признать, что в нём чувствуется статусность, авторитет. Некоторая доля интеллигентности. И она даже может предположить, что в юности он был очень привлекательным мужчиной. Возраст будто облагородили выгодно подчеркнул отголоски этой привлекательности. Но всё впечатление портит засевший внутри страх, от которого Ульяна едва может отгородиться. Она делает два очень осторожных шага вперёд и замирает в ожидании вердикта, на некотором безопасном вежливом расстоянии. Первая реакция Джокера — ступор. Вторая — протест. Позволить ей себя покрывать? И дело тут не в морали, а в собственных принципах. Она ему вообще кто, блять? Никто! ИМЕННО! — Да чёрта с два! Пусть… — Нет! — твердо возражает Воронов и переводит взгляд с Ульяны обратно на Сашу, — Она скажет. Она... внушает доверие, тем более сама вызвалась. Воронов оглашает своё решение даже раньше, чем она вздрагивает от категоричности заявления Джокера. Почему-то Пылеевой кажется, что это решение окончательное. Больше возражений не будет... по крайней мере, озвучено. Сама вызвалась... Секунд тридцать назад для неё это выглядело самым предполагаемым, логичным и правильным поступком. Да чёрт возьми! Ульяна считала, Джокер, если не поддержит её, то хотя бы сохранит нейтральное молчание. Его реакция не только неожиданная, но и оставляет какое-то противное першение под уздечкой, как после глотка слишком крепко заваренного чая. Достаточно глянуть на выражение лица, — былая уверенность в выдвинутой идее исчезает. Пылееву берёт жар, и щёки щедро заливает краской. Сложно сказать, от чего конкретно. Коротко, сжато выдохнув, Ульяна отворачивается и боковым зрением успевает заметить... Не сам взгляд, а только еле различимое движение зрачков, подбородка. Выглядит так, словно отчим Джокера пытался незаметно ещё раз всмотреться в её профиль. Невидимая кисточка кладет холодный щекотный мазок Ульяне между лопаток. Они с матерью, конечно, не как сёстры (хотя Пылеева уже сбилась со счёта, сколько раз только на её памяти Ларисе делали этот комплимент), но если точно знать, куда смотреть... сходства читаемые. Ворон неловко вручает шарф, который всё это время держал в руке, пасынку и тянется к ручке двери. — Оставайтесь в квартире. Изобразите тут медовый месяц, что оторваться друг от друга не можете... Джокер адресует отчиму недовольный и несогласный взгляд. — ... а я пойду займусь остальным. И, ради Бога, не сделай только хуже! — с напором добавляет Воронов и выходит из квартиры. Вместо «спасибо» Комолов тихо посылает вслед Ворона любимое ругательство и закрывает дверь. С кухни раздается бодрое «дзынь» микроволновки. Прошло всего каких-то минут шесть. Присутствие Ворона держало Ульяну в остром тонусе настороженности. Но и после щелчка замочной скважины, когда шаги на лестнице, все посторонние шорохи и звуки в квартире, кроме их с Джокером асимметричного дыхания, стихают, внутреннее напряжение не отпускает. Пылеева первой разговор не заводит. Только в немом выжидании поднимает на Джокера глаза. Тебе чё больше всех надо? — хочет было уточнить Саша, но помалкивает. Вообще она права: это всё из-за неё началось. Так что вроде как они будут в расчёте? — Ну чё? Раздевайся. — усмехается Джокер, возвращаясь к совету отчима. Вот бы так каждый день. — Да пошёл ты! — в груди будто что-то вскипает. Сгоряча, Ульяна вначале выпаливает то, что уже добрую минуту царапалось на языке, а потом обращает внимание на свои мелкие поверхностные вдохи и выдохи, на покалывание внутренней стороны ладоней от того, как сильно она сжала кулаки... Сделав шаг на Джокера, с той же волдырящейся внутри злостью выхватывает прямо у него из рук свой шарф и разворачивается обратно к ванной. Ульяну бесит всё сразу, руки и ноги даже потряхивает от гнева (или так организм сбрасывает пережитый стресс?). Сильней всего то, что она опять чувствует себя преданной. ...дрянь... Джокер решил, что она сдала его полиции... Нужно было так и сделать! Нужно было вернуться после пар домой, а не нестись сюда сломя голову. Нужно было притвориться, что она ничего не знает. Нужно было отсидеться в ванной, пока Ворон не уйдёт, а потом уйти самой. Всё равно, когда она предложила дать показания, вид у Джокера был такой, будто бы он даже на идею о явке с повинной отреагировал с большим энтузиазмом. Ульяна, не заботясь об аккуратности, сгребает все вещи со стиральной машинки и возвращается в прихожую. Могла бы уйти прям так, прямо сейчас, но останавливается возле вешалки и с той же злостью бросает на пол ботинки, в угол — рюкзак, цепляет за крючок куртку и запихивает в один из рукавов шарф. Нет, она не смогла бы. ...Цапля надёжнее... Ульяна сделает всё, как обещала, и только после уйдёт. Насовсем? Как трудно может быть это сделать теперь, когда она знает, что Джокер может оставаться Джокером, и всё ещё — приятным, забавным, искренним... с ней?.. По-прежнему не оборачиваясь к нему, Ульяна проходит на кухню. Вздохнув, опускается на корточки, чтобы поднять с пола части разбитой чашки. Обида уже не так колит, но Пылеева пока не отпускает её совсем. Боится, что без этого поддерживающего топлива, только совсем расклеится.***
Старенькая Шкода с мигалкой останавливается, не доехав пять метров: проезд загородила машина аварийной службы. Из подъехавшего автомобиля выходят двое. — Арина Ильинична. — бодро здоровается Рыжов, приметив знакомый силуэт. — Здравствуй. — сдержанно произносит она, неспешно подходя ближе. — О, Рыжов. А ты чего здесь? — спрашивает Скворцов, окинув компанию сантехников взглядом. Ответ напрашивается сам собой. — Да у нас вот вызов. Трубу прорвало во втором подъезде. Так что извините, придется подождать. — разводит руками Дима, пока Сергеев и Акулов заносят в подъезд необходимый инвентарь. — А мы и так дойдем. — отмахнувшись, не расстраивается капитан. — А вы к кому? — К Джокеру. Он вон в том подъезде живет. Ты, кстати, ничего подозрительно тут не видел? — спрашивает Скворцов. — Так Ворон минуты три назад выходил. Из третьего подъезда — точно. — охотно отвечает Рыжов. — Значит, уже обсудили. — с досадой комментирует Гордеева, — Тельцов опять доложил. — Ну-у... — тянет капитан, — Может, Ворон вообще по другому поводу приезжал. Он пристыженно отводит взгляд в сторону. — А вы подождите немного. — предлагает Дима, — Понаблюдайте. Глядишь Джокер сам куда-нибудь направится, а вы за ним проследите. — Хорошая мысль. — одобряет участковая, переведя взгляд с Рыжова на коллегу.***
Как, блять, расслабиться?! В установившимся десятиминутном молчании, которое Комолов из гордости или дебильной упрямости не хочет первым нарушать. И жаль нельзя собственным мыслям сказать «fuck off!». А что если Пылеева теперь его сдаст? Или эта праведница вообще не собиралась врать? А если всё же не так проста и допрет, как этим после можно воспользоваться? Он то не может отмотать время назад и не ходить на эту блядскую встречу под мостом, не отвечать на звонок малолетнего шантажиста, а Ульяна очень даже сможет вернуться в полицию и поменять показания. Если не получит того, чего захочет... Пальцы сильнее вцепляются в ручку кружки. Картошка не полезла в глотку — так и лежит рядом на тарелки. Кофе тоже не лезет. Комолов снял футболку, чтобы потом в спешке не забыть: продемонстрировать (похвастаться тоже) полиции тонкие красные полоски от ногтей на плечах и спине. Но это единственное, что он сделал перед тем как... Угрюмую тишину кухни нарушает три коротких звонка в дверь. Саша резко поднимается на ноги и переводит взгляд на Пылееву. — Про нож только не заикнись. Мы оба понятия не имеем, как, когда на него напали. А ещё кто и сколько их было. — быстро выдает Комолов, — Я этого парня в глаза не видел... И про универ не ври. Скажи, что ходила, но как занятия закончились сразу сюда вернулась, поняла? Джокер поздновато спохватился с инструкциями. Как всегда всё в последний момент. — Поняла, — с кивком отзывается Ульяна, зачем-то почти шёпотом. Даже не закатывает глаза и не перебивает его нетерпеливым «разберусь» или самоуверенным «без умников!», переминаясь на месте. Вытирает об бёдра неприятно липкие замерзшие ладони. Так таращится в коридор, будто к ним не полиция пришла, а ломится целая толпа зомби, и от того, сможет ли Пылеева с ними справиться, зависит, по меньшей мере, судьба целого человечества. — Ты, конечно, не в актерском, но с таким выражением тебе точно не поверят. — усмехается Саша, задержав взгляд на встревоженном лице. Ульяне сейчас вот вообще не до подначивающих смешков. Она в каком-то нервном раздражении переводит взгляд на Джокера, но возможности одёрнуть его просьбой не каркать он ей уже не даёт. Саша не торопится открывать дверь — это как раз очень правдоподобно. Он притягивает Пылееву за ягодицу ближе к себе и смазано целует. Вместо протеста, у Пылеевой выходит только тонкий ошарашенно-возмущенный стон — всё, на что её хватило. И тот скоро смолкает, потонув в стремительном, как вихрь, поцелуе... ...он у них на удачу. А затем Джокер подталкивает её в сторону спальни. — Переоденься в мою футболку. Сам идёт открывать дверь. Пылеева до конца осмысливает, что только что произошло, уже когда Джокер отрывается от её губ. Она запоздало краснеет, хмурится, но не спорит, сразу сворачивая в спальню. — Придурок, — тихонько шипит себе под нос уже потянувшись к молнии юбки и между делом потерев ладонью место, за которое Джокер так нахально схватился. Ей и без того сегодня целый день пришлось садиться чуть осторожней обычного... Сама не верит, что задаёт этот вопрос: и всё-таки почему было не послушаться Джокера раньше? Могла бы сто раз переодеться за то время, что торчала на кухне с телефоном и сердито молчала. Теперь всё приходится делать в дикой спешке, воображая зажженную спичку, по которой нужно успеть сменить "образ". Оставшиеся у неё секунды отсчитывает звук шагов Джокера, скрип дверных петель, еле слышные голоса, долетающие из прихожей. Комолов очень натурально закатывает глаза. Здесь даже притворяться не приходится. — Смотри-ка, открыл! — Скорцов растягивает губы в кривой, на один бок, усмешке и переглядывается с Ариной. Гордеева не улыбается в ответ, демонстрируя, в своей манере, полную собранность и серьёзность. Держит взгляд исключительно на Джокере. Саша сопровождает реплику Скворцова саркастичной улыбкой. Это он при Гордееевой такой весь правильный настоящий полицейский. А на деле вместе с Тельцовым угощал коньяком задержанного. И трусливо хвост поджимал при упоминании Ворона. — Я сегодня добрый. — произносит Комолов с намеком на своё времяпрепровождение. Твой выход. Вместе фанфар слегка поворачивает голову вправо, скосив взгляд на дверь спальни. Чё она не торопится?! Приходится дальше с небрежным скучающим видом участвовать в происходящем. — Гражданин Комолов. Представляться нам, думаю, без надобности. Хотелось бы задать вам пару вопросов... Ульяна ненадолго перестает разбирать слова, стягивая через голову свитер. Рукой не приглаживает, а наоборот ещё сильнее ерошит взлохмаченные волосы. Пощипывает щёки и сильно кусает губы. Надеется, что Джокер выиграет ей немного времени... Она расправляет ткань футболки и запинается, уже на полушаге к выходу в коридор. Прежде, чем выйти добавляет последний штрих. Дотягивается до застёжки бюстгальтера... — Мы в квартиру войдем. Чтоб соседей не тревожить, — иронизируя каждым словом концовки, Скворцов ещё до того, как Джокер согласится, ступает на порог. Хлопает, закрываясь, входная дверь. Ульяна как раз едва-едва приникает к стеночке коридора. Для неё это звук — своеобразная метка. До её выхода пять, четыре... — Са-а-аш, ну чего там ещё? — Пылеева сперва подаёт голос: капризно и недовольно; только потом проходит дальше до прихожей. — Опять соседи прих... А ой... От нового постороннего голоса брови ментов синхронно поднимаются вверх. — Опачки... — первым реагирует Скворцов. Гордеева, соединяя руки на ручке своей сумки, с подозрением прищуривается. — Здравствуйте, — Ульяна скрещивает руки под грудью и неуверенно подходит ближе. Внутри всё трясётся, будто кости и мышцы превратились в желе, но шаги даются мягко, легко, как по выстланной ковровой дорожке... или, скорее, по упругим гимнастическим матам. Пылеева не чувствует, — понимает по тому, как откровенно залипает на её голые ноги капитан, тщательно изучив от лодыжек до полуприкрытых бедёр. Крадётся взглядом выше и как-то натужно прочищает горло. Джокер за движением челюсти прячет самодовольную улыбку — у Скворцова чуть язык из рта, как у собаки, не выпадывает. И смотрит он так, будто ему вообще телки никогда не давали. Одним вздохом выразив всё, что об этом подумала, Арина запускает ладонь в карман пальто за ксивой, пока Ульяна, смутившись, торопливо роняет руки вниз и как бы невзначай перекидывает вперёд волосы. Получается вроде естественно. — Участковый уполномоченный капитан Гордеева, — полицейская представляется явно для неё одной. Пылеева слегка наклоняет голову и пристраивается возле Джокера. Комолов корпусом чуть разворачивается к Ульяне и только глазами пытается передать, что она всё делает правильно. — Если это из-за шума... — Сегодня утром в районе Кантемировского моста напали на молодого парня. Возможно, хотели убить, — сухо отрезает Гордеева, наконец, объясняя причину их визита. На словах про убийство одаривает их обоих таким пристальным и колючим взглядом (Джокер удостаивается более долгого и более...мрачного), что Пылеевой даже не приходится ничего играть. Ульяна, сглотнув, теснится к нему поближе и как будто чуть-чуть за спину. — Хорошо. Постараемся там не ходить, пока вы этого негодяя не поймаете. — произносит Комолов, растягивая губы в нахальной улыбке. Появление Пылеевой в таком виде снимает последний барьер опасений. А вся нервозность и растерянность сошли на нет, стоило только открыть дверь. Азарт бурлит в венах от приятного понимания: он обладает информацией, которая скрыта для ментов. Это даже легче, чем за каменным лицом прятать в руке раз в полгода выпадающий фулл хаус. Участковая подавляет желание ответить такой же остротой, продолжая по протоколу: — Скажите, где вы, Комолов, были сегодня утром с пяти до семи? — Здесь и был, чё не видно что ли? — со смешком нагло отвечает Джокер. — Получается, вы были не один всё это время? — уточняет Гордеева и переводит взгляд на Ульяну, — Вы были с ним? Можно ваши документы? Просто формальность. Последнее она добавляет чуть мягче. Пылеева на время замолкает, подтверждая слова участковой только невербально, частыми короткими кивками. Мельтешит взглядом между ней, Джокером и капитаном Скворцовым, словно ищет, кто тут мог бы пояснить ей: какое отношение этот несчастный пострадавший парень имеет к ним? Настороженно вытянувшись, Ульяна секунду медлит, пока капитан Гордеева спокойно и чуточку взыскательно, будто строгий завуч в школе, смотрит на неё. А она в ответ на Гордееву — с недоверием. Но всё-таки, вздохнув, выскальзывает из-за Джокера и подходит к рюкзаку. — Да. Да, конечно. Сейчас. Скворцов воровато оборачивается ей вслед, чуть приоткрыв рот, когда Ульяна нагинается к своим вещам. Тут же получает за это совсем не шутливый и не лёгкий тычок сумкой от Гордеевой по коленной чашечке и недовольно (даже немного обиженно) поджимает губы. Ульяна протягивает паспорт участковой и, не отходя от неё, бросает косой взгляд на Джокера. Арина тоже переглядывается со Скворцовым, бегло изучив информацию около фотографии. Одними глазами шлёт напарнику какой-то понятный лишь им сигнал. Паспорт Ульяне пока не отдаёт и ещё раз сканирует весь её силуэт от макушки до пальцев ног, особое внимание уделив виднеющимся в полукруглом вырезе футболки говорящим отметинам. Прищуривается, оценивает и словно выискивает что-то в чертах лица. Может, вспомнила, как они с Джокером столкнулись с ней в участке? — Отойдём, — Скворцов делает несколько шагов вглубь квартиры и наклоном головы предлагает... хотя скорее настоятельно рекомендует Джокеру последовать за ним. Создаёт подобие отделённого пространства для них с Гордеевой, догадывается Ульяна. Вот теперь кончики пальцев знакомо холодеют. — Ульяна, скажи... Ах, они уже на «ты»... Значит, всё-таки смотрела на возраст... —...как давно вы знакомы с Дж... то есть, с Сашей? — Не знаю... Пару недель? — Ульяна пожимает плечами, словно не слишком озабоченная этим вопросом. — А что? — Ты не заметила... Может ему кто-то звонил ночью? Или он с кем-то общался накануне, подозрительным? Разговор теперь опасно походит на допрос, хотя голос у Гордеевой остаётся размеренным, негромким, наверное, даже дружелюбным. Создающим видимость обычной приятельской беседы. — Да ничего такого... — Ульяна мысленно призывает себя быть осторожнее. — Ночью ему точно никто не звонил и никуда он не собирался... — А ты могла не заметить, как он уходил? Например, когда уснула. — Послушайте, я не совсем понимаю, что вам... — запнувшись, Пылеева меняет тон на более раздражённый. — Но нет. Уснуть я не могла, нам было как-то... не до этого. И всё время, пока я была тут, мы с Джокером были вместе. — Пока ты была тут?.. — с надеждой цепляется за оговорку Гордеева. Всё, как и говорил Джокер... — Ну да, я уходила... где-то в районе девяти часов. На занятия. Как закончились, вернулась сюда. Это всё. — Понятно, — задумчиво (или огорчённо) принимает её ответ участковая. Протягивает паспорт, но слегка задерживает его в своих руках. — Ульяна, ты можешь подумать и, если вдруг что-то вспомнишь... Неважно когда. Просто спроси меня в опорном пункте, ладно? На секунду глаза участковой с такой проницательностью вглядываются в её, что Пылеева немного теряется. Смешавшись, неловко забирает документы и опять кивает, вместо согласных фраз. — Гражданин Комолов! — Гордеева включает прежний строгий и холодный тон. Отступает к двери, и Скворцов, повернувшись, торопится нагнать её там же. — Не покидайте город ближайшие несколько дней, пока идёт расследование. И извините... за беспокойство, — последние слова участковая цедит с явной неохотой. На них и заканчивает, дёргая ручку, чтобы покинуть квартиру. Когда они выходят, Ульяна, наконец, позволяет себе глубоко выдохнуть.