18 часов

В послеобеденное время народу на улице становится всё больше, и Антон вспоминает слова Арсения про то, что он больше любит тихие места, а не базовые достопримечательности, где собираются просто все. Когда эти толпы людей то и дело обгоняют тебя или идут навстречу, не желая делить дорогу, кричат, визжат, дети вокруг неистово орут, а вдобавок ко всему солнце палит нещадно, начинает болеть голова и единственное желание — просто оказаться в тишине. — Арс, — тихо зовёт его Антон, дёргая за край футболки, — давай уйдём из центра. — Чуть меньше, чем через десять минут часы будут, ты же хотел посмотреть. — Может позже, когда солнце не будет так палить, а все люди, особенно с детьми, начнут по-тихоньку расходиться? — У нас не так много времени, чтобы уезжать куда-то. — Звучишь как мама, которая уверена, что в городе важно ходить только по достопримечательностям. Арсений усмехается и выдыхает. — Ладно, ты хочешь в парк или по городу походить? — В парк, городская суета немного поднадоела. Арсений не говорит больше ни слова, он просто хватает Антона за запястье, потому что они вышли в самую толпу и рискуют здесь просто потеряться, и тащит за собой. Через минут пять он вдруг цокает, недовольно смотря в экран своего телефона, а потом поворачивается к Антону и говорит: — Нам нужно пробежаться немного, иначе придётся ждать следующий трамвай минут пятнадцать, если не больше. Спортсмен из Антона так себе, он уже понял это на уровне подъёма на ту красивую смотровую площадку возле Пражского града. Однако здесь ничего не остаётся, кроме как просто кивнуть и сорваться на бег вслед за Арсением. Они пробегают между толпой, что недовольно косится на них и оставляет комментарии на своих родных языках. Антон лишь усмехается с их реакции. Ему жарко, душно, ноги уже и так устали ходить, не то что бегать, а желудок всё ещё полный после недавнего приёма пищи, однако он бежит за Арсением и просто улыбается. Ему так хорошо на душе в этот самый момент, что хочется обнять весь мир и зарядить его хорошим настроением. Они забегают в трамвай в последнюю секунду, и Арсения прорывает на смех, пока Антон стоит и с трудом пытается отдышаться. Арсений выглядит счастливым, у него сияют глаза, а на губах красуется несильная улыбка. Антон просто смотрит на него, на его длинные дрожащие ресницы, на светящиеся глаза, на взъерошенные тёмные волосы, на милый нос с ямочкой, на немного сухие губы, на шею с родинками, и чувствует, как внутри разливается странное тепло. Он смог сделать другого человека счастливым, это много значит для него. А сделать счастливым именно Арсения почему-то значит ещё больше. Это странное ощущение, потому что Антон понимает, что знает его всего часов шесть, но почему-то в данный момент чувствует себя настолько радостным, каким, ему кажется, он давно не был. Антон помнит реакцию друга, когда он сообщил ему, что прилетит на свадьбу, помнит его улыбку и помнит, как был рад его реакции и тому, что это он её вызвал, но это всё совсем другие ощущения и сравнивать их кажется глупым. Антон помнит, как принёс своей подруге букет цветов на вручение диплома, помнит её слёзы радости, помнит, как его в тот момент переполняли положительные эмоции, но это всё опять другое. Он знает Арсения всего часов шесть, но почему-то остро реагирует на все его эмоции и так сильно радуется, увидев его просто счастливым в моменте. Антон забывает о том, что только что пробежал, по своим собственным ощущениям, целый марафон. Забывает, где он находится и что делает. Забывает, что вокруг него ещё множество людей. Он просто смотрит на Арсения и зависает, обводит взглядом каждую родинку, пользуясь моментом, пока тот отвлечён и любуется в окно, проводит взглядом линию по его шее, поднимается выше, обводит щёку, улыбается небольшому синяку на виске (даже интересно становится, как Арсений умудрился его получить), гладит своим взглядом волосы, щекочет нос, спускается ниже и просто останавливается. Антону кажется, что он остановил время, что вокруг ничего не движется, не живёт, что вот сейчас есть только он, Арсений, а всё остальное просто исчезло, растворилось. Антону жарко и душно, потому что на улице около тридцати градусов, а окна в трамвае и недавний бег совсем не помогают сгладить ситуацию. Антону душно, но душит его не жара, а грудная клетка. Она давит на него, наполняется тяжестью, ускоряет кровь по венам, заставляет сердце биться громче и чаще. Антону кажется, что сейчас существует только его грудная клетка, Арсений и его странные мысли, заслоняющие собой всё. Его словно загипнотизировали, одурманили, наэлектризовали, потому что Антона внутри просто переворачивает, там извергаются вулканы, бушуют штормы, лопают шары, падают звёзды. Он смотрит на Арсения, на его розовые губы и чувствует себя магнитом, который тянет куда-то без его ведома, какой-то невидимой силой, которую невозможно остановить. Антон теряется в пространстве, в себе, во Вселенной, для него просто перестаёт существовать всё, пока в один момент трамвай просто не тормозит резко и его не заносит чуть в сторону. Они прибыли на следующую остановку. Мир вокруг возвращается, и Антон хмурится, одёргивает себя, мотает головой и спешит поскорее сесть на свободное место — наверное, он просто слишком переутомился за день: здесь и ходьбы много, и впечатлений, да ещё и два перелёта и непродолжительный сон сидя, и всё это в совокупности немалая нагрузка на его организм. Ему бы поспать сейчас, разгрузить голову, потому что ему кажется, что он просто начинает сходить с ума. — Нам ехать минут двадцать пять, — комментирует Арсений, присев на сиденье перед Антоном и обернувшись к нему. Антон не может найти в себе сил даже ответить тому, так что он просто быстро моргает, надеясь, что Арсений его поймёт. Арсений легко считывает его, улыбается уголком губ и отворачивается обратно к себе. Антону хочется просто провалиться в сон прямо здесь. Когда они приезжают на конечную остановку, Антон просто останавливается, выйдя из трамвая, и, прикрыв глаза, потягивается и делает глубокий вдох. Солнце всё так же ярко светит, а очки всё так же не хочется надевать. Арсений всё так же где-то сбоку, только теперь он почему-то больше раздражает, чем вызывает комфортные чувства. Антон открывает глаза и первым же делом видит прямо перед собой прищуренные голубые. О том, что Арсений делал и зачем стоял к нему лицом, пока он потягивался, Антон предпочитает не думать. Думать и не приходится, потому что его внимание быстро привлекает зелень позади Арсения, сквозь которую прорываются красивые скалы. — Это реально скалы? — Да, — кивает Арсений. — Обожаю это место. Они спускаются по дороге в сам парк, и, дойдя до небольшого ручейка, останавливаются. Антон смотрит на раскинувшиеся перед ним скалы и не может поверить в то, что это всё находится в городе, что они не выехали в сельскую местность, что здесь рядом метро, трамваи, большие дома, дорога. — Мы же полезем наверх? — спрашивает Шастун. — Конечно. Он бы в любом случае заставил Арсения лезть наверх, даже если бы тот сейчас ему отказал. Спорт не спорт, но отказать себе в том, чтобы забраться на вершину и посмотреть оттуда на город и раскинувшиеся внизу скалы, Антон не может. — Пошли только с другой стороны поднимемся, где людей меньше, — говорит Арсений. Они уходят куда-то в сторону от основного подъёма и идут по небольшой дорожке сквозь скалы и деревья. Антон крутится по сторонам, внимательно рассматривая всё и то и дело фотографирует красоты вокруг. — Как это место называется? — Дивока Шарка. Но, кстати, — Арсений сразу оживляется; сколько же удовольствия ему приносит возможность просто поделиться с кем-то интересными фактами, которые он сам где-то вычитал или услышал, — согласно легенде, Шарка — это девушка, которая прыгнула здесь со скалы, там даже какую-то скалу в её честь назвали. Суть в том, что её специально сюда подослали, чтобы охмурить войско и обманом опоить их, а потом протрубить в рог, сообщая своим, чтобы они могли прийти на место и убить всех. — Звучит интересно, люблю всякие загадки истории и легенды. — Я тоже, жаль лишь, что мы никогда не узнаем правды. Порой мы не можем узнать даже правду, которая происходит одновременно с нами в настоящем — что уж говорить о прошлом, которое в целом покрыто мраком и тайнами. — У меня скоро опять телефон сядет, дашь зарядить? — грустно взглянув на свои тридцать пять процентов, спрашивает Антон. Он вдруг понимает, что с того момента, как приземлился в Праге, ни разу не заходил ни в какие соцсети и понятия не имеет, что происходит в мире вокруг, у его лучших друзей, родственников, на работе. Он просто полностью погрузился в реальность, и ему безумно нравится это ощущение. Когда нет необходимости листать ленту по миллионному разу, когда не нужно строчить друзьям сообщения, когда ты просто живёшь в моменте, дышишь полной грудью и получаешь реальные впечатления. А если бы у него был с собой фотоаппарат, то он бы телефон даже не трогал. Они поднимаются наверх по слабо протоптанной дорожке и довольно резкому склону. В дождь сюда лучше точно не соваться, потому что по сырой земле идти Антон бы не рискнул. Арсений на этот раз позади него, хотя обычно тот ведёт, и Антон задумывается, как так получилось: то ли он пошёл быстрее него, не задумавшись, то ли Арсений специально держался сзади, чтобы пропустить Антона вперёд. Вроде бы это даже не важные и незначительные мелочи, но Антон почему-то всё равно фиксирует своё внимание на них и тщательно обдумывает. — Какой твой любимый цвет? — вдруг тихо раздаётся сзади. Арсений словно не хотел, чтобы Антон услышал, поэтому старался говорить как можно тише, но в то же время он наоборот словно надеялся, что его услышат, иначе зачем вообще было произносить вслух. Антон пытается понять его, но у него всё ещё не получается. Арсений слишком непонимательный. — Белый, — отвечает Шастун. — Люблю классику. Но если в одежде, то скорее чёрный. А твой? — Синий. — Почему? — А как ты можешь объяснить, почему тебе нравится тот или иной цвет? Он тебе просто нравится, и этому нет объяснения. Ты не любишь белый, потому что любишь классику, ты говоришь, что любишь классику, потому что любишь белый. Понимаешь? Иногда Антону кажется, что Арсений слишком серьёзно относится ко всему, тщательно обдумывает каждую мысль и всегда готов прочитать целую лекцию, почему он так считает. Иногда Антону кажется, что это немного странно, но куда более чаще ему кажется, что это потрясающая черта, потому что ему ещё ни с кем не было так интересно обсуждать что-то, как с Арсением. Попов способен любую незначительную тему развить до огромных масштабов и закрутить её так, что Антон начнёт переосмысливать всю свою жизнь. Арсений не смотрит на мир так, как на него смотрят все, он смотрит в глубины всего, копает, роется, выискивает, обдумывает. Что бы Арсений ни сказал, у него всегда есть весомый аргумент, обоснованный ответ и эта непоколебимая уверенность в голосе, которой он может пошатнуть любого собеседника и заставить сомневаться в собственных мыслях. Арсений может с таким же умным видом доказывать Антону, что вода не кипит при ста градусах, и Антон в итоге поверит ему, потому что просто сломается под этой уверенностью в голосе и приведёнными фактами. Загвоздка правда в том, что Арсений никогда бы в жизни не стал пытаться доказать то, во что сам не верит. — Это же в целом банально спрашивать у людей их любимый цвет, — Антон останавливается на секунду, чтобы обернуться и посмотреть на Арсения. — Многие даже не задумываются над этим вопросом и, когда ты их спрашиваешь, просто от балды называют первый пришедший в голову цвет. — В то время как люди могут и не придавать значение своему любимому цвету, он многое может рассказать о человеке, — перечит Арсений. Он подталкивает Антона вперёд, чтобы тот не отвлекался и шёл дальше. — Например, то, что твой любимый цвет белый говорит о том, что у тебя чистая и светлая душа, ты искренний и добрый человек, не любишь казаться лучше, чем ты есть, не притворяешься, а просто остаёшься собой. Ещё ты всегда стараешься найти в людях хорошее, готов давать им шанс и прощать. Антон больше всего сейчас жалеет о том, что они поднимаются в гору и он не может посмотреть на Арсения в этот момент. Тот идёт у него за спиной, и Антон невольно представляет, с каким выражением лица он может произносить эти слова. Улыбается ли он, говоря мягко, или же, наоборот, не выражает никаких эмоций, потому что просто рассказывает ещё одну из абсолютно очевидных для себя вещей. Антону хочется повернуться и посмотреть, узнать, понять для себя, как Арсений реагирует на различные темы, как выражает свои слова эмоциями. Но он просто продолжает идти вперёд. — Но ведь каждый человек растолковывает цвета по-разному, для тебя белый значит это, для других он может наоборот означать лицемерие и ложь. — Не спорю, всё строго субъективно, поэтому каждый человек сам для себя и решает, какое значение он придаёт любимому цвету и как будет воспринимать людей вокруг себя. Тебя я вижу именно таким, а белый цвет лишь подтверждает мои догадки. Это… приятно? Антону говорили много положительных слов за его жизнь, делали много комплиментов, говорили, что он красивый, харизматичный, добрый, весёлый. Но никто ещё ни разу не говорил ему, что у него чистая и светлая душа, заведомо тёплое отношение к людям и искренность во всём. И это всё правда про него, просто он принимает эти качества в себе как данное и не придаёт им такого большого значения. — Тогда что о тебе, по твоему мнению, говорит синий цвет? — О том, что я люблю искать глубину во всём. Я больше витаю в своих мыслях, чем в действиях. Больше взаимодействую с самим собой, чем с другими людьми. Я люблю докапываться до сути и не успокоюсь, пока не буду доволен результатом. А ещё я отдалённый от социума человек, мне больше по душе бесконечные водные глади, безлюдные горы и просторные поля, хоть я и не фанат моря. — Как бы банально сейчас не прозвучало, — усмехается Антон, — но именно таким я тебя себе и представляю. Когда они забираются на вершину, Антон расстраивается опять большим компаниям людей. Безусловно, с центром это даже сравнивать бесполезно, но ему так понравилось подниматься наверх среди деревьев, когда вокруг не было никого. Вид сверху открывается безумно красивый: внизу видно и ту дорожку, по которой они шли, и какой-то участок с бассейном, в котором забавно купаются люди. Антону нравится открывающийся с высоты простор, нравится смотреть на всё сверху вниз, нравится и небольшое то ли поле, то ли поляна сзади него, и скалы под ним и вокруг, нравится голубое небо с облаками и высоко висящее солнце. Он делает себе пару фотографий на память, просит Арсения его сфотографировать и грустит после, потому что понимает, что просто не сможет набраться смелости предложить тому сделать совместную фотографию. Недалеко от них какая-то семья с детьми запускает воздушного змея, и Антон с Арсением просто стоят какое-то время и наблюдают за ним, залипнув с глупыми улыбками на тёплую ассоциацию с детством. — Как думаешь, они счастливы? — вдруг ни с того ни с сего спрашивает Арсений. — Кто? Дети? — Не только они, вся семья в целом. — Выглядят счастливыми по крайней мере, — задумывавшись, отвечает Антон. Зачем Арсению вообще понадобилось знать его мнение на этот счёт, Антону совсем не понятно. — Счастливыми в моменте. Вот мы смотрим на них, нам кажется, что между ними полная идиллия, что вот оно, счастье, а они приходят домой и ссорятся постоянно, дети не слушаются, муж пьёт, жена гуляет. Но в этот момент они счастливы, они могут просто отпустить себя, позволить всем негативным эмоциям уйти на задний план и просто радоваться жизни, тому, что есть. — Звучит пессимистично, — Антон поворачивает голову влево и смотрит внимательно на Арсения. Одновременно хочется, чтобы он никогда не переставал говорить, потому что с каждым их разговором Антону кажется, что Арсений открывается ему всё больше, подпускает к себе по чуть-чуть, доверяет понемногу. А с другой, хочется с ним рядом и просто молчать — слушать природу, людей вокруг, наслаждаться ветром, что обдувает лицо, просто разгрузить голову и расслабиться. И молчание даже более интимно, чем откровенные разговоры. — Скорее реалистично. Мы никогда не узнаем, что происходит внутри другой семьи, как бы со стороны нам ни казалось, что всё у них хорошо. Но я очень надеюсь, что у этой и правда всё хорошо. Это я к тому, что никогда нельзя себя сравнивать с кем-то другим, потому что только этот человек знает себя настоящего. — Ты хочешь детей? — Антон спрашивает и сразу же прикусывает губу. Не то чтобы он не хотел этого спрашивать, просто вопрос действительно вырвался быстрее, чем он успел его обдумать. Арсений не любит, когда лезут в его личную жизнь, и Антон уж точно не хотел врываться к нему без приглашения. — Прости, это слишком лично, не отвечай. Арсений хмыкает и грустно улыбается уголком губ. — Давай присядем, — предлагает Попов и, не дождавшись ответа, идёт в более тихое и спокойное место. Антон давно мечтал просто плюхнуться на землю и никуда не идти. Они пристраиваются под деревом, Арсений достаёт из рюкзака свою кофту, которая ему оказалась сегодня не нужна, и присаживается на край, стараясь освободить Антону достаточно места. Шастун чувствует себя неловко, садясь настолько близко, но другого выбора у него нет — свою кофту он пачкать не хочет, ему ещё лететь миллион часов, а садиться синими шортами на землю тоже явно не самая лучшая идея. Арсений облокачивается спиной о дерево и закидывает голову к небу. — Честно, не знаю. Это большая ответственность, и я прекрасно это понимаю, но это и огромная радость, маленький человечек, который будет на тебя равняться и брать в пример. Это многого стоит. — Я расстался со своей бывшей девушкой, потому что просто не видел с ней никакого будущего. Она всё мечтала о свадьбе и о детях, а я смотрел на неё и просто не мог представить всего этого. Даже не только с ней, а просто в принципе в своей жизни. Не знаю, — выдыхает Антон и тоже облокачивается о дерево, — мне кажется, что эта жизнь просто не для меня. Не тот сценарий, по которому я хочу идти. По крайней мере на данный момент. — Ты правильно поступил, что расстался с ней, нечего мучать её несбыточной надеждой. Потом будет слишком больно отпускать. Антон поворачивает голову вбок и снова смотрит на Арсения. Тот словно пропускает каждое слово сквозь себя и режет себя же изнутри. — Расскажешь? Арсений усмехается. Нетрудно было догадаться, что ему эта ситуация знакома. Его эмоции говорят сами за себя. — А что здесь рассказывать? — тоже поворачивая голову в сторону Антона, начинает Попов. — Не то чтобы я когда-то стремился к свадьбе, но мне всегда казалось, если вы уже живёте как семья, то рано или поздно всё к этому и идёт. Я постоянно намекал, прощупывая почву, а в ответ получал лишь либо защитный смех, либо просто поцелуи, которые быстро переводили тему. В итоге, когда я устал от этого и спросил в лоб, мне сказали, что сейчас ещё слишком рано, слишком быстро и человек просто не готов, но когда-нибудь через годик-два обязательно. Через годик-два я ловлю человека на измене и в ответ получаю: «А чего ты хотел? Какая свадьба, какое будущее? Я не хочу никаких обязательств, логично было, что я просто сбегу от этого к другим, которые ничего подобного от меня не требуют». Мы расстаёмся, а через три месяца этот человек выставляет фотографию с собственной свадьбы. — Это ужасно подло и некрасиво. — Я просто не понимаю, как не увидел этого раньше, почему не смог разглядеть в человеке его истинное «я». — Ты просто доверял и любил, ты ни в чём не виноват. Антон осторожно, немного нерешительно, кладёт свою ладонь на чужое плечо и сжимает. Он хочет показать, что всё хорошо, поддержать, но совсем не знает, как ещё может помочь. Как в принципе можно утешить человека, которого откровенно использовали и предали? Что ни говори, а легче не станет. — Спасибо, — тихо выдыхает Арсений. — Это жизнь, и она просто научила меня не доверять людям. — Один неверно поступивший человек не должен закрывать тебя от всего мира, ты этого не заслужил. Никто этого не заслуживает. Тебе нужно заново научиться доверять людям вокруг, они не желают тебе зла. — Я же говорил, что у тебя невероятно чистая душа, — с теплотой произносит Арсений. — Ты умеешь верить в людей, я умею лишь разочаровываться в них. Антон закрывает глаза и просто пытается абстрагироваться от собственных мыслей, понимая, что они заходят слишком далеко, а он сейчас к этому не готов. Где-то справа шумит листва от ветра, слева отдалённо слышны голоса на неизвестном Антону языке. Он просто устал. Весь день на ногах, два перелёта, резкая смена планов, море новых впечатлений, попытки понять Арсения, путаница, шум вокруг — хаос снаружи и внутри. — Антон, — голос Арсения доносится как будто отдалённо, и Шастун сразу вздрагивает и открывает глаза. Мир повёрнут набок, а голова лежит на чём-то одновременно мягком и твёрдом. — Фак, — ругается Антон и мигом вскакивает на ноги. Почему он вечно встревает в неловкие ситуации? — Я уснул? — Да, — Арсений не выглядит недовольным, а наоборот взволнованным и немного растерянным. — Прости, — быстро отрезает Антон и сразу же переводит тему. И как только можно было уснуть у Арсения на плече средь белого дня? — Сколько времени? А, чёрт, — он машет рукой на самого себя и лезет в карман за телефоном. Уже за шесть. — Как быстро летит время. — Ты устал, — констатирует Арсений. Однако не новость. — Отдохну в самолёте. Поехали обратно в центр, пока ещё не стемнело. — Ладно. Они молчат, пока спускаются обратно вниз, молчат, пока ждут трамвай, молчат, пока едут в центр, и, лишь когда выходят на нужной остановке, Арсений смотрит на время и просто кивает головой в нужную сторону. Они опять молчат. Антон прекрасно понимает, куда они идут, судя по тому, что почти семь, и просто следует за Арсением, не забывая смотреть по сторонам и впитывать в себя атмосферу города. После тихого парка на окраине оказаться снова в шумной толпе туристов непривычно. Солнце уже не так сильно палит, а вечерняя свежесть приятно охлаждает. Они идут по той же улице, по которой шли с утра сразу после того, как вышли из метро, и Антон невольно усмехается. Прошло часов восемь с того момента, как он проходил здесь в первый раз, а ощущение, словно он с утра и он сейчас — это два разных человека. Тогда он был вдохновлён, взбудоражен и всё ещё удивлён, что он не стоит в аэропорту, а гуляет по городу. Сейчас же он уже не восхищается так всем вокруг, не стремится говорить, он просто погрузился полностью в себя. Сейчас он просто запутанный комок из сомнений и противоречий, который к тому же морально выжат после насыщенного дня. Антон стоит под астрономическими часами, смотрит на выезжающие фигурки, слушает стук часовой стрелки и множество незнакомой речи вокруг: от азиатских языков до всевозможных европейских. Среди всех этих звуков он вдруг улавливает так чётко слышимое: «Коля, блять, мы опоздали», и тихо смеётся. Бедные Коля и его друг. Арсений стоит под боком и невесомо касается Антона плечом, и это как и молчаливая поддержка, и как знак доверия. Антон смотрит на часы, на идущие вперёд стрелки, на двигающиеся фигурки и понимает, что ему на них абсолютно всё равно. Да, красиво, да, стоит увидеть, да, с утра его бы сие действо поразило до глубины души и оставило бы огромное впечатление, а сейчас он может думать только об Арсении, что стоит совсем рядом, не держится на расстоянии, не огораживает себя стенками, а подпускает к себе, заявляет пусть и не словами, но жестами о том, что ему комфортно. Одним этим движением он говорит Антону куда больше, чем могли бы сказать прямые слова. Потому что Арсений не давит, не ставит Антона перед фактом, не бросается в него фразами, он даёт ему право выбора, возможность либо просто проигнорировать этот момент, либо воспользоваться им, и одно это значит для Антона слишком много, показывает настоящего Арсения. «Представление» заканчивается, и толпа начинает потихоньку расходиться. Антон просто быстро хватает Арсения за запястье и уводит на площадь, чтобы не потеряться в толпе. — Уже не говоришь на всё: «Красиво»? — усмехается Арсений. Антон смотрит на него осуждающим взглядом, и тот не выдерживает и просто смеётся. Арсений смеётся. Ни с чего. Просто стоит посреди Староместской площади рядом и смеётся так счастливо, словно произошло что-то невероятное. Антон смотрит на него, на его улыбку, на блестящие глаза, на расслабленную позу, и снова чувствует, как внутри разливается то же тепло, что и в трамвае. От Арсения невозможно отвести взгляд, когда он такой, когда открывается, когда не прячется под маской равнодушия и грубости, когда он просто искренне показывает свои эмоции и дарит мостик к своему внутреннему миру. Антон смотрит на этот ветхий, потрёпанный и явно ненадёжный мост и просто делает шаг, не боясь упасть. Упадёт — значит так суждено, но он не простит себя, если не рискнёт. Мост шатается под ним, дерево трескается, ломается, падает вниз, но Антон продолжает идти, не оборачиваясь назад. Шаг за шагом, шаг за шагом, шаг за шагом. Шаг за шагом, пока он не выходит на другой берег, украшенный красивыми цветами и ровно постриженными лужайками, большими чистыми озёрами, высокими, недоступными и острыми горами, цветущими яблонями и иногда попадающимися в траве камнями, о которые можно споткнуться. Антон ступает на этот берег и словно начинает заново дышать. Губы Арсения немного сухие, а лёгкая щетина колет лицо. Смесь колкости и одурманивающей сладости. У Арсения губы как спелая вишня: сладость вперемешку с кислинкой. Вишня, которую сначала не хочешь, потому что есть куда более привлекательная черешня, но которая так и тянет к себе, манит, и, попробовав её один раз, уже не сможешь остановиться. Ещё, ещё, ещё, пока разум не улетит далеко. Антон целует Арсения так, словно он последний спасательный круг в Северном Ледовитом океане, словно он последний глоток воздуха в этом мире, словно он его единственное спасение, словно без него сейчас невозможно, просто не получится. Антон цепляется за него, держится крепко, целует отчаянно, тает в чужих руках, что притягивают его ближе к себе, что впиваются в его бёдра, что не отпускают. Тает от резких и невозможно сладких движений чужих губ, от всех тех чувств и ощущений, что они ему дарят. Позволяет утянуть себя, забрать, привязать. Когда их губы расцепляются, Антон часто дышит и улыбается искренне счастливо. Ему так хорошо на душе, так тепло, так спокойно. Комок из сомнений распутывается, отпускает, возвращает обратно к жизни. Антон отстраняется, заглядывает в голубые глаза и тонет заново. Арсений смотрит на него в ответ и улыбается так легко и свободно, что от одной этой улыбки все чувства обостряются ещё больше. — Знаешь, о чём я искренне жалею сейчас? — мягко спрашивает Антон. — О чём? — О том, что у меня не было возможности этот момент оттянуть. Здесь либо сейчас, либо никогда, потому что у нас не так много времени. — Насколько глупо может прозвучать фраза: «Влюбиться за девять часов»? — Насколько точно ты можешь подкрепить её фактами? — Может лучше действиями? Арсению не нужен ответ, он просто снова притягивает Антона к себе и целует. Второй поцелуй ощущается уже не так ярко, как внезапный первый, но от этого он не менее прекрасен. Сладкая нега разливается по всему телу Антона, расслабляя, вдохновляя. Он чувствует одновременно и жуткий прилив энергии, и просто дикое желание свернуться калачиком в объятиях Арсения и никуда не выходить. — Пошли, — Арсений берёт его за руку, переплетает их пальцы и тянет за собой. Антон понятия не имеет, куда они идут, но его это и не волнует, если честно. Ему просто хорошо. Они ходят по улочкам города, среди невысоких красивых домов, среди прохожих, некоторые из которых с отвращением косятся на их сцепленные руки, а некоторые просто улыбаются, мимо зелёных закоулков, мимо вращающейся головы Франца Кафки, возле которой Антон останавливается и просит сфотографировать его на память, мимо башен, мимо забавных скульптур, висящих между домами и украшающих город, пока не выходят к реке. Арсений с гордостью показывает Антону Танцующий дом, что выглядит нелепо и интересно одновременно, а затем уводит его на другую сторону реки. Антон не знает, сколько они просто блуждают по улицам, скрепив руки и наслаждаясь атмосферой вокруг. Его удивляет то, что за всё это время Арсений ни разу не начинает философское обсуждение, которое непременно сопровождает его везде, но по расслабленному лицу Арсения понятно, что тот сейчас просто не хочет грузить себя никакими мыслями, и Антон его прекрасно понимает. Останавливаются они лишь на острове посреди Влтавы, взяв себе пиво и уйдя в тихий уголок у берега. Антон смотрит на любезно постеленную Арсением кофту и усмехается мыслям о том, как в прошлый раз ему было неловко садиться так близко, а сейчас он просто плюхается рядом вплотную и спокойно укладывает свою голову Арсению на плечо. Рядом с ними опять плавают лебеди, и Антон улыбается. Они словно весь день ходят по кругу, только каждый раз возвращаясь в похожие точки уже другими людьми. — Почему всё так странно в этой жизни? — выдыхает Антон. — Что именно? — Почему я не встретил тебя раньше? Почему мой самолёт задержали при хорошей погоде? Почему я знаю тебя всего ничего, а мне кажется, словно я знаком с тобой всю жизнь? Почему так получилось, что мы здесь и сейчас, что ты не дома, а я не в аэропорту? — Потому что так просто получилось, обычное стечение обстоятельств. — Ты веришь в судьбу? — Я верю в то, что я могу доказать, доказать существование судьбы я не могу, — ровно отвечает Арсений. — Справедливо. А я всё равно верю в судьбу, в то, что она помогает каждому из нас оказаться в нужное время в нужном месте. Если бы я не согласился в последний момент перед покупкой билетов завезти документы, если бы ты не был на работе в этот день, если бы твоя коллега не была занята уборкой столов и не отправила бы меня в служебное помещение — всё могло бы получиться иначе, — Антон делает небольшую паузу, задумываясь. — Если бы я не услышал, как ты поёшь, то я бы вероятнее всего ни за что не согласился отправиться непонятно куда с незнакомым человеком. Антон прекрасно помнит, как Арсению не понравилась эта тема в прошлый раз, помнит, что обещал себе не лезть туда, зная, что тому что-то мешает говорить об этом, но просто не смог промолчать. У него до сих пор мурашки по коже, как только он вспоминает Арсения в той темноте помещения. Хочется прокричать на весь мир о том, как ему понравилось, хочется показать Арсению, насколько для него это важно. — Я не знаю, о чём ты, — тихо произносит себе под нос Попов. И снова он переводит тему, отгораживаясь от самого факта того, что он в принципе умеет петь. Это неправильно, не с таким красивым голосом. — Арс, ты потрясающе поёшь. — Я не хочу об этом говорить, — Арсений громко перебивает его, ставя жирную точку. — Почему? Должна же быть какая-то причина. Расскажи мне. — Антон. Шастун молча сглатывает и качает головой. Он не понимает, почему Арсений так закрывается, почему не хочет принимать свой талант, почему пресекает любой разговор на тему музыки. — Не лезь туда, куда не нужно. Антон не пытается лезть, он просто пытается помочь. Они сидят в тишине какое-то время, просто расслабляются и наслаждаются возможностью никуда не идти и не бежать. — Сколько времени? — Антону слишком лень лезть в карман за собственным телефоном, а у Арсения тот лежит на коленке. — 21:13. Надо бы съесть что-нибудь. Антон не понимает, как время успевает бежать так быстро, как ещё недавно он ужасался огромной цифре в восемнадцать часов, а сейчас понимает, что до вылета ему осталось всего шесть, треть которых уйдёт просто на аэропорт и всё, что с ним связано. Антону страшно думать о том, что будет дальше. Ему хорошо здесь и сейчас, и он ловит себя на мысли, что совсем не хочет уезжать. Ему хочется остаться хоть ещё на день, хоть ещё на час дольше — просто оттянуть вылет как можно дальше. Почему восемнадцать часов? Почему не двадцать? Почему не двадцать пять? Почему ему дали всего восемнадцать часов здесь? — Арс, — тихо зовёт его Антон, — а что дальше? — После ужина? Я не знаю, а что ты… — Я не про это, — Антон перебивает его, потому что Арсений уходит совсем не в то русло, и Шастун не понимает, косит ли тот специально под дурачка или же правда не сразу соображает, к чему он клонит. — А что потом? Потом тебе лететь на свадьбу к другу. — Ты избегаешь прямого ответа? — Антон поджимает губы и напрягается всем телом. — Что ты хочешь от меня услышать? Ты уезжаешь. — Я не уезжаю в Бразилию навсегда, не улетаю в Австралии и не лечу на Марс. — Что ты хочешь от меня услышать? — недовольно бросает Арсений. — Я не хочу услышать от тебя какой-то заготовленный ответ, я просто задаю самый логичный вопрос. — Ничего, — резко отрезает Арсений. Антон сразу же поднимает голову с его плеча и, присаживаясь, впивается взглядом в Арсения. — Чего ты ждёшь? Мы поцеловались два раза, нужно уже свадьбу расписывать или что? Как же его триггерит эта долбаная свадьба. — Тогда зачем всё это? — хмурясь, спрашивает Антон. — Момент, всплеск, обмен эмоциями — обычная схема. — Обмен эмоциями? Вот что это значит для тебя? Просто обмен эмоциями? — А чего ты ждёшь от меня после нескольких часов общения и двух поцелуев? Что я предложу тебе переехать ко мне? Нет, я не предложу. Арсений вмиг становится словно другим человеком. Антон не узнаёт его, не понимает, не хочет понимать. Он думал, что тот открылся ему, что подпустил к себе ближе, что снял маску. Он думал, что они прошли эту игру в грубость и безразличие, а, может, они никогда и не заканчивали в неё играть и он просто сам себя накрутил, позволил обмануть себя? — Я прошу как минимум уважения к себе. — Я уважаю тебя, — смягчаясь, произносит Арсений, — и я думал, что мы здесь оба понимаем, что к чему. — А фразу «влюбиться за девять часов» мы тоже понимаем по-разному? — А ты каждый раз, когда тебе симпатичен человек, рассчитываешь на что-то большее? — Ты буквально сейчас сидишь со мной здесь, держишь за руку, — в качестве доказательства Антон поднимает их до сих пор сцепленные руки в воздух и опускает обратно на землю, — и говоришь мне, что это всё ничего не значит? Если ты тот человек, который может спокойно играть чужими чувствами ради своей пользы и удовольствия, то ты совсем не тот, кем я тебя считал. Арсений делает глубокий вдох и качает головой. Поворачивается в сторону реки, испепеляет взглядом водную гладь минуты две, а потом вдруг совершенно потерянно произносит: — Я бы никогда в жизни не позволил себе играть чужими чувствами, потому что на собственном примере знаю, как это больно. — Ты делаешь это прямо сейчас. — Я ничего тебе не обещал, не сравнивай. Ты сам решил для себя что-то и теперь обижаешься, что я не соответствую плану в твоей голове. Антон прикрывает глаза и расцепляет их руки. Арсений прав, он действительно ему ничего не обещал, и Антону следовало обсудить с ним всё, прежде чем делать важный шаг. Подгоняющее его время сыграло немалую роль во всём этом. Оно давит на Антона, заставляя быстрее принимать решения, не тратить время на их обдумывание и просто действовать. Арсений ничего ему не обещал, Антон и сам себе ничего не обещал. Всё должно было изначально быть по-другому: никакой спешки, никакой скорости, никаких быстрых попыток разобраться в своих чувствах. Всё должно было быть спокойно и размеренно, правильно, но время решило за них иначе. Антон ненавидит сам факт того, что его тянет к человеку, которого он практически не знает, с которым не может даже банально сходить на свидание, чтобы узнать поближе, с которым не может растянуть момент поцелуя, касаний, объятия, держания за руки. Попытки прийти к чему-то в спешке ещё никогда не заканчивались удачно. — Не пойми меня неправильно, — продолжает Арсений. — Я не врал тебе и не вру сейчас, ты мне нравишься, правда. Я понятия не имею, как тебе это удалось, но ты просто проник в меня, обмотал своими руками и отказался отпускать. Ты мне нравишься, но одной симпатии недостаточно. Ты уедешь скоро, у тебя своя жизнь, у меня своя, мы просто пересеклись в этой точке планеты в этот день, словно остановив время, а дальше продолжается привычная жизнь по разным сторонам. Нам хорошо рядом в моменте, но этот момент скоро закончится и больше ты его уже не вернёшь. — И что ты предлагаешь? Просто жить этим самым моментом, а потом спокойно разъехаться по разным странам? Делать вид, словно ничего не было? — Ничего и не было, Антон! Ты уедешь, ты и не вспомнишь, поверь мне. — Откуда тебе знать, что я буду помнить, а что нет? — Так всегда происходит. Как только человек пропадает из твоей жизни, ты просто больше ему не нужен. — Невозможно находиться рядом 24/7. — Невозможно привязаться к кому-то за один день. За меньше, чем один день. Антон смотрит на Арсения и пытается понять, что ему делать. Его тянет к нему, тянет снова поцеловать, переплести пальцы, утонуть в объятиях. Жить моментом и забить на то, что может быть после? Он ведь и сам не знает, как воспримет всю эту историю, взлетев в небо над Прагой. Может, он посмотрит на неё из иллюминатора и поймёт, что там, внизу, вместе с городом осталось и всё то, что он пережил за этот день, все его эмоции и чувства. Может, он взлетит и поймёт, что нет, что его сильно зацепило и оставить эту историю только в прошлом он просто не может. Антон не знает, что будет дальше, он не может ничего обещать ни себе, ни Арсению, ни кому-либо ещё. Зато он знает, что есть здесь и сейчас, и знает, что он хочет делать в этот самый момент. Арсений, как всегда, оказывается мудрее и помогает ему взглянуть вглубь себя и понять, что порой он мыслит слишком опрометчиво и наивно. И в этом нет ничего плохого. Это жизнь, и каждый живёт её так, как ему дано, так, как может. Здесь нет правильного или неправильного пути, здесь есть только твой путь и люди вокруг, которые способны на него повлиять, но только с твоего разрешения. Антон устаёт думать. Он в принципе за этот день переосмыслил столько всего, что у него мозг сейчас просто кипит от потока обработанной и ещё не до конца обмысленной информации. Арсений влияет на него слишком сильно, и противиться этому влиянию просто невозможно. Не хочется. Глаза слипаются, сил нет совсем, хочется просто провалиться в сон и не вставать с кровати ближайший день точно. Антон не знает, что будет завтра, не знает, что будет через месяц, не знает, что будет через год. Зато он точно знает, что у него есть сейчас. Антон просто падает в объятия Арсения и зарывается носом в его футболку. Тёплые руки гладят его по спине, бережно прижимают к себе и дарят немую поддержку. Если ему хорошо и спокойно рядом с этим человеком, то зачем упускать шанс побыть с ним ещё немного? — Ты устал, солнце, — ласково подмечает Арсений, а у Антона внутри что-то трескается от этого трогательного «солнце». — Уверен, что хочешь ещё гулять? Может тебе поспать хоть пару часов перед вылетом? Там же тоже нормально не поспишь. — Ты хотел кушать. — У меня дома есть все ингредиенты для вкуснейшей пасты. Мой фирменный рецепт. — А ты далеко живёшь? — Ближе к аэропорту, чем центр. — Звучит удобно. — Тогда прошу. Здесь и сейчас он просто хочет быть рядом с Арсением, пока у него есть эта возможность.