Пока заживала рука у портного

В свои сорок восемь Суламифь Фриденхаусманн была в отличной форме, чему она была обязана дисципилине и строгому, практическому спартанскому, распорядку дня. Каждое утро, независимо от того, работала она или нет, она вставала в восемь утра и получала утреннюю почту. В это утро пришло письмо из школы, что ее сын Альберт отсутствовал месяц и не допускается к выпускным экзаменам. И его родителям надобно бы явиться к директору. Да, Альберт ступил на кривую дорожку. Это было возмутительно. Но это не было поводом для Суламифь нарушить свою ежедневную рутину. В обязательном порядке она в течение сорока минут занималась йогой, потом ела на завтрак овсяную кашу и яйцо вкрутую. - Лида, сделайте мне ванну, пожалуйста, - попросила она горничную. Примечательно, что с горничной Суламифь разговаривала на русском языке. Обе они были потомками российски\\\\\ эмигрантов. Суламифь родилась и до четырех лет жила в Российской империи. По-русски с ней всю жизнь говорила ее мать. - С солью? - Да, с лавандовой. Я нахожусь в состоянии тяжелейшего нервного напряжения. - Что случилось? - Ты не читала новости? У нас опять собираются националисты-реваншисты. Ограбили ломбард Шнупфса. Всё кладбище расписали свастикой. Ты видела это безобразие? - Свастику видела. А Шнупфсов думаете тоже они обчистили? Может, банальное хулиганство. - Они, они. Их поймали уже. Это те же, что собираются по ночам и орут. Видела их главаря? Один кулак— четыре кило. Наконец-то их выключили из игры. А то, что это такое?.. Просто возмутительно. - Да уж. Повылазили, как грибы после дождя. Горячая ванна, благоухающая лавандой, была уже готова. Суламифь собрала тяжелые темно-рыжие кудри, похожие на змеи Горгоны Медузы, на затылке. Несколько завитков не доставали до пучка, и подпрыгнули на ее стройной шее. Она сняла очки, опустилась в воду, закрыла глаза и предалась медитации. Суламифь работала секретарем дирекции Венской Государственной Оперы. Директором был сам Герберт фон Кароян. Театральная жизнь начиналась не с утра, так что Суламифь на работу выходила ближе к полудню. Жила она всегда в соответствии со своим расписанием. Никогда не расставалась с записной книжкой. Сегодня день был очень тяжелый, так как художник по свету Антуан слег дома с конъюнктивитом, и за него работал стажер. На следующей неделе была премьера оперы Жоржа Бизе «Кармен». Артисты репетировали. Бас Петр Рявченко наставлял молодого тенора Лукино Росси. Суламифь заглянула в дверную щель. Артистам нельзя было мешать, но Суламифь было можно все. - Пахом пой! - Рявченко подошел вплотную к Лукино и уперся коленом ему в пах, - Понял? Пахом пой! Она же тебе любимая, а не девка подзаборная! Рявченко очень распоясанно обращался с Лукино. Лукино не возражал. Суламифь сразу поняла, что у них абьюзивные отношения, а у Лукино стокгольмский синдром. Определенно следующий пациент Менделя Фриденхаусмана. Рявченко тоже посещал психиатра, с проблемой нарциссического расстройства.