Пока заживала рука у портного

На чердаке, который Беня выделил Альберту, солнечного света не было. Это был даже не второй этаж его избы, это был именно чердак без окон, предназначенный под кладовку. Альберт несколько дней не спал лежа, поэтому был рад любому предмету для сна, подразумевающему горизонтальное положение. Из раскладушки торчала пружина. Она была похожа на волос Альберта. О том, что наступило утро, он понял по звуку, доносящемуся снизу. На патефоне трещала пластинка. Мужской голос грассирующе пел на русском языке (а Альберт немного понимал русский): - "Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль... Ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль». Всё бы ничего, если бы дед не включил эту песню еще раз. Потом еще и еще. Раз на седьмой слушать это было уже невыносимо. Вдобавок пружина из раскладушки впивалась в тело Альберта и расцарапала ему бок в кровь. Альберт встал. Раскладушка была дьявольски неудобной. Помимо раны на боку, у него разболелась лопатка. Мелодия назойливо въедалась в голову, как зубная боль. Он спустился вниз. Песня только что закончилась. Раздались аккорды на фортепиано, знаменующее ее начало по новому кругу. Затянулось надоевшее «Ваши пальцы пахнут ладаном...». - Ты слушаешь Вертинского? - спросил Альберт. - Во-первых, доброе утро, - забрюзжал дед, как та самая раскладушка, - Вижу, учение тебе Суламифь основательное утроила, ничего не скажешь. А историю создания этой песни ты знаешь, а? - Нет, - сказал Альберт, склоняясь над грязной раковиной, - Расскажи мне. - Ты сам же музыкой занимался, говорили мне, да? - Было дело, — согласился Альберт, набирая в руки пригоршню воды. - Так вот, ша-бемоль и хным-диез даже и не бывали здесь. А гоп-со-смыком умеешь сыграть? - спросил дед, насмешливо и строго одновременно. Он вертел в пальцах папиросу. - Что? - не понял Альберт, выхрюкивая воду из носоглотки. - Что «что»? Не знаешь? А что ты знаешь? Вивальди знаешь? - Вивальди знаю. Еще Паганини. Не лично, разумеется. - Ээ, да ничего ты не знаешь! Тебя всему нужно учить от самого Адама и Евы, туды ее в качель. - Так и научи, - сказал Альберт. - Ученого учить только портить, да, - сказал дед. Альберт сбился с его потока мысли. - Так а что там с песней? Ты хотел мне рассказать, что вдохновило Вертинского. - Слышал про эпидемию испанки, которая свалила Европу в госпиталя в 1918 году? - Конечно. Страшное дело. - А теперь заткнись и слушай припев. Он прибавил звук. «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в реницах спит печаль... Ничего теперь не надо нам, никого теперь не жаль», - пел Вертинский. - Дед, а у тебя зеленка есть? Я тут поцарапался немного. - Возьми да и прижги йодом, - Беня кивнул в сторону темного угла. Там висела полка, на которой лежали всяческие пузырьки. На одной из бутылок была надпись «Йод». Также имел место быть кусок ваты и бинт. Альберт подставил бок деду, чтобы тот намазал его йодом. - Это всё твоя раскладушка, - пожаловался Альберт, - Из нее торчит пружина, которая намного острее пера, которым писал Исаак Бабель.