и если ты разглядел, и если это игра —
выдумай другую
где десять тысяч стрел и десять тысяч ран
стали поцелуями
♫ Немного Нервно — Миротворец
На следующий день выяснилось, что магией владеют все синдар. В душе Луны бушевала буря эмоций — целый ураган. Она не находила себе места, то листала книги, перечитывая уже знакомые ей истории, то хваталась за перо, размышляя, что первым написать на листе, и каждый раз досадливо сминала бумагу, отбрасывая в сторону — не то. Не те слова, не те заклинания, не те мысли лезли ей в голову — последнее мешало больше всего. Луна никогда не была влюблена и не была никем заинтересована, Леголасу же удалось ее заинтересовать, увлечь, и все чаще она думала не о важных вещах, а о нем — он стал так же важен. Слишком быстро; в любовь с первого взгляда Луна до сих пор не верила, но не она ли утверждала, что все может существовать, если обратное не доказано? Кто доказывал, научно и с обоснованиями, что невозможно влюбиться в кого-то, лишь увидев? Что вообще бывает невозможного? Знакомые Луны выживали после удара Авада Кедавра, вынимали из Шляпы легендарный меч Гриффиндора и грабили Гринготтс, она лично нашла своих морщерогих снорков и изобрела способ путешествия сквозь миры, она с легкостью переиначивала все якобы устоявшиеся законы мира под себя, значит… но Луну пугало это так же, как и радовало. Она не могла влюбиться. Это было не для нее — любовь. Она посвящала себя науке, и тем более не рассчитывала, что ей понравится мужчина в другой реальности. Было бы крайне нецелесообразно влюбиться в него и обречь их обоих на страдания — или только его. После смерти матери Луна неосознанно приучила себя никогда не привязываться к людям, потому что рано или поздно они уйдут из ее жизни — неважно, куда. В худшем случае умрут, в лучшем — забудут о ней. Маггловский писатель Чак Паланик в точности выразил мысли Луны в истории о рыбке номер шестьсот сорок один. Бывало, что Луна грустила из-за этого, но зато ей было легко расставаться. Легче, чем эльфам, которые влюблялись один раз и на всю жизнь, исключение было только одно и все равно словно не по-настоящему. А если у нее — по-настоящему?.. Если у нее тоже — по-настоящему? Луна отложила перо и сердито фыркнула. Что она знала о Леголасе, кроме того, что он нечеловечески красив? Молодой король Лихолесья, повелитель народа синдар, вежливый, добрый, хорошо целуется… разве этого достаточно? Кому-то, может, и да. Но личность — это сумма множества слагаемых, у всех есть достоинства и недостатки, кто-то их путает, считая недостаток достоинством и наоборот, у каждой личности есть прошлое, в особенности у долго живущих эльфов, есть круг общения, который также оставляет весомый отпечаток: семья, друзья, наставники, враги… Неосознанно водя пером по бумаге, Луна чертила профиль Леголаса. — Ты здесь? Как почувствовал. Она вздрогнула, закрывая рукой рисунок. Леголас присел рядом, поставив на стол поднос с бутербродами — после того, как попробовал сандвичи Луны, подал поварам идею, как можно готовить еду, чтобы было удобно быстро перекусывать. — Ты не завтракала, — сказал Леголас. — Спасибо, — Луна не обратила никакого внимания на необычную пищу — для нее это было более чем нормально. — Утром поедем в Лориэн. Летом он прекрасен, словно Валинор в его расцвете, — улыбнулся Леголас. Идея поездки принадлежала Галадриэли, и он понимал владычицу — той не терпелось проверить, насколько хороши в магии галадрим, но Леголас предпочел бы остаться в Лихолесье, показывая Луне красоты своего края, а не чужого. — Долго туда добираться? — Может, сутки, — прикинул Леголас. — Одну ночь проведем в пути. Сейчас хорошо ночевать под открытым небом, под светом звезд, — он мечтательно сощурился. — Ты же умеешь ездить верхом? — Естественно, — усмехнулась Луна. — Хорошо, тогда тебе точно будет удобно. Ешь, — Леголас пододвинул бутерброды к ней ближе. Луна взяла один и откусила кусочек, мысленно добавив в список достоинств лесного короля «заботливый». — Ты работаешь над книгой? — он с любопытством взглянул на бумагу. — Еще не начала, — вздохнула Луна. — Систематизировать заклинания несложно, но выбрать, какие внести… — Выбрать? Луна нахмурилась. — Я понимаю, что с моей стороны почти преступно выдавать не всю информацию целиком, но я не могу заставить себя обучать кого-либо магии, которая… убивает. Видишь ли, я пацифист, мне было сложно принять, что бывают ситуации, когда приходится убить или быть убитым, и я понимаю, что у вас есть оружие. Но применение магии как оружия… — Луна покачала головой. — Будь моя воля, я бы это запретила. Магия должна созидать, а не разрушать. — А как можно разрушать? — тихо спросил Леголас. Думал, что ему не ответят, но Луна заговорила: — Есть очень много способов. Например, заклинание, рушащее стены; если оно попадает в человека, то дает тот же эффект — зрелище не для слабонервных. Или заклинание, которое действует, как незримый клинок. А еще есть заклятия, которые у нас называют Непростительными и за их применение сажают в тюрьму. — Но убивают же и другие заклинания? — Да, однако от них возможно защититься Щитовыми чарами, а от этого — нет. Только увернуться, если повезет. Больше никакой защиты. Только один маг сумел пережить Убивающее. — Наверное, он был великим магом, — с уважением сказал Леголас. — Он был двухлетним ребенком, — улыбнулась Луна. — А его мать — умной ведьмой. Она пожертвовала своей жизнью, поставив ее, как щит, между врагом и сыном… поэтому враг пал, а Гарри выжил. И спустя семнадцать лет поверг врага окончательно. Что подумал Гарри, увидев ее письмо? Не решил ли пытаться ее искать и спасать — потому что он не умеет не спасать, в его натуре крепко заложена жажда помочь всем, неважно, насколько это реально. Комплекс героя, посттравматический синдром, синдром выжившего… Все они вышли из Второй Магической со сломанной психикой, у каждого по-своему. Луне сравнительно повезло; когда ситуация стала критической, она умела справляться со страхом и стрессом. Гарри — не умел. — Гарри — твой друг? — если и прозвучала в вопросе ревность, то на одну десятую из ста. Луна не заметила. Луне в голову бы не пришло, что ее могут ревновать, и она задумалась о другом. Друг ли? Рисуя лица на потолке, выписывая много раз слово «друзья», Луна зачаровала свою комнату так, что та могла менять рисунки. Она бы свихнулась, вечно находясь под взглядами нарисованных людей, и те рисунки были созданы под порывом вдохновения. На самом деле не было никакой компании, никакой великолепной шестерки; были Гарри, Рон и Гермиона — неразлучная троица, Джинни, сестра Рона и девушка Гарри, Невилл и Луна. Невилл был соседом Гарри и Рона по комнате. Луна никак не пересекалась с ними — не состояла в кровном родстве, не была влюблена, училась на другом факультете и если бы однажды не оказалась с ними в одном купе, то они бы и не общались. И в жизни Луны ничего бы не изменилось от их отсутствия. Людей тянет к обществу, человек — существо социальное, стайное животное, это закон природы — но фейри другие. Луна редко шла на контакт первой, и никто не стремился идти на контакт с ней. Они с Гарри вместе сражались в Отделе Тайн, сходили на вечеринку Клуба Слизней — потому что больше ему некого было пригласить, несколько раз болтали — друг тогда он или только знакомый? Пауза затянулась. Леголас напрягся. — Наверное, все-таки друг, — сказала Луна. — Но мы не близки так, как вы с Тауриэлью. — Тау мне как сестра, — улыбнулся Леголас. — Мы выросли вместе. Мой отец взял ее на воспитание, когда ее родителей убили орки. Орки не исчезли с падением Саурона. Они до сих пор прячутся в лесах, в горах и пещерах, полные ненависти ко всему живому, ибо только ненависть создала их и ничего другого они не чувствуют. Их силы ослабли без повелителя, но мечи их поныне остры, а стрелы метки. Они до сих пор угроза. Луна мечтательно вздохнула. — Хотела бы я их увидеть. — Хотела бы?.. — он живописал ей ужасы орков, а она желает с ними познакомиться? — Конечно. Это же так интересно. Я ни разу не видела орков. У нас их нет. Тролли есть, драконы есть… Я обожаю драконов, — призналась Луна. — Этих тварей? — вырвалось у Леголаса. — Наши драконы другие. Не говорящие, не настолько разумные, скорее, они как лошади… и злые, но все хищники злые. Брат моего друга — драконолог, я приезжала к нему в заповедник, и по работе, и просто так. Он показал мне ручного самца украинского железнобрюхого. Совсем ручного, он позволял себя погладить, — Луна просияла. Леголас представил, как она гладит дракона, и внутренне содрогнулся, поблагодарив Эру, что после кончины Смауга этих созданий в Арде не осталось. — Давай прогуляемся? — предложил он. — Если ты не хочешь спать. Сегодня очень красиво светят звезды.***
Они устроились под сенью мэллорна на мягкой траве. Леголас оперся спиной о дерево, Луна опустила голову на его плечо, отчего он на миг затаил дыхание. Взял ее за руку, переплетая пальцы. — Хочешь, теперь я научу тебя магии? — Если под магией подразумевается метафора… — Луна посмотрела на его губы. — В любом случае хочу. — Не метафора. Леголас чуть крепче сжал ее руку — и в ее сознании вспыхнули… образы. Как когда-то говорил профессор Снейп, мысли нельзя прочитать, как книгу; мысли — и есть образы, природу мысли объяснить так же сложно, как природу волшебства. Луна видела перед собой вчерашний день, кабинет короля, рассыпанные по столу бумаги, поняла, что среди них есть приглашение в Имладрис, ощутила волнение, а после подумала — точнее, подумала не она, но произошло это в ее голове: «Так это и работает». — Вау! — Луна встряхнула волосами. — Здорово! Думаю, это ничем не отличается от легилименции, с той разницей, что легилимент проникает в чужой разум без разрешения и иногда без ведома собеседника, и взаимодействовать таким образом не получится — только закрыться с помощью окклюменции, и я училась окклюменции… — Аванир, — сказал Леголас. — Разум можно защитить аванир. Луна кивнула, принимая к сведению. — Тогда я умею закрываться, но не умею общаться, — она издала смешок. — Высший уровень интроверсии. Но я научусь. Думаю, спрашивать «как» — не вариант и я должна понять сама? — Что-то вроде того. Понять, ощутить… Придвинувшись к Леголасу еще ближе, Луна крепко сжала его руку. Закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться — и потерялась в ворохе собственных мыслей. Как действовать, она разобралась, ничего сложного, объяснить это словами она бы не смогла, а сделать — запросто, но что именно передать? О чем рассказать? — Расскажи о своем отце, — подсказал Леголас, разгадав ее замешательство — и сразу же внутри у него разлилась теплая чужая нежность, согревающая, как пушистое одеяло. Нежность, трепетная привязанность, уважение, восхищение, сочувствие, бережное желание заботиться и безграничная любовь. Следом Леголас увидел мужчину средних лет, удивительно похожего на Луну — те же светлые волосы, та же рассеянная улыбка, только глаза другие. Он сидел за столом и что-то писал. «Папу зовут Ксенофилиус Лавгуд, он редактор и издатель журнала «Придира». Был ученым, но прекратил исследования после гибели мамы. Он вырастил меня и многому научил», — Луна говорила коротко, но Леголас прочитывал между строк куда больше: «он любит какао с корицей и я всегда завариваю ему какао, когда он засиживается до ночи», «когда я боялась ночных шорохов, папа сказал, что всему виной мозгошмыги и их можно прогнать, если носить с собой талисманы, после я поняла, что никаких мозгошмыгов не бывает, он придумал их, чтобы меня успокоить, но выбрал очень правильную тактику», «на Пасху мы всегда красили яйца вместе и он учил меня разным узорам», «он не женился второй раз и не женится, хотя я знаю, что есть женщины, которым он нравится, но папа не полюбит никого, кроме мамы»… и много чего еще, незначительных мелочей, раскрывающих личность отца Луны и их отношения в полной мере. — Я не ошибся, — тихо сказал Леголас. — У тебя очень хороший папа, — Ксенофилиуса отчего-то не хотелось звать «отцом». «Отец» — это уважительное, отстраненное, почти равнодушное. «Отец» — это Трандуил, Элронд для близнецов, Келеборн для уплывшей в Аман Келебриан… а Ксенофилиус был «папой». — Очень, — подтвердила Луна. — А твой? Выдохнув, Леголас передал ей изображение Трандуила, также сидящего за столом и перебирающего бумаги. «Король Трандуил, унаследовавший престол от своего отца Орофера», — его описание вышло гораздо короче, чем у Луны, и вместо безграничной детской любви она ощутила безграничное уважение вперемешку с отстраненной холодностью: Трандуил сам по себе, Леголас сам по себе, вдобавок предыдущий король часто был недоволен сыном, а теперешний правитель, в свою очередь — не всегда одобрял отца. «На самом деле он не такой холодный, каким кажется, — обрывками образов передал Леголас. — В его жизни была великая любовь, но когда моя мать погибла в Гундабаде, он закрылся в себе. Переживал свою боль, и, я уверен, не уплыл в Аман только из-за необходимости растить меня, а потом и Тауриэль. Ее родители были родом из Дориата, откуда и Трандуил, к тому же, он наверняка хотел иметь дочь». — Так странно, — сказала Луна. — Он почти что твой ровесник на вид. — Эльфы не стареют. Наш возраст выдают только глаза. — Фейри тоже не стареют, но мы обязаны приспосабливаться к окружающему миру и поэтому папа носит морок. Такой же, как я накладывала на уши. Иначе он тоже смотрелся бы моим ровесником. Следующий образ от Луны пришел неожиданно — Леголас увидел женщину, как две капли воды похожую на нее. Женщина увлеченно нарезала что-то, стоя за столом, но не кухонным — вокруг нее была настоящая лаборатория алхимика. Рядом с ней дымился зеленым паром котел. «Пандора Роули. Изобретательница, ученый, великая ведьма», — кроме безоговорочной любви, Леголаса охватила печаль. Не раздирающая душу скорбь, а светлая грусть — и восхищение, и желание подражать, и уважение, и нежное тепло. Леголас прикрыл глаза. Нащупать в памяти образ матери было немного сложно, но память квенди не умеет забывать ничего: золотоволосая эллет, гуляющая лесными тропами. Босиком, в простом, не королевском платье, с луком за спиной, как у Тауриэли… «Она была воительницей, но вместе с тем очень нежной и женственной. У нее был удивительно мелодичный голос, и она пела мне древние колыбельные на нандорине. От нее пахло цветами и солнцем. После ее ухода отец перестал улыбаться». — Это так грустно, правда? — спросила Луна, помолчав. — Быть сиротой. Хотя я никогда не чувствовала себя настоящей сиротой, все равно… Прихожу к подруге в гости, ее мама готовит ужин, а моей мамы нет… — Грустно, — согласился Леголас. — Но… — и замялся, не зная, как утешить — легко находить слова для чужого горя, а когда это горе и твое тоже — сложнее. — Но жизнь продолжается, — сама нашла ответ Луна. — Однажды я сама стану матерью… Прозвучало это немного двусмысленно. — В смысле, не сейчас! — поспешно выпалила Луна. — И не от тебя! И… черт, — она окончательно смешалась. Леголас рассмеялся — такой она была забавной. — Я понимаю. — Меня волнует другое, — Луна обхватила себя за плечи. — То, о чем я тебе говорила. Заклинания. Я не могу поделиться всеми… но с тобой поделюсь. Только с тобой. Акцио, паук! — она действовала наугад, потому что в лесу должны жить пауки. Не ошиблась — на зов притянуло почти такого же, на каком когда-то Крауч в облике Муди демонстрировал ученикам жуткие чары. — Акцио, — повторил Леголас. Луна дернула плечом: — Нет, не то. Акцио — это элементарное заклинание, даже проще, чем Авис. Я покажу другое. Мне понадобится палочка, — она вынула деревянный жезл из рукава. — Для этого нужен ограничитель, в моем случае — усилитель, потому что я не хочу творить эту магию. — Боевую? — Не совсем. Боевую нельзя применять здесь; Бомбарда уничтожит деревья, Сектумсемпра покромсает стволы и листву… Галадриэль обещала найти место для практики боевых чар и добыть лично для меня несколько живых пленных орков, — похвасталась Луна. — Наверное, на орках такие вещи применять не жалко. Смотри внимательно, я покажу только один раз! Леголас сосредоточился — он почувствовал, что ему собираются доверить нечто очень важное. Нечто сокровенное — не интимное, но тем не менее предназначенное лишь для него. Нечто, что в его руках подарит ему силу — но силу темную. И все же он отчаянно хотел увидеть; быть может, так Единое Кольцо тянуло к себе фэа Боромира. Взмахнув волшебной палочкой, Луна указала на паука. Тихо и четко сказала: — Империо! Ничего не произошло, но паук изменился — замер, как будто окаменел. Леголас решил, что это заклинание оцепенения, но Луна проговорила: — Танцуй. Паук смешно дернулся. Встал на две лапки — и принялся отплясывать, как хлебнувший лишнего гном. Это выглядело смешно, Леголас невольно улыбнулся, но посерьезнел под укоризненным взглядом Луны. — Перестань, — сказала она пауку. Тот прекратил плясать, но не убежал и не пошевелился. Луна шепнула: — Перекувырнись. Пробеги по кругу. Залезь на ветку и спрыгни. Сплети паутину… разорви паутину… — все это паук тотчас выполнял. Леголас завороженно следил за ним. — Умри, — чуть слышно проговорила Луна. Паук с готовностью подбежал к цветку росянки, гостеприимно распахнувшему лепестки — и прыгнул внутрь. Челюсти цветка сомкнулись. Леголас поморщился. — Империус, — сказала Луна. — Заклятие подчинения. Ему возможно сопротивляться, но на это способны немногие маги. Обычно жертва полностью теряет свою волю и становится марионеткой в чужих руках. — Ужасно, — выдохнул Леголас. — Просто ужасно. — Это только начало. Акцио, паук! — призвала Луна следующую жертву. Закусила губу, взмахнув палочкой. — Круцио! Упав на спинку, паук задергался в конвульсиях. Это тоже казалось смешным, но Луна так побледнела, что Леголасу стало не по себе, и все же он не прервал ее — она сама отвела палочку и уткнулась лбом в его плечо. — Если тебе сложно… — начал Леголас. Луна мотнула головой. — Все нормально. Просто это последствия… Я чаще всего видела именно это заклинание. И слышала. На мне его не использовали, смысла не было, но мне хватило и так. Это Круциатус, заклятие боли. Невыносимой боли, будто все кости ломаются и тело горит, каждая клеточка. Сопротивляться ему, как Империусу, невозможно. Отразить, увернуться — да, но его почти не применяют в бою. Это магия для пыток. Пыток… Леголас крепче прижал к себе Луну, гладя по волосам. Мир, где она жила, открывался ему со все более темных сторон. — И наконец… Паук перестал дергаться. Вскочил, но бежать не мог, еще не придя в себя после приступа боли. Луна крепко сжала ладонь Леголаса свободной рукой, направляя палочку и отрывисто произнося: — Авада Кедавра! Сразу же она снова спрятала лицо на его плече. Паук упал замертво. Леголас коснулся губами волос ведьмы. — Авада Кедавра, — сказала она ему в шею, — заклятие смерти. — Так вот, как… — Запомнил? — горько усмехнулась Луна. — Да, — честно сказал Леголас. — Запомнил. И не буду врать, что не стану это использовать. Но я готов поклясться чем угодно, что применю эти чары только на слугах Моргота… и только убивающие. Ты не представляешь, насколько они полезны в битве. — Представляю, — сказала Луна. — Еще как представляю. Но разве зло не покинуло этот мир? Если Саурон повержен, а Моргот давно утратил силу и физический облик… — И тот, и другой — бессмертны. Кто знает, не смогут ли они вернуться. К тому же, среди людей есть много тех, кто до сих пор желает их возвращения и поклоняется им. Да и орки не уничтожены, это племя огромно, нам придется потратить еще не одну сотню лет, очищая Средиземье от них, — вздохнул Леголас. — Если они разумны — вдруг есть шанс, что можно их исправить? — внезапно ошарашила его Луна. — У них есть свой язык, они, насколько я поняла, способны заключать простые мыслительные конструкции, следовательно, их интеллект превосходит животных. Может, с ними реально договориться? — С орками? — расхохотался Леголас. — Я попробую, — упрямо заявила Луна. — Я обязательно попробую. Никто же не пробовал? — Затруднительно договариваться с теми, кто изо всех сил пытается тебя убить, знаешь ли. — Что и требовалось доказать! — воодушевилась Луна. — Пока что-то только теоретически невозможно — это возможно! Леголас поцеловал ее в лоб, укачивая в кольце рук и улыбаясь ее вере в добро — любовь и добро, дева не зря звалась именно так. Чуть не расплакалась, убивая паука, собралась искать общий язык с орками… Возьмет и найдет, тогда они все сгорят со стыда — вдруг орки без власти Саурона окажутся неплохими ребятами… В его сознании вновь вспыхнули образы, один за другим. Обрывки воспоминаний, складывающиеся в цельную картинку: огромный замок, к замку едут кареты, запряженные скелетами лошадей, дети садятся в кареты, кто-то восторгается, что те едут сами собой, маленькая Луна возражает, что их везут лошади, а над ней смеются — нет никаких лошадей, чокнутая Лавгуд… Большой обеденный зал, речь седобородого старика, чем-то неуловимо похожего на Гэндальфа… Говорящая Шляпа, ее опускают на голову Луны, не коснувшись волос, шляпа кричит: «Рейвенкло!» — и Луна бежит к столу под синими знаменами с серебряным орлом… «Тайная комната открыта, берегитесь, враги наследника» — кровавые буквы на стене; окаменевшие дети в больничных палатах, Луна воодушевленно говорит соседке по комнате «это василиск, это может быть только он!», а соседка смеется: «как в Хогвартсе может быть василиск, чокнутая Лавгуд?» … По коридорам замка плывут черные фигуры в капюшонах, источая ауру жути и тоски; Луна прячется от них за углом, зажимая рот рукой с таким видом, словно ее тошнит; просит мужчину в потрепанном плаще и со шрамами на лице научить ее способу бороться со страхом и благодаря урокам из кончика ее палочки слетает тот самый кролик… Загон посреди леса, оттуда доносится рычание, Луна пробирается внутрь и замирает, восторженная — настоящие драконы; посреди поля из ниоткуда появляются двое парней, один, черноволосый, в очках, держит второго, второй — мертв, люди на трибунах кричат, кто-то плачет, повторяется имя Седрика Диггори, его убил Темный Лорд… Друзья: Гарри Поттер (черные волосы, очки, шрам в виде молнии, тот самый, что поддерживал мертвое тело), Рон Уизли (рыжий, веснушчатый и веселый), Гермиона Грейнджер (девушка с длинными спутанными волосами, умная, но зашоренная), Джинни Уизли (сестра Рона, рыжая, красивая, пламенная), Невилл Лонгботтом (высокий, стеснительный, убивший гигантскую змею герой); они вшестером летят на скелетах лошадей; сражаются со взрослыми магами… Череда образов прекратилась. Леголас будто очнулся ото сна, встряхнув головой — множество полученных сразу знаний не тяготило его, но немного шокировало из-за количества непривычных вещей. — Почему ты остановилась? — спросил он. — Мне интересно. Это похоже на волшебную сказку. — Потому что… потом сказка перестает быть такой уж волшебной. Однажды я покажу, — пообещала Луна. Однажды — как ее заставили выйти из поезда, нацелившись из волшебных палочек. Как она сидела в темноте подвала Малфой-менора и слышала крики Олливандера, а после пыталась, как может, исцелить старика или уменьшить его страдания. Как-то же самое происходило с Крюкохватом. Как пытали Гермиону. Как погиб Добби, и Гарри хоронил его. Как упала мертвой Лаванда Браун. Как Шляпа горела у Невилла на голове… В жизни Леголаса наверняка были вещи даже более жуткие, но Луна не хотела делиться с ним воспоминаниями по другой причине — не хотела заново пережить это сама, а иначе не получалось, осанвэ передавало именно эмоции. Эмоции, которые терзали ее спустя столько лет и будут терзать всегда — каждая война неизбежно отражается на душе неизлечимым шрамом. Леголас баюкал Луну в объятиях под светом звезд. Она прикрыла глаза — те события остались в ее мире. Здесь творились другие — другая война, другая жестокость, другая боль, другая ненависть. Ни одна тьма не способна победить свет — аксиома, что действует в любом из миров.