на маленькой планете баобабы и розы не знают твоего языка
и поэтому мы тебе не написали ни строчки
и это слишком большая передряга для маленького зверька
это целая вечность — одна змея и две ее точки
♫ Alai Oli — Такая долгая ночь
Лориэн сиял золотом, как всегда в летнюю пору. Луна восхищенно ахнула, оказавшись там, и Леголас испытал укол ревности: его родное Лихолесье таких чувств у девы не вызвало. Лихолесье хмурое, темное, даже называясь Эрин Ласгален, оно не похоже на Лориэн и Имладрис, владения высших эльфов. Те никогда не выказывали своего превосходства, и не было никакого превосходства — все они — квенди, все они — Первые Дети Эру, и эльдар, и авари, но нолдор жили в Амане, обучаясь у самих богов, а синдар, отстав по пути во время Великого Похода, так и не увидели Благословенный Край. — Какие огромные деревья! — восторженно протянула Луна. — Как будто золотые! — Это мэллорны, — объяснил Леголас. — Они и есть золотые. Летом, когда расцветают. — Нет, — растерялась Луна. — Листья не могут быть из металла. Или?.. мне срочно будет нужна экспертиза! У вас есть лаборатория? — обратилась она к Хэлдиру, бессменному проводнику и давнему знакомому Леголаса. — Есть, — сказал он. — Для вас — все, что угодно, миледи. Луна так улыбнулась, что Леголас вновь заревновал, но больше не обращала внимания на галадрим, любуясь пейзажем. Их проводили в талан владык, где был накрыт стол, накормили завтраком (плавно переходящим в обед) и начались новые испытания эльфов, по тому же принципу, что в Лихолесье — каждый по очереди подходил к Луне, брал волшебную палочку и произносил предложенное ею заклинание. Пока она была занята, Леголасу было совершенно нечего делать, и он бродил среди цветущего летнего леса, тоскуя невесть о чем — Лориэн не место для тоски, но тоска не спрашивает, рады ей или нет, она просто приходит и цепляется за душу скользкими холодными когтями. С появлением Луны жизнь Леголаса приобрела смысл. Он не понимал, что смысла не было, он жил без смысла и жил неплохо, он страдал от кошмаров и последствий войны, но это можно было стерпеть, не обращая особого внимания. У него был отец, названная сестра, друзья и королевство; после отплытия Трандуила — только сестра, друзья и королевство. Был долг перед своим народом. Было желание вернуть Лихолесью прежнюю славу, до того, как Саурон поселился в Дол Гулдуре. Когда они вместе с Братством сопровождали Фродо к Ородруину и бились с мордорскими ордами, смысл тем более был… а потом Леголас даже не заметил его исчезновения. Он не стремился к чему-то, не испытывал ярких эмоций, не видел перед собой четкой цели — вернет славу Эрин Ласгален, и что дальше? «Что дальше?» — было сакраментальным вопросом, не имеющим ответа, и ответ на него Леголас не пытался найти. Что-то дальше да будет, невозможно, чтобы не было вообще ничего. Его все устраивало, но после того, как он познакомился с Луной, после того, как полюбил ее — с изумлением осознал, что обрел не только любовь, но и яркое жадное желание жить. Не существовать — жить. Показать Луне все уголки Средиземья, увидеть через осанвэ все, что она ему покажет, овладеть ее магией… любит ее, целовать, держать в объятиях… Вопрос «что дальше?» не исчез, а встал острым ребром. Как бы Леголас ни любил Луну, она здесь — гостья, она — временно, не навсегда. Она должна вернуться домой, ее ждут, ее любят; преступлением было бы разлучать отца и дорогую ему дочь. Арвен однажды рассталась с отцом ради мужчины, но разве мог Леголас рассчитывать на то же самое?***
Проверить галадрим получилось быстрее, чем синдар. Уже к вечеру теория Луны подтвердилась — все они были магами, и это не вызвало у нее прежнего детского восторга; она выяснила, что все эльфы априори волшебники. Их реакция была донельзя милой: они радовались, как дети, смеялись, кто-то начинал петь, благодарили Луну, словно именно она подарила им магию, и неважно, воин был перед ней, дева, дитя… Они смотрели на нее, как на кого-то очень могущественного и мудрого. Так она сама смотрела на Дамблдора, Флитвика, Снейпа и МакГонагалл, и прочих профессоров Хогвартса, и никогда не думала, что увидит на чужих лицах то же выражение. Увидела. Никогда не говори никогда. Думала, что не будет любима — но вот Леголас, который признался ей в чувствах. Думала, что не бывать ей учителем — но вот эльдар, чуть не заглядывающие ей в рот. Собственное утверждение, что если что-то не доказано, то не значит, что этого нет, действовало не только по отношению к чему-то научному — ко всему. Все на свете подчинялось этому нехитрому закону — магия, любовь, уважение, люди, эльфы… орки. — Орки? — переспросила Галадриэль за ужином. — Миледи, стоит ли вам смотреть на этих омерзительных тварей сейчас? Уверяю вас, они — не то зрелище, что способствует крепкому сну и приятным сновидениям. — Меня не может напугать ни одно живое существо, — ответила Луна. — Только те существа, которые никогда не были живыми. Думаю, природа орков несколько иная. — Никогда не были живыми? — удивился Келеборн. — Кто же никогда не был живым? — Здесь их нет, — улыбнулась Луна. — К счастью. Но именно от них защищает Патронус. Так что, можно мне увидеть орков? Отказать ей было практически невозможно, Леголас знал это по собственному опыту. У владык Лориэна тоже не получилось, и, когда они закончили ужин, Луну проводили к загонам в стороне от таланов. Леголас держался как можно ближе к ней, но бояться было нечего — их глазам предстало двое скованных орков. На одного надели ошейник, второй обошелся железными браслетами на руках. Оба были типичными представителями орочьего племени — с уродливыми лицами, будто их наскоро вылепили из глины, не стараясь придать чертам хоть какую-нибудь правильность, с острыми торчащими из пастей клыками, с редкими жесткими волосами на голове, маленькими поросячьими глазками, низкими лбами и мощными непропорциональными телами — слишком широкие плечи, кривые ноги и огромные кисти. Орки грустно и мрачно воззрились на вошедших; Леголас сделал вывод, что галадрим предварительно хорошо обработали пленников, выбив из них все желание драться. — Привет, — сказала Луна, одарив тварей сияющей улыбкой. Те проворчали что-то невнятное. Скованный ошейником сплюнул на землю, выражая свое отношение к приветствию эллет. Луна бровью не повела на грубость. — Вы меня понимаете? — спросила она. Орки переглянулись. Один пожал плечами. Второй скривился так, что и без того омерзительная морда стала еще гаже. — Suilad, — повторила Луна приветствие на синдарине. Реакция на этот раз последовала более эмоциональная — орков передернуло. Ведьму это воодушевило, и она повторила на квенья: — Aiya! Орков передернуло еще сильнее. — Они понимают, — сказал Леголас. — И ненавидят наш язык. — Но у них есть свой язык, — Луна коснулась губ указательным пальчиком. — Кажется, примерно… Галадриэль ахнула. Келеборн сжал кулаки. Леголас побледнел, подавив желание зажать уши и потянуться к мечу — ибо Луна проговорила приветствие снова, только на Черном Наречии. Даже орки, и те уставились на деву с изумлением. — В Лориэне не должна звучать эта гадость! — выдохнула Галадриэль. — Я что, случайно выругалась? — Луна виновато опустила глаза. — Мне показалось, что нет… — Нет, не выругались, но сам этот язык… — Келеборн стиснул зубы. Если бы кто угодно, кроме Луны, позволил себе подобное, немедленно был бы наказан, или хотя бы получил бы упрек, даже Гэндальф, но как ругать гостью из другого мира? — Омерзительный язык, — продолжила Галадриэль. Луна нахмурилась. — Не бывает омерзительных языков. Даже обсценная и нецензурная лексика — часть любой речи, а любая речь прекрасна уже тем, что однажды люди додумались составлять звуки в слова, а слова во фразы, и создали так много языков, наречий, диалектов… — она мечтательно заулыбалась. — Я понимаю, почему вам не нравится речь орков, они ваши враги, говорить на языке врага неприятно, но тем не менее эти существа тоже когда-то сложили звуки и придумали фразы… — А еще убили моих братьев, — крылья носа Галадриэли раздулись. — И изнасиловали мою дочь. — Также они убили и мою мать, — вмешался Леголас. — Наша ненависть к оркам объяснима, но это не ненависть Луны. Не нужно ей мешать; Саурона больше нет, Черное Наречие не повредит. Луна, не обращая внимания на спор, обратилась к орку на вестроне: — Как тебя зовут? Посмотрев на орка, Леголас изумился, ибо видел на мордах этих тварей исключительно выражение тупой злобы, издевательской насмешки, победного триумфа или ужаса поражения, но ни разу не замечал и не думал, что заметит, как орк смотрит на кого-либо с восхищением, едва ли не с влюбленностью. — Брук, — сказал орк. — Меня зовут Брук. — А я Луна. Как зовут тебя? Второй орк взирал на нее с тем же восторгом. — Кхан, — он пожевал губами, — миледи. Миледи? У Леголаса дернулся глаз. Галадриэль и Келеборн растерянно переглянулись. Надо же, миледи… — Очень приятно! — Луна одарила орков сияющей улыбкой. — Откуда вы родом? За остаток вечера ей удалось выяснить, что Брук и Кхан из Изенгарда, что их повелитель и создатель — Саруман, что тот ныне здравствует, но они скорее умрут, чем выдадут, где он прячется. Почему, орки сами не могли сказать, хотя остальные объяснения сформулировать могли. Пока Луна общалась с орками, Леголас стоял рядом с ней, чувствуя себя неким стражем, всегда готовым обнажить меч и защитить ее. Владыки Лориэна ушли; Галадриэль было больно периодически слышать слова орочьей речи, Келеборна это злило, и они не хотели срывать боль на ни в чем не повинной Луне. Ночь тянулась к середине, когда Леголас тронул руку девы. — Тебе не пора отдохнуть? — Отдохнуть? — Луна повторила это слово так, будто не знала его значения. — Да… наверное, да. — Пойдем. Взяв ее за руку, Леголас вывел ведьму из загона и повел к талану. Луна послушно шла за ним, но не успокоилась: — Ты видел, получается! С орками можно найти контакт, и они не такие уж безумные маньяки… Кто такие маньяки, Леголас не знал, но спрашивать не стал. Остановил Луну у талана, взяв за плечи: — Они не безумные. Они просто злые. Ты говорила, в твоем мире была война — разве твои враги были безумными? Луна задумалась. — Некоторые, но не все… Я понимаю, что эти орки пленные, и что их подготовили к беседе со мной, но ты видел, как они на меня смотрели? Взгляд невозможно подделать, даже если ты великий актер. — Потому что ты говорила на их языке, — вздохнул Леголас. — Наверное, они впервые такое видели — чтобы эллет, свободная эллет, не пленная, использовала Черное наречие. — Все равно с ними можно попробовать договориться, — упрямо нахмурилась Луна. — И я попробую. Спорить Леголас не стал.***
Гимли стал реже выходить на связь, и Леголас понимал, почему — после войны сын Глоина принялся отстраивать Мориа, стремясь вернуть родине предков былое величие, чтобы снова называть ее Казад-Дум, и даже без опасности атаки орков и балрога работы у Гимли было множество. Поэтому утром, когда за завтраком Галадриэль с улыбкой протянула Леголасу пришедшее еще на рассвете письмо от друга, тот был обрадован и шокирован одновременно. Прочитав послание, он обрадовался и удивился еще больше, ибо Гимли писал, что приглашает Леголаса не просто в гости, а на свадьбу.«Ничья красота не сравнится с красотой владычицы Лориена, — говорилось в письме, — нет на свете женщины, равной ей, и, видит Эру, до сих пор моя душа плачет, как в тот день, когда мы покинули Лориэн, и до сих пор я ношу ее волосы, навеки запечатленные в янтаре, прямо над сердцем, но она замужем, а если бы и не была, то не глянула бы на меня, увы! Я верил, что никогда не женюсь, что мне не нужна никакая другая, но встретил Киннди, и эта любовь спокойная, без душевных бурь, с уверенностью в завтрашнем дне. Я никогда не скажу Киннди, что страдаю по эллет и буду ей самым верным мужем. Надеюсь, ты не слишком занят своими королевскими делами и посетишь наше бракосочетание».
Леголас посмотрел на Луну — та спокойно ела, не обращая внимания на то, что он читает. То ли уважала личные границы, то ли ей было все равно. — Луна, — позвал он. — Ты поедешь со мной в Мориа? Это подземелья гномов. Мой лучший друг женится и приглашает меня на свадьбу, но если ты не любишь пещеры… — Гномы? — ахнула Луна. — Конечно, я поеду! Я же еще не встречалась с гномами! На губах Галадриэли витала нежная и немного печальная улыбка — несомненно, Гимли написал и ей. Интересно, подумал Леголас, глядя на владычицу, что было в предназначенном ей письме? Признания? Прощания? Могла ли в каком-то из самых безумных вариантов развития событий Галадриэль ответить взаимностью?***
Из Лориэна до Мориа добираться было совсем недолго; когда-то они потратили на это около двух дней, но шли пешком и часто останавливались. Леголас помнил то время, как в тумане — зато четко помнил силуэт серой фигуры мага на фоне огромной грозовой тучи, и пустоты в душе, когда Гэндальф рухнул вниз вслед за мостом и балрогом. Он ехал молча. Луна заметила, что выражение лица Леголаса изменилось, но стеснялась спрашивать, почему. Ночью решили устроить привал — Леголас и его воины могли ехать и без отдыха, но он жалел Луну и не хотел заставлять ее переутомляться. Они разбили шатры, развели костры, вскоре над лагерем поплыли дивные ароматы жареного мяса с травами, и ужин был великолепен — после сытной еды спится хорошо, но Леголас не мог заснуть, и, поворочавшись с боку на бок, покинул шатер. Луна сидела под деревом и что-то писала. Она все время либо читала, либо писала, если ни с кем не беседовала, не ела и не спала. Леголас еще ни разу не видел ее ничего не делающей. — Ты не устала? — этот вопрос он задавал ей все чаще. — Я пишу маме, — сказала Луна. — Маме? Леголас сел рядом с ней. Луна погрызла кончик пера. — Да. Я часто пишу ей, и, может, здесь она не получит мое письмо, но кто знает? Бумага в руках эллет вспыхнула, озарив ночную тьму всполохом огня. Леголас вздрогнул, но не от страха — сдержал порыв немедленно оттолкнуть Луну от источника огня. — Осторожно, — сказал он. — Я часто так делаю и всегда соблюдаю правила техники безопасности, — улыбнулась Луна. — Но зачем? — Зачем писать или зачем сжигать7 — Сжигать. — Папа говорил, что так получают письма покойники, — объяснила ведьма. — Огонь убивает бумагу и отправляет по адресу в тот мир, где находится душа… Утром мы будем в Мориа? — она перевела тему не специально, чтобы уйти от неприятной. Леголас успел немного изучить Луну и понял, что она крайне редко намеренно меняет тему беседы, но полет ее мысли слишком стремительный, чтобы долго задерживаться на чем-то одном. — Да, утром. Если ты не боишься подземелий, то тебе там обязательно понравится. Раньше Мориа была жутким местом… но теперь Гимли старается вернуть ей прежний облик, и еще лучше. — И там уже нет балрога? — Нет. Луна вздохнула словно с сожалением. — Их больше совсем нет, да? Леголаса передернуло — ладно орки, но не хватало еще, чтобы она вздумала искать балрогов и договариваться с ними. — Совсем нет, и к лучшему. Они были ужасны. Огромные огненные демоны с огненными же бичами… В отличие от орков, их не создал Моргот, они сами пришли к нему на службу, ранее будучи среди майар. Их ненависть — не ненависть Моргота, а их личная. Я видел одного из них своими глазами, — на его лицо набежала тень. — Сражался с ним? — восхитилась Луна. Велик был соблазн сказать: да, сражался, подговорить Гимли подыграть и подняться выше в ее глазах, но Леголас терпеть не мог поступать нечестно. — Нет, — сказал он. — Я… я убежал. Мы все убежали. Только один Гэндальф Серый сражался с демоном, и погиб, чтобы после ожить. Мы хотели помочь, но он не подпустил нас, — Леголас будто оправдывался — на самом деле оправдывался. Многие его сородичи сражались с балрогами в древние дни — не люди, не гномы и не хоббиты, а эльдар сражались и побеждали, в то время как он даже не попытался ему противостоять. — И ты чувствуешь себя виноватым? — угадала Луна. — Да. Луна понимающе кивнула. — Это комплекс выжившего. У меня тоже он есть, думаю. У всех, кто выжил в любой критической ситуации, будь то война, пожар или автокатастрофа, в то время, как другие, особенно близкие, погибли. — А что такое автокатастрофа? — решил Леголас немного перевести тему. Луна задумалась. — Это что-то вроде падения с лошади на полном ходу, когда ты сталкиваешься с деревом или другой лошадью. Или когда повозка наезжает на дерево, или сталкиваются две повозки… иногда три и больше. Или повозка сбивает пешехода… — Хотел бы я увидеть ваш мир, — сказал Леголас. — Не думаю, что он бы тебе понравился, — возразила Луна. — Но, может, и понравился бы. Например, телевидение. — Телевидение? — Это когда что-то снимают… — Луна досадливо покусала губу, не зная, как объяснить. — А! — осенило ее. — Это похоже на палантиры! Только не обязательно видеть то, что происходит прямо сейчас или происходило, или будет происходить. Часто люди разыгрывают сценки, переодеваясь в других героев, и по нашим условным палантирам транслируют такие вещи. — Да, мне бы это понравилось, — улыбнулся Леголас. — И музыка! Тебе бы обязательно понравилась музыка! — ахнула Луна. Леголас откинул голову назад, опираясь затылком о дерево, и попросил: — Спой мне. Луна не стала ломаться, стесняться и утверждать, что не умеет — все фейри, как и все квенди, хорошо пели по определению. Она немного подумала и начала петь, и, как и думал Леголас, ее голос оказался прекрасен, как чистое жидкое серебро, как звон весенней капели, как нежный летний дождь поцелуями на щеках. Она пела не привычную ему песню-историю, не воспевала чью-то жизнь, подвиг или смерть, ее песня была словно ни о чем, и одновременно — обо всем. Эти раны не могут исцелиться, эта боль слишком реальна, есть вещи, которые время не может стереть… невольно Леголас коснулся своей груди, там, где скрывался шрам от моргульской стали. Когда Луна замолчала, он сказал: — Пела ты, но мне казалось, что пели звезды. — Ночью, когда ты будешь смотреть на небо, — помолчав, сказала Луна, — ты увидишь мою звезду, ту, на которой я живу, на которой я смеюсь. И ты услышишь, что все звезды смеются. У тебя будут звезды, которые умеют смеяться! — Что? — Леголас испуганно воззрился на нее. Неужели это было пророчество? Или прощание? Или то и другое? — Это цитата, — улыбнулась она. — Из книги Антуана де-Сент Экзюпери. Вспомнилось. На самом деле, конечно, звезды не умеют ни петь, ни смеяться, это огромные небесные тела из газа или плазмы, в которых происходят термоядерные реакции… Чтобы снова не переспрашивать и не чувствовать себя глупо, Леголас промолчал. Куда больше газов и плазм его волновало другое. — Звучит, как будто ты прощалась. — Герой, сказавший это, действительно прощался, но я здесь, — Луна взяла Леголаса за руку. Он поднес к губам ее ладонь. — Я буду ужасным эгоистом, если скажу, что не хочу, чтобы ты возвращалась домой, но… но я не хочу. Я отпущу тебя, ни в коем случае не помешаю, и все же, если будет хоть малейший шанс… — Пока что я даже не работаю над возвращением, — Луна пожала плечами. — Но знаешь, что я подумала? Раз мы едем в гости к гномам, может, проверить, насколько они владеют магией? — Гномы? Леголас чуть не рассмеялся — он уважал гномов, Гимли действительно был его лучшим другом, неприязнь Трандуила к народу Аулэ больше отразилась на Тауриэли, Леголас не перенял от отца убеждения, будто гномы воры и обманщики и что ими движет только алчность, но представить себе мага-гнома он не мог. Магия — тонкая материя, а они предпочитают нечто более ощутимое, то, что можно потрогать, ощутить, взять в руки, наконец, создать самим, но тоже вручную, а не ментально. — Почему нет? — Гномы… это гномы. Вряд ли у них есть магические способности. — И все же они тоже магические создания. В моем мире они владеют своей, особой магией, пусть и не гордятся этим так, как гоблины, — Луна закрыла глаза. Леголас увидел, как забавные человечки, лишь немного похожие на народ Гимли, вручают девочкам в мантиях бумажки причудливой формы, как мысленно объяснила Луна — сердечка. Сразу же картинка сменилась: в трактире сидел человечек, уже не в таком дурацком костюме, но снова похожий на гнома только бородой и низким ростом. Человечек пил эль, а на приветствие проворчал что-то на непонятном языке — возможно, на кхуздуле. Взамен к Луне пришло осанвэ Леголаса: рыжебородый гном, воинственно размахивающий топором и утверждающий, что убил больше врагов по счету, тот же гном, обнимающий колени старика в белых одеждах, просящий у Галадриэли подарить ему локон ее волос, плачущий, не стесняясь слез, и говорящий, что был готов к любым пыткам тьмы, но не к этой встрече… — Это Гимли? — тихо спросила Луна. — Я не должен был показывать тебе последнее, — смутился Леголас. — Это личное. Но я очень ярко запомнил Гимли тогда. Мы уже стали друзьями, но я все равно считал его… не думал, что сердце его из камня, но все равно был убежден, что он не из тех, кто способен расчувствоваться настолько. Я ошибался в нем. — Хорошо ошибаться наоборот, — сказала Луна. — Думать о ком-то плохо, но понять, что это не так. В ее синих глазах сияли звезды, и Леголасу показалось, что эти звезды смеются. Губы слегка приоткрылись… Невозможно было удержаться. — Луна, — шепнул Леголас, — можно тебя поцеловать? Он бы поцеловал без спроса — снова — но нельзя было дважды позволять себе такую грубость. Обещал ухаживать, так надо ухаживать. — Поцеловать? — Луна широко распахнула глаза, заправляя прядь волос за острое ушко. — Я… я не знаю, я понятия не имею, как на такое отвечать, я же говорила, что я крайне асоциальная личность, что впадаю в ступор и растерянность, что… Поток слов прервали губы Леголаса, и Луна с облегчением выдохнула, отвечая на поцелуй. На этот раз она уже знала, что происходит, растерянность прошла, скованность — вовсе исчезла, и, вспомнив, как делали девушки в просмотренных ею фильмах, Луна коснулась груди Леголаса ладонью — как раз над тем самым шрамом. Запустила пальцы в его шелковистые волосы, но не решилась распускать хвост, только пропустила пряди между пальцами, в то время, как он так же перебирал ее локоны. Так близко. Она была теплой и нежной и в то же время казалась неземным существом, словно вправду звезда приняла облик девы. Рядом с ней его раны заживали, рядом с ней он ощущал свою силу; говорили, что когда Варда рядом с Манвэ, то он способен видеть все уголки Арды с высоты Таникветиль. Леголас не был вала, но теперь мог понять, каково это. Мелькнувшая в голове мысль была греховной, но… …но если бы пришлось, ради своей любви он бы стал даже сильнее валар.