Если бы снег был белым

Черный провал пещеры возник перед ними неожиданно, когда путники уже готовы были рухнуть без движения на голые камни. Извилистый узкий лаз заканчивался тесным тупиком. После первого же поворота неяркий свет лун исчез, и чернильную темноту слегка разбавлял лишь огонек кристалла в навершии посоха. Серовато-желтые стены сочились влагой, на потолке сливались с тенями силуэты летучих мышей, спертый воздух забивал легкие, точно комья ваты. И все-таки это было укрытие. Повинуясь напевному речитативу Даламара, в проходе тускло мигнуло и пропало подобие черной паутины. — Теперь к нам не подобраться незамеченными, — ответил эльф на вопросительный взгляд Таниса. И тут же оба мага принялись потрошить мешки с вещами. «Книги!» — единственное, что занимало их в тот момент. Сшитый из грубой парусины вещевой мешок Даламара оказался надежным, вещи внутри не промокли, и завернутый в несколько слоев ткани гримуар остался неприкосновенным. Остальным повезло меньше: они с горечью поглядывали на пожитки, с которых текли ручьи. И только книги Рейстлина остались сухими, хотя запасная мантия, служившая им футляром, сочилась влагой. Убедившись, что его сокровище не пострадало, Рейстлин обессиленно сполз по стене: ноги его уже не держали. Пока остальные осматривались, о чем-то переговариваясь, он невидящим взглядом смотрел в центр пещеры, собирая по крупицам силы. Затем проскрипел, с трудом выталкивая из себя слова: — Складывайте все, что надо просушить, тут, в центре, — и вновь впал в полузабытье. Он очнулся лишь когда Карамон тронул его за плечо. Сфокусировав взгляд, Рейстлин увидел, что все их вещи — от одежды и обуви до походных постелей — свалены в кучу. Тика сидела в уголке, смущенно кутаясь в запасную мантию Даламара, Танис и Карамон были раздеты до белья и уже покрылись гусиной кожей. Опираясь на посох, алый поднялся, жестом оборвав попытку Карамона ему помочь. Приблизившись к горе вещей, он на несколько мгновений устало прикрыл глаза, после чего стал нараспев произносить заклятье. С каждым произнесенным слогом движения становились увереннее, голос громче, а ссутуленные плечи распрямились. Но стоило отзвучать последней букве и маг вновь обмяк, навалившись на посох. — Карамон, моя запасная мантия, — сдавленно обронил он, пошатнувшись от сжавшего горло приступа. Великан выудил требуемое из просушенных вещей и закрыл брата простыней, чтобы тот мог переодеться. Снимать с себя мокрые тряпки было мучительно, они липли к телу, словно не хотели отпускать, доводя до исступления и без того обессиленного мага. Наконец управившись с переодеванием, Рейстлин опустился на лежак, услужливо постеленный братом, и вновь зашелся в кашле, сжавшись в комок и с трудом ловя ускользающее сознание. Сухая одежда не помогла, казалось озноб лишь усилился. Чьи-то руки принялись кутать его в бесконечные слои ткани, и, то ли постепенно согреваясь, то ли окончательно ослабев, он потерял сознание. Но и в забытьи чувствовал живое тепло. Постепенно Рейстлин перестал дрожать, глубже погружаясь в дремоту, и через ее пелену ощущал запах горьковатого дыма, палой листвы и соленого морского ветра. Он заворочался, устраиваясь удобнее и утыкаясь лбом в затянутое шерстяной тканью плечо. Карамон подошел ближе, зыркнул почти зло, но укрыл Рейстлина с Даламаром еще одним покрывалом, и темный, обессиленно прикрыв глаза, тоже провалился в сон. *** Очнулся Рейстлин резко, жадно глотая воздух и отчаянно сжимая кулаки, словно пытаясь удержать нечто ускользающее. Он тонул, задыхаясь и судорожно пытаясь выбраться, и раз за разом чьи-то руки не давали ему опуститься на дно, но перепуганный, он слишком сильно цеплялся за них, дергая на себя, и едва не утопил своего спасителя, каким-то чудом сумевшего удержаться на плаву и тянуть, тянуть за собою Рейстлина. Поняв, что это был очередной кошмар, он инстинктивно потянулся к теплу, перебирая под пальцами плотную чуть колющуюся ткань чужого плаща и глотая терпкий запах дыма и прелых осиновых листьев. Но только за спиной началось какое-то шевеление, как он резко отодвинулся и распахнул глаза, недоуменно смотря на Даламара, который, как оказалось, спал рядом. Поймав ответный взгляд эльфа, тут же принявшегося подниматься на ноги, Рейстлин нахмурился. Лежа на спине, он какое-то время сосредоточенно рассматривал мечущиеся под потолком тени, пытаясь собрать воедино разбредающиеся мысли. Полутьма, просоленная одежда и довольно скудный завтрак хмурое настроение не улучшили. Торопливо проглотив по нескольку кусков размокших и неприятных на вкус сухофруктов, компания принялась обсуждать, куда двигаться дальше. Танис попросил Даламара снять защиту и выбрался из пещеры. Вернувшись, он сказал, что почти сразу же за скалистой частью берега начинается лес, густой, смешанный, но с явным преобладанием сосен. Тропы в ближайшей видимости не было. Даламар удовлетворенно кивнул. Значит, их и в самом деле выбросило в пустынной местности, о шлюпке шторм уже наверняка позаботился, а скоро лишь щепы останутся и от корабля. Про себя он коротко поблагодарил Зебоим. Уж конечно богиня не собиралась им помогать, и тем не менее все сошлось удачно. Растянувшись гуськом, они двинулись в сторону леса. Даламар тщетно озирался по сторонам, надеясь разглядеть на горизонте дымок или какой-то другой признак жилья. Предстояло искать дорогу или хотя бы просеку, а потом уже решать, куда повернуть. Танис шел впереди, и как ни раздражал он Даламара своей медлительной манерой и привычкой останавливаться и оглядываться едва ли не каждый шаг, темный с легкостью отрешился от любых эмоций. Он слушал, что шептали ветру деревья, наслаждаясь морозным воздухом и ароматом хвойного леса. Скрипели на ветру стволы, время от времени стучал дятел, с тихим шорохом скатывался с веток снег. С верхушки на верхушку перепархивали синицы, черно-сизые, едва заметные на фоне стволов и неба. Иногда только и можно было обнаружить их присутствие по тому, как вдруг неожиданно дрогнувшие ветви сбрасывали на плечи путников пушистый белый палантин. Под ногами хлюпало, идти было трудно, но лес был сказочно, торжествующе живым, и от этого рассеивалась тревожная хмарь на душе. Несколько раз Даламар подставлялся под летящие в лицо хлопья, украдкой ловя их ртом, прежде чем, отфыркиваясь, отряхнуться, и, пока никто не видел, мягко прикасался подушечками пальцев к грубой шершавой сосновой коре. В конце концов Танис все-таки вывел их сначала на узкую тропку, а затем и на большак, в это время удручающе пустынный. Выбираться на саму дорогу они не стали — всегда был риск наткнуться на драконидов. Вместо этого, посовещавшись, свернули налево, так, чтобы дорога наискось убегала вглубь материка. Через несколько часов вдалеке показались сизые завитки дыма, и чуть раньше, чем ленивое зимнее солнце уступило место лунам, они подошли к большой рыбацкой деревне. Встретили их неприветливо. Поодаль галдели любопытные ребятишки, мужчины посматривали хмуро, но все же проводили к дому старосты. Даламара с Рейстлином не сторонились, но это как раз не было удивительно. Во время своих странствий эльф не раз сталкивался с тем, что деревенский люд, не слишком доброжелательно настроенный к чужакам вообще, особого предубеждения против магов не имел. В большинстве поселений бывали свои знахарки и травницы, чаще всего наделенные слабеньким даром. Поскольку испытаний они не проходили, говорить об их принадлежности той или иной ложе было невозможно, но вряд ли многие из них имели шанс надеть белую мантию. Впрочем, и черную тоже. Люди. Вечная серединка на половинку. Задумавшись, он пропустил большую часть разговора Таниса с пожилым, крепким еще мужчиной, похожим на тыкву-горлянку к которой зачем-то приделали короткие кривые ноги, а придя в себя, осознал, что договориться о еде и ночлеге у полуэльфа не получается. Медь* сейчас была не в цене: после начала войны на рынок отправляться стало опасно, и товары, и деньги в ближайшем городе легко могли отобрать дракониды. По зимнему времени и отработать постой вариантом не было. И судя по лицам собравшихся, все, чего им хотелось, — это спровадить чужаков поскорее. Жизнь рядом с морем делала людей суровыми и мрачными, точно скалы, искать у них сострадания было так же бесполезно, как у стихии. Да и странно было ждать сочувствия разбойного вида оборванцам, обвешанным оружием с головы до ног. По лицу Даламара пробежала короткая болезненная судорога. Эльф сбросил капюшон, встал рядом с Танисом и предложил: — Я могу прогнать из деревни грызунов. За это вы предоставите нам ночлег и как следует накормите ужином. И завтраком — перед тем, как мы уйдем. Староста долго буравил его подозрительным взглядом, однако сделка была выгодной, это он смекнул сразу. Потребовать, чтобы сначала работа, а потом остальное, все равно собирался: не потому, что жаждал дополнительно истязать измученных путешественников, а просто так уж принято вести дела. Однако поймав ледяной взгляд прищуренных глаз, радужка которых в полумраке сливалась со зрачком, передернулся и молча кивнул. Навязывать странную компанию он никому не стал, повел в свой дом: прочный, с каменным подклетом и вторым этажом, куда поднимались по скрипучей приставной лестнице. Недавно перестеленная соломенная крыша еще не успела выцвести и радовала глаз рыжеватыми проблесками. Как везде на юге, хозяйственные постройки находились под той же крышей, что и жилая часть дома, так что хлев и его обитатели давали дополнительное тепло. Место непрошенным гостям хозяин выделил на сеновале: шумновато, учитывая, что внизу сгрудилась вся скотина, да и запах соответствующий, зато тепло и просторно. Как только чужаки устроили свои немудрящие пожитки, Олеиз — как представился все еще мрачноватый хозяин — позвал их в горницу, приказав жене собрать легкий перекус, а детей отправил топить баню. Услышав это указание, компания явно повеселела, и староста, в тайне любуясь собственной добротой, покровительственно покряхтывал, поглядывая на пришлых все более снисходительно. Воинам приходилось нынче нелегко, ну зато и он теперь внес свою лепту в уничтожение драконидской погани. Странно только, что в их компанию темный затесался, но маги — себе на уме, а то, что дракониды эльфов ненавидят и убивают, на цвет не глядя, знали все. Так что пусть уж… Едва проглотив пару кусков хлеба с мягким козьим сыром, Даламар поднялся и попросил дать ему светильник, жестянку с водой — и запереть в погребе. И до тех пор, пока он не постучит, не открывать крышку и не мешать ему. Неопределенно хмыкнув, Олеиз все же дал ему закопченную масляную лампу и повел к лазу. Темный эльф поймал взгляд Рейстлина, словно бы вопрошавший, не нужна ли помощь, и покачал головой. Он не хотел показывать, не хотел делиться, даже вспоминать не хотел… Ничего, кроме отвращения, не вызывала у него подобная работа. Оставшись в одиночестве, Даламар снял с пояса мешочек с рунами и краской и привычными скучающими движениями принялся наносить нужные знаки. Один за другим камешки отправлялись на просушку. Когда последний был отложен, темный убрал инструменты и, устроившись поудобнее, прикрыл глаза. От земли шел холод и почти сразу ноги начали коченеть, однако погруженный в магический транс, эльф не замечал неудобства. Он слушал. Тихо шуршали маленькие лапки, то тут, то там раздавалось попискивание. Постепенно он начал ощущать присутствие едва ли не каждого грызуна в этом доме. И тогда он ослабил контроль, позволяя сырой неоформленной силе потоками стекать вдоль тела. Едва видимые клочья темного тумана заклубились в воздухе, постепенно оседая на земляной пол и растекаясь по нему. И тут же к ним добавилось особое, эльфийское колдовство. Пусть Даламара изгнали и вычеркнули из всех записей Сильванести, пусть отрицали самое его существование, но отнять того, что даровано было ему по праву рождения, не могли. Любой эльфийский маг слышал все живое и мог говорить с ним. Даламару это давалось намного сложнее, чем обычная магия, дар трех лун, но уж прогнать мышей из дома он был в состоянии. Шуршание и писк стали настойчивее, громче, и устремились в одну сторону. Еще немного — и все стихло. Грызуны покинули обжитые норки и ушли в лес. Скорее всего, там они и сгинут, учитывая зимнее время и отсутствие запасов. Так что деревня останется свободной от них довольно долго. Чтобы продлить этот срок дополнительно, он подготовил камни. Вырыв четыре аккуратных ямки по углам земляного пола, Даламар положил в них по камешку и тщательно притоптал. Потом постучал в крышку подвала и велел старосте провести его по домам тех, кто тоже хотел избавиться от непрошенных жильцов. Конечно, желающих оказалась вся деревня. Каким бы подозрительным не казался им черный маг, на дармовщину все оказались падки. Впрочем, кое-где сердобольные хозяюшки даже впихнули ему в руки кто узелок с пирогами, кто еще какую-то снедь. Даламар едва нашел в себе силы на усталую улыбку и благодарность. Пусть и творил он не бог весть какое сложное колдовство, деревня-то не маленькая, работы не на один час, да еще после нескольких изматывающих суток борьбы с морем, короткого отдыха и долгого дневного перехода. Так что к бане он уже практически подползал. Вручив старосте полученные дары и забрав с собой запасную одежду, он вместе с остальными отправился мыться. Париться не стал — не понимал он этого странного человеческого действа, зато до скрипа оттирал кожу и с наслаждением промыл волосы теплой, чуть пахнущей травами водой. Рейстлин париться тоже не пошел, понимал, что обратно его разве что нести придется. В предбаннике было в достаточной мере тепло, так что, скинув одежду и ворча про себя по поводу отсутствия возможности постирать просоленные вещи, маг шагнул в душное влажное помещение помывочной, оставив дверь приоткрытой. В воздухе висела водяная взвесь, пахнувшая жаром, крапивой и мелиссой. Было бы даже приятно, если бы измученные его легкие не норовили сжаться спазмом на каждый вдох — этот воздух для них был слишком густым. Закончив, он замотался в обрез ткани, устроился на одной из лавок у крохотного забранного ставнями окошка в предбаннике и прикрыл глаза, размышляя, заводить ли разговор: уж слишком оба устали. — Жители ни о чем странном не болтали? — полюбопытствовал он все же. Слухи сами по себе волновали мало, но за ними могла скрываться важная информация. — Странного? О, странного было хоть отбавляй, — пошатываясь, Даламар выбрался следом и вытирал влажные волосы сероватым льняным полотенцем. — Я наслушался стонов о том, как негодяйка-соседка приучила свою кошку воровать кур и притаскивать добычу своей хозяйке. Главные аргументы обвинения — кошка черная, а у соседки большая бородавка на носу. В качестве доказательства преступления мне очень хотели предъявить окровавленные перья, но удалось отговориться тем, что если я случайно соприкоснусь с кровью, мое колдовство изгонит не только крыс, но и кур. Как ты понимаешь, после этого меня записали в подельники соседской кошки, так что дополнительных подробностей я не узнал. Полюбовавшись выражением лица Рейстлина, Даламар продолжил: — Еще я получил предложение жениться на чьей-то дочке — исключительно, чтобы насолить ее родственникам, отравить свекровь, навести порчу на козу и сделать деревню невидимой для драконидов. Последнее предложение, справедливости ради, высказал ребенок лет девяти, так что его в общем контексте можно посчитать, пожалуй, странно разумным. Одевшись, Даламар взялся за гребень, еще раз мысленно пробегаясь по неумолчной трескотне деревенских кумушек. — Армии обошли деревню стороной, драконы не слишком любят летать близ моря, к тому же чуть западнее есть более крупное, богатое село, там останавливались на постой, его разграбили, но это было достаточно давно. Эта часть Ансалона полностью занята войсками повелителей. Ходят слухи, что в Балифоре особенно много драконидов, кто-то ездил продавать улов и жаловался, что шагу не ступить, чтобы не ударили и не ограбили. Учитывая, что эта информация перемежалась жалобами на то, что после того как муж взял на борт пару клеток с кроликами, чтобы продать в городе, ему не везет на ловле, и на то, что завистница-золовка постоянно свистит в их доме, сманивая с собой достаток, я не уверен, насколько можно доверять данным сведениям. Из парной потянулись остальные, поэтому Даламар закончил с пересказом местных баек, успевших ему прискучить еще в прежние времена. Деревенский люд везде похож. Винить пришлых, придумывать множество нелепых примет, даже не пытаясь понять подлинные причины происходящего, сочетать в себе хитрость, жадность, похотливость и глупость — в глазах Даламара это был портрет любой человеческой деревни. Танис и Карамон торопливо оделись и вышли, приглашающе махнув рукой магам и даже не притворив за собой дверь, но Даламар не двинулся с места. Уж слишком ему хотелось раскрыться полностью, отпустив на волю силу, заставив людей бежать в лес, словно крыс. Да теми же крысами они и были. Плодущие, нахальные, вездесущие. Как всегда в минуты усталости, злые и мрачные мысли накрыли с головой, нахлынули воспоминания, и лишь предельное напряжение самоконтроля позволяло ему сдерживаться. Другой берег, другие люди, нельзя, нельзя забывать об этом. — Не понимаю, зачем боги вообще творили кого-то после драконов, — измученно прошептал он. — Все остальные расы так вызывающе ущербны рядом с ними. — Даже эльфов творить не стоило? — усмехнулся Рейстлин, совершенно не задетый тем, что и его собственную расу причислили к «лишним». — Эльфы были созданы раньше драконов. Хотя по сравнению с ними и мы в чем-то оказываемся обделенными: ни смены формы, ни мысленной речи, ни возможности летать, да и драконья магия никак не зависит от божественной воли. Пусть и эльфы немало получили даров, но иногда мне кажется, что сородичи растратили их, ослепленные гордыней. Да и кто не растерял дарованного богами? Люди? Не знаю, Рейстлин, дар ли вообще та скученная, тусклая и грязная жизнь, что им досталась. — И что, предлагаешь отдать мир драконам? — Они поражают воображение, но стоит только задуматься — и тогда… Что дали этому миру драконы? Они гордятся своей ненавистью к двуногим — и торопливо подбирают за ними вещицы, уподобляясь кендерам, не хотят иметь ничего общего с однодневками — и всегда селятся поближе к другим народам, жадно ловя в чужих разговорах отзвуки своей славы… Кем были бы драконы, не будь вокруг других рас? Даламар отлепился от стены, служившей ему опорой и принялся мерить шагами крохотный предбанник. Затем остановился у порога, позволяя ледяному дуновению с улицы успокоить мысли: — Не знаю, существуют ли другие миры, более совершенные, но наш кажется каким-то ущербным. Словно богам не хватило воображения во дни творения, а потом любыми попытками что-то исправить они делали лишь хуже и хуже. Рейстлин и сам не раз думал о чем-то подобном, но разумные, как казалось мысли, произнесенные кем-то другим, звучали удивительно наивно. Он поклялся, что не станет высказывать подобного вслух, не обдумав десять раз. В монологе Даламара неожиданно зацепила его достаточно сторонняя фраза. «Мысленная речь». Да, все драконы обладали ею, но ведь и некоторые эльфы тоже. Общались же они с грифонами. Это… стоило взять на заметку. Интерес Даламара к ментальным практикам сложно было не заметить, так что у них намечалась многообещающая ветвь исследований. Если только все сложится, как задумано. Если сложится… Не замечая, что собеседник слушает его вполуха, увлекшись чем-то своим, Даламар продолжал исполненный горечи монолог: — Я часто задаюсь вопросом, можно ли исправить хоть что-то в этой нелепой хаотичной пестроте? Или проще создать нечто новое, уничтожив старый мир целиком? Но свое создание, пусть и ущербное, всегда жалко. Не потому ли и мир еще стоит? *** Тепло и усталость так разморили Даламара, что за столом он почти задремал. Рейстлин тоже клевал носом. А вот воины и Тика были гораздо бодрее и охотно включились в общий разговор. Староста, оценив работу и как-то помягчев, расщедрился и к ужину добавил пару кувшинчиков эля. Беседа тут же потекла веселее, изможденные путники, утомленно улыбаясь, рассказывали о своих злоключениях, конечно же позабыв о любых договоренностях. Хозяева ахали, слушая про сожженную Утеху, про себя радуясь, что их драконьи армии обошли стороной, да знай подливали эля себе и гостям. Маги пить не стали. Темный лишь вежливо пригубил, салютуя здоровье хозяев, и тут же попросил кипятку, заваривая травы. Алый и вовсе к элю не притронулся. Сам же Олеаз набрался настолько, что, дружелюбно ударив Даламара по плечу, хмыкнул, мол, не стоит ли завести им в деревне черного мага, оказывается, от них сплошная польза. Даламар ответил нарочито ровным тоном: — Как думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем первая дурочка лет шестнадцати побежит к этому магу с просьбой соперницу извести? А следом за ней потянутся кумушки постарше: злоязыкой соседке подгадить, мужнину присуху проклясть, свекровь и свекра со свету сжить? Хочешь деревню в гадючье гнездо превратить — зови. У старосты аж хмель прошел. Он смотрел в холодные, со стеклянным блеском, глаза и понимал: все так и будет. И много чего еще от себя добавил в списочек, он-то деревенских своих хорошо знал. И понимал, что не одни бабы подгадить одна другой рады. И тех, кто его со свету сжить пожелает, тоже в деревне хватит. Вздрогнув, он бочком отодвинулся подальше и про себя решил, что лучше вообще с магами никаких дел не иметь. На всякий случай. Когда разговор был наконец-то окончен и они отправились спать, Рейстлин еле переставлял ноги, тяжело опираясь на посох, но, зная, что Даламар утомлен даже сильнее, чем он сам, и всю ночь его будет бить озноб от перерасхода сил, вытребовал пару покрывал и накинул их на эльфа. Тот уже успел уснуть, кажется, в то же мгновение, как только сумел устроиться на лежаке и завернуться в свой походный плащ. Укладываясь неподалеку, алый проигнорировал хмурые взгляды брата и задремал, стоило укутаться в покрывала и прикрыть глаза. В середине ночи Рейстлин вдруг зашелся тяжелейшим приступом кашля. Подслеповато моргая спросонок на показавшийся в первое мгновение нестерпимо ярким свет посоха, Даламар пытался понять, что происходит. Алый обессиленно упал на спину, но стоило Карамону броситься к нему, приподнялся на локтях, раздраженно шипя. Почти сразу же встал, коротким запретительным жестом повелевая брату оставаться на месте, и вышел наружу. Карамон требовательно уставился на Даламара, но тот лишь пожал плечами. — Исцелить его мне не под силу, а все остальное будет оскорблением, а не помощью. Заботу можно принять лишь тогда, когда она не напоминает плевок в лицо. Мысль эта для воина явно оказалась слишком сложна, лицо его выражало попеременно то упрямое недовольство, то недоумение. Кажется, тот факт, что забота может быть оскорбительна, не умещался в крохотный давно ссохшийся мозг. — Твою заботу он принимает вполне охотно, — неожиданно тихо и горько проговорил вдруг Карамон. Темный эльф неодобрительно фыркнул и откинулся на лежанку. Еще не хватало ему разбираться в тонкостях братских обид. Главное, чтобы этот дуболом все же послушался и не побежал надоедать Рейстлину. Вскоре Даламар задремал, а Карамон все продолжал вглядываться в темноту, ожидая, не раздадутся ли шаркающие шаги и тихое покашливание. Но усталость взяла свое, и он тоже уснул, тяжело, неловко ворочаясь и посапывая. Танис же понял, что так и промается до света. Поднявшись, он вышел в темноту, весь окутанный облачками пара. Зима выдалась теплой, но в ночи подмораживало, и земля под сапогами гулко звенела. Ледяной ветер с моря остудил голову, и разыскивать Рейстлина сразу же расхотелось. Прав был темный, не нужно сейчас магу ничье общество. Да и сам Танис понимал, что не столько хотел бы помочь Рейстлину, сколько задать давно накопившиеся вопросы. Вот только момент неподходящий. Ответов не будет. «Не смогу его исцелить». Значит, Даламар знал, что не так со здоровьем Рейстлина? Хотя не знали они, те, кто уже много лет рядом. Было ли это обидно? Пожалуй, нет. Но… неправильно. Появление темного слишком ярко высвечивало все те трещины, что давно уже образовались в их внешне дружной компании. Была ли это вина Даламара? Кто знает… Танис никогда не подумал бы, что одним из их спутников может оказаться темный маг. Хотя, как выясняется теперь, темный, точнее, темная была с ним рядом несколько лет. Китиара… Танис вспомнил, как насмешливо щурился Рейстлин, увидев на столе таверны новенькие серебряные монеты. Монеты с пятиглавым драконом… Он, конечно, обо всем догадался уже тогда. Но никому не сказал. А впрочем, разве поверил бы ему Танис? Он и сейчас не хотел верить. Кошмар помнился смутно, и он не мог сказать с уверенностью, действительно ли на Китиаре был драконий доспех. Мало ли, что привиделось Даламару. Но как бы ни хотелось отрицать, в глубине души он понимал, что это правда, Китиара действительно служит Такхизис. И у границ Квалинести она тогда оказалась вовсе не случайно — шпионила, помогала готовить грядущее нападение. А он был слеп… Он попытался представить Китиару и Даламара рядом, пытаясь понять… Да, они были похожи: нетерпимость к слабости, решительность, самомнение, какое-то темное пламя, казалось, пожиравшее их изнутри и страшным жаром опалявшее всех, кто оказался рядом. И в то же время… Китиара была полностью лишена чувства юмора, не любила рассуждать о том, что нельзя было пощупать или присвоить, и была настолько сосредоточена на себе одной, что Танис вдруг поразился, как он мог не замечать. Почему-то именно в сравнении с Даламаром становилось понятно, насколько же пропитана тьмой ее душа. Но как бы он мог заметить? Их последняя зима — как прекрасна она была! Танис любил Китиару и жаждал связать с ней судьбу. Воспоминания о юности, о Лоране едва не развеялись легким облачком. Даже сейчас, стоило лишь вспомнить кривоватую перевернутую улыбку и яростно горящие глаза, Танису становилось жарко, а голову обносило, словно после горячего пряного вина. Китиара была воплощенной страстью, удивительно ли, что чужие сердца мгновенно воспламенялись рядом с ней? Вздохнув, он поднял взгляд к небесам. Далекие звезды мерцали сквозь тучи колко и равнодушно. Сколько же этого холодного равнодушия вокруг. Танис, поежившись, вспомнил спутников. У кого искать ему сочувствия в своей печали? Он вновь подумал о Лоране с ее бесконечной добротой и состраданием, помощью беженцам, о теплящейся нежности, которой всегда была полна ее улыбка. Лорана, путеводная звезда его юности… Танис вдруг вспомнил первые годы после ухода из Квалинести. Он бродяжничал по людским землям, наемничал, однажды даже попал матросом на корабль — потому что хотел побывать на Эрготе, а другого способа не было. Юный до нелепости, с руками, содранными в кровь, спотыкавшийся на ровном месте — как смешон казался он этим людям, давно просоленным насквозь. Они подшучивали над ним, шпыняли его, не давали сойти с ума от тоски. Тогда он чувствовал себя столь же одиноким и также ночами вглядывался в сияющее созвездие Мишас, вспоминая свою принцессу. Танис улыбнулся светло и печально и, завидев вдалеке сжавшуюся на камнях фигуру, чей алый плащ в свете Лунитари казался залитым кровью, развернулся и пошел в другую сторону. Говорить не хотелось. Хотелось бездумно бродить, дышать, жить, и тихой струной звенело в сердце имя Лораны, струной, которую не посмел бы он заглушить ненужными сейчас разговорами. Один лишь Стурм понял бы его. Рыцарь, носивший у сердца бесценный дар Эльханы. «Друг мой, свидимся ли?» — с горькой радостью думал он, благословляя судьбу за то, что Флинту не пришлось пережить кораблекрушение вместе с ними, и не пришлось Стурму брести через кошмар, подчиняясь указаниям черного мага. Танис печально усмехнулся: его друг скорее согласился бы погибнуть, чем последовать за Даламаром и принять его помощь. Был ли он прав? Стал бы этот мир лучше от того, что их кости гнили бы сейчас в проклятой земле? Не было у него ответа, и смутное беспокойство не позволяло даже подумать об отдыхе, так что, развернувшись, он побрел туда, где темнели остовы рыбацких баркасов, и так бродил до утра, то вглядываясь в подсвеченные лунами воды, то упираясь взглядом в слепые стены бревенчатых срубов. *** На завтраке Рейстлин появился, ни словом не упомянув о том, где провел остаток ночи. Выглядел он ужасно, однако поел даже с некоторым подобием аппетита. Даламар ощутил, как развеивается внутри легкая тень тревоги. Идти алому будет тяжело, но до города дотянет, а там будет время отдохнуть. Все равно непонятно пока, где брать деньги на дорогу до Палантаса. За едой Танис принялся расспрашивать старосту об окрестностях. Даламар в беседу не вмешивался, но слушал внимательно. И, когда зашла речь о том, как устроиться в Балифоре, ненавязчиво подпихнул полуэльфу свой кошель. Тот лишь коротко кивнул, принимая предложенное. Гордое нежелание темного быть хоть чем-то обязанным другим он понимал, хоть и относился с неодобрением. Впрочем, усмехнулся Даламар про себя, Танис относился с неодобрением ко всему в темном эльфе, просто на всякий случай. Пока компания собирались, к ним заявился Олеаз с одним из сыновей. Они принесли припасы в дорогу: видимо, хозяйка собрала вчерашнюю добычу Даламара и что-то еще от себя присовокупила, судя по объему мешка, который тут же забрал Карамон, от души поблагодарив за этот дар. Холодная промозглая погода показалась еще более отвратительной после проведенной в тепле ночи. Неплохо было бы внушить деревенским мысль, что их можно довезти до города на подводе, его познаний в ментальной магии на это вполне хватало. Однако Даламар не сомневался, что остальные не приняли бы подобного решения проблемы, так что придется тащиться пешком. Когда солнце перевалило за полдень, они встали на привал в ложбинке, скрытой за россыпью раскидистых кустов кизила, на которых кое-где оставались листья и ярко рдели ягоды, еще не поклеванные птицами. Тика принялась собирать перекус, по сравнению с обычной их пищей в последние пару недель напоминавший настоящий пир. Лепешки, какие-то пирожки, моченые яблоки, козий сыр, вяленая рыба, — все закоченевшее на морозе так, что приходилось некоторое время держать каждый кусок во рту, чтобы потом его прожевать, но и это превращалось в своего рода удовольствие после диеты из сухофруктов. — Если верить старосте, то до Балифора дня два-три пути, припасов на это время хватит, однако остается вопрос с ночевками. Поселений в этой местности не очень много, — завел разговор Танис, когда они закончили с едой. — И нам бы их избегать, — прошелестел Рейстлин, понимая, однако, чем это грозит. Одно дело — прятаться в пещере и совсем другое — организовывать зимние стоянки посередь леса. Он успел насквозь продрогнуть даже за весьма короткий привал. Полуэльф нахмурился, но согласно кивнул и продолжил: — Останется только не привлечь особого внимания при входе в город, — продолжил он свои немудренные рассуждения, кинув на Даламара вопросительный взгляд. Присутствие темного, конечно, добавляло ему головной боли, но тот уже не раз доказывал свой здравый ум. — Так, что, возможно, последний отрезок пути стоило бы пройти ночью. — Плохая идея, — отозвался Даламар. — Городские ворота и в мирное-то время на ночь запирают. И стоя под стенами, чтобы дождаться утра, мы только привлечем больше внимания. Напротив, лучше идти днем, ближе к вечеру, когда на дороге полно всякого сброда. С толпой проще проскользнуть незамеченными, страже некогда допытываться у каждого, кто он да откуда. В остальном же он остался безучастен, никак не комментируя чужие рассуждения. Что толку строить планы, если впереди неизвестность? Действовать в любом случае придется по обстоятельствам. Но если уж полуэльф так любит звук своего голоса, пусть. Остальных это, кажется, успокаивает.        Вскоре группа тронулась в путь, все также сторонясь самой дороги. И это было к лучшему. Время от времени по ней, выбивая копытами грязь, пролетали группы всадников, иногда тащились крестьянские телеги, сворачивая на каких-то проселках, к вечеру ближе прошагал мимо небольшой отряд драконидов. Дорога разветвилась, похоже, уходя к тому большому селу, о котором упоминали деревенские, и к лежащему за ним городу. Их же путь лежал вдоль большака, который, по уверениям старосты, как раз и упирался прямехонько в ворота Балифора. — Кошмары, пожалуй, можно было бы причислить к материальной иллюзии, учитывая реакцию тела и сознания, на то, что мы воспринимаем в пространстве сна… — проговорил Рейстлин, шагая рядом с эльфом чуть в стороне от остальных. Пусть и окольное, обсуждение преследовавших его видений позволяло развеять остатки тяжелого марева. — Хотя тот факт, что воздействие идет в основном на психику, спасает от множества проблем. — Не думаю. Конечно, мы с тобой так и не решили, что же такое иллюзия, но сны — разновидность морока. Ведь воздействие идет почти полностью на психику, тело задействовано минимально. И — если речь не о наведенных кошмарах — заканчиваются, максимум, ломотой поутру. В нас словно бы встроено нечто, что чувствует, какую нагрузку способно перенести сознание без вреда для себя. От обычных кошмаров просыпаются, а не умирают. Тема была ему неплохо знакома, поэтому Даламар чувствовал себя уверенно. Однако слишком хорошо понимал, насколько тонки грани, как и всегда в сферах, которые затрагивают проблемы мышления и восприятия: — А вот наведенные сны — да, ближе к иллюзиям, хотя вряд ли к материальным. Только маги способны протащить свои кошмары в явь. — Но с точностью мы этого знать не можем, — откликнулся Рейстлин, — ведь не про всех известно, по какой причине они не проснулись. — Наведенные кошмары? — во взгляде, брошенном на эльфа, горела заинтересованность, впрочем тут же скрытая в тени капюшона. Рейстлин знал сонное заклятье, но и только. — Тебе доводилось с ними сталкиваться? — Доводилось, — ответ был предельно лаконичен, и в интонации было что-то, что намекало: Даламар отвечать на дальнейшие расспросы готов, но Рейстлину стоит подумать, хочет ли он спрашивать. Здесь, где их слишком легко могут подслушать лишние уши — слух Таниса вряд ли намного уступал эльфийскому. Да и вообще, хочет ли он знать подобные… детали. До этого момента вопрос о цвете мантии Даламара не поднимался. Конечно, Рейстлин не был наивен и знал, какого рода магию нужно использовать, если уж носишь черный. Но все, что не озвучено, словно бы не существует. Сейчас же… Ответ Даламара — и реакция Рейстлина на этот ответ — предопределил бы многое в их дальнейших взаимоотношениях. Одно дело — насмешливый, но в целом доброжелательный спутник, который ничем не выбивается из их компании, и совсем другое — черный маг, для которого чужая жизнь стоит в разы меньше, чем возможность опробовать новое заклятье. Готов ли Рейстлин принять его таким, какой он есть? Судя по тому, что он заключил сделку с темнейшим архимагом, Рейстлин не был чистюлей. И когда дальнейших расспросов не последовало, Даламар ощутил, пожалуй, легкий укол разочарования. Однако взгляд, которым собеседник наградил спину Таниса, заставил думать, что алый понял его намек, и к этому разговору они еще вернутся. Даламар уже было решил, что диалог исчерпал себя, но Рейстлин вдруг попросил: — Можешь рассказать про запирающее заклинание, которое использовал в пещере? — Расскажу, напомни на привале. Оно не запирающее, простая следилка-сигналка. Усталость брала свое, и Даламар едва сдерживался, чтобы не сорваться на язвительный тон. И откуда в этом тощем тщедушном теле столько любопытства? К счастью, больше Рейстлин ни о чем не спрашивал. Он отошел и неспешно брел чуть в стороне, тяжело опираясь на посох. И Даламар вдруг подумал, что попытка разговорить его могла быть вызвана желанием отвлечься хоть на что-то, не поддаваться терзающей изможденное тело слабостью. Мысль была настолько чужеродной, что Даламар внутренне замер. Он не имел привычки задумываться о подоплеке чужих поступков, обычно находя других слишком простыми и скучными. И не любил, когда другие пытались понять его, как когда-то лорд Теллин. Тот умел поставить себя на место Даламара, и это пугало и притягивало одновременно. Но Теллин погиб, и Даламар вновь оказался в привычной изоляции, равно далеким ото всех живущих. И хрупкий изломанный человек, пожалуй, был не лучшим вариантом для сближения. А впрочем, сейчас шла война, эльфы и люди погибали в ней равно, и думать о неизбежных потерях, когда не знаешь, что будет завтра с тобой самим, не имело смысла. Даламар не любил одиночества и никогда не желал его для себя, так что сам не заметил, как начал видеть в Рейстлине кого-то значимого. Что ж, это не было плохо, но это нужно было учитывать, так что Даламар мимолетно порадовался, что удержал насмешку, вертевшуюся на кончике языка. К закату Рейстлин брел, едва переставляя ноги и тяжело опираясь на посох. Бессонная ночь не могла на нем не сказаться, и, хотя алый не жаловался, дальнейший путь грозил лишить его остатков сил. Незаметно указав на него глазами Танису, Даламар махнул в сторону леса, предлагая становиться на ночлег. Полуэльф угрюмо кивнул. Еще полчаса блужданий, и им удалось обнаружить поляну, неподалеку от которой пробивался небольшой лесной ключ. Оставив остальных обустраиваться, Даламар сразу же двинулся за лапником: если сейчас позволить себе отдых, потом подниматься будет намного тяжелее. Карамон, кажется, думал так же. Пока Танис обустраивал привал и занимался костром, пытаясь развести его так, чтобы не было заметно с дороги, а Тика собирала нехитрый ужин, они вдвоем натаскали веток.        Даламар с интересом наблюдал за воинами. Его помотало по Ансалону, и все же опытным путешественником назвать себя он не мог. И никогда прежде эльф не пускался в путь зимой. Он и представить себе не мог, как можно сделать терпимой ночевку в таких условиях. Проклятое Сильванести застыло во вневременном межсезонье, тамошний холод имел природу скорее метафизическую, а вот температура окружающей среды оставалась относительно приемлемой. Здесь же царила настоящая зима, вокруг лежал снег, посеревший, набухший от влаги, и застывавший ночами в ледяную корку. Танис с Карамоном упорно расчищали от него небольшую площадку, которую затем покрыли лапником и застелили покрывалами. Потом самые плотные из покрывал закрепили между деревьев, а рядом с получившимся коконом сложили бревна, устроив длинный костер. Чад от него стоял отчаянный, но огороженный закуток быстро прогрелся, стало даже жарко. Похоже, они смогут поспать, не рискуя окоченеть при этом. Правда кому-то всегда придется оставаться на страже и следить, чтобы не раскатились бревна. Но на открытой местности им в любом случае без часового не обойтись. Конечно, был риск, что костер увидят: с дороги — вряд ли, но вот драконы с неба вполне могли. Однако стоянки отрядов и лагеря добирающихся до города крестьян наверняка мелькали по всему лесу, и вряд ли кому-то будет охота проверять, кто именно остановился на очередной полянке. Без костра же они попросту замерзнут на смерть. Вскоре вся компания подтянулась к котелку и, рассевшись на подстилках, кинутых поверх влажных бревен, готовилась поужинать, как где-то со стороны дороги раздался шум. Неподалёку хрустнула ветка. Воины тут же схватились за оружие. Рейстлин отставил чашку с недопитым отваром, поймав взгляд сидящего неподалеку Даламара, кивнул в сторону соседнего дерева и, подхватив лежащий рядом посох, укрылся за растущей в паре шагов елью. Спустя пару мгновений на краю поляны появился зверь, при ближайшем рассмотрении оказавшийся лисой, что-то тащившей в зубах. Окинув всю мизансцену быстрым взглядом, Рейстлин начал тихо смеяться. И хотя смех этот не сильно отличался от потрескивания палок в костерке, звук этот вспугнул их незадачливую гостью, окончание визита которой сопроводила отдаленная ругань. Видимо, пропажа была обнаружена. Так что какое-то время маг все же не сходил с места, настороженно прислушиваясь, а поймав взгляд Таниса, мотнул головой в сторону голосов, мол не стоит ли проверить. Полуэльф кивнул и, сделав знак всем оставаться на месте, на какое-то время пропал. — Там стоянка крестьян, — доложил воин, вернувшись с разведки и опускаясь на свое прежнее место. — Судя по их разговорам, лисица умудрилась разворошить их нехитрый ужин, а особо приглянувшийся кусок — умыкнуть, — мужчина добродушно хмыкнул и вернулся к еде. Пожав плечами, Рейстлин тоже опустился на свое место, берясь за остывший отвар и возвращаясь к невеселым мыслям, терзавшим его весь этот день. Перед внутренним взором проходили их с Даламаром диалоги начиная со встречи в Тарсисе. Немногочисленные разговоры по пути в Сильванести, долгие беседы там, передышка в Кериносте. Может, все решил момент, когда он отдал око, а Даламар произнес клятву, и он ее принял? Или та ночь на пляже? Или то время, что они провели вместе, глядя на мерцающее море? Что-то поменялось, и уже не важно, когда. Но что дальше? После того, как они найдут второе око. Его может и не быть, но мысль эта вызывала в сердце глухую сосущую боль. Рейстлин не хотел бы терять то, что связало его с Даламаром, а если второго ока не существует, это неизбежно случится: окончательно от артефакта Рейстлин не откажется, даже если это будет стоить привязанности, а то и жизни единственного интересного ему существа. Нет, око они отыщут. А когда клятва будет исполнена, наверняка Даламара призовут в Вайрет, ведь ренегат такой силы им ни к чему. Вернется ли к нему темный эльф? Магия для него все, он жаждет новых знаний. И если ему предложат ученичество — а уж Ладонна своего не упустит, такую-то силу прибрать к рукам — неужели же он вернется к больному кратковечному человеку? Рейстлин бы на его месте не вернулся. Задумчивый взгляд золотистых глаз скользнул по Даламару и вновь вернулся к трепещущим языкам пламени. И что на тот момент будет с войной? И что делать ему? Ждать? Эта мысль привела его в крайнюю степень раздражения, отчего руки до побелевших костяшек сжали края успевшей опустеть кружки. — Карамон, сделай мне еще отвара, — сдавлено распорядился Рейстлин, не отводя взгляда от костра. Получив очередную порцию напитка, маг сосредоточился только на его горечи, она как и всегда неплохо отрезвляла, позволяя вынырнуть из непривычно мрачных размышлений. Его никто не беспокоил. Закончив с ужином, все разбрелись по своим делам. Танис устроился на поваленном дереве, отгородившем их будущую постель от длинного костра и, достав из мешка шило и дратву, починял сапожный ремешок, неуклюже поджимая под себя босую ногу в тщетной попытке не дать ей замерзнуть. Тика расчёсывалась перед сном. Она распустила тугую косу, и косые лучи рдяно багровеющей Лунитари скользили по рыжим завиткам, превращая их в стекающее по плечам пламя. Карамон повернулся что-то спросить, да так и застыл, изумленно раскрыв рот. Поймав его восторженный взгляд, девушка смущенно зарумянилась и тут же кинула тревожный взгляд в сторону Рейстлина. Но тот был погружен в раздумья и не смотрел по сторонам, так что она облегченно перевела дух. И вдруг поверх головы карамонова близнеца взгляд ее встретили совсем иные глаза: ледяные, насмешливые, слишком уж понимающие. Глаза существа, почти сотню лет глядевшие на свет, — с содроганием припомнилось ей. Во взгляде Даламара не было ни угрозы, ни злости, но ей вдруг стало страшно и тоскливо до слез. Карамон мгновенно оказался рядом, обнимая ее и тихо шепча какие-то успокаивающие глупости. Тика уткнулась лицом ему в шею, вдыхая крепкий запах кожи и убеждая себя, что ничего не случилось. А сердце все также билось перепуганной птахой. — Ну же, маленькая, что такое? — встревоженно шептал Карамон. Но как такое расскажешь? — Я просто задумалась о будущем, — неожиданно для самой себя ответила она. — Карамон, как же это? Как заводить семью, как рожать детей в мире, где идет война? Она снова передернулась, вспоминая стылый холод в эльфийских глазах. Именно так на людей смотрела бы Смерть, смеясь над всей их суетой, обреченной на то, чтобы рассыпаться пылью под леденящим ее дыханием. — Тише, не грусти, — прошептал Карамон, не решаясь напомнить Тике о том, что они и не могут создать семью, ведь он никогда не оставит Рейста. — Война ведь не навсегда. Вот увидишь. Тика молча наслаждалась теплом и чувством защищенности, которое дарили его объятия. Будущего могло и не быть, но этот миг у нее никто не отнимет. Рейстлин, о чем-то напряженно размышлявший весь ужин, подсел к Даламару, но задал совсем не тот вопрос, которого темный одновременно опасался и ожидал. — Расскажешь о том сигнальном заклятье? Мне пока только ловушки попадались, а это не всегда удобно, — казалось, алому просто не хотелось ложиться спать, несмотря на то, что выглядел он бесконечно уставшим. Пожав плечами, темный эльф снял с пояса церу и стило. — Заклятье устроено очень просто: выплетаются две фигуры, крест основы и паутина-спираль поверх него, — тихо проговорил он. — основа задает размер и координаты, а спираль — это собственно сигнальная нить. Заклятье однокомпонентное, достаточно золы. Можно дополнительно использовать паутину, но сил тогда уйдет больше. Зато появится воздушный барьер, не очень прочный, но способный выиграть короткое время. Десяток мгновений, не больше. Он схематично начертил, как именно должно идти плетение и дополнительно показал пасс руками, дождавшись, когда Рейстлин в точности повторит его движения. Блики костра плясали на металлически-желтой коже, в сгустившейся полумгле Рейстлин казался ожившей статуей, наделенной нечеловеческой безупречностью движений. Даламар с завистью подумал, что его колдовство в сравнении с этим выглядит слишком небрежным: больше изящества, пожалуй, но по скупости и отточенности его жесты явно уступают пластике алого. — Теперь само заклинание, — Даламар прекрасно видел и в сумерках, и в темноте, поэтому с лёгкостью процарапал на табличке нужный текст. — Тут тоже все просто, но вот эта группа согласных достаточно необычна, обрати внимание, «ч» и «д» тут придыхательные, такое редко встречается в аркануме. Даламар про себя иногда сомневался, что арканум вообще был отдельным самостоятельным языком. Уж слишком сложная фонетика, да и начертание букв словно бы приводило к единому знаменателю элементы нескольких разных алфавитов. Однако его догадки были смутными, а расспросы его наставница не приветствовала. В библиотеке же Тарсиса найти ответы на свои вопросы Даламар не успел. Да и не был уверен, что там были эти ответы. Алый вглядывался в буквы, склоняясь над костром, и постепенно заучивал заклинание, пока Даламар чутко вслушивался, готовый поправить, если вдруг что-то прозвучит неверно. Однако ошибок не было. Медленно, слог за слогом, алый читал текст — сразу начисто. Даламар про себя поразился его терпению. Сам он редко прочитывал заклятье с первого раза: слишком спешил, старался ухватить целое, а потому ошибался и вынужден был начинать работу сначала. На них уже поглядывали с нетерпением. Большинство отправлялись спать, им же с Танисом предстояло заступать на первое дежурство. Стоило Рейстлину вернуть церу Даламару, как Карамон утащил алого отдыхать. Танис же поглядывал на Даламара, словно бы ожидая, что тот начнет разговор. И на лице его все более явственно проступало выражение, свойственное тем, кто долго и муторно примеривается к неприятному делу. Даламар с затаенной усмешкой наблюдал за ним и облегчать задачу не торопился. Ничего хорошего для себя от этой беседы он не ждал. Танис, наконец, решился: — Ты учишь Рейстлина своим заклинаниям? Значит ли это, что он будет использовать темную магию? Даламар чуть не брякнул, что вряд ли он может научить Рейстлина магии более темной, чем колдовство Фистандантилуса, однако вовремя прикусил язык. Рейстлин точно не рассказывал полуэльфу, кому принадлежала книга в синем переплете. — Боишься, что это заставит его сменить ложу? Зря. Нейтральных заклятий не так много, алые способны черпать из двух источников, для Рейстлина всегда была доступна магия всех цветов. Танис с сомнением покачал головой: — Поначалу ты собирался ответить что-то другое. — Ты становишься подозрительнее по мере приближения к Балифору? Или дело в чем-то еще? Даламар насмешливо щурился. Он понимал, что полного доверия между Рейстлином и их «предводителем» не было никогда, а появление в команде темного мага, сместив расстановку сил, увеличило разрыв между алым и остальными, однако вины магов в этом уж точно не было. Недоверие рождала собственная тьма полуэльфа, которую тот боялся и не желал замечать — тем сильнее ненавидя ее в других. — И ты считаешь, что знаешь, в чем, — шея и плечи Таниса напряглись, голова чуть склонилась вперед, на лице появилось выражение ослиного упрямства, почему-то всегда сопровождавшее у полуэльфа сдерживаемую злость. — У меня есть пара идей, — усмешка узкая и острая, точно стилет. — Однако я не претендую на звание знатока людских сердец. Оставь свои подозрения при себе, если не рвешься нажить врагов. Я уже говорил, я чту сына, но не мать. Пока ты не попытаешься перейти мне дорогу, я тебе не враг. Но и не более того. Рейстлин же — другое дело. Не знаю вашей истории, но нужно быть слепцом, чтобы не понимать: твое недоверие оскорбительно и уж точно не подтолкнет к тому, чтобы видеть в тебе друга или хотя бы союзника. Глупо на каждом шагу подозревать того, в чьей помощи нуждаешься. Однажды чаша его терпения переполнится, и он откажется помогать. В глазах Таниса вспыхнул гнев, он подскочил, в забывчивости опуская на снег и тут же смешно поджимая босую ногу. Следом за ним поднялся и Даламар, резко повернувшись спиной к собеседнику и явно давая понять, что не собирается слушать дальше. Танис все-таки проговорил в спину, что Даламар берется судить о том, в чем ничего не смыслит, и это его вина, что отношения в компании осложнились. Даламар лишь холодно, язвительно рассмеялся. В глубине души Танис не мог не понимать, что темный прав, а до лицемерного нытья эльфу дела не было. До конца дозора они больше не обмолвились ни словом, и весь следующий день Танис был угрюм, так что даже Карамон начал поглядывать на него с недоумением. К вечеру на горизонте показались стены Балифора. Людей на дороге становилось все больше, и не только людей. На их компанию поглядывали подозрительно, но останавливать не пытались. Однако все держались настороже, и облегченно вздохнули, лишь войдя в городские ворота. Хмурые стражники в черненых доспехах пропустили их без вопросов — стоило увидеть в руке Таниса пару серебрушек. И даже ткнули в направлении гостиницы — после упоминания о передышке перед морским путешествием. Что ж, подозрительных оборванцев в городе было пруд пруди, на каждого бдительности не напасешься. Таверна «Свинья и свисток» оказалась достаточно типичной человеческой забегаловкой средней руки, по-своему даже колоритной. Их пристально разглядывали, так что Даламар внутренне подобрался, подвешивая щит на кончиках пальцев. Как оказалось, зря. Их провели в уголок, где почти не ощущался ледяной сквозняк. И пока остальные решали, могут ли они позволить себе нормальный ужин, или лучше пока сэкономить: ведь за комнаты тоже предстояло платить, перед ними вдруг появился трактирщик, притащивший целое блюдо разнообразных закусок. — Да не будь я Уильямом Пресной водой, — пророкотал бывший моряк, слушая неубедительные попытки отказаться от угощения. — Если возьму плату с тех, кто в беде. Уберите деньги, — продолжил мужчина, водружая поднос с едой на стол и недовольно глядя на Таниса, растерянно сжимавшего тощеватый кошель. Карамон жадно пожирал глазами еду, полуэльф смущенно отнекивался. А Рейстлин вдруг лукаво, даже как-то озорно улыбнулся и сделал остальным знак помолчать, перехватывая внимание на себя. Подозрительный от природы маг с трудом удержался от закономерного вопроса о том, что же хозяину гостиницы от них на самом деле нужно, если не деньги. Но решил, что устроить небольшое представление будет более эффективным, так как знал — необычное заставляет людей становиться искренними. Рейстлин взял из оставленного полуэльфом на столике мешочка одну из монет и пустил ее в путешествие по костяшкам пальцев. Видя смесь восторга и азарта в глазах трактирщика и желая усилить произведенный эффект, Маджере добавил к ловкости рук еще и толику магии. Вокруг головы Уильяма закружилось множество копий той единственной настоящей монеты, а потом они вдруг дождем просыпались на пол и исчезли, лишь глухо звякнул единственный настоящий кругляш. Уильям, покряхтывая, потянулся его поднять, как вдруг от монетки взметнулось пламя, заставив всех перепуганно охнуть: будь оно настоящим, лицо и руку трактирщика ждали серьезные ожоги. Но пламя мгновенно опало, не оставив и следа, и все с облегчением рассмеялись. Небольшая месть за проявленное к ним участие, пусть то и было доброжелательным и, как теперь было очевидно, искренним, определенно удалась. Завсегдатаи одобрительно охали, медные монетки на стол так и сыпались, а кое-где поблескивало даже серебро. — Ну теперь-то у нас есть деньги? — робко напомнил о себе Карамон, кидавший до того молчаливые взгляды то на ароматные куски мяса, принесенные хозяином гостиницы, то на Таниса. — Здесь ведь теперь хватает на все необходимое? — Танис решил все же взять ситуацию в руки. — Верно, здесь достаточно и на еду, и за две комнаты, — быстрый взгляд на застывшую сбоку от Карамона Тику, — примерно на неделю. — Тогда по рукам, — кивнул полуэльф, чуть отодвигаясь и давая хозяину возможность собрать деньги, которые трактирщик с удивительной ловкостью ссыпал в один из карманов передника. — В таком случае я распоряжусь, чтобы приготовили комнаты, — и, окинув новых постояльцев придирчивым взглядом, добавил, — и нагрели воды. — И прислали прачку, — подсказала Тика, более не тушуясь, уж она-то умела вести подобные дела. — Безусловно, — беззлобно усмехнувшись, добавил хозяин и удалился, чтобы сделать соответствующие распоряжения, впрочем не забыв обменяться впечатлениями с завсегдатаями, которые уже заняли прежнее место, и добродушно посмеивались, кидая взгляды в их сторону. Рейстлин же полностью погрузился в обдумывание зародившейся у него идеи, которая могла бы помочь им заработать на грядущее путешествие, а заодно бы спрятала от любопытных глаз на самом видном месте. Взор мага горел, а беспокойные пальцы перебирали и гладили древко посоха, выдавая крайнюю степень возбуждения. Погруженный в себя, он не замечал, что не все присутствующие разделяли его довольство. Ожидание и предвкушение мгновенно сменились в глазах Даламара разочарованием, а затем и гневом. Если уж Рейстлину приспичило показывать фокусы, что ж, его право. Тем более, судя по блаженному выражению лица, тот вовсе не считал ремесло площадного шута чем-то низменным. Однако когда к ловкости рук добавилась магия, Даламар помрачнел и едва сдержался, чтобы не выскочить из-за стола. Унизить магию подобным образом, превращая ее в потеху тупого сброда? Уж от кого, но от Рейстлина Даламар подобного точно не ожидал. Все внутри заливало холодом. Кто бы мог подумать, что деревенщина вдруг полезет из алого в такой момент? Он сжал зубы и заставил себя сохранить нейтральное выражение лица, однако даже и не подумал прикоснуться к ужину, добытому подобным путем. Оставаться в гостинице он тоже не хотел, но… Уйти — значило нарушить клятву. Он сам загнал себя в ловушку, и осознание этого злило до красной пелены перед глазами. Хозяин принес известие о том, что комнаты готовы и что скоро будет готова и вода для мытья, где-то через полчаса, но вместо того, чтобы показывать, куда им идти, он, немного помявшись, все же обратился к Рейстлину: — Возможно вам было бы интересно… — Возможно, — резко оборвал его тот, выходя из своей задумчивости, — но после того, как мы отдохнем. Трактирщик понимающе кивнул: — Хорошо. Как обустроитесь, я пришлю к вам прачку. Если что-то понадобится, я или Том, — он кивнул в сторону скучающего у двери паренька, — всегда будем неподалеку. Рейстлин с трудом дождался того момента, когда комната будет готова и все наконец-то насытятся, так что довольно чуткий к чужим настроениям Танис сразу перешел к делу, стоило им закрыть за собой дверь. — Выкладывай, — без обиняков проговорил полуэльф, кидая на алого мага вопросительный взгляд. Прежде чем заговорить, Маджере опустился на первый подвернувшийся стул и обвел всех внимательным взглядом, отмечая про себя недоумение Карамона, хмурость Тики, интерес Таниса и сдержанное недовольство Даламара. — Что, братец? Мастера Теобальда я тут точно могу не опасаться? — как бы невпопад обратился он к великану, приведя его в еще большее смятение. — Не думаю, Рейст. А почему ты спрашиваешь? — Карамон явно был обескуражен тем, как переменился его близнец, как его мрачный настрой внезапно сменился воодушевлением. В ответ маг лишь беззлобно рассмеялся. — Потому что хочу дать серию представлений, это может помочь нам поправить материальное положение, а еще спрятаться у всех на виду, — последний довод он обращал уже не столько к Танису, сколько к Даламару. Не успели еще все осознать и обдумать озвученное, как в дверь постучали. На пороге появилась служанка, пришедшая забрать вещи в стирку и передать, что вода согрета. Для девушки — у нее в комнате, для остальных — в дворницкой внизу. Тика упорхнула первой, Танис шагнул следом. Карамон воздвигся на пороге, нетерпеливо поглядывая на близнеца, но тот повелительно качнул головой. Вопрос нужно было прояснить сразу, и уж конечно не при всех. Рейстлин видел, как напряжен Даламар, и понимал, что тот — в бешенстве. За все путешествие ничего подобного не случалось ни разу. Ни малейшей причины для подобной реакции алый не видел, а потому невольно начинал раздражаться и сам: — Почему тебе не нравится моя идея? Есть ли другие варианты? — Нет, Рейстлин, других идей у меня нет. Да и откуда бы им взяться? Я до сих пор не понимаю, что именно мы делаем дальше, а ты не спешишь прояснить ситуацию. Куда мы направляемся? Каким путем? Вдвоем или тащим за собой всю толпу? Я ничего этого не знаю. Время, когда решал я, закончилось — я вывел вас из Сильванести, мы переправились через залив. Дальнейшие мои планы зависят от твоих решений, что бы ты не делал, я последую за тобой. Даламар говорил подчеркнуто ровно, не повышая голоса. Лицо его посерело, превратившись в мертвую маску, глаза потухли. И лишь побелевшие костяшки пальцев, вцепившихся в старое дерево оконной рамы, выдавали сжигавшую его ярость. — Как мы уже с тобой, — последнее слово Рейстлин намеренно подчеркнул, — обсуждали, информацию о других очах, возможно, удастся найти в Палантасе, в великой библиотеке. Туда я и намереваюсь попасть. В противовес мертвенному спокойствию и сдержанности темного, Рейстлин устало прикрыл глаза и ссутулил плечи, позволяя Даламару увидеть свою слабость, словно подчеркивая, что вопреки ссоре, он признает за темным подобное право. — И, надеюсь, что ты составишь мне компанию, — добавил он после краткого раздумья. Губы чуть дрогнули, обозначая усталую улыбку. В горле запершило, и несколько мгновений ушло на то, чтобы восстановить сбившееся дыхание и продолжить: — Наиболее быстрым и безопасным путем мне видится путешествие на корабле. Что же касается остальных, то они пусть сами решают, куда им. До недавнего времени без прежних спутников путешествовать ему и в голову не приходило. Однако теперь, когда появился Даламар, который то и дело поднимал эту тему, Рейстлин уже был готов рискнуть, хотя от сомнений избавиться не мог. — Сам помнишь, как Танис рвался на Санкрист. Маджере неопределенно пожал плечами и нахмурился. Ситуация начинала казаться все абсурднее, будто они ходили по кругу. Однако развить эту мысль он не успел, так как Даламар вновь заговорил. И по мере того, как эльф высказывал свое мнение, из глаз и выражения лица алого будто уходили краски и оно застывало безжизненной металлической маской. Тонкие губы сжались в упрямую линию. Он стоял практически неподвижно, но нервные движения пальцев, будто сжимавших древко посоха, выдавали его с головой. — Мне не нравится количество неизвестных в этом плане. И вызывает отвращение способ его реализации. Я не стану пытаться тебя остановить. Если бы ты не спросил, я бы смолчал. Но это не значит, что мне обязана нравиться любая твоя прихоть. Мысль о том, чтобы продавать магию, точно шлюху, на потеху грязной пьяной толпе, мне омерзительна. Ни Нуитари, ни даже Солинари точно не позволили бы и не простили бы подобного. Магия — дар богов, тех из них, кто не лгал и не отказывался от своих избранников. А ты готов унизить этот дар, вывалять его в грязи. Даламар тяжело перевел дыхание. — Я даже представить не мог, что ты способен на подобное. Он усилием воли заставил себя не продолжать и постарался закончить более спокойно: — Не стоит заставлять всех ждать. Да и вода остынет. Давай все-таки приведем себя в порядок, выспимся, а потом, если пожелаешь, вернемся к этому разговору. Единомышленника во мне ты не найдешь, но, в конце концов, подобные вопросы решаться должны между тобой и Лунитари, и кто я такой, чтобы вставать между магом и его богиней? «Как Даламар смел бросаться подобными обвинениями? Какое он имеет право судить, сам ничего не предлагая взамен?» Руки Рейстлина сжались в кулаки, и резкая боль от врезавшихся в кожу ногтей слегка отрезвила. Хотя злость и продолжала клокотать в нем, разум принялся за анализ сказанного, пытаясь просчитать последствия. Судя по словам эльфа, единственным, что еще удерживало его здесь, была клятва, данная в Сильваносте. Рейстлину с трудом удалось удержаться от предложения освободить Даламара от данного им слова. Это прозвучало бы нелепо и оскорбительно, и после уж точно ничего нельзя было бы исправить. Сквозь негодование ненадолго проклюнулось злорадство, ведь собеседник сам связал себя по рукам и ногам, и к тому же прекрасно отдает себе в этом отчет. Магия, которой Даламар поклонялся, стала для него ловушкой. Рейстлин мысленно расхохотался. Для него сила была инструментом, и как бы он ей не восхищался, им она и оставалась. И потому он собирался распоряжаться ей так, как сочтет нужным, не оглядываясь на какие-то надуманные правила. Стоило злости уйти, накрыло волной горечи, оглушая, мешая дышать. То есть гонять крыс ради куска хлеба можно, а вот развлекать кого-то, чтобы добыть средства не только к существованию, но и недешевому путешествию, нет? Что ж, похоже, по части взаимных разочарований они были в расчете. Эта мысль заставила губы мага изогнуться в кривой усмешке. — Все мы продаем себя тем или иным образом, Даламар, — в глазах Рейстлина была лишь бесконечная усталость. На краткое мгновение в янтарной глубине вспыхнуло еще какое-то чувство, безжизненно повисшие вдоль тела руки напряглись, и он подался чуть вперед. Как же ему хотелось стереть эту мертвенную отрешенность, этот сковывающий все фатализм с побледневшего до серости лица. Подойти бы, встряхнуть за плечи, пусть бы оттолкнул, закричал, но отмер, перестал быть безжизненным истуканом. Однако в следующее мгновение Рейстлин резко повернулся в сторону, отступая от двери, прислоняясь плечом к стене. Схлынувшие эмоции оставили за собой гнетущую пустоту, сердце ныло от непонятной тоски, следом за которой пришло глухое раздражение: на ситуацию, на заносчивость Даламара, но больше всего — на самого себя. — Пойдем, — безжизненно согласился он, и, помедлив, все же вышел из комнаты, с трудом волоча ноги. _______________________________________ *Экономика и финансы в Драгонланс… Я лучше промолчу. Как и по поводу монет из стали, угу. Правда, не уверен, последнее – к авторам или к переводчикам вопрос, возможно, в оригинале было более правдоподобное «железо», не смотрел английский текст. Объяснять, почему так, как описано в книгах, не могло быть никогда, долго, неуместно, да и, думаю, всем и без меня все понятно))). Просто постулирую, что никаких «сталь дороже золота» тут нет и не будет. Как и стальных монет. И прочего странного. Денежная система ближе к той, что была в нашем мире, хоть и сильно упрощенная. Монеты бывают медные, серебряные и золотые. Золотые — для высшей аристократии, для купцов, для оптовых расчетов. Или в дар. В общем, в обычной жизни вообще не используются. Основное — медь и серебро. Причем часто — половинки (полушки) или даже четверть монеты. При этом ценятся монеты на вес. Где бы ни чеканилась монета, главное — ее фактическая стоимость, т.е. содержание металла. Значительная часть расчетов ведется без денег: слитки, шкуры, натуральный обмен, головы скота, оружие и прочее регулярно выступает заменой для монет. Не знаю, пригодится ли в тексте, но пусть будет на всякий случай.       Соламния       Золотой ригль       Серебряный нобель       Серебряный солатин       Медный солье       + своя монета у соламнийских рыцарей на Санкристе. Но фактически Санкрист — самостоятельное государство, союзное Соламнии.              Абанассиния       Серебряный салид       Медный ильд              Тарсис       Серебряный дирем (мелкая монета, к тому же успевшая пережить несколько эпизодов «порчи», т.е. уменьшения фактического содержания серебра в монете)       Медный угрейн              Нерака       Крупные серебряные тиманты       Сильванести и Квалинести не чеканят своей монеты (в книгах упоминается, что в Сильванести нет месторождений драгоценных металлов и камней). Хождение имеет старинная монета Истара, запасы которой у Сильванестийской аристократии весьма велики, и деньги Тарсиса. Квалинести используют гномью монету и монеты Абанассинии. Часто используют эквиваленты денег: мера зерна, кувшин вина и горсть перламутра — три основных меновых единицы для всех эльфийских государств.