Если бы снег был белым

Танис с Карамоном уже закончили мыться и, встретив магов на обратном пути, встревоженно покосились в их сторону, но все-таки смолчали и отправились своей дорогой. Даламар и Рейстлин снова остались вдвоем. В воздухе повисло напряженное тягостное молчание, совсем не похожее на обычную тишину между ними. Кинув грязную одежду в огромную ивовую корзину, предназначенную прачке, оба механически принялись намыливаться, мыслями витая далеко от текущего момента. Рейстлин несколько раз выронил мочалку из плохо гнущихся пальцев и, мысленно выругавшись, заставил себя сосредоточиться на том, что делает; торопливо закончил помывку, вытерся и, завернувшись в обрез ткани, опустился на грубо сколоченный табурет, дожидаясь Даламара. Темный действовал размеренно и неспешно, но отсутствующий взгляд выдавал, что внимание его поглощено чем-то совершенно иным. Смиряться с обстоятельствами Даламар не умел и сейчас тщательно перебирал варианты, ища выход. Оставить компанию, направившись в Палантас в одиночестве, он не мог из-за клятвы. И не хотел. Да, на Рейстлина он был зол и сильно в нем разочарован, но, вопреки всему, не желал отказываться от совместных планов. И старательно убеждал себя, что если уж подобное терпит Лунитари, не ему вступаться за честь чужой богини. Отговорить Рейстлина от его затеи представлялось маловероятным. Ведь предложить достойную альтернативу он не мог. Найти попутный корабль до Палантаса нечего было и мечтать, значит придется зафрахтовать его, а это — огромная сумма. Получается, на какое-то время придется смириться, что они станут подобием ярморочного балагана. В том, что Рейстлин втянет в свою затею остальных, Даламар не сомневался. Вопрос только в том, что делать ему самому. Никогда в жизни он не согласится использовать магию на потеху публике. Однако и жить на собранные другими деньги ему не позволяла гордость. Тем более на деньги, заработанные подобным способом. Голодать и спать на улице он тоже не планировал, а значит предстояло разыскать кого-то, кому могла понадобиться парочка хороших ядов или проклятий понадежнее. Поглощенный раздумьями, он не замечал собственных действий и опомнился, лишь осознав, что кутает влажные волосы в чистый отрез ткани. В стирку он отправил все до последней тряпки, потому что за время их короткого плавания солью успело пропитаться даже белье. К счастью, трактирщик предвидел подобное развитие событий: на лавке лежала пара видавших виды, но чистых рубах и штанов. Брезгливо поморщившись, Даламар все-таки натянул предложенное, про себя гадая о причинах столь добросердечного к ним отношения. За почти сотню лет, что он жил на свете, еще ни разу никто не помог ему просто так. Выйдя из теплой влажной дворницкой в промозглый холод коридора, где гуляли зимние сквозняки, он зябко повел плечами. Следом выскользнул Рейстлин, и, глядя, как тот дрожит от холода, такой нелепый в не по росту огромной для него рубахе и штанах, в которые двух таких можно было бы запихать, Даламар почувствовал, как стихает в нем злость. Он не знал названия острому чувству, что кольнуло под сердцем при взгляде на тощую седую фигуру. Рейстлин тащил на себе эту кучку никчемных идиотов, выкручиваясь, как умел. Даламар подобного альтруизма не понимал и не сочувствовал ему, и все-таки… Словно ледяным ветром изнутри обдало, так остро ощутил он вдруг свое одиночество и бесприютность в этом мире. Всем чужой, мог ли он знать, на что готовы пойти люди, помогая тем, кого считают своими?.. У входа в комнату Рейстлин оглянулся, губы его дрогнули и что-то болезненно-хрупкое промелькнуло в лице, но уткнувшийся взглядом в пол под ногами Даламар не заметил и не сумел прочитать этого выражения. Следом за алым он, ни на кого не глядя, прошел в комнату и автоматически поставил сигнальное заклятие на дверь. Полноценная кровать в их комнате была лишь одна. Массивная, дубовая, она была задвинута в угол, поближе к очагу. На ней легко могли поместиться все четверо, но по умолчанию ее оставили для Рейстлина. Остальные к моменту их появления уже лежали на застеленных тюфяками широких лавках. Они вопросительно поглядывали на вошедших, однако Даламар лишь пожал плечами, а Рейстлин рухнул на постель и мгновенно отключился. Игнорируя взгляды Таниса с Карамоном, Даламар устроился на свободной лавке и прикрыл глаза. Сон не шел к нему. Как назло, не было даже возможности одеться и выбраться на улицу, чтобы остудить голову — вещи в лучшем случае принесут завтра днем. Он устал и был голоден, но злость окончательно схлынула, оставив после себя растерянность. Рейстлин намеревался отправиться в Палантас. На корабле. Остальным он предоставлял возможность решать самим, но какие могли быть сомнения, что Карамон, а значит и Тика, решат следовать за ним? Если бы Рейстлин прямо сказал, что не нуждается в спутниках… Им бы поговорить нормально. Даламар задаст свои вопросы и прямо предложит телепортироваться в Палантас. Он никогда еще не совершал переходов на подобные расстояния, но око наверняка сможет им помочь, даже если Рейстлин тоже не слишком опытен в использовании путей магии. Око… С того самого дня, как он спрятал мешочек во внутреннем кармане мантии, Даламар не доставал его ни разу. Лишь иногда позволял себе сжать его, через несколько слоев ткани чувствуя будоражащую тяжесть. Сейчас око дожидалось своего часа в походной сумке, лежавшей у темного в головах вместо подушки. И словно нашептывало ему что-то, побуждая скорее овладеть сокрытыми в нем знаниями. Он едва сдерживался, но понимал, что уставший, растративший силы — не сумеет справиться с великим артефактом. К тому же рядом постоянно кто-то крутился, а значит был риск, что его отвлекут, разрушат необходимое сосредоточение, а это грозило катастрофой. Теперь же, когда у них есть возможность отдохнуть и набраться сил, когда можно выбрать момент и запереться в комнате, попросив Рейстлина никому не позволить ворваться в ненужный момент — теперь можно было рискнуть. Раньше он планировал подождать до Палантаса, но время утекало сквозь пальцы, зияющие дыры на небе требовали не медлить. Даламар и сам не знал, какое ему дело до звезд и чужих войн, однако то чувство, что охватило его в миг, когда соприкоснулись их с Рейстлином руки, окутанные магическим сиянием, подтверждая произнесенную клятву, постоянно возвращалось к нему. Этот момент что-то раз и навсегда переменил в его судьбе, столкнув в водоворот событий, масштаб которых был слишком велик, чтобы крутящаяся в волнах щепочка могла его осмыслить. Даламар не был фаталистом — в классическом смысле этого слова. Но он верил в судьбу. Предопределенную не высшими силами, не богами, но сделанным прежде выбором. Рейстлин когда-то принял решение, навсегда связавшее его с неупокоенным духом темнейшего из темных и кинувшее его в гущу событий. Даламар когда-то сделал выбор, связавший его с Рейстлином. Он не жалел об этом, но понимал, что придется теперь учиться мыслить в других категориях и мерить другим масштабом. Тем, которым меряет этот странный человек, в котором едва теплится жизнь и который считает себя в праве идти против воли богов — если она чем-то ему неугодна. Но ведь и сам Даламар признавал за собой право рядиться с богами, винить в гибели Теллина лживого Эли и выбрать Нуитари, который слышит и не дает обещаний. Что позволено ему, не в праве делать какой-то человек? Пора уже определиться, кто же для него Рейстлин: один из представителей низшей расы или все-таки тот, кого он признал равным, кому охотно позволил завлечь себя в ловушку и захлопнуть мышеловку, сочтя, что приманка стоит того? Уж конечно Даламар ни минуты не думал, что Рейстлин отдал ему око под влиянием момента. Все взвесил, все просчитал, все ниточки привязал крепко, прежде чем за них потянуть. Но и сам Даламар шагнул в расставленную ловушку с открытыми глазами. И, втайне, даже с некоторым облегчением. Что бы он делал дальше, не подвернись Рейстлин так вовремя? Продолжал прозябать в Тарсисе? С каждым днем эта перспектива выглядела все менее заманчиво. Так отчего же он злится? Не от того ли, что Рейстлин шагнул намного дальше, чем позволял себе Даламар? Алый был избранником своей богини, но не чтил ее, не ценил дарованной ему чести. Мнил себя равным богине там, где Даламар почтительно склонял голову перед Нуитари. За безразличием Рейстлина к средствам стояла гордыня столь великая, что это пугало. Даламар кривовато усмехнулся про себя. Эдак много до чего можно додуматься. Рейстлин в его сознании превратился в какое-то подобие короля-жреца. Еще шаг — и придется убить его, пока новый катаклизм не накликал. Это было бы смешно, вот только припомнилась Даламару черная фигура в зеленоватом освещении сильванестийского кошмара. Одержимый гордыней юнец и черный маг, посмевший бросить вызов темной королеве. Сравнение с королем-жрецом больше не казалось Даламару таким уж смешным. И как только их размолвка завела его столь далеко? Словно в старых сказках, крохотная трещина вдруг оказалась провалом, ведущим в бездну. Но ведь только от него зависит, будет ли он заглядывать в этот провал. Он развернулся к стене, усилием воли заставляя себя остановить этот бесконечный поток размышлений и успокоиться. Привычные техники сосредоточения, знакомые всем магам с детских лет, пришли ему на помощь, и прошло совсем немного времени, прежде чем он все-таки уснул. Поутру ночные раздумья вспоминались с улыбкой, но для себя Даламар твердо решил, что найдет выход, который не заставит поступаться собственными убеждениями. На завтрак с остальными он не пошел, отговорившись тем, что все его вещи еще у прачки, а на предложение захватить ему что-нибудь с усмешкой махнул мешочком с квит-па. К тому же у них еще были остатки деревенской провизии. Даламар заверил всю компанию, что отлично обойдется имеющимися запасами. На него косились подозрительно, однако настаивать не стали. Пока остальные ели, Даламар наслаждался одиночеством. Некоторое время он просто стоял у окна и смотрел, как течет вдоль улицы разношерстая толпа. Затем устроился на своей лавке, вытащил из мешка книгу и погрузился в чтение. Вскоре заглянула прачка, принесшая вещи. Одевшись, Даламар развернулся к выходу, предупредив успевшую вернуться компанию, что будет к вечеру. Задерживать его никто не стал, однако, выходя, он успел заметить обеспокоенный обмен взглядами. Кажется, Рейстлина ожидал допрос. Даламар бы даже ему посочувствовал, если бы не подозревал про себя, что сочувствие пригодится, скорее, другой стороне. Выйдя из гостиницы, Даламар покрутил головой по сторонам, пытаясь сориентироваться. Планировка человеческих городов была однотипной, хотя в Балифоре свои коррективы вносило присутствие порта. Опыт подсказывал ему, что местом, где проще всего найти работу, был местный рынок, располагавшейся на центральной городской площади. Туда-то он и направился. Время было позднее. Все, кто хотел запастись провизией, делали это с утра. Поэтому продуктовые ряды стояли почти пустыми, торговки больше перебрехивались между собой да пытались привлечь внимание случайных прохожих, чем занимались делом. Даламар еще на входе сбросил капюшон, старательно спрятав уши под длинными прядями. Его никто не разыскивал, и можно было не прятать лицо, воспользовавшись своей миловидностью, чтобы проще было завязать разговор. И все равно многие от него шарахались, на вопросы отвечали неохотно и явно ждали, когда же наконец он уберется восвояси. Даламар огорчаться не спешил, знал, что рано или поздно ему повезет. И действительно, за прилавком с морскими деликатесами стояла веселая бойкая бабенка, которая охотно поддержала диалог и принялась флиртовать с симпатичным покупателем. Даламар, посмеиваясь, приценился к креветкам и устрицам, пофыркал на поддевки товарок-соседок, мол, больно долго крутится, как бы чего не стащил, да не с прилавка. С усмешкой ответил, что и рад бы утащить, да прятать негде. Слово за слово завязался вполне живой разговор, во время которого исподволь Даламар упомянул, что работу ищет. Женщины переглядывались подозрительно и насмешливо, мол, да какую ж работу-то черному магу подкинуть можно? Пока их фантазия не разыгралась в направлении, совершенно ему не нужном, он ввернул, что артефактор. Ларь, вот, мог сделать, чтоб муж, уходя в море на добычу, жену прятал. Никто украсть не сможет, разве что вместе с самим ларем да половиной дома в придачу. Женщины только перемигивались со смешками, но за спиной раздался заинтересованный голос: — Слышь, маг, а что и правда штуку такую смастерить можешь? Вся наигранная веселость с Даламара слетела мигом. Он развернулся, смерив взглядом подошедшего торговца. Крупный, осанистый, с пузиком и ровной круглой лысиной на тыквенного оттенка темени. Держит себя степенно, темного побаивается, но неплохо это скрывает и уж точно не заискивает. Значит, уверен в себе, богат и явно не из последних в гильдии. Подойдет. — Могу, — уверенно кивнул Даламар, небрежно пожимая плечами и принимаясь расписывать свои умения. Женщины приумолкли, понимая, что разговор о деле пошел, и теперь не до них. Купец, назвавшийся Рамазеем, повел его в просторный торговый дом, «подальше от этих кур». Даламар, подмигнув напоследок торговке, двинулся вслед за ним. Послушать, что он предлагает, собралось с десяток гильдейских, судя по символике над входом — суконщиков. Кто-то сразу же отходил, кто-то подходил и начинал расспрашивать заново. Даламар сцеплял зубы, скрывая раздражение, и убеждал себя, что проклясть потенциальных заказчиков — не лучшее начало сотрудничества. Купцы сгрудились в углу, обсуждая что-то между собой на местном языке, который Даламару был незнаком, но о чем идет речь, догадаться все равно было просто. Сомневаются. Хотят сбить цену. Думают, как бы проверить, не шарлатан ли он, и не сбежит ли с деньгами. Понимая, что проканителиться так они могут еще несколько дней, Даламар незаметно сделал несколько плавных пассов рукой и пробормотал под нос заклинание. Достаточно простенькое, оно не подчиняло людей воле мага, но заставляло склониться к его точке зрения в момент принятия решения. Совсем уж абсурдную мысль выдать за лучшую в мире идею ему бы не удалось, но купцам его предложение в целом и так было по душе, а тут вдруг они одну за другой принялись открывать для себя выгоды этой затеи: и то, что оказией надо пользоваться, а то когда еще к ним артефактор в поисках работы забредет, и что престижно в доме магическую вещь иметь, и как знакомым хвастаться можно, что черный маг на них работает. Убедили сами себя они довольно споро. Даламар же лишь усмехался про себя. Чуть позже эта эйфория обернется для них головной болью, однако сочувствия темный эльф не испытывал ни малейшего. У него от них голова болела уже сейчас. Уговорился он с купцами на семь ларей. На каждый ему нужно будет по два дня, получалось две недели. Плюс еще неделю он накинул на всякий случай: все равно обычные люди понятия не имели, сколько времени займет колдовство, а ему для начала еще предстояло поработать над рунными схемами. Если Рейстлин и правда намеревается заработать столько, чтобы хватило на дорогу морем до Палантаса, в Балифоре они проторчат намного дольше, так что спешить не было смысла. К завтрашнему дню ему обещали обустроить отдельное помещение в здании торгового дома, ну а сегодня он планировал начать прямо здесь, в холле. Рамазей, посмеиваясь, сказал, что сюда же сестру пришлет с обедом, мол, та от любопытства из панталон выпрыгивает, пока не разнюхает всего, не отцепится все равно. Как оказалось, сестрой его как раз и была та бойкая бабенка на рынке, Марика. Договорились и о том, что перед началом работы над каждым ларем он получает задаток, а когда заканчивает — результат проверяют здесь же, прилюдно, и тогда он получает оставшуюся часть денег. На такой форме оплаты Даламар настаивал особо, хоть купцы и крепко чесали в затылках, опасаясь, что маг исчезнет с задатком, да и все. Однако темному были необходимы хоть какие-то личные средства прямо сейчас: ведь все, что было при нем, он отдал в общую казну. Пока обговаривали детали, появилась и Марика с корзинкой, источавшей весьма соблазнительный аромат. Даламар пообедал и подготовил инструменты, а за это время слуги притащили первый ларь из тех, что предстояло зачаровывать. На вопросы он больше не отвечал, в разговоры не вступал, а работа его со стороны зрелищной не выглядела. Так что вскоре любопытные разошлись по своим делам, и Даламар, что-то тихонько напевая про себя да время от времени проговаривая заклинания, так и просидел в доме гильдии до позднего вечера. В холле постоянно толклись люди, однако ему не мешали: близилось время традиционной зимней ярмарки — пусть и неизбежно скудной вследствие войны, — так что у местных сейчас своих забот хватало. Да и народ здесь был деловой, они умели с уважением относиться к любой работе, какой бы подозрительной она им не казалось. Позубоскалить — это завсегда можно, но чужой труд прерывать не моги. Так что к моменту, когда старик-сторож, погромыхивая ключами, принялся ворчливо его выпроваживать, Даламар успел сделать даже несколько больше, чем планировал. Чуть покачиваясь от усталости и перерасхода сил, он двинулся в сторону гостиницы, старательно не замечая, как кружится голова, и пытаясь не думать, как выдержит в подобном ритме три недели. Вернувшись, он сразу же поднялся в комнату и, не зажигая свечи, в изнеможении опустился на лавку. Все равно в таком состоянии читать он не сможет. Все необходимые заклятья успеется повторить и завтра с утра. Даламар надеялся, что после представления Рейстлин найдет способ отвязаться от остальных и придет поговорить, но ожидание затянулось, и он сам не заметил, как задремал. *** Стоило Даламару покинуть комнату, на Рейстлина обратились три вопросительных взгляда. Однако он принялся рассказывать об уговоре с хозяином гостиницы, демонстративно отказываясь обсуждать как случившееся вчера, так и сегодняшний поспешный уход темного. Собеседники слушали его вполуха, однако Тика сама вызвалась собирать то, чем посетители пожелают расплатиться за представление, а после уволокла куда-то Карамона. Оставшийся в комнате полуэльф, какое-то время задумчиво молчал, а потом явно нехотя заговорил: — Стоит ли ждать возвращения темного? Маг удивленно вскинул брови. — Надеешься избавится от него моими руками? — вопросом на вопрос ответил Рейстлин, с удовольствием наблюдая, как вспыхивает взгляд собеседника, а под скулами начинают ходить желваки. — Нет, просто между вами явно что-то произошло и я хочу знать, как это может повлиять на дальнейшие планы отряда, — если первое слово мужчина проговорил сдавленно, будто неуверенно, то остальное выдал на одном дыхании. — Как повлияет, а не что конкретно? — маг усмехнулся. — Я тебя разочарую, даже если ты не будешь ждать возвращения Даламара, он придет, а мои планы, о которых я говорил еще в Сильваносте, не изменились. Мне нужно око, — взгляд обращенный на полуэльфа был полон решительности и насмешки. — Но тогда почему ты отдал артефакт ему? Ты же знал, что око нужно нам, — размеренно проговорил Танис, не отводя взгляда от сверлящих его янтарных глаз. — Интересно, ждать ли мне этого вопроса еще и от Тики? — прошипел маг. — Для вас оно бесполезно. К тому же сильный союзник нам нужен был гораздо больше, чем артефакт. Мы бы выбрались из Сильванести, если бы не помощь Даламара? Танис нахмурился, но честно задумался. Он не мог отрицать, что без Даламара пройти через кошмар они бы вряд ли смогли. Однако… Однако без него они просто с самого начала двинулись бы какой-то другой дорогой, потому что не сумели бы переплыть Тан-Талассу. Значит, нужно было бы искать брод — это через реку-то, полную мертвецов, — а потом идти окраиной Сильванести, где влияние кошмара почти не ощущалось. И рыскать в поисках портового города, отдавать последние медяки за перевозку… Нет, может и выбрались бы, но им пришлось бы намного тяжелее, и времени они потеряли бы намного больше. И про себя Танис все больше сомневался, что око того стоило. Однако все же спросил: — А что если это — единственное око? — Даже если и так, то это не твоя проблема, полуэльф, — отрезал маг. — Я только не понимаю, — Танис почти обиженно приподнял изломанные брови. — Эльхана ведь неплохо к нам относилась, почему ничего не сказала про переправу, никак не попыталась помочь хотя бы в этом? — Эльфы есть эльфы, Танис. У нее и своих проблем хватало. К тому же она очень удобно устроила свои дела чужими руками: мы проследили, чтобы изгнанник не остался в Сильванести, и одновременно она отослала с нами проводника, при виде которого сколько угодно могла кривиться от отвращения, однако если уж когда-то его план смог задержать целую армию, то с тем, чтобы вывести из леса нашу компанию он наверняка должен был справиться. — Даламар — тоже эльф. — Да, и поверь, я не питаю иллюзий на его счет. Пока его принципы требуют нам помогать, он будет нам помогать. Но если они потребуют вонзить нож нам в спину, именно это он и сделает, не изменившись в лице. Танис передернулся от отвращения. — И по-твоему это нормально? — Танис, а кто ты ему такой, чтобы он тебя пожалел? Родственник, друг? Ты хоть раз показал доверие и симпатию, искренние, такие, которые не так-то просто предать? Нет, ты только и делал, что демонстрировал раздражение и недоверие. Думаю, он с легким сердцем оправдает твои ожидания. Танис неожиданно усмехнулся: — Вот чего я не понимаю, это все вы маги, такие? Или просто вы двое настолько похожи? Едва ли не то же самое слово в слово он однажды сказал мне про тебя. Неожиданно. И приятно. Но Танису это знать было незачем. Отвернувшись, Рейстлин принялся копаться в походном мешке в поисках книг, чернил и пера. Поняв, что больше ничего не добьется, Танис оставил его в одиночестве и направился разыскивать остальных. Рейстлин пристроился за единственным небольшим столиком, что был у них в комнате, раскрыл пустые страницы книги, которую использовал для записей, но раздумья его неожиданно свернули в сторону вчерашнего разговора. Эльф ушел, да еще так демонстративно, и это не давало покоя. Даламар вполне отчетливо озвучил, что именно для него было неприемлемым, но он сам же сказал, что смолчал бы, если бы его не спросили. Значит, просто молчаливо отстранился бы, затаив злость? И хотя Танису Рейстлин демонстрировал полную уверенность, оставшись наедине с собой, он терзался сомнениями. Да, Даламар должен был вернуться, ведь тут была часть его вещей, но ведь после этого он мог бы исчезнуть вновь — уже навсегда. Клятва? Ну так в ней не говорилось, что они должны найти око вместе. У эльфа было око, он мог бы попробовать найти второе в одиночку. Но это было очень рискованно. Стал бы темный настолько пренебрегать своей безопасностью? В последнем Рейстлин сомневался, и это его примиряло со сложившейся ситуацией хоть отчасти. Успокоив себя подобными рассуждениями, он все-таки взялся за подготовку представления. Судя по тому, насколько непритязательные вкусы были у местной публики, начинать стоило с чего-то попроще. Кроме того стоило ориентироваться на примерный состав зрителей, который в портовом городе под властью драконьих повелителей мог быть крайне своеобразен. Продумав несколько сюжетов, он оставил простор для импровизации, особенное внимание уделяя эмоциональной составляющей: удивлению, восхищению, смеху и страху. Последнее отрегулировать стоило особенно тщательно, чтобы не переборщить, но при этом как следует пощекотать нервы присутствующим. Неожиданно раздавшийся голос брата прервал его работу: — Мы… — Карамон сбился, виновато покосившись на Тику, но все же продолжил, — ходили на рынок и мед принесли. Ты ведь… — Какая забота, — язвительно прошелестел маг, поворачивая голову в сторону дверей, где нарисовался его братец. — Карамон, там обедать не пора? Мне было бы очень кстати ваше присутствие в большом зале, к вечернему выступлению хотелось бы подготовиться без мельтешения за спиной. — Как скажешь, Рейст, — со вздохом протянул Карамон и вместе с сердито хмурящейся Тикой направился восвояси. *** Стоило им очутиться в комнате девушки и прикрыть за собой дверь, Карамон опустился на стул, обхватив руками голову. — Вроде бы он ничего плохого не делал, но у меня чувство, будто стоило этому Даламару присоединиться к нашему отряду, все пошло наперекосяк, — устало произнес он. Тика подошла к Карамону со спины, мягко обхватив его голову руками, и принялась аккуратно поглаживать по волосам. Она была родной дочерью фокусника и приемной — содержателя трактира, с детства крутилась в разношерстой толпе и немало времени проработала подавальщицей. Уж конечно она была достаточно наблюдательна, чтобы заметить, как резко вдруг темный эльф отдалился от них. И то, что между ним и Рейстлином словно ящерица пробежала. — Мне он напоминает Эбена, — задумчиво призналась она. Тот был красив, обаятелен, но почему-то заставлял держаться настороже. Он оказывал Тике знаки внимания, и они ей даже льстили, хоть и не вызывали отклика. Даламар был красивее, что дополнительно подчеркивалось необычностью его внешности как для человека, так и для эльфа. И когда хотел, умел быть и очаровательным, и любезным. Однако, вздумай он за ней поухаживать, она бы в панике спряталась за спину Карамона, чувствуя лишь неясную тревогу. Она с детства испытывала пиетет перед магией, и даже познакомившись с Рейстлином ближе, не до конца растеряла уважение к его ремеслу. Но эти двое… Они кружили друг вокруг друга, точно две змеи, и это напоминало в равной мере охоту и брачный танец. Ни за что она бы не хотела оказаться между ними. Нет уж! Пусть убираются куда угодно, а там хоть сожрут друг друга, хоть… Да что угодно, только б подальше от них с Карамоном! Вслух, конечно, она не стала говорить ничего подобного. Напротив, постаралась выбрать в памяти те моменты в поведении темного эльфа, которые воин мог бы оценить: — И все-таки, он явно заботится о твоем брате на свой лад. И они неплохо понимают друг друга. Раньше бы на то, как Рейстлин помрачнел, никто б и внимания не обратил, а теперь все заметили. Потому что в последнее время он был другим. Рядом с этим эльфом твой брат стал… человечнее. Это было неожиданно, но… Рейстлин меньше язвил, хоть изредка стал улыбаться, много говорил с Даламаром, иногда перекидывался парой слов с остальными. Он даже помогал им — не в смертельной опасности, а в простых вещах вроде просушки одежды. Нет, на ее взгляд он не стал ни капли приятнее. К тому же, каким бы он ни был, Рейстлин оставался главной преградой между ней и Карамоном. Что бы она не делала, но брата воин всегда ставил на первое место. И пусть Тика видела: Карамон искренне тянется к ней и готов ответить на ее чувство, — он раз за разом выбирал своего близнеца. Тика не понимала, почему Карамон не может оставить эту бледную немочь, и была бы рада, если бы забота о Рейстлине легла на плечи Даламара. Братьям пора жить каждому своей жизнью, но если Рейстлин, судя по всему, готов отпустить близнеца, то Карамон так и бежал за ним, точно щенок. И потому, пусть она ничуть не симпатизировала Даламару, девушка старательно убеждала Карамона, что темный хорошо влияет на Рейстлина. Другого шанса сбагрить эту обузу могло и не представиться. *** В общем зале посетителей явно прибавилось. Видимо, хозяин гостиницы и его завсегдатаи постарались, чтобы привлечь дополнительную публику. Устроившись за столиком, Рейстлин привычно отодвинулся в самый темный угол и, не притрагиваясь к обильному угощению, цедил свой отвар. Собравшиеся выжидательно поглядывали по сторонам и возбужденно переговаривались. Прежде на ярмарку ко дню Середины зимы всегда ждали гистрионов, но в этом году бродить по дорогам было опасно, так что горожане грустили в предчувствии долгой и скучной зимы. И теперь предстоящее зрелище наполняло их сердца предвкушением. Люди так хотели отвлечься, что заранее были готовы смеяться чему угодно.        Заметив условный знак трактирщика, Рейстлин поднялся с места и направился на импровизированную сцену: расчищенный кусок зала перед стойкой. Каждый его шаг сопровождался огненной вспышкой, оставляющей на полу обугленный след, который тут же пропадал. Дальше заворожённой публике предстал фонтан пламени, который постепенно охватывал мага, стойку бара, а после и весь окружающий их зал. Сначала в глазах посетителей вспыхнула паника, но потом, когда они поняли, что огонь не обжигает, восторженно зашумели и заулюлюкали. Тут со стороны двери раздался топот, и в зал ворвались дракониды. Вожак направился к Уильяму, требуя пояснений происходящему, а остальные застыли, ощерившись ребристыми мечами. Вдруг один из уже поддатых завсегдатаев полез доказывать внезапным гостям, что ничего опасного не происходит, и повалился на пол прямо сквозь созданную магом иллюзию. По залу прокатилась волна неудержимого хохота, да и непрошенные гости ощутимо расслабились, а после знака вожака расселись за свободными столиками, явно желая своими глазами увидеть обещанные чудеса. Рейстлин довольно усмехнулся и перешел к следующему номеру. Прямо из пола таверны вдруг начали прорастать и стремительно тянуться вверх причудливые деревья и травы. На их ветвях раскачивались диковинного вида гибкие крылатые рыбы, а у корней плескались воды, в глубинах которых свивали гнезда птицы. Вдруг все исчезло, а по стойке принялись гарцевать миниатюрные пони, ловко танцующие на задних ногах, сердито разевали пасти изрыгающие огонь псы, а в пламени танцевали ало-черные ящерицы с веселыми глазами-бусинами. Потом и эти видения растаяли, а на посетителей вдруг обрушился дождь из лягушек. Кто-то вскакивал с визгом, кто-то пытался их ловить, подставляя ладони и со смехом глядя, как, коснувшись кожи, иллюзия дрожит и рассыпается. А стойку меж тем захлестнули волны, и лягушки торопливо запрыгнули в невесть откуда взявшиеся маленькие деревянные лодочки, похватали в лапы весла и принялись грести. Навстречу им из пучины поднялись рыбы, удерживавшие в плавниках зубочистки, являвшие собой странное подобие пик, и на глазах изумленных зрителей разыгралась потешная баталия, завершившаяся тем, что особенно высокая волна смыла в пучину и рыб, и лягушек. Таланты Рейстлина встречали бурными овациями и щедрым вознаграждением, насколько он мог судить по тому, как весело сыпались серебряные монетки на поднос, с которым между столиками лавировала Тика. Зрители хохотали до упаду, иногда в самом буквальном смысле шлепаясь со стульев на пол и не замечая, как снующие по таверне кендеры утаскивают приглянувшиеся им вещицы. Однако на этом маг был окончательно выжат, и, едва придя в себя после представления, торопливо покинул общий зал. С трудом поднявшись по лестнице, Маджере ненадолго замер перед дверью прежде чем ее толкнуть. Даламар сидел на одной из лавок и, судя по мутноватому взгляду, обращенному на алого, успел задремать. Ждал его? Рейстлин пару мгновений поколебался, но все же сел на край кровати, хотя ему очень хотелось устроиться рядом с темным, подчиняясь странному желанию оказаться ближе — словно это могло хоть как-то сгладить вчерашний конфликт. А еще очень хотелось спросить, где Даламар провел весь день и отчего так вымотался: даже во сне его лицо не расслабилось и казалось словно бы посеревшим. Но Рейстлин все же решил повременить. Учитывая, на какой ноте они расстались вчера, начинать с вопросов — плохой вариант. — Я хочу закончить эту войну, — произнес Рейстлин, дождавшись, когда, разбуженный его появлением, Даламар немного придет в себя. Высказываться напрямую было трудно, но он принял решение. Раз ему важно, чтобы эльф остался рядом, не стоит играть в загадки. — Но не считаю уместным говорить об этом вслух. Тем более что без достаточных сил и знаний цель моя скорее выглядит как… — Маджере, прикрыл глаза, подбирая слово. Мечтой это не было уж точно, мечты были чем-то глупым и несбыточным, а прочее или переходило в разряд целей, умений и знаний, либо не стоило потраченного времени. Но цель, средства и сроки воплощения которой были настолько туманны, могла восприниматься как… — Прихоть?.. — полу утвердительно закончил он, хмыкая и кидая на собеседника вопросительный взгляд. Даламар слабо усмехнулся, поймав свое же словечко в речи алого. — Твои амбиции меня, пожалуй, не удивляют, — протянул он. А затем задумчиво качнул головой, и, сосредоточившись, вложил последние крохи сил в полог тишины. Глаза в изнеможении закрылись, дыхание сбилось, и некоторое время темный просто пытался отдышаться. Затем потянулся к фляге с водой и, сделав несколько глотков, заговорил, понизив голос, как будто все равно опасался, что их могут услышать. — Закончить войну… Мне кажется, это плохая формулировка. Война будет длиться, покуда стоит Кринн. Эльфы потратят десятилетия, прежде чем смогут выгнать зеленых драконов и вернуть Сильванести первоначальный облик. Значительная часть Ансалона сейчас под властью повелителей, и я не думаю, что они так уж легко сдадут свои позиции. Ты хочешь использовать Очи дракона, чтобы заставить цветные стаи покинуть повелителей? Он повернул голову, поглядев на Рейстлина из-под ресниц, и тихо хмыкнул: — Или тебе не дают покоя лавры Хумы, и ты хочешь изгнать Такхизис из мира смертных? У Хумы хотя бы была армия. Очень надеюсь, что ты не предлагаешь мне одолеть Такхизис и всех ее тварей — вдвоем, — он вновь прикрыл глаза и устало откинулся на постель. Облокотившись о спинку кровати и опустив подбородок на руки, Рейстлин внимательно слушал. — Претендую я в той давней истории разве что на лавры Магиуса… Хотя предпочел бы получить свою долю славы без участия героев давно минувших дней. Если уж говорить об амбициях, — глаза алого хитро сощурились, но в них промелькнула и тень недовольства. — Палантас, библиотека, второе Око и далее — по обстоятельствам. План отвратительный, прямо скажем. Однако я не думаю, что у кого-то на Ансалоне есть идеи получше, — хмыкнул эльф. — Ты прав, это не план, даже не его набросок, но при отсутствии информации очень сложно что-то просчитать, так что приходится импровизировать, — Даламар высказывал сомнения по поводу его намерений, но Рейстлин умиротворенно улыбался, сам не зная, почему. — С последствиями происходящего я бороться не собираюсь, — выражение лица алого на мгновение стало жестче, как и голос, — только с их источником. Насколько это возможно. Даламар собрался с силами и сел, напряженно глядя на Рейстлина и решаясь, наконец, озвучить то, что не давало ему покоя. — Я сегодня много времени провел среди местных, наслушался разговоров. Без разрешения повелителя из гавани не выйдет даже дырявый таз. В Балифоре мы корабль не зафрахтуем точно, — он мрачновато усмехнулся. — Вопрос в том, есть ли в этом смысл. Нам с тобой нужно в Палантас. Танису нужно на Санкрист. Что с остальными двумя? Рейстлин, если наша цель — Палантас, зачем нам вообще корабль? Мы можем просто перенестись путями магии. — Путями магии? — разъяренной гадюкой зашипел Рейстлин. Благостный настрой испарился мгновенно. — Даламар, я прошел испытание несколько лет назад и с тех пор непрерывно совершенствовался. И до сих пор телепортация остается за пределами моих возможностей! Кто научил тебя перемещаться? Ответом ему был изумленный взгляд. — Я ведь рассказывал тебе про книги. Это было самое сложное заклинание из тех, что я сумел прочесть… Видя, что на лице Рейстлина злость и недоверие сменяют друг друга, Даламар, вздохнув, начал рассказ, изо всех сил стараясь не показать, насколько болезненны для него эти воспоминания. — Я смог разобрать его далеко не сразу. Долгое время оно служило для меня своеобразным мерилом того, насколько я продвинулся. Каждый раз, как только мне удавалось выбраться в пещеру, где хранились книги, я проверял, смогу ли прочесть его.       Серебристо-зеленый лепет осин, мягкая ласка грибного дождя, юный маг в белоснежной мантии, ступающий по едва заметной тропе, почти не приминая травы. Небрежное движение руки — сколько раз он снимал и ставил эту защиту — и вот он внутри, вытирает ладони о тряпицу, прежде чем благоговейно коснуться порыжевшей от времени кожи. Как же отчаянно бьется сердце! Пальцы чуть подрагивают, ища заветную страницу. Он садится, поджав под себя ноги, прямо на холодный грязный пол и медленно, знак за знаком, читает текст. Разобрав несколько слов, он вынужден прерваться: нестерпимо грохочет в висках. Губы шепчут беззвучную благодарность – уж конечно не Солинари. Пусть и бога черной луны по имени он не называет – пока не смеет. Пока. Но уже не далек тот день, и все тело охвачено трепетом предвкушения. Даламар на несколько мгновений позволяет себе утонуть в упоительной истоме, но затем сосредотачивается, заставляя себя отрешиться от любых эмоций. Знак за знаком, слово за словом он повторяет про себя магическую формулу переноса, и лицо его озарено тихим сиянием счастья. — Удалось мне это перед самой отправкой на Эргот. Я сумел разобрать текст и даже скопировать заклинание на отдельный свиток. Но, увы, воспользоваться им сил мне не хватало.       Еще несколько раз пришлось вернуться и собирать воедино трепещущую паутину заклятья. Медленно, аккуратно, присыпая песком чернила, копировать текст на отдельный свиток. И с горечью убедиться, что прочесть — не значит суметь воспользоваться. Иначе… Иначе никогда бы он не позволил схватить себя, протащить на суд в цепях, точно обезумевшего зверя. В построенном на скорую руку святилище нашлись и кандалы, и зеркала. А после, поутру, его лишили всего – вплоть до имени, – связали, швырнули в телегу, точно тюк с тряпьем и отвезли в порт. — Я уже упоминал, что, когда меня изгнали, отобрали все, кроме одежды. Как только смог, я записал все заклинания, что хранились в памяти. В том числе и это — самым первым.       — Темный эльф? — капитан-минотавр повел широченными плечами и равнодушно сплюнул в сторону. — Мне все равно, кого везти, лишь бы за это заплатили.       Первые несколько дней прошли в оцепенении, Даламар едва понимал обращенные к нему слова. Все внутри словно омертвело от тоски. Но губы сами собой твердили призыв, и, уловив в небесах невозможное черное сияние, ощутив присутствие бога у себя за плечом, Даламар начал оживать.       И думать о будущем.       Его положение вдруг высветилось с беспощадной ясностью: он сойдет на берег без книг, без чернил и пергамента, без компонентов, без кинжала. В чужом незнакомом мире ему нечем будет себя защитить, а те заклинания, что он пока еще помнит, выгорят после первой же попытки их произнести. Все, что собирал с таким трудом, готово выскользнуть из рук, и неизвестно, сумеет ли он сохранить хотя бы жизнь.       Через несколько дней Даламар настоятельно попросил капитана уделить ему полчаса времени.       Тот поглядывал презрительно, но выслушать согласился. Минотавры умели ценить напор и решимость, и Артас испытывал невольное уважение к изгнаннику, державшемуся, точно король, ничего не просившему, но сумевшему предложить вполне достойный обмен – не имея ничего. Что ж, для представителя низшей расы этот Даламар был вполне достойной личностью, и Артас, подумав, согласился.       Даламар прогнал с корабля крыс и нанес на борта специальные рунические знаки: теперь грызуны не вернуться даже после того, как корабль бросит якорь в порту. Пока руны сохраняют свою силу, судно будет избавлено от незваных гостей.       Артас же отдал ему запасной бортовой журнал, несколько чистых свитков пергамента, позволил воспользоваться чернильницей и перьями. Даламар записал все, что не успело выгореть в памяти. За то время, что он просиживал в капитанской рубке, они с Артасом ухитрились сформировать что-то вроде приятельства. С обеих сторон полного затаенной убежденности в собственном превосходстве, у одного прятавшегося за грубоватым панибратством, у другого – за безупречной вежливостью.       Любивший поединки и не любивший сидеть без дела Артас начал учить Даламара метанию ножей и кинжальному бою, и рвение ученика, раззадоренного гортанными выкриками команды и насмешками над незадачливым сухопутником, лишь укрепило снисходительный интерес минотавра.       И когда пришла пора сходить на берег, Артас, безупречно честный, как все представители его расы, заявил, что работа Даламара стоит больше, чем пара бесполезных клочков кожи, отдал ему нож и отсыпал несколько горстей меди: должно было хватить на первое время. — Оказавшись на берегу, я снял комнатушку в таверне, пытаясь привыкнуть к людям и понять, куда мне направиться дальше. Постепенно мне удалось собрать хоть какие-то компоненты, добыть новую книгу и подготовиться к путешествию. Однако за несколько дней до предполагаемого ухода, на меня вдруг напали, когда я вечером возвращался в комнату. Их было несколько, и они неожиданно выскочили из переулка у меня за спиной. Прежде чем я успел сделать хоть что-то, получил удар по голове и потерял сознание.       Даламар продолжал зарабатывать, гоняя крыс, составляя травяные смеси, отпугивавшие насекомых, выполняя другие столь же омерзительные мелочи. Несколько раз к нему пробовали обратиться за ядами, а то и исподволь, с хитрецой, пытались подвести разговор к возможности его участия в нападении на разного рода «нежелательных» личностей. Однако жизнь бандита претила ему, да и связываться было неосмотрительно. Он предполагал, и не без оснований, что главная цель вербовщиков – найти того, кого в случае провала можно подставить, обвинив в содеянном. Мерзкий мирок, в который он угодил, вызывал лишь одно стремление – поскорее его покинуть.       Он торопился собрать нужную сумму и запастись всем, что необходимо в пути: книга, пергамент, перья, сменная одежда и инструменты, дорожный мешок и крепкие сапоги, пригодные для того, что здесь именовали дорогами. Хуже всего было с компонентами. Кое-что удалось выменять у корабельных магов на разного рода рунные безделушки, кое-что он успел собрать и засушить сам. Капля в море, но для начала подойдет и это. Он готовился со дня на день покинуть город, работал на износ и, видимо, от того излишне ослабил бдительность.       Не помогло и то, что в тот вечер его клиенткой оказалась веселая вдовушка, не только заплатившая деньгами, но и накормившая ужином, поднеся чарку неплохого вина. Судя по всему, она была не прочь продолжить отлично начавшийся вечер, но Даламару тогда и подумать было тошно о том, чтобы провести ночь – с человеком!       С шутками да смехами он распрощался и вышел на улицу, навеселе от усталости, сытости и легкого хмеля. И потому никакого внимания не обратил на тени, вдруг возникшие у него за спиной. Успел лишь почувствовать резкую жгучую боль и отключился. — Очнувшись, я подслушал разговор похитителей о своей предполагаемой судьбе. Они хотели продать меня в рабство в Кхур, а чтобы обезопасить и себя, и будущего хозяина, собирались отрубить мне пальцы. Заклятие телепортации словно само вспыхнуло под веками. Руки были связаны, я не мог использовать ни компонентов, ни жестов, но ужас придал мне сил, заклятье сработало, — чем дальше, тем глуше звучал его голос. Было видно, что он все глубже тонет в воспоминаниях.       — За что ты так ненавидишь эльфов? — с любопытством спросил звонкий мальчишеский голос.       Пауза была долгой.       — Когда я был немногим постарше тебя, была у меня жена и дети. Двое мальчишек, годков-то всего три одному да пять другому. Деревня наша была неподалеку от моря, почти вплотную к эльфийским землям. Мы были рыбаками, жили бедно, но мирно, никогда не задевали соседей. Они же не замечали нас. Но в тот год… В тот год в деревню пришла чума. В деревне жила знахарка, маг. Она сразу же смекнула, в чем дело. Но сил излечить нас ей не хватало. И она сказала, что могут помочь эльфы: либо прислать мага — сильнее, чем она. Либо поделиться… Не вспомню сейчас уже, как называется эта трава. Она растет только в Сильванести, и знахарка говорила, из нее можно зелье сварить, что даст нам шанс.       Естественно, мы отправились к границе Сильванести в тот же день. Но все, что получили в ответ на свои мольбы, — предупредительные стрелы в стволах деревьев рядом со своей головой. Эльфы нас даже слушать не стали. Старший отряда бросил оружие на землю и с поднятыми руками двинулся к границе, надеясь, что его выслушают. Но как только он пересек рубеж, упал со стрелой в груди. Несколько смельчаков повторили его судьбу. Меня силком оттащил домой старший брат, в отряде мы были вдвоем. Чума брала свою дань, на помощь не пришел никто. Нашей деревни больше нет, и в этом виновны эльфы. Все до единого. Нет такой кары, которую я посчитал бы достаточной для этих тварей. А этот — в черном. Его выгнали даже сородичи. Представляете, какой мразью он должен был оказаться…       — Прямо как мы, — просипел новый голос.       — Уел, — расхохотался вожак, звонко ударяя ладонями по ляжкам. – Но нас коли поймают, сразу на виселицу, а этот еще поживет!       Даламар слушал этот рассказ, холодея от ужаса. Ни капли сочувствия к разбойнику он не ощущал, и прекрасно понимал, что ждать хоть малейшего снисхождения от этих людей ему не стоит.       На спине выступил холодный пот, руки слегка подрагивали. Если бы… Если бы его просто убили… Но жизнь без магии, жизнь полная бесконечного унижения без единого шанса отомстить обидчикам…       Даламар судорожно сжал кулаки. Мысли его метались, ища выход. И само собой вспомнилось заклятье переноса. Огненные буквы словно бы пылали перед закрытыми веками так ярко, что глазам сделалось больно. Забыв любые сомнения, отбросив воспоминания о прошлых неудачах, он воззвал к Нуитари и беззвучно пропел заклинание.       И обнаружил себя на полу комнаты в таверне. Он был слаб, точно недотопленный котенок, тело содрогалось в ознобе, дыхание было тяжелым и хриплым.       Служка, который хозяйничал в комнате, обернулся на звук и на мгновение застыл с раскрытым ртом. Прежде чем он успел броситься наутек, Даламар яростно прошипел: — Развяжи меня сейчас же!       Было в его голосе что-то, что заставило мальчишку, словно загипнотизированного, шагнуть к нему на негнущихся ногах. Дрожащими руками он дергал узлы, затем взял со стола тупой нож, который Даламар использовал, чтобы снимать нагар со свечей, и с натугой перетер веревку.       — Брысь! — скомандовал темный, и парня как ветром сдуло.       Кое-как поднявшись, Даламар добрался до кровати. Голова кружилась, слегка подташнивало. Аккуратно ощупав затылок, он пришел к выводу, что кости не повреждены. Дотрагиваться до головы было больно, и явственно ощущались несколько подсохших кровоподтеков. Однако удар явно был рассчитан очень точно: чтобы лишить сознания, но при этом не проломить череп: наверняка, он стал далеко не первым похищенным.       Приводить себя в порядок было некогда, да и нечем: ни фляги, ни пояса с компонентами и зельями при нем больше не было. Что ж, значит, стоило пока позаботиться совсем о другом. Зловеще улыбнувшись, Даламар нашел в своих вещах уголек и принялся торопливо вычерчивать на полу рунный контур. На по-настоящему мощное проклятье его сил сейчас бы не хватило, но начать можно и с малого. Простенькое сонное заклинание, модифицированное при помощи рун: приходящие ночь за ночью кошмары, несущие воплощение главного страха, отчаяние и чувство беспомощности. Злые и неотступные, они будут терзать того, кто первым переступит порог комнаты, до последнего дня. И Даламар отлично знал, кем будет этот первый.       Трактирщик вломился в дверь без стука, и как только он шагнул через порог, контур на полу полыхнул черным. Даламар довольно усмехнулся, скрестил руки на груди и смерил вошедшего высокомерным взглядом.       – Боюсь, дальше тут не пройти, – он указал рукой на знаки, начертанные углем на полу.       Трактирщик возмущенно вскинулся, но глазки его испуганно забегали, глядя куда угодно, только не в лицо собеседнику:       — По какому праву? Немедленно убери это! В своем трактире я волен ходить, где угодно!       «Вот, значит, как ты запел теперь», – ухмыльнулся про себя темный. Он прекрасно помнил, как льстивой лисицей некогда этот комок жира уговаривал его перебраться в свою грязную дыру.       – Прошу простить, но защита останется на месте все время моего пребывания здесь. На меня напали едва ли не на пороге этого самого трактира, так что есть все основания подозревать, что с бандитами в сговоре кто-то из ваших людей, так что я просто вынужден принять меры.       Трактирщик возмущенно надулся, всем своим видом изображая оскорбленное достоинство, однако поймав презрительный взгляд почерневших от ярости глаз, вдруг резко осунулся, выцвел и заметно задрожал:       – Напали? Но как же так? Куда только смотрит стража… Но я уверен, совершенно уверен, мои люди тут не при чем. Но как вам удалось освободиться? – где-то на дне его глаз вдруг сверкнуло жадное любопытство. – И… быть может, стоит пригласить мэтра?       – Благодарю, но порог этой комнаты не пересечет никто, кроме меня самого. Я вполне в состоянии о себе позаботиться.       Трактирщик явно прикидывал, возможно ли избавиться от ставшего обременительным постояльца. Однако Даламар был спокоен. Стражу тот звать в свое заведение уж точно не станет. А если подельников позовёт – что ж, ему это только на руку.       – Вернувшись, я застал Сажара, который рылся в моих вещах. На каких основаниях, позвольте спросить, вы посчитали себя вправе меня обыскивать?       Глазки трактирщика вновь забегали, он испуганно замычал что-то нечленораздельное, но быстро нашелся:       – Вы… вы все не так поняли. Он не рылся в вещах… Я не приказывал ему рыться в вещах. Только собрать. Собрать и унести в чулан на хранение. Да, в чулан. Дело в том, что… Дело в том, что сегодня утром мне принесли записку. В ней говорилось, что вы срочно отбыли и освобождаете комнату, а за вещами вернетесь позднее. Ну я и отправил парнишку все собрать, как вы и велели, – трактирщик приосанился, в голосе зазвучало оскорбленное достоинство.       – Записку? Как интересно, – протянул Даламар. – Она у вас с собой? Позвольте взглянуть?       – Ннет, конечно, нет! Я ее сжег. Прочел и кинул в камин сразу же, что ее хранить-то?       – Как досадно! Ведь теперь у меня есть повод усомниться, что записка вообще была, – медоточивый голос Даламара так и сочился ядовитой любезностью. – Мало ли почему вдруг вы решили избавиться от моего имущества. Вдруг… О, какая неприятная мысль мне закралась в голову… А что если вы сами в сговоре с теми бандитами?       Голос эльфа оставался отменно дружелюбным.       – Быть может, мне все-таки стоит пригласить вас в комнату и как следует расспросить?       Трактирщик попятился. На лысине выступил пот, лоснящиеся щеки испуганно затряслись:       – Нннет, нннет, что вы… Как вы могли подумать. Это все просто недоразумение, право. Конечно же комната остается за вами, никто не станет вас более беспокоить, ну что же вы так… Поправляйтесь, отдыхайте, а затем мы обязательно уладим все… Да, обязательно все уладим…       – Отлично. Тогда распорядитесь, чтобы еду мне приносили прямо в комнату, пока здоровье не позволяет мне спускаться в общий зал. Яйца, целиковые овощи и фрукты, и ничего более, пожалуйста! И прикажите оставить под дверью чан с водой и чистую ветошь! — проговорил он, захлопывая дверь перед носом трактирщика.       После этого он и правда накинул на дверь простенькое защитное заклинание, дождавшись требуемого, все-таки привел себя в порядок, и в изнеможении упал на кровать, мгновенно провалившись в забытье.       Очнулся он через несколько часов, все еще уставшим, однако головокружения и боли больше не было. Трактир и город хотелось покинуть немедленно: здесь он все время будет ощущать за спиной дыхание беды. Но безопасных мест в мире больше и не было — не для него. Оставаться дольше необходимого он не станет, однако сначала нужно было… раздать долги: Даламар зловеще улыбнулся.       Он вытащил со дна мешка небольшое, чуть больше ладони, зеркало в простой деревянной раме. Отражение было мутным, рама кое-где потрескалась.       Сунув руку за голенище, Даламар убедился, что нож у него отобрали. Что ж, придется использовать что-нибудь другое. Выудив из мешка еще и шило, Даламар воззвал к Нуитари и принялся выцарапывать вдоль рамы рунную вязь.       Работа была медленной и кропотливой. Завершив ее и напитав руны кровью, Даламар вновь ощутил себя на грани обморока. Зато прочитав заклинание и положив руку на раму, он увидел, как отражение дернулось, поплыло и, повинуясь мысленному приказу, вдруг исчезло, показав вход в таверну.       Результат был далек от совершенства: картинка так и осталась мутноватой, звуков не было слышно вовсе. Однако главная цель была достигнута: можно было вести наблюдение за происходящим, даже не выходя из комнаты.       Он попытался предсказать ход мысли бандитов. Наверняка те считали нужным узнать, что с ним сталось. И он бы не удивился, если бы они попытались повторить нападение. С другой стороны… возможно, поняв, что он опасней, чем казалось поначалу, предпочтут залечь на дно?       Следующие дни в его памяти остались подернутыми туманной дымкой: слабость, озноб, истощение и усталость. Едва уснув, он просыпался от малейшего шороха и скрипа. Бесконечно перепроверял, не отравлен ли каждый кусок. И непрерывно следил сквозь зеркало за общим залом, то и дело перечитывая заготовленные заклинания.       Узнать своих обидчиков оказалось легче, чем он предполагал. Несколько раз появлялись вызывавшие его подозрения личности, с которыми трактирщик о чем-то перешептывался, и Даламар посетовал на то, что его умений не хватает, чтобы заставить зеркало звучать. Однако стоило появиться этой троице, у него аж поднялись волоски на загривке. Мальчишки в этот раз с ними не было, но, как оказалось, темный помнил намного больше, чем думал: чуть хромающий шаг главаря, неровно обрезанные волосы одного из его подельников, острый, длинный нос еще одного.       Трактирщик тут же подскочил к этим троим и, подрагивая щеками, принялся по-бабьи причитать и жаловаться на что-то. На него смотрели насмешливо, но между собой переглядывались, и лица становились все более хмурыми.       «Уж не на кошмары ли жалуется, что я наслал?»       Отложив зеркало, Даламар набросил на себя заклятье скрытности, и, осторожно прокравшись в общий зал, постарался подобраться поближе: ему нужно было услышать хотя бы часть разговора. И хорошенько запомнить лица.       Что ж, в этот раз ему повезло. Это действительно были нужные ему люди. И, как и предполагалось, трактирщик был в доле с самого начала. С мрачным удовлетворением на лице, он выбрался из таверны через черный ход и вновь активировал зеркало: нужно было дождаться мальчишку.       Тот появился довольно скоро. Видимо, бегал, по какому-то поручению: подойдя к столу, он тут же протянул главарю сверток, замотанный в грязноватую серую ткань. И почти тут же вновь куда-то был отправлен.       Даламар обогнул таверну и направился следом. Дождавшись, когда парень выполнит очередное задание и направится обратно, он подстерег его в пустынном переулке и, коротко взмахнув рукой, остановил сердце силовым ударом, даря быструю и безболезненную смерть.       «В благодарность за будущую помощь», – презрительно скривившись, Даламар бросил труп в придорожную канаву.       На несколько мгновений он остановился, задумавшись. То, что придется сделать, вновь истощит резерв до крайности. Слишком велик риск. Но слишком желанна месть, и отказаться от нее невозможно. Сладкой волной скользнуло вдоль спины предвкушение, и, достав из мешочка маковое семя, Даламар завел мерный речитатив.       Иллюзию пришлось накладывать в два слоя: визуальную и акустическую раздельно. Не было ритуала, не было якоря-артефакта, и приходилось полагаться только на свой резерв. А еще предстояло два проклятья минимум. И, возможно, бой. Что ж, ему не привыкать ходить по краю. Час иллюзия продержится, этого хватит.       В двери таверны он практически вбежал, задыхаясь, и молча протянул сверток главарю, рухнув на стул, открывая и закрывая рот, точно выброшенная на берег рыба.       – За тобой словно все демоны бездны гонятся, – недовольно буркнул главарь, но рука его потянулась к рукоятке ножа. – Что такое?       – Мможет и демоны, – заикаясь, пробормотал Даламар, отчаянно надеясь, что не переигрывает. – Ттени. За мной тени гнались. И шептали… Обещали месть. Обещали боль…       Он испуганно сжался на стуле обнимая себя руками.       – Это тот маг, точно вам говорю. Он нашел нас!       Главарь с облегчением рассмеялся, вновь принимаясь за еду.       – Пустомеля. Тебе же было сказано, что маг больной валяется, как он мог нас найти? Трус несчастный, тебе у него бы, – главарь презрительно мотнул головой в сторону трактирщика, – полотером работать, а не с нами на дело ходить.       Трактирщик побледнел и принялся вновь канючить о своих кошмарах, Даламар же завалился на стол, будто в изнеможении, и под прикрытием столешницы дважды повторил одно и то же проклятье, беззвучно шевеля губами, чего, впрочем, никто не видел под упавшими на лицо волосами.       Он весь дрожал, по шее тек холодный пот, но главное было достигнуто: он чувствовал, как проникает в чужое сознание его магия, как укореняется там, как будит дремлющих демонов.       На него снова обратили внимание:       – Сто тухлых карасей тебе в зад, парень, что происходит! Уж не подсыпали ли чего? Да у него же лихорадка!       Даламар поднял мутные глаза и тяжело поднялся, опираясь обеими руками о столешницу:       – Говорю вам, он проклял меня! Он проклял всех нас! Мы все – ходячие мертвяки по твоей милости, – бросил он в лицо главарю.       Тот в ярости побагровел и вскочил, опрокинув стул:       – Щенок паршивый, за языком следи, а то…       Но его прервал раздавшийся сбоку жуткий хрип, обратившийся в безумный перепуганный вой. Двое остальных подельников вскочили, в ужасе держась ладонями за шею и судорожно дыша. Они вытаращенными глазами смотрели куда-то за спину трактирщика, а потом вдруг, развернувшись, кинулись бежать, то и дело натыкаясь на людей, столы и стулья, продолжая испуганно кричать и впиваться пальцами в шею.       Остальные посетители то отшатывались, то толкали их к выходу. Следом за ними, испуганно вереща что-то про чудовищ в тенях, кинулся и Даламар. Он добежал до ближайшего переулка, нырнул в него, и, собрав последние силы, переместился в комнату.       Рухнув на постель, он первое время не мог пошевелить даже пальцем. Но стоило лишь немного прийти в себя, торопливо коснулся зеркала, мысленно посылая приказ.       Двое проклятых в агонии катались по земле. Их тела бились в конвульсиях, глаза закатились, на лицах был написан неописуемый ужас. Вокруг собралась толпа, впереди стоял трактирщик, у которого ощутимо подрагивали губы, и главарь, помрачневший и молчаливый. На лицах мешались ужас и злоба, и Даламар понимал, что долго этих людей страх сдерживать не станет. Не вломятся к нему, так подожгут таверну. Пора было уходить.       Он кое-как встал, собрал вещи и крадучись поднялся по лестнице на чердак. Здесь его искать станут вряд ли, но надолго оставаться и тут было нельзя. Агония бандитов продлится еще несколько часов, прежде чем не выдержит сердце. Даламар знал зевак достаточно, чтобы понимать: пока эти двое живы, с места не двинется ни один. Но сразу же после их смерти… О, вот тогда ему срочно нужно будет оказаться подальше отсюда.       Пока же он распластался на полу, прикидывая варианты. У него оставался еще один должок. И пока он не расквитался с главарем, покидать город Даламар не планировал. Значит… Значит нужно было на время затаиться. Что ж, хорошо, что на дворе лето: в избранном укрытии замерзнуть ему не грозит. Он выжидал, время от времени поглядывая в зеркало. Когда гул толпы, приближающийся к таверне, стал легко различим, Даламар воззвал к Нуитари и переместился в небольшое полуразрушенное помещение караулки над городскими воротами.       Когда-то крепостная стена была мощной защитой, но теперь растрескалась и частично осыпалась. Стражи стояли у входа, но никогда не поднимались на саму стену: не было необходимости, да и карабкаться по разрушенной лестнице было не так-то просто.       Завернувшись в плащ, Даламар кое-как устроился на голых камнях, стараясь не обращать внимания на неприятный запах, грязь и паутину. Он сразу же активировал зеркало, жалея, что не может полюбоваться сквозь окошко на алое зарево на горизонте: таверну и в самом деле подожгли.       До самой ночи он через зеркало наблюдал за главарем. Тот явно был напуган и, похоже, сомневался, что пришлый маг погиб в пожаре. «И правильно сомневался», – усмехнулся Даламар про себя. Весь вечер негодяй мельтешил, что-то торопливо собирая в мешок, а под покровом темноты двинулся к выходу из города, видимо, надеясь пересидеть где-то пару дней.       Удовлетворенно улыбаясь, Даламар поймал взглядом очертания черной луны. И принялся шептать слова заклинания, стоя на крепостной стене в полный рост, так, что подними глаза стражи ли, или разбойник, легко различили бы его силуэт.       И проклиная смертным страхом эту крадущуюся в ночи падаль, Даламар ощутил, как отпускают последние нити страха его самого. Он распрямился, расправил плечи, и мрачным торжеством вспыхнул взгляд. «Я – маг, – прошептали искривленные улыбкой губы, и мертвенной усмешкой отвечал ему узкий серп черной луны. – Я – маг».       Где и когда настигла мерзавца смерть, знать ему было не нужно. В ту ночь Даламар окончательно обрел себя. Тьма облекла его, точно плащ, и вряд ли кто решился бы теперь повторить ошибку злосчастных оборванцев.       Поутру прекрасный юный эльф с мягкой улыбкой на лице шел по городу – и люди отшатывались в ужасе. Он шел на рынок, и за спиной перешептывались с ненавистью и страхом. Но никто не посмел напасть, никто не посмел остановить его. У заикающихся продавцов он за смехотворную цену купил кинжал взамен отобранного и припасы в дорогу. А в местном подобии магической лавки подчеркнуто демонстративно забрал с прилавка и надел на себя свой собственный пояс. Побледневший торгаш не посмел даже пикнуть, лишь трясся, точно осиновый лист. И ведь подумать только, эта мразь была в алом!       Преисполненный отвращения, Даламар развернулся и неспешной походкой покинул город, направившись по тропе вглубь материка. В неизвестность.       С той поры Даламар не дарил никому и тени доверия. Он нигде не задерживался подолгу, просыпался от малейшего шороха, всегда ставил защиту и готов был швырять ледяные заклятья, не успев распахнуть глаза. На пальцах появились кольца, защищавшие от большинства известных ядов. Однако быстро выяснилось, что все это больше не нужно. Те дни что-то изменили в нем, он стал иным, шагнул на какую-то новую ступень принятия собственной тьмы. И вскоре научился концентрировать сырую силу, а затем раскрываться, внушая безотчетный ужас слабым сердцам и боязливую опаску даже прожженным бандитам с большой дороги. И только после этого – вернулся к привычному облику: веселому, ироничному и подчеркнуто любезному. Любезность может себе позволить лишь сильный. Он — мог. Те, кому приходило в голову его недооценить, поплатились жестоко. Даламар открыл глаза, выныривая из воспоминаний: — С тех пор это — единственное заклинание, которое никогда не выгорает в моей памяти. Наверное, что-то вроде той защиты, что позолотила твою кожу. Напоминание, что всегда будут противники, которых победить мне не по силам, но только мне решать, будут ли обстоятельства, которые окажутся сильнее меня. Он устало пожал плечами. — Сам понимаешь, у меня не было возможностей узнать, насколько сложным на самом деле является искусство перемещения. Что ж, это лишь доказывает, что Нуитари — честный бог. Он не дает обещаний, но слышит, когда к нему взывают. В дальнейшем перемещение стало даваться мне достаточно легко, но в тот первый раз, вероятно, без его содействия не обошлось. Рейстлин все еще буравил собеседника подозрительным взглядом, однако сердце его сжималось от ярости, тоски и боли. Представить себе Даламара в рабстве, с отрубленными руками, без доступа к собственной силе, медленно сводящей его с ума, как когда-то Розамун, мать Рейстлина… Не удивительно, что Даламар относится к людям с такой неприязнью. И стоило подумать, зачем в Кхуре мог понадобиться безрукий раб… Ярость кипятком расплескалась внутри. Он не сомневался, что Даламар отомстил за себя, но будь эти люди живы… Рейстлин поразился тому, какие образы вспыхивали у него под закрытыми веками. Кажется, впервые в жизни, ему хотелось кого-то убить. Ни злиться, ни завидовать он теперь не мог. Даламар выстрадал это знание, избегнув судьбы, что намного страшнее смерти. Впервые в жизни сердце болело от горя — за другого, не за себя. Он догадывался, что Даламар сильно сократил историю, рассказав лишь то, что имело отношение к заклинанию. Спрашивать дальше было бы слишком жестоко. Сделав вид, что не замечает состояния эльфа, он охотно перехватил нить разговора, возвращая его к прежней теме. — Я переместиться путями магии не в силах. Поэтому нам все-таки придется вновь довериться морю, хотя мысль избежать этого довольно заманчива. — Рейстлин… я думал, что отложу попытки управляться с оком до Палантаса, но… Артефакт подобной силы вполне способен перенести нас обоих. Я могу подчинить его, и если это удастся, нет никакого смысла связываться с кораблем. Однако всю компанию перетащить я не сумею, они-то не маги. Тебе необходимо присутствие брата, или мы можем отправиться вдвоем? Его родители давно уже мертвы, других близких никогда не было, поэтому темный эльф не имел понятия, как это — расставаться с кем-то важным. Что при этом чувствуют? Планируют ли будущую встречу, стремятся ли вернуться? Он вспомнил К`Гаталу и усмехнулся. Она говорила, что будет рада, если он приедет вновь, но сама мысль об этом казалась нелепой. Даламар не вернулся бы даже в Сильваност, как бы не кровоточила в его душе рана, нанесенная изгнанием. Каждый раз, когда он уходил, в сердце оставалось лишь пепелище. — Я не могу их оставить без денег, сами они не раздобудут той суммы, что нужна для путешествия на Санкрист, или куда они в итоге соберутся, — Рейстлин несколько разочарованно качнул головой. Предложение Даламара было заманчивым. Впрочем, более холодная, рациональная и подозрительная часть останавливала от излишней спешки. Однако решение он принял. — Но после этого, — алый распахнул прикрытые до того глаза, и в них светилось предвкушение. — Карамону давно пора жить своей жизнью. «Как и мне». — И он нашел себе спутницу, которая вполне способна набросить на шею так необходимый ему хомут, — на мгновение выражение лица его застыло, будто происходила какая-то внутренняя борьба, но черты вновь смягчились. Открывающиеся перспективы стоили риска. — Ты уже думал, когда подчинишь артефакт? — Рейстлин не позволил и тени сомнения проскользнуть в голосе. Попытка будет только одна, и оба они слишком хорошо помнили, чем может обернуться неудачный исход. — Думаю, отослать остальных под благовидным предлогом будет несложно, однако стоит ли это делать в городе, где, наверняка, есть не только дракониды, способные почувствовать сильную магию? — Да и отдохнуть перед этим нам обоим не помешало бы, — добавил он, понимая, что не останется в стороне. — Непрерывно с самого Сильваноста, — Даламар приподнялся на локтях, старясь устроиться поудобнее. — Раз уж ты намерен заниматься благотворительностью, меньше, чем на месяц-полтора рассчитывать не стоит. Ближайшие три недели я буду занят, да и ты отнюдь не отдыхать планируешь. Потом еще пару дней мне понадобится, чтобы восстановить силы, после этого я подчиню себе око. Он чуть прикрыл глаза, вновь чувствуя, как вкрадчивой кошкой ластится к его сознанию шепоток артефакта. — Что касается сильной магии… Я не уверен, что будет мощный выплеск вовне. Я долго пытался понять, что именно должно происходить. Око наделено собственной волей и начнет поединок за контроль, магия в этот момент будет направлена вовнутрь. Сильный выброс будет, если я попытаюсь использовать артефакт, не раньше. Даламар говорил уверенно, не позволяя себе и тени сомнений. У них не было выбора, а значит он справится. И все-таки… — И да, мне хотелось бы, чтобы ты в это время был неподалеку. Чтобы не позволить другим нарушить мою концентрацию. И чтобы убить меня, если это потребуется, — закончил он, уверенно глядя Рейстлину в глаза. — Остальные со мной точно не справятся. — Значит буду, — согласно кивнул алый.        По лицу темного эльфа пробежала кроткая судорога, и он вдруг резко сменил тему: — Рейстлин, как твоя сестра относится к магам? И к магии? И, видя недоумение собеседника, пояснил: — Мне только что в голову пришла очень неприятная мысль. Я был уверен, что меня никто не ищет, потому что не знает, что я затесался в вашу компанию. Кроме Циана, который вряд ли полетит кому-то об этом докладывать. Но вспомнил, что Китиара была во сне Лорака вместе с нами, и если она поняла, какого рода сон это был, то знает, что ваша компания слегка подросла. А ведь разыскивает вас, я так понял, именно она? На привалах они успели поговорить о многом. И о наемничьем прошлом Рейстлина, и о его жизни в Утехе, и о приключениях по дороге в Тарсис, но все эти знания так и не помогли Даламару понять, что же именно заставляло повелителей гоняться за маленькой кучкой людей по всему континенту. Сколько бы не пытался он это отрицать, Даламар оставался эльфом, и понять, что значила для людей весть о возвращении старых богов, был не в состоянии. А потому и не понимал, чем так пугает повелителей парочка странствующих проповедников и небольшая пока что кучка их последователей. Уж скорее он готов был поверить в значение родственных связей, хотя все равно не мог придумать, зачем бы Китиаре понадобилось ловить своих братьев и друзей детства. С другой стороны, у повелителей были дела и поважнее. Вряд ли каждый драконид затвердил наизусть описание тех, кого разыскивала синий повелитель. Рейстлина сложно с кем-то спутать, и если уж во время представления дракониды не кинулись к нему, значит, здесь их точно не ожидали. — Кит? — алый хмыкнул. Думать о том, во что же та впуталась, не было никакого желания.        — Довольно утилитарно, я бы сказал, относится. И как и большинство вояк, она больше доверяет каленой стали, чем магии, — он пожал плечами. — Она считает, что большая часть магов, и я в том числе, — бездари. И данное ее заблуждение меня вполне устраивает. Так что я сомневаюсь, что она стала разбираться в природе сна. Анализ подобных вещей не ее сильная сторона. Скорее всего, она отмахнулась от него сразу же, как пришла в себя. Тон его был расслабленным, но сжавшиеся на спинке кровати пальцы выдавали внутреннее напряжение. Предположение Даламара все же не было безосновательным: — Почему ты думаешь, что именно она нас ищет? Когда эта история только начиналась, повелителей гораздо больше интересовал голубой хрустальный жезл, что несла с собой Золотая Луна. После непродолжительного молчания Рейстлин раздумчиво добавил: — Она не отличается сентиментальностью. Если ищет, уж точно не затем, чтобы узнать, как дела. Так что она это или любой другой из повелителей, значения не имеет. Алый плотоядно усмехнулся. Он давно понимал: рано или поздно они с Китиарой столкнутся в противоборстве. Похоже, этот момент становился все ближе. Что ж, в исходе этого столкновения он не сомневался. И тем не менее при мысли об этом его передергивало. Даламар раздраженно хмыкнул: — Рейстлин, жезла с вами давно уже нет. И дисков нет. И жрецов. Значит, либо вас вообще никто не ищет, либо вы все-таки зачем-то нужны сестре. И драконы, гнавшие нас в Сильваност, были синими. Он устроился поудобнее и пробормотал уже в полусне: — Есть у меня одна идейка, если сработает, узнаем хоть что-то. Но сначала нужно справиться с оком… И вдруг светло, мечтательно улыбнулся, так что его изможденное лицо словно осветилось изнутри: — Не сочти это легкомыслием, но как же я рад, что наметилась хоть какая-то передышка. Я не рожден бродягой. Осесть в тихом местечке рядом с библиотекой — мой идеал. По крайней мере на ближайшие несколько лет. Он тихо рассмеялся и покачал головой, явно посмеиваясь над собственной восторженностью: — Я так ведь и не рассказал тебе, что давно нашел заброшенную библиотеку в Тарсисе. Однажды у нас будет шанс наведаться и туда тоже, сомневаюсь, что дракониды до нее добрались. Ты себе даже не представляешь, сколько милых сердцу подробностей нашей будущей палантасской жизни я успел себе вообразить, пока гадал, как уговорить тебя не ждать остальных, а сразу отправиться в соламнийскую столицу. Резкий переход от насущных вопросов к мечтам о будущем несколько покоробил, но, немного помолчав, Рейстлин отбросил гнетущие мысли и переключился на новую тему. — Я тоже не раз за время нашего пути мечтал о передышке. Разговорах, чтении, совместных ритуалах, — взгляд янтарных глаз подернулся мечтательной поволокой. — Но, похоже, успел забыл, как это: жить где-то больше, чем пару недель. Даламар лишь улыбнулся. Он искренне рад был, что вчерашняя ссора пролетела, точно майская гроза. Конечно, многое осталось несказанным и смутное недовольство друг другом никуда не делось. Важно, что они оба хотели через это переступить: Даламар прекрасно понимал, что с их-то характерами, чем ближе они сойдутся, тем более частыми и яростными будут конфликты. Но сейчас не хотел забивать голову будущими проблемами и терять неожиданно обретенную легкость. Пусть на всем континенте шла война, а он увязался вслед за человеком, который жаждал сунуть голову дракону в пасть, сейчас их ждал отдых, магия и множество новых знаний. Даламар словно вдруг почувствовал себя на свой возраст, и даже лицо его казалось более юным, освещенное лукавым и теплым блеском. Он едва ли не впервые в жизни что-то предвкушал и чего-то ожидал с нетерпением. Всегда он жил жаждой силы, власти, знаний, рвался подняться наверх и показать, что достоин большего, чем те, кто когда-то не ставил его ни во что. Но сейчас в его голову впервые закралась мысль, что важен не только результат, что от пути к нему тоже можно получать удовольствие — по крайней мере в некоторые моменты. Все это было слишком неожиданно, но в последнее время мир вообще раскрывался перед ним какими-то совершенно новыми гранями. Многое предстояло обдумать. Вчерашний спор все еще раскаленным угольком жегся внутри, и Даламар понимал, что проблема лежит гораздо глубже, чем его отвращение к трюкачеству Рейстлина или попытки защитить магию от превращения в потеху для профанов. Речь шла ни много ни мало о том, каково место магии в их мире вообще. И черной магии — в частности. Пусть и с отвращением, но он гонял магией грызунов, а теперь готовился делать проклятые артефакты для надутых купчишек. Было ли это лучше, чем фиглярствовать на сцене? А если нет, то что вообще оставалось магу? Война? Но чем эта грубая и примитивная в общем-то магия была лучше, кроме того, что за нее готовы были отсыпать больше серебра? Или достойным занятием было лишь затвориться в башне среди себе подобных, спорить, паутину какого вида пауков лучше применять в заклинаниях для защиты строений деревянных и каменных, и слепнуть над страницами пыльных фолиантов, забивая голову знаниями, которые некуда применить? От всех этих раздумий шла кругом голова. И ответов, которые его бы удовлетворяли, Даламар не видел. А потому отложил их поиск до конца войны, приняв для себя, что сейчас все оправдывается результатом. Если бы Нуитари хотел, чтобы ответ на подобные вопросы был един на все времена, он бы и создал какие-нибудь свои диски или еще как-то донес до них набор школярских истин. Раз он этого не сделал, значит каждый из темных волен искать свою правду на свой страх и риск. Однако сейчас эти мысли почему-то тоже вызывали лишь усталую улыбку. Слишком приятно было думать, что у него еще будет время искать свои ответы. Что еще что-то будет, кроме бесконечного одиночества, серого выжженного пепла на сердце и рухнувшего в пропасть по воле Такхизис мира. Он прикрыл глаза и снова улыбнулся, поняв, что ждет возможности отправиться в Палантас, как когда-то в детстве ждал дня Середины зимы. Очень давно, еще когда живы были его родители. К празднику дом убирали начисто и украшали гирляндами и ягодами, и мать, исподволь готовившая его к будущей жизни, всегда находила какое-то занятие и для сына. Хотя уже понятно было и тогда, что хорошего слуги из него точно не получится. Даламар мог часами сидеть неподвижно, наблюдая за пугливым зверьком или слушая теньканье пеночки и следя за тем, как она выкармливает птенцов, но сосредоточиться на чем-то рутинном не мог совершенно: он ронял и разбивал все, что только можно было разбить. И магия его впервые проявила себя в тот момент, когда его пытались заставить делать то, что он особенно ненавидел: мать хотела, чтобы он аккуратно вытер пыль с полок, на которых стояла старинная посуда: несколько кубков, хранившихся в семье, как реликвии. Из них никогда не пили, лишь благоговейно полировали мягкой тряпочкой и возвращали на место. Даламар был слишком мал, чтобы понять ценность этих бесполезных, как тогда казалось, кусков металла, и ему хотелось поскорее вывести из сарая большие тяжелые дровни и отправиться в лес с другими мальчишками. Чувствуя его внутреннюю детскую злость, дар отозвался, сжигая всю пыль. Вместе с полками. Какой же в доме тогда поднялся переполох! Сам он сжался у стены, огромными испуганными глазами глядя на кубки, со звоном и грохотом покатившиеся по каменному полу, родители смотрели на него ошарашенно и тревожно, мать судорожно прижимала его к себе, в ее глазах стояли слезы, но в то же время… В то же время в ее взгляде светилась гордость. Даламар тогда не понимал, но после, во многие трудные минуты поддерживала его память об этой гордости в материнских глазах. Отец был мрачен, и Даламар тогда думал, что это злость за полки. Был даже уверен, что его строго накажут. Но родители долго о чем-то шептались, торопливо спровадив его на улицу, и даже не вспомнили тот случай, старательно обходили его в разговорах. До того момента, когда в доме появился чужак в белом балахоне чародея, который задавал странные вопросы, а потом начал изредка уводить из дома и учить! Учить его, ребенка слуг! Убаюканный горько-сладкой памятью, он не заметил, как заснул посреди разговора, и виделась ему та последняя счастливая зима. Он шел по лесу, за спиной поскрипывали тяжелые деревянные сани, заполненные хворостом, а глаза жадно ловили синевато-сизые тени, веселые петляющие дорожки заячьего следа и яркие золотисто-розовые блики солнца на снегу, от которых было больно глазам. «Если бы… Если бы снег был белым…», — невнятно прошептал он, печально и светло улыбаясь во сне.