Тихий Эдди

             Глава Маунт-Мэссив широко шагал по светлой, в некоторых местах потресканной плитке, за ним еле поспевал Вейлон, отстающий на пару шагов. Позади, совсем на расстоянии от них, плелся Эдди, выгуливающий хаотичные мысли в голове, будто и вовсе был не с ними. Одни коридоры сменялись другими, они шли вглубь лечебницы, из-за чего в груди клокотало нарастающее чувство небезопасности — чем дальше от входа, тем больше давили больничные стены, пропитанные жуткой энергетикой безнадежности и отчаяния, чувствующихся при взгляде на пациентов, что сидели по камерам и даже не обращали внимания на проходящих.       На одной из стен висел план эвакуации — все эти бесконечные палаты делились на несколько блоков: «Блок A», «Блок B» благополучно были пройдены, и сейчас Трагер со своей немногочисленной свитой шел к «Блоку C». Случайно задержав взор на плане, Парк приметил ещё одно ответвление в любопытном чертеже. «Блок D» выделялся красным, однако никакие камеры в нем не обозначались, являя лишь пустое пространство, отмеченное будто для галочки.       Санитарка открыла перед ними камеру, ничем не отличающуюся от остальных, таких же тихих и серых. В нос ударил резкий аммиачный запах мочи, смешанной с медикаментами. На белоснежных простынях лежала женщина, но Вейлон не сразу смог распознать в ней ещё пару месяцев назад разговорчивую и активную, живую мать. Ее лицо осунулось, в мешках под глазами можно было таскать картошку, руки и ноги, выглядывающие из-под больничной одежды, походили на старческие — из неё, казалось, выкачали жидкость, а та, что осталась, сложилась в морщинистых складках, через которые просвечивались синюшные вены.       Ричард бросил неодобрительный взгляд на санитарку, как будто это она испражнилась на кровать и не убрала за собой, и, пытаясь игнорировать зловонный запах, подошёл к пациентке. — Миссис Парк, — он машинально потёр то место, где у обычного терапевта во время осмотра висел бы стетоскоп, и взглянул на поднос с несъеденным завтраком, — вижу, с аппетитом у вас проблемы. Что же вы так? Отставить голодовку.       Программист все не мог поверить, что здесь, в этой вонючей палате, лежит его мать, вся такая слабая, не выражающая никаких эмоций, тупо глядящая в потолок и обитающая в каком-то своём несуществующем мире. — Мам, — он наконец подал голос, треснувший от саднящего, недоброго предчувствия. — Как ты себя чувствуешь?       Она все так же лежала и только двигала глазами то в сторону редких посетителей, то снова в бесцветный потолок. — Здравствуй, Вейлон, — прошло не менее минуты, прежде чем с ее уст слетела хоть какая-то реакция — Парк ужаснулся этому тяжелому «Вейлон», а в уголках глаз собралась скудная влага.       У него никогда не было тёплых отношений с матерью, постоянно упрекавшей его во всех бедах, не желающей слушать никакие оправдания, когда что-то делалась не так, как она велела. Слово «любовь» касательно неё у Парка не возникало. Но сейчас, когда Лидия Парк находилась в таком жалком положении, вся предвзятость обернулась невольным сочувствием и безысходной печалью.       Линия тонких губ чуть изогнулась, как только Трагер заметил изменившегося в лице парня, со стеклянным взглядом рассматривающего пациентку: стало ясно, что все его заготовленные заранее реплики разом испарились. — Думаю, на сегодня визит закончен, — он жестом пригласил посетителя на выход, кивая санитарке, чтобы та поменяла белье.       Эдди, все это время облокачивающийся на коридорную стену, оживился, подняв голову на затворяющуюся дверь. — Почему она такая, Доктор? — с горечью спросил парень, как только они вышли, в его голове просто не укладывалось увиденное. — Очень запущенный случай, скажу я вам. Болезнь прогрессировала очень быстро. — Но она была совершенно здорова, ни на что не жаловалась. Я просто не могу поверить, — он сокрушенно запустил пятерню в пшеничные волосы, сжимая их в сильном волнении. — Что я могу сделать? — Ну, во-первых, раньше времени не становиться соседом по палате, — Рик произнёс это с такой серьёзностью, что Вейлон сначала не понял шутки — его губы уложились в истерической улыбке, а зрачки забегали в поиске поддержки от Трагера к Эдди, смотревшего в пол, но немного изменившегося в лице. — О ней по-за-ботятся, — произнёс он, выделяя последнее слово, и покровительственно похлопал Парка по плечу, делая это так, будто они были закадычными приятелями. — Что же вы? Вам непременно надо увидеть нашу церковь. Не было бы лишним остаться на вечернюю службу — Господь великодушен, когда мы идём навстречу. Вера окупается, если гореть сердцем, — вещал Доктор с таким вдохновением, будто рассказывал лекцию о клиническом течении шизофрении. — Ах, вы просто обязаны попариться в нашей бане. Что за странный взгляд, Мистер Парк? У нас слишком редко бывают гости, чтобы я мог пренебрегать гостеприимством. — Я… — он немного оторопел от таких любезных предложений задержаться в психушке ещё на какое-то время, — я думаю, я бы мог ещё остаться. Это очень мило с вашей стороны, — Парк знал, что сморозил откровенную чепуху, рука потянулась ко лбу, проверяя его на предмет температуры — возможно, уже начался бред? — За-ме-чательно, — нараспев заключил Ричард, бросая выразительный взор в сторону Глускина. — Эдвард составит вам компанию.       Эдди отлип от стены, однако держал руки скрещенными, пытаясь, видимо, отгородиться от всех и вся, вслушиваясь лишь в басы, текущие из проводных наушников в вены, переносясь с кровью по всему телу, принося легкую эйфорию и соединяясь с бодрствующим сознанием. — Эдвард? — он произнёс это в такой непринужденно-обязывающей манере, отчего парень с бабочкой непроизвольно сжал челюсть, но все же кивнул и направился к внимательно разглядывающему его Вейлону.       Как только фигура Трагера исчезла за противоположным поворотом, Глускин заметно расслабился. Парк все не решался начать разговор, глядя на немногословного знакомого, рядом с которым он ощущал себя угловатым лилипутом, завороженно глядящим на рослого дядю. — А почему он попросил именно тебя? — хотел спросить он как можно деликатнее — ему было слишком интересно, что за место отведено этому здоровяку в иерархии Маунт-Мэссив. — А тебе что, что-то не нравится? — огрызнулся тот, заставляя программиста стыдливо замолкнуть.       Глускин не ожидал от себя такой агрессии в отношении гостя — новый человек в обители, точно глоток свежего воздуха, вызывал неподдельный интерес, однако психологические барьеры исправно выполняли свою работу, из-за чего теперь Эдди пытался оттолкнуть объект своей заинтересованности, сам того не желая.       Вейлон не знал, куда его ведут, но он испытывал какое-то подобие доверия к Глускину, с самого знакомства показавшемуся тем, с кем можно наладить контакт, странно адекватным в этом месте, полном психически больных. Из больничных лабиринтов они выбрались наружу, обилие зелёного цвета вокруг успокаивающе действовало на психику, поддержание которой в порядке требовало немалых усилий здесь. — Ты правда останешься? — ни с то ни с сего спросил Эдди, будто обращаясь вовсе и не к Вейлону, однако в его вопросе сквозила немая, бьющаяся о стеклянные стены запертой комнаты, надежда. — Ну, меня дома все равно никто не ждёт, — Парка вдруг накрыла волна тоски, — больше никто. — Мысли о Лизе так некстати возникли в разуме, что он всеми силами затолкал их в мусорный бак — она выкинула его из своей жизни так резко, безвозвратно, не заслуживая отныне ни единого упоминания.       Настроение Эдди переменилось в лучшую сторону, и ему стало неловко за недавнее поведение. Жилистая рука рефлекторно провела по убранным назад смоляным волосам, придавая ему задумчивый вид. — А где здесь можно покурить? — вопрос поверг Глускина в замешательство. — Не знаю, здесь никто не курит. — А-а, тогда я отойду куда-нибудь подальше отсюда, — он обвёл взором крыльцо и зелёную площадку с ее обитателями. — Фонтан?       Парк коротко кивнул. Они пошли вниз по каменному настилу, ведущему к укромному уголку в тени, где только вчера Вейлон был очень напуган появлением таинственного обывателя. Сейчас же он присел на скамейку, выуживая сигарету под пристальным наблюдением пары голубых глаз. — Будешь? — Эдди изумленно наблюдал за тем, как пальцы ловко прокрутили колесико, звучно царапающее кремень, извлекая трясущийся от небольшого ветра огонёк, точно ребёнок, которому показали простой фокус. — Нет, мне нельзя. Спасибо, — он поморщился от едких клубов дыма, переместившихся в его направлении, потирая заслезившиеся глаза. — Почему? — ответа не последовало: у адресата ещё больше скривилось лицо, давая понять, что об этом не стоит говорить. — Что будем делать?       Как программист ни пытался перехватить взгляд парня с бабочкой, сидевшего на противоположном конце скамьи, у него не получалось. Иногда ему даже казалось, будто тот не слышит какие-то реплики из-за наушников, не вынимаемых ни на секунду. Но Глускин все слышал, музыка будто была в голове, разбавляла мысли, никак не мешая четко воспринимать информацию извне. — Не знаю, — Эдди рьяно пытался оторвать заусенец, все не поддающийся, выскальзывающий из-под коротко остриженных ногтей, отчего он начинал проделывать это с ещё большим рвением, ковыряя до крови. — Чем ты обычно занимаешься?       Парень удивился этому вопросу, словно у него спросили что-то личное, недоступное для посторонних глаз. Он никогда ни с кем не говорил так, без обязательств, о чем-то не касающемся строгого регламента больницы. На висках появилась еле заметная испарина, хотя на улице было не настолько жарко — тёплый май только раскрывал свои пахнущие цветущей сиренью объятья. — Я обычно… не знаю. Хожу по территории или сижу… в библиотеке, — он смущённо поджал губы, точно выдал свой самый сокровенный секрет. — Ну, тоже ничего, — Вейлон пытался разрядить обстановку, — что читаешь? — Книги.       Парк широко улыбнулся, складывая руки на коленях — сосед по лавочке ещё больше занервничал, заерзал на месте, гадая, что такого смешного он ляпнул. — Да ты чего? Я что-то не то сделал? — программист обеспокоенно уставился на него, участливым взглядом обводя напряженного здоровяка. — Нет, нет. Все нормально.       Порог социального взаимодействия был с лихвой достигнут в компании чересчур разговорчивого знакомого, социофобия заговорила в нем с новой силой, когда этот знакомый пододвинулся ближе, смотрел так пронзительно, с разъедающей жалостью, покоящейся на дне карих глаз. — Не приближайся, — с мольбой в голосе просил он, рвано дышал, отгораживаясь вытянутой вперёд рукой, — пожалуйста. — Извини. Я не хотел, — прошипел виновник паники.       Как только Эдди отдышался и успокоился, приводя сердцебиение в норму, ноги подняли его, чтобы наконец пойти в другое место. — Ты не обязан со мной носиться. Если тебе тяжело, то я могу сам себя чем-нибудь занять, — сочувствующий взор Парка вселил немного мнимого спокойствия в Глускина, шагающего туда-сюда вдоль монотонно шумящего фонтана. — Я могу. Все уже нормально. Пойдём. — Куда? — Увидишь.       Вейлон дивился, насколько большая территория принадлежала психиатрической лечебнице, причём пациенты в основном гуляли только у центрального входа с ухоженными клумбами и местами для отдыха и так всегда отдыхающих психов. Они теперь пришли к небольшому водоему, окружённому камнями, поросшими лесной растительностью. Наконец, когда ещё больше приблизились, парень различил пар, столбами выходящий из воды из-за контраста температур. — Это что, горячий источник?! — воскликнул Парк, никогда не видевший ничего подобного.       Эдди смирно стоял и наблюдал за его одобрительной реакцией — сейчас он чувствовал спокойствие, смешивающееся с клубами пара и поднимающееся куда-то вверх, к солнцу, заставляющему щуриться от непривычно яркого света.       Тонкие пальцы программиста коснулись водной глади, разделяя воду пятерней. — Такая тёплая, — взгляд, полный детской радости, обратился к высокому парню, засунувшему руки в карманы и опершемуся на один из больших камней, нагретых солнцем. — Можно искупаться?       Эдди отрешенно пожал плечами, ничего не запрещая. На пол полетела полусложенная одежда: Вейлон без стеснения снял с себя все, потому как сменную одежду он не предусмотрел, ведь в планах было очень недолгое пребывание здесь. Наблюдавший за этим Глускин, непроизвольно рассмотревший бледное хорошо сложённое тело, как можно скорее отвернулся, несмотря на то, что Парк даже не обратил на это внимания. — Ты не хочешь присоединиться? — парень рассекал водные просторы размеренными движениями и с наслаждением закатывал глаза от комфортной температуры. — Нет, кхм. Как-нибудь в другой раз. Тебе принести полотенце? — Было бы славно.       Эдди неторопливо дошёл до здания, а затем и прачечной, не встретив никого из персонала — оно и к лучшему. Закинул одно из полотенец, что лежали сложёнными в стопке, на плечо и пошёл обратно; в голове фотографически точно отпечаталось обнаженное мужское тело, такое стройное и… красивое. Глускина стало тошно от себя — он постарался переключиться на текст звучащей сейчас песни. When I'm lonely Когда мне одиноко All the corners of my mind start racing Все уголки моего сознания начинают бешено вращаться. Things that should be kept in the basement Вещи, которые должны храниться в подвале. Spend my time trying to erase them Я трачу свое время, пытаясь стереть их. But when you hold me Но когда ты обнимаешь меня… In the fantasy, it's so convincing. В фантазиях это так убедительно. I shouldn't think the things I'm thinking Мне не следует думать о том, о чем я думаю.       Он оставил полотенце около наспех скинутых вещей и поспешил вернуться в исходный угол. Мокрый парень выходил спиной, и, как только взор опять случайно напоролся на голые ягодицы, лицо Эдди залилось краской от нестерпимого стыда. Благо, пока программист одевался, былая бледность вновь вернулась к взволнованным чертам. — Вода прекрасная. Ты зря отказался, — он блаженно светился и потирал мокрую голову. — Идём есть, — тут возражения не принимались. — Куда полотенце? — Давай, — Эдди сглотнул, осторожно принимая мокрое полотенце из чужих рук. — Спасибо.       Они направились в столовую — сейчас было ещё не обеденное время, поэтому их встретили одинокие столы и стулья, предоставлявшие простор для выбора места. У окна казалось уютно, там и устроились.