Тихий Эдди

      Было непросто дотянуться до костылей, а потом и вовсе поднять свою потрепанную тушу с больничной койки. Вейлон подошёл к окну, закрытому решёткой — его точно поселили в комнату для пациентов, вероятно, из чисто практических соображений, чтобы не нести его в ту, где он ночевал прошлой ночью. Выпрямиться в полный рост не получалось, спина болела от такого движения, а мышцы начинали ныть ещё больше. Что-то щелкнуло в мозгу, и Парк стал лихорадочно осматривать комнату, немного успокоившись, когда нашёл в углу свою сумку. На удивление, ноутбук не повредился и даже включался, можно было выдохнуть.       Неутешительным взором он окинул загипсованную ногу и решил одеться, потому что перспектива слиться с другими психами казалась очень пугающей. Сеть все так же не ловила, будто Вейлон оказался не в отдаленном месте, а вообще на другой планете. Но, в общем, Маунт-Мэссив в какой-то степени походила на отдельную планету со своими порядками, климатом и жителями, этакими инопланетянами, отличающимися складом ума. Невольно, он задумался, высветились бы на экране пропущенный от Лизы, хоть короткое сообщение, интересующееся его делами. Но нет, эти вздорные мысли ему стоило растоптать и выкинуть, более не вспоминая о той, что разбила его сердце.       Пугающее известие, какое нашептала птичка, сильно ударило под дых. В Глускине он видел единственного сторонника, пускай и не особо разговорчивого, но кажущегося в некоторой степени надежным и понимающим в этом большом горном королевстве психов, которое возглавлял не менее странный, как показалось Парку, крайне эксцентричный человек, непонятно зачем постоянно носивший маску и пускающий свои загадочные, неподходящие шутки в случайных слушателей.       В холле проходила какая-то суета, пациенты шли в сторону столовой, любопытство программиста потянуло его туда. Там выстроилась колонна из людей, ожидавших своей очереди. Раздавали маленькие пластиковые стаканчики с таблетками, какие больные сразу принимали и отдавали обратно без толкотни, спокойно и дисциплинированно.       Чувство голода напрочь отсутствовало, поэтому он решил выйти на улицу, ковыляя на двух палках, пока психи были заняты принятием лекарств и двор пустовал. Все обернулось так некстати, эта загадочная больница и дикий зверь, как назло выскочивший именно тогда, когда машина уезжала подальше от Маунт-Мэссив — не проклятие ли судьбы? Парень грузно опустился в притягивающее взор кресло-качалку, обычно занятое стариками: Вейлон был почему-то уверен, что они дрались за него, ведь оно было одно, удобное и просто позволяющее немного перенестись в детство, когда такое было настоящей мечтой.       Резко захотелось курить. Пока в занывшем животе сжался комок предвкушения, Парк нащупал полупустую упаковку, думая, у кого можно будет достать ещё, и закурил. Что ему могли сделать за такое нарушение? Он решил об этом не задумываться, быстро затягивался, стряхивал пепел на землю и оглядывался по сторонам. В голову ударил одурманивающий туман, никотиновым ядом приятно распространяющийся по телу. Парень с непривычки поморщился от наполнившего рот табачного душка и сплюнул гадкую вязкую слюну. Вдруг рука потянулась к шее, слегка обхватывая горло. То ли вышедшее из-за тучных облаков солнце так подействовало, то ли выкуренная на пустой желудок сигарета — к горлу подступил жар, распространившийся на лицо и судорожно запульсировавший в височных артериях, вызывая небольшое покалывание где-то на черепе. Парк перевёл это все на последствия автомобильной травмы. — Вейлон, — раздался где-то рядом женский голос.       Вейлон быстро развернулся, испуганно, удивлённо уставился туда, откуда исходил звук. Он поднялся и, ведомый незримой силой, захромал к фонтану под стук железок о каменную плитку. — Лиза? — на окраинах его минутно помутнённого сознания это показалось странным, но ему так хотелось верить в эту сказочную странность. — Я так скучала по тебе, — ее нежный, убаюкивающий зов подействовал воодушевляюще, Парк тоже скучал. — Тогда зачем ты ушла от меня? Я ведь любил тебя, — он вдруг погрустнел, немного начиная осознавать реальность.       За фонтаном ему показался ее силуэт, такой близкий и неподвижный, чуть размытый плещущейся водой. Она поманила его к себе, после чего послышался осторожный стук костылей. — Тебе давали какие-то таблетки? — теперь это был не льющийся девичий голос — Эдди обеспокоенно смотрел на Вейлона, подошедшего уже почти вплотную, но опомнившегося от неясного вопроса и застывшего в ледяном оцеплении.       Парк чуть было не отскочил, бросая палки и падая на землю, однако Глускин схватил того под локоть, чтобы программист не повредил себе ещё чего. Когда ошеломлённый нашёл точку опоры, он глупо уставился на Эдди, все ещё не понимая, где бред, а где настоящее. Здоровяк же тоже растерялся, но больше от того, почему защитные механизмы дали сбой и позволили ему дотронуться до Парка.       Вейлон посмотрел на стоящего напротив так, будто хотел пощупать того и ущипнуть себя, чтобы точно удостовериться в подлинности зрительных ощущений. — Что? — Эдди пришлось повторить вопрос. — Да, но врач сказал, что дал мне антибиотик и что-то ещё. Но ничего такого.       Глускин задумался, его внимание привлекал гипс на правой ноге пострадавшего. Если у него и могли появиться какие-то подозрения, то уверенности ни в чем он не ощущал. — Лучше не глотай эти таблетки. — Почему?       Парк заметил хмурый вид знакомого и тотчас что-то для себя понял. Здесь никому нельзя доверять. Нужно сохранить способность доверять хотя бы себе: несколько минут назад он и этого не мог сделать.       Произошедшее полностью перевернуло восприятие и те эмоции, которые Вейлон хотел показать, когда снова встретит Эдди. На смену настороженности и недоверию пришли благодарность и заинтересованность — видимо, Глускин обладал волшебной аурой, меняющей расположение духа окружающих. Или только Вейлона? — Где твои родители? — программист отступил на безопасное расстояние и уставился на Эдди.       Мускулы на молодом лице дрогнули, сведенные мимолетным спазмом. Взгляд ворошил текучую воду, шелестящую в резервуаре старого фонтана. Было видно, что он не очень хотел понимать эту тему, но у Вейлона просто не оказалось выбора, потому что ему нужна была правда. — Они мёртвы, — выдавил из себя, мученически кривя рот. — Но я их не убивал. Это ложь.       После этих слов Парк заметно расслабился, подбирая костыли под себя. — А что случилось? — Парк тут же мысленно себя отдернул, но было уже поздно. — Извини, если это больная тема, то можешь ничего не рассказывать. — Их убили, — голос Глускина предательски треснул, казалось, он бы расплакался, но не стал или не смог.       Вейлону бы хотелось утешить этого большого грустного парня, ободряюще похлопать по плечу с парой напутственных слов, но он и отошёл слишком далеко, и железки мешали, и самому Эдди могло бы быть неприятно какое-то несуразное проявление эмпатии. Так Парк думал и просто стоял, неловко глядя на расстроенного собеседника. Кто его тянул за язык?       Чтобы склеить затянувшуюся тишину, Глускин поинтересовался самочувствием — эта заинтересованность вовсе не походила на ту, что исходила от врачей, Эдди так внимательно наблюдал за Парком, непроизвольно вздрагивая, когда тот наступал в дырки на тропинке, и боясь увидеть, как программист упадёт.       Парень с бабочкой не желал об этом задумываться, но мысли сами муравьиным роем заползали в черепную коробку — муравьи точно были красными, кусали и отравляли нежный мозг, в какой вживилось женское имя. Лиза. Она, безусловно, была для Вейлона не пустым местом. Эдди уже было открыл рот, но неловкий вопрос так и не сошёл с уст.

***

      После обеда Майлз шел к себе, блуждая в своих спутанных мыслях, немного приглушённых лекарствами. Его вдруг окликнули, отчего его плечи вздрогнули. — Апшер, пора на процедуры, — в приподнятом настроении сказал один из братьев. — Какие ещё процедуры? — его черты пришли в недоумение. — Не знаю, нам сказали, выполняем.       Эти двое постоянно оказывались рядом с Апшером в самое неподходящее время, так плотоядно глядели на его тощую, по сравнению с ними, фигурку, будто фанатично преследовали, думая, что тот не замечает. Но он все видел, ему было страшно, пускай страх притуплялся транквилизаторами, все же Майлз не намеревался проверять, что произойдёт, если ослушается. — Нам туда, — санитар с шевелюрой на голове кивнул в дальний коридор, в той стороне была процедурная, поэтому Апшер немного успокоился, хотя и не мог понять, какие же процедуры ему могут сделать в послеобеденное время.       Внезапно со спины кто-то накинулся и воткнул в шею острую длинную иглу, вызвав боль, совсем не походившую на укус комарика. — Ну что, птенчик, поиграем? — Апшер в миг осознал, что их игры ему не понравятся, иначе бы голос санитара не звучал так грязно над самым ухом, когда тот подхватит обмякшее, ещё пытающееся сопротивляться тело, оттягивая на себя.       Его занесли в подсобку, тогда замок щелкнул. Теперь он точно никуда не денется. Ощущения притупились, как и способность двигаться, однако Майлз точно понял, что по его телу скользят две пары рук, сначала исследуют грудь под белой больничной рубашкой, задравшейся кверху, потом спускаются ниже и гладят, чередуя с пошлыми звонкими шлепками, опрометчиво расслабленные ягодицы. Апшер уже не помнит, когда его раздевают и прикладывают к холодной стене, а он не протестует, лишь хаотично разбрасывает взгляд по маленькому помещению со швабрами и ведрами. — Вот так, открой свой шлюший ротик, — и он открывает, берет мерзкий солоноватый член, начинающий напористо проталкиваться глубже в глотку, отчего психу хочется блевать.       Голоса в голове молчат, никак не пытаясь разрядить отвратительную обстановку. Когда его резко нагинают, по позвоночнику проносится импульс глухого страха, в область ануса попадает что-то мокрое, и два пальца вторгаются в сокровенное место: Апшер рефлекторно подаётся вперёд, упираясь носом в чужой пах, не перестающий озверенело трахать его рот, с которого стекает смесь слюны и отчаяния. Боль отчетливо чувствуется, пытается пробить занавесу почти отключенного сознания, пока Майлз отдаёт свою плоть на растерзание. — Мечты сбываются, птенчик, — говорит лысый и пристраивается сзади.       Крик вырывается в виде сдавленного, булькающего и истошного мычания. Слёзы брызгают из красных глаз, и Апшер думает о том, что был бы рад сдохнуть ещё тогда, когда передознулся.