***
Смех был очень редок в стенах лечебницы, но сейчас он раздражал Глускина совсем не поэтому. — Ха-ха, Вейлон, а ты прям разбираешься в женских желаниях, — разливистый девичий хохот раздавался на весь холл. Эдди, подходя к ним ближе, скривился, потому что совершенно не хотел знать, в каких таких желаниях может разбираться Парк, но он ощутил глубокое, бередящее душу отвращение к Берте, облокотившейся на локоть почти у самого лица Вейлона, мило улыбающейся и щебечущей ему что-то, по соображениям Глускина, вульгарное, какой Эдди казалась сама девушка, сегодня накрасившаяся в яркую красную помаду — явно не для психов. Самое обидное, что Парк отвечал на ее шутки и заигрывающие ухмылки. — Я так плохо разбираюсь в компьютерах, взяла бы у тебя пару уроков, — она положила ладонь ему на плечо, будто бы так и должно быть. — Зачем тебе компьютеры, если твоя работа — заполнять бумажки? — Вейлон, сам не зная почему, отстранился от регистрационной стойки, как только услышал Эдди, отходившего по делам. Берта разинула рот от такого хамства, но колкость проглотила: Глускин был подслеповатыми, но все же глазами Трагера, от которого здесь зависело все вплоть до того, где ты проснёшься на следующий день и проснёшься ли вообще. Девушка с недовольной миной потеряла, кажется, интерес к молодому человеку и уткнулась в свои бумажки под пристальным наблюдением парня в бабочке. — Пойдём, — Парк заметил, что Эдди стал смелее с первой их встречи, и он подчинялся этой его возросшей внутренней уверенности в себе, веря в то, что Глускин делает и говорит все правильно. Программист скинул грубость приятеля на их личные недопонимания с Бертой, но о настоящей причине подобных реакций и подавно не догадывался. — А куда делся Вернике? Давно его не видел, — почему-то вспомнил Вейлон. — Никуда. Он на своём месте, — Эдди пожал плечами, не понимая смысла вопроса. Парень подумал, что Рудольф как сквозь землю провалился — в какой-то степени это было правдой. Около них проехал больной на инвалидном кресле, какого сопровождал сотрудник транспортировки. Они двигались в сторону дальнего блока, о котором ходили байки среди бывалых психов, обосновавшихся в больнице надолго. Но лишь избранные или те, кто оттуда больше не вернётся знали, что на самом деле там творится, насколько высок уровень боли и вяжущего страха в комнатах, требующих определённого уровня доступа.Часть 9
18 июля 2023 г. в 23:39
Жертве пикового вальта повезло — Апшер смог стащить только иглу, какой он мерно штриховал шею больного, пока санитары не оттащили его за шкирку — главное, что это были не Братья. Майлз, безусловно, попал в артерию и не раз, оттуда выхлестнула алая струйка, увеличивавшаяся в объеме с каждым новым ударом. Пострадавшего спасли, но ближайшее время он точно не сможет играть с корешами в карты.
Безбожные санитары не церемонятся, тащат провинившегося туда, где в здравом уме никто бы не хотел оказаться по своей воле. Мрачное «Блок D», так и шепчущее: «D — dead», показывается из-за очередного поворота: тюремные решетки по входу в него гнетут, противно скрипят и режут по ушам, но Апшеру будто и вовсе наплевать на то, что происходит вокруг.
— Сделай этому волшебный укольчик, — Апшер здесь был не новичком, поэтому прекрасно знал, что доза галоперидола ему обеспечена.
Его, точно подарок дальней родственнице, кое-как завернули в отдающую хлорным душком смирительную рубашку, сзади сходящуюся в вереницу незатейливых ремешков, резко застегиваемых и отрезающих любой путь к побегу. Майлза чуть ли не кидают на пол, обшитый просевшими, набитыми ватой матрасами, рывком приспускают штаны: уже даже не протирая спиртом, — им абсолютно наплевать, разойдётся ли воспаление хоть вплоть до абсцесса или парень окажется счастливчиком — вкалывают препарат, действующий так резко и деспотично, что Апшера схватывает болезненный спазм по большей степени в икрах и желваках, железными комками скатывающимися вдоль скул.
В этой тёмной комнатке пахло как в давно не чищенной клетке с лисами в зоопарке — тошнотворный аммиачный запах, к которому рецепторы больного потихоньку привыкали, казалось, пропитал наполнитель до основания. Синтетический запах клея ощущался меньше, но также присутствовал. Майлз был рад, что он здесь. Три дня безопасности и полнейшего астрала были ему обеспечены. Это был его второй раз, первый Апшер заслужил, когда только попал сюда пару месяцев тому назад и сильно буянил, не желая никак мириться с тем, что ему отрезали связь с любимой сестрой, в последний раз взглянувшей на него с отчаянной печалью в глазах, отливающих влажным зелёным блеском.
Им овладело полубессознательное состояние сразу как дверь захлопнулась, оставляя психа в этом звукоизоляционном душном вакууме.
Квадратные шапочки запускаются вверх, а выпускники радостно кричат, извещая всех о том, что сегодня они будут гулять до утра, будучи королями жизни. Апшер грезит о карьере журналиста: страсть к репортажам, привитая ещё с детства старенькой камерой, теперь говорила в нем с новой силой. Вся семья собралась, чтобы взглянуть на Майлза, гордо стоящего среди счастливых однокурсников в тёмных мантиях — им, кажется, не хватает только волшебных палочек для пущего эффекта. Эвелин смотрит на него так восторженно, словно он открыл Америку, бежит к нему сквозь толпу и обнимает, чуть не сбивая того с ног.
— Майли, дай мне поносить! — она тянет руки к квадратной шапке, состраивая просящее личико.
— Не будет великовата? — спрашивает он, но все же одевает ее на маленькую голову и смеётся от того, какая Эвелин в ней забавная.
— Братик, прятаться бессмысленно- они все равно тебя достанут, — Апшер странно косится на неё, ничего не понимая.
Вдруг вокруг все рушится, как киношные декорации, заливается смольной туманной тьмой, оставляя лишь их двоих.
— Майлз, ты тут? — она начинает тормошить брата, что есть мочи, пока он тупо глазеет на неё не в силах сдвинуться с места. — Апшер!
Эвелин растворяется, а вместо неё пациент расплывчато видит своего Доктора в свете тусклой лампы.
— Эвелин! Куда ты ее дел? — рявкнул на него псих, силясь дотянуться до отпрянувшего Хоупа, но позабыв о связанных руках.
— Эвелин? — Билли как-то странно задумался, но подумал разобраться с этим позже. — Карцер карцером, а таблетки по расписанию.
Майлз посмотрел на нависший над ним силуэт, двоящийся в глазах, как на полоумное привидение, так не вовремя потревожившее его забвенный сон.
— Опять ты, — процедил больной, прилагавший усилия, чтобы перевернуться с живота на спину и принять сидячее положение.
— Зачем ты это сделал, Майлз? — он пропустил его реплику мимо ушей и обернулся на решётчатое окно, у которого стоял санитар-наблюдатель, готовый в любое время ворваться в камеру жесткого хранения и спасти врача от буйного, но это не точно.
— Чтобы мой Доктор пришёл и спросил об этом, наверное? — Хоуп оценил способность Апшера к сарказму, но все не мог понять, правда ли он настолько безумен или только притворяется. — Голова такая свежая без них, Док, давай договоримся? — кивнул на стакан, какой Билли держал в руках.
— Нет. Если ты хочешь выйти отсюда поскорее, то таблетки принимать точно надо.
— А кто сказал, что я хочу отсюда выйти? — он наконец уселся и подмял к себе ноги, немного навалившись на них — хотелось бы, конечно, меланхолично обхватить их руками, но белое тугое тряпьё не позволяло. — Тут вполне себе… безопасно. И о-очень комфортно.
Билли осторожно присел около Апшера и поднёс к его лицу пластиковый стаканчик, как бы намекая на то, ради чего тот пришёл. Связанный быстро замотал головой.
— Давай же, санитары не будут с тобой церемониться, — а Майлз не понаслышке знал, на что они способны.
Пациент устало взглянул на Уильяма, но рот открыл, сглатывая их без воды, по-сухому, одну за другой.
Они помогут тебе, — сказал врач и уже собирался уходить.
— Они только подготовят меня, — огрызнулся Апшер.
— К чему?
Однако ответа не последовало: Майлз отвернулся от него, отстранённо свернувшись в позу эмбриона.
Этот «Блок D», в котором Хоупу довелось побывать из-за непутевого пациента, очень отличался от тех первых трёх блоков, таких чистых, светлых и спокойных по сравнению со здешней больной, тяжелой атмосферой, пропитанной криками и громкими стуками о железные прутья камер, действующими на нервную систему так угнетающе, что хотелось поскорее вернуться в тихие белые коридоры приемного отделения, являющиеся красивой оболочкой для истинного нутра Маунт-Мэссив.