Тихий Эдди

      Хоуп оглядывается на людей, поедающих мороженое, не понимает, что за благодать упала с небес на их долю. — Сегодня день рождения у племянника Трагера, — говорит санитар, заметивший непонимание в глазах доктора. — Спасибо, буду знать.       Ему предлагают мороженое, он с благодарностью забирает, но не торопится открывать. Ему откровенно нечего делать, только и может от нечего делать ходить к своему единственному больному — не так он представлял себе свою новую работу.       Билли не был виноват, что Трагер не давал ему других пациентов, не доверяя молодому врачу или просто занимаясь с ними по своим методикам и не желая прерывать терапию.       Как бы не хотелось снова проходить по длинным коридорам к нужному блоку, Хоуп уже шел туда так быстро то ли чтобы поскорее миновать коридор, наполненный привлекающими внимание возгласами безумных, то ли чтобы мороженое не успело растаять. — Помоги мне! Она поселилась у меня в руке, она дерёт мою чёртову кожу! — кричали ему вдогонку сквозь железные прутья. — Я хочу есть, слышишь? Мне нужно… нужно лишь немного твоей плоти, — жалобный пугающий до мурашек шепот, раздавшийся сбоку, вынудил Уильяма отпрянуть в противоположную сторону, минуя столкновения с рукой, выскочившей из дыры камеры.       Теперь врач чуть ли не бежал. Чем он только думал, когда хотел стать психиатром? Он вновь оказался на развилке: справа — ряд карцеров, слева — длинный пролёт, в конце которого была дверь с магнитным замком.       Санитара, следящего за карцером не было на месте, Билли мысленно отругал того за безответственность, но после подумал, что Майлз, один единственный занимавший карцер, вряд ли смог освободиться и навести тревогу.       Вчерашняя свежесть ума Апшера испарилась, таблетки действительно угнетали сознание, чуть меняя его конфигурацию. Хоуп приоткрыл окошко в железной двери — больной словно с нетерпением ждал его появления, сидя у стены напротив двери и втыкая в воображаемую подкову над входом. — Я думал, ты уже не придёшь, — Билли так и не понял, на каком этапе их знакомства обращение на «ты» стало не чем-то нахальным, а просто непосредственной данностью. — Как будто у меня есть выбор, — тихо усмехнулся врач. — Но у меня сегодня очень много свободного времени, поэтому послушаю, что ты мне мне расскажешь о себе, — не то что бы у него в принципе был дефицит свободных часов, но как-то красиво начать надо было. — Доктор уже прочёл все в своих бумажках, я расскажу то же самое, — Хоупа немного напрягало, когда о нем говорили в третьем лице, — поэтому предпочту ничего не рассказывать. — Хм, я-то хотел предложить тебе мороженое, но, наверно, тебе и так нормально вторые сутки без еды?       Апшер скривился в обезоруженном усмехающемся над собой оскале — Доктор профессионально орудовал искусством манипуляции. — Ф-ф-ф, сука ты, Доктор, — со злостью прошипел больной, точно прищемил мизинец на ноге, — ладно, давай сюда своё мороженое. — Нет, сначала рассказываешь, потом — ешь.       Майлзу, конечно, не очень нравился такой расклад, однако журчащий желудок слишком настаивал.       Он пересказывал в точности то, что было написано синей пастой в истории болезни, но Билли больше интересовало одно имя, не фигурирующее в официальных записях. — Кто такая Эвелин? Ты произносил ее имя. — Моя Лина, с ней все в порядке? Родители обещали навещать меня вместе с ней, но они так и не приезжали, — Майлз заметно поник, грустно склонив голову набок.       Хоуп прекрасно знал, что никаких родителей у него нет уже несколько лет, а вот насчёт Эвелин у него был неоднозначное объяснение, которое пока он озвучивать не торопился. — И кто же эта Лина, расскажи, пожалуйста, — как бы Билли ни старался не воспринимать близко к сердцу, эмпатия все равно говорила в нем жалобно участливым взором полуопущенных светлых глаз, направленным через окошко на больного. — Сестра. — Сестра? — изумленно переспросил врач, что-то записывая в небольшой карманный блокнот. — Ну да. Что за вопросы? Оно уже растаяло, — Майлз разочарованно вздохнул, будто в этом был виноват его Доктор. — Ладно, держи. Оу.       Майлз критично осмотрел смирительную рубашку, переводя взгляд на наблюдающего за ним врача, поднявшего на уровень окна вафельный стаканчик. — Очень смешно. — Я этого не говорил, — Уильям иронично улыбнулся, начав разворачивать прямо на глазах повязанного пациента текущее угощение, дразня втрепенувшегося на ноги Апшера. — Я не буду кусаться, просто засунь мне его в рот, — с мольбой протараторил он. — Ты хочешь, чтобы я умолял? — Да возьми уже и замолчи, — врач осторожно протягивает тому мороженое, затыкая рот довольному больному.       Без смеха не взглянешь на парня, пытающегося без помощи рук заглотить — по-другому не скажешь — сахарный стаканчик, текущий вниз по подбородку. Хоуп на мгновение отворачивается от испанского стыда за то, что Апшер чуть ли не врезается в матрас сбоку, чтобы не уронить драгоценную сладость, как-то исхищряется держать ее у стены. — Ты закончил? — Доктор испытывающе разглядывает Майлза, усердно вытирающего рот об бело-серую рубашку. — Да, спасибо. — Так что там за Эвелин?       Но адресат не отвечает, а прислушивается к приближающимся голосам: в тусклом свете Билли не замечает, что тот побледнел, однако в забегавших глазах читается напряжение. Звук инвалидного кресла, еле перекатывающегося по холодному кафелю, отдаляется, вовсе прекращаясь, когда какие-то двери с треском захлопываются, а голоса снова слышатся все ближе.       Братья здороваются с врачом, которого явно не ожидали здесь увидеть и без стеснения прерывают их беседу, любопытно заглядывая в приоткрытую щель. — А кто тут у нас такой красивый, Апшер?       Парень, вжавшийся в дальний угол мягкой квадратной комнаты, немигающим взором перескакивает с одного угловатого лица, будто готового съесть Майлза заживо, на другое. — Вы здесь по какому поручению? — Хоуп замечает, что больному стало слишком некомфортно. — Мы проведать нашего приятеля, Док, — говорит лысый, которого присутствие врача особо не смущает. — А Трагер в курсе, что вы водите дружбу с пациентами и как после неё они шарахаются от вас? — Ты полегче, Док, — один из Братьев вдруг почувствовал некоторую опасность — видимо, угроза Трагера работала на всех в Маунт-Мэссив. — Мы уже собирались уходить.       Он проследил, как они наконец ушли; что-то щелкнуло в его застоявшихся извилинах. — Майлз, это они с тобой сделали? — Я не понимаю, о чем ты, Доктор, — Апшер не смотрел в глаза, думая, что ему, конечно, поверят. — Ты не должен терпеть это, — Билли искренне верил в это, однако совсем не знал, что в Маунт-Мэссив терпят и не такое.