Жизнь после смерти

      Чимин       — Что происходит в последнее время? — спрашивает Ибо, смотря на класс десятилеток, которые разогревались.       — Ничего, — говорю я, наклоняясь к своим носкам и растягивая ноги.       — Чимин, ты опаздываешь, ты рассеян, и сам не свой.       Я выдыхаю.       — Джун вернулся в город, Ибо.       — Что? — он поднимает глаза.       — Он вернулся в город и снова открыл дело мамы.       Его взгляд смягчается.       — Ох, милый.       — Все это было неожиданно, и я ушел от Хосока. Я просто растерялся.       — Сочувствую по поводу дела твоей мамы. Должно быть, тяжело это снова переживать.       — Его и не закрывали, просто заморозили расследование. И я рад, что за него снова взялись. Если я узнаю некоторые ответы, я немного расслаблюсь и приму это.       — Понимаю, — кивает он, и поворачивается к классу. — Хорошо, ребятки, давайте начнем с того места, где мы остановились на прошлом уроке.

***

      — В дверях стоит очень привлекательный мужчина и наблюдает за тобой, — говорит Ибо, когда окончен урок и ребята ушли переодеваться.       Я быстро поворачиваюсь и вижу Гука, прислонившегося к двери. Он сексуально улыбается, и в руках у него шлем от мотоцикла. На нем все еще чертовски сексуальная форма для мотокросса. Сердце подскакивает в груди, и я улыбаюсь.       — Это просто друг, — едва говорю я, не в силах оторвать от него глаз.       — Ага, друг, — шепчет он. — Ты хорошо сегодня поработал, Чимин. Увидимся завтра.       Я киваю и, не смотря на него, подхожу к Гуку. Он улыбается еще шире, когда я подхожу ближе.       — Привет, — говорю я.       — Ты работаешь вечером?       Я качаю головой.       — Хорошо. Ты поедешь со мной.       — Сейчас?       Он берет меня за руку и тащит на улицу.       — Да.       Мы выходим на улицу, и я вижу мотоцикл, прислоненный возле дерева.       — Здесь есть парковка.       Он смеется и тянет меня ближе. Я чувствую тепло от мотора, когда подхожу ближе. Должно быть, он неплохо поработал утром.       — Моя крошка не любит парковки.       — Ох-ох, твоя крошка, — поддразниваю я. — Твоя крошка немного потрёпана.       Он поворачивается ко мне, его взгляд мягкий, но он не касается меня. Он не наклоняется и не целует меня, или обнимает меня, потому что я знаю, что он не может. Грудь немного сжимается из-за этих мыслей. Зная, что он не может и не будет прикасаться ко мне на людях, вероятность, что мы никогда не будем гулять, просто держась за руки, убивает меня. Он видит мою реакцию, и улыбка исчезает с его лица.       — Прекрати думать, танцор. У тебя написано это на лице, просто прекрати.       — Я не думаю ни о чем, — шепчу я.       — Ты думаешь о том, что я никогда не буду делать то, что ты хочешь, и говорю тебе перестать.       Я смотрю на него. Проницательный засранец.       — Остановиться, потому что этого никогда не произойдет, и нет смысла зацикливаться на этом, или потому что это произойдет?       Он смотрит на меня с болью в глазах.       — Ты задаешь вопрос, на который я пока не могу дать ответ. Если ты не хочешь, можешь уйти прямой сейчас. Я не пойду за тобой. Я буду уважать твой выбор.       — Ты знаешь, что я не могу, — отвечаю я низким, мягким голосом. — Я не могу уйти от тебя, Гук.       Он подходит ближе и касается моей щеки.       — Тогда залезай на байк и позволь показать кое-что.       Я смотрю на байк, затем на него.       — На этой штуке разрешено ездить по улице?       — Садись, танцор, - усмехается он и закатывает глаза.       Я выдыхаю.       — Ладно, давай сделаем это.       Он протягивает мне шлем, и я надеваю его. Он делает то же и садится на байк, заводя мотор. Он оживает, громко и дико, будто хочет рвануть с места. Он протягивает мне руку, и я сажусь на байк позади него. Обвиваю его торс руками, и он трогается. Я визжу от восторга, когда он вливается в поток.       Мы около часа ехали по шоссе, пока он не сворачивает налево на грунтовую дорогу. Он поворачивает резко, и ровная дорога становится жесткой и заставляет кровь бежать по венам. Я визжу и закрываю глаза, когда он увеличивает скорость, он несётся по дороге, будто это самая легкая вещь в мире. Он огибает пару деревьев и несколько небольших ям на дороге.       — Гук, — кричу я и смеюсь. — Боже мой!       Он смеется, так бурно и по-мальчишески.       Он поворачивает на повороте, из-под колес вылетают камни, и мы подъезжаем к берегу озера. Я смотрю на великолепную водную гладь, он снижает скорость, и я еще шире улыбаюсь. Оно прекрасно, огромное озеро окружено деревьями, буйной травой и камнями. Погода идеальная и светит солнце. В сочетании с великолепным пейзажем, он не может быть еще лучше.       Гук останавливает байк, и мы оба слезаем. Я кладу шлем на землю и иду к воде, улыбка не сходит с моего лица. Птицы летают низко над поверхностью воды, дует прохладный ветерок. Потрясающе. Гук подходит ко мне сзади, обхватывает руками за талию и прижимает губы к моему уху.       — Я люблю это место. Сюда я приезжаю подумать.       — Вижу почему, — шепчу я, и беру его руки в свои.       — Сядь со мной.       Он тянет меня вниз на траву, располагая меня между своих ног. Он продолжает меня обнимать и утыкает своим подбородком мне в плечо. Мы долго смотрим на воду, не думая ни о чем, кроме того, чтобы наслаждаться красотой и тишиной этого места.       — Расскажи мне самое лучшее воспоминание о маме, — говорит он, целуя меня в плечо.       — Их несколько. Одно из самых любимых о моем пятом дне рождении. Я хорошо его помню. Она месяцами меня расспрашивала, что же я хочу получить в подарок, и я продолжал говорить, что хочу фею. Она спросила меня, что же это значит, возможно, я говорю о кукле фее — я сказала «нет», я просто хотела фею. В тот день она разбудила меня, одетая в фею. Я помню, как долго смеялся над ней, думая, что все мои мечты сбылись, когда она провела меня в украшенный сад, который она украшала всю ночь. Это было идеально.       Он мгновение молчит, а затем шепчет:       — Похоже, что она была прекрасной матерью.       Я улыбаюсь.       — Да. Поэтому так тяжело было потерять ее.       — Не представляю, каково жить с такой болью, не зная в порядке ли она.       — Да. Это так, — мой голос дрожит. — У меня почти каждую ночь кошмары.       — Ты хорошо справляешься.       — Ты о том, что я не слетел с катушек? — тихо смеюсь я.       — Именно.       — Я не могу. Мой брат прекрасно справляется с этим. Я не могу присоединиться к нему.       Он гладит пальцами по руке.       — Твой брат борется?       — Да. Всегда.       — Это нелегко.       — Нет, — говорю я, беру его руку и прижимаю к губам. — А твоя семья?       Он носом проводит по моей шее, заставляя меня дрожать.       — Сумасшедшая, громкая, на всю катушку.       — И это все, что ты мне расскажешь? — выдыхаю я, когда он проводит языком по коже.       — М-м...— шепчет он. — Что ты хочешь знать?       — Они как ты?       — Невероятно талантливые и привлекательные?       Я хохочу.       — Очень скромные?       Он усмехается.       — Ну, ты уже видел Соджуна. Он абсолютно не такой как я.       Я надуваю губы и киваю.       — Нет? Почему?       — Соджун страстный. Он посвящен своей карьере, он только ею живет.       — Ты тоже страстный, Гук. Даже больше. Он такой...       — Задумчивый? Жестокий?       — Ага, — я киваю и вытягиваю ноги. — Он едва говорит пару слов.       — Это просто Соджун. Он всегда был темным, тихим типом.       — Думаю это и помогает ему с омегами.       Гук смеется.       — Я слышал, он трахается как конь. Во всяком случае, об этом рассказали мне триста шестьдесят пять тысяч омег, которых он оттрахал.       — Ну, — шепчу я, касаюсь губами подушечек его пальца, мягко посасываю и отпускаю его. — В этом вы похожи.       Гук рычит и снова касается губами моей кожи.       — Разве?       — Да, — я выдыхаю и наслаждаюсь ощущением его твердого тела, окружающего мое.       Он нежно посасывает мою шею, и я дрожу, переплетая свои пальцы с его и располагая на моем колене. Он продолжает посасывать и ласкать языком мою шею, спускаясь ниже к плечу.       — Малыш, хочешь, чтобы, я тебя трахнул в воде?       Я задыхаюсь, когда он убирает свои руки от меня и поглаживает мою грудь. Настолько сильно я хочу, чтобы он жестко меня оттрахал в воде, я еще больше хочу сделать ему кое-что другое. Я отстраняюсь и спускаюсь ниже, так что нахожусь теперь на животе. Я притягиваю руку и тянусь к его штанам, в моих глазах плещется сжигающая похоть.       — Что ты делаешь, — удивленно шепчет он.       — Я хочу кое что попробовать.       — Черт, — стонет он, когда я опускаю руку в его штаны и жестко стискиваю член.       Моя дырочка начинает пульсировать, когда я высвобождаю его член. Он длинный, мощный и толстый, испещренный венами. Затем я склоняю голову. Провожу языком по головке. Он стонет и толкается бедрами в мой рот. Гук опускает руку, проводит пальцем по губам, затем надавливает на подбородок так, чтобы я приоткрыл губки.       — Не дразни меня малыш, просто возьми его в рот поглубже.       Какой властный. Мое тело настолько пульсирует от желания, так стремится к нему. Когда я втягиваю его в рот, он издает шипящий звук, я кружу языком вокруг члена, пытаясь взять его настолько глубоко, как только это возможно. Его стоны становятся рванными, он запутывается пальцами в моих волосах, крепко держа их.       — Черт, как ты хорошо сосешь.       Я начинаю работать ртом быстрее, заглатывая его настолько глубоко, насколько могу. Я чувствую, как он толкается и упирается в заднюю стенку горла. Я прикрываю глаза, чувствуя, как набухает и пульсирует его великолепный член.       — Блядь, я сейчас кончу, танцор.       Я не отстраняюсь, а только сильнее начинаю посасывать его горячую длину, все быстрее и быстрее двигаю, кружу языком. Он громко стонет, пока его бедра в последний раз не толкаются, и он не изливается в мой рот.       — Ты сосешь, словно всю жизнь этим занимался. Это восхитительно, так мне никто еще не делал минет. Я будто был в раю.       Я начинаю смеяться.       — Серьезно? Так, как будто занимался всю жизнь этим? Ты считаешь, что это самый лучший комплимент сейчас?       Он усмехается и пристально смотрит на меня.       — Серьезно, у меня такое ощущение, что ты в этом знаешь толк, можешь довести альфу до оргазма, лишь только прикоснувшись губами к головке члена.       — Нет, я не профессионал. Я просто... люблю это.       — Такое у меня впервые.       — Ты говоришь, что ни одной омеге не нравилось сосать твой член?       — Малыш, — шепчет он, смотря в небо. — Во-первых, если еще раз скажешь «член», я разложу тебя на земле и оттрахаю. Во-вторых, конечно, омеги наслаждались моим членом, но не так.       — Это они так говорят, — я смеюсь, поворачиваюсь и сажусь рядом с ним.       Он фыркает и пододвигается ко мне, натянув штаны. Он притягивает меня в свои объятия и прижимает к груди.       — Здесь хорошо, — говорю я, вздыхая от удовольствия.       — Я ощущаю себя счастливым, — говорит он и потягивается.       Я только расслабляюсь в его руках, и его телефон начинает звонить. Он смотрит на него, и я вижу имя Михо, высвечивающееся на экране. Он замирает и отстраняется от меня, садится и смотрит на телефон.       — Ты можешь ответить, — говорю я, мое сердце разрывается. — Я буду молчать.       Он смотрит на меня, в его глазах вспыхивает боль. Я отворачиваюсь, не в состоянии выносить его страдания. Ты никогда не будешь на первом месте. Никогда. Я слышу, как он нажимает кнопку и отвечает на звонок.       — Да?       Он молча слушает.       — Юрим, милый, почему у тебя телефон папы?       Юрим звонит ему? Почему трехлетка звонит ему?       — Что значит, папа не просыпается?       Он поднимается на ноги, расправляет штаны одной рукой, а второй держит телефон. Он подходит к байку и поворачивается ко мне, но я уже стою возле него, глаза широко распахнуты и сосредоточены.       — Дай ему телефон.       Последовала долгая гнетущая пауза.       — Хорошо, отец скоро приедет. Стой там и не двигайся, хорошо?       Он кивает два раза, затем вешает трубку и поворачивается ко мне.       — Он сказал, что Михо не просыпается. Мне надо ехать.       Я киваю, но предчувствие чего-то страшного наполняет мое сердце. Он протягивает мой шлем, и я быстро надеваю его. Я думаю, как Юрим позвонил ему. Возможно, он научил его, многие родители учат. Или Михо вел игру? Я сажусь на байк позади него, и мы быстро уезжаем.       Дорога домой не сравнится с дорогой к озеру. Мысли обрушиваются на меня, заставляя понять, в какую ситуацию я себя втянул.       Мы приезжаем к танцевальной студии, и Гук тормозит на парковке. Я быстро слезаю с байка, он поворачивается ко мне, замечая, как я расстроен.       — Нужно ехать.       Не говоря больше ни слова, он срывается с места, оставляя меня разбитого и опустошенного на обочине. И это все, чем я буду? Омегой, от которого он уезжает? Что я наделал? Какого черта я это сделал?