Чонгук
Почему я не могу пойти с тобой? — спрашиваю я, прищурившись.
— Будет проще, если я буду один, — отвечает он, скрещивая руки и потирая их, отводя взгляд.
— Ты идешь к врачу из-за недомогания. Я твой муж, я не понимаю, почему я не могу тоже пойти.
— Гук, — шепчет он. — Я просто хочу пойти один.
— Но почему? — рявкаю я.
— Потому что! Мне и так нелегко разобраться с этим, еще и не хватало, чтобы ты дышал мне в спину.
Мой телефон звонит позади меня, всё против того, чтобы я продолжал этот разговор с Михо. Что-то происходит за моей спиной, и он не позволяет мне узнать, что именно.
— Мы не договорили. Иди, но знай, в следующий раз я пойду вместе с тобой.
Он быстро кивает, разворачивается и спешит к двери. Я отвечаю на звонок.
— Что?
— Это Чонгук?
— Это Намджун? — я хмурюсь.
— Да, — выдыхает он.
— Почему ты мне звонишь?
— Чонгук, кое-что случилось сегодня. Знаю, я не должен говорить с тобой или звонить, но... черт... он больше никого не впускает.
Сердце замирает.
— Что происходит, Джун?
— Отца Чимина арестовали сегодня, его подозревают в убийстве жены.
Все вокруг меня замирает.
— Что?
— Чимин поехал домой, но он не отвечает на звонки и не открывает дверь. Я волнуюсь, Гук. Он даже не плакал. Он полностью разбит. Я в ужасе. Я не могу найти Джисона, но со мной Юнги. Мне нужно... нужно знать, что с ним все в порядке.
— Я сейчас подъеду, — говорю я, направляясь к входной двери.
— Спасибо, — бормочет он.
Я зову Юрима, и мы вдвоем выходим из дома. Его придется оставить под присмотром знакомых, прежде чем отправиться к Чимину, потому что Михо уже ушел. Юрим остается у соседей, а я еду к Чимину. Паркую машину у его дома и спешу к двери. Я стучу снова и снова — тишина. Поднимаю голову и вижу, что в ванной горит свет. Он здесь. Подхожу к окну и выбиваю его ногой.
Залезаю внутрь и чувствую, как маленькие осколки впиваются в мою кожу. Мне наплевать.
Через секунду ноги касаются пола, и я взбегаю по лестнице. Иду сразу к ванной и поворачиваю дверную ручку. Заперта, поэтому я начинаю стучать.
— Чимин! Чимин! — кричу я и стучу сильнее.
Черт, что если он не здесь? Я достаю телефон и набираю его. Через мгновение слышу вибрацию его телефона в ванной, я знаю, он там. Тошнота подкатывает к горлу, и я бью в дверь ногой.
Спустя десять изнурительных минут дверь слетает с петель. Я захожу внутрь и замираю, когда вижу его. Он свернулся на полу в луже собственной крови.
— Нет! — кричу я, падая на пол возле него, колени скользят по красной жидкости.
Рядом с ним лежит нож, и из глубоких порезов, которые он сам себе сделал, сочится кровь.
Нет, Чимин. Нет.
— Малыш, — шепчу я, поднимая его на руки и пачкаясь в его крови. Сильный запах железа обжигает нос. — Малыш, очнись.
Он болтается в моих руках. Блядь, о черт, нет. Прижимаю пальцы к его шее и проверяю пульс. Он есть, но слабеет. Я бегу вниз и вызываю скорую.
— Какой у вас случай?
— Мой парень порезал запястья, он истекает кровью. Пожалуйста.
— Ваш адрес?
Я называю адрес, и они сообщают, что машина приедет меньше, чем за 10 минут. Что, если у него нет этих десяти минут? Я кладу его на диван, мои слезы капают на его щеки, я разрываю рубашку и оборачиваю запястья. Он весь в крови так же, как и я. Я снова беру его на руки и прижимаю к себе.
— Не умирай, малыш. Не умирай. Прости меня. Я люблю тебя. Ты меня слышишь? Я люблю тебя, Чимин.
Я раскачиваюсь с ним вперед и назад, пока не чувствую прикосновение к руке. Смотрю сквозь слезы и вижу парамедиков. Один из них забирает его из моих рук, я слышу, как они переговариваются между собой, но ничего не понимаю. Они выносят его, и я следую за ним в полном оцепенении.
Боже, пожалуйста. Не дай ему умереть.
***
Чимин
Иногда становится слишком больно. Иногда ты слишком разрушен, чтобы видеть что-то хорошее. Я больше не мог видеть ничего хорошего, всё, что я видел — это освобождение. Мне нужно освобождение, как воздух.
Я устал испытывать боль. Устал испытывать эту агонию каждый лень. Смерть мамы лишь верхушка айсберга. Эмоций от этого было слишком много.
Не могу сказать, что это было сложно, войти в ванную с ножом в руке. Почему мы всегда выбираем ванную для такого? Почему не постель или кухню? Не знаю, но здесь я со всем покончу. Это не было сложно, потому что я знал, что в конце меня ждет облегчение.
Когда я убрал нож от кожи, она горела. Сердце замерло, когда проступила кровь и медленно стала стекать на пол. Тело начало слабеть, и зрение затуманиваться, я знал, что, наконец, обрету покой. Может сейчас я отправлюсь к ней, может сейчас почувствую, как она обнимает меня снова.
Может сейчас боль прекратиться.
***
Чонгук
— Где он? — рявкает Юнги, когда бежит по коридору.
Я смотрю на него, в глазах пустота. Моя кожа все еще пропитана его кровью, и есть большая вероятность, что это последняя его частичка, которая у меня останется. Врачи забрали его, как только мы приехали, и я все еще ждал. Ждал услышать эти слова. Есть только два выхода: «он умер» или «он жив».
Я не знаю, какой будет.
Юнги открывает рот, чтобы накричать на меня, но останавливается, когда его взгляд опускается на мое тело. Его лицо бледнеет, он притягивает стул позади себя. Я встаю и кладу руку ему на плечо.
— Скажи, что с ним все в порядке, — хрипит он, в его глазах стоят слезы.
— Не скажу, — сглатываю я, во рту все пересохло. — Я не знаю.
Я роняю голову на руки, сдерживая свои эмоции.
— Это моя вина, — шепчу я. — Я сделал это.
— Нет, — твердым голосом возражает Юнги. — Его отец это сделал.
— Я оставил его, Юн. Я обещал ему и не сдержал слово.
— Сейчас не время, Гук. Теперь остается молиться, что он выживет.
Мы сидим в тишине более двух часов. Джун присоединяется к нам, но я не поднимаю головы. Он сказал, что не может найти Джисона, и это пугает еще больше. К третьему часу, наконец, выходит врач, и мы все вскакиваем со своих мест.
— Вы семья Пак Чимина?
Мы все киваем.
— Он стабилен, состояние критическое, но стабильное. Он постарался над своими запястьями и потерял много крови, но пропустил главную вену. Это и спасло его жизнь.
— Мы можем его увидеть? — спрашивает Юнги.
— Только по одному. Он все еще без сознания.
Юнги и Джун оба поворачиваются ко мне, и я удивляюсь, что пойду первым. Я киваю и следую за врачом по коридору. Он указывает мне на палату, и я захожу. Вот он, крохотный на постели, трубки присоединены к его носу. Я подхожу, присаживаюсь на старый серый стул возле его постели. Осторожно, не задевая запястий, касаюсь его руки.
— Прости меня, малыш, — шепчу я.
Я сижу с ним больше часа, просто смотрю на него. Просто наблюдаю, как он дышит. Его грудь поднимается и опускается, отсчитывая каждый его вдох.
Я знаю, что все остальные тоже хотят увидеть его, и знаю, что я не должен быть здесь, когда он очнется. Глаза жжет от невыплаканных слез, я встаю, наклоняюсь и целую его в щеку и в лоб.
— Борись. Борись и помни, я всегда буду любить тебя, танцор.
Затем я ухожу из палаты и, наконец, из его жизни.
Так будет лучше. Во всяком случае, так я себе говорю.
