Однажды в Катамарановске

Утро встретило полковника крепким чаем, холодным душем и снегом за окном. На работу идти не хотелось (впрочем, как и всегда), но чувство долга было сильнее, поэтому Жилину всё же пришлось собираться туда. Он погладил китель, галстук, рубашку, навёл весь марафет (потому что между пунктуальностью и красотой он выбрал второе) и покинул дом. Сегодня в планах было навестить Стрельникова и составить отчёт об оплате коммунальных услуг жителями Катамарановска. Ничего сложного или опасного. Григорий Константинович уже расположился за своим большим деревянным столом и ждал Жилина, чтобы тот пояснил ему за события прошедшей ночи. Пианист играл ненавязчивую композицию, чтобы взбодрить членов президентского аппарата. Артём говорил по телефону со связисткой из ранее существующего ОПГ «Железные каблуки». Как оказалось, девушку звали Люба. Они с Артёмом встречаются уже почти год и могут часами мило болтать по мобильной связи, а потом еще и гулять после работы чуть ли не до самого рассвета. Про свои отношения связист рассказывать отцу не любил, обходился лишь короткими фразами: «У нас всё хорошо с Любой, пап. Не беспокойся». Стрельникову-младшему казалось, что излив душу отцу он создаст впечатление слабого человека. А казаться слабым перед таким «железным человеком», как отец, не хотелось. Стрельников-старший никогда не считал чувства чем-то постыдным. Вид у него был достаточно суровый, но на деле Григорий был мягким, сентиментальным и даже слегка наивным. Несмотря на свои бандитские замашки, он любил людей. Теперь и люди любили его. Он любил своего сына, своих ребят из ОПГ. А ещё он очень любил Нателлу Наумовну, за что потом чуть не поплатился жизнью. Брата своего Стрельников тоже любил. С этого он и начал разговор с Жилиным. — Отец, ты вчера что-то совсем разошёлся. — проговорил Григорий своим низким устрашающим голосом, — Не дело это. Нервишки шалят твои совсем. — А я что-то не понял, а я что? А что, а что я такого этого самого сделал? — Сергей возмущался. — Ты моего брата почти в фарш превратил, Жилин, что ты творишь-то? Да, Захар покушался на меня, но он всё равно мой брат. Еще одного трупа среди своих любимых я не выдержу. Я тебе много чего прощаю и позволяю, полковник, но ты как-то ну контролируй себя что ли. — Мой хороший, твой брат строит планы государственного переворота вместе с этим гадом Багдосаровым, а ты до сих пор его покрываешь! Если жизнь его ничему не учит, значится, Жилин научит. — Серёжа сложил ногу на ногу и стал по обыкновению бегать взглядом по кабинету. — Я знаю, понимаю это всё, отец. Но, как говорят американцы, кто любимых теряет, тот потом жалеет. Обо всём, в общем… Взгляд Жилина замер на секунду. Цитата американцев заставила его задуматься. А что бы могло случиться, если бы он вчера не успел? Если бы Захар похитил Веру и пытал её до смерти? А если бы Вера рассказала всё, но он пристрелил бы её, чтоб не оставить свидетелей? А если бы сегодня утром кабинет Гриши оказался пустым, а в кабинете невролога лежало два трупа? Если бы его хороших и любимых вот так разом не стало? За считанные минуты Жилин загнал себя настолько, что его начало потряхивать. Он вцепился ладонями в ручки стула и пытался ровно дышать, но паника брала верх. Мозг как будто отключился от окружающего мира и слышал только внутренний голос. Гриша заметил, что сначала полковник перестал реагировать на вопросы. Теперь он побледнел, задыхался и выглядел как одна сплошная тревога. Ребята подбежали к нему и начали звать, похлопывая по плечам и лицу. Не помогло. Взгляд Серёжи совсем расфокусировался и отчаянно бегал по сторонам. Стрельников никогда не видел своего друга таким, поэтому сильно перепугался. В итоге он сам подбежал к Жилину и дал ему пощёчину. Серёжа наконец-то развидел лицо Гриши, остановил свой взор на его очках, вздрогнул и сделал резкий вдох, как будто только что вынырнул из болота. Голова разболелась. Дыхание начало выравниваться. — Жилин, что с тобой? Ты в порядке вообще? — Стрельников склонился над Жилиным, крепко держа его за плечо. Ребята встали рядом с ним. Артём ушёл за водой. — Да хорошо всё, уже всё уже. Спасибо, мой хороший… Мои хорошие… Гриша сел напротив полковника. Стрельников-младший прибежал со стаканом воды. Президент ждал, когда Серёжа допьёт и успокоится окончательно, чтоб обсудить его состояние здоровья. Он заметил, что с момента получения новой должности Жилин стал особенно тревожным и внимательным. С каждым днём всё реже в его речи проскакивали каламбуры и странные шутки. Сначала казалось, что полковник просто стал более ответственным, но иногда степень его волнения достигала таких размахов, что однажды он умолял Гришу переночевать в машине просто потому что его интуиция подсказала, что дом заминирован. — И часто тебя так, ну… Прихватывает? — осторожно поинтересовался Григорий Константинович. — В первый раз так, голубчик мой. Не было, не было такого ни разу. Серёжа резко пригрустнел. Глаза печально смотрели куда-то в пол. Ему было неловко за то, что он опять оказался в уязвимом виде перед ребятами. Гришу он считал своим другом, его не стеснялся. — Жилин, тебе что-то совсем нездоровится. Давай ты к моему неврологу сходишь? Я запишу тебя на прием, прям вот на завтра. Сходишь, всё расскажешь, полечишься. Отпуск дам тебе, если понадобится. Я что-то совсем беспокоюсь за тебя, отец. Жилин с недоверием покосился на Стрельникова. — А ты знал, что… Что твой невролог — это моя так называемая бывшая? И в этот момент до Григория Константиновича дошла причина такого мощного шквала злости, сваленного ночью на Захара в пыточной. Ему ли не знать, как внутри всё горит, когда кто-то нарывается на твою женщину? — Не знал, отец. Но теперь-то я точно всё понимаю. Стрельников недвусмысленно намекнул своим ребятам, чтоб они оставили его вдвоем с Жилиным. Когда они ушли, президент продолжил: — Ты же любишь её до сих пор, так ведь? Поэтому так увлечённо принялся раскрывать это пресловутое дело? И увлечённо вёл расспрос моего брата в том числе. Этот, казалось бы, простой вопрос был настолько точно адресован, что застал полковника врасплох. — Ну люблю, да… Это самое… Забыть не могу. Не смог. Вспомнил — прослезился. Увидел — снова влюбился. Я нежное существо, ничего не могу поделать. А за брата прости, Гриша, правда, очень уж хотел избить его. — Нежное существо, ага. Нежное существо он. Не нежное, а нервное существо ты, Жилин. Больше никаких фокусов мне не надо. Завтра же пойдешь лечить нервы. И сердце тоже. — А как сердце-то? Вера же невролог, ага-ага. — Мириться с ней пойдешь, балда! Работа работой, а любить тоже надо, отец. Лицо Серёжи подрумянилось. «Любить» — он забыл значение этого слова в тот ужасный день в стенах здания НИИ. Приятно было вновь чувствовать, но одна мысль не давала покоя. — После твоего примирения со Стрельниковой мне что-то совсем уж не хочется этого самого, Гриш… — Ты Натку с Верой не сравнивай. И себя со мной не сравнивай. Наши-то отношения с самого начала были обречены… Стрельникову до сих пор было обидно, что всё закончилось для них настолько ужасно. Они не смогли нормально прожить свою любовь, своё счастье. Много чего происходило между ними, но привязанность оставалась даже после развода. Пока они всё не загубили окончательно… — В общем, постарайтесь не потерять друг друга, Жилин. Как друг тебе говорю, а не как президент. Серёжа молча согласился. Внезапный страх остаться без Веры насовсем поставил все мысли и чувства на свои места. Им нужно было помириться. Что Сергей, что Вера всё это время страдали от одиночества. Без любви, без надежды, без поддержки. Им нужно было всё это вернуть… *** Полвторого ночи. Февральский мороз крепчал. Небо было ясным, звёзды ярко сияли. Свет луны проникал сквозь окно и ложился на клетчатое красное одеяло врача-невролога. «Небо сегодня такое же, как форма Серёжи. Даже звёзды такие же. Как же красиво…» — подумала Вера. Ей не спалось. По просьбе Стрельникова она записала Жилина на 8 утра. Все последующие записи перенесла на другие дни, а свою смену в стационаре попросила отработать другого врача, свою бывшую сокурсницу. Правда, ни Гриша, ни Серёжа об этом не знают. Так оно и лучше. Катамадзе хотелось уделить Жилину столько времени, сколько ему потребуется, не только в знак благодарности за его старания обезопасить её после той многотрудной ночи, но и за все остальные хорошие вещи, которые их связывали. Мысли о том, что, возможно, она снова влюбилась в Жилина (или это просто были старые чувства, которые она пыталась захоронить несколько лет назад) Вера настойчиво отгоняла. Каждый раз, когда в её голове всплывали уютные воспоминания о заботливых руках Жилина, которые обрабатывали её рану, разум накладывал сверху другое воспоминание, из далёкого прошлого, какое-нибудь липкое и неприятное, чтобы Вера не забывала, почему тогда у них ничего не получилось и почему бросить Жилина было правильным решением… — Серёж, хватит уже бухать! Завтра начальство тебя за опоздание отчитает, а ты придёшь и опять на мне сорвёшься! — Да сказал же я, брошу, брошу пить, но не сейчас. Мне слишком плохо, Вера. — А мне-то как хорошо, когда ты буянишь! — Конечно тебе хорошо! У тебя вообще не жизнь, а сказка! Не ты же своего брата пристрелила! — А перестать сваливать свои проблемы на меня не пробовал? — А перестать меня ругать за каждую мелочь не пробовала? Пока сердце отчаянно билось в груди, прося ласки и внимания любимого человека, прокручивая самые лучшие совместные моменты, разум сопротивлялся и держался трезво, напоминая, что в прошлый раз всё закончилось плохо и никто не даёт гарантий, что в следующий раз сценарий не повторится. Может, Жилин даже успел разлюбить её и вся оказанная забота была просто частью его работы. Он ведь не такой глупый, как она. «Дура ты, Верка, самая настоящая. Уже взрослая женщина, занятая, образованная, а всё такая же дура…» — с каждой бессонной минутой она закапывала себя всё больше и больше. «Он, должно быть, даже не вспомнил про меня ни разу за день. Он сейчас наверняка спокойно спит в своей тёплой кроватке после вечернего перекура… " Если бы она знала… *** Жилин уже третий час ворочался с одного бока на другой, переставлял руки и ноги поудобнее, взбивал подушку, переворачивал одеяло холодной стороной, выкурил 3 сигареты, а сон никак не шёл. Мысли о завтрашнем дне не давали покоя. «Ну и как я ей скажу, что хочу помириться? «Моя хорошая, давай, что-то мы с тобой уж совсем мало помучили друг друга, давай, это самое, ещё раз! Повторим!» — так что ли? Или может «Вера, ты меня, конечно, позорно бросила тогда, но у меня совсем нет гордости так называемой, поэтому я пришёл сказать, что всё ещё тебя люблю, голубушка моя, давай по новой?» — вот так?» Она его бросила. Она его разлюбила. И тот звонок ему в участок был сделан исключительно для того, чтобы Жилин исполнил свой долг перед народом в роли полковника и продолжил жить дальше. А как после этого жить дальше? Как забыть её смущённый взгляд, когда тот одарил её кокетливым поцелуем? Вера, наверно, уже и забыла совсем про этот поцелуй. А Жилин глупо верит, что у них всё ещё может что-то получится. «Я уже 18 лет работаю в органах, а ума ни капли не прибавилось! Глупец ты, Жилин, глупый мент!» Но ради Гриши он всё равно попробует с ней заговорить на эту тему. И ради своей нежной ранимой натуры тоже. Да, возможно, на него опять будут кричать и говорить, какой он ленивый и вообще плохой, возможно, его опять окунут лицом в грязь, но он хотя бы будет знать, что попробовал. И ему будет не о чём жалеть… *** Часы на стене в коридоре поликлиники показывали 7:55. На белой двери напротив стульев красовалась синяя табличка с надписью «Катамадзе Вера Аркадьевна. Врач-невролог». Серёжа при виде таблички осознал для себя, что очень гордится Верой. Она приложила много усилий в своё время, чтобы получить эту профессию. «А сколько истерила, что ничего не получится у неё! Теперь видите ли самого президента страны лечит. Так и до министра здравоохранения недалеко» — подумал Жилин. Серёжа на удивление не опоздал и ждал свою очередь. Правда, очереди как таковой и не было. Жилин окинул взглядом стулья и понял, что сидит в коридоре совсем один. Ему стало тревожно. «Может, сегодня воскресенье и Гриша перепутал дни? Или я перепутал дни? Может это не тот кабинет? А может я ни в ту поликлинику пришёл вообще?» — мысли тугим узлом затягивались вокруг шеи и дышать становилось труднее. «Нет, только не сейчас, нет-нет-нет, отставить панику! Отставить!» — Жилин пытался успокоится, чтобы его не начало трясти, как вчера. Будет очень стыдно, если бывшая врач застанет его в таком виде. Уже 8:05. Надо было заходить. Жилин сделал глубокий вдох, встал с места и постучался в дверь. — Входите! — послышалось с обратной стороны. Полковник тихо вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь, поздоровался и сел сбоку от врача, как это обычно положено в поликлиниках. — Доброе утро! Как самочувствие? — Вера старалась начать диалог максимально дружелюбно и беззаботно, потому что разговор итак обещал быть тяжёлым и мрачным. Она оторвалась от больничной карты и посмотрела на Жилина. Он выглядел взвинченным, перебирал край кителя пальцами и бегал глазами по кабинету в своей обыкновенной манере. — Доброе! Доброе! Всё хорошо у меня, всё хорошо! У вас как, Вера Аркадьевна? — Серёжа решил отвечать таким же беззаботным тоном, но сохранял формальность. Врач поняла, что разговорить Жилина тяжело и придётся задавать более конкретные вопросы, иначе он будет до последнего отрицать свои проблемы. — Можно на ты, Серёжа. Не чужие уже. Как спалось тебе? — провокационный вопрос, на который Жилину не очень-то хотелось отвечать. Но такое тёплое обращение не могло его не обрадовать, поэтому он решил рассказать всё по-честному. — Плохо. Очень плохо. Часа в три только уснул, наверно. — Сергей всё так же избегал зрительного контакта, в то время как врач смотрела на него в упор, чтобы уловить все изменения мимики и показать участливость. Не только Жилину, но и любому пациенту, важно чувствовать, что его судьба небезразлична, его действительно хотят выслушать и в последующем оказать помощь. — То есть ты чувствовал сонливость, но не мог уснуть, так? — Да. — И часто такое происходит? Как вообще обычно спишь? — Не знаю, не знаю уж, по-разному, по-всякому бывает. Иногда за пятнашку секунд усну, а иногда и пятнашки часов не хватает. А так обычно часов восемь сплю за сутки. Шесть ночью дома и два на работе днём сплю, ух-ух-ух-ух-ух. Последняя фраза заставила Веру улыбнуться. — И правильно делаешь, Серёж. Работать надо так, чтобы можно было отдохнуть, верно? Ох-ох-ох-ох-ох. Жилин тоже рассмеялся, но потом резко помрачнел. Его взгляд снова забегал по полкам, шкафам, умывальнику, по всем углам, и никак не мог остановиться на Вере. Врач заметила эту перемену и решила продолжить расспрос. — Григорий Константинович сказал, что ты в последнее время стал больно тревожным. Это как-то связано с твоим режимом сна? Серёжа замялся. Он не знал, как начать рассказ о том, как после своего чудесного возвращения из мёртвых он совсем перестал получать удовольствие от жизни. Смерть Жилы и расставание с Верой оставили болезненные следы на ментальном здоровье полковника, но последние события искалечили его психику окончательно. Вера не смогла дождаться ответа от задумчивого пациента, поэтому решила ещё раз привлечь его внимание. Она придвинулась к нему чуть ближе. — Серёжа, посмотри на меня, пожалуйста. — Жилин резко обернулся и посмотрел наконец в глаза объекту своего обожания. — Тебе не стоит так волноваться. Я ничего плохого не сделаю, просто хочу тебе помочь. Но если ты будешь молчать и избегать меня, то у нас ничего не получится, понимаешь, мой хороший? — Жилин в ответ только кивнул. После этих слов он понял, что Вера сильно изменилась. Раньше она не была такой сдержанной, внимательной и терпеливой. Он выдохнул с облегчением, как будто ещё один барьер на пути к решению их проблемы был преодолён. Им обязательно нужно поговорить… — Я даже не знаю, с чего начать, моя хорошая. Ты же вон какая, врач там, то-сё, а я что-то совсем, ну… — Серёжа неловко пожал плечами. Он не хотел показаться слабым перед бывшей, но при этом понимал, что на данный момент она в первую очередь его лечащий врач. — А ты вон какой полковник! Ещё и министр внутренних дел, между прочим! Давай сделаем так. Ты всё расскажешь не как врачу, а как… Ну, близкому человеку. Хорошо? Весёлая интонация невролога придала Жилину смелости. Собрав всю милицейскую волю в кулак, он начал свой долгий рассказ. — Вер, я совсем потерял интерес к жизни после одного нехорошего случая. Гос-с-с-поди, я тогда выглядел как сито для лапши… Меня… Это самое… Расстреляли подруги Нателлы Стрельниковой, отомстили за свою лидершу. Думали, что я умру. Я и сам так думал. И был даже рад. Ведь там меня наверняка ждал брат… Сама знаешь, я после него, ну, совсем в общем всё плохо у меня. А сейчас ещё больше плохо… Ну, оживили меня тогда, да, оживили, но на деле я чувствовал себя так, как будто часть меня зарыли куда-то туда, под землю, и меня тянет и тянет туда… Вера слушала и ужасалась. С одной стороны, она была рада, что наконец-то развязала язык полковнику и установила доверительную связь, но с другой стороны было жутко от рассказа. Особенно с того, как спокойно Жилин всё это докладывал, как будто отчитывался перед начальником. Врач не перебивала, позволяя Серёже выговориться. — Первое время мне было страшно выходить из дома. Вспоминал каждый раз, как больно было от выстрелов, оживать потом тоже, ну, неприятно, неприятно, да. Выходил из подъезда и стоял там по пол часа, как вкопанный совсем, ну. С места не мог сдвинуться, представляешь? А потом возвращался в квартиру. В общем, Стрельников разнюхал этот страх мой, приезжал за мной, до работы возил. И домой тоже возили меня с ребятами, ага-ага. Но потом я и сам привык, выбираться начал, но, вот честно, без них бы не смог… Ну ты же знаешь, я и раньше чуткий был, интуиция, то-сё, а после всех этих самых событий ну как будто совсем с ума посходил! Везде всё мерещится вот это вот, что нападут, изобьют, меня, тебя, Гришу, всех изобьют! Всех моих хороших! Так переживаю, что спится совсем плохо. Голова болит вечно. Давление у меня ещё скачет, ну-ну, вот это всё. А вчера вообще меня как колбасить начало в кабинете у Гриши, ну совсем ужас какой-то! Чуть не задохнулся, честное слово… Думал, снова умру, ребята в чувства привели еле как. Вот так вот. — Жилин с облегчением выдохнул, прикрыл глаза и прижался к спинке стула, слегка откинув голову назад. В голове крутились воспоминания о всех критических моментах, после которых он всё больше терялся и нервничал. На Веру он старался не смотреть, чтобы не смутиться. Она всё это время молчала. Да, возможно, она когда-то была очень зла на Жилина, но никогда-никогда-никогда бы не пожелала ему смерти, а уж тем более такого ужаса, который с ним происходил на протяжении последних месяцев. Вере было досадно, что её любимому человеку пришлось пройти через всё это в одиночку. Подумать только, неделю назад она и представить не могла, что признается себе в этом, но прямо сейчас ей просто хотелось крепко обнять Серёжу, так, чтобы всё сломанное внутри него разом склеилось и больше не мешало радоваться жизни, придумывать каламбуры и ловить Игоря в радиоактивном лесу. «Я больше не хочу оставлять его одного. Может нам всё-таки стоит помириться и попробовать ещё раз?» — промелькнуло у Веры в голове. — Серёж, мне правда жаль, что с тобой такие вещи происходили кошмарные, я даже не знаю, что сказать, мой хороший. — Вера поджала губы. После небольшой паузы она добавила. — Но прежде, чем назначить лечение, мне нужно уточнить пару моментов и провести осмотр. Серёжа был рад, что Вера не стала сыпать соль на рану и добивать его поддерживающими словами, потому что тогда он бы точно расплакался, чего делать ему совершенно не хотелось. — Хорошо, отвечу, да, отвечу на вопросы все так называемые. — Тогда начнём. Давление до скольки поднимается? Вера осыпала Сергея дежурными вопросами, которые были необходимы для уточнения диагноза. Жилин охотно на них отвечал. Сбор анамнеза был завершён измерением давления и вопросом о вредных привычках. — Не пью уже вот лет пять, наверно. Завязал. Плохо мне потом. А курю по расписанию, 3 раза в день, ага-ага, и в моменты напряжения на работе. — А как же твоя любимая пепси с водкой? — спросила Вера с улыбкой. Ей было приятно слышать, что Серёжа всё-таки изменился и оставил эту гадскую привычку. — А всё, всё уже, нет. Нет. Теперь только пепси, ух-ух-ух-ух-ух. — Ну вот и славно. Можешь, пожалуйста, раздеться до пояса? Мне надо тебя послушать, проверить там всё, ну, ты и сам знаешь. Жилин знал, потому что все свои практические навыки в студенческие годы Вера отрабатывала на нём и успела изучить каждый миллиметр границ его сердца. И много чего ещё… Пока Катамадзе заполняла карту, Жилин снял одежду и аккуратно сложил её на стул. Китель висел на спинке. Вера встала с места и надела фонендоскопом. Только сейчас она заметила шрамы от пуль, которые были рассыпаны по всему торсу полковника. Внимательный взгляд врача не остался незамеченным Серёжей, но он это списал на профессионализм. Жилин считал, что умным врачам хватает просто посмотреть на пациента, чтобы понять его проблему. За время пребывания в медицинской сфере Катамадзе видела множество различных ран, шрамов, травм. Вид был для неё привычным, но не на теле столь близкого человека. Внутри что-то сжалось от вида этих рубцов, но Вера не могла позволить себе «окислиться», как говорит Роза Робот, потому что на данный момент она была врачом для Сергея. Полковник два дня назад оперативно и профессионально спас Веру от Захара, значит и ей следует взять себя в руки и спасти Жилина от его недуга. Вера подошла ближе и начала слушать сначала лёгкие, а потом сердце полковника. Жилин же наблюдал за её волнистыми рыжими локонами, которые были наспех собраны в высокий хвост, нахмуренными бровями и сосредоточенным лицом. Удары сердца участились. Взгляд врача переместился на часы. Она считала пульс. Всё выглядело так, как будто ничего не поменялось со дня их расставания. Раньше Вера точно так же слушала Жилина, считала пульс, даже выражение лица осталось таким же. Только складки стали глубже, глаза серьёзней. Это была плата за опыт. — Ложись на кушетку. — Вера указала на застиланную тонкой тканью поверхность. Просьба прозвучала холоднее, чем хотелось бы. Жилин повиновался. Он лёг на простыню и уставился в потолок. Вера придвинула свой стул и присела рядом, начала «щупать» живот. Свет лампочки резал глаза полковнику. Мысли бесконтрольно возвращались к тому моменту, когда он лежал на кушетке у Гвидона, был в полудрёме, но от истощения и выраженных болей ему не хватало сил, чтобы разомкнуть веки и дать друзьям знать, что он не умер, он дышит, он вернулся, в конце концов! Его живой дух словно был заперт в мёртвом теле. Он вспомнил, как резко распахнул глаза и шумно дышал, пытаясь привести себя в чувства. В комнате уже никого не было. Жилина тогда накрыло мощное и необъяснимое чувство одиночества. Как будто его смерть была чем-то само собой разумеющимся, логичным, и кто-то помешал этому естественному ходу событий, сбил все шестерёнки и теперь Серёжа ощущал себя чужим и ненужным в этом мире. Это пугало не на шутку. Похожие мысли окатили Жилина новой волной, только в этот раз на кушетке, в кабинете врача. Спустя почти год. Случилось то, чего полковник боялся с начала приёма. Грудь опять начало сдавливать, руки тряслись, дыхание сбилось. Жилин зажмурился, чтобы отогнать очередной приступ паники, но не вышло. Он начал задыхаться. Перемены в самочувствии были моментально замечены врачом. Она распознала паническую атаку и принялась действовать. Вера подняла Серёжу, придерживаю за плечи. — Серёжа, всё хорошо, просто дыши, я рядом, я помогу тебе, хорошо? — затараторила Катамадзе, поглаживая его за плечи. Полковнику лучше не стало, взгляд был расфокусированным. Тогда Вера переместила руки на лицо Жилина и продолжила успокаивающую речь. — Ты в безопасности, я рядом, всё хорошо, Серёжа, ты меня слышишь? — она мягко похлопала его по щеке, — Мой хороший, посмотри на меня, пожалуйста, Серёж, — после нескольких просьб и похлопываний по плечам, щекам и рукам Жилин остановил взгляд на глазах Веры. Первый этап был пройден. — Вера, я не могу дышать, я умираю, умираю! — сказал Серёжа полушёпотом, дрожащим голосом. — Нет, ты жив, ты будешь жить, всё хорошо, всё в порядке, просто послушай меня и делай как я говорю, хорошо, мой хороший? — Жилин судорожно закивал в ответ. — Я буду считать до четырёх, а ты делай вдохи и выдохи, хорошо? — Вера взяла Сергея за руки. — Раз, два… Три, четыре… — Сергей делал вдох на первые два счёта и выдох на последние. Он направил всё своё внимание на глаза Веры, на её размеренный голос, нежные руки. Это всё отвлекало от навязчивых мыслей, которые постепенно рассеивались. Дыхание выравнивалось. В голове становилось тише. Жилин прикрыл глаза. — Тебе уже лучше? Ты как? — поинтересовалась врач. — Спасибо, спасибо тебе. Мне уже лучше. — ответил полковник, не размыкая глаз. — Ну вот и славно! — слегка обрадовалась Вера и отпустила руки Сергея. Резкое исчезновение чужого родного тепла расстроило Жилина. Он почувствовал, как врач встала и отошла куда-то в сторону. «Она не заботиться о тебе, дурак-мент, она просто делает свою работу! Хватит питать пустые надежды всякие!» — подумал он и зажмурился, чтобы задавить поступившие слёзы. Да, он самый настоящий министр внутренних дел, но при этом самое настоящее нежное ранимое существо в том числе. Её холод делает ему больно. Жилин почувствовал, как на его плечи опустилась мягкая ткань. Затем сверху на него накинули ещё и грузный китель. Он моментально распахнул глаза и увидел, как трепетно Вера кутает его в одежду. — Да не пугайся ты, тут холодно, а ты сидишь полуголый, вот я и решила укрыть тебя. Забыла про китель вообще, в халат пыталась завернуть, совсем уже отупела с этими сменами бесконечными… — Вера махнула рукой, дополнив свои слова неловким смехом в конце. Серёжа поднял излишне мокрые глаза, чтобы убедиться в том, что это не уловка, а самая настоящая забота. Он убедился, когда увидел её умиротворённую улыбку. А Вера убедилась, что готова отменить записи хоть на неделю вперед, лишь бы греть этого ленивого тревожного мента у себя в кабинете и ловить его нежный ранимый взгляд на себе. Она почувствовала, что Жилин сейчас отчаянно нуждается в объятиях, и в этот раз не стала себя сдерживать. — Ну что ты, ну мой хороший, всё прошло уже, — она обвила руками плечи полковника, прижала к себе, начала перебирать чёрные пушистые волосы между пальцами, — всё плохое позади, не переживай, вот полечу тебя, будешь ну очень вообще! Вот увидишь! Лучше, чем хинкали будешь! Сергей перестал сдерживать себя и расплакался. Он обнял Веру в ответ и в этот же момент осознал, как ему не хватало этих слов, этих прикосновений, которых лишили его годы разлуки. — Вера, голубушка моя, я так устал… Я очень устал, ну вот совсем устал, вот всё уже, всё… — Не всё. У нас ещё всё впереди, мой хороший. Ты главное дай себе отдохнуть! Веру накрыли воспоминания… Лето. На дворе разгар июня, солнечная погода и тополиный пух. Пока нормальные люди отдыхают на даче, Катамадзе закатывает истерику по поводу экзамена по неврологии, который пройдёт на следующий день. — Надоело мне! Надоело! Столько учила-учила, а ничего не помню! Ничегошеньки в голове не осталось, ни одного нерва, ни одного ядра, ни одного симптома! — в стену полетели коряво написанные листы с конспектами. Вера упала на неприятно скрипящую кровать и разревелась. По всей комнате были разбросаны бумажки с заметками и тетради. В комнату вошёл Жилин, растрёпанный, в белой летней майке и свободных штанах. В руках он держал ромашковый чай и тарелку с пастилой. Вид разгромленной комнаты его ничуть не удивил. Серёжа уже привык к тому, что стабильно перед каждым сложным экзаменом квартира перевёрнута с ног на голову, а эмоциональность Веры зашкаливает вплоть до истерик, бессонницы и тошноты. Он отодвинул листочки на рабочем столе и положил на свободное место кружку и тарелку. Следующей задачей было успокоить Веру. Жилин присел на кровать и поднял девушку поближе к себе, мягко придерживая за талию и плечо. Вера закрыла раскрасневшееся лицо ладонями. — Ну моя хорошая, моя дорогая, родная моя, ну ты же каждый раз так говоришь и каждый раз всё идёт ну как по маслу, ага-ага, всё, всё уже, не плачь. — Сергей крепко обвил Веру руками, поглаживая спину через футболку, которая была ей на несколько размеров больше (это была футболка Жилина), перебирая пальцами рыжие локоны. Она уткнулась носом ему в плечо. — Серёж, я так устала уже от этого ужасного предмета, от всех этих нервотрёпок, я уже не выдерживаю, я устала! Я хочу просто немного отдохнуть! — Отдохнёшь, конечно, отдохнём, это самое, на дачу ко мне поедем, ты только не переживай так сильно, хорошо? Изобьём мы эту твою нерво… невро… как её там, так называемую, в общем, на пятнашечку сядет у меня, если не сдастся тебе завтра, поняла меня? — Неврологию… — она подняла отёкшие глаза на Серёжу, — Вот я завтра сдам, мы поедем на дачу и больше никогда не будем говорить про неврологию, вот никогда больше в моей жизни не будет этой ужасной науки, хорошо? — сказала она, всхлипывая и шмыгая носом. — Хорошо, моя хорошая, никаких неврологий! Всё, запрещено! Запрещено статьёй уголовного кодекса о запрете разговоров о неврологии! — Сергей достал из кармана платок и протянул его Вере, — А теперь бегом пить чай и набираться сил! — он заправил её волосы за уши и поцеловал в щёку. Катамадзе смущённо улыбнулась и обняла Жилина за шею. — Как же я тебя люблю, Серёжа! Как хорошо, что ты у меня такой хороший есть! — Ну да, да, хороший я, красивый такой весь, да? Ну всё уже, чай остывает, завтра на даче будешь объятия со мной творить, тет-а-теты всякие, ух-ух-ух-ух-ух-ух. Вера рассмеялась в ответ, нехотя отпустила Серёжу и принялась за уплетание пастилы… — Тебя там небось пациенты ждут, а я развёл тут нюни. Не пойдёт так. Нет. Нет. Не пойдёт. Всё, заканчивать надо уже, всё уже. — Жилин попытался отстраниться, но Катамадзе не дала ему это сделать. — Не ждёт никто. Нет пациентов. Я всех отменила. — Что? — Сергей с удивлением посмотрел на Веру. — Ну что-что, Григорий Константинович тебя записать попросил, а я не хотела тебя притеснять, всех пациентов на завтра переписала, а смену отдала подруге своей. — смущённо проговорила врач. — Так вот почему в коридоре никого не было… — Жилин призадумался. Вера присела рядом с ним на кушетку и осторожно взяла его за руки. — Послушай… Если сегодня не хочешь, давай закончим приём, я пропишу тебе лечение, а остальные обследования мы проведём в другой раз, хорошо? Но Сергей как будто не слышал её слов. Ему не верилось, что всё происходящее — реальность, и та самая змея-бывшая сейчас косвенно, своими действиями, даёт знать, какое значимое место он занимает в её жизни. Хотя, возможно, она больше не змея. Ну разве что совсем чуть-чуть, для разнообразия. И оставлять её в статусе «бывшей» Жилин тоже был не намерен. — Ты ради меня освободила весь день что ли, голубушка моя? — это было первое, что он спросил, когда вернул своё внимание от своих мыслей к Вере. — Да Серёж, ну… — Катамадзе нервно улыбнулась и опустила глаза, — Ты мне дорог очень. Ты до сих пор не понял? — она сжала его руки крепче. Он понял. Этот жест для Сергея был руководством к действию. Дальше всё было как в тумане. — Ты тоже, ну, это самое, понимай… — Вера недоверчиво нахмурила брови. Она боялась, что следующие слова Жилина разобьют её и без того больное сердце вдребезги, — Понимай, что я люблю тебя… Всё ещё… Ну очень люблю, моя хорошая! Вера с облегчением выдохнула. Эта робкая и несуразная фраза была как бальзам на душу. Катамадзе придвинулась к Жилину и оставила на его губах короткий, неуверенный поцелуй. Она не успела отстраниться, как полковник опустил руку ей на шею и углубил поцелуй, притягивая врача к себе за талию. Китель и халат сползли с плеч, но Жилину они больше не нужны — он разгорячился. Вера разместила ладони на его крепких плечах. Только сейчас влюблённые поняли, насколько невыносимо было находиться так близко, в одном городе, в одном районе, а с недавнего времени в одном кабинете, на одной кушетке, и при этом быть так далеко. Катамадзе оторвалась на секунду и зарылась пальцами в волосы Жилина: — Я скучала, — сказала она, внимательно смотря затуманенным взглядом в глаза, которые были для неё самыми красивыми в мире. Слов бы не хватило описать всё то, что сейчас происходило внутри Веры, поэтому выдавить из себя получилось только одну фразу. Да и Сергей был не сильно настроен на разговоры, их итак было слишком много, по его мнению. Он, недолго думая, вовлёк врача в новый поцелуй, который тянулся медленно, размеренно, как будто время во Вселенной остановилось, звёзды перестали отдаляться друг от друга для того, чтобы насладиться моментом воссоединения двух потерянных сердец. Между ними больше нет никаких преград. Возлюбленные оставили в этом поцелуе все эмоции, сомнения, переживания, которые изматывали их столь долгое время. На их месте остались только приятное послевкусие вишнёвой помады, запах пряного заграничного одеколона и растрёпанные волосы. Холодные пальцы Сергея и теплая кожа Веры создавали контраст. Так было всегда. Она была разжигателем всего — признания, нежности, страсти, ссоры, расставания. Он же был усмирителем этого огня, чтобы тот не сжёг всё на своём пути и не превратился из очага тепла в очаг разрушения. В один момент всё вышло из-под контроля, но всегда есть вторые шансы, ведь людям свойственно ошибаться… Через пол часа поликлинику покинул новый полковник, доселе невиданный в Катамарановске: с красными губами, румяными щеками, счастливой улыбкой, великолепным кокетливым настроением и спокойным сердечным ритмом. А в поликлинике осталась новый врач-невролог: полная энергии, с такими же румяными щеками, размазанной помадой, сияющими зелёными глазами и жизнерадостным смехом. Как здорово тревожному человеку иметь бывшую-невролога.