Однажды в Катамарановске

— Стрельников Захар Константинович? — в камеру вошёл высокий молодой охранник. — Да, я. — Захар лениво оторвал голову от койки и заявил о своём присутствии. — К вам посетитель. Прошу пройти со мной. — Я никого не ждал. Шуруй отсюда, милицейская шавка. — грубо произнёс Захар, внимательно рассматривая потолок. — И всё же вам следует пройти со мной. Посетитель ждёт вас. — грубость заключённого не смутила охранника. — Ишь какой настырный. Ну веди давай, охранничек. *** Среди тёмных стен, за маленьким столом, освещаемым одинокой лампой с угрюмым видом сидел Григорий Константинович. В ожидании встречи с братом он перебирал у себя в голове варианты развития дальнейшего тяжелого разговора. Может Захар помирится с ним и простит ошибки прошлого? Звучит как прекрасный сон. Может он не станет выслушивать и просто пристрелит его? Завершит начатое? А вот это уже звучит более правдоподобно… Дверь распахнулась, и в проёме показался Захар: для президента — заключённый, для Гриши — брат. Григорию Константиновичу было трудно балансировать между этими двумя определениями. — Ты?! — со злостью произнёс Захар, залетая в камеру своим широким шагом. Его брови взмыли вверх настолько, что кепка сползла ниже к затылку. — Я. — ровным, стальным голосом ответил Григорий. Невозможно было прочитать, что испытывал этот человек внутри. Глаза были закрыты от мира чёрными очками. Ни одна мышца не содрогалась на его лице. Захар резко отодвинул стул, сел напротив президента, слегка сгорбившись, и выдал свою тираду. — Вы только посмотрите, это кто ж меня удостоил своим визитом? Президент собственной персоной! Слушай сюда, президентик ты недоделанный, если ты думаешь, что избиения со стороны твоей мусорской собачонки меня как-то заставят одуматься и бросить планы с Марком Владимировичем, то ты жёстко ошибаешься, понял? Да и зачем ты пришёл вообще, а? Отчитать меня? Перевоспитать? Сказать «ай-ай-ай, нельзя устраивать гос.переворот в стране своего брата»? Поздно, братиш, я уже взрослый давно, ага! Забрал у меня любовь, забрал свободу, теперь и мысли мои, цели забрать хочешь? Я сам решаю, что мне делать и с кем строить нормальные планы, понял, а? Лицо Гриши всё это время оставалось таким же нечитаемым. Это раздражало Захара, который, в отличие от старшего брата, всегда выражался ярко. После короткого молчания Григорий наконец подал голос: — Ты закончил? — Закончу, когда пристрелю тебя, мразоту властолюбивую! — Прекрасно. А теперь ты послушай меня, — Стрельников прокашлялся, — во-первых, избивать тебя не было моим распоряжением. Мой доктор, которую ты пытался похитить, оказалась любимой женщиной Жилина. Вот он тебя и исполнил как следует. Это ваши счёты, я в них не вмешиваюсь. Во-вторых, если ты ещё раз вляпаешься в какие-нибудь неприятности, то покрыть тебя у меня уже не получится и отсиживать свой срок ты будешь уже в абсолютно других условиях, смекаешь? Поэтому делать нормальную войну с Багдосаровым или не делать — твой выбор. Правильно говоришь, ты уже не маленький, голова есть на плечах, и я надеюсь мозги в ней всё ещё шевелятся. Хочешь убить меня? Пожалуйста. Разрешаю. Только подумай сначала об Артёме. Если ты хоть немного его, скажем, любишь… Подумай. Мне жаль, отец, что так плохо вышло у нас тобой тогда. Но пусть хотя бы сейчас выйдет хорошо. У меня всё. — Григорий откинулся на спинку стула. Было заметно, как некоторое напряжение спало с его плеч. Захар ядовито рассмеялся и покачал головой. — То есть когда твой вальяжный мент мстит за свою любовь — это справедливо, а когда это пытаюсь сделать я, то ты меня садишь за решётку, так? Да ещё и я должен быть благодарен тебе, типа ты помогаешь мне? Да где ты помог, а? Да и не надо, сам разберусь, как и всегда. Забыл, да, как отбил у меня Нателлу? Забыл уже, как забрал у меня сына, которым ты сейчас прикрываешься? Ты может и забыл, но я — никогда! — Захар нервно постукивал по спинке стула. Сидел он достаточно развязно, но если приглядеться, то можно было заметить, что вся его расслабленность была напускной. Он старался не смотреть на Гришу, поэтому успел за время разговора разглядеть все трещины и царапины на стенах. — Тебя посадили не за месть из-за любви, а за покушение на президента, на министра внутренних дел, на собаку министра внутренних дел, за попытку похищения человека, очень хорошего человека, между прочим… Мне дальше перечислять? В другой стране тебе бы пожизненное дали за всё это, отец. Я и сам в своё время делов наворотил всяких разных, не мне тебя учить закону, но я стараюсь встать на верный путь, так сказать. Захар в ответ только ехидно усмехнулся и начал нервно стучать ногой. Было ощущение, что они с братом говорят на разных языках. Захар говорил болью и обидами прошлого, а Григорий — аргументами и ожиданиями светлого будущего. — Я пришёл сюда, чтобы пойти тебе навстречу, показать, что хочу оставить наши распри, потому что я изменился. Я надеялся, что изменился и ты тоже, но чуда не произошло. Поэтому, как говорят американцы, кто не меняется, тот… Ну то есть… Тот, в общем… Останется в прошлом… Прощай. — Григорий Константинович медленно поднялся из-за стола и двинулся в сторону выхода. Он не торопился уходить, потому что где-то глубоко в задворках его чёрной, как ночь, души до сих пор таилась надежда, что всё ещё может закончится хорошо для них, что Захар сейчас окликнет его и по-своему громко и безбашенно призовёт к примирению. Эти надежды напоминали звёзды, которые на первый взгляд совсем маленькие и невзрачные, но вблизи одна такая звезда может быть во много раз больше и ярче солнца. Но звёзды находились слишком, слишком далеко… Потёмки внутреннего мира Захара освещались такими же звёздами. Только с каждым днём они как будто меркли. Даже было немного страшно от надвигающегося мрака. Но совсем немного. «Переживу, и не такое переживал» — рассуждал Захар. Он ещё раз взглянул на брата, покидающего камеру, столкнулся с его сутулой спиной, на которую свалилось чересчур много за короткий период времени. Захар Константинович остался один в сыром и жутком помещении. «Сейчас будет греться под лучами солнца, пока я буду дрожать от холода в этой дыре!» — подумал заключённый. На улице тоже было холодно и сыро. *** Стрельников Григорий Константинович вернулся на работу, где его встретили ребята из бывшего ОПГ, в том числе его сын Артём. Было проведено совещание. Стрельников рассказал о своём визите в тюрьму и выслушал несколько предложений от министров по поводу изменений в Конституции. Григорий заметил, что его сын ведёт себя очень отстранённо. Он и раньше был больно молчалив, но всегда включён в процесс решения вопросов. Сейчас же он на протяжении всего собрания не двигался, даже телефон к уху не подносил, смотрел в одну точку. Григория насторожили новые «фокусы» сына, потому он решил поскорее свернуть совещание и разузнать у него, в чём дело. *** — В общем, как говорят американцы, американец американцу рознь, на том и порешали наш с ними конфликтик так называемый. Как думаешь, правильно я поступил? — Григорий Константинович решил начать разговор с отвлечённой темы. Они сидели в его кабинете, подписывали оставшиеся с предыдущих собраний бумаги. Солнце уже садилось за горизонт. Из форточки дул прохладный ветерок. Артём оставил вопрос отца без ответа. Последний оторвался от бумаг и, подняв глаза на сына, переспросил: — Артём? Ты как, на связи? — ответа так и не последовало. Стрельников-старший резким движением забрал бумагу из-под рук младшего. Тот вздрогнул и посмотрел в сторону отца. Было ощущение, будто он только что свалился с Луны. — Что? — тихо спросил Артём. Ему было неловко за своё безучастное поведение, но он был не в силах это контролировать. — Извини, что напугал тебя, сын. Ты сегодня выглядишь уставшим. Что же тебя гложет? — Григорий внимательно подбирал слова, потому что Артём всегда был замкнутым ребёнком. От него в принципе было трудно что-либо услышать, не говоря уже об излияниях души. Возможно, на нём сказалась обстановка, в которой он рос, где редко находилось место эмоциям и открытым разговорам. Родители каждый по-своему старались о нём заботиться, но их образ жизни отнимал много времени, поэтому Артёму пришлось быстрее вырастать и оставлять все свои переживания внутри, чтобы поспевать за темпом жизни родителей и вливаться в их круги. В частности, Стрельников-младший был очень близок с отцом, видел в нём своего кумира и старался равняться на него. В последние годы, когда отношения между Нателлой и Григорием были полны ссор и интриг, Артёму было особенно грустно, но поделиться было не с кем. Да и не хотелось. Дело привычки. Григорий прекрасно понимал, что сын неспроста вырос таким молчаливым и слегка туповатым на первый взгляд, поэтому старался сделать всё, чтобы загладить свои пробелы в отцовстве. Вот и сегодня в жизни Артёма произошёл переломный момент, связанный с его возлюбленной — Любой, но беспокоить отца своими «пустяками» он не хотел. Это выглядело бы глупо. — Нет, пап, всё в порядке. Просто забегался. — Другим будешь эти сказки рассказывать. Ты мой сын, я знаю, как ты себя ведёшь, когда просто забегался. Давай-ка ты не будешь дёргаться и расскажешь всё как есть. Артём с подозрением посмотрел на Григория. Даже через очки было понятно, что его терзали сомнения. Он поджал губы, как обычно делал это, когда расстраивался, но боялся показаться бесхарактерным и слабым, потому отвернулся и продолжил молчать. Артём всегда думал, что проявления чувств рядом с отцом равны смертному греху, потому что Григорий Константинович всегда был собранным и уверенным в себе. Но почему-то он плохо замечал то, как много Гриша уделял внимания близким, как ими дорожил, как он всегда тосковал, когда сталкивался с предательством. Лидер снял очки и с некоторым сожалением посмотрел на Артёма. Он протянул руку и накрыл ею руку сына, затем сказал более мягким тоном: — Не серчай на меня, Тёма, я тебе не желаю зла. Я вижу, как тебе дурно. Расскажи, что же так терзает твою душу молодую? Судить, а уж тем более ругать не буду. Не мне судить. Я и сам в молодости много гадостей разных натворить успел. Артём робко развернулся в сторону Григория. — Да пап, правда, ты не переживай, всё в порядке. У тебя итак проблем, вон, выше крыши, а у меня… Ну… Пустяки какие-то. Я просто глупый. Давай лучше эти бумажки допишем. Григорий сильнее сжал руку Артёма и проговорил: — Твоя проблема — моя проблема, сын. Причём самая первостепенная, даже если пустяки. Я, в первую очередь, отец, а потом уже президент. Поэтому прошу тебя настоятельно, не надо меня бояться. Да, когда-то у меня не находилось достаточно времечка для тебя, но это всё позади. Ты — мой сын, помни об этом. Что бы ни случилось, я буду рядом. После этих слов Артём поджал губы сильнее. В горле стоял ком, лицо стало ещё бледнее. Ему так не хватало этих простых слов. «Я буду рядом» — отозвалось эхом. Это было болезненно слышать, ведь после потери матери они с отцом остались одни друг у друга. Папу он не готов был терять, особенно когда так много хотелось ему сказать… — Папа, ты же знаешь, что я всегда буду считать тебя родным, несмотря на мою… Ну… То есть… Генетику… — его голос надломался. Гришу растрогали его слова, он всплакнул и вытер слёзы перчатками. Его большим страхом было то, что, узнав правду о своём биологическом отце, Артём отвернётся от него. Но к счастью, этого не произошло. — Знаю, сын. Это то, что тебя терзало, да? Ты беспокоишься за Захара? — Нет, другое. Это долгая история… Я даже не знаю, с чего начать… — Артём задумался. Стрельников надел очки, поправил волосы и ответил. — Начни с начала. — Только обещай мне не смеяться! — Обещаю, сына. Артём сделал глубокий вдох и начал рассказ. — В общем дело было так… Мы гуляли с Любой в парке Старозубовых, как вдруг она решила обкашлять со мной темку про свои гулянки с подружанями. Но ты и сам знаешь, кто её подружани… Путаны, короче, которые до сих пор не вышли из этого бизнеса. — А я что-то не понял, как это не вышли? Я все бордели распустил, на работку устроил, чтоб не потерялись. Вот это фокусы. — Они теперь работают по одиночке. Сами клиентов ищут. Кто-то ходит к старым. Понимаешь, денег им мало, девчонки-то одинокие совсем. А у кого-то родители больные, долги какие-то есть. У всех разные причины. Но обстановка такая теперь. — Вот те на… Хотел как лучше, а получилось как всегда. Ну ничего, я эти моменты потом порешаю. Ты мне расскажи, чего с Любой-то стало? — Говорит мне, пойду с подружанями на квартирник. А я и разозлился, говорю, знаю я этих твоих подруг. Вдруг подсыпят чего, или мало ли, что они там напридумывали. Не суйся, говорю, не пущу тебя туда, боюсь за тебя, говорю. Моя-то уже давно такими делами страшными не занимается. Я же переживаю, ну ревную немного, ну и что! Я же из самых благих намерений говорю! Компания там гнилая, я же знаю! — Артём начал активно жестикулировать, всеми силами пытаясь подтвердить свои благие намерения. Григорий внимательно слушал, еле сдерживая улыбку, — А она обижается, ты представь? Никогда ведь не ссорились, а тут такое… Говорит, ты мне не доверяешь, за путану меня держишь! Обиделась она, наорала на меня и убежала! Ещё и мишку в мусорный бак скинула! Розовый такой был, маленький, я ей в подарок принёс… Эх… Не вяжется у нас с тобой с девушками, пап. Стрельников встал, обошёл стол и похлопал сына по плечу. — Ты прав, что-то не любят нас дамочки эти. Вон, зато у дяди Жилина твоего всё как по маслу! За два часа вернул свою любимую женщину. Тебе нужно к нему за советом, пусть научит тебя жить. — Григорий Константинович тихо рассмеялся, но увидев бледную и растерянную физиономию сына, добавил, — Не вешай нос, у вас с Любой всё будет в лучшем виде, я уверен. Подуется денёк-другой и забудет. А ты на девочку сильно не дави. Как говорят американцы, если злится, значит любит. Значит, не за что тебе боятся. А с её подругами-путанами я разберусь. Я обещал народу, что отныне в этой стране везде будет абсолютный порядок. Это уже дело чести. Артём улыбнулся поддержке отца. С его сердца как будто отвязался большой груз и уплыл на дно радиоактивного болота Катамарановска без надежды на всплытие. Он не ожидал, что отец с таким пониманием отнесётся к несерьёзной, по его мнению, проблеме. Все его страхи быть высмеянным за чувствительность своей натуры мигом растворились. Мир заиграл новыми красками. С этого момента ему необязательно топить себя бесконечной меланхолией и подавленными эмоциями. — Спасибо, папа. Мне стало лучше. — он поднялся с места и порывисто обнял отца. — Спасибо, что был честен со мной. — ответил Стрельников-старший, похлопывая сына по спине. *** Полковник Жилин покинул свой пост относительно раньше, чем обычно. Нужно было встретиться с Верой Аркадьевной и обсудить пару вопросов, связанных с открытым недавно уголовным делом. Он в последний раз оглядел себя в зеркало, поправил торчащие из-под фуражки волосы и вышел из участка. Его форма, как и всегда, была в лучшем виде — чистая и выглаженная. Несмотря на отсутствие бурной личной жизни, Сергей уделял достаточно много внимания своей внешности. Этой привычкой он выделялся на фоне своих коллег. Вечер был теплее, чем в предыдущие дни, снег шёл хлопьями. Уже давно стемнело. Сергей Осипович ждал врача со смены, облокотившись на свою новую милицейскую машину и периодически поглядывая на часы. — Ой кака-а-ая! — протянул Жилин, увидев шагающую к нему навстречу Веру. Она была в пальто медного цвета и высоких сапогах, сочетающихся с её волосами. На голове был завязан теплый ажурный платок. — Добрый вечер, полковник! — Вера улыбнулась и протянула руку. — Добрый, определённо добрый вечер, доктор! — Жилин пожал руку врача и тут же притянул её к себе, чтобы оставить поцелуй на румяной щеке. От такого жеста стало теплее. — Неужто соскучился? Не ожидала тебя здесь увидеть. — она накрыла бледные от холода руки Жилина своими. В отличие от рассеянного полковника, который вечно забывал перчатки на столе в участке, Вера была в варежках. — Да, соскучился, конечно… Ну, то есть, не только из-за этого, то есть… ну… я, как говорится, по делу приехал, по уголовному, ух-ух-ух-ух-ух… — Сергей Осипович неловко рассмеялся. — А я то думала на свидание пригласить собрался! Ох-ох-ох-ох, ну рассказывай, в чём вопрос? Кто опять нашалил? — Да вот, дело с Захаром продвигаю, мне твои показания нужны в полной мере, про записки там, угрозы, то-сё, ну ты знаешь, как я там обычно всё это самое… Но если хочешь сегодня на свидание, давай завтра этим занудством милицейским займёмся, а сейчас отдохнём, как думаешь? — Жилин загадочно улыбнулся. — Эх, полковник, тебе лишь повод дай от работы отлынивать! — шутливо произнесла Вера, — А знаешь, поехали! Будем сегодня гулять! Как раз завтра у меня выходной, с тобой и побегаю по милицейским бумажулькам. — Ой ну что за красоту ты придумала, моя хорошая! Садись, я тебя в «Канарейку» повезу, вкусно поужинаем! — Сергей открыл дверь пассажирского сидения и пригласил врача в машину. *** Путь до «Канарейки» составлял около пятнадцати минут. Врач и полковник обсуждали свои события на работе, мелкие сплетни о работниках и разные передряги, без которых не обходился ни один день в Катамарановске. Чего стоит только история о том, что Игорь Катамаранов вытащил Алису из коробки и начал крутить с ней шашни. Или история о стажёре НИИ, который начал ухаживать за медсестрой, работающей в психоневрологическом диспансере. В середине одной из таких занимательных историй милицейский УАЗик остановился возле цветочного киоска. — Почему мы остановились? — слегка растерянно спросила Вера Аркадьевна. — Подожди пять минуточек, моя хорошая. — Жилин вышел из машины и через пять минут вернулся с букетом красных тюльпанов. — Я подумал, раз уж мы едем с тобой на так называемое свидание, то надо позаботиться о цветах. — Сергей вручил букет Вере. — Какая прелесть, спасибо! — врач начала разглядывать букет, — А почему тюльпаны? Восьмое марта ведь не скоро, ох-ох-ох-ох. — Потому что с твоим возвращением в мою жизнь у меня началась весна. Ну и что, что на улице до сих пор мороз. — полковник взял врача за руку и тепло улыбнулся. Веру растрогало признание Сергея. Приятно слышать, что привносишь нечто прекрасное в чьё-то существование, особенно когда это взаимно. Катамадзе потянулась за поцелуем, Жилин охотно ответил. — Какой же ты у меня хороший. Вот если бы ещё чуть меньше ревнивым был, цены бы тебе не было. — От ревнивой слышу, вообще-то, ага-ага. Да я уже не ревнивый совсем, слишком стар для таких игр. Пусть молодёжь так развлекается. Можешь больше не переживать об этом. Я считаю, что ты взрослый, самостоятельный, предельно занятой, в конце концов, человек и имеешь право решать с кем разговорчики заводить. — Да я тоже уже наверно всё. Не ревную тебя, ну никак. Ты прав, возраст у нас не тот. Глупости это всё. Одна головная боль. Зачем нам ревновать, если друг с другом мы чувствуем себя счастливыми? — она мягко погладила руку Жилина большим пальцем. — Правильно-правильно, незачем нам. После ёмкого завершения разговора машина тронулась в путь. Тема ревности была очень болезненной для Сергея и Веры, потому что послужила основой их пути к расставанию в прошлом. Все их ранее существующие проблемы постепенно развязывались в ходе обычных разговоров. Это заставляло задуматься о том, что будь они когда-то менее пылкими и более разговорчивыми, не было бы между ними такой внушительной пропасти размером в несколько лет. Может быть, эти несколько лет были даны на то, чтобы всё переосмыслить? Это на самом деле уже не важно. Сейчас Катамадзе и Жилин рядом, им спокойно, у них всё будет хорошо. — Слушай, Серёж, у нас же раньше не было так много цветочных магазинов в городе, это какие-то новинки Григория Константиновича? — Так точно, так точно. Он хочет, чтобы мужчины радовали своих дам, мам, сестёр там всяких, цветами. Поэтому дал распоряжение открыть цветочные киоски с импортными, между прочим, букетами. — Не зря я его перед Захаром защищала. Какой внимательный у нас президент. — Ох уж этот Захар, ох-ох. Тяжко Грише с ним, больно тяжко. Но этим вечером не будем говорить о грустном. — Сергей Осипович притормозил рядом с рестораном. — Этим вечером будем отдыхать! — закончила его фразу Вера и бросила светящийся от радости взгляд в сторону полковника. *** Новоиспечённая пара вошла в здание. Жилин взял Катамадзе под руку, провёл её к гардеробу и помог снять пальто. Пройдя в зал, они заняли столик возле окна. Их ожидал официант. Он сразу же принял заказ и убежал, оставив молодых людей вдвоём. — Ну как, нравится тебе здесь, моя хорошая? Вера всё это время разглядывала деревянную мебель вишнёвого цвета, высокие блестящие торшеры и люстры с прозрачными длинными подвесками. — Очень нравится. Особенно эти люстры. Висюльки вот эти, переливаются… Здорово прям! — У Гриши просто замечательный вкус. И как его в эти бандитства всякие попасть угораздило, такой хороший он, такой талантливый. — Это точно. Даже не по себе, когда вспоминаешь, какие делишки тут раньше крутились. И наркоманы, и грабители, и вандалы, проститутки, мафия… Кто тут только не отшивался… Полковника напрягла такая просвещённость врача криминальными лицами города. — Верочка, моя хорошая, а ты откуда знаешь про бывший здешний контингент? Это была информация такая, это самая, засекреченная, не каждому доступная. Ты меня не пугай так, ага? Вера слегка рассмеялась, но смех вышел нервным. — Я тебе как-нибудь подробно всё расскажу, родной, потерпи. Ты же меня знаешь, вечно я куда-то вляпаюсь. Вот однажды и вляпалась в игры Малиновского, помнишь такого? — невролог отпила глоток грузинского вина, который успел принести официант. — Такое не забывается, ух-ух-ух-ух-ух. Пренеприятнейший тип. В воровском мире уважали его, не знаю, правда, за что. Всех подставлял, чтоб зад свой розовый пиджачный прикрыть. — Жилин нахмурился, вспоминая главаря самого старого ОПГ Катамарановска. В этот момент сильно захотелось закурить, но пока он не мог себе этого позволить. Официант принёс на стол жареную рыбу, салат оливье и пельмени. Пока Сергей накладывал еду своей даме, та объясняла ему цель их свидания. — А я вот знаю, за что ему всё с рук сходило. Но об этом потом. В другой раз. Я хочу обсудить с тобой другие проблемы. Наши. Сам понимаешь, родной… Мы давно не вместе, да не то, чтобы не вместе, мы даже не общались совсем. — последние фразы прозвучали тоскливо, — Я думаю, нужно обговорить новые правила наших отношений. — Да-да, всё верно, всё так. Ну вот смотри, дорогая, мы уже много чего решили. Помнишь, тебе не нравилось, что я много пью? Теперь я совсем не пью. Ты расстраивалась, когда я ревновал и злился на твоих коллег. И я тоже расстраивался, когда ты так делала. Теперь мы договорились, что ревность для дурачков. — перекладывание большого количества пельменей в свою тарелку помогало полковнику развивать свои рассуждения. — Тебе не нравилось, когда я недооценивала твои беспокойства. Теперь я научилась слушать своего собеседника и сопереживать ему. И ещё ты злился, когда я устраивала рамсы на пустом месте. Теперь же я стала более уравновешенной и терпеливой. Всё-таки не зря на невролога училась. — по лицу врача пробежала тень облегчения. Для неё учёба, работа, да и в целом всё происходящее после расставания стали испытаниями на пути к поиску гармонии с собой и своими мыслями. Примирение с Жилиным стало завершением этого пути. Теперь на сердце было легко. — Я тебя тоже сильно замучил тогда своими гневными выходками всякими, я всё помню. Но я больше не такой вспыльчивый. Встречи с опасными преступниками научили меня оберегать не только граждан Катамарановска, но и своё спокойствие. — Игорь Катамаранов, я так понимаю, самый безопасный из них? А то при виде него ты становишься таким же бешеным. — Вера рассмеялась, в этот раз вышло легче и естественнее. — Ну что ты, что ты, бес опасный он. С Игорем мы так веселимся. Без него я бы все смены подряд спал. — Как я тебя понимаю. Есть у меня тоже одна пациентка, Зинаида Кашина, ходит ко мне чуть ли не каждый день. То спина болит, то ноги ломит, голова трещит. То понос, то золотуха, как говорится. Видимо, после истории с трубой у девочки остались травмы, причём, предполагаю, что и психологические тоже. Без неё мне было бы совсем скучно на работе. — Зинка из НИИ которая что ли? — Сергей волшебным образом доел все двадцать девять пельменей, пока Вера рассказывала про Зину и аккуратно уплетала салат. — Она самая. — Так она в Инженера влюблена, вот и не ходит в НИИ. Расстраивается, бедная. — А Инженер что? Не нравится ему Кашина? Хорошая молодая девушка, а он хороший молодой паренёк. Жили бы не тужили. — сплетни Катамарановска подняли Вере аппетит, она доедала второго карасика. — А он всё заладил со своей Особой. Особа да Особа. А Особу-то никто и не видел ни разу… — И то верно. Странный этот Инженер. До сих пор мурашки от того, как он тогда укол змеи перепутал с моим… — Очень страшно мне было в тот день, честно признаться, родная. — Жилин опустошил пол бутылки Пепси Колы. — Да-а, не хило я тогда укусила тебя. У тебя вон шрам на руке до сих пор. — Катамадзе допила свой бокал вина. Стало дурно от воспоминаний. — Да я не за себя, за тебя боялся. Думал, так и останешься змеёй и больше никогда я не увижу тебя такую вот всю прекрасную. Вера горько усмехнулась. — Ага. Прекрасной осталась, да вот змеёй тоже, получается… — она взяла руки Жилина в свои, — Прости меня. На меня тогда яд так подействовал. И обстоятельства не самые хорошие были. Я долго отходила от змеиных привычек, но что-то да осталось, сам видел тогда, как я Захара цапнула. — Да ну, да всё уже, ну всё, ты не переживай, ушла история. Зато тебя теперь никто не обидит с твоими суперспособностями, ух-ух-ух-ух. Мне так спокойнее. — Я помню, как ты всегда переживал, что из-за твоей должности мне прилетит от всяких преступных авторитетов. Даже с подругами не давал мне погулять! — сказала Вера наигранно обиженным тоном. Вино её частично расслабило, поэтому больше пить она не собиралась. Серьёзность разговора не позволяла. — Ну раз уж до тебя Малина добрался, то моя интуиция была права. — Скажу тебе по правде, если бы мы с тобой были вместе, он бы ко мне не подступился. Он тогда ещё не был таким влиятельным. — Так почему ты в милицию заявочку-то не накатала, моя хорошая? Мы бы там быстренько его это самое. — Жилин поймал вилкой непослушную дольку помидора, которая никак не хотела быть съеденной. — Из упрямства. Просто не хотелось пересекаться ни с тобой, ни с твоей профессией. — Вера начала оглядываться в поисках магнитофона. Ей хотелось танцевать, а музыка была унылой. — Эх ты, нашла, конечно, где упрямствовать. Это упрямство могло обойтись тебе в лучшем случае потерей работы, в худшем… Даже не хочу представлять. — Сергей отложил тарелку и внимательно посмотрел на Веру. Его окатило волной тревоги за то, насколько уязвимо может быть существование человека. Сегодня он есть, а завтра его может не стать, причём из-за какой-нибудь абсолютной глупости. Есть ведь люди, которые умирали от смеха. Интересно, а о чём думали Инженер и Гриша, когда он полумёртвый ехал с ними в чёрном мерседесе в чёрной ночи? Жилин настолько сильно задумался, что не заметил протянутую ему руку. — Потанцуешь со мной, полковник? — не получив реакции от задумчивого полковника, Вера решила сама взять его за руку и спросила ещё раз, — Некрасиво отвечать молчанием на приглашение дамы, мой хороший. Жилин резко вернулся в реальность и сжал руку Катамадзе. — Что-что? Танцевать? Конечно-конечно, потанцуем, да, потанцуем, — он посмотрел на их сцепленные руки и добавил, — А я смотрю ты взяла всё в свои руки, доктор, ух-ух-ух-ух, первая пригласила на танец, значится. — Ох-ох-ох-ох, полковник, ну а что делать, от вас ведь не дождёшься, от кокетки-то. Вера и Сергей вышли в центр зала. Кроме них танцевали ещё три пары молодых людей. По заказу Веры, играла песня «Careless Whisper» Джорджа Майкла. Жилин обнял Катамадзе за талию, притягивая к себе поближе. Рука Веры покоилась на его плече. Они мирно улыбались и не могли оторвать глаз друг от друга, медленно покачиваясь в такт музыки. Все их действия были такими естественными и непринуждёнными, словно они делали это каждый день. Такое обычно бывает у женатых множество лет людей. Между ними не остаётся стеснения, опасений или сомнений. Жилин мог часами смотреть в глаза Веры и открывать для себя новые оттенки зелёного и карамельного. Зрачки его были так расширены, что на фоне тёмного цвета радужки напоминали Вере две чашки эспрессо, которое она любила пить во время ночных смен. Теперь её ночи будут пестреть не только стенами больницы и кофе, но и присутствием Серёжи. Эта мысль растеклась по сердцу и разожгла огонёк счастья. Тревожность Жилина потихоньку испарялась. Романтичность обстановки ударила в голову, Сергей прижался к Вере и поцеловал её, неторопливо, трепетно, постепенно входя во вкус. Окружающие люди теряли значение, оставалась только Вера Катамадзе, перетянувшая на себя всё внимание Жилина за последние несколько дней. Вера обняла его за шею, углубляя поцелуй. Её больше не волновал вопрос о том, что, возможно, их отношения не заслуживают второго шанса. Теперь она была твёрдо уверена, что он заслуживает самого лучшего. Теперь к их трепетным чувствам добавились ещё и доверие, поддержка и взаимопонимание. *** Сергей и Вера завершили ужин на приятной ноте и отправились домой. Жилин предложил довезти Веру до дома. По дороге они обсуждали свои планы на следующий день. Катамадзе чувствовала наплывающее тепло и сонливость, поэтому ближе к пункту назначения не удержалась и уснула. Жилин не стал её будить. Он припарковал машину возле подъезда и стал любоваться спящей Верой, или, вернее сказать, спящей красавицей в глазах Сергея. Её волосы были слегка спутаны и рассыпаны по плечам. Лицо повёрнуто в сторону Жилина, тень от чёлки падала на глаза. Ажурный платок торчал из большой чёрной сумки, которую она крепко прижала к себе. Тот факт, что она позволила себе вздремнуть рядом с ним был еще одним показателем её доверия. Жилин снял фуражку и лёг боком так, чтобы их лица оказались друг напротив друга. Его шёпот прервал тишину. — Знаешь, это, может, прозвучит так глупо, но я не знаю уж теперь, как тебя оставить тут и поехать домой… Если мой дом там, где есть ты. С тобой я чувствую себя в покое, счастье и безопасности. Разве не так должно быть дома? А в материальном моём, так сказать, доме, что? Ну что там, ну… Скукота полная. Одиночество ещё, да… После нашего расставания и нескольких неудачных свиданий с другими дамами, я уже смирился со своим одиночеством, но с твоим возвращением всё встало на свои места. Но это правда звучит глупо, как можно сравнивать человека с каким-то домом? Совсем с ума посходил. Поэтому я тебе этого никогда не скажу. Ну когда ты не будешь спать, то есть, точно не скажу… Вера нахмурилась, а затем приподнялась и слегка потянулась, разминая плечи. Сначала она не поняла, где находилась, но оглядевшись, вспомнила события последнего часа. — Серёж, у меня сон-то поверхностный, не забывай. — Жилин подумал, что разбудил Веру своим шумом, хотел было что-то ответить, но она не дала ему этого сделать, — Я всё услышала. Подумала, что это сон, а оказалось вон оно как. — она потерла глаза и устало улыбнулась. — Ну-у, и хорошо, что услышала. Теперь ты знаешь. — Сергей поправлял помятые под фуражкой волосы, избегая её взгляда, в то время как Вера смотрела на него в упор. — Да ты не переживай, я думаю, это не глупости. Ещё ни разу за последние годы я не чувствовала себя так хорошо, как рядом с тобой. Поэтому, возможно, ты прав, дом должен ощущаться именно так, — она погладила его по плечу, — Будь моя воля, я бы тоже с тобой сегодня не расставалась, но у меня дома бардак, а в холодильнике мышь повесилась… — Вера тихо рассмеялась, Жилин тоже заулыбался. Ему ли не знать, как неловко приглашать гостей в неподготовленный для этого дом. Ведь каждый гость обязательно пробегает глазами по каждой полочке, каждому углу, каждому окошку, чтобы разглядеть там тоненький слой пыли и осудить хозяина за нечистоплотность. Они вышли из машины и крепко обнялись на прощание. Жилин долго наслаждался запахом её волос, а Вере просто было очень тепло и уютно в объятиях любимого человека. Сергей достал букет с заднего сидения и вернул его Вере. Они ещё раз обнялись и поцеловались. Расставаться не хотелось, было сложно, но это пришлось сделать, потому что с утра их ждали уголовные дела, которые нужно будет долго разгребать…