Hey little train!

Forgive us now for what we've done. It started out as a bit of fun. Here, take these before we run away, The keys to the gulag.       — Нам нужно… все исправить. — Она уверенно наклонилась вперёд, ближе к центру их кружка доверия, мгновение назад, но теперь, неловко закончив фразу и осознав, как глупо та звучала, откинулась обратно на спинку дивана.       Эйгон, кривя губы в ухмылке, проследил за тем, как она в моменте замешкала, не зная куда деть руки, а затем ожидаемо скрестила их на груди. По его мнению, ей даже шло так — идеально вязалось с суровым, будто вечно недовольным лицом. А что там психологи говорят про невербальные защитные барьеры… Многим тут защита не помешала бы в свое время. А теперь уже — исключительно терапия.       — А что тут думать, — причмокнул Эйгон, отняв горлышко бутылки от губ. И теперь уже в открытую перевел взгляд на Бейлу. — Ты умна, я хорош собой — поженимся. Вот тебе и изменения. Вдруг поможет.       Выражение её лица потемнело ещё больше, хотя, Эйгону, как и всем остальным, казалось, что больше уже некуда. Впрочем, это никоим образом подвыпившего Эйгона не смутило. Да его бы и на трезвую голову ничего не взяло. И к тому же сильных и грозного вида женщин Второй своего имени не боялся.       А вот брюнет, стоявший мрачным изваянием позади неё, производил впечатление перманентно оголенного провода, но искрящего с разной частотой. И если его рванет — по ощущениям, не поздоровится никому. Если Бейла пребывала в состоянии умеренного гнева постоянно, то её «дружку» вечно будто подрубали сухожилия-веревки, на которых он держался; скалился и дергался, как марионетка в руках новичка. Джейса могла вывести из себя любая мелочь. Эйгон уже знал это, будучи знакомым с ним всего полчаса или около того. В этой жизни… Да, возможно, он хитрил. Но не изменял себе, и в этот раз все так же насмехаясь над его этой дурниной. Как он седым не стал к своим годам от таких стрессов?       Старший Веларион впился пальцами в обивку дивана, над спинкой которого нависал, стоя позади. Вжал голову в плечи и опустив её к груди, тяжелым вздохом дав понять, насколько не одобряет шуточки Эйгона. Удивительно, Таргариен мог поклясться, что почти увидел, как его «женушка» схватила его за плечо и приободрительно сжала, одновременно закатывая рукава, чтобы лично его — Эйгона — отмутузить. Да только эта картинка проплывала во внутреннем взоре откуда-то из другой реальности, но так хорошо ложилась на эту. Где Джейс и Бейла так же были знакомы не больше часа.       Где она даже не обернулась на «муженька», продолжая сверлить взглядом Эйгона. Эйгон же демонстративно обратил взор на Джекейриса. И, вскинув руку, указал на того бутылкой:       — Или вон с этим красавчиком могу. Теперь нравы куда свободнее.       — А тебе все ещё без разницы с кем, вижу, — подал язвительный голос не менее, чем Бейла, угрюмый среброволосый парень, что расселся в углу дивана, раскинув руки на спинку и подлокотник и подогнув одну ногу к себе. В нем было значительно меньше заносчивости и уверенности, чем в ней, словно и имитировал вовсе эту свою неприятную наружность. И это выглядело так узнаваемо жалко... для всех.       Эйгон осклабился и нехотя отвел взгляд от Джейса, покосившись в сторону на того, кто затребовал внимание и себе.       — Братишка, я так скучал по тебе.       — Я тебе никакой не братишка, — справедливо заметил Эймонд.       Не в этой жизни.       — Ребята, — звонко заиграл капелью голос Рейны, выходящей из кухни позади тускло освещенной, забарахленной и тесной гостиной, — всё успеется. Я так рада, что нашла вас всех.       Поразительно, что это действительно удалось. Девушка явно была спецом в поиске по фото в браузере, соцсетях и ещё невесть каких доступных ей базах. Без неё — сколько бы они ещё ходили со своими навязчивыми видениями, раздававшимися резко и внезапно в голове подобием мигрени, либо раскрывающими свою черную водоворотную пасть в кошмарах по ночам? Сколько бы они падали в эту бездну, по крупицам собирая прошлых себя? Бредя непонятно зачем в места, куда их звала кровь? Общая у всех них.       Не так много было известно, но все до одного в комнате понимали, что в прошлый раз они знатно обосрались. Не все пока знали, где у каждого наступила точка невозврата. Но что ещё было точно ясно: теперь с ними не было взрослых, которые заварили все это дерьмо, что сгубило юные жизни в другой истории. Неприятной, написанной кровью в желтеющих исторических сводках; такой, что в этом веке запаришься цензурить.       Рейна поставила поднос с жестяными банками пива и стаканами с безалкогольным напитком, одной рукой успевая что-то печатать в смартфоне и улыбаться экрану. И присела напротив Эймонда, около своей-не своей сестры.       — Люк, какой милый у тебя щенок!       Звонкий голос Рейны, который просто невозможно было игнорировать, вдруг напрочь заглох для одного из присутствующих в комнате. Эти звуки, это имя. Люк. Оно казалось таким знакомым и притягивало, одновременно накрывало волной отчаяния, ненависти и отторжения. Теперь именно это имя невозможно было игнорировать. И Эймонд вдруг впился взглядом в сидящего в углу другого дивана, в одной диагонали от него, мальчишку с каштановыми кудрями и затравленным взглядом.       Руки опущены между ног, колени сведены вместе. Но как-то осмелился поднять глаза на Эймонда, который теперь с содроганием сердца обратил на него внимание, придал значение его присутствию в комнате. И сглотнул тугой комок ужаса, подступающего армадами откуда-то из толщи подсознания.       У Люка был щенок. И Рейне казалось это умилительным. Рейне, которая рылась в его инстаграмме, вместо того, чтобы обратить внимание на действительно важные вещи, которые Бейла пыталась вынести на обсуждение. Бейла, которая думала, что это всё, всё, что было когда-то там, подлежит исправлению. Но что было делать ему? Эймонд не верил в это вместе с ней. И не помня подробностей и не видя картинок, он прекрасно чувствовал, что сделал с Люком тогда. И этого уже хватило бы с лихвой, чтобы в отчаянии забиться в угол и жаться к стене, скуля и задушенно всхлипывая.       — У тебя два глаза, — в короткой ухмылке дёрнув уголком рта, подметил Джейс, когда выпрямился наконец. Понятно, чего осанка такая, если он постоянно горбился, сокрушенно опуская голову в попытках сдержать ярость.       Эймонд поспешил его разочаровать:       — Это протез. Теперь не только нравы свободнее, — он перевел взгляд на «брата», — но и медицина получше.       — Кто..? — хриплый, задавленный голос возник неясно откуда, но Эймонд наверняка уже знал, кто задал этот вопрос. Люк прочистил горло и уже более ясно спросил: — Кто это сделал?       И медленно поднял скорбный взгляд. Эймонд встретил его без колебаний и промедлений. Этот взгляд предназначался только ему и ему одному. И в его глазах, в глазах племянника из прошлой жизни, трепыхался странный и неуместный страх, будто у него имелся провал в памяти из детства и он подозревал, что и в этой жизни умудрился как-то навредить родственничку.       — Явно не ты, — огрызнулся Эймонд, — остальное тебя не касается.       И внезапно сам себя уколол за такую интонацию. Как минимум, такое общение с едва знакомым человеком было некрасивым. Как максимум, ему стоило вести себя чуть более смиренно в присутствии того, кого он убил в прошлой жизни. Пусть это не имело для настоящей реальности никакого значения. И все же, почему-то Эймонд выдал именно этот тон. Выдал себя. Лучшая защита — это нападение?       Люцерис ответил ему сжатыми тонкой полоской губами и слегка нахмуренными бровями. Он, кажется, возмутился грубой реплике, но не более. И ничего не возразил.       — А страсти все так же и кипят, — откомментировал Эйгон, предварительно присвистнув, и сделал новый глоток.       Рейна тем временем, очевидно, комментировала активно только фотографии с инстаграмме своих новых друзей. И, наверное, была самой счастливой из всех них. В той жизни и в этой комнате сейчас. В какой-то момент Эйгон перестанет прожигать завистливым взглядом её сияющую от радости физиономию, а Эймонд сжимать челюсти, едва вынося навязчивый стук ноготков по экрану.       Отведя раздраженный взгляд от Эйгона, который встретил его своим нахальным, Джейс подал напряжённый голос:       — Что, если мы сможем все то исправить и в-       — Вернуться, — закончила Бейла и повернулась чуть назад, где стоял Джекейрис, не сумев сдержать улыбку.       Он ответил ей тем же. И возможно, самую малость покраснел.       — Святой будда, — скривился старший из Таргариенов, снова отпив с бутылки. — Пососитесь ещё. Два идиота нашли друг друга...       — Третьим будешь, — не удержался Эймонд, который уже, кажется, ощущал шевеление в высохшей глазнице — нервный тик несуществующего глаза от мерного постукивания юрких пальцев по клавиатуре у него под ухом.       — Смысл возвращаться в ту заварушку? Зачем нам вообще там быть, если повезло оказаться тут, а? — На краткие моменты голос Эйгона уходил в какие-то неясные ноты, словно к горлу его подступала истерика. Словно его прямо сейчас собирались подхватить под руки и утащить туда. — Родиться тут, в развитом мире. Без войн...       — Без войн, как же, — фыркнула Бейла, когда Эйгон и сам осознал несостоятельность своих аргументов и потупил взгляд.       В глазах главного клоуна компании — всей группы, целого потока и, возможно, кампуса — отражалось безнадёги и отчаяния больше, чем у других, на первый взгляд более серьёзно относящихся к происходящему. Бейла и Джейс были настроены на действия и полны веры; глазах Рейны искрились сердечки — и то ли без ума она была от корги, то ли от экрана отражались «лайки», что она неустанно ляпала на фотки в профиле Люка. Глаза — глаз — Эймонда так же неустанно следили теперь за Люцерисом, что ковырял заусенцы на пальцах, опустив взгляд.       — Кстати, об идиотах, — ненароком цокнув языком, произнёс Эйгон, — как будто кого-то не хватает. У нас сестры не было? Брата? — и он обернулся к Эймонду в поисках понимания. Тот поспешно отвел взгляд от Люка.       — Я не знаю, — выдавил он, презрительным прищуром обозначая, что к нему больше не стоит обращаться; пытаться общаться и вообще дышать рядом нежелательно также.       — Я в поисках, все под контролем, — деловито подала голос Рейна, не отрываясь от экрана.       — Да убери ты! — на правах старшей сестры и первого человека, которого нашла Рейна — и знакомы они были уже пару дней — Бейла выхватила у той телефон и откинула его куда-то в подушки стоящего напротив дивана.       Экран остался разблокированным, и Эйгон ловко выудил гаджет из-под своего бедра и уставился в него.       — Попка и правда ничего, — скривил он губы в ухмылке. А затем поднял на компанию невинный взгляд. — У корги в смысле. У корги милые попки. — И обратился к Люку: — Как твоего зовут?       — Ар-       — Арракс, — с полувопросительной интонацией произнес Эймонд, вскинув бровь и с вызовом взглянув на «племянника», даже сам не знал, что это значило и что должно было значить для Люка.       В ответ младший Веларион покосился на него с неясной эмоцией на лице. Эймонд все еще не мог понять, боится его Люк или презирает. И каким бы ни был вариант — боится он его прошлого или настоящего, незнакомца, вжавшего в угол дивана, желая максимально в возможной ситуации оказаться подальше ото всех? Дальше всего от самого Люка, но по ощущениям ближе, чем к кому-либо.       Ему было не убежать. Ни в какой из жизней.       — Неплохо... — Эйгон решил отобрать немного хлеба у незнакомки с афрокосами и занял её место обозревателя аккаунта @luckyluke. На суд была вынесена фотография Люка на пляже вместе со своим псом. Таргариен произносил вслух то, что печатал: — Четкая попка. Эмоджи персика.       — Вытри, придурок, — потребовала Рейна и поднялась, чтобы настигнуть парня и отобрать свою собственность.       Несмотря на такое короткое время знакомства в новой жизни, всем было понятно, что Эйгон остался таким же придурком, а Рейна узнаваемо излучала волны позитива и пацифизма. Так что своими силами ей бы никогда не удалось отобрать смартфон. Но помощь пришла рука Эймонда, который подался чуть вперед, дотянулся и залепил Эйгону подзатыльник, чтобы дезориентировать. Мобильник тот выронил, но его лично больше волновало, что бутылку пива смог удержать.       — Слышь, — зашипел он, зыркнув на знакомца-брата, — я твой король вообще-то, а не хер с горы.       По мнению Эймонда «братец» даже не был достоин какой-то ответной остроумной шутки, так что он лишь окинул его невпечатленным взглядом и картинно закатил глаза.       — Спф какой наносишь на хлебало, король, бля? — буркнул Джейс, но ответа будто ожидал всерьез, уставившись в упор на Таргариена.       Эйгон, как и ожидалось, горделиво расплылся в улыбке, моментально забыв о претензиях за побои.       — Пятидесяточка. А ты? — и с добавочной порцией ехидства: — А то смотрю кожа загорелая такая. Аж печет.       — О, это шутка про моего сгоревшего в пламени отца или же про то, что мой отец — дорниец Коль? — язвительно поинтересовался Джекейрис, но в этот раз ответа не ждал.       Так а Эйгону добровольный зритель и не был нужен. Он заставит вас купить билеты даже путем шантажа. Но с Джейсом все удавалось куда легче.       — Это подкат. — Одна кривая полуулыбка — и уже чужое лицо укрывала тень нахмуренных бровей.       На уже изрядно подвыпившего парня больше никто не обращал внимание. Эймонд продолжал скользить взглядом туда-сюда, по коленкам Люка и выше, где лежали его нервные руки. Где ногти упрямо цеплялись за кожу вокруг ногтей и дергали. Благо, не до крови. Но болезненные ассоциации это все равно вызвало. Она делала так же. И это слияние характеристик было странно наблюдать. Но не страннее, чем обнаружить, что ты переродившаяся душа какого-то Одноглазого Убийцы родичей. Которым ты никогда не был — но воспоминания так ярко ощущались, и от захлестывающих чувств никуда было не деться. Это сводило с ума. А «ум» у Эймонда и так был расшатан донельзя.       И Эймонд вдруг почувствовал тревожный, опасный жар в груди, выжигающий весь воздух в лёгких. Ему осталось всего несколько сессий до завершения очередной курса. И вдруг с ним случилось это внезапное, непрошенное воспоминание. Обширное, глубокое и тяжелое, как исторический фолиант о жизни одной из уже вымерших цивилизаций. И лёгкое, мимолётное, словно вспышка. Да, удачнее всего это можно было сравниться с ударом тока. Это секундное смертоносное касание, после которого ты даже не поймёшь, что случилось: упадешь замертво. Только, может, успеешь почуять виток запаха гари собственного тела. Но Эймонд стоял.       И встал буквально, игнорируя радостные возгласы Рейны «Нашла Хел!» и прилипших к экрану Бейлу и Джейса, потянувшегося к ним Эйгона. Поплелся на кухню, по привычке обращаясь с какому-то высшему существу в молитве о том, чтобы его снова не придавило этой плитой панического ужаса умереть от нехватки воздуха, сопровождающегося гулким звуком долбящего в ушах сердца.       Едва скользнув в кухню, тут же оперся на столешницу гарнитура где-то рядом с раковиной, но понял, что не успеет схватиться за стакан и поднести тот к тонкому носику крана. Эймонд приступил к дыхательным упражнениям, чтобы выиграть хоть немного времени. И когда услышал шаги сбоку, замер, — хотел бы, чтобы и внутри все так же сковало на мгновение, подарив ему пару лишних секунд. И вдруг подумалось, что этот противный жёлтый свет одной хилой лампы в гостиной довел его, так что он почти физически ощутил благословение, опустившиеся на его нервно сжатые плечи, когда Люк решил не включать свет тут.       Да, конечно, это был Люк, больше некому. Не сказать, что его сильно удивило, что парень потащился за ним так бесстрашно и так скоро, но все же... С образом сгорбленных плеч и избегающего взгляда не вязались инициативность и уверенный жест тонкой руки, протянувшей стакан с водой. Так вовремя. Непонятно, как сумел парень разглядеть в потемках его состояние, впрочем, отражающееся на лице самым вычурно-пестрящим из всех билбордов при въезде в провинциальный городок. И когда успел набрать воды, Эймонд тоже не уловил. Но благодарно принял стакан и осушил в мгновение.       После он уже не понимал, паника ли подступает или самое обычное волнение в груди трепыхается из-за близости того, кого он... Тот Одноглазый убил. Эймонд все ещё не мог связать этот образ с собой. То есть, конечно, все те чувства в душе драконьего всадника отчетливо ощущались в нем, миро- и самоощущение имели сходство, но с небольшой поправочкой. Эймонд бы не убил. Да и время сейчас будто не подходящее для того, чтобы исключительно так решать проблемы. И в обстоятельства такие сложно попасть и при большом желании — драконов нет как минимум.       Люцерис коснулся горячей рукой пальцев Эймонда, прижатых судорогой к пошарпанной поверхности столешницы. Он слышал, как тяжело тот дышал, он пытался помочь по-дружески, раз уж они вынужденно оказались в одной унылой квартирке. В этой общей на двоих истории. И не сказать, что вина за поступок того маленького Люцериса гложила его, но облегчения каких бы то ни было чувств не приносил тот факт, что в этот раз гла́за Эймонда лишил кто-то ещё. Или что-то. Тот никогда, вероятно, и не расскажет.       — Не... трогай, — между рваными вздохами попросил Эймонд, изо всех сил постаравшись задавить агрессию и сопутствующее ей рычание.       — Прости.       Но Люк уже коснулся. И это снова привело к удару током, к яркой вспышке, которая наконец непрошеннным сеансом выкатила во внутреннем взоре ряды картинок со звуком, с подробными графическими описаниями и полными, прожигающими до самых недосягаемых глубин чувствами. Всеми чувствами, что когда-то накрыли того Эймонда неуправляемой волной. Отчаянный ужас, замешательство, отвращение, вина, отрицание без возможности убежать или хотя бы закрыть глаза. За что ему это? Ведь он сам ничего, ничего подобного не делал...       Эймонд припал локтями к прохладной поверхности, но, даже согнувшись на опору, не смог устоять. Ноги подогнулись, он повалился на пол, встал на четвереньки и дышал так громко, что заложило уши. Даже копошения рядом не слышалось. Но зато хорошо почувствовалось обжигающее тепло чужой ладони, накрывшей его руку вновь.       К счастью, хуже не сделалось. Шум в голове начал смолкать, виски перестало простреливать, словно пулеметной очередью, а сердце замедляло темп. Он стоял руками и коленями на холодном паркете в темной кухне; с левой стороны проникало немного света, что шел из гостиной, преломлялся о коридорную стену и тонкой полоской заглядывал в арочный проход кухни. Громкие голоса из той же гостиной доносились так глухо, будто входом в эту комнату служила не арка, а железная дверь 50 сантиметров толщиной.       Эймонд понимал теперь, что Люку добрая часть видений ещё не была доступна. И все было так, как он и подозревал: парень испытывал вину за отнятый когда-то там в несуществующей реальности глаз. И понятия не имел, чем Эймонд отплатил ему за это.       Люк и сам подозревал, наблюдая за таким состоянием «дяди», что чего-то явно не успел увидеть во снах, и дневные видение не додали огромный пласт информации.       Чужие пальцы, сместившись, ободряюще сжали поперек руку Эймонда, впивающуюся в пол с энтузиазмом спасенного утопленника. Но Эймонду стало невыносимее всего от этого милостивого жеста от человека, который в блаженном неведении искусывал кожу у ногтей, полнясь виной. А ему самому вряд ли бы помог такой ритуал.       Рука его слепо сделала выпад в бок и попала в грудь, чуть оттолкнув Люцериса, затем он в извинении судорожной нащупал и притянул за плечо вновь. А следом — ещё более сильный удар, который отдалил Люка на значительное расстояние. Уйди — нет, вернись — исчезни. Эймонд путался в чужих и своих воспоминаниях, Эймонд погряз в ненависти и вине за мгновение, потонул, потерял ориентиры. И не мог определить, где находится, где — в масштабах вселенной. Кто этот Люцерис и как оттолкнуть того Люцериса, но не быть мразью по отношению к просто любезному незнакомцу?       Кожей он почти мог ощутить удушающую, хлещущую в лицо влажность той грозовой ночи, но на самом деле это Люцерис брызгал ему в лицо пальцами, намоченными в стакане с водой.       — Эй...Эймонд, Эймонд…       «Нет, Вхагар, нет!»       — Все в порядке, эй!       «Эй… Люк? Люк...»       И он склонился к нему, припав на колени рядом. И не решался коснуться, тем более отвесить отрезвляющую пощечину. Но он заглядывал в лицо, жалобно умоляя прийти в себя, будто Эймонд мог это контролировать, прижимая голову к груди, впиваясь согнутыми руками в волосы. Будто отдавал себе отчёт в том, где находится и в какой позе, утопая в толще бурлящей штормом воды. Проглатывая её в разы больше, чем мог выдержать; больше, чем Люк мог ухватить кончиками пальцев из стакана.       Прежде Эймонд полагал, что не ничего страшнее, чем упираться взором в кадры с летящим в синеющую бездну телом дракона, среди останков которого проглядывались и куски алой ткани плаща. Сначала эти видения возникали спонтанно и навязчиво, не позволяя ни при каких условиях отмахнуться от них — ни днём, ни ночью. А затем, когда это проклятье оставляло на время, великодушно позволяя отдышаться, уже самому невозможно было выкинуть их из головы. Писанные кровью картины стояли перед глазами, заученные наизусть. Но Эймонд бы лучше вернулся в те сотрясаемые его рваным дыханием ночи и позволил ещё сотне демонов сонного паралича вдавить его жилистое тело в постель, чем сейчас корчиться на полу и уже видеть — вынужденно чувствовать — историю со стороны Люцериса. Словно был в его теле, словно сам захлебывался, словно сам летел вниз ещё теплым внутри, но околевшим от ветра телом.       Это его наказание, но едва ли оно было выносимым. И справедливым. Панические атаки рядом не стояли, с ними Эймонд научился справляться. Он понял, как те работают, и сумел взять их под контроль. Как взять под контроль это — он не представлял. И сгибаясь раком на полу, искренне верил, что вот-вот отбросит коньки, потому что все ощущалось слишком реальным. Он тонул в реальности, он захлебывался по-настоящему. Но это все ещё был Люк, который пытался привести его в чувства, окропляя водой. И нависая несущей спасение тенью над завалившимся на бок Таргариеном.       Кажется, он все же отключился на мгновение.       И теперь жадно вдыхал воздух, боясь открыть глаз и встретить противный жёлтый свет, не понимая, что перед веками все ещё темно. Холодный пол под щекой и ладонью ощущался поцелуем летнего ветерка. Удалось вынырнуть из пучины; губы беззвучно шептали давно забытые благодарственные молитвы. Для полного счастья в дополнение к тому, что он жив, не хватало услышать чей-то голос. Кого-то живого, такого же, как он.       — Все хорошо, Эймонд.       Все хорошо.       Тяжело и шумно выдыхая через нос, — ликуя, что может выдыхать и вдыхать не только воду, удушающе обволакивающую лёгкие — он собирался подняться. Как вдруг ощутил, что горячая рука незнакомца приободрительно касается его вновь. Поглаживает по плечу. Эймонд тут же смахнул навязчивую заботу парня, приподнимаясь на локте и наконец распахивая глаз. К счастью, на кухне все еще было темно. Он теперь для самого себя закрывал свет, бьющий из коридора слева, так что Люк опять помог ему: поднес стакан и крепко чужую руку вокруг его граней зафиксировал, вновь свою теплоту, обернув вокруг трясущихся пальцев.       Но в этот раз жар прикосновения опалил не Эймонда.       Поднявшись с рук и сев на икры, он жадно припал к стакану, расплескавшему большую часть содержимого в процессе попыток Люцериса оказать помощь коллапсирующему на полу Эймонду.       Теперь, кажется, помощь требовалась ему. Люцерис окаменел рядом с ним, оставшись стоять на четвереньках, и какое-то время прожигал невидящим взглядом паркет. Эймонд допил свою воду и наконец повернул голову в сторону, чтобы наткнуться взглядом на лицо с первозданным, как у ревущего пламени, необузданным желанием уничтожать, с каким метеорит несется к поверхности любой из планет. Люк собирался нестись на него.       И Эймонду стало ясно, что теперь Люцерис знал достаточно.