Корни тянутся к гробам

После произошедшего к Асе вернулось воодушевление. Она не была настолько жестокосердной, чтобы радоваться несчастью приятельницы — вовсе нет. Но падение Жени дало много пищи для размышлений, замкнуло некий круг. То, что сами люди с пятиметровой высоты перед важной встречей не сигают казалось очевидным. Ей определённо кто-то помог. Присутствовавший в оранжерее Даниил практически идеально подходил на роль этого «кого-то». А раз виновник действительно он, мутноватые намёки Жени обретали неожиданную ясность — значит, все её подозрения и выпады против «Корней» не бред сумасшедшей, но имеют под собой некое основание. Более твёрдое, чем можно представить. Отмежевавшись от насильственного сочувствия Дины и Вари, Ася забаррикадировалась в своей комнате, заново изучая записную книжку брата. Она чувствовала себя исследователем-криминологом, криптографом и семиотиком в одном флаконе. Наконец, она могла верно сопоставить все обозначения и понять, о ком идёт речь в записях Антона. Два льва — Даниил, один крылатый — Марк, киль корабля, как и «милый друг» — это о Карине, имя Саи неожиданно перевелось как «тень», а значение «Евгении» — «благородная» совпало с короной. Вот и оно. При детальном рассмотрении рукопись брата стала казаться Асе ничего не значащим дневником. Заметки о людях, с которыми он только познакомился, впечатления о них — краткие и обрывочные, видимо, старые. Марка он характеризовал как «рыжеватого, невысокого, тонкокостного, застенчивого человека, который умеет решать конфликты». Антон его будто даже жалел: «Внешние уголки глаз у него опущены, что придаёт лицу вечно грустное выражение. Но когда его кто-нибудь отчитывает и уголки рта ползут вниз, а на это уже больно смотреть». Или наблюдал за ним как за подопытным, описывая поведение в естественной среде обитания: «Заикается, когда волнуется. Волнуется часто. При встрече вместо пожатия у него выходит что-то странное: недостаточно крепкое, чересчур вялое — ладонь скорее гладит, чем жмёт». Саю Антон называл «шаманкой из Песчаного города». Он подмечал её манеру держаться с отстранённой точностью энтомолога, описывающего диковинную бабочку: «Ужимается и скользит как тень, её всегда мало, недостаточно, невозможно ухватить. По большей части молчит, но в тиши её не звучащего голоса не слышится благорасположения, мирного созерцания или смущения. В чёрных зрачках холодным глянцем проступает колючая настороженность загнанной лани. Будто ото всех ожидая подвоха, вечно таится в сокровенной глубине себя и готова, чуть что, выпустить свои острые коготки против неприятеля, которым может оказаться кто угодно». О Жене исчерпывающе всё объясняли несколько предложений: «Натура увлекающаяся, копает глубже, чем зарыто. Друг верный, но избыточный. Двулика как её глаза — мягка и сердечна, но там, в глубине, каменное дно». И беспощадная приписка: «Боюсь, я ей нравлюсь». Что ж, ни убавить, ни прибавить. Судя по количеству записей, больше всех Антона интересовали Даниил и Карина. Но по-разному. Разительно отличался стиль повествования о них. Помимо восторженного, но невнятного пассажа о снизошедших небожителях, информация о Данииле отсутствовала. Под его знаком всё было исписано неизвестными Асе формулами и словами на незнакомом ей языке. Сплошной шифр на много-много страниц. Тексты под символом киля, напротив, имели хоть интимное, но вполне понятное содержание. Пусть выглядело завуалированно, но догадаться вполне реально: «Когда зацвела черёмуха, появились цвета (фиолетовый, синий, алый), запахи (дождь, сирень и сигареты), звуки (шум капель, Visage, её голос), слова (ливень, листья, любовь)». Перечитывая эти строчки, Ася кривилась от их слащавости. По правде сказать, она не ожидала от Антона таких излияний. И почему он ни разу не рассказывал ей о своей влюблённости? Опасался, что она засмеёт или заревнует? Дальше шли его любимые стихи. Подспудно Ася подозревала, что они не принадлежат перу её брата, но автором числится некто хорошо известный в узких кругах любителей поэзии, в которые она не вхожа. «Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье». [1] Высокопарно, вычурно, витиевато… Все эпитеты казались подходящими и одинаково обидными. Ну как ещё обозвать подобную ахинею? Но далее шли откровения и того хуже: «В ночь цветущего папоротника, на поляне, когда в округе погасли огни и запели цикады, а в небесах кружилась звёздная метель и под ней колыхались кроны ив, за чернильными черничными кустами я вкусил блаженство». Так и не скажешь сразу, что он имел в виду, но Ася ответ нашла. Хранила его в сердце тлеющим чёрным угольком ярости. И там всё было в таком духе! Она небрежно пролистала несколько страниц, поминутно закатывая глаза. «Цвет гранатовый для губ, потому что губы лгут, и пурпурный цвет герани, как слова в моей гортани». [2] Отвратительно. Ася сама не понимала, с чего так бесилась. Разве не это скучные взрослые, почтенные деды, называют «пошлостью»? Если бы её спросили в тот момент определение этого термина, она бы без колебаний повторила этот мерзкий стишок. Долистав это собрание невразумительного любовного словоблудия до конца, она наткнулась на последнюю строчку, не вязавшуюся с предыдущими: «С кем Иаков стоял в ночи?». На ней, чужеродной и недосказанной, записи обрывались. Она походила на голую ветку, с которой ободрали листья. Рассерженная Ася метнула книжку в угол. Антон совсем не помогал. Ни чуточки. Подобная ерунда не поможет вывести их на чистую воду. Никаких полезных сведений или тайных знаний — всего лишь банальные впечатления, будто бортовой журнал натуралиста читаешь. Ася взъерошила волосы и вперилась невидящим взглядом в Кристинины плакаты. Азиаты на них беззаботно и обворожительно улыбались как хозяева жизни, сорвавшие большой куш. Смотреть бы сейчас дорамы, ей-богу, а не вот это вот всё. — Какой-то кошмар, — в комнате появилась и сама Кристина. — Дурдом, а не образовательное учреждение. Что там с бедной Женей? — Мм, какая тебе разница? Ты же её не любишь, — дёрнула плечом и без того взвинченная Ася. — Я не говорила, что не люблю — всего лишь не понимаю, — сентенциозно ответила Кристина. — И вообще, кем надо быть, чтобы радоваться тому, что человек покалечился? За кого ты меня принимаешь? — Извини, это нервы, — Ася выдохнула. — Навещу её завтра. — И от меня привет передай. На следующий день в столовой к Асе подсела Дина и, что удивительно, Ярик. Они опустились на диванчик напротив неё, попеременно толкая друг друга локтями, чтобы отвоевать побольше места. Оба выглядели невесело. Ася крутила головой во все стороны в поисках Вари. Но она отсутствовала. — Экстренное внеплановое собрание литературного клуба «Ветви» предлагаю считать открытым, — Дина стукнула по столешнице ложкой, потому что молотка под рукой не оказалась. — Выносим на обсуждение завтрашнее заседание. Быть ли ему? — Я пас, — Ярик был непривычно скучным и притихшим. — Я не могу читать, я в печали… Узнал, что Кристина действительно встречается с Ложкиным… Этим жирным увальнем!.. — Фэтшейминг мы не приветствует, — одёрнула его Дина, но Ася мысленно согласилась с Яриком. Образ симпатичной и женственной Кристины, не наивной, но и не лишённой романтического флёра, блондинки никак не вязался с фигурой Вадика. — Да дело не в его внешности, блин! — Ярик и без всякого молотка стукнул по столу так, что тарелки и стаканы зазвенели. — Он социально неловкий растяпа, слишком добренький — таких обычно презирают свои же. Он комичный. У него фамилия Ложкин! Как Кристина могла выбрать его?.. Неужели во всём универе не нашлось кандидата получше? — Ты про себя, что ли? — Дина окинула его оценивающим взглядом. — Но ответ проще. Знаешь, кто его мать? — А должен? Она знаменитость? — В некотором смысле. Она заместитель главы Ливецкого городского округа. Он из очень хорошей семьи, понимаешь? — Как меркантильно! — Ярик театрально уронил голову на руки. — Дальновидно, — спокойно поправила Дина. — Ладно, от драм в твоей личной жизни, перейдём к насущным проблемам. Два… Получается, три, — с усилием произнесла она. — Члена нашего клуба не смогут присутствовать на завтрашнем заседании. — Так много? — Ася вскинула брови. — У Жени уважительная причина — она в больнице. Варя, — она начала загибать пальцы. — Идёт на долгожданное свидание. — Видите! Даже она! — страдальчески воскликнул Ярик. — Что за «даже»? — Дина презрительно вскинула подбородок. — То, что этот несчастный Марк, наконец-то, обратил на неё внимание — закономерно. — Марк?! — Ася поперхнулась компотом. — Я не пойму, а чего вы все так удивляетесь? — Дина с видом оскорблённого достоинства скрестила руки на груди. — Осуждать внешний вид — это лукизм! — Не в том суть, — попыталась оправдаться Ася. — Просто неожиданно, что она променяла нас на него. — Нифига… Я бы с удовольствием вас променял, да не на кого… — пробубнил Ярик. — О, как ты задолбал! — Дина спихнула его с сидения, чтобы выйти. — Короче, вы месседж уловили — отменяется завтрашнее заседание за неимением кворума. Почитайте что-нибудь для души. Например, Маркса или Бодрийяра, и поймите уже, что все проблемы из-за капитализма! — Да?.. — недоверчиво уточнила Ася. Она сомневалась, что в исчезновении Антона повинна рыночная экономика. — Правда-правда! — закивал Ярик. — Не будь этот Ложкин буржуем, а Кристина мещанкой… — Дина, подожди! Я с тобой! — Ася подхватила поднос и стала стремительно удаляться от разглагольствований Ярика. Она испытывала лёгкое сожаление от того, что Варя занята свиданиями, а Ярик сгоранием от ревности. Вот это нормальные вещи, которыми нужно заниматься в их возрасте. Ася бы тоже была не против влюбиться и предаваться приятным мыслям взамен сумрачных. Но ещё она воображала, будто страдания и высокая миссия возвышают её над прочими людьми. Нужно же хоть чем-то себя успокаивать. Ася была благодарна Жене за то, что она вовлекла в свою затею Родченко. Будто его присутствие действительно легитимировало всё произошедшее, могло подтвердить опасения и дать ход делу. Мол, не просто бредни чокнутых студенток, а реальное преступление, косвенным свидетелем которого выступает уважаемый преподаватель. Взрослый и рассудочный, которому можно доверять. Наверняка, думалось Асе, он сможет сопоставить все факты: план Жени, их поход к останкам и её случайное «падение». Всё это и со стороны выглядело более, чем подозрительно, а уж изнутри и вовсе. Поэтому после занятий Ася и отправилась на поиски Родченко. Но кабинет, в котором он обретался по словам Жени, оказался заперт. Где ещё его можно найти Ася не представляла, из-за чего решила, на всякий случай, за неимением лучшего выхода, заглянуть на кафедру русского языка, к которой он принадлежал. Неуверенно постучав по тёмно-коричневой древесине, изображающей из себя дуб, Ася просунула голову в дверной проём. Общеуниверситетская кафедра русского языка внутри больше походила гримёрку. Шесть див коротали там свои перемены и окна. Войдя, Ася попала в мир запахов растворимого кофе, лака для волос и тяжёлых приторных духов, шлейф от которых россыпью пудры тянулся за какой-нибудь виляющей бёдрами русичкой. Они взбивали волосы, стоя перед зеркалом и что-то обсуждали: щебетали незамысловатые бытовые шутки, возмущались руководством и грошовым окладом, напропалую сплетничали об отсутствующих. Появление на пороге Аси, как и любого другого студента, мимолётно возникшего, чтобы жаловаться и клянчить, вызвало волну цыканья, и она была быстро выпровожена из тайной обители Lingua Russica. Следом в коридор вышла Вероника Платоновна. Доцент Родченко существовал совсем рядом, на границе мирка шуршащих шифоновых подолов, красного маникюра и полустёртых помад. Он был единственным представителем сильного пола на кафедре. Но являться в матриархальное чрево, он остерегался не из-за ложной скромности или робости перед дамами. «Ветви» повествовали о том, что старинная вражда легла между семенем жены и семенем змея — Родченко выступал вечным антагонистом и хулителем данного, как он выражался, «сборища», не в научном или рабочем плане, но самом что ни на есть личном. Комично, что об отношениях Вероники Платоновны с Родченко широкая общественность узнала лишь в тот момент, когда они закончились. — Анастасия, что вы хотели? — Вероника Платоновна обращалась со студентами в той равноправной манере, которую мог себе позволить лишь власть имущий. Те, кто знали её поверхностно, могли бы даже заявить, что характер у неё лёгкий. Она много смеялась, быстро сменяла гнев на милость, голос имела интеллигентный, который никогда не повышала. Казалось, что у неё талант администратора и со всей бюрократической волокитой она справлялась играючи, без лишнего напряжения. — Я ищу Олега Вячеславовича. Вы не знаете, где он может быть? — А зачем он тебе? — преподавательница перешла на «ты» быстрее, чем Ася моргнула. Никто бы не мог поручится, что лично слышал от Вероники Платоновны дурное о бывшем ухажёре, но чей-то змеиный двоящийся язычок то и дело капал ядом на него, его студентов и всех причастных к его существованию людей. — Разве он что-то ведёт у первого курса? — Мне просто… — Ася замешкалась с объяснениями под пристальным взором. Вероника Платоновна нависала над ней как ведьма из сказки. Но тут на лестнице показался Родченко. Вздохнув с облегчением, она ринулась к нему. — Всё, спасибо, уже нашла. Едва не сбив преподавателя с ног, чуть ли не вцепившись в лацкан его пиджака, Ася застыла в сантиметре от него и перевела дух. Прежде чем снова скрыться на кафедре, Вероника Платоновна смерила холодным взглядом появившегося Родченко, недовольно передёрнула плечами и поправила в причёске прядь, которая и не собиралась выбиваться. После её ухода атмосфера на этаже будто разрядилась. Родченко отвёл Асю к старому окну с облупившейся на рамах краской, откуда пробивались яркие солнечные лучи — последние, судя по надвигавшимся тучам. — Олег Вячеславович, вы слышали, что случилось с Женей? — без лишних вступлений начала Ася. — Кхм, — Родченко кашлянул в кулак. — Разумеется. Крайне прискорбное событие. — Как думаете, это связано… ну, с нашим походом в пещеру? — Ася прислонилась к подоконнику. — Мне хочется верить, что нет, но факты — упрямая вещь. Я корю себя за то, что согласился на её авантюру, — разговаривал как герой куртуазного романа. — У вас есть предположения о том, кто за этим стоит? — выдохнула Ася. — Эм, простите? — он поправил очки. — Я не совсем… — Кто её толкнул, — Ася отважилась произнести вслух свою догадку. Звучало как тяжёлое обвинение, но, с другой стороны, имена названы не были. Несколько мгновений Родченко молчал, рассматривая дохлых мух, окончивших жизнь между стёклами. Пару раз он порывался что-то сказать, но одёргивал себя. Он мялся и слегка раскачивался на месте, напоминая не преподавателя, а нашкодившего школьника. Наконец, он начал цедить слова: медленно, пробуя каждое на вкус или взвешивая, чтобы удостовериться, что ни одно из них не звучит вульгарно, грубо или попросту неподходяще к случаю: — Анастасия, во избежание малейшего недопонимания между нами, я вынужден спросить — как давно вы знакомы с Евгенией? — Меньше месяца, — вопрос Асю огорошил, она прошептала ответ так неуверенно, будто призналась в чём-то постыдном. — Хм, так я и думал, — произнеся это, он сразу же замахал руками в извиняющемся жесте. — Нет-нет, не сочтите, что я хочу вас подловить или осудить, я сторонний наблюдатель, но Евгению знаю несколько дольше. Понимаете, в чём дело, ваше расположение к ней весьма похвально, общение ей необходимо. Я, признаться, вздохнул с облегчением, когда узнал, что у неё появляются новые друзья, надеялся, что она окончательно пришла в норму, но… Прошу, не принимайте на свой счёт моё скромное замечание — это лишь моё мнение, но вы не лучшая кандидатура на роль её конфидента. — Почему? — Ася теряла нить разговора. — Вы не виноваты, дело не в вас лично, но вы — сестра Антона, если я правильно понимаю. И я искренне сочувствую вашей утрате, подобные случаи, когда молодые люди пропадают без вести ужасны. Вот и для Евгении это стало ударом, который она не смогла перенести без ущерба для… психики, — он понизил голос. — Хотите сказать, у неё с головой не всё в порядке? — вопрос прозвучал излишне бодро и весело, учитывая его контекст. Но Ася просто радовалась, что смогла понять ход мыслей Родченко. — Не столь категорично! — он выставил руки вперёд, будто защищаясь от громких обвинений. — Но, в целом, суть такова. Евгения всегда… То есть и до пропажи друга казалась несколько излишне… экзальтированной, — Родченко чуть ли не пот со лба смахнул, подобрав нужное слово. — Когда случилось несчастье, её ментальное состояние значительно ухудшилось. Я переживал за неё, поскольку она вступила в наш литературный клуб, старался уделять больше времени, дабы уберечь от необдуманных поступков, если вы понимаете, о чём я. — За год Евгения практически вернулась в исходную точку, но когда появились вы… — То есть она могла и сама спрыгнуть, в к этому клоните? — Ася возжелала конкретики. Родченко кивнул. — Но это не логично! У нас были планы, у неё появилась надежда… — осёкшись, Ася умолкла. Да уж — надежда. В которую она сама же не поверила, посчитав все построения Жени какой-то глупостью. Ася решила отказаться с ней сотрудничать и вообще подумывала вернуться домой. И ещё от неё чего-то хочет. Может, до Жени раньше дошло, что вся их линия поведения — фарс? И тогда, вконец отчаявшись, поняв, что концов не найти, она и сиганула с пятиметровой высоты. Логичнее, но не идеально. — К сожалению, или, напротив, к счастью, мы никогда не сможем постичь ход чужих мыслей. Что творится в головах у наших ближних — тайна, — подобно мудрецу изрёк Родченко. Поблагодарив его за откровенность, Ася вернулась в общежитие, переоделась и на ходу перехватила бутерброд. А потом отправилась на автобусную остановку. Она со вчерашнего дня хотела навестить Женю в больнице, но откладывала визит. Теперь решимости ей было не занимать. Подтвердить или опровергнуть мнение Родченко можно, поговорив с ней лично. Болтая с глазу на глаз, ведь легко определить нормальный человек или нет? Ася задумалась. И раньше общаясь с Женей, она отмечала, что с ней трудно вести диалог, но списывала это на особенности характера. Зря? Кирпичный госпиталь дореволюционной постройки, притаившийся за рядами желтеющих клёнов, располагался на другом конце города. Проезжая Ливец насквозь по центральной дороге, Ася безучастно провожала взглядом сонные улицы с трёх и пятиэтажными домами, крошечными магазинчиками и широкими тротуарами, покрытыми опавшими листьями. Из дворов и переулков не доносилось никаких звуков — тарахтение двигателя старого автобуса было единственным шумом в округе, из-за чего проспект казался необычайно тихим и провинциальным. Уже выйдя на остановке «госпиталь», Ася осознала, что идёт к больному с пустыми руками — ни апельсинов, ни цветов. Безответственно и недальновидно, совсем не по-дружески, но предпринимать попытки это исправить поздно: она не знала, где что продаётся, да и денег по своей беспечности не взяла. В больнице, среди сутолоки, запахов лекарств и шуршания бахил, она потерялась. Долго кружила возле регистратуры, пока не отважилась подойти к окошку и спросить, где искать Женю. Недовольная сотрудница, конечно, просветила её, но и на часы посещения, которые в скором времени грозят закончится, велела обращать внимание. Ася поднялась по старинной кованой лестнице на второй этаж и добралась до нужной палаты. Дверь нараспашку. Из шести коек были заняты четыре. Не найдя среди ближайших больных знакомого лица, Ася прошла в дальний угол, к окну. Пациенткой с перевязанной головой, гипсом на руке и ноге оказалась Женя. Она спала. «Пронесло» — подумала Ася. Она почувствовала себя не готовой ни к какому разговору в этих стенах, тем более такому сложному, который предстоял им с Женей. А увидев её беспомощной и одинокой, в казённом и неуютной месте, Ася и вовсе засомневалась нужно ли выяснять отношения, пока её не выпишут. Пока она боролась с самой собой, уставившись на трепещущие Женины веки и бледные щёки, позади послышались шаги. Каблуки ударялись о плитку. Мало ли, какие модницы навещали своих родственников — Ася сочла, что оборачиваться нетактично. Но посетительница, подошедшая вплотную, прошептала ей прямо в ухо: — Давно не видела её такой безмятежной. Ася дёрнулась. Карина — и всё при ней: алые губы, профиль царицы и красный лаковый плащ. А в руках кувшин с какими-то бело-фиолетовыми цветами. Видимо, она принесла их в подарок Жене. Карина обошла Асю и поставила кувшин на подоконник, поближе к изголовью кровати. Поправила букет, отошла, оценила свою работу на расстоянии, осталась довольна, подхватила плетёную сумку, всё это время лежавшую на стуле и не замеченную Асей, и направилась к выходу. По пути она кивнула каждой из пациенток палаты, будто они были закадычными приятельницами. Затем Карина остановилась в дверном проёме и, глядя прямо на Асю, одними губами спросила: — Идёшь? Неотрывно следившая за каждым её движением Ася, сразу же отозвалась на её зов. Со стороны могло сложиться впечатление, что она явилась вовсе не проведать больную, а встретиться с Кариной. Но в действительности, она не ожидала обнаружить её здесь. Кого угодно: Дину, Варю, даже Ярика! Но не кого-то из «Корней». Ася бы меньше удивилась, если бы Карина принесла с собой яд, а не цветы. Если бы она не воду пошла набирать для букета, а душила Женю подушкой — завершала бы начатое в оранжерее. Но все её действия выглядели благодушно. Просто девушка, которая пришла навестить свою подругу. Карина шла впереди, Ася следовала за ней в отдалении. Пока не вышли из госпиталя, они не говорили. Лишь на высоком крыльце девушка в красном плаще обернулась, как-то смутно улыбнулась, потянулась как после сна, и сказала в пустоту: — Женя любит крокусы. Знаешь, как по-другому называется это растение? — она глянула на Асю через плечо и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Шафран. Его цветки символизируют надежду и возрождение. Ася тупо моргала — на ум не приходила ничего путного для поддержания диалога. Но её участие будто бы и не требовалось. Карина медленно двинулась по аллее. Она не стала сворачивать к остановке, намереваясь дойти до университета пешком. Листья шуршали под её ногами — этот звук перемежался со стуком каблуков по асфальту. Ася поймала себя на том, что не может оторваться от её созерцания. Карина двигалась так естественно, будто не шла по земле, а невесомо парила над её поверхностью. Ей были несвойственны резкие жесты, всем своим существом она будто бы органически сливалась со средой, в которой пребывала. И хотя казалась яркой и заметной, удивительным образом вписывалась в любую обстановку: будто родилась на той поляне, где Ася впервые её увидела, словно всю жизнь прожила в палате, куда забежала на пять минут, и на этих захолустных улицах она мнилась коренной ливчанкой. Неотделимую от почти кричащей вычурности гармонию не нарушали даже нелепые аксессуары: огромная плетёная сумка, наподобие пляжной, вовсе не вязавшаяся с осенней одеждой, в её руках преображалась. А когда Карина извлекла из неё и надела огромные солнечные очки формы «стрекоза», Ася могла поклясться, что они никогда не выходили из моды и ничего не может смотреться на девушке настолько уместно в конце сентября. Петляя вслед за ней по незнакомым проулкам и задворкам, Ася чувствовала себя слишком ведомой — и это её пугало, но поделать с собой она ничего не могла. Шла и шла, шаг за шагом, поворот за поворотом. На миг ей показалось, что весь Ливец состоит сплошь из системы парков и скверов, вереницы золотых деревьев и нежилых домов. Сквозь невзрачную круговерть спальных районов Карина уводила её за собой, пылая как маяк, маня как блуждающий огонёк. Она хотела ненавидеть её, но видимого повода не находилось — она нравилась Антону и теперь Ася, кажется, почти понимала за что. В ней была магия — живая, телесная, трепещущая, замешанная на крови и белозубой улыбке. Низкий голос, окутывающий пеленой интимности, дарил ощущение, что вы вдвоём — единственные люди в мире. А немногие слова, рассыпанные как жемчужины, заставляли прислушиваться к ним: внимать и вникать как в послание сивиллы. Асе хотелось тряхнуть головой, содрать со своего лица глупое блаженное выражение, вернуться к реальности. Задним умом она всё осознавала, однако, ноги продолжали нести её за Кариной по пятам. Миновав очередную незнакомую улицу, они вышли на какие-то вырубки, поросшие золотистыми цветами. Карина на несколько мгновений остановилась, а потом двинулась прямо в желтое море. Ася посчитала фантастичным такое бурное и позднее цветение. Она прошла по краю, еле касаясь чашечек растений кончиками пальцев. — Золотарник, — Карина сорвала несколько стеблей и сложила их в сумку, висевшую на сгибе локтя. Она подходила для этого идеально — садовая корзина, а не дамское украшение. — Для короны. — Чьей? — Ася нахмурилась. С ней как с ребенком играли! — Твоей! — Карина раскатисто расхохоталась. И поманила Асю рукой. Та последовала без дальнейших вопросов. Они двигались в сторону темнеющего впереди леса. Солнце садилось на западе, просвечивало сквозь редкие и тонкие стволы, слепило глаза. На фоне сияния фигурка Карины походила на явление феи из племени богини Дану. Достигнув опушки, она сняла туфли и тоже убрала их в сумку, аккуратно устроив на дне, чтобы не помять цветы. Ася уставилась на её голые ступни, видневшиеся из-под широких чёрных штанин. Босая Карина ступила на ковёр подлеска, виляя между низкорослыми растениями изящно и осторожно, точно танцуя. Свободной рукой она расстегнула плащ. Вечерняя прохлада ни капли не смущала её, наоборот, щёки даже сильнее раскраснелись, хотя она не запыхалась. Сдавалось Асе, что спутница её так рада вступлению под полог леса, оттого и румянится. «Сейчас она заманит меня в чащу, прямо как в том моём кошмаре, а там ждут остальные — и всё. Меня зарежут и закопают как Антона, и труп мой тоже никто не найдёт» — вертелось в голове у Аси, но она, тем не менее, продолжала идти. Минут через пять Карина привела её на поляну — ту самую, с замшелым бревном посередине, где она встретила её однажды субботним утром. Карина грациозно присела на поваленный ствол и похлопала ладонью рядом с собой, приглашая Асю присоединиться к ней. Закатные лучи раскрашивали поляну в оранжевый, невидимые птицы шептались на высоких ветвях. Потоптавшись на месте, Ася приняла приглашение и села рядом с Кариной. — Я не знала, что к универу можно выйти окольным путём, — сказала она первое, что пришло на ум, чтобы поддержать разговор. — Город похож на кольцо, — Карина вынимала по веточке золотарника из своей «корзины» и вплетала в венок. Он увеличивался и разрастался очень быстро благодаря её ловким тонким пальчикам. — Мы просто замкнули круг. Примерь-ка, — она водрузила венец на голову Аси. — Дивно! — А, спасибо, — Ася едва удержала подарок на голове. В тот момент, когда Карина наклонилась к ней, она заметила под её плащом знакомую вещь — чёрную жилетку, вышитую золотой виноградной лозой. — У моего брата была почти такая же… — Это она и есть, — Карина без тени смущения приспустила плащ с плеч, демонстрируя жилет Антона. — Он отдал её тебе? — у Аси ком встал в горле. — У нас всё общее, — Карина пожала плечами и запахнулась. — Мы часто носим одежду друг друга. — Ты любила его, да? — Ася задала этот неприличный вопрос, не услышав прошедшего времени. «Было общее» и «носили» — так следовало сказать, но она не сказала. Значит, Карина любила — продолжала любить, как и она. — Люблю, — исправила твёрдо. — Нельзя перестать это делать. — И если человек умер? — Но Антон же не умер, — звучало не как желание, но как стойкое убеждение. Знание. — Запутался и уехал ненадолго, с кем не бывает. — П-правда? — симпатия Аси к Карине росла скачкообразно. Она отыскала человека, который разделяет её веру. Значит, не всё потеряно! Значит, брат действительно может быть жив. Такая позиция импонировала ей бесконечно больше, чем пораженческое настроение Жени. — А другие думают так же? — Конечно! А кто думает иначе? — Женя, например. — Ах, Женя… — произнесла Карина с сожалением. — Мне жаль её. Бедняжка расстроилась, отгородилась от нас, обиделась. Нам её не хватает. К тому же её так бессердечно покалечили. — Всё-таки столкнули, она не сама? Тогда кто? — Даниил всё видел. Это он вызвал скорую. — И что же он видел? Кого? — Столько вопросов! — Карина легко вспорхнула на бревно, прошла его до конца, расставив руки в стороны, как канатоходец. Спрыгнула с его края и закружилась, глядя в небо, успевшее за недолгий разговор стать аметистовым. — Почему бы тебе не спросить у него самой? — Если бы я только знала, где его поймать, — Асина реплика напоминала никчёмную отговорку. — А он сам тебя поймает, — рассмеялась Карина. — Завтра. Да? — она подхватила сумку, а другую руку протянула Асе. — Хорошо… — она лишь слегка поколебалась, прежде чем крепко ухватиться за ладонь Карины. Они чужие? Они страшные? Они могли сделать то, что вменяла им Женя? Узнать это можно сблизившись с ними. И если они сами предлагают — терять шанс глупо. Ведь именно ради этого Ася и приехала в эту богом забытую дыру. Карина побежала вперёд — прочь из сгущающихся лесных сумерек и наползающего тумана, к университетским воротам. Она бежала босяком по холодной земле и хохотала, и тянула за собой Асю. Та еле поспевала, придерживала на голове венок, чтобы он не упал. Выглядело, как пить дать, престранно. Будто всего восемнадцать здесь не Асе — не она озорной ребенок. Карина как подменыш — дитя, которое много лет назад увели под холм, воспитали и вскормили фэйри, как писал Антон, внезапно вырвавшееся на свободу в скучный мир людей, бесталанных и серых взрослых. Давно Ася так не наслаждалась бессмысленным и свободным бегом. Не размыкая рук, Карина с Асей добежали до общежития. Благо, рядом никого не было. Остановились, отдышались студёным, режущим лёгкие воздухом, чему-то посмеялись. Карина сжала Асино плечо: — Завтра после третьей пары жди весточки. И скрылась в сумраке за углом.