Корни тянутся к гробам

Ася в сотый раз сжала лямку рюкзака. На ладони от неё уже образовалась багровая вмятина. Заметив это, в попытке отвлечься, она стала перебирать бусины на браслете. Её потрясывало. Руки дрожали как при треморе. Карина говорила, что такое бывает от кофе. Ася перестала пить его, уже несколько дней без него продержалась, но странные симптомы не проходили. Она не знала, на что можно списать своё состояние. В последнюю неделю она чувствовала себя не в своей тарелке — подавленной и какой-то отчуждённой. Всю жизнь Ася отличалась активной жестикуляцией и артикуляцией. Имея звучный голос, иногда она производила слишком много шума или неуместно громко смеялась. Отцу нравилась её экспрессия и экстравертность, но порой её поведение расценивали как невоспитанность, отчего она всячески старалась вести себя потише. Теперь же всё это как рукой сняло. Она сливалась с лесным безмолвием, часто ей было абсолютно нечего сказать, а мысли сложно формулировались в предложения. И банально обсудить это не с кем: с «Ветвями» всякая связь давно оборвана, но и «Корней» Ася стала всё больше сторониться. Для них не существовало ничего, выходящего за рамки нормальности, потому что в их сознании границы этого зыбкого понятия были размыты. У них не возникало вопросов об Асином поведении: она продолжала всюду таскаться с ними, не пропустила ни одного пикника на поляне, ночи в оранжерее или посиделок в общежитии, но присутствовала там лишь физически. Порой она запоздало кивала или вовсе отвечала невпопад. Никто не акцентировал на этом внимания, но сама она ощущала, что нечто в ней изменилось. Ни дать ни взять — лишний человек, о трагедии которого настойчиво твердили на литературе. Почему? Причин была масса. Во-первых, её напугал поход на кладбище. Кресты и могилы никогда ей не нравились. Ася, не будучи любительницей мрачной эстетики, и к самим разговорам о смерти относилась отрицательно. Не нравилась ей эта тема, а ребята из «Корней» будто специально норовили её поднять. К смертности они относились философски, а унылые цитаты по случаю выдавали на раз-два. Порой Асе становилось не по себе не только от их изречений, но и от близости катакомб и прочих древних захоронений. Атмосфера прямо-таки вырисовывалась не радужная. От одного только этого немудрено захандрить. Во-вторых, её крайне смутил поцелуй Даниила. Разумеется, Ася уже целовалась до этого. В старших классах она встречалась с одним парнем, но то совершенно другое дело: их семьи были знакомы, они дружили с семи лет, благодаря чему он не представлял для неё загадки, а в их отношениях не было недосказанности — лишь здоровая симпатия. С Даниилом ничего не было неясно: радоваться или опасаться выражений его благоволения? Вкладывал ли он романтический подтекст в свои действия? Нравится ему Ася? А остальные? Насколько и в каком смысле «нравятся»? Думать об этом одновременно хотелось и не хотелось. К тому же не в последнюю очередь Асю покоробила неприятная правда о воровстве. Её поражало полное пренебрежение новой компании основными нормами морали. Хотелось возразить их спокойному пособничеству собственной слабости, мол, Бог, о котором они толкуют, заповедовал «не укради». Но она смутно прозревала, что парировать ей они смогут с лёгкостью, приведя какую-нибудь заумную цитату, оправдывающую любое зло. Ко всему прочему её тревожили мысли о ссоре Антона с Даниилом. Всё вместе свивалось в некую нить, которую Ася не могла нащупать. Её буквально влекло в две противоположные стороны, разрывало ровно посередине. Ей хотелось быть с ними, разделять их зачарованную жизнь и сосуществовать в мире немых чудес вместе с ними. И, в то же время, Асе было страшно неуютно и, почему-то, крайне одиноко. Вкупе это и привело её туда, где она находилась сейчас. В закуток в коридоре второго этажа административного корпуса. Прислонившись к оконной раме она с отвращением взирала на пасмурный, обёрнутый в стылую морось, день, серевший за стеклом. Она прогуляла последнюю пару и уже порядка получаса ожидала возле двери в кабинет университетского психолога. О нём ей рассказала Альбина, заметив её состояние, когда Ася соблаговолила посетить одну из пар. — Говорят, что она существует, но никто не может убедиться в этом лично, — шептала ей на ухо Альбина. — Но вообще психологическую помощь студентам обязаны оказывать в любом вузе. Так что, попытай удачу. Насколько же плохо должна была выглядеть Ася с точки зрения стороннего наблюдателя, что даже её безразличная ко всему, кроме смерти, староста, посоветовала ей обратиться к психологу? Так или иначе, она вняла её рекомендации. Но обнаружила нужную дверь закрытой. Однако сдаваться Ася не собиралась. Когда в пустом коридоре послышались семенящие шаги, она не спешила радоваться. Мало ли, кто может расхаживать по этажу. Но вскоре показавшаяся из-за поворота женщина, приблизилась именно к тому кабинету, который Ася столько времени безуспешно гипнотизировала. Одетая в помятые брюки и кардиган крупной вязки, она аккуратно, чтобы не расплескать, несла кружку с кофе. Не то чтобы ароматным, но пахучим, из того разряда растворимой продукции, которую привыкла литрами хлебать Ася. — Ко мне? — психологиня оказалась достаточно молодой блондинкой с отросшими корнями и небрежно заколотым пучком. — Наверно. — Проходите, — она отперла дверь и включила свет. Маленькое помещение было жарко натоплено обогревателем. Унылый пейзаж за окнами скрывали песочного цвета занавески, а на светлых стенах висели вселяющие оптимизм картинки с солнечными лужайками и радугами. На полу возле кресла расположился ковёр в виде ромашки. «Детский сад» — проскрежетала про себя Ася, присаживаясь после пригласительного жеста психолога. Но всё равно приятней, чем остальные аудитории. — Итак, по какому вопросу вы ко мне пожаловали… — Анастасия. — Анастасия! Очень приятно. Меня зовут Ольга Леонидовна, — она уселась за столом напротив, бережно поставив кружку. Взяла доверительный тон. — Что вас беспокоит, Анастасия? — Ну… Мне как-то плохо, и не с кем поделиться этим. Есть люди, с которыми я, вроде как, поссорилась, а есть другие, с которыми я, вроде как, дружу, но они считают, что всё наоборот просто прекрасно, — выпалила Ася на одном дыхании. Она никогда раньше не посещала психологов или психотерапевтов. Хотя мама уговаривала её записаться на приём после пропажи брата. — И ещё я не очень понимаю, кто я. Или скорее, какая я настоящая. Я будто бы кем-то притворяюсь. — А с какой целью? — Раньше я думала для того, чтобы втереться в доверие. Ну, к моим новым друзьям. Хотела кое-что выведать у них. Но пока делала это, перестала понимать, зачем мне это. — И зачем это требовалось изначально? — Ольга Леонидовна, будто заинтересовавшись путаным рассказом, положила подбородок на сплетённые руки и подалась вперёд. — У меня брат пропал в прошлом году. Антон Чермных. Я ищу его, — Ася решила не скрывать свих истинных намерений. — Ради этого сюда и поступила. — Ах, да. Понимаю. Я этот случай хорошо помню. Нас всех очень беспокоит судьба Антона. «Враньё» — отрезала про себя Ася. В её картине мира никому не было дела до исчезновения брата. Кроме неё, мамы и Жени. — И как, удалось что-нибудь выяснить? — голос психологини сочился елеем понимания. — Не особо. Натыкаюсь на тупик. — Вот, что я об этом думаю… — Ольга Леонидовна откинулась на спинку стула. — Описанные симптомы похожи на эмоциональное выгорание. И, учитывая всю ситуацию в целом, оно является естественным её следствием. Смотрите, Анастасия, вы переживаете из-за утраты брата уже долгое время, а это сильный стресс, — она начала загибать пальцы. — Потом, как я понимаю, вы переехали сюда из родного города, верно? — Ася кивнула. — Стресс наслаивается вместе со сменой социальной среды. Плюс куча знакомств, конфликты, новые предметы. А желание казаться кем-то другим смахивает на деперсонализацию. И это устойчивое нервное напряжение ведёт к эмоциональному истощению. — И что мне делать? — тяжело вздохнув, спросила Ася. — Понимаю, что это крайне непросто, но следует немного спустить всю эту ситуацию на тормозах. Хотя бы на время позволить всему идти своим чередом. Возможно, сосредоточиться на чём-то одном, самом важном. Том, что лучше всего получается или просто приносит удовольствие. На понятном. Заземлиться, проще говоря. И, конечно же, не мешает сдать анализы и попить витамины. Кортизола, думаю, у вас переизбыток. — Мм, спасибо. Ася не вышла из кабинета просветлённой, но она на это и не рассчитывала. Короткий разговор с незнакомым человеком не может решить всех проблем. Однако он вселил в неё новую, весьма ободряющую мысль. Возможно, она не виновата. Возможно, она и правда слишком много на себя взвалила. Возможно, она просто не выдержала этой перманентной печали и пыталась сбежать от неё в счастливое отрицание всего и вся. И это не сработало. Воскрешать в памяти образы того, что делает её счастливой или хотя бы делало раньше, оказалось нелегко. На задворках сознания мельтешили улыбающиеся лица родителей, голос Антона, мягкая шерсть Пуаро под пальцами, смех Вики, летние прогулки на лошадях… И ничего из этого здесь не было. Всё осталось в той, прошлой жизни. Но всё же, перво-наперво, Ася решила снарядиться в экспедицию в город. Выйти из магического университетского круга. Плёвое дело — взобраться на холм, миновать ограду, перейти дорогу и доплестись до магазина. Купить, то есть законно приобрести на деньги, полученные от родителей, такие успокаивающие и осязаемые продукты питания, напоминающие о капитализме и потреблении, о глобальной деревне и неотчуждаемых биологических потребностях людей. Как давно она не делала этого! Нормально питаться Ася будто перестала вовсе. Перехватывала куски, иногда обедала в столовой и довольствовалась краденой едой «Корней». Меланхолично оглядывая полки в небольшом супермаркете, Ася вдруг осознала, что позабыла все свои пищевые привычки. Что ей нравилось есть? Чего она не любит? С трудом выбрав из хаоса упаковок плитку белого шоколада, свешав три толстокожих апельсина и ухватив молочный коктейль со вкусом приторной ванили, Ася поспешила на кассу. На промозглой улице она задержалась у киоска с газетами и журналами. Долго пялилась на незнакомые цветастые обложки. Купила какой-то итальянский детектив в мягком переплёте, ведь она обожала читать их когда-то — когда-то до Платона и Канта — и пошла обратно к общежитиям, намереваясь завалиться со всеми этими богатствами на кровать и не слезать с неё ближайшие пару часов. Также она планировала погуглить, какие витамины способны восстановить её истощённые силы. А потом, как знать, если к вечеру дождь не усилится, выйти ещё и в аптеку. Но вместо тихого и пустого пристанища её встретил плач, раздающийся из-за двери. Кристина вернулась раньше и, судя по звукам, была чем-то очень расстроена. Ася нехотя вошла — на чужие проблемы её ресурса точно не хватит. В комнате обнаружилась не одна Кристина, но и Дина с Варей. И, если первая рыдала, уткнувшись лицом в свою подушку, а Варя её успокаивала, поглаживая по спине, то Дина расхаживала туда-сюда, скрестив руки на груди, и выглядела рассерженной. Ася остановилась на пороге. Она искренне поинтересовалась: — Что случилось? — Ничего из того, что не было бы ожидаемо! — воскликнула Дина. — Всё шло своим чередом и дошло до этого… — Перестань, — тихо попросила Варя, укоризненно глядя на подругу. — Ничего такого уж страшного действительно не произошло. — А конкретней? — Беременна твоя соседка — вот тебе конкретика, — Дина всплеснула руками. — О, — Ася на пару мгновений потеряла дар речи. — От Вадика? — Варя кивнула, подтверждая её догадку. — Ну, поздравляю, что ли. Наблюдаемая сцена отрезвила Асю. Она показалась ей такой бытовой и знакомой, будто подсмотренной в реалити-шоу наподобие «Беременная в 16». Разница лишь в том, что это настоящее реалити, а Кристине скоро исполняется двадцать один год. Но, в целом, физиологический процесс воспроизводства потомства выглядел как-то на удивление правильно. Нормально. Естественно? Ася даже будто бы обрадовалась, что у неё под боком очутились люди, которые не отрицают, а просто… Ну, словом, живут. Встречаются там, ходят в город на свидания, детей делают, а не высокоумные теории строят. — Спасибочки! — Дина закатила глаза. — Устроим праздник в честь загубленной жизни и сдачи в патриархальное рабство? — Да куда там. Скорее Ложкин в рабство попадёт, — Ася впервые за долгое время попыталась пошутить. — Прекратите! — Кристина оторвала красное заплаканное лицо от подушки. — Вы не понимаете, вы жили другую жизнь. Вы родом не из забытой богом дыры, которая статус города приобрела только пару лет назад, когда население перевалило за двенадцать тысяч. В лексиконе вашей семьи было слово «перспективы». И баллы за экзамены у вас такие, что вы могли поступить куда получше. А я не такая. Да, и что с того? Чем я хуже, если у меня нет всяких талантов? Что с того, если я просто умею быть хорошенькой… А Вадик… Он из хорошей семьи, он лучший вариант, — она снова заревела. — Лично я вас не осуждаю. Если хочешь родить — это твоё желание, — Ася пожала плечами и разложила свои покупки на прикроватной тумбочке. Она в упор не видела драмы в происходящем. Тут всё было более-менее понятно. — Да, правильно! — поддержала её Варя. — Я разочарована не из-за ребёнка, а из-за тебя, Дина! Хватит всех ровнять с собой… — Ой, да делай, что хочешь! — Дина вихрем вынеслась из комнаты, не удосужившись закрыть за собой дверь. Ася бочком вышла вслед за ней. Несмотря на одобрение с её стороны, плач Кристины не доставлял ей удовольствия. Дину она обнаружила на лестничном пролёте у окна — того, что напротив берёзы. Глаза у неё были на мокром месте. Ася впервые стала свидетельницей того, как она расчувствовалась. — Хей, чего вы все? — Ася похлопала её по плечу. — Да ну её… — Дина звучала не так уверенно как обычно. — Закончила бы универ по-человечески, с работой определилась. А потом уже о детях думала. И Ложкин этот туда же. Дурак… Лучше бы наукой занимался, как мой Илья, а не вот это вот всё. Про себя Ася подумала, что, возможно, наукой заниматься не так безопасно. Антон, вон, сосредоточился на исследованиях — и что в итоге? Но вслух оценочных суждений не высказала, а лишь нейтрально поддержала беседу, поскольку не время было вступать в конфронтацию с бывшей приятельницей — почва слишком зыбкая: — Не знала, что он где-то публикуется. — Там же, где и остальные студенты, — Дина дёрнула плечами и упомянула сайт, о котором Ася никогда прежде не слышала. Но она запомнила его название. –Не одни твои хитровывернутые биохимовцы статьи штампуют. Кстати, почему приняла Кристинину сторону, раз такая умная стала с ними? — в голос её вернулась привычная колкость. — «Ветви» же существуют на демократических началах, разве нет? — Ася нашла в себе силы подмигнуть, пропустив мимо ушей желчное замечание. — Похоже, что так, — вздохнула Дина, окончательно приходя в себя и смиряясь с положением дел. Постепенно она бы справилась с этим и без Аси. Она просто слегка подтолкнула её. — Теперь не на словах, а на деле — товарищество и инклюзия через край. Ладно, пойду улажу конфликт с молодой мамашей. Вместе с Диной Ася поднялась на свой этаж. Когда та скрылась в их с Кристиной комнате, она осталась в коридоре. Вскоре к ней вышла Варя. Видимо, чтобы не мешать разговору по душам между двумя принципиальными подругами. — Я рада, что они мирятся, — Варя прислонилась к стене рядом с Асей. — Они ведь обе очень хорошие. Просто недопоняли друг дружку. Как там Марк? — Вы совсем перестали общаться? — Ася нашла в себе крупицу человечности, чтобы посочувствовать. Выходило, что Марк Варе действительно нравился, раз она первым делом справилась о его самочувствии. — Мы никогда и не были друзьями, — Варя печально улыбнулась и потупилась. — Всего раза три виделись. Ему нелегко приходится, хотелось выговориться. В их компании отношения разладились. Но теперь у них есть ты. — Н-да?.. — протянула Ася. Что Марку приходится нелегко она могла заподозрить всего раз — когда он обнимал её, облачённую в Антонову водолазку. Всё остальное время он вёл себя более чем беспечно, а иногда и бесяче, был развязен и несерьёзен. В общем, не таков, каким выглядел со стороны. Но тогда почему, если он о чём-то переживает, он поделился этим не с друзьями, а с кем-то посторонним? — Надеюсь, ему стало легче. — Не стало, — подавив неприятное чувство того, что она водит приятельницу за нос, Ася решила врать напропалую, чтобы выяснить подробности. Марк растрепал что-то из внутренних дел «Корней». И кому — Варе! Ася не на шутку заинтересовалась. — Ох, этого я и боялась. Тяжело ему без Антона, — в голосе Вари сквозило неподдельное сопереживание. — Очень тяжело, — поддакнула Ася, провоцируя Варю на откровенность. — Он прямо сам не свой. — К тому же он и с остальными своими проблемами ещё не разобрался… — Варя смутилась и покраснела. «Это не мой секрет» — сказала она когда-то. Значит, секрет есть. И он всё ещё её тревожит. — Ты имеешь в виду то самое?.. — Ася взяла её за руку. Она использовала общие фразы, самые расплывчатые, чтобы не выдать своего неведения. — … о чём я думаю? — Да, эти его странности, — Варя разглядывала мыски своей обуви. Очевидно, ей очень хотелось обсудить эту тему, но она крепилась как могла. — Иногда мне кажется, что есть два разных Марка, — Ася ориентировалась по ситуации. Это было правдивое заявление — Марк и впрямь был изменчив. — Но это же не определяет его, правда? Не делает плохим, так ведь? — Варя стала заламывать руки. — Это всё последствия травмы, да? И несмотря на то, что он говорит, будто это была любовь, по обоюдному согласию и всё такое… Как ты считаешь? — Ну… — Ася ступала по очень тонкому льду. Она облизнула губы. — Может, это защитный механизм психики, — она попыталась вспомнить все умные термины, которыми сыпал психолог. — Да, да! — Варя её мнение разделила с радостью. — Ненормально же, когда твой крёстный, что бы кто ни говорил… И если бы всё было так уж хорошо, стал бы он потом вешаться на каждого встречного? — Нет, конечно, — Ася подавила судорогу. Кое-что прояснялось, а что-то, напротив. — А то, что его одноклассники слили видео в интернет... Кошмар! Неудивительно, что он забрался так далеко от родного города. Но Даниил предложил ему какой-то выход из его ситуации… — прозвучало туманно, но она не пояснила. — В конце концов, это же поможет? — Время покажет, — Ася прокашлялась. — Мне так хочется, чтобы Марк был счастлив, — Варя тряхнула кудряшками. –Надеюсь, с твоим появлением у них всё наладится. Задумавшись над этой ремаркой, Ася так и не нашла ответа. Стало ли «Корням» лучше? Склеила ли она эту треснувшую вазу? Сомнительно. Хоть они старательно делали вид, что всё в порядке, порой во взглядах ребят сквозила такая грусть и дезориентация, что и слепой бы догадался, как они несчастны. И только Даниил непоколебимо верил в свои идеалы. Ноябрь как ленивый кот, тянущийся к батарее, тянулся к своему окончанию. На улице было намного теплее, чем в привычных Асе широтах, но все листья уже облетели. Деревья превратились в чернеющие остовы прошлых себя. Земля остывала, туманы густели и поднимались всё выше. Сезон ливней прошёл, оставив после себя лишь размытые дороги и слякоть. По утрам кусты и пожухлую траву сковывала изморозь. Только оранжерея осталась островком лета, тепла, пестроты и зелени. Возвращаться туда с каждым днём становилось всё приятней. И, если бы не мрачные думы, Ася вполне могла бы чувствовать себя легко и свободно в этом саду земных наслаждений. В очередной пятничный вечер она в компании «Корней» сидела под треугольной тисовой кроной и рассеянно курила передававшуюся из рук в руки самокрутку. Она разглядывала бледного веснушчатого Марка, с синевой под глазами и зубами, пожелтевшими от табака. Под прозрачной кожей протянулась сетка тонких вен, а непроницаемое выражение лица мерцало то надменностью, то усталостью. Он тоже дымил, расчёсывая длинными пальцами спутавшиеся волосы — ворох осенних листьев, оплетший венком его голову. Когда она заметил остановившийся на нём взгляд Аси, то одними губами спросил «чего пялишься?» и скорчил капризную гримасу. Марк весь будто состоял из оппозиций и противоречий, нелогичной эмоциональной смеси очарования и страха, возбуждения и паники, которые растекались по нему как по пустому сосуду. Ася удостоверилась в том, что ровным счётом ничего о нём не знает — также, как и об остальных. Она не может разгадать их, потому что у неё нет ключа. Они могут казаться беспечными и счастливыми, но что действительно творится у них внутри — тайна за семью печатями. У Марка там, судя по тому, как он выплеснул ушат грязных подробностей своей биографии на Варю, ютились боль, тревога и одиночество. Ребята, по своему обыкновению, слушали радио. Пойманная Саей станция вещала нечто загробное: Просто, чтобы каждый знал, Что всему, что он искал, Скоро тлеть углем в золе, Скоро гнить в сырой земле. [1] — Кстати, тис — кладбищенское дерево, — ни с того, ни с сего сообщила Сая, ни к кому в отдельности не обращаясь, но глядя почему-то на Асю. — В Европе его принято высаживать у могил, — она подобно Марку любила ввернуть случайные факты о предмете своего изучения. Сая писала диплом по теме «Особенности культивирования клеток растений семейства тисовых». Про них Ася узнала чуть меньше, чем о врановых. — А их корни тянутся к гробам, прямо ко ртам покойников, прорастая и нанизывая бусы из черепов. Это можно увидеть, когда дерево вырывает ураганом. Асю передёрнуло. Опять мертвечина. Надоело. — Поэтично, но инфернально, — попеняла Карина, надувая пузырь из краденой жвачки. — Давайте лучше поиграем! В «Наборщика», например. — Что это? — Ася уже не стеснялась демонстрировать свою неразвитость. Ей стало всё равно. — Когда из одного большого слова составляется много маленьких, — заботливо пояснила Карина. — Если в неё, то давайте усложним. Я напишу исходное слово шифром Цезаря, — предложил Даниил. — Идёт! С каким шагом? — в Карине проснулся азарт, но она заметила озадаченное лицо Аси. — О, это совсем не сложный шифр. Каждая буква в тексте заменяется на ту, которая находится на несколько позиций левее или правее в алфавите. Это число и называется шагом. — Поняла, — кивнула Ася. Ей, конечно, с детства был знаком такой способ шифрования. Её научил им пользоваться Антон — просто она не связывала его с именем Цезаря. Антон и шифры… Совершенно внезапно Асю осенило. Она больше месяца не притрагивалась к записной книжке брата, потому что отчаялась разгадать её тайнопись. Набор знаков ни о чём ей не говорил. Но тут она, кажется, поняла, как можно пробовать работать с его текстом. Спрятав довольную улыбку человека, разгадавшего головоломку, Ася сосредоточилась на игре. Несмотря на то, что по итогу она проиграла (победителем ожидаемо стал Даниил), Ася возликовала. Она спешила вернуться к записной книжке, чтобы проверить свою гипотезу. Тусклый луч настольной лампы жёлтым языком лизнул темноту комнаты, высветив листы, испещрённые мелким почерком брата. Ася открыла последнюю его запись — она должна была быть самой важной. Кристина дёрнулась на своей кровати, щурясь, откинула одеяло и уставилась на сгорбившуюся над столом Асю. Та что-то вдохновенно записывала. — Ты чего? Который час? — сонный голос Кристины не звучал зло или раздражённо. Она была благодарна Асе за то, что соседка её поддержала. Они, вроде как, помирились. — Ночь ещё. Спи, — не оборачиваясь, отмахнулась Ася. — Что ты делаешь-то? — Кристина села. — За учёбу взялась? Помочь? — Как у тебя с дешифровкой текстов? — Не знаю, не пробовала, — Кристина встала и подошла вплотную к Асе, заглянув ей за плечо. В хаосе скачущих знаков ничего было не разобрать. — Это английский? — Не думаю. Здесь ни разу не встречается «дабл ю». Латынь?.. — Ася задумалась, откинув прядь со лба. — Попробуем переставлять буквы, пока не получится какое-нибудь слово, которое можно перевести. Тогда сможем определить шаг. — Да этим несколько дней подряд заниматься можно! — Кристина пододвинула стул. — В чём смысл вообще? — Это может помочь найти моего брата, — у Аси дрожали руки. От беспомощности, от нервов, от недосыпания. Она не знала, с какого конца подступиться к этому опусу. — Ну… — Кристина пригляделась и замолчала. Потом открыла на своём смартфоне латинский алфавит. — Попробуем. Время они не засекали. Сидели плечом к плечу, объятые уютной, вовсе не пугающей темнотой их жарко натопленной комнатки, тянулись к пятну света от лампы и конструировали. Домыслы, теории, несуществующие слова. Переставляли, пыхтели, читали, ломая язык, комбинировали и вычёркивали неподходящие варианты. С усердием достойным настоящих исследователей. С рвением такой силы, будто от этого зависела вся будущая жизнь. За окном жёсткой крупой посыпался мелкий снег. Ещё не забрезжил блёклый ноябрьский рассвет, когда в первой строчке начали вырисовываться первые слова, которые они смогли перевести. Асе казалось, что она их навсегда запомнит: «Sacrificans omnia quae mihi cara erant». Четыре. Таков был шаг шифра на латыни. Твёрдо убеждённые в этом, девочки принялись возвращать буквы на их законные места и формировать предложения. Кристина заснула прямо за столом, на середине манускрипта, когда серый свет субботнего утра коснулся запотевших стёкол. Оставив её дремать, лишь накрыв сверху одеялом, Ася ещё несколько часов корпела над Антоновым откровением. Взглянув на часы, когда заслышала шум пробуждающихся соседей за стенкой, она равнодушно констатировала: семь тридцать. В расписании социологов в тот день стояло две пары, но Ася вновь вручила их заботам неутомимой и одинокой старосты. А сама всё переставляла и переставляла буквы. Дойдя до конца текста, она едва смогла разогнуться. Шея и поясница страшно затекли, запястья ныли. Глаза резало, будто в них песка насыпали. Но дело было сделано. Ася вложила листок в записную книжку брата и, обнявшись с ней, рухнула на кровать, мгновенно провалившись в сон. После пробуждения предстояло ещё всё это добро перевести на русский. Этому она посвятила весь день, прервав свой беспокойный пятичасовой сон. Кристина принесла ей несколько упаковок йогурта на перекус и, похлопав по плечу, удалилась к своему жениху. Ася сбрасывала все звонки от Карины, а на сообщения ответила быстрой отпиской «я заболела». Она истерзала все доступные ей онлайн-переводчики, чтобы привести перевод в удобоваримый вид. С условной степенью достоверности к вечеру выходило примерно следующее: «Поступившись всем, что было мне дорого, с тоской и щемящим сердцем я понял, что мои друзья — дорогие, милые дети, которые просто не хотят расти. Они бежали из городов, от семей и реальности, к этой зачарованной жизни, в это заколдованное место. Они существовали в этом выдуманном, наэлектризованном пространстве, в шаре, полном гроз, озона и шелеста листьев. Мечты и сны заменили им явь; они играли с собой и друг другом, они верили в то, что игра — это настоящая действительность, они овеществили свои грёзы, приняв её правила за истину. И безмолвный договор казался нерушимым: повязанные и поименованные в кабальном круге своих выдумок, они отказались ото всего странного и чуждого, непонятного и неприятного им — взросления, вины, ответственности; пустых слов «формальность» и «конформизм». Университет сделался для них не образовательным учреждением, не социальным институтом, не официальной организацией, но извлечённым из обыденности местом, окружённым туманами, лесами и тёмными историями. На костях и прахе воздвигли они храм своей алхимии, выдумали её сами и сами поверили в неё. Жили в соответствии с её мрачной логикой и далёкими обетованиями, находили подкрепления её правдивости в древних текстах и неубедительных спекуляциях. Мои милые друзья не глупы — они слабы. Они просто дети, возжелавшие избежать расплаты за беспечность и несогласие с миром. Как их жаль! Какое горькое разочарование постигло бы их нежные души, когда, наконец, пришлось бы разлучиться по грубой и докучливой необходимости. Когда узкий круг посвящённых разорвала бы железная бюрократическая длань. Всё бы закончилось: все курсы завершились, все блуждания под луной пресеклись. Все бедные безумцы были бы вынуждены разъехаться и разбрестись по унылой земле: к работе, семьям, смерти. К бессмысленному и бесполезному существованию от будней до выходных, от девяти до шести, от труда до праздников. О, им так больно допустить это! И всех сложнее Даниилу. Хоть он и кажется таким стойким и непоколебимым — он дитя. Он вынужден выглядеть хорошим лишь постольку, поскольку был недостаточно изобретателен на плохое. Он ранен лезвием реальности. Этой калёной стали он предпочитает отравленные стрелы фантазии, надежды на то, что спасение есть. Не потому ли он прячется за покосившемся забором, среди мха и криков выпей уже седьмой год. Столько лет скрываться от жизни, таящейся за воротами — смятённой, полнокровной и деятельной. Собирать отряд последователей, беспрекословно послушных, очарованных, напуганных, своих. Я люблю его, но он более всех достоин жалости. Я сделал это ради него. Пусть реальность ударит наотмашь, но по другой щеке. Пусть не затхлая необходимость разгонит их стайку, но широкий жест: трагический, с налётом мистики. Пусть моё внезапное исчезновение, покрытое мглой недосказанности, разобьёт этот круг. Пусть подозрительность и отчуждение прогонят их друг от друга раньше, чем вымученный долг. Я сознательно иду на эту жертву. Это всё ради них. Я ни о чём не жалею. Так надо во имя любви». Так пространно и высокопарно писал Антон, когда в последний раз использовал эту книжицу. Ася перечитала послание брата дважды. Трижды. И сделала вывод о том, что исчезновение Антона было спланировано им самим. Зачем? Он ушёл, чтобы избежать катастрофы, но отчего она должна была произойти, по его мнению? И удалось ли её предотвратить? Ася подозревала, что все эти заключительные пассажи каким-то образом связаны с формулами, красовавшимися перед ними. Но в химии она не разбиралась абсолютно. Наборы С и Н с разными числами поблизости ни о чём ей не говорили. Сверяя похожие конфигурации в интернете, она переходила по десяткам гиперссылок в Википедии, читая про алкалоиды и триптамин, но не догадывалась, как вся эта информация может ей помочь. Самым неудобным было то, что ей не у кого спросить толкование. Очевидно, прямая дорога с такими вопросами к Даниилу, но чутьё подсказывало, что как раз-таки ему совсем не обязательно знать о её находке. В нём, видимо, и состояла вся загвоздка. А потом вернулась Кристина. Милая, светлая, тёплая Кристина, с утилитарными, но вполне здравыми понятиями о жизни. С парнем из приличной семьи. С улыбкой до ушей и животом, который скоро перестанет быть плоским. — Ну как, что-то получилось? — поинтересовалась она, расстёгивая длинные сапоги. — Со словами да. Осталось понять формулы, — вздохнула Ася. — Где была? — Мы с Вадиком навещали его тётю. — Это которая здесь, в универе работает? — Ага. Она завкафедрой «Биохимических технологий и нанотехнологий», я же говорила. — Оу, — Ася значительно оживилась. — И какие у вас отношения? — Неплохие, вроде, — Кристина смочила ватный диск мицеллярной водой. — А что? — Можешь нас познакомить?