Расколотая скорлупа

– Привет, Сириус, – я с улыбкой обернулся и обнял крëстного. – Давно не виделись, – он привычно потрепал меня по волосам. – Очень, – фыркнул я. – Аж сутки. – Ну, – Сириус прошëлся по Выручай-Комнате, что полностью копировала гостиную второго этажа Блэк-хауса, и вальяжно устроился в кресле, – изначально мы договаривались встретиться ещё вчера. – Разве не ты прислал Тошу, чтобы отменить встречу? – я сел в соседнее кресло. – Как же. Твой домовик просто вырубил меня, – буркнул крëстный. Я с весельем приподнял брови: – Тоша? – Тоша-Тоша. …Твой домовик вообще в курсе о запрете использования магии на волшебниках без их дозволения? – М… – протянул я, потирая подбородок, чтобы скрыть улыбку. Тоша-то был в курсе, вот только и дозволение он имел. Моë. На любое применение магии во благо Сириуса. – Возможно… я забыл ему сообщить? Крëстный мрачно уставился на меня. Видимо, изобразить сочувствие мне не удалось. – Ладно, – наконец сказал он, снимая лодыжку с колена и садясь прямее. – Давай займëмся твоим обучением. Я тоже подобрался и с предвкушением уставился на крëстного. – Ты прочитал то, что я дал тебе последним? – я кивнул. – Хорошо. Что ты из этого понял? – “Анимагия перестраивает не только твоë тело, но и сознание, делая его более животным”, – процитировал я. – “Превращаясь, следует не полностью отвергать свою человеческую сущность, а как бы отодвигать на задний план, чтобы, закончив трансформацию, можно было к ней вернуться. В противном случае, есть вероятность остаться в животном теле навсегда.” – Отлично, ты вычленил главное. В этом состоит главный парадокс анимагии: как ты помнишь, для удачного превращения необходимо перестать мыслить “как человек” и отдаться нашей животной части — инстинктам, но, в то же время, слишком углубившись в них, можно потерять связь с человеческим сознанием и не суметь превратиться обратно. – Сириус сопровождал свою речь волшебной голограммой, где человек превратился в орла, а затем силился трансформироваться обратно, но не мог. – Более того, можно стать животным настолько полно, что даже забыть о своей принадлежности к человеческому виду ранее. – Орёл на голограмме свободно воспарил в небеса, в стремительном падении забил невнимательного зайца и отнëс тушку к высокогорному гнезду, где разевали клювы подросшие птенцы. – В каком-то смысле это даже милосерднее: не в силах вернуться к старой жизни, полностью забыть о ней. – Можно ли как-то со стороны помочь обратно превратиться? – я почувствовал, как от слов Сириуса по спине пробежал холодок — то ли страха, то ли предвкушения. – И да, и нет, – ответил крëстный, и голограмма снова сменилась. – В случае, если маг сохранил понимание о том, кем он на самом деле является — это возможно. Потребуется определëнный ритуал, в идеале — в его родовом поместье, который должен проводить человек, связанный с ним кровно или магически. – Близнецов бы сюда. – Верно. Но ты должен быть везучим с рождения, чтобы иметь такую потрясающую страховку. Я согласно хмыкнул, и Сириус продолжил: – Но в случае, когда маг оказался полностью погружён в свою анимагическую форму, вернуть его практически невозможно. Одного ритуала здесь будет недостаточно. Самое главное и сложное: заставить мага вспомнить, кем он раньше являлся. За всю историю задокументирован лишь один случай, когда одному волшебнику удалось вытянуть другого из его анимагической формы в подобной ситуации. – И они являлись?.. – Да. Близнецами. На некоторое время установилась тишина. Я переваривал полученную информацию. – У меня только один вопрос, – наконец протянул я задумчиво. Сириус вопросительно приподнял брови. – Как вам с моим отцом и мелким крысëнышем удалось это провернуть? Ах да, ещё один, как вы додумались проворачивать это без какой-либо страховки со стороны? – Ну, ответ на твой последний вопрос, – хмыкнул Сириус, – мы были достаточно долбанутые для этого. А на первый… думаю, было несколько факторов. Я на тот момент уже недурно владел окклюменцией — можешь не делать такие глаза: в нашей семье ей начинали обучать раньше, чем этикету… достаточно нездоровая практика, ну, да ладно… — а она, судя по тому, что мы вычитали, очень помогала одновременно отстраняться от человеческого мышления и не терять его полностью. Полагаю, это правда, потому что все этапы я проходил быстрее, чем остальные, да и превратился, в итоге, раньше Джеймса. Я улыбнулся, потому что, как крëстный ни скрывал, он, очевидно, немного гордился этим фактом. – А отец? – Сохатый… – задумался Сириус. – Ну, он всегда был до ужаса везучим… Ты можешь подумать, что это так себе объяснение, но если бы ты знал, сколько раз мы выезжали исключительно на удаче… Плюс, как раз в том году он попросил меня обучить его окклюменции. – Мой отец был окклюментом? – удивился я. – Весьма посредственным, – сказал крëстный и тут же спохватился. – То есть… – Всë нормально, – перебил я его, останавливая готовые последовать разубеждения. – Я только удивлëн, что отец решил защищать своë сознание. Мне казалось, в таких вещах он полагался на судьбу. – И ты прав, – усмехнулся Сириус. – Но в четвëртом классе Нюнчик опоил его Veritaserum, и Сохатый перед всем профессорским составом сознался в наших грешках. Нам тогда нехило влетело. – Крëстный задумчиво улыбнулся, наверное, вспоминая давно прошедшие дни. – В общем, Джеймс загорелся идеей освоить окклюменцию. На беду, мы как раз прочитали, что она помогает в постижении анимагии — а ей мы болели уже второй год, — и Сохатый, видимо, решил, что так сложились звëзды. Это было моë самое нервное лето… в школе, по крайней мере. Мне пришлось не только отослать Джеймсу все свои старые учебники по окклюменции, но и выкрасть парочку фолиантов из Блэковской библиотеки. Если бы Вальбурга узнала, из дома меня выгнали бы намного раньше, – Сириус весело фыркнул, а я незаметно поджал губы. – М-да… Но Сохатому быстро надоело: оказалось, к окклюменции у него не было ни малейшей предрасположенности, и, как ты правильно заметил, он ни то чтобы особо пытался защитить своë сознание. Единственное, что заставляло его продолжать — знание, что это ускорит освоение анимагии, а следовательно, поможет Лунатику. Как только Джеймс научился превращаться, он забросил уроки. – Ясно… – медленно произнëс я, чувствуя, как тëплое чувство разливается в груди. Кажется, я стал понимать своего отца чуточку лучше. Заметив внимательный взгляд крëстного, я встряхнулся и, придав своему голосу бодрости, спросил: – Что насчёт крысëныша? Его ты тоже окклюменции обучал? – Червехвоста? – хохотнул Сириус. – Сомневаюсь, что он был на такое способен. Хотя, признаться честно, я пытался — Джеймс настоял. Но Петтигрю не понимал даже основ, я злился ужасно, и, в конце концов, Сохатый сдался. …Именно Хвоста нам пришлось вытягивать ритуалом. – …Что? – вопрос вырвался из меня сам по себе. – Петтигрю смог превратиться в самом конце пятого курса, уже после СОВ, буквально за несколько дней до окончания учебного года. – Сириус говорил медленно, смотря куда-то в сторону. – Превратился… и всё. Мы даже сначала не поняли, что произошло: радовались, ведь наша мечта и цель наконец осуществилась. Носились весь день в своей анимагической форме, я и Джеймс устроили шутливый поединок, а Римус разрыдался. – Крëстный едва заметно улыбнулся. – А под вечер пришло время превращаться обратно, а Петтигрю… не может. Бегает крысой вокруг наших ног, скулит. …Лунатик, конечно, первый догадался, в чëм дело. Шум поднял, мама не горюй; чуть снова не разрыдался. Насилу мы с Джеймсом его успокоили. …Тут ещё Червехвост принялся сознание терять… Это, конечно, свидетельствовало, что человеческую сущность он сохранил, но в тот момент мы мало думали о положительных аспектах — его обмороки только добавляли суматохи. У Римуса так вообще мандраж начался, да и мы с Джеймсом были перепуганы не меньше. – Сириус нервно провëл рукой по волосам. – У нас был разработан план на этот случай — в конце концов, один из членов нашей команды — параноик Римус, — но, понятное дело, мы и не подозревали, что придëтся к нему прибегнуть. Я — да, думаю, и Сохатый — так вообще не задумывался о возможной неудаче. ЧП с Червехвостом стало для нас шоком. – Но вы его вытянули. – Вытянули, – согласился крëстный со вздохом. – В этой самой комнате и вытянули. Джеймс ритуал проводил — у них с Петтигрю была самая близкая связь. Лунатик после этого с нами, не считая Хвоста, до конца учебного года не разговаривал. И лично на мои письма отвечать только в августе начал, – Сириус невесело хмыкнул. – Тогда я думал: он был зол, но сейчас — скорее напуган. Как и Петтигрю. До лета мы, понятное дело, ему и не предлагали вновь попробовать превратиться, но на шестом курсе — в тайне от Римуса, разумеется — на пару с Джеймсом начали уламывать его попытаться снова. Уж не знаю, что именно сработало: обещание полгода делать за него домашку по трансфигурации и зельеварению, свидетельства всех магов, прошедших через неудачную трансформацию, что второй раз всегда проще (это действительно так), и успех почти стопроцентно гарантирован, или же Хвост просто успел за лето успокоиться и подзабыть свою панику — но он всё-таки согласился. – И как? – спросил я, полностью захваченный рассказом. – Больше проблем не возникало. Ну, не считая злого как чëрта Лунатика, когда он узнал, что мы с Сохатым “заставили Питера опять пройти через этот ужас!”, – спародировал крëстный очевидно запомнившуюся на всю жизнь фразу. Я рассмеялся, представив юного Римуса, с книгой наперевес гонящегося за ржущими Сириусом и Джеймсом. Картинка возникла в голове столь легко, что губы сами собой растянулись в улыбке. – Да-а… – крëстный тоже улыбался, и я был уверен, что представляем мы одно и то же. – Но вот, что я хотел тебе сказать, – Сириус снова посерьëзнел, и я выпрямился в кресле, показывая, что внимательно слушаю, – анимагия — это очень, очень опасный раздел волшебства. И если ты хочешь ей обучиться, должен быть крайне осторожен и сосредоточен. Иначе, можешь вляпаться похлеще Петтигрю, и тогда даже я не смогу тебя вытянуть. Я кивнул. Затем решил, что этого недостаточно и добавил: – Я понял, Сириус, я не собираюсь относиться к этому легкомысленно. – Хорошо. Что ж, тогда продолжим, – крëстный встал и сделал приглашающий жест рукой, я тоже поднялся. И под влиянием желания Сириуса Выручай-Комнаты начала меняться. Из нашей гостиной она превратилась в лесную лужайку. Весь месяц до этого я только и делал, что занимался теорией: читал книги по анимагии и окклюменции и рассказывал крëстному что из них понял, а он давал объяснения не ясной части и акцентировал моë внимание на значимых деталях. Теперь же, наконец, настало время практики. – Итак, выпусти своего Патронуса, – велел Сириус, – я слышал от Римуса, ты способен сделать это. Кивнув в знак согласие, я сжал в руке палочку и прикрыл глаза для лучшей концентрации. Перед воображаемым взором предстало звëздное небо. Мигнули ночные светила, и небосвод разукрасили разноцветные змеи. Зелёный, синий, лиловый… Я поднял волшебную палочку: – Expecto Patronum! Сияющий зверь сорвался с наконечника и пронëсся по Комнате, сделал круг и остановился возле меня, смотря в глаза серебристыми бусинками зрачков. Я протянул руку и “положил” на голову Патронуса, ощущая, как рядом с ним становится тепло и спокойно. – Что это за животное? – в голосе Сириуса слышалось удивление. – Росомаха, – я провëл рукой над головой Патронуса, как бы гладя бестелесного зверя, и круглые уши шевельнулись. – Его зовут Логан, – зачем-то пояснил я — хотелось, чтобы Сириус воспринимал моего Патронуса не просто как магический щит, а как живое существо. Как бы наивно это не звучало… – О, ты дал ему имя, похвально. – Я удивлëнно уставился на крëстного, и он пояснил: – В магии, Гарри, самое главное — чувства, которые ты вкладываешь в то или иное заклинание. Тут и там происходят ситуации, когда равные по силе волшебники, исполняя одни и те же чары получают разный результат и лишь потому, что видели его по-разному. А в таких высокоранговых заклятиях, как Патронус, это особенно распространено, потому что чем сложнее заклинание, тем более оно чувствительно к магии определëнного колдуна. Твоë отношение к Логану показывает, насколько глубоко ты ценишь его, и, поверь, Защитники чутко откликаются на эмоции хозяина. Я перевëл взгляд с крëстного на Патронуса, поверх загривка которого на автомате продолжал совершать поглаживающие движения. Да, я не мог пощупать росомаху в материальном смысле слова, но Защитник давно стал для меня намного бóльшим, чем “высокоранговым заклинанием”, выделяющим меня из толпы не только сверстников, но и взрослых волшебников. Может быть “гладить” Патронуса выглядело довольно глупо со стороны, но, в отличии от посторонних, я мог чувствовать исходящие от Логана волны удовольствия, и, как бы странно это ни звучало, знал, что ему нравилось. – Зачем ты сказал наколдовать его? – спросил я, переварив слова Сириуса и с удивлением осознав, что мои интуитивные действия не только не вызвали насмешки, но и заслужили похвалу. – Чтобы сделать так. Крëстный взмахнул палочкой, и, не успел я моргнуть, как Логан замерцал, взбежал в воздух и… ворвался в моë тело. От неожиданности я ахнул и схватился руками за грудь. – Как ощущения? – спросил крëстный, наблюдая за мной с блеском в глазах. Я с возмущением уставился в это невинное лицо: – Сириус, Мерлин тебя за ногу, когда ты начнëшь меня предупреждать?! – Ой, извини, – совершенно неискренне отозвался он. – В следующий раз — обязательно. Я ему, разумеется, не поверил, но продолжать возмущаться было бессмысленно и потому, ограничился вздохом, принявшись отвечать на ранее прозвучавший вопрос: – Ощущения, определëнно, необычные. Как будто у меня… не знаю… два сердца?.. – Сириус кивнул, и я, ободрившись, продолжил: – И… я этого сразу не заметил, но когда ты спросил… мои эмоции какие-то… Я замялся, и крëстный пришёл мне на помощь. – Приведи пример, – подтолкнул он. – Какая эмоция кажется тебе необычной? – Ну, не то чтобы необычной… – протянул я, тщательно отслеживая своë состояние, – скорее внезапной. Я вдруг резко захотел есть. Ох да! – я широко распахнул глаза и обвëл взглядом пространство. – Что-то не так с моим зрением: оно то резко улучшается, то опять становится обычным. Я неверяще уставился взглядом в зелëный листок высоко на дереве, который то приобретал невероятную чëткость, что становились видны тëмные прожилки, то полностью размывался в сплошной массе кроны. – Только со зрением? – снова дал мне наводку Сириус. Я, уже понимая, с чем надо работать, прислушался. – Нет. Твоë дыхание: то словно над ухом прямо, то вновь не слыхать. – Очень хорошо… – Запахи тоже, – всë больше воодушевлялся я. – Тоша принëс маковые булочки. И какао, – ткнул пальцем в сторону аромата, несущегося из угла комнаты, сохранившего прежний облик гостиной. – Я могу даже отличить запах тысячелистника от папоротника. Хах, уже не могу. Снова могу… – Превосходно! – хлопнул в ладоши Сириус, и я схватился за уши, мрачно зыркая в его сторону. – Ох, я попала в “фазу”? На этот раз мне действительно жаль. "Так ты признаëшь, что ранее вину не чувствовал" – пронеслось у меня в голове, но любопытство было сильнее желания поехидничать. – Объяснишь, что же ты всё-таки сделал? – поинтересовался я. Крëстный взмахнул рукой, и Комната вновь начала преобразовываться в гостиную, и по тому, как вальяжно он устроился в кресле, я понял, что урок на сегодня окончен. – Когда станешь анимагом, – Сириус поднял с подноса одну из тех булочек, аромат которых я уловил в одну из своих “фаз”, – тебе придётся сосуществовать со своей звериной сущностью. Первое время это может быть нелегко. Можно сказать, я предложил тебе тренировку: будешь учиться регулировать свои “звериные” возможности и эмоции. Так и превратиться потом будет значительно проще. …Правда, резкие смены ракурса с звериного обратно на человеческий нехило бьют по мозгам поначалу, но ты справишься… – Погоди-погоди! – вскинул руку я. – Хочешь сказать, я теперь должен всë время так ходить?! – Ага, – Сириус безмятежно откусил маковой сдобы. Я шокировано уставился на него. – А без этого никак нельзя? – наконец вернув себе дар речи. – Можно, – крëстный отхлебнул кофе, отгороженный для меня завесой, не пропускающей запах, и блаженно прикрыл глаза. "И почему он столь кайфует от него?" – Но это дольше. И не воспользоваться тем, что ты обладаешь телесным Патронусом, всё равно что не пить этот превосходный кофе, что стоит прямо перед твоим носом. – Я ненавижу кофе, – проворчал машинально. Сириус пожал плечами. Какое-то время мы молчали. В моменты “фаз” всё, что я слышал — звук проглатывания крëстным очередного макового кусочка и его дыхание. Они сменялись абсолютной тишиной, ещё более пронзительной после “фаз”. Я поморщился, ощущения были неприятными, и что-то мне подсказывало, станет только хуже. – Ты садист, Сириус, – поделился проникновенно, прежде чем тоже взяться за булочки и какао. – Сам подписался, – довольно хмыкнул крëстный. Если бы так высказался Рон, я ответил бы вполне однозначным жестом, но Сириусу только показал язык, что развеселило его ещё больше. – Может расскажешь, что новенького произошло в этом году? – Ну, – задумался я, отпивая какао и старательно игнорируя нарастающую головную боль. – Гермиону и Невилла назначили старостами, а Рон горит желанием попасть в квиддичную команду… Сначала мне казалось, что рассказывать особо нечего, но чем дольше я говорил, тем больше подробностей появлялось, и разговор затянулся надолго. Когда я наконец распрощался с Сириусом, Tempus показал почти половину девятого.