Расколотая скорлупа

Спал я плохо. Снился какой-то бред, в котором огромная росомаха с горящими зелëными глазами наживо выедала мне мозг. Я бегал от неë, и, догоняя, она огромными когтями цепляла мои глазные яблоки, проворачивала в лапах и вкладывала обратно. Раздирала мне ноздри и уши, распарывала грудную клетку, затем отступала, я снова принимался бежать, росомаха догоняла, и всё начиналось по новой. Звон будильника вскрыл череп, и я задохнулся болезненным вскриком, скатываясь в комок и изо всех сил зажимая уши. Какое-то время от ужасной боли, что волнами распространялась от головы по всему телу, я не мог думать и только скрëб пальцами ног белую простынь, тихонько постанывая. Наконец в разбитое сознание пробрались воспоминания вчерашнего вечера, и я смачно помянул все потрясающие идеи крëстного. "“Нехило бьют по мозгам поначалу”, да, Сириус?" – мысленно обратился к нему, когда длинный поток мата сменился чём-то более цензурным. – "Ты хотел сказать, всмятку расшибает мозг и растирает его по наковальне?" Затем я вспомнил, что перед прощанием крëстный сказал, если хочу быстрее обучиться анимагии, боль придëтся терпеть, а к зельям прибегать только в крайних случаях. Я весьма смутно представлял грань перехода в “крайние случаи”, когда это касалось моего собственного тела, а потому в сознании как-то сама собой закрепилась мысль, что лекарств мне не видать. И моë настроение окончательно закрепилось на отметке ниже нуля. Мрачно выбравшись из-за полога и вопреки обыкновению даже мимолетно не порадовавшись пустой спальне (все были на Уходе за магическими существами), я медленно направился в ванную. Полчаса тупо стоял под ледяным душем, смежив веки и тяжело оперевшись о стенку кабинки. Затем всë же неохотно вылез и побрëл одеваться. Тело было вялое и непослушное, голова отказывалась работать, я несколько раз промазал мимо штанин и минуты две пытался понять, почему рубашка, надетая задом наперёд, не желала застëгиваться. Тут ещё живот скрутило небывалыми спазмами голода, и я, охнув, сложился пополам. Завтрак, как обычно, когда у меня не было первого урока, я пропустил и сейчас пожалел об этом как никогда. Но стоило подумать о еде, как новый спазм, на сей раз совершенно иного происхождения, вывернул внутренности. Не успев остановиться, я начал исторгать из себя всë то, что мой организм, очевидно, посчитал лишним. Но желудок был пуст, и я, задыхаясь и содрогаясь от спазмов, вывернул на ковëр лишь кислотный сок и слюну. Тяжело дыша, я выпрямился и с отвращением оттëр рот тыльной стороной ладони. К общему счастью, началась икота. Раздражëнно рыкнув, я снова направился в ванную — промывать рот от желчи и пытаться заткнуть новую проблему водой, искренне надеясь, что хотя бы еë организм изгонять не станет. На Историю магии я пришëл в таком дурном настроении, что вокруг с треском искрился воздух. В прямом смысле: на мои тщетные попытки взять взбунтовавшуюся магию под контроль у меня вспыхнули наэлектризованные до предела волосы, и взволнованной Гермионе пришлось срочно их тушить. Благо, она догадалась делать это не водой, иначе у меня мог обуглиться череп. – Мерлин, дружище, – при виде меня Рон присвистнул, – что за молния в тебя ударила? Я мрачно уставился на друга, очевидно, невероятно довольного своим каламбуром, и коротко послал его на три буквы. В отличии от рыжего, у меня сегодня красиво подкалывать не было никакого желания. Рон легко пропустил ругань мимо ушей и спросил, с удобством устраиваясь на соседнем стуле: – Так что стряслось? Но я крепко сжал зубы и коротко мотнул головой, показывая, что рассказывать не намерен. Рон понимающе кивнул и отстал, сосредотачивая своë внимание на Гермионе, сверлившую меня мега-обеспокоенным взглядом. – Геерм, – протянул рыжий таким тоном, что девушка тут же повернулась к нему и отрезала: – Списать не дам. – Ну, Геерм… – заканючил Рон. "Не боли́, не боли, не боли…" – в это время как мантру повторял я, сжимая зубы каждый раз, когда моë зрение, слух и обоняние резко улучшались, и масса новой информации на секунды резко наводняла мозг, столь же резко отступая, оставляя меня со сверлящей головной болью. – "Чëртов Сириус…" Всю Историю магии я провëл как в тумане, ни слова не запомнив из речи профессора-призрака (впрочем, это и в здравом уме порой было сделать сложно). Головная боль то нарастала, заставляя меня закусывать изнутри щëку — кровь из которой быстро залила язык, подарив незабываемый вкус и запах металла, — дабы подавить крик; то отступала, даря короткие мгновения передышки. С пары я вышел измученный и выжатый в ноль. Вокруг меня уже даже не искрило. Я не отвечал на вопросы Гермионы и только вяло тряс или кивал головой, медленно елозя языком по разодранной щеке, отчего кровь лилась в рот ещё сильнее. От этого меня слегка подташнивало, но металлический привкус был столь сильным, что частично перекрывал осточерствевшее многоголосье запахов и заставлял ненадолго абстрагироваться от головной боли. Герми всë пыталась добиться от меня какого-то ответа, но я был слишком измучен даже для того, чтобы просто говорить, не то что выдумывать оправдания. Меня хватило только на то, чтобы послать Рону умоляющий взгляд, и тот мгновенно пришëл на помощь, так же, как и на уроке, переключая внимание Гермионы на себя. На обеде я вяло ковырял салат, буквально с силой пропихивая в сопротивляющееся горло безвкусные листья — есть хотелось дико, но только от вида мяса меня скручивали спазмы, и я от греха подальше утыкался взглядом в свою зелëное блюдо. Щëку всë же пришлось залечить: нечаянно проглотив измазанную в крови морковку, меня едва не вырвало прямо в тарелку. Ел я медленно, быстро оставшись в одиночестве: хоть на обед и выделялся целый час, никто не просиживал всë это время в Большом зале. Тем более, в такой тëплый солнечный день. Но я, борясь с тошнотой, отсидел весь перерыв от начала и до конца, постепенно насыщая капризный желудок. Выходил из Большого зала сытый, но возненавидящий овощи ещё сильнее, чем прежде. На Чарах я будто почувствовал себя уже немного лучше, даже что-то записал. И хотя Драко, с которым мы сидели вместе с прошлого года, кинул в меня пару обеспокоенных взглядов, по сравнению с утром явно намечался какой-то прогресс. Но спустя время, за которое я успел воодушевиться, вновь нахлынула боль, согнувшая меня пополам. Чем я напугал своего соседа по парте. На Рунах за мной зорко следила сидевшая за той же партой Гермиона, а потому приходилось сдерживаться изо всех сил, ведь не было даже Рона, готового меня прикрыть. Рыжий ждал нас по окончании урока у дверей (что явно свидетельствовало о том, что моё состояние встревожило и его — обычно к дверям этого класса он и на пушечный выстрел не подходил; хоть Рон это и скрывал, но профессора Риггза он боялся хлеще МакГонагалл). Но всё же друг помог отвлечь Герми, и я скрылся от её взгляда-скана в гриффиндорской спальне, где привычно забаррикадировался заклинаниями и отрубился. Снова мне снился какой-то бред, от приступов боли я всё время просыпался, корчился на кровати, сжимая в тиски набатом гудящую голову. Несколько раз я был на грани того, чтобы послать всё к чëрту и воспользоваться болеутоляющим зельем. Сам не знаю, что меня останавливало, может то, что я уже плохо соображал и попросту не думал и не помнил о спасительном лекарстве. Утром я снова проснулся разбитым и, механически прожевав свой вегетарианский завтрак, без сил отправился на Арифмантику. Раскалывающая голову боль сменилась режущей и более постоянной. Переходы от “звериных” фаз к “человеческим” стали плавнее, уже не сгибая меня во внезапных приступах, а терроризируя мозг постоянным сверлением. Я ввергся в апатию. Гермиона явно преисполнилась решимости во чтобы то ни стало добиться от меня объяснения своего состояния и отконвоировать мою тушку до кабинета Помфри, но я еë опередил. Из последних сил собрав мозг в кучку, попросил подругу уведомить профессор Спраут, что во время еë пары я буду пребывать в Больничном крыле. Воспользовавшись возможностью, я даже сумел выпросить у Герми домашку по Трансфигурации, которую мне непременно следовало скатать, если не хотел получить нокаут от МакГонагалл. После Арифмантики ни к какой Помфри я не пошëл — "Только попробуй потом скажи, Сириус, что зря я так себя изводил и здоровье важнее. Я тебя на месте зааважу." — а направился в гостиную факультета, где тупо переписал домашнее задание Гермионы. Даже не проверив и слепо понадеявшись на перо от близнецов, что, вроде как, самостоятельно видоизменяло скатанную работу, чтобы та несколько отличалась от оригинала, я снова ушëл спать. Разбудил меня Рон, зашедший в спальню, чтобы позвать на обед. Это был, пожалуй, первый раз, когда я забыл наложить защитные заклинания на полог кровати. У меня гудела голова, но к этому чувству я уже начал привыкать; намного больше раздражало пересохшее до хрипа горло. Выхлебав несколько стаканов воды, я с удивлением отметил, что чувствую себя даже не то чтобы совсем адски. Скорее паршиво: на том уровне, когда боль хоть и постоянная, но тупая, и еë реально игнорировать. "Знать бы ещё, это “начальный период” заканчивается, или я попросту привык?.. Ну, жить можно, и ладно." Пообедал я почти с аппетитом, хоть и по-прежнему придерживаясь вегетарианской диеты. Даже смог улыбнуться зорко наблюдающей за мной Гермионе. Это, кажется, убедило еë в том, что я действительно был у Помфри, и мне стало лучше. Последним для меня на сегодня и предпоследним для Герми и Рона уроком была Трансфигурация. Оказалось, в этом году мы начали раздел превращения неживых предметов в живые организмы, и домашняя работа, которую я списал у Гермионы и которую собрала МакГонагалл, заключалась в том, чтобы классифицировать различных существ по сложности их превращения в нечто неорганическое и объяснить корень проблемы данного раздела трансфигурации. Сегодняшний урок был теоретическим: профессор чëтко придерживалась мнения, что прежде чем начать махать палочкой, нужно усвоить материал на зубок. Голос МакГонагалл уже привычно для меня становился то громче, то тише; зрение то высвечивало каждую морщинку на лице профессора, то снова возвращалось к единице. Голова от этого слегка кружилась, и отчего-то меня накрыло неестественной эйфорией. Сознание то и дело поддëргивалось туманом, и я на пару минут словно выпадал из реальности. Когда ясность ума возвращалась мне, я ловил на своëм лице глупую улыбку и осознавал, что тупо пялюсь в пространство, искренне надеясь, что моя гиперопекающая подруга этого не заметила. Впрочем, Гермиона, кажется, решила, что недавно я просто страдал от мигрени, и мадам Помфри меня уже излечила, а потому внимательно слушала МакГонагалл и к нашей парте не поворачивалась. Зато Рон моë не совсем вменяемое состояние отлично заметил. И хотя такое положение дел было лучше, чем если бы меня запалила Герми, но по сузившимся глазам друга я понял, что и для него моя неадекватность второй день подряд требовала по меньшей мере объяснений. Я вздохнул и кивнул Рону, давая молчаливое обещание, что объяснения он получит. Эта ситуация подарила мне новый опыт: оказалось, невероятно трудно придумывать оправдания, когда твой дух ежеминутно стремится покинуть тело. Я изо всех сил пытался сосредоточиться, но к концу урока так ничего и не придумал. Что являлось феноменальным для меня: обычно отговорки рождались в моей голове буквально за миллисекунды. Но в сознании стоял туман, и звон колокола подвëл черту под серией моих неудач. Промелькнула слабая надежда на то, что пока рядом Гермиона, Рону придётся отложить расспросы, но девушке, как назло, приспичило отойти к МакГонагалл с дополнительными вопросами, и рыжий бескомпромиссно взмахнул палочкой, устанавливая вокруг нас полог Тишины и отрезая мне путь к отступлению. – Сириус начал обучать меня анимагии, – спустя долгую паузу наконец с безнадëжным вздохом произнëс я в ответ на требовательный взгляд друга. Глаза Рона широко распахнулись: – Анимагии?! Нет, погоди… Сириус здесь? – Ну, не совсем здесь… – протянул я. – Он сейчас живёт в Хогсмиде, а на время наших уроков пробирается в замок. – О, ясно. Мы помолчали. Я все силы тратил на то, чтобы не уплывать из реальности и не начать глупо лыбиться, а Рон, похоже, переваривал информацию. – И как… – неуверенно начал рыжий, и я вскинул на него вопросительный взгляд. – Твои успехи..? Я хмыкнул. – Пока никак. Из практических уроков у нас был только один, и, как видишь, я до сих пор не оклемался. – Мм… – глубокомысленно изрëк Рон, над чем бы я непременно пошутил, если бы был в состоянии. Я чувствовал, как вникаю в разговор всë меньше; новое изречение рыжего дошло до меня потоком несвязных звуков, и только силой воли я заставил себя вновь прислушаться. – …будешь превращаться? – услышал я окончание вопроса. – Ещё пока неизвестно, – ответил наугад. – Скорее всего, в росомаху. Говорят же, чаще всего анимагическая форма соответствует облику Патронуса. И только по недоумевающему лицу Рона до меня дошло, что друзья до сих пор не в курсе о смене моего Защитника. "Чëëрт… Это ж надо так вляпаться… Я реально уже совсем ничего не соображаю." – Ох, неужели я не рассказывал? – попытался реабилитироваться, но талант к актëрской игре, походу, уехал вместе с крышей. – После того, как я в прошлом году чуть не умер, у меня изменился Патронус. Сам без понятия, почему. Вернулся из-за черты с иным мировоззрением? – попытался пошутить я, чтобы окончательно разочароваться в себе, как в умном человеке. "Просто заткнись", – посоветовали мне остатки здравомыслия, пока в голове обезьянка стучала в литавры. Спасла меня, как ни странно, Гермиона. Увидев, как та стремительно возвращается к нам от профессорской кафедры, Рон встрепенулся и начал в спешном порядке снимать купол Тишины. Так что, в итоге, его виноватое лицо выглядело, пожалуй, более подозрительным, чем моë. – Что тут у вас? – моментально сощурилась Гермиона, переводя внимательный взгляд с рыжего на меня. – Учтите, я теперь староста: покрывать правонарушения не буду! – Ладно тебе, Герм, – попытался сгладить ситуацию Рон, кидая мне извиняющийся взгляд: мол, прости, друг, чуть не спалил контору. – Что ты бросаешься на нас без повода? – Хорошо, если так, – фыркнула Гермиона и, обведя нас последним предостерегающим взглядом, завела разговор о только что минувшем уроке. Стоило мне распрощаться с отправившимися на Полëты друзьями и зайти за угол, как я покачнулся, и лишь близость стены спасла меня от падения. Медленно съехав по ней спиной на пол, я смежил веки и, кажется, ненадолго потерял сознание. Открыв глаза и, в который раз за последние двое суток, пробурчав проклятие, я, кряхтя словно старый дед, поднялся на ноги и медленно побрëл в сторону Гриффиндорской башни. На завтра в расписании стояла пара Зельеварения, а для Снейпа даже смерть не являлась уважительной причиной, чтобы не выполнить домашнее задание, а потому я очень медленно и неохотно, но принялся за него, понимая, что если сейчас дам себе шанс расслабиться, отрублюсь и не проснусь до утра. Я мусолил домашку больше часа, так что Рон и Гермиона успели вернуться, и первый присоединился ко мне. (Герми сделала зельеварение ещё в понедельник и убежала по своим старостким делам.) Наконец закончив, я пожелал рыжему спокойной ночи — не обращая внимания на то, что было только три часа — и двинул в сторону спален. Чем хорошо говорить людям правду: Рон даже не удивился моему раннему отходу ко сну, и новых оправданий придумывать не требовалось. Рыжий только предложил сходить сначала на ланч, время которому как раз подошло, но я отказался — меня вырубало на ходу, и все мысли были только о подушке с одеялом. Устало наложив заклинания на полог, я завернулся в тëплую ткань и медленно выдохнул, закрывая глаза. "Пожалуйста, пусть завтра будет легче…" – успел подумать я, прежде чем сознание покинуло меня.