Соседи

      Зима ещё не спешила сдавать своих позиций, и в середине февраля с небес хлопьями валил снег, делая Дижон похожим на иллюстрацию из книг сказок. Кристально-белый покров словно накрыл город искрящимся одеялом. Снег лежал на крышах зданий, на кронах деревьев и на кустарниках, устилал двор с детской площадкой городского кризисного центра — где любовались падающими снежинками молодой мужчина в белом пуховике и штанах на подкладке, в шапке и тёплых ботинках, на руках его были перчатки, и девочка-подросток. Девочка, одетая в штаны на подкладке, длинный пуховик и шапку, сидела на качелях, держась за прутья. Руки её защищали тёплые перчатки, на ногах — не менее тёплые ботинки. Голову и уши её защищала от холода белая шапка со стразами. Чёрные волосы девочки были заплетены в толстую косу, серые глаза же подведены чёрным карандашом и подкрашены чёрной тушью пышные длинные ресницы. Пухлые губы чуть трогала улыбка. Молодой человек, стоя рядом с качелями, своими карими глазами глядел на кружащиеся в танце снежные хлопья. Возле него стояли на скамейке рядом три большие спортивные сумки, чем-то заполненные. — Фьора, я там тебе вещи привёз — переодеваться. Обувь прихватил. Сладости и фрукты тоже в сумках найдёшь. Ну, ещё несколько книг тебе положил, чтобы не скучала. Твой телефон с зарядкой тоже привёз, — мужчина махнул рукой в сторону сумок на скамейке. — С тобой в кризисном центре хорошо обращаются? — Да, мне хорошо здесь. Спасибо, месье Селонже. Лучше, чем с отчимом. Никто не лупасит по пьяной лавочке, не пристаёт. Со мной работает психолог, я хожу на групповую терапию, кормят вкусно и соседки по комнате не обижают, — честно поделилась Фьора, тихонько хихикнув. — И я вам благодарна за то, что привезли мне вещи и вкусности с книгами. — Можно тебе задать вопрос о твоих близких? Это не ударит тебя по больному? — осторожно поинтересовался Филипп, поправив свою шапку. — Да, я не против. Спрашивайте, — спокойно проговорила Фьора, слегка раскачиваясь на качелях. — Как так получилось, что после смерти мамы ты и сестра остались с Рено? Разве отец не должен был вас забрать? — решился Филипп озвучить вопрос. — Прости, если тема больная. — Всё в порядке. Я давно научилась с этим жить. Мой отец Франческо Бельтрами погиб в автоаварии, когда мама была беременна мной. Так что отец нас не бросал. Мама рассказывала, что он был очень добрым человеком и любил нас… — тёплой ностальгией и нежностью был полон голос Фьоры, мечтательно улыбнувшейся. — Странно, что после такого хорошего мужа твоя мама вышла за твоего отчима, — Селонже задумчиво поджал тонкие губы и почесал переносицу. — Моя мама была одинокая молодая женщина без поддержки семьи и высшего образования. Боялась, что не сможет поднять на ноги одна двоих детей. Мне было три года, когда мама вышла за Рено, — поделилась Фьора, притормозив качели и встав с насиженного места, пройдя к скамейке с сумками и сев на неё. Селонже присел рядом с ней. — Теперь мне многое стало понятнее. Ты скажи, отчим тебя не преследует? Не караулит возле кризисного центра? — прозвучал с беспокойством вопрос молодого человека. — У меня охранный ордер, а эта тварь теперь под следствием за домашнее насилие и домогательства. В кризисном центре есть охрана. Так что я не боюсь. Ещё меня навестила моя классная руководительница Леонарда Мерсе и сказала, что начала собирать документы, чтобы оформить надо мной опекунство. Надо было мне раньше ей сказать, что творится у меня дома, попросить помощи. Напрасно я боялась органов опеки, — честно рассказала Фьора с преисполненной облегчения улыбкой на губах обо всём новом, что происходит в её жизни. — Я рад, что у тебя всё складывается хорошо. Это замечательно, что после кризисного центра ты будешь жить не в приюте, а у своей учительницы. Думаю, что мадам Мерсе — очень хороший человек, раз решила не дать пропасть ребёнку, — выразил Селонже свою мысль. — Да, мадам Леонарда оказалась очень хорошим человеком. Так что я буду счастлива жить с ней. А ещё я вернулась к учёбе и нагоняю всё, что пропустила. Ко мне ходят учителя, — рассказала Фьора радостно, слегка болтая ногами. — Хотела сказать, что я очень вам благодарна. Вы первый человек из моих соседей, кто додумался привести меня к себе в безопасное место и вызвать полицию по душу моего отчима с его собутыльниками, — с теплотой поблагодарила Фьора удивившегося её словам Филиппа, ласково глядя ему в глаза и улыбаясь. — Вообще-то я всего лишь поступил правильно. Это нормальное человеческое поведение — не пройти мимо и помочь ближнему в тяжёлой ситуации. Так бы сделал любой адекватный человек. Не стоит это ставить мне в подвиг, — произнёс молодой человек, чуть прокашлявшись, чтобы скрыть смущение. — Знаете, месье Селонже, вы такой хороший человек, да ещё красавчик, — Фьора кокетливо улыбнулась и подмигнула поражённому её словами молодому человеку. — У меня такое чувство, что я в вас даже влюблена… — Так, Фьора, я сразу тебе говорю, что нет. Мне жаль тебя огорчать, но я не могу так… У нас разница в десять лет, ты ребёнок… — Никакой я не ребёнок! — пылко возмутилась Фьора, упрямо поджав губы и нахмурившись. — Я за четырнадцать лет столько дерьма уже видела и научилась в этом выживать, что любой взрослый охренеет! Да и что значит разница в возрасте? Я не обманывала ни единым фибром, что люблю вас! — Фьора, ты несовершеннолетняя. Тебе четырнадцать. По закону ты ещё ребёнок. И только ущербные на голову мужики, которым место за решёткой, соглашаются — когда им предлагает любовь и взрослые отношения уязвимая в силу своей травмированности несовершеннолетняя девочка. Потому что они ничего не могут предложить взрослой женщине, чтобы её заинтересовать. Проще уши детей лапшой обвешать. Говорю это тебе, потому что хочу тебе добра, — мягко пытался Филипп убедить Фьору, взирающую на него своими большими серыми глазами, в которых таилась печаль. — Месье Филипп, неужели я настолько некрасива? Значит, Рено был прав… я такая уродина, на которую не взглянет ни один уважающий себя парень… Он как-то сказал мне, что если бы я шла ночью по улице голая, то даже тогда на меня никто бы не позарился, и я могу не бояться изнасилования. Мне было двенадцать… Выходит, что не врал… — тень грусти легла на лицо Фьоры, серые глаза наполнились слезами, которым девочка только из гордости не давала пролиться. — Он специально убивал твою самооценку и самолюбие, чтобы сломать. Выкинь из головы всё, что эта тварь тебе наговорила. Ты очень красивая. Но отношения взрослого и несовершеннолетнего — это уголовная статья, — произнёс Филипп мягко, дружески похлопав Фьору по плечу. — И правильно, что в нормальных странах за это наказывают взрослого. Боюсь, что ты путаешь любовь с благодарностью за то, что тебя поддержали и защитили. Прости, Фьора. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. — Ещё скажите, что я полюбила тень и мимолётную мысль, — проронила Фьора, сняв перчатки и протерев наполненные слезами глаза, от чего её макияж превратился в глаза как у панды. — В кризисном центре ты занимаешься с психологом и в группах поддержки. Тебе надо что-то делать со своей готовностью бросить себя в ноги любому, кто проявит к тебе доброе отношение. Ты так рискуешь вляпаться в какую-нибудь абьюзивную погань. Росшие в обстановке насилия дети часто попадают в такие ловушки — когда спаситель становится новым палачом, — мягко и терпеливо убеждал Селонже Фьору, разглядывающую носки своих ботинок. — В следующий раз привезу тебе все три части «Властелина колец». Пополнишь свою домашнюю библиотеку хорошей литературой, когда поедешь жить к мадам Леонарде. — Мои извинения Александру Пушкину. Я как-то раз на уроке зарубежной литературы сказала, что «Евгений Онегин» — неактуальное старьё… — проронила Фьора, тихо и грустно посмеявшись. — А за книги буду признательна. Как раз люблю Толкина. — Значит, с будущим подарком я угадал. Фьора, ты же не держишь обиды за то, что я сказал? Я очень хорошо к тебе отношусь. Но ты для меня на одном уровне с моей кузиной Жанной твоего возраста. Прости, — Филипп тепло улыбнулся Фьоре и похлопал её по плечу. — Вас не за что прощать. Вы повели себя честно. И вы слишком много хорошего мне сделали, чтобы я ещё держала зло на вас. Мы можем хотя бы общаться как друзья? — спросила Фьора с надеждой, внимательно вглядываясь в лицо своего собеседника, ожидая ответа. — Конечно, Фьора. И ты всегда можешь попросить о помощи и поддержке, если будет нужно, — обнадёжил её Селонже. — Спасибо вам. И я обещаю прорабатывать с психологом то, о чём вы мне сказали, — Фьора нашла в себе силы на улыбку, дружески и слегка пихнув Филиппа кулаком в плечо, и получив от него такой же ответ.