Голубь, в отличие от телевизора,
срет на голову, а не внутрь.
Поздним ноябрьским утром стоял легкий бодрящий морозец. Солнце пряталось за мутной пеленой серебристых облаков. С полуголых деревцев, кружась, опадала золотистая последняя листва. Осенние лужи, покрытые тонкой коркой льда, тихо похрустывали под ногами. Красота… Оля с трудом выволокла Марю из подъезда на свежий воздух, словно на буксире таща за собой, дабы он воочию узрел сей дивный новый мир. Тот, к счастью, не орал и не царапался, как поступал будучи котом, желая выразить крайнюю степень своего негодования, но сползал по ступенькам так медленно и глядел настолько жалобно, умоляюще и одновременно хмуро, будто его за ручку ведут ни больше ни меньше — на кастрацию, а не на уточек в парке смотреть. Оля, которая переживала, вероятно, круче самого Марика, не умолкая, повторяла ему, что все пройдет хорошо, не стоит бояться, ведь она все время будет рядом. Но судя по испуганной мордахе слова влетали в одну пару ушей и, не задерживаясь, вылетали через вторую и должного узбагаительного эффекта не имели. Когда они наконец очутились под открытым небом, Марик застыл, круглыми глазами озираясь по сторонам, и сжал оленькину ладонь так сильно, что та едва не взвыла, желая в голосину выматериться. Пришлось превозмогать боль и терпеть, пока Марю немного поотпустит. Ведь сама же на эту веселуху подписалась. Волонтерка, блин, экспериментаторка! В довершение представления Марик вдруг уткнулся носом ей в плечо, притянул крепко к себе, вцепившись руками в спину, и чуть ли не провыл: — Поклянись мне, что ты не привела м-м-меня на улицу, чтобы оставить где-то в незнакомом месте одного. Я видел в окно брошенных котов, и брошенных челавеков… Я не хочу-у-у жить у мусорки, не хочу-у-у спать в коробке и сражаться за объедки! Не выкидывай м-м-меня, Оля! Я же у-у-умру! — Я тебя ни за что не выкину, Марик, — Оля вздохнула и обняла большого печального Котика в ответ, успокаивающе погладив по макушке. Такую махину-то без боя не выкинешь, скорее она тебя выкинет. — Ну, отпусти меня, ты чего! Совсем сдурел? Если бы я когда-то хотела от тебя избавиться, то вышвырнула бы из дома еще, когда ты в разгар сессии мой ноут чаем залил, помнишь? Наверняка, в отместку за то, что я весь день строчила реферат, а тебя отпихивала подальше от экрана, чтобы не мешал. — Нет! Это случайно вышло, — промямлил Марик, крепче сминая ее в своем борцовском захвате. — Я хотел только кружку уронить, только кружку. Хвостом клянусь! — Я тебе не верю, но давно простила, — хмыкнула Оля и добродушно похлопала его по спине. — А сейчас пусти меня, Марик. Ребра болят. Мы в парк пойдем или как? Обещаю не оставлять тебя там хищным уткам на съедение, — пошутила она. — Поклялась бы хвостом, но у меня его нет, поэтому ушами клянусь. В отличие от тебя, они у меня одни единственные и мне без них хреново будет. — Пойдем, — Марик наконец разомкнул свой железный хват и явно нехотя поплелся вслед за ней, то и дело прижимаясь боком и боязливо озираясь вокруг. Наверное, для стороннего наблюдателя они сейчас выглядели даже не как парочка, идущая под ручку на свидание, а как двое туземцев, впервые узревшие цивилизацию. Или как Джей и молчаливый Боб — нелепые бакланы, замыслившие сомнительную хрень. По крайней мере, Оля себя именно так и чувствовала, когда вдвоем с Мариком нервно вертела головой и ежесекундно мандражировала. Райончик, где они жили, являлся весьма благополучным местечком — во дворе гуляли одни мамашки с детьми, а шмалением дури, на первый взгляд, никто не баловался, — но шанс напороться на тупорылую гопоту, которой и удобного повода не нужно, чтобы почесать кулаки, все равно оставался. Оля от приступа доброты не поскупилась на шмотки своему любимому Кисулио, но сейчас сильно пожалела, что не выбрала первый попавшийся абибас-комплект на развале. Марик в модном прикиде, который не портила даже нелепая шапка, в глазах таких индивидов наверняка выглядел, как хороший клиент, у которого можно без опаски стрельнуть не только сигаретку, но и смарт с кошельком. И морду шибко красивую ещё пуще приукрасить… Беда! — Марь, если вдруг я скажу тебе бежать — беги со мной, хорошо? — на всякий случай предупредила Оля, строго заглянув в зеленые глаза. — Дуй вперед и ничего не спрашивай. Сама-то Оля вовсе не считала, что отвесить мудакам по ебалу во имя справедливости и чести — поступок не достойный приличной леди. Но вот очутиться в больнице, даже за правое дело, было категорически нельзя, пока у нее ушасто-хвостатая неожиданность на попечении. — О, бегать я люблю, — беззаботно согласился Марик. — Я тебя выиграю, вот увидишь. Я каждый день тренировался, пока тебя дома не было. Разгонялся хорошенько и до самого потолка доставал! «Вот и славненько, — удовлетворенно подумала Оля. — Рожденный бегать — пизды не получит». — Еще проверим, кто кого, обещаю. Но потом, мы ведь только поели… Здрасьте! — Оля привычно кивнула знакомой бабульке, извечно сидевшей на лавке у соседнего подъезда. — Марик, будь вежливым и поздоровайся, это наша соседка — Маргарита Павловна, — шепотом добавила она. — А я ее знаю, видел в окно, — так же тихо признался Марик. — Здр-р-расти, Мыр-р-гарита Палллна. А где ваши голуби? Почему вы сегодня их не кормите? Ну, бли-и-ин. Ну, заче-е-ем? Надо было только поздороваться и все, а теперь ведь не отстанет… — Здрасти-здрасти! — Маргарита Павловна отточенным движением нацепила очки с толстыми стеклами, висевшие на шнурке у нее на груди, и внимательно прищурилась, подавшись вперед всем своим грузным телом. — Покормила уж, час назад как разлетелись, всю лавку мне засрали, неблагодарные. А ты сам-то кто будешь, красавец? Не помню я тебя! — Это… Марик, мой однокурсник, — тут же вклинилась Оля, дабы перетянуть допрос с пристрастием на себя и избежать назревающего трындеца. — Он теперь у меня живет. Его… Его… из общаги выгнали, — на ходу придумала она байку. — А чойта это выгнали?! — вмиг озадачилась Павловна. — Чегось натворил? — Эм-м-м, ничего не натворил! — спешно возразила Оля, опасаясь как бы Марю в черный список местных рецидивистов случайно не записали. — Он хороший парень, просто… просто… денег у него нет сейчас за общагу платить. — Денег у меня нет, и никогда не было, — с неподдельной серьезностью подтвердил Марик. — А Оля и сама хор-р-рошая. Она меня любит и каждый день мясом кормит. А ее тоже люблю и ни в какую общагу от нее не уйду, даже если деньги найду! Тепло улыбнувшись, он наклонился и потерся щекой об ее щеку, в конец ошарашив любопытную пенсионерку столь предельной искренностью чувств. — А-а-а, женишка, значит, себе наконец-то нашла? — хитро протянула Павловна, плотоядно сверкая глазами, в которых уже плескалось редкое воодушевление, которое можно увидеть, разве что, в глазах матерых журналистов, узнавших о форс-мажорном происшествии из первых рук. — Нет. Мы спешим. До свидания! — торопливо попрощалась Оля, настойчиво потянув Марика за собой, пока тот еще чего не натрепал по доброте душевной, придурок хвостатый! — Вы, деточки, чего хотите, делайте, но только не шумите! — вдогонку им строго бросила Маргарита Павловна. — Я чутко сплю! Ну, все! Крантык. Свершилось. Теперь весь двор будет знать, что шалава-Ольга из тридцатой привела к себе домой странного нищеброда из универа, и живет теперь с ним во грехе, ха-ха! Вот и посмотрели на уточек, блять! Не успела ступить за порог, как с легкой лапы Марика стала местной шлюхой. Пиз-дец… Но обижаться и злиться на него за данный перформанс отчего-то совсем не хотелось. Оля позволила себе ненадолго побыть счастливой, ведь ей впервые в жизни признались в любви. Пусть даже Марик с большей долей вероятности вкладывал в это понятие чуть иные чувства, чем мечталось, но услышать заветные слова все равно оказалось приятно. Близкие друзья на дороге не валяются, как ни крути. Оля вправду питала нежные чувства к Марику, и надеялась со временем увидеть в нем по-настоящему равного себе свободного человека, поэтому задумала научить его всему, что знает сама. Хотя и отчетливо понимала: с превращением бывшего кота в полноправного члена общества определенно придется повозиться, плюс еще и хорошенько запастись терпением. Несомненно. Сам по себе Марик глупозойдом отнюдь не был, и иногда проявлял недюжинную смекалку и мудрость, но при этом имел неожиданные пробелы в элементарных знаниях, буквально приводящие в тупик. У Оли даже язык устал болтать, а в горле пересохло, пока она по пути в парк объясняла ему тонну всяких обыденных мелочей, о которых люди и не задумываются обычно. Например, почему все дома разные: одни — пятиэтажные, другие — девятиэтажные, а тот, где они живут, вообще «дохренаэтажный». (Марик умел считать только до десяти, как выяснилось). А еще почему троллейбусы рогатые, трамваи катятся по рельсам, а все остальные машины воняют газом и ездят как попало. Зачем людям нужны столь бессмысленные места, вроде кондитерских и химчисток, ведь одежду можно постирать и в стиралке, а сладкое есть каждый день вредно, да и мясо гораздо вкуснее… Но Оля не раздражалась от бесконечной прорвы вопросов. Ей нравилось находиться в центре внимания. Хоть ненадолго, но побыть чьей-то орбитой вращения, поэтому она с искренним наслаждением трепалась с Марей всю дорогу до парка и удовлетворяла его неуемное любопытство, проснувшееся, когда тот чуть расслабился, перестал бояться непривычного окружения и шорохаться от всего вокруг. Оля и сама постепенно успокоилась — никто на них не обращал особого внимания, не пытался оскорбить или наехать, задев плечом. Воскресным утром большая часть удодов, видимо, отлеживалась после субботней пьянки и не засоряла эфир. Это невольно воодушевляло, поэтому она даже решила зайти в продуктовый: запастись овсяными хлопьями для уток, а заодно показать Марику, как делаются покупки. А также не забыла научить его правильно переходить дорогу, чтобы на красный свет не перебегал, как тот черный засранец, из-за которого почила её шевролеха. Правда, для закрепления новоприобретенного навыка пришлось мотаться по зебре несколько раз туда-сюда, пока Марик глупо хихикал над названием белых полосок и тыкал в светофор пальцем, в голосину озвучивая смену цветов. Ну точно пара упоротых бакланов на выгуле! Но самая мякотка, о которой Оля впоследствии не вспоминала без лютого фейспалма, началась уже в парке… Целый час они проторчали у берега, наслаждаясь обществом сраных уток, которые в благодарность за жратву от души закрякали их обоих, аж в ушах звенело. Марик ожидаемо оказался в восторге, поэтому покидать увлекательных зубастых тварюшек не спешил — стоял и хищно глядел на них, довольно лыбясь. Оля терпела-терпела-терпела, но в итоге не выдержала: — Ты не устал? — Нет. — А я устала, хочу отдохнуть. Кости мои старческие ноють… — пошутила-не-пошутила она. — Пойдем на во-о-он той скамейке посидим, пока никто не занял? Оттуда и уток твоих драгоценных будет видно. Марик посмотрел на Олю, потом на уточек, потом снова на Олю и вновь на уточек, грустно вздохнул и понуро поплелся вслед за ней, схватив за руку, конечно же. Он вообще старался не отцепляться надолго, чтобы глупая хозяюшка случайно не потерялась. Но это и хорошо было — не убежит, не пропадет, значит, нэко-беда ушастая. Выбравшись в городской парк утром выходного дня, Оля даже не накрасилась, ведь надеялась никого не встретить и, разумеется, как назло, они пересеклись с целой кучей ее знакомых. Причем именно с теми, кого не хотелось видеть до тошноты и зубовного скрежета. Например, навстречу попалась ее декан — агрессивно-дружелюбная блондинка предпенсионного возраста, которая с широкой улыбкой, больше похожей на оскал, пожелала Оленьке доброго дня, оттаскивая за поводки от испуганного Мари свору своих мелких пучеглазых противно верещащих псов. Затем откуда-то вырулил однокурсник Артем с младшей сестрой на плечах, который стал похож на снулую рыбину, стоило ему заприметить Олю, идущую под ручку с высоким красавчиком. Потом на дорожке впереди образовались Света с Владом, её бывшая подруга и бывший друг, с которым Оля и лишилась когда-то невинности. Стараниями Светы Влад страдал от безответной любви недолго, целых два месяца. В те дни Оля была лишь рада, когда они нашли счастье в компании друг друга. Но, увы, из-за взаимной неловкости былая дружба вскоре сошла на нет, и она осталась в одиночестве. Сейчас Влад выглядел довольным жизнью примерным семьянином, а Света уже мило округлилась животом, но душевно поздороваться с давней подругой и оглядеть Марика с ног до головы оценивающим взглядом эти двое таки не забыли. В общем, лядское романтик-свидание состоялось, можно сказать, против воли самой Оли, а ей лишь оставалось смириться с сим фактом и как-то жить дальше. Радужно, блять, жить во грехе напару со своим будущим-женишком-котом. Ну, а что теперь поделать? Сама виновата, сама напросилась, попершись гулять в выходной день в центр города. Но не прозябать же Марику в четырех стенах вечно? Тихая укромная скамейка в самой глубине парка словно ждала именно их двоих. Оля смахнула сухие листья и со вздохом наслаждения уселась на нее, распрямив усталые ноги, а Марик приземлился рядом, но уже в следующий миг подбросился и, не спрашивая разрешения, молча плюхнулся прямиком ей на коленки. Оля даже пикнуть не успела, а тот уже мило и уютно устроился у нее на бедрах, словно всегда там сидел. — Эм-м-м, Марик, — Оля нервно хохотнула, вмиг покрывшись стыдливым румянцем. — А рядом сесть не судьба? — Скамейка холодная. Ты — теплая, — индифферентно заявило непостижимое хвостато-ушастое создание и прижалось еще плотнее, обняв ее за плечи и навалившись всем своим мужицким телом. — Я тут хочу сидеть. С тобой хорошо. Оля нервно сглотнула и что-то неразборчиво промычала в ответ, судорожно осматриваясь по сторонам и выискивая на горизонте потенциальных недоброжелателей. Казалось, что сейчас весь парк на них глазеет, и каждый прохожий тыкает пальцем на странно инвертированную парочку, но на самом деле все было не так. Людей вокруг гуляло мало. Если кто и пялился на локальную победу радфема, то недолго, и вскоре отводил взгляд, поэтому Оля вдохнула-выдохнула и, собрав все имеющееся мужество, деликатно возложила ладони на спину скотофея, который нагло оккупировал ее коленки. Тяжеленький, зараза! Оля бы и сама с удовольствием на чужих мягких теплых ножках посидела, а не морозила жопу об жесткую лавку. Но деваться было некуда — ее надежно придавили к месту. Теперь не выбраться, пока Марик не насидится. Впрочем, прогонять захватчика совсем-совсем не хотелось. Да и удобнее момента поговорить о том, что произошло между ними утром могло не настать. — Марь… — От накативших внезапно стеснения и смущения Оля начала свои изыскания издалека. Очень издалека. — Ты… ты когда был котом, тебе же кошки нравились, да? Ну… в плане секса. Тебе же их хотелось трахнуть? Ну вот, она это спросила, а молния не ебнула с небес, земля не расступилась под ногами, а бывшему коту явно было начхать на уровень неловкости вопроса. Фух! С обычными людьми бы было так же просто коммуницировать… — Не всех, — признался Марик. — Таких, как я, мне не очень хотелось. А вот лысых… — Лысых?! — у Оли аж глаза на лоб полезли. — Ты про сфинксов, что ли? — Да-а-а! Мур-р-с-спади, лысые кисули — моя былая мечта. — Фу-у-у, Марик, они же такие страшные! — Не-е-ет, сфинксы самые красивые, у них все тело видно — ребрышки, позвоночки, сосочки… — И складки эти, буэ! — Оля скривила губы и поморщилась. — Да что ты поним-м-маешь в кошках, челвечья самка? — раздраженно процедил Марик. — Ты сама-то ни с одной не трахалась. — С кошкой? — Оля задорно хохотнула. — Нет, ты прав. И даже не хочу пробовать. Хоспади, не понимаю зачем… У них же языки шершавые, как наждак! Мне и женщины в этом плане не нравятся. Я люблю мужчин. — А мне нр-р-равятся челвечьи женщины, — беззаботно заявил Марик. — И мужчины тоже. Вот ведь гедонист хренов — ни в чем себе не отказывает! — А я тебе нравлюсь? — затаив дыхание, спросила Оля. — Ты вкусно па-а-ахнешь, — Марик потерся холодным кончиком носа о ее щеку. — Твоя шерсть яр-р-рркая, мягкая и блестящая. И у тебя интересные пятнышки на коже. А еще ты такая м-м-маленькая! Раньше ты мне казалась большой и ур-р-родливой, а сейчас уже нет. Это комплимент сейчас был? Да или нет? Оля не могла до конца расшифровать, но таки решила, что скорее да. — Эм-м-м, спасибо, — ради соблюдения вежливости поблагодарила она. — Пятнышки — это веснушки, они от солнца появляются у некоторых людей. А ты мне всегда казался красивым. Но в теле человека особенно. — Пр-р-равда? — неподдельно удивился Марик. — Но я же теперь большой, и почти лысый, а ты сказала, что лысые — фу! Да и шерсть у меня обычная — коричневая и скучная, как у всех. И веснушек на коже даже нет. — Это лысые коты мне не нравятся, а высокие зеленоглазые брюнеты мне очень даже нравятся, — Оля расплылась в дюже довольной улыбке, и в порыве чувств притянула Марю потеснее к себе, безумно желая замацать до потери пульса. Жаль, что они на улице. Приходилось жестко контролировать любые сексуальные поползновения. Хотя одна ладонь таки сползла со спины на его задницу. Сама собой как-то переместилась, а Оля не стала ее останавливать, а просто сидела и тупо наслаждалась моментом близости. Марика столь теплая компания тоже явно устраивала — он расслабленно полулежал на ней и с неприкрытым интересом глазел по сторонам. Обстановка в парке под стать настроению Оленьки казалась романтической и томной. На пруду неподалеку крякали и плюхались в воду утки. Ветер шуршал палой листвой, гоняя ее по асфальту. Сквозь тучи пробивались косые солнечные лучи, рисуя на земле причудливые тени, а в довершение пасторальной картины по тротуару неспешно гуляла влюбленная парочка подростков, которые каждые десять шагов останавливались, чтобы обняться, поцеловаться или сфотаться вдвоем. — Ол-л-ля, скажи… — вдруг нарушил тишину Марик. — Эти двое же любят друг друга и хотят трахнуться? — Ну-у-у, наверное, — Оля скептически выгнула бровь, покривив губами. — Я не знаю точно. — Но почему они тогда сейчас кусаются, будто хотят друг друга сожрать?! — Хм-м-м, — Оля снова глянула на парочку, скромные обнимашки которой и правда уже слегка разгулялись и превратились в страстное, безудержное лобызание. — Они не кусаются, а целуются. Зубы в этом процессе почти не участвуют, только язык и губы. — Они так лижут друга, что ли? — Да-а-а, точняк, они лижутся! — Оля прыснула, смешливо зажмурившись. — Запомни, именно так вот это вот безобразие и называется. — Это странно — лизать кого-то глубоко в пасть, — брезгливо нахмурился Марик. — Люди странные! — Нет, это приятно, зря ты так. — Приятно? И ты сама пр-р-робовала? — Марик с недоверием уставился на нее. — Да, — гордо ответила Оля, хотя повод для гордости явно такой себе, но и плевать. Целоваться она умела, и вроде даже хорошо, чего прибедняться. — Если ты не врешь, я тоже хочу полизаться, — Марик обхватил ее щеки и настойчиво потянул к себе. — Э, э, э, стопэ! — Оля спешно прикрыла губы рукой. — Я не против тебя научить, Марь, но давай только не здесь. Я стесняюсь целоваться на людях. — Стесняться я тоже не умею. — Я заметила. Но это, походу, никак не исправить, — ухмыльнулась Оля и напоследок хлопнула его по заду. — Вставай, поперли домой! Невзирая на постоянные недопонимания и неловкости, выгул коточвека прошел очень даже неплохо. Марик выглядел довольным и узнал кучу всего нового, а Оля втайне радовалась, что ее чеширского бастарда никто не попытался отмудохать и упечь в реанимацию в сей славный воскресный день. Косые взгляды не в счет. Ещё неделю назад Федорова себе и представить не могла, что сама пригласит парня на свидание, будет мило гулять с ним под ручку по центру города, сидеть с ним в обнимку посреди парка, полного людей, и обещать ему, что научит целоваться… Наверное, за это стоило сказать «спасибо» Марику с его неосознанной эксцентричностью и непосредственностью. Без него она бы на такой подвиг не решилась до глубокой старости. Впрочем, повторять экспромт в ближайшее время Оля тоже не хотела. Хорошего, как говорится, помаленьку. Вдруг Оля отвлеклась от размышлений, внезапно заметив, что чужая ладонь куда-то пропала и больше не греет своим теплом ее руку. В панике обернувшись, она увидела беглеца, но облегчения не испытала. Марик с хищным блеском в глазах шаг за шагом подкрадывался к голубю, беззаботно сидящему на засраной черной оградке, и имел весьма прозрачные намерения. Гуля самозабвенно чистил перья и совершенно не замечал грозящей ему пизды в виде кота в человечьей шкуре. Блять-блять-блять! Оля даже не успела открыть рот, как хренов охотник уже сцапал пернатого, а потом с победным воплем радости прижал его к себе. — Ты чего творишь, котий сын?! — заорала Оля, вихрем бросившись на подмогу несчастной птице. — Отпусти его! Сейчас же! Фу, Марик. Марик! — Эй-эй, стопэ, — Марик поднял свою добычу над головой, чтобы Оля не смогла дотянуться. — Знаешь, как давно я хотел его поймать? Каждый день, когда ты уходила куда-то, я садился у окна и грустил. А эти крылатые твари метались свободно передо мной, ходили туда-сюда, туда-сюда. Специально др-р-разнились, подлетали ближе и садились на подоконник, стучали кл-л-лювом в стекло, которое я никак не мог преодолеть. Каждый день я терпел, мучился, но никак не мог их поймать. А сейчас я наконец-то смог! Ты видишь! Я смог! — Ага. Молодец, Марик, только давай, опусти руки. Пожалуйста. Брось его, пускай теперь летит. — Ну, еще чуть-чуть… Да-а-ай м-м-мне насладиться добы-ы-ычей! — Сейчас же брось, я сказала! — не выдержав, басом громыхнула Оленька. — Голуби жутко заразные! Ты же не хочешь чесаться, Марь, как тогда, в прошлом году? Блохи, Марик!.. Помнишь блох? — Мррспади! У этих тварей есть блохи?! — Марик наконец-то выпустил несчастную птицу. Помятый голубок, вновь обретя свободу, гоночным болидом стартанул с места и замахал крыльями со скоростью колибри лишь бы убраться куда подальше от ебнутого прямоходящего, в котором внезапно проснулся охотничий инстинкт. — Правильно — брось его нафиг, — с облегчением выдохнула Оля, смущенно оглядываясь по сторонам. — И не лови больше этих летающих крыс, я тебя очень прошу. Умоляю. На них блох нет, но есть столько всякой заразы! И меня теперь тоже не вздумай трогать своей грязной лапой! А сейчас пойдем-ка лучше домой. И вообще — больше никого не пытайся поймать. Пожалуйста! — Но тебя же можно? — Марик толкнул ее плечом, расплывшись в ухмылке. — Можно, — сдалась Оля и вмиг покрылась мурашками, вспомнив произошедшее между ними утром. — Но только понарошку, как всегда, а иначе по ушам огребешь тоже по-настоящему. В очередной раз бросив взгляд на улыбающегося Марика, она вдруг почувствовала, будто нечто в нем неуловимо изменилось, но сколько тщательно ни всматривалась, так и не смогла допереть, в чем же подвох. Тайна раскрылась позже…