Мурчачо

Самый лучший друг — это кот. Он никогда не скажет: — Почему ты жрешь по ночам? Он будет жрать вместе с тобой.

      Отмучившись на учебе, Федорова поехала на автостоянку — нашелся покупатель для её шевролехи, точнее для того вороха деталей в форме тачки, что осталась от почившей старушки. Строчку, повествующую о позорной аварии, хотелось поскорее вычеркнуть из прозы памяти, поэтому она, недолго думая, согласилась на первое поступившее предложение. Цену предложили сносную, важные моменты уже обсудили, документы подготовили, осталось только подписать прямо на месте. Расквитавшись с рутиной, она с затаенной тоской полюбовалась, как уплывает на эвакуаторе вдаль её первая четырехколесная пассия и, прощально поблескивая серебристым капотом, медленно скрывается в мельтешащем потоке машин, а затем доползла до остановки и на маршрутке отправилась домой, ощущая себя опустошенной и духовно и физически.       Весь день толком нежрамши, в пути Оля чувствовала себя не слишком хорошо — срубалась на ходу, околела до кончиков пальцев, шмыгала носом и надрывно покашливала, пугая попутчиков, как туберкулезница хренова. Видать, таки доморозилась в курилке. Плюс заболело горло. Пар-ши-вень-ко. Марика заражать совсем не хотелось. Пришлось зарулить по дороге в аптеку, а на продуктовый заряда энергии уже не хватило. Внутренняя батарейка разрядилась в ноль и мигала, сигнализируя о высоком уровне заебанности. На ватных ногах она еле доползла по бесконечным ступенькам до двери квартиры, попутно мечтая пожрать, поспать и помыться, а еще желательно все это одновременно и вотпрямщаз — силенок шевелиться лишний раз совсем не осталось. Дрожащими пальцами она воткнула ключ в замок, попав не с первой попытки, и наконец ввалилась домой.       У порога её с возгласом радости встретил Марик, одарив неподдельно светлой улыбкой, от которой даже чуть полегчало в груди. Оля спешно стянула куртку, ботинки и шапку, и сразу же полезла к котану в теплые лапки. Обниматься, согреваться и утешаться.       — Марь, добей меня… Я сегодня так устала! — пробурчала она, уткнувшись лбом в гостеприимно подставленную грудь, и сдавленно кашлянула в кулак.       Марик отчего-то перестал улыбаться и вдруг окинул её цепким взглядом, нахмурился, а затем сграбастал ближе к себе, но вместо желанных обнимашек — начал судорожно обнюхивать.       А дело явно запахло жареным!       Вспомнив, что одета в футболку Артема, Оля крупно вздрогнула и испуганно втянула ноздрями воздух, осознав, как сей факт выглядит со стороны. Марик, судя по тяжелому прищуру и плотно поджатым губам, также заметил улики и пришел именно к самым неутешительным выводам. И действительно был готов добить, как и просили.       — Ты непр-р-риятно воняешь, — тихо прорычал он, отшатнувшись, будто от прокаженной. — Кем-то чужим-м-м! Я чу-у-ую!       Оля вмиг ощутила себя коварной изменницей, которую застукали с поличным, когда увидела в глубине глаз напротив бесконечную обиду и боль, а еще гневно навострившиеся кошачьи ушки и угрожающе покачнувшийся кончик хвоста. Ауч… В тот же миг захотелось закричать: «Ничего не было! Не виноватая я! Не виноватая! Он первый полез меня лапать!» Но а как теперь докажешь? Ведь сама добровольно провоняла флюидами чужого мужика. Миазм от ткани для чувствительного носа явно шел забористый и насыщенный: не только табака, но и пота вместе с дезодорантом, ведь футболка была не чем иным, как запаской с физры. Йопрстэ, как неудачно вышло!       — Я… эм-м-м… в ситуевину сегодня попала, — потупившись, начала оправдываться Оля, неумолимо заливаясь краской под хищным взглядом Марика, который застыл в напряженной позе, разве что не шипел. Малахитовые глаза гипнотически смотрели прямо в упор, обещая легкую смерть, если она таки признается во всех грехах. — Клуха одна сломала каблук и на меня упала, а я толкнула Артема, а он с кофе шел и на меня пролил. Артем на одном курсе со мной учится. Мы с ним даже не друзья. Ничего такого…       Повисла неуютная тишина, будоража назойливые нехорошие мысли. Марик по-прежнему молчал, но сильнее прищурился, поигрывая желваками. Крадущийся тигр, затаившийся дракон, блин. Оля мысленно поблагодарила судьбу за отсутствие у своего котопарня встроенного оружия ближнего боя, в виде острых когтей и клыков, и продолжила, перед тем сконфуженно сглотнув:       — Короче, это его футболка. Он мне одолжил взамен испачканной блузки. Вот, смотри, видишь, — в качестве доказательства своей невиновности Оля нервно вытащила из пакета влажную помятую белую кофту со следом от кофе, которое так и не отмылось до конца. — Надо будет постирать.       — Надо! — твердо заявил Марик и тут же принялся разоблачать Оленьку. Грубо стянув чужую футболку, он небрежно выбросил ее на пол и вновь придирчиво обнюхал олину шею, грудь, щеку и висок, а потом нарочито брезгливо скривился. — И тебя тоже надо помыть! Ты грязная.       — Но я поесть хочу, — с толикой облегчения жалобно пробурчала Оля, чувствуя себя полудохлой развалюхой, которой предоставили шанс еще немного пожить. — Ты чего-нибудь приготовил?       — Вкусный суп. Я сам прочитал, как его правильно варить, но тебе не дам. Ты меня бесишь! Поздно пришла и плохо воняешь! — схватив руками олины плечи, Марик начал настойчиво тянуть ее в ванную, волоча за собой, будто на буксире. — Надо мыться прямо сейчас!       Из сильных лап ушастого россомахи было ни сбежать, ни вырваться — тот буквально протащил ее по коридору, удерживая на весу, и поставил на пол только у раковины. Мол, вот, посмотри на себя в зеркало, грязное и гулящее человечье отродие! А полюбоваться и правда было на что — из отражения на Олю глядело взлохмаченное рыжее нечто, непривычно бледное, с нездоровым румянцем на скулах, воспаленными глазами и красным носом, как у зареванной пятилетки. Бациллоразносчица классическая. Айс!       — Э-э-э… — попыталась возразить Оля, когда чрезмерно заботливый соседушка полез расстегивать её ремень, а потом пуговицу над ширинкой. — Ты чего придумал?..       — Брысь, — отбросил ее вялые руки Марик. — Тебя буду мыть я! И волосы с ушами тоже. Ты вся грязная!       — Ла-а-адно, — сдалась Оля и обмякла, с усталым выдохом облокотившись спиной о грудь Марика. Судя по приказному тону голоса, тот никаких возражений принимать не собирался, а воевать за лидерство на больную голову совсем не хотелось. Безропотно позволив делать с собой все, что пожелается, Оля параллельно мечтала о горячем супчике, который получит в качестве вознаграждения за примерное поведение. Впрочем, сладкую мысль о набивании желудка портила разрастающаяся в горле боль, будто Грюмпель колючий застрял. Пожалуй, желанный бульончик придется грызть, как мышь — кактус: давиться и плакать, плакать и давиться, вне зависимости от кулинарных навыков ее любимого котика. Обидно.       — Я заболела, кажись, — пожаловалась Оля, очередной раз раскатисто шмыгнув носом. В тепле резко напала сонливость, да и температура ощутимо скакнула — начало слегка морозить. Только капитально слечь для полного набора щастья не хватало. Засада! — Горло чот болит. Марь, ты… это… меня не целуй пока.       — А я и не хочу! Ты всякими вонючими Артем-м-мами воняешь! — процедил Марик, сосредоточенно вытряхивая Олю из джинс. Широкие брови были сведены к переносице, а хвост все еще раздраженно дрыгался, распушившись веником.       Оля хмыкнула, невольно растекшись в улыбке. Драконить Марика радости не доставляло, но видеть ревность тешило самолюбие, поэтому она не смогла удержаться и подбросила дровишек в пекло:       — Артем сегодня, эм… просился к нам с тобой пожить. Хотел научить меня вкусно готовить, быстро полы мыть, обещал Грюмпель поливать, а тебя — загладить до смерти, — Оля прикусила язык, столкнувшись в зеркале с отражением хвостатого дьявола, которое ярко пылало негодованием. Разумно решив больше не играть с огнем, она честно добавила: — Но я отказала.       — Хмм, может, Артем и не такой урод вонючий, — задумчиво протянул Марик, нацепив мордаху оскорбленного безразличия, хотя хвост и ушки предательски выдавали истинные эмоции. — Надо было соглашаться. Пусть бы все за нас делал… и меня гладил вместо тебя.       — Э! Еще чего. Я не хочу, чтобы тебя трогал кто-то чужой! — гнусаво возмутилась Оля открытию таких басурманских амбиций и утерла забитый соплями нос.       — А я хочу, — капризно сообщил Марик, который явно затаил обиду и теперь выделывался. — Хочу больше челавеков, чтобы меня больше гладили, пока ты весь день учишься неизвестно где со всякими Артемами!       Мстительная шкура. А уши с жиру не отвалятся?!       Оля насупилась и тут же потянулась одной рукой к пушистым локаторам, а второй — к хвосту.       — Отвали! — Марик не дал себя обласкать и ловко утек в сторону, раздраженно отмахнувшись. — Ты воняешь и бесишь.       Впрочем, если бывший кот хотел иметь целый гарем из покорных челавеков, то Оля с досадой подумала о том, что целый прайд таких вот своенравных нэкозавров она бы никак не потянула. Хотя, наверное, не отказалась бы от удовольствия, превратись её квартира на денек в приют для бродячих, жаждущих ласки, красивых мужиков. Эх, ня! Мечты, мечты…       Мысли мутились и разбредались, то ли от болезни, то ли от усталости, и Оля сама не поняла, как оказалась уже без трусов, носков и в ванной рядом с таким же голым, но по-прежнему раздраженным Мариком. Попривыкнув за полторы недели к столь близкому соседству, Оля уже почти не смущалась, как невинная восьмиклассница, наблюдая его обнаженное сексуальное тело в непосредственной близости с собой, ведь они каждый день мылись вместе. Да и Марик постепенно проникся любовью к мыльно-рыльным процедурам, перестал испытывать иррациональный страх и брезгливость и больше не заставлял себя долго упрашивать соблюдать гигиену. Открыв краны, он включил душ и сразу вооружился лейкой.       Градом зашумела вода. Струи лавой сползали по озябшему телу. Уткнувшись горячим лбом в прохладный кафель, Оля прикрыла веки и чуть ли не застонала от облегчения, ощущая себя бедным мороженком, таящим под палящим солнцем. Тепло стремительно растекалось по венам, отчего замерзшую кожу слегка пощипывало и покалывало. От кончиков пальцев мелкой дрожью прокатывались волны озноба, странным образом казавшиеся сладкой патокой. Видимо, она таки познала дзен, потому что стоически была готова принять грядущую болезнь и самоотверженно отойти на покой в уютную кроватку, чтобы пропустить заразу через себя и вскоре возродиться из соплей и пепла, подобно фениксу — чистой и обновленной.       Но блаженство продлилось недолго. Марик воплотил свою угрозу в жизнь и начал ее мыть, избавляя от вонючести Артема. Сопротивляться не было никаких сил, да и особого желания. Первой последовала пытка под названием «омовение волос». Хвостатый инквизитор от души ливанул ей шампунь на макушку и начал активно намыливать медные вихры. Пена густым водопадом скатывалась на лицо, закрывая обзор и мешая дышать. Ради спасения пришлось прикрыть веки и упереться ладонями в стену, чтобы не упасть и не навернуться случайно.       — Давай, я сама, ну, — пробурчала Оля, отплевываясь и фыркая. — Мне глаза щиплет.       — Нет! — рявкнул Марик, который стоял за ее спиной и усердно взбивал волосы с такой активностью, что невольно мотал олину голову из стороны в сторону. — Пощиплет и перестанет, ты сама так говорила.       «Сука, Поттер, как смеешь использовать мои заклинания против меня?!»       Оля с фырканьем выдохнула, ощущая себя той игрушечной собачкой, у которой большая головка забавно дрожит, болтаясь на тонкой шейке. Глупой псинкой, как сказал бы Марик. Мстительный и ревнивый скот! Но рыжие в огне не горят, в воде не тонут, и вообще — сильны и живучи! Покрепче сцепив челюсти и то и дело задерживая дыхание, она из последних сил старалась сохранять равновесие и не падать, пока каждый кусочек ее изможденного болезнью тела придирчиво терли мочалкой, обнюхивали, снова терли, а потом щекотливо обливали водой под сильным напором.       Вскоре грубая мочалка исчезла, сменившись мягкими ладонями, и стало приятнее… гораздо, гораздо приятнее. От жаркого пара и тепла ее совсем развезло. Мысли растекались сумбурным потоком, заставляя беззаботно уплывать на своих волнах в сладко манящие сонные дали.       Глубоко выдохнув, Оля расслабилась и даже начала наслаждаться касаниями рук, которые нежно смывали остатки пены и ласкали чувствительную кожу, распаленную грубым трением. А потом шум воды стих и в бок чуть повыше ягодицы, уперлось нечто твердое, горячее и весьма однозначно говорящее, что Марик уже не особенно злится, и внезапно стало не только жарче, но и интереснее… Сделает ли он что-нибудь?       Оля с беззвучным стоном сглотнула, когда сознание заволокло томительным предвкушением. Желание молнией ударило в низ живота, что начал стремительно наливаться кровью, когда она представила, что Марик может трахнуть ее прямо сейчас. Да… она едва стоит на ногах от простуды, а сопли скоро полезут из ушей, но к чертям! Пофиг и начхать. Она давно этого хотела, а с появлением в ее жизни хвостатого красавчика и вовсе мечтала каждодневно, поэтому готова была и так. Попробовать наконец по-взрослому захотелось безумно, даже если завтрашний день будет полон столь же яростных сожалений.       Прогнувшись в пояснице, Оля чуть расставила ноги, надеясь, что блядски развратная поза намекает уже прямее некуда. Марик, будто читая грязные мыслишки, ухватился руками за ее бедра и теснее притянул к себе, отчего крепко стоящий член оказался уложенным в ложбинку промеж ягодиц и уперся головкой в клитор. О, да, то что нужно!       Внезапно зубы сомкнулись на шее, заставив Олю выпустить весь воздух из легких и невольно напрячься. Поцелуйный укус был не сильный, но ощутимый — Марик никогда не делал ей по-настоящему больно. За ним последовал второй, чуть повыше и еще один, но уже с другой стороны шеи. Возбуждение звенящими искрами раскатывалось от мест, где ее касались чужие губы. Но Марик медлил, смакуя по капле полученную власть.       Боже, ну камон!       Оле хотелось молить, но губы предательски сжались, а язык, как назло, прилип к небу. За плотно прикрытыми веками огнем вспыхивало каждое новое ощущение, взвивалось ввысь и опадало с яркими искрами. Она будто бы зависла в пустоте, зажатая между обжигающим холодом стены и жаром чужого тела, раздираемая и снедаемая в пучине контрастов. Соски стремительно затвердели и теперь слегка задевали чувствительными вершинками плитку, которая казалась ледяной, отчего её словно пронзало током. Эпицентр желания гудел от скопившегося напряжения, но Оля боялась прикоснуться к себе, опасаясь кончить раньше срока и испортить на корню удовольствие.       Вскоре новая краска влилась в пьянящий коктейль темноты — хвост скользнул по ноге, неторопливо погладил кожу от колена до паха, дразняще извиваясь, затем спустился волной вниз по внутренней стороне бедра и напоследок шлепнул по попе наотмашь.       Омайгад!       Оля чуть не вскрикнула, глубоко прочувствовав все виражи и кочки, которые исполнил дьявольский тентакль, путешествующий по ее телу. А потом и вовсе едва не кончила, ощутив, как теплый шерстяной отросток, скользкий и гладкий от воды, прошелся по ее естеству, несколько раз задев мягким кончиком влажные складки, и в конце щекотливо мазнул по бугорку клитора, отчего её будто пронзило разрядом тока.       Памагите! Ноги внезапно ослабли, картинка перед глазами закружилась. Оля ощутила, что стремительно отъезжает, хотя сознание в жизни не теряла. Это… это… Нельзя же так!       Хотя непохоже, что Марик умышленно доводил ее до экстаза и умел контролировать хвост. Развратный шерстяной отросток обладал собственным сознанием и делал то, что ему вздумается — мотался, слепо обвивая тело, и иногда пошлепывал Олю мягкой плеткой туда, куда дотягивался.       Сука-а-а, как отвратительно… и охренительно!       Если учесть, что хозяину его хвост не подчинялся в частностях, то в целом они явно действовали заодно. Олина выдержка стремительно таяла от каждого грубого поцелуя и скользящего прикосновения мокрой шерсти к чувствительным местечкам, и она уже не была уверена, что сумеет удержаться. Соблазн протянуть руку вниз и сбросить скопившееся внутри напряжение возрастал по экспоненте после каждого шлепка.       Царапая ее кожу пальцами, Марик провел руками по ребрам, крепко сжал бока и проехался ладонями до бедер, сильнее раздвинув половинки в стороны, а потом навалился грудью на спину и буквально впечатал Олю щекой в холодный кафель и одновременно в себя. С раскрывшихся губ неосознанно слетело дурацкое хныканье. Марик жадно впился зубами в ее загривок, жестко схватил за запястья и резко двинул тазом вверх-вниз, ясно давая понять, что хочет с ней сделать. Но по-прежнему не делал — и это сводило с ума. Оля томилась от бурлящего внутри желания и уже не пыталась прятать глухие стоны, когда Марик начал с оттяжкой покачивать бедрами, втрахивая ее в стену и усиленно гоняя член вдоль мокрой ложбинки. До одури хотелось, чтобы тот оказался внутри. Между ног пульсировало и пекло. Грубые фрикции и укусы распаляли фантазию, заставляя мышцы судорожно сжиматься в ожидании проникновения. И Оля в тысячный раз пожалела, что не умеет сказать вслух простые три слова и раньше потешалась над героинями из книжек, которые тянут с признанием до конца. Видимо, это карма. Но даже сумей она выдавить из себя «пожалуйста, трахни меня», это уже вряд ли бы помогло…       Марик глухо рыкнул ей под ухо, оставив наконец искусанную шею в покое, и Оля почувствовала, как сползают по пояснице горячие потеки. Усе, план «перепихнуться по-взрослому» отменялся. Значит, в другой раз — но так даже лучше для её больного тельца. Не ощутив особого разочарования, Оля развернулась к Марику лицом, чтобы закончить самой. Протянув руку вниз, она начала водить пальцами по клитору, то и дело зажимая изнывающую плоть между фаланг, а затем скользнула внутрь, прицельно лаская подушечками самую чувствительную точку.       Марик же, обвив руками ее спину, тем временем размазывал свою сперму по влажной коже до самых лопаток, затем провел испачканными ладонями по ее груди, по шее и плечам, а под конец прикусил соски, грубо всосав один за другим.       Ох, ебушки-воробушки! Марик стоял так близко, держал её за бедра так крепко, а вдобавок выглядел столь неприлично офигительным и сексуальным, что Оля буквально сгорала от затянувшейся страсти и жаждала выплеснуть огонь. А-а-а! Быстро доиграв до финального аккорда под смущающе требовательным и внимательным взглядом, она с чувством хорошо выполненного долга протяжно застонала, уткнувшись носом в изгиб его шеи. Марик просиял улыбкой и наконец отпустил ее. Оля с блаженным стоном откинулась спиной на прохладную плитку, а затем и вовсе сползла вниз, обессилено растекшись по ванне расплавленной лужицей.       Немного погодя, она подняла глаза и целую минуту с легким недоумением наблюдала, как Марик бережно растирает спермак по её груди с какой-то уж слишком довольной миной, словно пакость сделал или наебал всех врагов. Сознание прояснилось и теперь это показалось Оле пиздецки странным. Хотя и понятным — оставить на ней свой запах. Но мариковские закидоны в стиле маугли откровенно коробили, хоть и попутно немало возбуждали. Впрочем, энергии на тщательное обмозгование у нее совсем не осталось. Дико хотелось спать, а еще все-таки есть, но первое без второго воплотить нормально не получилось бы. Обмывшись напоследок ещё раз, она сразу же ходячим зомбяком пошаркала на кухню с одной лишь связной мыслью, горящей в стеклянных глазах: «Су-у-уп».       Марик же, наоборот, выглядел бодрячком и, скинув лишнее напряжение самым приятным из возможных способов, опять превратился в милого улыбчивого котика — чистого, няшного и душистого. И как истинное воплощение ангела во плоти снизошел до рабы смертной и одарил ее своим хваленым кулинарным опытом, которого наварил щедро — целую пятилитровую кастрюлю. Жрать-не-пережрать.       Наваристый бульончик с овощами и тушенкой, накрафтленный четко по инструкции из маминой кулинарной книжки, получился на удивление вкусным. Завидный уровень навыков для начинающего повара — пальчики оближешь! Может, конечно, причина удовольствия крылась в том, что желудок давно позабыл вкус съеденной еще поутру котлетки с ложкой пюрешки и готов был согласиться на любой дар свыше, лишь бы он просто был. Плевать. Оля чувствовала себя довольной. Супом. Мариком. Жизнью. Собой. И даже злоебучая простуда не сумела изговнить столь редкое офигенное ощущение.       Ресницы слипались, ежесекундно тянуло зевать, а тягучий мурлыкающий голос увлеченно болтающего за едой любимого котана, постепенно превращался в колыбельную. Оля окончательно разомлела от тепла и чувства сытости, которые заклубились внутри, обволакивая густым парным облаком, но болезненно изматывающая усталость, увы, никуда не свалила, а заставила активироваться режим дед-инсайд. Хотелось закинуться таблетками, рухнуть носом в подушку, обмотаться одеялом с головой и спа-а-ать-спать-спать, ненадолго прикинувшись жмуриком. И пусть весь мир подождет!       Взглянув на аптечку, хранящуюся на верхней полке, Оля лениво подумала, что надо бы поднять попец и взять ее, но не смогла осилить поход к горе и вместо того подумала еще… А потом подумала вновь… И медленно моргнула.       Будто бы совсем скоро она разлепила заплывшие веки. Темнота… На часах светилось три ночи, а она оказалась придавлена к кровати рукой Марика и опутана вездесущим хвостом, который скотофей опять не берег. Йокэлэмэнэ! Двадцать пятый кадр, а где остальное кино? Видимо, она отрубилась, но гораздо раньше, чем планировала — так и растянулась на столе рядом с полупустой тарелкой, а Марик донес ее сюда уже спящую и уложил.       Аригато, братан!       Оля чмокнула заботливого милаху в плечо и осторожно выбралась на кухню, кряхтя и пошатываясь. Горло драло беспощадно, температура по ощущениям скакнула аж до умирательных тридцати восьми, но сдохнуть отнюдь не хотелось. Все-таки в хорошей компании и болеть не так паршиво. Жаропонижающие в аптечке были на исходе, а вот эвкалиптовых постилок и пропосола имелась целая куча. Заправившись кружкой горячей лимонной бурды от простуды и сунув в рот сразу пару леденцов с анестетиком, Оля доплелась до кроватки и занырнула под одеялко к крепко дрыхнущему Марику. Чуть-чуть полюбовавшись, как мило дергается пушистый краешек серого ушка во сне, она почти сразу отрубилась вновь, лишь успев мысленно пожелать, чтобы сраная-бацилла-ушла-на-мудилу и обошла ее любимого стороной.