Феншуй и прочие прелести жизни

Сережа возит унылой заваркой в доисторической кружке, когда понимает, что что-то не так: внутри противно тянет и ноет, а на задворках дурной башки мерзко и бесяче скребет. Чувство нарастает к концу недели и окончательно переходит все границы, когда начинает посылать однозначные образы прямо посреди дня: чёрные волосы, щетина и замызганная кастрюля с солянкой. Разумовский раздражённо ставит чайник на стол, разве что не проламывая его. – Скучаю, сука. Сережа неловко переминается на пороге, каблуки глухо стучат о плитку. Он самые красивые надел, в которых ноги километровыми кажутся. Платье в этот раз чуть скромнее, в облипку, но просто чёрное, без блесточек. За их отсутствие было особенно обидно, но что-то подсказывало, что Волков не оценит. А что вообще оценит Волков? Вопрос откровенно философский и маячит где-то рядом с "одни ли мы во вселенной?" и "зачем плитку у подъезда перекладывают третий раз за год?". Вдруг Олегу нравятся такие же брутальные и накаченные, как Вадик например. Вместе они на удивление хорошо смотрятся. Воображение дорисовывает первое свидание в качалке, совместный романтический просмотр "Мухтара" и подарок на годовщину – штангу... Разумовский шмыгает носом. Воображаемые Олег и Вадик обнимаются и смеются над ним, приговаривая: "А ты, Серенька, каши мало ел, мы знаем, вот и получился таким дрищем. А волкам дрищи не нравятся, волки силу уважают, но не тот сильный, кто сильный..." Разумовский трясет рыжей головой, прогоняя последствия пацанских цитатников, прочитанных ради поржать. Но все-таки становится до слез обидно. В конце-концов Сережа решает, что у всего есть границы, и у его воображения должны быть. Трясущийся палец тыкает в дверной звонок. Открывают моментально. – Ты своими каблами на весь подъезд стучишь. Чего пришёл? – Сережа внезапно раздражается. Если Волков такой здоровенный и идеальный, это ещё не значит, что он может попрекать Разумовского кашей, даже пускай только в его фантазиях, и так грубо спрашивать, зачем он пришёл. И вообще, можно уже давно догадаться, что ему от него нужно. – Нравишься ты мне, конфет вот принёс. С чаем жрать будем! – Сережа рявкает, и проталкивает Волкова вглубь квартиры. Запала хватает ненадолго, и уже через две минуты Разумовский скромно сидит на хлипком стульчике, сложив руки на коленях. Мадонна, блять. – Конфеты с орешками, если что. – Ну, если с орешками... – Олег ставит чайник и вступает в стадию принятия. – И все-таки, дурной ты какой-то. Глисты, что ли, в детстве такой отпечаток оставили? – Разумовский краснеет и прячется за волосами. Стыдоба, еб твою, как есть стыдоба. Чай они, однако, распивают весьма душевно. И продуктивно. * * * Волков вертит в руках злосчастную фиолетовую шубу, в которой к нему постоянно заваливается Сережа. Синтетика галимая, совсем же не греет. – Ты ж замерзнешь и умрёшь, как те котята с картинок. – Олег, блять, не говори такое про котят. – Да я же не про них, а про тебя. – Мне тепло, – по глазам видно, что врёт из чистого упрямства. – Пошли лучше ящик смотреть, там Хюррэм уже с кем-то отношения выясняет. Олег вздыхает и временно сдаёт позиции. – Поварешкин, а тебя Серенькины тряпки реально не смущают? – Нет, а должны? – Волков флегматично наблюдает за курящим Вадиком. – Ну да. Ходит, как попугай под лсд. И вообще, девушке, тьфу, бля, парню нужно скромнее одеваться, – Олег жмёт плечами и понимает, что нет, реально не смущает. В конце концов, почему он должен что-то запрещать Серёже? Да и был бы это уже Сережа без его невъебенных нарядов? Наверное, нет. В голове почему-то возникает образ Разумовского в паранже, встречающего его на пороге: – Милый, я подумал, и понял, что не против, если ты заведешь вторую жену, – Волков прифигел с собственных фантазий. Нет, реально хуйня какая-то. Аж жутко. Пускай одевается, как хочет, главное, чтоб не мерз. А вот тут и возвышается их камень преткновения. Олег задумчиво смотрит на мелькающий вблизи торговый центр и внезапно вдохновляется. Эврика, налево её за ногу. – Выкидывай свою синтетику ссаную, я тебе нормальную шубу принёс. Даже специально попросил в фиолетовый покрасить. Правда, в "Снежную Королеву" меня за такие извращения, походу, больше не пустят, но и нахер надо. Разумовский шмыгает носом и умоляет себя не плакать. Новая шуба густая и теплая, в такой можно всю зиму ходить. И действительно невыносимо фиолетовая, аж плакать хочется. Идеальная, одним словом. "Ссаную синтетику" он только все равно оставляет, на память. – Я за неё с какой-то женщиной в в клубе дрался, это что-то вроде трофея, – Олег вздыхает: вот все-такие и узнал, где он её откопал, и клянется больше ничему не удивляться. – Ты даже не с припиздью, это припиздь с тобой.