Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Вот такая вот история: Однажды, почти ровно за семь лет до начала нашей нынешней истории, Нил проснулся. Проснулся в постели с Эндрю; лился лазурный, приглушенный солнечный свет, и Нил, едва-едва открыв глаза, практически ощущал аромат прохладного утреннего воздуха, а ноги его уже были в движении. Поэтому он почистил зубы, переоделся, сунул бумажник в карман, а затем вернулся к Эндрю, проснувшемуся из-за его перемещений, и чмокнул его в висок. — Я скоро вернусь, — пообещал Нил. Он уже чуть ли не бегом несся по лестнице; день манил его и не собирался ждать. Солнце взойдет — и неважно, будет ли Нил там, чтобы это застать. Но он был там, чтобы застать — снаружи, широко шагая, втягивая в легкие сладкий воздух. Возможно, если бы водитель синей Тойоты тоже был там, чтобы это застать, наша сегодняшняя история и не существовала бы в том виде, в котором она существует. Но водитель спал. Неумышленно и неспециально, но машину занесло дугой и выбросило на тротуар позади Нила, а затем Нил угодил в аварию, из которой водитель смылся, и лежал на земле, прекрасно осознавая: что-то сломано, у него течет кровь, и не совсем понимая — что, почему и где. Он глядел в небо. Сегодня было по-настоящему живописное утро. Вызвал ли он скорую сам, или это сделал кто-то другой, — до сих пор остается предметом обсуждения; запись показывает, что никто никогда не просматривал историю звонков Нила, и к тому времени, как кто-то додумался проверить, на телефон пришло уже настолько много звонков, что часть удалилась сама по себе. Но в любом случае, была скорая помощь, а потом больница, и это был всего лишь второй раз в жизни Нила, когда он угодил в больницу, и первый, когда попал в такую, где его не приковывали к кровати. Из больницы позвонили в Пальметто, как только выяснили, кто он такой, и Пальметто выполнили свою работу, начав искать кого-нибудь, кому можно сообщить о местонахождении Нила. Только вот у Нила Джостена не было семьи — ни под новым именем, ни под старым, и ему никогда в голову не приходило выбрать экстренный контакт, и, держите в памяти, больница вообще никогда не рассматривалась вариантом, и мысль о том, чтобы попасть туда, сама по себе была, откровенно говоря, уморительной. Идея иметь кого-то, кого можно было бы спокойно набрать в экстренной ситуации, если сам он будет не в состоянии совершить звонок, казалась абсурдной. Так что никому и не позвонили. Никому не звонили до тех пор, пока шесть часов спустя Нил не очнулся, перебинтованный и загипсованный, в медицинской кровати, и не понял — почувствовал этот факт, кристаллизовавшийся в самих костях, — что Эндрю встревожен. — Мне нужно позвонить другу, — сообщил он медсестре. — Где мой телефон? Она передала устройство, вложив ему в левую руку; правую перевязали так, что ей нельзя было пользоваться. Он открыл мобильный и обнаружил неприличное количество пропущенных звонков — и от новых Лисов, и от старого состава, и не был удивлен. Эндрю бы заглянул в каждое местечко, где Нил мог спрятаться, обнаружил его пропажу, позвонил — первые пять пропущенных были от него, — а затем заставил бы всех искать. Трудно исчезнуть, когда тебя ищут два десятка человек. — Нил? — Эндрю, я в больнице. Но живой. — Я… Нил слышал это — ничего. Абсолютное ничего. Стояла тишина, пока Эндрю боролся со словами и терзающими его эмоциями. — Слушай. Я в… какая это больница? — спросил Нил медсестру. Она ответила, и он передал информацию. — Не похоже, что меня сегодня выпишут. — Я еду, — прочеканил Эндрю ровным тоном. Пустым. Нил услышал, как хлопнула дверца машины. — Я позвоню остальным, дам знать, что со мной все в норме, — ответил Нил, а затем ничего не услышал. Эндрю повесил трубку. Нил позвонил остальным. Они спрашивали, что стряслось; он поведал. Они выразили свое облегчение; он поблагодарил их. Они пообещали навестить; он пообещал, что все равно выйдет через пару деньков, как только срастутся ребра. Они пообещали навестить его, несмотря ни на что, и он знал, что они не шутят, знал, что они будут здесь, и надежно укрыл это под сердцем, на хранение. Очень многое в нем все еще привыкло лгать, но сердце никогда не тревожилось. Вот почему он попадал в такое количество неприятностей. Эндрю так и не появился. Больница находилась в получасе езды от Лисьей Башни; полчаса пролетели незаметно. Больница была в часе езды от многих других мест; час тоже пролетел незаметно. Эндрю появился только в две минуты третьего, через полных два часа после звонка Нила. Для столь низкорослого человека ему каким-то образом все-таки удалось полностью занять целый дверной проем. Нил почувствовал, как на лице расцветает улыбка, которую Ники обозвал бы сладенькой, а Эндрю — не смотри на меня так. — Откуда ты выехал? — спросил Нил. — Долго так. — Приемная, — отрывисто ответил Эндрю. — Часы посещения — с двух до семи. Я здесь уже час. Только супругам и законным опекунам разрешается заходить к пациентам в неположенное время. Что болит? — Внутреннего кровотечения нет, — начал Нил, сдерживаясь, чтобы не протянуть руку. За те три года, прошедшие с момента, как Эндрю перестал отрицать их отношения, он стал чаще держать Нила за руку, но никогда на людях, и уж точно не тут, стоя в больнице и глядя на забинтованного и переломанного Нила. — Они проверяют меня на сотрясения, но не думаю, что оно есть. Подвернул лодыжку, сломал парочку ребер, — все равно срастутся, — бывало и похуже. Содрал половину кожи с верхней части руки— конечно, не могло же это быть предплечье, мне можно только пополнять коллекцию шрамов, — и вывихнул плечо, а еще нихуево так наебнулся головой, — произнес Нил, вспомнив, что это, возможно, самая важная часть. Он наклонился вперед, чтобы можно было разглядеть очертания того места, которым он приземлился, проехался, содрал кожу с волосами, из-за чего на голове теперь у него была повязка, с которой он выглядел стариком из древнего фильма. Эндрю осторожно коснулся пальцами раны, а затем запустил пальцы в волосы, не прикрытые повязкой, и так и застыл. Нил сидел, повернув голову под странным углом, и, довольный, ждал, пока Эндрю сделает все, что ему необходимо сделать. В конце концов, Эндрю использовал ладонь, чтобы повернуть голову Нила так, чтобы он мог встретиться с ним взглядом. По-немецки Эндрю произнес: — Я привяжу тебя к стулу в комнате с мягкими стенами и никогда не отпущу. — Мне жаль. Эндрю отпустил его и отвернулся. А затем повернулся обратно. — Если ты еще раз выкинешь такую херню, я от тебя уйду. — Я не то чтобы сильно виноват сам. — Нил. — Я знаю. Я постараюсь быть внимательнее на пробежках. — Кто твой экстренный контакт? — У меня его нет. А твой? — Аарон. Почему у тебя нет экстренного контакта? — Это всего-то второй раз, когда я попадаю в больницу. — Нил, ты выбираешь экстренный контакт не потому, что думаешь, будто будешь торчать в больнице — ты выбираешь его потому, что все равно можешь сюда загреметь. Нил пожал плечами. — Кому бы я позвонил? Лицо Эндрю было совершенно пустым. — Охотникам за привидениями, — ответил Нил сам себе, нелепо гордясь собственными культурными познаниями. Эндрю уставился на него. — Я выберу тебя экстренным контактом. Эндрю — пустой, пустейший, нетронутый белый лист. — Эндрю, мне это и в голову не приходило. Я обычно не хожу по больницам. Как правило, я просто иду к тому, с кем нахожусь, и этот человек зашивает меня, или, если нужно, я сам себя латаю. Я об этом даже не думал. Мне жаль. Эндрю, — он протянул руку к Эндрю, пустому, ужасно пустому, и Нил понимал почему, но чувствовал, как он ускользает, словно нечто физическое, будто он держал Эндрю в руках, а Эндрю оттолкнул их и исчез. Эндрю взял его за ладонь, и это уже было облегчением, даже если Эндрю все еще оставался пустым. Нил поднес его ладонь к губам, к щеке — в знак извинения. — Обещай мне, что ты не дашь себя убить, — просипел Эндрю. — Не дам. Я умру от старости. А до тех пор — останешься со мной? Эндрю на секунду прикрыл глаза, и, когда открыл, в них вновь была одна лишь пустота. Только в этот раз пустота была спокойной. Следующие три дня Нил провел в больнице. Эндрю сидел с ним все часы посещений; к счастью, два дня выпали на выходные. Ваймак дал Эндрю освобождение от занятий по понедельникам, предупредив: если Эндрю завалит экзамены, Ваймак заставит его пробежать три марафона, а затем выпрет из команды. К Нилу приходили и другие посетители: сам Ваймак, Лисы, Эллисон с Рене — все заскочили. Мэтт и Дэн, живущие в Нью-Йорке, попросили Ники принести ноутбук Нила в больницу, чтобы пользоваться Скайпом и составлять Нилу компанию уже после часов посещений. Он поздоровался со школьной экси-командой, которую тренировала Дэн; они чуток подвыпали от встречи со звездой, что нехило польстило Нилу. Он обедал с Мэттом. А потом вернулся к занятиям. Прошло много времени с тех пор, как ему в последний раз приходилось ходить на пары перевязанным. И, поскольку правая рука все еще оставалась забинтована, — там он тоже содрал кожу и сломал мизинец, который, к счастью, для держания клюшки был самым неважным, — записи его было практически не разобрать. Однако было еще только начало года, поэтому он не считал пропущенные конспекты сильно важными. И надеялся, что к концу недели сможет снять бинты. А через два дня Эндрю вошел в их комнату. — У меня не так много денег, — начал он ни с того ни с сего. Нил посмотрел на него. — Можешь взять мои. У меня там еще осталось немного, — он не спрашивал, что Эндрю понадобилось. Если бы Эндрю захотел рассказать, он бы рассказал. Если бы не захотел, то и не стал бы. Эндрю опустил Нилу что-то на тетрадь. Цепочку. Цепочку с кулоном… оу. Не кулоном. Кольцом. Нил поднял его. Три секунды спустя понял, на что смотрит. — Это обручальное кольцо? — Выходи за меня. Нил поднял взгляд, Эндрю посмотрел в ответ, и Нил понял, что он серьезен. — Это… типа, ты пытаешься сказать: «у меня нет денег, и мне нечего тебе предложить, кроме своей любви»? — Да или нет? — На поцелуй или выйти за тебя? — Я не могу купить тебе помолвочное, — произнес Эндрю, взгромоздившись на стол. — У меня нет на него средств. Если хочешь, я могу подождать год, закончить колледж, заработать пиздецки много денег, играя в экси, и только потом уже купить тебе помолвочное кольцо и сделать все ебучие штуки как надо. Но год — это долгий срок. А прямо сейчас ты весь перебинтованный. И ты можешь наобещать все, что захочешь, но нет никакой гарантии, что ты не угодишь в больницу, а я не собираюсь часами торчать в приемной, потому что меня к тебе не пускают. Нил хохотнул. Покрутил в пальцах кольцо — похоже, как раз его размер. Конечно же, это его размер. Это было просто золотое колечко. Ничего особенного. Нил ухмыльнулся. Он и сам-то не особо стиляга. — Да. — На поцелуй или выйти за меня? — И то, и то? — предложил Нил. Эндрю наклонился для поцелуя, и, может, это было лишь воображение — шокирующая выдумка, если и в самом деле воображение, — но Нилу показалось, что, возможно, он почувствовал, как губы Эндрю изогнулись в улыбке, всего на секунду. Может, это и было просто его воображение. Может, его собственные губы, в улыбке прижавшиеся к губам Эндрю. Но с другой стороны, Нил никогда не был склонен к полетам фантазии, так что, может, это и в самом деле произошло. Эндрю поднял цепочку, вытянув колечко из ладони Нила. Расстегнул и снял с цепочки кольцо. — Не знаю, подойдет ли, — предупредил он, и Нил протянул руку, улыбаясь до боли широко. — Но, Нил Джостен, подходит оно или нет, — его глаза сфокусировались на кольце, скользнувшем на палец Нила, и Нил понял, что это было: расстояние, что он так отчаянно жаждал преодолеть, — я люблю тебя, и для меня будет честью провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Именно тогда Ники либо испортил, либо спас положение — в зависимости от того, кого спросите, — ворвавшись внутрь, уже наполовину прося одолжить машину, прежде чем его мозг догнал глаза. — Это че, кольцо? — взвизгнул он, и его голос достиг высоты, которую Нил раньше считал недосягаемой. — Вы женитесь? — Нет, — ответил Нил, оставив свою руку в руке Эндрю. Возможно, это было единственное, что мешало Эндрю пырнуть Ники ножом, и Нил не хотел рисковать. Ники побледнел. — Я прерываю предложение. — Кто женится? — спросил Кевин, заглядывая Ники через плечо. — О. Господи. Ники, — а потом они с Ники испарились; дверь захлопнулась, а Эндрю выглядел как убийца. Нила осенила мысль: — Мы должны провести все в церкви? А потом Эндрю выглядел так, словно у него сердечный приступ. — А ты хочешь? — Абсолютно точно нет. — Ты уверен? — Ты не очень-то хорошо все продумал, — упрекнул Нил. — Ты уверен? — Да, а еще в том, что не хочу делать «все эти ебучие штуки», и в том, что ты абсолютно не продумал все до конца. — Пойду остановлю Ники, пока он никому не разболтал. — Зачем? — спросил Нил, усаживая Эндрю обратно на место на столе. — Он не расскажет никому, кроме Лисов, а им вполне можно знать, — он не мог перестать лыбиться. — Избавит нас от необходимости самим им говорить. — А ты… хочешь рассказать другим? — Нет. Оно мне надо? Все остальные могут сходить нахуй. Но Лисы — это семья. — Эллисон устроит целое ебучее шоу. Нил пожал плечами. — Она может, если ей захочется. Но нам-то необязательно там появляться. Эндрю это понравилось, Нил был уверен, — они оба поступят так, как пожелают, а если Эллисон с Ники не захотят с этим мириться, то не так уж это и важно. Нил протянул левую руку, коснувшись кольцом щеки Эндрю, и ладонь Эндрю накрыла его руку для поцелуя. — Я не буду надевать смокинг, — прошептал Нил. — А мог бы, — промурлыкал Эндрю. — Ты хочешь, чтобы я надел? Эндрю хмыкнул. — А где твое кольцо? Эндрю отстранился и вытащил его из-под повязки на левой руке. Нил забрал у него кольцо и взял за левую руку. — Эндрю Миньярд, — произнес он, кое-как одевая кольцо Эндрю на палец — это заняло некоторое время из-за бинтов, — ты солнце и любовь всей моей жизни, и я буду безмерно счастлив оставаться с тобой до самого конца. Кольцо идеально подошло. Да. Отлично. Почему-то казалось уместным, что Нил будет весь в бинтах во время всего процесса. Будто бы вселенная знала, что покалеченный — это правильное положение дел, и Нилу нельзя просто позволить получить нечто хорошее, не пожертвовав сначала кровью и кожей. А потом зазвенел телефон Нила, — это была Дэн, — и он подумал, что точно знает причину ее звонка, а ответом оказался бессвязный визг на целых тридцать секунд, в течение которых Нил положил трубку на стол — все равно он прекрасно ее слышал — и притянул Эндрю для еще одного поцелуя. Мэтт-таки воздержался от крика — еле-еле и кое-как. А потом позвонили Рене и Эллисон, а затем Ники вернулся в комнату с групповым звонком в Скайпе, и Нил сидел, сообщая, что они заключат брак в ЗАГСе, спасибо всем громадное, и нет, не надо нам никаких декораций и суеты. На минуту воцарилась тишина, а потом Мэтт произнес: — Крутотень, ну, так, а мы сильно торопимся? Мы не сможем прикатить в эти выходные — у Дэн игра, — но через неделю игра будет в субботу, и мы можем выехать прямо оттуда, все равно я играю в Северной Каролине в субботу вечером, так что как насчет свадьбы в воскресенье утром? Все участники подтвердили, что будут свободны в воскресенье. А потом Ники ушел звонить Эрику, Мэтт — составлять план поездки, а Кевин задержался ровно настолько, чтобы пристально, проницательно уставиться на Нила и кивнуть. А потом он закрыл за собой дверь. Эндрю стянул кольцо с пальца Нила, снова повесил его на цепочку, застегнул ее Нилу на шее и спрятал кольцо под его рубашкой. Снял собственное и вернул на место в нарукавной повязке. Приложил два пальца к крохотному бугорку под рубашкой Нила — туда, где висело кольцо. Нил обхватил ладонью левое запястье Эндрю. Нож и маленькая круглая выпуклость. И этого было достаточно. Этого было уже очень, очень много, намного больше, чем Нил думал, что у него когда-либо только будет, намного больше, чем он думал когда-нибудь заработать и заслужить. Он посмотрел Эндрю в глаза и произнес, вот так просто: — Я люблю тебя. Эндрю отвел взгляд. — Тебе придется к этому привыкнуть, — сказал Нил. — Мы вступим в брак меньше чем через полторы недели. Эндрю напрягся, и Нил подумал, что сейчас он уйдет, исчезнет — Нил бы не обиделся, — но потом Эндрю расслабился. Ничего не ответил. Просто уставился на Нила. Нил был доволен, что на него смотрят, и доволен глядеть в ответ. Полторы недели спустя, в окружении друзей и семьи, без смокингов, но все равно в симпатичных рубашках на пуговицах, Нил с Эндрю подписали свидетельство о заключении брака. Мэтт и Аарон расписались в качестве свидетелей. Кейтлин тоже там была, и Эндрю не возражал; он задумчиво взглянул на нее, и она застыла, как олень в свете фар, но ни Нил, ни Аарон не сочли нужным вмешаться. Это был лишь беглый взгляд — не ненавистный; и это был прогресс. Дэн делала снимки, и ни Эндрю, ни Нил не имели ничего против, хотя оба наотрез отказались позировать. А потом назаказывали китайской кухни и съели все в их с Кевином спальне. Торта не было, но было мороженое. Они не произносили клятв в ЗАГСе, но Кевин каким-то образом умудрился исчезнуть на ночь — чудо, за которое Нил будет вечно благодарен Ники, — а Нил с Эндрю принесли свои клятвы в темноте, сидя, скрестив ноги, колено к колену на кровати. За твою честность. За твою ласку. За твою силу и твои слабости. Любить и оберегать. Уважать и доверять. Все обсуждать. Сдерживать слово. Я буду стоять на твоей стороне так долго, как только смогу стоять, а потом сяду рядом. Я буду твоей опорой, крепко держа тебя, а не якорем, тянущим вниз. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Нил и Эндрю дали много обещаний в ту ночь, и не нарушили их по сей день. И не нарушат, когда история закончится. Эта история не об этом. Но она такова, эта самая история. И именно поэтому сегодня, в полной мере воспользовавшись преимуществами факта, что по вторникам Эндрю ездит на терапию сам, Нил останавливается в цветочном и покупает дюжину алых роз, дюжину голубых цветов и букет гипсофил. — А это еще зачем? — спрашивает Пейдж, когда он входит в дверь. — Сегодня наша с Эндрю годовщина, — отвечает Нил. — О! У вас есть планы на вечер? — Ага, закажем китайской еды. — И все? — она выглядит огорченно. — Это традиция. — Почему? — Ее мы ели в день нашей свадьбы, — отвечает Нил, счастливый, расставляя цветы. — Почему? Нил жмет плечами. — Мы учились в колледже, нам нужно было накормить еще около пятнадцати человек, а еще мы, возможно, забыли забронировать столик где-нибудь, — деньги не были проблемой; у Нила их все еще оставалось достаточно. Однако с бронированием, вот, проблема возникла. — А вы… разве свадьбы не должны быть масштабнее? — Конечно, у людей с семьей. И с кучей друзей. — Как ты сделал предложение? — спрашивает Пейдж. — Его сделал Эндрю. — Эндрю сделал тебе предложение? — врывается в разговор Натали. — Он любит тебя? — А вы думали, не любит? — спрашивает Нил, отступая назад, чтобы посмотреть, как все расставил. — Он никогда не выглядит так, будто испытывает хоть что-нибудь по поводу чего-нибудь, — хмурится Натали, — кроме, может, злости. Гм. Нил так привык читать чувства Эндрю — по прикосновению руки, напряжению в плечах, вздернутому носу, прямоте взгляда, отсутствию выражения на лице, — что забыл: другие люди по-прежнему видят простое ничего. — Он много чего чувствует. — Может, ему бы попробовать это показать, — отвечает Натали. Нил бросает на нее беглый взгляд. — Ну чего? — Ты же чувствуешь что-то помимо злости, да? — Я не злая, — раздраженно бурчит она. — Девочки не злятся. — Любой, кто наплел тебе, что девочки не злятся, — тупица, — отвечает Нил. — Что, женщинам каким-то образом усекли эмоциональный диапазон, что ли? Я-то думал, существует стереотип, что женщины наоборот более эмоциональны? Кто эти люди, которым удалось распространить сразу оба стереотипа? В любом случае, единственное, что я когда-либо видел у тебя на лице, — это гнев, но это же не значит, что ты всегда только злишься. Или, может, значит. Но иногда, наверное, ты чувствуешь и другие эмоции. Лишь потому, что Эндрю не выглядит так, будто чувствует многое, совсем не значит, что это правда. Натали свирепо зыркает на него. — Почему ты купил голубые цветы? — спрашивает Пейдж. — Любимый цвет Эндрю. — Как Эндрю сделал предложение? — Он положил кольцо мне на тетрадь и извинился, что слишком бедный, чтобы купить мне помолвочное. — На тетрадь? Ты что… делал домашку? — М-м. Нет. Пытался расшифровать свои записи. За пару дней до этого меня сбила машина, — я содрал половину кожи с руки и сломал мизинец, и рука все еще была перебинтована, так что мне приходилось писать левой, и, если честно, конспекты выходили просто жуть. — Романтично, — хмыкает Натали. — Именно. — Он встал на одно колено? — уточняет Пейдж. — Не-а. Он уселся на мой стол. — Походу, он реально спланировал все заранее, — саркастично замечает Натали. — Да ничего он не планировал, — радостно отвечает Нил. — Вы могли бы начать новую традицию, — вставляет Пейдж. — Что ж не начали-то? Просто потому, что вы что-то делали в день свадьбы, не значит, что вы должны продолжать это делать. — Это был последний учебный год Эндрю, — делится Нил, — но не мой. Эндрю подписал контракт с Орегоном. Наша первая годовщина выпала на понедельник — мой учебный день, но не его рабочий. Он прилетел на пару часов. Нам не хотелось никуда выходить. Поэтому мы снова заказали китайскую еду. И теперь это стало традицией. — Он подписал контракт с командой в Орегоне? — переспрашивает Пейдж. — А ты где был? — Я был тут. В Пальметто. — Он улетел на другой конец страны? — Ага. Он оборачивается и застает Пейдж с Натали в середине невербального диалога. — А что? Натали пожимает плечами и снова опускает взгляд, утыкаясь в телефон. Нил ждет. Пейдж вздыхает, уступая: — Кто выходит замуж, а потом уезжает на другой конец страны? — Эндрю, — отвечает Нил. — И, ну, это спорт. Ты не всегда сам контролируешь, куда отправляешься. — А ты не волновался? — О чем? — О том, что, может, он и не хотел выходить за тебя? Нил закрывает глаза. О, он ненавидит это. Он ненавидит, когда люди не знают Эндрю. Но он не имеет на это права. Если бы Эндрю хотел, чтобы его знали, он бы позволял людям себя узнавать. Но неужели это такая сложная просьба для людей — попытаться? Им по четырнадцать, напоминает он себе. Дети. Дети, привыкшие к бог знает чему. Он открывает глаза. — Нет, не волновался. — Ты должен был подумать об этом. — Нет, не должен. — Ты молчал целых десять секунд. — Пейдж, — Нил держится неподвижно. Одно неверное движение, и она пропадет из пределов досягаемости. Один агрессивный рывок — и все кончено. И ему очень нужно, чтобы она поняла его мысли. Поэтому он скользит вниз и усаживается на пол. — Пейдж, ты когда-нибудь чего-нибудь желала? Хотела чего-то аж до боли? Так, что если не получишь это что-то, то умрешь? Они с Натали переглядываются, и это — полный понимания взгляд. — Да. — И Эндрю — тоже. И каждый раз, стоило ему потянуться за чем-то, оно исчезало. Снова и снова. Так что он перестал хотеть вообще. Пейдж хмурится. Натали сосредотачивает внимание. — А потом он захотел меня, что, если честно, было ошибкой; у меня есть привычка — делать больно. Но он сдался. И я остался. А потом он уехал. Не хотел, чтобы ему снова было больно. Он ждал, когда и я исчезну. — Но ты не исчез, — произносит Пейдж. — Нет. И он вернулся. И с тех пор остается со мной. — Лады. Но, типа, — Натали кладет ладони на стол. — Откуда ты знаешь? — Знаю что? — Вот это вот. Ты противный. Ты такой… слащавый. Это нелепо. — Спасибо. — Но он же ничто. Так откуда ты знаешь? Или тебе вообще все равно? — Он — не ничто. — Ты понимаешь, о чем я. — Понимаю. Но ты не должна звать людей ничем. — Чудно. Нил откидывает голову назад, на шкафчики. — Почему тебя это волнует? — Не волнует. Нил смотрит на нее снизу вверх и выгибает бровь. — Большинству наших приемных родителей было глубоко насрать друг на друга. — Ага, и? Она закрывает рот. Нил рассматривает их обеих. По какой-то причине им отчаянно важно знать, любит Эндрю Нила или нет. Или, может, они считают, что Эндрю не любит, и им важно, чтобы он — Нил — это увидел. В любом случае. Ладно. — Я весь внимание. У меня, ну. У меня не было хороших родителей. — Ну-ну, — отвечает Натали. — Оно и видно. — Так что я научился читать людей. Научился определять длину рук, чтобы стоять почти в пределах их досягаемости, чтобы, если меня попытаются ударить, получилось увернуться. Я научился читать напряжение, и, если они уже были на взводе, я знал: нужно держать рот на замке, что бы ни случилось. Я научился читать мимолетные взгляды, потому что на людях они бы не причинили мне вреда, но стоило только очутиться за закрытой дверью, мне доставалось, и мне было бы неплохо заранее знать, что же именно со мной произойдет, когда мы сядем в машину или когда уйдут гости. Я научился считывать повадки, тики и дерганье; моих родителей не всегда выводило одно и то же, но было и кое-что гарантированное. Нил поднимает на девочек глаза и видит понимание. Им это известно. Они знают, как это делается. Знают, как это делается — быстро, на лету; шум, может, разозлил бы одних приемных родителей, пока другим было бы плевать на него, но не плевать на вопросы. Они это знают. Ему ненавистно, что они это знают. — Когда я встретил Эндрю, я крайне хорошо читал угрозы в людях. Отлично читал напряжение. Отлично умел следить за руками — на случай, если их на меня поднимут. Не то чтобы я стремился к дружбе. Или доброте. Или состраданию. Или заботе. Моя команда — моя семья — это они научили меня всему этому в течение года. А Эндрю научил меня читать любовь. И она здесь. Такая очевидная. Такая понятная. Я вижу ее. Чувствую как нечто физическое. — Ты злишься. — Его же семья считала его психопатом. Они не знали, какие он принимал препараты, но предположили, что это антипсихотики. Однажды Ники сказал мне, что Эндрю не понимает границ других людей. Что у Эндрю нет понятий о добре и зле. Они думали, что Эндрю ненавидит Аарона. Они очень, очень переживали, что Эндрю причинит людям боль. Они не понимали. Они думали, будто нечего понимать, поэтому даже не пытались. Все еще не пытаются. Никто не смотрит. Никто не обращает внимания. — Он уж точно к этому не располагает. — Нет. Но мне потребовалось целых полгода, чтобы понять его, несмотря на то, что все твердили мне, будто он психопат. И я ничего не знал. О его прошлом и его жизни мне было известно не больше других. Я все искал угрозы, жестоких людей и людей с оружием, а Эндрю вывесил все эти красные флаги, а потом еще, а я все равно понимал: что-то тут не так. Я все еще видел: история, которую о нем рассказывают, — неправильна. Все, что мне нужно было сделать — обратить внимание. Но никто другой так и не обратил. Девочки пристально смотрят на него. — Он любит меня. Если вы этого не видите, может, стоит быть повнимательнее? Они даже не моргают. Что ж. — Вы все еще не сказали мне, какие хотите игры, чтобы Райли смогла принести их завтра. Полчаса спустя они обсуждают тонкости разных версий ГТА, а Эндрю заходит в дверь, держа в руках дюжину роз, дюжину серых цветов и букет гипсофил. Нил тает. — Где ты достал серые? — он встает как раз вовремя, чтобы Эндрю просунул палец в одну из шлевок и притянул его ближе для поцелуя. — Спецзаказ, — отвечает Эндрю. — Почему ты купил серые цветы? — спрашивает Пейдж. — Это любимый цвет Нила. Нил ожидает чего-то — какой-то реакции от Натали на вопиющую демонстрацию противности, — но ничего не следует. Он забирает у Эндрю цветы, чтобы уткнуться в них носом, и знает, чувствует это, когда поднимает глаза, — расплывается в сладкой-сладкой улыбке, — и Эндрю притягивает его к себе для еще одного поцелуя. Нил улыбается слишком широко, чтобы поцелуй длился долго, но Эндрю держит его так с минуту — лоб ко лбу, с открытыми глазами, вдыхая аромат роз. Эндрю забирает цветы обратно, легонько касаясь пальцами пальцев Нила, чтобы найти вазу. Он размещает их и ставит вазу рядом с той, в которой находятся цветы для него. Поднимает руку, чтобы дотронуться до голубых лепестков. Поворачивается, чтобы посмотреть на Нила. В конце концов Эндрю отводит взгляд. — Как там в школе? — спрашивает он девочек, пока они обе зависают в телефонах. — Эм-м-м, — отвечают они в унисон. Эндрю смотрит на Нила, а он пожимает плечами. — Почему ты сделал предложение? — спрашивает Пейдж. — Откуда ты знаешь, что его сделал я? — Нам Нил сказал. Эндрю быстро оглядывает его. — Они спросили. — Его сбила машина, — говорит Эндрю. — Как итог: больница. — Нил нам об этом говорил, — отвечает Натали. — Часы посещений были с двух до семи. Заходить вне положенного времени разрешалось только супругам и законным опекунам. — И? — И я решил убедиться, что смогу приходить к нему в любое время, если он снова окажется прикован к больничной койке. — И именно поэтому ты сделал ему предложение? Эндрю смотрит на них двоих. Они уставляются в ответ, выглядя так, будто пребывают в чуть ли не полнейшем смятении. Эндрю склоняет голову набок. — В чем по-настоящему дело? Они глядят на него. Он ждет. Натали стенает и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Типа. Ты же его все равно любишь, да? Эндрю приподнимает бровь. — Почему тебя это волнует? Натали уж очень театрально пожимает плечами. Пейдж играет в телефон. Эндрю с Нилом ждут, совершенно неподвижные. — Просто, — в конце концов произносит Пейдж, — очень многие из наших приемных родителей не любили друг друга. Или, типа, любили, но у кого есть на это время, когда ты взрослый. Ой, огогошеньки, он подарил ей букетик на день рождения, но она ненавидит лилии, как он вообще не знал об этом после пятнадцати лет вместе? Но они женаты, так что все это неважно. Получается, они все еще вместе, потому что раньше хотели быть вместе, а теперь просто не знают, что им еще делать. Эндрю и Нил ждут. Молча. — И они все просто такие несчастные, — вставляет Натали. — И я понимаю, они в стрессе, заботятся о куче детей и пашут как проклятые, чтобы платить за нас, но вообще не похоже, что они счастливы вместе. Но, типа, — она вытягивает руки; на лице у нее ясно читаются огорчение, досада и нежелание все объяснять, — самое худшее. Самое-самое худшее. Так это то, что всегда один безумно влюблен в другого, а ему на все наплевать. Это хуже, чем опекуны, которые без конца машутся. Типа. Где там твое самоуважение? Что ж ты из кожи вон лезешь, чтобы убедиться, что ужин на столе, когда он этого не замечает, ему все равно, и он бесится на тебя потому, что ты слишком громко смеешься? Ого, вау, он не забыл спросить, как прошел твой день? Это не… да это же фигня! Это не та штука, из-за которой стоит быть такой счастливой, но нет, она счастлива, потому что больше ничего не получит, и просто, да просто свали от него, он там кувыркается и изменяет тебе с коллегой, а потом раз в голубую луну очухается посмотреть на тебя, а ты будешь предана ему, как псина, и это отвратно. Выпрашивать объедки вместо того, чтобы искать другой ебучий ресторан. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю хмурится. Это не то выражение, что часто появляется у него на лице. Вообще-то большинство выражений — те, что нечасто у него появляются. — Почему вы так встревожены? — спрашивает он. Затем поднимает палец. — Я понимаю, почему вам это не нравится. Но почему вы тревожитесь? Это приводит к разговору, но не к тому, в который Нила с Эндрю пускают. Это разговор, где Пейдж и Натали молча сверлят друг на друга взглядом, выгибая брови, дергая носами и закатывая глаза. А затем Пейдж поворачивается к Нилу и Эндрю. — Вы хотите нас? — Что? — переспрашивает Нил. Натали закатывает глаза. — Вы хотите нас? Удочерить, типа? — О, — отзывается Нил, и слова покидают его. Потому что он хочет. Жан с Джереми взяли детей, так что, понятно, у Морияма бы с этим проблем не возникло. Он знает, что Эндрю не против. Но им по четырнадцать. Они достаточно взрослые, чтобы иметь выбор и самим решать, в каком доме им жить. И они не знают, в чьем доме живут. — Какая разница? — спрашивает Эндрю. Они даже не знают, как выглядит лицо Нила. — Потому что нам не хочется родителей, которые друг друга не любят, — отвечает Пейдж. Родителей? Они бы стали его дочерьми. Как вообще у него могут быть дочери? Они хорошие. Такое чувство, что если бы у него были дети, они были бы ужасными. Порочными. Они бы отрывали бабочкам усики на досуге. Но биологически — они ему неродные, что как-то странновато все это смахивает на обман. У него не должно быть двух дочерей, таких, чтобы они не были ужасными людьми. Эндрю внимательно смотрит на него. Натали с Пейдж тоже. — Ты можешь просто сказать «нет», — шипит Натали в ярости. — Я не говорил «нет», — отвечает Нил. — Но ты не сказал «да», — парирует Натали. — И я это вижу. Мы вам не нужны. Ты можешь просто это сказать. Ты не должен, блять, мягенько нас подводить. — Я не говорил, что вы нам не нужны, — пытается Нил. — Я просто… прошла всего неделя, разве вы не хотите… подождать и выяснить, ужасные мы люди или нет? — Мягенько нас подводишь, — повторяет она, бросая на Пейдж я-же-тебе-говорила-взгляд. — Я просто… пока еще не могу. — Почему же? Что мы должны сделать? — спрашивает Пейдж. Ох. О, нет. — Ничего. Это не вы. Это я. С вами обеими все в порядке. Дело во мне. — Мягенько, — рычит Натали, поднимаясь. — Не хочешь на пробежку? — предлагает Нил. — Нет, — отвечает она свирепо, пулей вылетая из кухни. Останавливается в дверях: — Да. И продолжает подниматься по лестнице. Нил смотрит на Эндрю. Он все еще хмурится, но теперь хмурится на Нила. — Они и глазом не поведут, — произносит он по-русски, имея в виду Морияма. — Они даже не знают, как я выгляжу, — сетует Нил, имея в виду других «они». — Они даже не знают, кто я такой. Эндрю пожимает плечами. — Так скажи им. — Я не могу просто сказать им. — Почему нет? — Они дети! — Напомни-ка, сколько тебе там было, когда ты сбежал? Нил жестикулирует — бессмысленно, неуверенно. — Дрю. — Абрам. Эту битву Нил проигрывает. Да и не то чтобы это была настоящая битва. — Они хотят, чтобы мы их удочерили, — произносит Эндрю. — Я не имею ничего против. Они напуганы. Они не хотят продолжать скитаться — конечно, они не хотят. И они еще не замочили нас и не начали таскать домой дохлых мелких животных, а я не очень-то хорошо справляюсь со временными обязанностями, так что шло бы оно все нахуй. Да? У тебя есть какие-то возражения? Нил качает головой. Разве он не думал об этом вот буквально прошлой ночью? Но с другой стороны, если они боятся попасть в плохую семью, это еще одна причина, почему Нил не должен дать им привязаться здесь. Он и есть плохая семья. — Тогда единственное, что мешает удочерению, — это ты, — говорит Эндрю. — Тебе нужно рассказать им. — Я не знаю как. Эндрю пожимает плечами. — Разберись с этим во время пробежки, — он тыкает Нила в плечо. — Тебе надо переодеться. Убедись, что с макияжем все нормально. Нил разворачивается, но Эндрю ловит его за рубашку. — С годовщиной, — говорит он. Нил ухмыляется. — Да или нет? — Да, — отвечает Эндрю, и Нил с жаром наклоняется для поцелуя. — С годовщиной, — он вторит, а потом идет наверх переодеваться. И встречает Натали у выхода; она безмолвно открывает дверь. Она ничего не говорит, пока они идут по подъездной дорожке, когда выходят на дорогу, когда следуют другим путем, не тем, что вчера, — Нил пытается поддерживать интерес. Пробежав милю, она останавливается. Возможно, это больше связано с фактом, что тротуар здесь пролегает через лес, и меньше с тем фактом, что они пробежали уже полпути, потому что она спрашивает: — Что я должна сделать? — В смысле? — С Пейдж проблем нет. Так что: что же я должна сделать, чтобы вы захотели нас оставить? Я могу перестать злиться. Нил останавливается. Он замерзнет, но это пустяки. Он медленно протягивает руку, давая время отстраниться, время вздрогнуть, но она не отстраняется, и он берет ее лицо в ладони. Выглядел ли он сам когда-то столь юным? Это каким-то образом меняет его взгляд на отца, на Морияма, людей, которые преследовали его, потому что Нилу всегда казалось правильным, что люди должны хотеть убить его за побег, но он спасся, когда был моложе и меньше, и ни на миг не может вообразить себя разъяренным настолько, чтобы причинить Натали боль, не говоря уже о том, чтобы выстрелить в нее, и тем более нанести ей все эти шрамы, что были у него самого к ее возрасту. Он не может представить, как забирает двух мальчиков и абсолютно без возражений наблюдает, как они рисуют друг другу цифры на щеках; не может представить, как загоняет и все детство запирает их в Гнезде; не может представить, как забирает маленького мальчика-француза из семьи и отдает кому-то на мучения и пытки; не может представить — едва ли в состоянии мысль такую допустить, — через что прошел Эндрю. — Натали. Ты… с тобой все отлично. В тебе нет ничего недостаточно хорошего, или… я никогда бы не смог попросить тебя меньше злиться. Ты имеешь полное право быть в ярости, и я бы в жизни не отнял у тебя этого права. Я не могу с чистой совестью удочерить двух детей, которые не хотят, чтобы я их удочерял, и я знаю — я знаю, ты думаешь, будто хочешь, — но ты меня не знаешь. Есть вещи, которые вы двое не знаете, и вам нужно узнать о них, чтобы сделать какой-то выбор. — Тогда расскажи нам, — требует она. Он качает головой. — Пока еще не могу. И мне жаль. Мои проблемы не должны вот так брать и становиться вашими. Но мои проблемы стоят на пути, и я должен решить, что с ними делать, прежде чем смогу с вами поделиться. — Когда? — Я не знаю. Она шмыгает и устремляет взгляд в небо. — Мы хотим остаться здесь. — Мы хотим, чтобы вы здесь остались. Но я не буду привязывать тебя к нам навсегда, пока… я не могу. Еще нет. Но это не та проблема, которую нужно решать вам. Я разберусь с этим. Хорошо? Она кивает: — Можно я тебя обниму? Нил ласково притягивает ее к себе, а она сжимает его в объятиях, и, о, боже, ему придется со всем этим разобраться. Он не уверен, чего ожидал. Думал, что они с Эндрю просто будут на какое-то время брать и отдавать приемных детей, и так по кругу? Взять ребенка на воспитание на пару месяцев и отдать его другим? Нет, он так не думал, но и не ожидал, что уже через неделю будет чувствовать, что хочет защищать их настолько сильно. Не ожидал, что будет плясать вокруг слова «дочь». Он не должен был становиться отцом. Может, он и не способен быть хорошим папой. И теперь в голове так много мыслей, а он даже не знал, что они когда-нибудь у него возникнут. — Не нужно, — произносит он, — менять себя ради кого-то, даже того, кто когда-нибудь может стать твоим родителем. Если они тебя не любят, найди кого-нибудь, кто будет любить. Не выпрашивай объедки, когда кругом полно ресторанов. Она кивает, отстраняется и идет дальше. Нил следует за ней. Когда они возвращаются, Эндрю с Пейдж смотрят серию «Охотников за домами». — Уебищные дома с открытой планировкой, — цокает Эндрю. — Абсурд. Просто взять, воткнуть туда стол и прикидываться, что это кухня. — А что ты имеешь против домов с открытой планировкой? — спрашивает Натали, остановившись на лестнице по пути в душ. — Никаких разграничений, — отвечает он. — Никакого разделения. Никаких комнат. Просто непонятный столб посреди того, что обзывают «гостиной», потому что где-то там должно быть что-то там, несущее нагрузку. — Я поняла, — отвечает Пейдж, бросая вредный взгляд на Натали. — Ты не сможешь топнуть и унестись в другую комнату, если другой комнаты нет. Натали закатывает глаза и, топая, идет в коридор и поднимается по лестнице. Эндрю протягивает руку, Нил неустойчиво склоняется над диваном, чтобы поцеловать Эндрю, стоя над ним, а затем тоже направляется наверх — переодеваться. Потом возвращается вниз, закидывает ноги Эндрю на колени и раскритиковывает желание пары жить как в пяти минутах езды от города, так и в пяти минутах от горного хребта, доступного для пеших прогулок. В конце концов к ним присоединяется Натали, сворачиваясь калачиком в кресле-качалке. А потом они перебираются на кухню. Занимаются немецким. Английским. Эндрю набирает китайское меню и делает заказ. Следом — математика. Доставляют еду; учебники убираются, а нога Эндрю постукивает по ступне Нила под столом. Эндрю отпускает неудачный каламбур, а Натали давится водой и выкашливает ее, — это самое близкое к смеху от нее за всю неделю, и Нилу не хочется, чтобы она давилась, но он рад, что она смеется. Пейдж улыбается. Улыбается Нилу, и Эндрю, и Натали; Нил в обязательном порядке подталкивает в их сторону контейнеры, а Натали с Пейдж берут оттуда еду, будто не обращая внимания, хотя на самом деле еще как обращают, и Нил это замечает. В контейнерах лежат остатки. Натали и Пейдж помогают убраться, закрывают контейнеры и освобождают место в холодильнике, пока Нил с Эндрю высвобождают место для тарелок в посудомоечной машине. А потом девочки идут наверх, забирая свои домашние задания по естествознанию и истории, — Нил должен попросить Кевина помочь им с работой по истории, — и в распоряжении Нила с Эндрю оказывается весь первый этаж. Они не танцевали на своей свадьбе. Не выбрали свадебную песню и не танцевали — ни под выбранную музыку, ни вообще. Танцев между матерью и сыном не было по целому ряду причин, самой важной из которых было то, что ни Нил, ни Эндрю не хотели танцевать на публике. Так что они и не стали. Свою первую годовщину они отпраздновали за пару часов, — Нил пораньше ушел с занятий и позже отправился на тренировку. Они ели китайскую еду, мороженое и не танцевали. Вторая годовщина прошла впустую; в этот год событие выпало на среду, и не получилось отпроситься с работы. Они не виделись неделю до годовщины и неделю после. Однако, в конце концов игры начали проходить близко, и Нил подъехал к отелю Эндрю, остановившись по дороге за китайской едой. Все прошло с опозданием на полторы недели, но Нил с Эндрю притворились, будто им все равно, притворились, что не особо-то они и романтики, притворились, что ни один из них по-настоящему не волновался о годовщине, и притворились, что брак был необходим, лишь чтобы захаживать друг к другу в больничные палаты. На третью годовщину они вместе возвращались домой с тренировки. Эндрю, держа обе руки на руле, произнес: — Я не умею танцевать вальс. — Я тоже. И что? Эндрю хмыкнул. — Ты хочешь учиться? — Если ты захочешь. Нил повернулся на сиденье, чтобы еще усерднее направлять всю силу своего пристального взгляда на Эндрю. — Ой, нет, ты не можешь спихнуть это на меня. Ты хочешь научиться танцевать вальс? Эндрю смерил Нила тем самым взглядом, а затем неохотно процедил: — Да. Поэтому они посмотрели уроки. Туториалы на Ютубе. Дорожка шагов очень напомнила Нилу работу ног в экси, а он был экспертом в координации движений человеческого тела. Эндрю просмотрел видео, а потом поправлял Нилу позу и стойку. Неделю спустя они кружились в вальсе по гостиной своей квартиры. Они никогда бы не получили наград. Тем более, они вряд ли когда-то станцуют на публике, да и кто их попросит? Никто не заподозрит, что они умеют танцевать вальс, пусть даже и плохо. Но вальсировать они научились. Поэтому, когда Натали и Пейдж поднимаются наверх, а дверь их комнаты для домашних заданий закрывается, Нил тихонько включает музыку. Эндрю одной рукой берет его за ладонь, а другую кладет ему на талию. И позволяет Нилу вести. Нил кружит с ним по комнате, искусно огибая кофейный столик, уголок стула. Мать говорила мне быть осторожным, не думать сердцем. Они пробуют кое-какую необычную дорожку шагов. Все хорошо. Выходит сносно. А я, как глупец, просто взял и последовал за огнями в поисках искр. Эндрю приподнимает подбородок Нила, — он должен быть повыше. Нила это не беспокоит. Они не выступают, и он здесь, чтобы смотреть на Эндрю. Это повторяется вновь и вновь, пока мы не отыщем путь назад. Нил совершает движение назад как раз вовремя, чтобы не врезаться в книжный стеллаж. Эндрю даже не вздрагивает, когда они приближаются — его к Нилу доверие непоколебимо. Тебе же действительно нужно было спросить? Нил хихикает, когда Эндрю тянет его ниже — для поцелуя. Нет, я не помню, как мы влюбились, но уверен, что это случилось. Эндрю на миг перенимает инициативу — настолько, чтобы повернуть Нила, выполняющего движение с грацией человека, привыкшего держать клюшку во вращениях. Нет, я не помню, как мы влюбились, — это так старомодно. Я знаю это — знаю, что не знаю. Нил снова берет инициативу в свои руки, вращая их в танце дважды быстрее. Они прерываются, когда песня заканчивается, а затем вновь двигаются. Не останавливаются, когда мелодия меняется — теперь просто инструментальный вальс, — но замедляются по мере продолжения песни. Ладонь Эндрю покидает талию Нила, чтобы обхватить его щеку; большой палец оглаживает скулу. А затем, замечая промелькнувшую в лице напротив тревогу, Эндрю убирает руку, проверяя. Нил берет его ладонь и вновь прикладывает к своей щеке. — Я приноровился наносить косметику, — шепчет он. — Пудра не должна осыпаться. Эндрю легонько ведет носом по его подбородку, и Нил счастливо мурлычет; Эндрю запускает пальцы в его волосы, Нил открывает глаза и останавливается. Эндрю поворачивается и видит то же, что видит Нил, — Натали, стоящую в коридоре, застывшую на полпути обратно к лестнице. Скрипка берет высокую ноту. — Простите, — произносит Натали. Нил с Эндрю пожимают плечами. — Ты не сделала ничего плохого, — отвечает Нил. — Я хотела просто взять стакан воды, — извиняющимся тоном продолжает она. — Тогда проходи, — говорит Нил. Эндрю запоздало отходит от него на шаг, убирая руку с лица. Натали влетает на кухню. Эндрю делает «ну, ладно» выражение лица, и, беря инициативу, вовлекает Нила в какую-то жутчайше-замысловатую дорожку шагов, заставляющую Нила расплыться в улыбке от чувства восторга, приходящего от выполнения чего-то трудного. Эндрю снова поворачивает его — в этот раз лучше, — это вторая попытка Нила, и, держа, опускает его, заставляя от души хохотнуть, а потом Нил снова перенимает инициативу, кружась с Эндрю по комнате, двигаясь все ближе и ближе; скрипучая половица поскрипывает совсем рядом, пока не проходят три песни. Нил отступает назад, увлекая Эндрю за собой, и Эндрю прижимает его к стене, удерживая руки Нила над головой, — есть такой интересный феномен: когда Эндрю касается его, Нил тает, и его лицо оказывается ровно на той же высоте, что и Эндрю. Это удобно. Нил отстраняется. — Наверху, — напоминает он. — Дети. И могут зайти. Эндрю издает тихий недовольный звук, и Нил чувствует это, почти непроизвольно притягивая Эндрю ближе ногой. — Нам надо перенести спальню в подвал, — бурчит Эндрю, просовывая одно колено между ног Нила, — чтобы ты снова мог быть громким. Бедра Нила двигаются сами по себе, и он на мгновение задумывается: во сколько там обойдется двойная шумоизоляция спальни, а затем крепче обхватывает бедра Эндрю ногами, а Эндрю прижимается ближе, и у Нила уже ноль мыслей в голове. — Надо запереть дом, — выдыхает он в конце концов, — и подняться к себе. Глаза Эндрю — темные, бездонные; ладонь, та, что не удерживает руки Нила над головой, движется по его боку вверх, но Эндрю разрывает контакт, и Нил не в силах этого вынести. — Душ, — охает он. Проверка замков прошла бы куда быстрее, если бы они разделились, но тогда пришлось бы отстраниться друг от друга, а этого никто из них не хочет, поэтому и не разделяются; держатся за плечи, бедра, а рука Эндрю на животе Нила, губы и зубы на шее, а потом все двери уже проверены, и свет всюду выключен. Поднимаясь, они наступают на скрипучую лесенку. Нил запирает дверь спальни. Эндрю включает душ, достает из ящичка салфетки для снятия макияжа и вытирает лицо Нила, пока Нил нажимает кнопку, чтобы включить кондиционер. Его рубашка исчезает, рубашка Эндрю — тоже; кожа льнет к коже Эндрю, а спина прижимается к раковине; Нил обнимает Эндрю за плечи — больше близости, — и Эндрю издает отчаянный звук под шум воды и вентилятора, но Нил все равно слышит и издает звук в ответ, двигая бедрами и прижимаясь к ноге Эндрю в поисках трения, давления, а потом появляются руки Эндрю — расстегивают молнию, вынимают, и Нил небрежно сбрасывает брюки, а ладонь Эндрю все еще там — мозолистая и настойчивая, и Нил толкается в нее и стонет, пока другую руку Эндрю отнимает от его кожи достаточно надолго, чтобы схватить его собственную и уложить себе на грудь. Нил наслаждается этим: когда ему позволяют, давая ладони блуждать по коже Эндрю, оглаживая пальцем сосок; наслаждается тем, как Эндрю трепещет в ответ, как жадно целует его — так, будто это все, что дарит им жизнь, будто это единственное, ради чего стоит дышать, и, на краткий миг, левой ладонью Нил обхватывает шею Эндрю сзади, находя точку пульса безымянным пальцем, а правую кладет прямо на сердце, и эти двойные удары — все, что Нил знает, все, что ощущает, зачем ты поднимаешься на крышу, если боишься высоты — это заставляет меня чувствовать; рукой Эндрю подхватывает его под ягодицы и поднимает, стискивая, его ногу. Нил обхватывает ногой его бедра, прижимая Эндрю ближе к себе; ткань джинсов грубо ощущается под голенью, и он улыбается Эндрю в губы, покусывая нижнюю, трется кончиком носа о его, а затем происходит нечто неописуемое, — Эндрю отстраняется, раскрасневшийся, тяжело дышащий, пылающий под его ладонями, и Нил наблюдает, как он отходит, но Эндрю берет его за руку. Тянет вперед, в сторону душа. Нил заходит, опуская голову под горячей водой, и Эндрю отпускает его руку, а затем, немного отойдя, раздевается догола. Нил тянет ладонь, Эндрю берет ее и присоединяется к нему в душе. Нил поднимает руки — к щеке Эндрю, его локонам, и Эндрю прижимает его к стенке, укладывая руки на бедра, а не туда, где Нилу сейчас так отчаянно они нужны, а потом отстраняется и медленно, обводя губами каждый шрам на его торсе, опускается на колени, беря в рот его плоть. — Дрю… — задыхается Нил, упираясь одной рукой в стену в попытке устоять на ногах. Эндрю отрывается со влажным чпок и поднимает на Нила взгляд. — Да? Нил чувствует, что может расплакаться. Вместо этого он нежно путает пальцы в прядях Эндрю. — Я люблю тебя. Эндрю ведет рукой вниз по его бедру, обратно вверх, обхватывает ногу, а затем прижимается ртом туда, где Нилу нужно, и Нил теряет себя, разбиваясь на осколки под языком Эндрю, пока не начинает задыхаться и дрожать, позволяя Эндрю помочь ему мягко соскользнуть и присоединиться к нему на полу, где Эндрю уже держит одну руку на собственном члене. Осознание, что Эндрю почти так же близок к оргазму, как и сам Нил, разливается по венам жаром удовольствия. — Дрю, — шепчет Нил, — Дрю, я люблю тебя, — мурлычет он Эндрю в губы, и Эндрю целует его, а Нил отстраняется, чтобы пролепетать ему на ухо какие-то глупости, а потом вновь находит его губы в поцелуе. Эндрю издает тихий звук, напрягается, замирая, а затем снова чмокает Нила — чтоб наверняка, и позволяет поднять себя на ноги. Нил целует Эндрю еще разок, когда они оба встают; вода струится по лицам, и Эндрю обвивает руками шею Нила, притягивая ближе. — Я люблю тебя, — в конце концов шепчет Эндрю. Нил запускает пальцы в его влажные пряди. — И я тебя люблю. Пару минут спустя Нил падает в постель, все еще мокрый после душа, и Эндрю тянет его на себя, пока Нил не укладывает голову ему на грудь. Эндрю обвивает его руками, и Нил вздыхает, прижимаясь теснее, — согретый, довольный, в уюте, и, вполне возможно, решает он, проваливаясь в сон, самый счастливый на свете человек. Еще крепче он укореняется в этой мысли, просыпаясь в четыре утра с затуманенными ото мглы глазами и обнаруживая, что они с Эндрю поменялись местами. Проводит ладонью по его волосам — мягким и шелковистым, прижимается к его подбородку и кладет Эндрю руку на плечи. Тяжесть его ноги, перекинутой через бедро Нила, успокаивает. Он снова закрывает глаза. Вся история его жизни кажется достойной платой за все это. В конце концов, если бы не перенес столь невероятное количество страданий, он никогда бы не попал к Лисам. Никогда бы не встретил Эндрю. В его дрейфующем сознании отчетливо вырисовывается ужасающая мысль: жизнь без Эндрю. Жизнь без Эндрю. У Нила есть друзья, но Эндрю — его самый близкий человек. Он сам создал свою семью, и Эндрю — самый важный член этой семьи. Людей так много, их так много кругом, но Эндрю ушел, и все погружается во мрак, и Нил в невесомости; отсутствие Эндрю — зияющая пустота, куда Нил ныряет, ища, барахтается руками в поисках чего-то, за что бы уцепиться, а океан захлестывает его с головой и топит, даже когда он тянется, ищет руки Эндрю и находит… — Нил. Нил моргает, глядя на Эндрю, стоящего рядом с кроватью. Слышит, как работает унитаз, пока наполняется недавно смытый бачок. Эндрю прикладывает два пальца к его горлу, чувствуя, как грохочет под кожей пульс. Нил тянется к нему. — Ты здесь, — шепчет он хриплым, все еще полусонным голосом, ощущая ком в горле. Эндрю растягивается на нем, такой надежный, дарящий чувство спокойствия и любовь, и целует тыльную сторону его ладони. — Я прямо здесь, — обещает он, и в темноте никак не удается разглядеть его глаза. — Прямо здесь. Эндрю стирает влагу с его щеки и оставляет поцелуй там, где только что был его большой палец. Нил обнимает его, вновь смеживая веки, держится за его футболку и плечи. — Дрю, — шелестит он, губами находя лицо Эндрю, — мой Дрю. Останься. — Я никуда не уйду, — шепчет Эндрю. Проводит носом по скуле Нила, а затем смещается ниже, чтобы уложить голову под его подбородок. Нил утыкается носом в его волосы, вдыхает запах его шампуня и вновь засыпает.