глава 10: дочки
5 августа 2023 г. в 16:30
— Я тут прикинул, — объявляет Нил следующим утром за завтраком, пока девочки украдкой кидают на него взгляды, затем отводят, следом снова зыркают, снова отводят и опять разглядывают, и только потом, наконец, привыкают к его лицу. Только он закатывает рукава — сполоснуть руки, — девочки снова косятся исподтишка пару раз, и тоже привыкают. — Если мы сразу с работы поедем в школу, то сможем вас подобрать, девчат. Примерно на десять минут позже, чем вы уходите обычно, но все равно на пятнадцать минут быстрее, чем если бы забирали вас из дома.
— Зачем вам за нами заезжать? — спрашивает Пейдж.
— Поедем за продуктами. И за плойкой.
— Хорошо, — соглашается Натали.
— И, послушайте, если вдруг мы понадобимся пораньше? Звякните нам.
— В школе нельзя пользоваться телефонами.
— Спрячьтесь в уборной и наберите.
Натали одаривает его взглядом, как бы сообщая, что он ведет себя несуразно, но кивает.
— Спасибо.
Девочки выходят, и Нил подумывает проводить их до самой автобусной остановки, но останавливает себя. Он не провожал их со второго дня. Нет ни единой причины так с ними носиться. Просто он… ужасно сильно хочет с ними носиться. Хочет, чтобы любой, кто подумает хотя бы взглянуть на них, дважды об этом подумал. Разве он многого желает?
Он переводит взгляд на Эндрю, и Эндрю понимает.
— Мы мало что можем поделать, — произносит Эндрю.
— Мгм.
— Рассказывать им абсолютно все было хорошей идеей?
— Дрю, ты не можешь спрашивать об этом меня. Единственная причина, почему я это сделал — считал, что это ты все продумал.
— Я продумал, — отвечает Эндрю. — Просто этого всего много.
— Дрю.
— С ними все будет хорошо, — говорит он.
— Эндрю Миньярд, ты мне лжешь?
— Не думаю, — он легко-легко, едва ощутимо касается пальцами спины Нила по пути, когда идет к двери. — Готов ехать?
Нил следует за ним к выходу и садится в машину.
Немного погодя, когда уже натянул всю экипировку, Нил подходит к Кевину.
— Elles savent, — шепчет он. «Они знают».
Кевин таращится на него широко раскрытыми глазами.
— Как много? — спрашивает он по-французски.
— Абсолютно все.
Кевин хватает его за руку.
— Все?
— Ага.
Кевин стукается лбом о шкафчик. И нервно крутит на пальце обручальное кольцо.
— Ты идиот.
Нил пожимает плечами.
— Вы их еще даже не удочерили. А вдруг они переедут в другую семью? Если кому-то выболтают? А если…
— Они так не поступят, — хмурится Нил.
— Зачем ты им рассказал?
Нил жмет плечами.
— Им нужно было знать.
— Нил. Моя жена до сих пор не знает всего до конца.
— Они хотели, чтобы мы их удочерили. Я не буду привязывать их к себе, прекрасно осознавая, что моя задница — их собственность, не рассказав девочкам заранее, во что они ввязываются.
— Им не нужно было этого знать! Вы могли их удочерить и рассказать только то, что известно общественности, и они могли бы жить и умереть, так и не узнав всего остального. Они — не часть соглашения. Им необязательно знать.
— Что ты расскажешь Джону?
На Кевина аж тошнота накатывает.
— Да понятия не имею. Ничего?
— Кевин.
— Я не знаю. Он слишком маленький. Ему пока не надо ничего знать, и, если повезет, может, никогда и не понадобится.
— Ты шутишь.
— Нет. Есть обнародованные факты, которые все знают. Когда он подрастет, их я ему расскажу. Тем более, какая ему вообще разница, кому идут мои налоги? Какая разница, куда я делаю пожертвования?
— Он твой ребенок.
— Да. И его детство должно быть получше моего.
— Оно и будет. Но он не должен расти в полном неведении.
— И как тогда все это прекратится? Он расскажет своим детям? Его дети расскажут своим? Сменится несколько поколений, и они все еще будут предупреждать друг друга о прапрадедушке Кевине и сумме деньжищ, которую он вручил мафии?
Нил пожимает плечами.
— Я бы скорее надеялся, что они будут передавать друг другу семейную тайну о прапрадедушке Кевине, который хватался за все, до чего только мог дотянуться, пока не окреп настолько, чтобы буквально сбежать из ада, и о жертвах, на которые он готов был пойти ради уверенности в хоть какой-то свободе.
— Не хотелось бы перебивать, — встревает Кларк, — но я перебью. У нас еще работа есть.
Кевин отталкивается от шкафчика.
Нил следует за ним на корт.
— Ты же идешь к Эбби в воскресенье, да?
Кевин закатывает глаза.
— Да.
— Крутяк.
Они тренируются.
— Сегодня без косметоса? — спрашивает Мария уже после, когда сама направляется к зеркалу, а Нил — нет.
Нил качает головой.
— Они видели? — спрашивает она.
— Ага.
Она поднимает руку, и Нил отбивает ей пятюню.
— Значит, они подрались, пораньше свалили с уроков, а потом пришли домой и впервые увидели тебя без макияжа?
— Подожди… они знают? — уточняет Райли, присоединяясь к ним.
— Да. И да.
— Великий день, — заключает Мария. — Вы по этой причине визжали с Кевином с утреца? Они теперь знают достаточно, чтобы им можно было доверить встречу с величайшим в мире экси-игроком?
— Они уже знают Эндрю, — отвечает Нил.
Мария, очарованная, хихикает.
— Можно мне просто сказать? Я обожаю Пейдж. Я люблю ее. Она крутышка.
— Я ей передам.
Райли закидывает Нилу руку на плечо. Порой она вспоминает, что выше его на восемь дюймов, и каждый раз еще вспоминает сверху, что Нил — чудненький подлокотник.
— И что они сказали?
— Визжали, — сухо констатирует Нил. — И матюкались.
— И?
— А потом свыклись.
— Сколько вопросов они назадавали?
— Я рассказал им всю историю от и до.
— Они уже начали звать тебя Мальчик-Мясник?
— Нет.
— Они славные детишки, — заключает Райли. — Вы возьмете их с собой за плойкой?
— Заберем, как только выедем.
Эндрю подходит и прислоняется к стене.
— И за продуктами тоже возьмем, — добавляет он.
— Таскаете их за собой по каждому поручению, ха, — восхищается Мария.
— Мы не знаем их любимую еду, — говорит Нил. — И в какие игры им хочется поиграть.
— Они рубают так, будто у них сейчас эту еду отберут, — поддерживает Райли.
— Мы стараемся уверить их, что ничего отбирать не намерены, — отвечает Нил. Он чуть не выбалтывает им слова Натали — те, которые пропустил мимо ушей в тот момент, — о Пейдж, которая передавала еду в окно, когда их разделяли. Он держит рот на замке.
— Тогда лучше бы поехать за ними, — кивает Райли, убирая руку с плеча Нила.
— Мы вот, пытаемся, — произносит Эндрю.
Они уходят.
Поездка проходит тихо и спокойно; Нил протягивает руку, Эндрю берет, и Нил доволен этим. Он включает музыку погромче и наблюдает за Эндрю, наблюдает за проплывающими за окном деревьями, вновь смотрит за Эндрю, оглядывается на дома, мимо которых они проезжают.
— Нам тоже надо купить смартфоны, — сообщает Эндрю, когда они заезжают на парковку.
— Блять, реально? Припаркуйся-ка вон там, — говорит Нил, указывая пальцем. В этом районе машин побольше, чем Эндрю обычно предпочитает, но место есть прямо у пронумерованного уличного фонаря, так что детям будет проще объяснить, где они стоят.
— Если я и собираюсь шагнуть за точку невозврата, то тебя потяну за собой, — говорит Эндрю, паркуясь.
Нил смеется.
— Да или нет?
— Да, — отвечает Эндрю, уже склоняясь над центральной консолью. Нил кладет ладонь на его щеку, на миг удерживая на месте, а потом отстраняется — ему еще надо сообщить девочкам, что они с Эндрю на месте.
Эндрю замирает.
Нил замечает; он смотрит в окно позади Нила. Нил выглядывает из своего окна и понимает: они умудрились припарковаться прямо рядом с Генри Уорреном, а Генри буравит их взглядом.
Нил улыбается ему.
Недоброй улыбкой.
Опускает взгляд, отправляя девочкам сообщение, и уточняет, что они обе должны залезть в машину со стороны Эндрю. Он не то чтобы в самом деле считает, будто Уоррен собирается застрелить их прямо посреди школьной парковки. Суть в том, что Нил не доверяет этому человеку ни на йоту, ни секунды.
Мгновение спустя входная дверь школы открывается, и оттуда появляются Натали с Пейдж, направляясь к ним.
Нил выходит из машины, опирается локтями на дверцу и просто стоит.
Натали странно косится на него, и Нил понимает, что лыбился им, а не желаемой цели. Так что он разворачивается, чтобы уставиться на Генри, и обнаруживает, что Генри наблюдает за девочками.
Нил вкладывает во взгляд чуть больше давления, и Генри, видимо, чувствует это, потому что переключается на Нила. Пялится. Пытается запугать.
К несчастью для Генри, у Нила опыта в выдерживании пристальных взглядов не занимать, а вот у самого Генри, кажется, опыт отсутствует от слова совсем.
— Нил, — зовет Эндрю.
Нил возвращается в машину и закрывает дверцу, а Эндрю сдает назад прежде, чем Нил успевает пристегнуться.
— Он за ними следил, — говорит Нил.
— Кто? — спрашивает Пейдж.
— Генри Уоррен.
— Ой. Это с ним ты играл в гляделки?
— Может быть. Да.
— Нил, — настойчиво говорит Натали, — ты без мейка.
— У-упс, — отвечает Нил.
Натали смолкает.
Эндрю выезжает на автомагистраль.
— Джастин теперь должен оставаться после уроков, — сообщает Натали.
— Славно.
— А мы — нет.
— Хорошо.
— Его папаша приперся в школу, чтобы попытаться его оттуда забрать, а дежурная пригрозила вызвать охрану, если он не смотается.
— Какая молодец.
— Мы с Джастином вместе ходим на немецкий. И он попытался к нам подойти, злющий такой, а потом эта девочка — Сэнди — встала и сказала, что ему лучше бы сесть обратно, иначе она пожалуется учителю. И он сел.
— Звучит, будто Сэнди — молодчинка, — хмыкает Нил.
— Она и есть, — отвечает Натали, сама слегка удивляясь.
— Но потом-то он от вас отстал?
— Ну, нет, но девочка с занятий по английскому — ее зовут Тина — предложила проводить Пейдж с английского на математику. А этот чувак — Дэйв — он, типа, под два с половиной метра ростом, он реально громадина — как бы просто испепелял Джастина взглядом каждый раз, когда он пытался что-то мне вякнуть.
Нил оперативненько меняет мнение о школе — или, по крайней мере, о детях там.
— Хорошо.
— Тина говорит, что Джастин — жопа с ручками, — делится Пейдж. — И я не первая девушка, к которой он пристал. И Натали не первая, кто ему вмазал — она просто первая, кто реально нанес какой-то вред. И первая, у кого из-за этого не было неприятностей. Вы с Натали — школьные легенды.
— Мама Дэйва — школьная секретарша, — подхватывает Натали, — и она рассказала ему… что слышала, когда Эндрю открывал дверь в кабинет, и слышала, как Генри тебе угрожал, а еще слышала, как ты ржал над этим как полоумный, вот, она рассказала ему, а он спросил у меня, а я ему ответила, что ничегошеньки не скажу, потому что я не какая-то там ебливая ябеда.
— И теперь все знают, что это правда, — восторженно выпаливает Пейдж. — А потом Сэнди спросила, страшно ли жить с вами, потому что ее мама — огромная фанючка экси и говорит, что вы оба реально известны своей жестокостью? И мы такие типа, ой, нет, конечно, самое страшное в жизни с вами — так это то, сколько вы смотрите «Братьев по недвижимости».
Нил с Эндрю обмениваются взглядами. Значит ли это, что Натали больше не страшно?
— Это хорошо?
— Да это крутяк, — отвечает Натали. — Люди с нами общаются. А Сэнди и Тина сели с нами за ланчем.
Нил вдруг осознает, что раньше они, наверное, сидели за ланчем совсем одни.
— Значит, дела идут в гору?
— Полагаю, — цокает Натали, снова раздражаясь.
— Хорошо, — отвечает Нил, счастливый.
Он мелко вздрагивает, слыша третий голос сзади — голос Кларка, доносящийся из динамика телефона:
— «Нет, — произносит он, — но мы меняемся вратарями».
Нил смотрит на Эндрю, и Эндрю тоже знает, конечно же он знает, и Нил малясь кринжует, когда слышит собственный голос — «че, правда?» — и понимает: либо Натали, либо Пейдж удалось откопать видео с моментом, когда Нилу публично сообщили, что Эндрю подпишет контракт с югом.
— О господи, — выдает Натали. — Серьезно, что ли?
— Ты могла бы и не смотреть, — предлагает Нил.
— О-о, нет, последние пятнадцать минут мы только и делали что смотрели всякие штучки про Соперничество Миньярд-Джостен, — отвечает Натали. — Просто хотели услышать полную предысторию, прежде чем смотреть. И теперь вот, думаю, может, нам надо было подождать еще немного… это же реально был поцелуй-на-целых-десять-секунд. Типа, это было настолько необходимо? Ты не мог просто… отбить пятюню?
— Вам правда-правда, честное слово, совсем не обязательно это смотреть, — сипит Нил. — Да и вообще, там абсолютно точно не было десяти секунд.
— Да пофиг; люди правда зовут тебя Сыном Мясника? — спрашивает Пейдж, перекрикивая записанный рев толпы, доносящийся из телефона Натали.
— Не то чтобы часто, — отвечает Нил. — Теперь.
— Знаешь, я правда рада, что мы не прогуглили до того, как переехали, — делится Натали. — В кое-каких статьях Эндрю описывают просто кошмарищем.
— Вот поэтому-то я их и не читаю, — вздыхает Нил. «Кофе с Розетти» — единственное стоящее просмотра шоу, насколько я могу судить.
— По-моему, я вообще не видела, чтобы вы это шоу смотрели. Разве они там не обсуждают Эндрю?
— Об Эндрю они говорят хорошее. И мы не смотрели с тех пор, как вы переехали; им нравится вставлять фото моего лица, а я нечасто крашусь. Видимо, не смотреть шоу было бесполезно.
— Ой. Эй, а ты когда-нибудь кого-то убивал? — спрашивает Пейдж.
— Почему ты спрашиваешь? — уточняет Нил, всеми силами стараясь сохранить бесстрастное выражение лица.
— Ну, ты сказал Натали, что она неправильно держит нож, — рассуждает Пейдж, — так что, видимо, знаешь, как держать правильно. И я подумала: если люди стреляли в тебя и оставляли… все эти шрамы, ты же, наверное, защищался. Но во всех этих историях тебя описывают просто ребенком, который бегал-бегал, а потом вылез откуда-то да начал играть в экси. А из Эндрю они делают злодея, избившего целую кучу людей, и говорят, типа он супер-жестокий, и все эти статейки о том, какой он пугающий, жестокий и психопатичный, а потом вот он ты, и ты их любименький студентик с незакрывающимся ртом, переживший что-то реально стремное, и у кого был хреновый отец. Так вот, типа, они не правы?
Рассказывать Райли было куда легче.
— Я убил немало людей, — начинает Нил, — в целях самообороны. Мои шрамы видели не так уж и много человек; общественности известно о лице и руках, и, по сути, они знают, когда и как я их получил, и все считают, что это — единственные мои шрамы. Люди знают, что я был в бегах, но не знают, как далеко и каковы были последствия. Люди не понимают, что за мной по пятам шел не просто какой-то один человек из Балтимора, поэтому не осознают, как на самом деле плохо все было. И, конечно, все равно людям мало что известно о Натане. Мясник был наемником, и это пугающе, но они не имеют представления, с кем он был связан. Не знают о Морияма, о том, как эти связи расширяли сферу влияния отца, или о том, что даже когда мы были, по сути, вне досягаемости Натана, мы все равно оставались под подошвой у Кенго, — то есть я не осознавал, и я убегал. Так что да, я убивал, но никто не обратил на это внимание, потому что люди считают, будто я не смог бы убить. Большинство людей не подозревают других в том, что они способны на убийство.
— Люди думают, что Эндрю — способен.
— Ну, потому что они видели его жестоким.
— Ты правда уложил четверых взрослых мужиков? — спрашивает Пейдж.
— Они пытались избить моего двоюродного брата, — отвечает Эндрю.
— Мы читали статью, — говорит Натали.
— Тогда зачем спрашиваете?
— Просто показалось, что это… ну как-то чересчур. Ты коротышка.
Эндрю выгибает бровь, глядя в зеркало заднего вида.
— Как и ты.
— Я б не смогла поколотить кучу людей, — отвечает Пейдж. — И я выше тебя.
— Дело не в росте, а в тренировках и ярости.
— Что поменялось? Ты ведь больше не такой жестокий, правда? — многозначительно уточняет Пейдж, и Нил оглядывается как раз вовремя, чтобы заметить, как Натали закатывает глаза.
— Обычно мне это не нужно.
— Ой, — развесело гикает Натали, — я тебе, что ли, не рассказала?
— Не рассказала что? — спрашивает Пейдж.
Нил смотрит в зеркало заднего вида и наблюдает, как у Натали на лице расцветает удовольствие: секрет наконец-то раскрылся.
— Эндрю отмудохал Генри Уоррена, — чеканит она, смакуя каждое словечко.
— Что ты сделал? — взвизгивает Пейдж.
— Он уложил его прям на пол. Лицом вниз. С руками за спиной. А потом вытащил нож и пригрозил вспороть ему глотку!
— О боже мой, — сипит Пейдж. — Господи! Что… что он сделал потом?
— А ниче, — радостно отвечает Натали. — Он ничего не смог сказать. Эндрю такой: «окей, ага, вот что будет дальше. Джастин будет оставаться после уроков, а Натали — нет». И директор такой: «Джастин будет оставаться после уроков, а Натали — нет». А потом Эндрю такой типа: «круть, погнали», и использовал голову Генри, чтобы встать! А потом Генри заорал: «иди ты нахуй, вы все катитесь к хуям, ты тоже, Джостен, я тебя сломаю», а Нил просто стал полным психом с чокнутыми глазищами, ты б его видела, и как начал ржать, — она делает глубокий вдох — первый с тех пор, как начала тираду, а затем, уже поспокойнее, договаривает: — Это было крутецки.
— Охренеть не встать! — шепотом вопит Пейдж.
Что ж, Натали не разыгрывала радость. Это же значит, что теперь у нее все в хорошо с Эндрю, так ведь? И Пейдж, похоже, не особо-то расстроена. Нил, глядя на нее в зеркало, видит, что она выглядит ужасно довольной. А затем понимает кое-что — понимает, почему Пейдж выглядела такой виноватой прошлой ночью. Натали очень долго защищала ее, принимая удары на себя, и Нил помнит, какой пугливой она была, когда они встретили ее в аэропорту. У него практически получается мысленно выстроить их отношения: Натали склонна к насилию, ненавидит это, прибегает к насилию ради Пейдж, встает на пути любого, кто когда-либо хотел сделать Пейдж больно, а сама Пейдж никогда ни на кого руку не поднимает. И она чувствует себя виноватой из-за этого, из-за того, что позволила Натали пострадать, из-за того, что так и не смогла ее защитить, и она счастлива, что Натали защитил кто-то другой. Кто-то другой делает для Натали то, что она всегда делала для Пейдж.
— Почему тебе не нравится слово «недоразумение»? — спрашивает Натали.
Нил отпускает руку Эндрю.
Эндрю ловит его ладонь вновь прежде, чем Нил успевает отвести ее слишком далеко.
— Думаю, — говорит он, заезжая в торговый комплекс, где находятся ГеймСтоп и магазин электроники, — что это единственный вопрос, на который я не отвечу.
— А есть еще, которые тебе не нравятся? Нам поэтому нельзя говорить «пожалуйста»?
Эндрю заезжает на парковку и просто сидит, пока машина работает вхолостую. Ему пришлось бы отпустить ладонь Нила, чтобы поставить автомобиль на ручник, поэтому он и не ставит.
— Как вы поняли?
— Никто из вас никогда не произносит этого слова. И вы не злились на нас за то, что мы его не говорили. Аарон с Кейтлин приходили, но тоже так его и не произнесли.
— А какие у тебя? — спрашивает Эндрю.
— Что у меня?
— Триггеры. Что вводит тебя в плохое состояние?
— Я… я не хочу об этом говорить.
Эндрю пожимает плечами.
— Хорошо, — он ставит машину на ручник и выключает ее. — Скажи мне, если случайно их произнесу. Так кто хочет пойти и купить плейстейшен?
— Вы нас удочерите? — спрашивает Натали.
Нил неудобно ерзает на сиденье.
— Помните, я рассказывал вам, что принадлежу японской мафии, верно?
— Ага?
— И мой отец был наемником?
— Агась.
— Ты только что назвала меня психом — буквально две секунды назад.
— Дольше, чем две, но да-да.
— И с Эндрю у вас теперь проблем нет?
— Ну, ты же сказал, что он никогда не причинял тебе вреда, и ты не лжец, и он никогда не делал больно нам, так что — ага, никаких проблем.
Нил машет рукой, не зная, что еще сказать; слова «ты не лжец» эхом звенят в голове, а Натали теряет терпение.
— Типа, это же и есть то, о чем тебе так горело нам рассказать, правильно же? В этом была вся фича? Или есть еще что-то? Ты робот, который уничтожит мир, если мы ляпнем неверное слово?
Эндрю весело зыркает на Нила.
— Ага, Нил, это именно то, что тебе горело им рассказать, да?
— Я просто… я имею в виду…
— Он очень щепетильно относится к своему прошлому, — бросает Эндрю через плечо.
— Вы… вы уверены? — спрашивает Нил. — То есть. Вы уверены? Вы хорошо это обдумали?
Натали с Пейдж смотрят друг на друга и решительно кивают.
— Да, — отвечает Натали. — Типа, конечно, есть вся та тема, которую ты только что выдал, и все, что мы нарыли на Эндрю, но, честно, никто раньше за нас никогда не заступался. Я и раньше дралась. И всегда все было вот так: я сижу в кабинете директора с ребенком и его родителями, и родители ребенка защищают его, а я — виноватая. Я всегда та, кто врет. Всегда та, кто не прав. Потому что я приемный ребенок, так что мне все равно никто не верит, и нет никого, кто бы утер директору нос ради меня. И обычно, когда наши родители жестокие, то есть жестокие с нами, и… типа, я не могу представить… что…
— Я не могу представить, чтобы кто-то из вас поднял на нас руку, — произносит Пейдж, перенимая инициативу. — И мы хотим остаться.
Нил смотрит на Эндрю, и через минуту Эндрю смотрит на него.
— Да?
Нил всплескивает руками.
Эндрю пожимает плечами.
— Ты уже знаешь мой ответ.
Нил оглядывается на девочек.
— Тот факт, что мы не ударим вас, — это еще не показатель отличного родительства, на этом все не заканчивается. Мы не знаем, что делаем. У нас за плечами десятилетия травм. Так что, ну, вы правда этого хотите?
Натали театрально закатывает глаза.
— Именно. А потом нас заберут какие-то родаки, которые скажут спать в разных комнатах, потому что мы уже не маленькие. Какие-то, которые скажут, что у них должны быть ключи от нашей комнаты, потому что нам нельзя запираться. Какие-то, которые нихрена не секут во всякой херне и накажут нас за драку. Конечно. Конечно же, Нил. Звучит обалденно.
— Я, то есть…
— Зачем заставлять нас ждать, пока ты полностью расскажешь нам историю своей жизни, если ты просто собирался сказать «нет»? — спрашивает Натали.
— Я не говорил «нет». Я спрашивал, уверены ли вы. Не прошло… даже двух недель. Я просто…
— Да! — гремит Натали.
Нил замолкает.
Он может продолжать спрашивать.
Может заставить их ждать.
Он вздыхает.
— Ну, блин, а что делать? Какие документы искать? Нам надо поговорить с Хармони?
— Это — «да»? — спрашивает Пейдж.
— Ага, — отвечает Нил.
— Что-то ты не сильно этому рад, — огрызается Натали.
— Я правда не думал, что вы захотите остаться, — откровенничает Нил. — Я куда больше приготовился к тому, что в конце года вы уйдете, девчат.
— Извиняйте, — хмыкает Натали. — Мы тут, чтобы остаться. Хер вам.
Нил улыбается ей.
— Хорошо.
Она уставляется на него.
— Проблема поважнее, — подает голос Пейдж. — Мы должны звать вас обоих папами? Будет путаница. Но, типа, отец и папаня на самом же деле не очень нам подходят, понимаете?
— Мы можем перейти на немецкий, — вскользь бросает Эндрю.
— Конечно, Дарт Вейдер, — отвечает Пейдж.
Эндрю кивает.
— Чудно. Нил может быть папой, а я буду Дартом Вейдером, — он открывает дверцу и выходит из машины.
Пейдж таращится на Нила.
— Он серьезно?
Нил пожимает плечами. Нил может быть папой. Может ли?
— Нил. Он это серьезно? Я не могу звать его Дарт Вейдером.
— Зови его мамой, — предлагает Нил. — Но он ждет. Готовы?
— Нил! — восклицает Пейдж, но Натали открывает дверь, и Пейдж выходит вслед за ней, а Нил присоединяется к Эндрю у машины.
Они заходят в ГеймСтоп.
Двадцать минут спустя выходят с десятью играми и плейстейшен.
Бросают в машину, а затем направляются в магазин электроники.
Эндрю покупает им самые дорогие айфоны, которые только есть в наличии. На характеристики даже не смотрит. Его они не то чтобы сильно волнуют.
Нил берет свой айфон, чувствуя себя точно так же, как когда Кевин передавал ему на руки своего ребенка, — будто обречен уронить и безнадежно сломать его за пять секунд.
Если бы Эндрю подарил ему такой десять лет назад вместо раскладушки, он, наверное, даже глазом бы не повел. Айфон совсем не похож на одноразовые телефоны, которыми пользовались они с Мэри. Это компьютер. У него в руках целый компьютер.
Он чувствует себя старым.
Телефон звякает; звучит короткая мелодия, и Пейдж подпрыгивает. Нил находит маленький переключатель сбоку, вырубает звук и замечает, что Натали написала ему сообщение:
ну и как тебе присоединиться к нам в нашем веке, старикашка?
Нил вздыхает, глядя на клавиатуру. Он только-только привык к своему кверти, а теперь экран абсолютно другого размера, и это — целая ебливая штуковина. Он печатает в ответ:
Мне даже 30 нет.
Так вот, каково это — иметь дочек?
Мгновение спустя она бросает взгляд на свой телефон, может быть потому, что он уже убирает свой в карман? Он, конечно, ничего не услышал. Придется выяснить, как перевести телефон на вибрацию.
Натали смотрит на его сообщение так долго, что экран у нее гаснет.
Эндрю выгибает бровь, глядя на Нила.
Нил пожимает плечами.
Эндрю пожимает плечами в ответ.
А потом они забираются в машину, и Нил осознает, что ему осталось всего парочка бумажек, кое-какая волокита — и у него будут дочери, и этими дочерьми будут Натали и Пейдж, и он совсем не понимает своего отца. Что Натан чувствовал, когда Мэри сказала ему о беременности? Нил никогда особо не задумывался, был ли он незапланированным или нет, — мысля категориями космических масштабов, ответом всегда было «да», и его это не сильно волновало, — но, возможно, его планировали. Может, Натан гордился, был счастлив, а потом Нил родился и стал разочарованием.
Он был ребенком. Насколько разочаровывающим может быть ребенок? Нил думает о сыне Кевина — Джоне — и о Фредди, и не представляет, как вообще можно в них разочароваться. Разочарование — совершенно не та эмоция, которую он испытывает, глядя на них; по большому счету все, что он чувствует к ним чувствует — это страх и жуткая тревога. Может, Нил стал разочарованием, когда подрос. Но Мэри забрала его десятилетним, и, даже заглядывая в будущее, Нил представить себе не может, что разочаруется во Фредди и Джоне до того, как им исполнится по десять, или в более раннем возрасте — в семь, когда отец оставил ему клеймо утюгом, даже еще младше, сколько бы ему ни было, когда отец впервые ударил его. Он представить себе не может, что такого Натали и Пейдж должны сделать, чтобы заслужить слово «разочарование». Убить человека? Это камень в свой огород. Украсть деньги на обед у какого-нибудь ребенка? Это может быть разочаровывающе, но еще есть время исправиться, правда же? Если бы они в конце концов стали расистками, это, вероятно, было бы разочаровывающе, но Нил считает, что формирование этого факта зависит и от родителей в равной степени. По крайней мере, он достаточно уверен: не нужно беспокоиться о том, что они гомофобки, и это утешает.
Господи, а что, если бы они с Эндрю умудрились подобрать парочку детей-гомофобов? Это было бы херовастенько.
В машине воцаряется тишина, — он пропустил целый разговор.
— Нат, Пейдж, — зовет Нил, и они смотрят на него в зеркало заднего вида. — Вы не хотите поужинать с нами и парочкой наших друзей из колледжа в воскресенье?
— Это та самая тусовка у Эбби, о которой вы говорили? — уточняет Натали.
— Ага.
— А что, если мы скажем «нет»?
Нил пожимает плечами.
— Можете остаться дома. Или мы все можем остаться дома. Там будет Рене, и она сможет поучить тебя обращаться с ножом, или мы можем попросить их с Эллисон прийти перед ужином, чтобы позаниматься с тобой. Или нет. Все, что захотите.
С минуту все молчат, пока Пейдж с Натали ведут невербальный диалог, а затем кивают.
— Мы придем.
— Круть.
А потом они идут за продуктами.
Дважды.
Проходят по каждому ряду по разу; Нил толкает тележку, спрашивая Пейдж с Натали, чего они хотят, и их ответ — пожать плечами.
Они добираются до прохода, где стоят морозилки, не имея в тележке ничего, кроме яблок и моцареллы — и то лишь потому, что Нил с Эндрю уже знают об этих продуктах.
— Давайте-ка попробуем еще разок, — предлагает Нил. — можем превратить все в «Игру в любимые блюда», если хотите.
Натали закатывает глаза, а Пейдж кривится.
Нил тычет в первое, что попадается на глаза, — шпинат.
— Вам нравится шпинат?
— Наверное, — отвечает Пейдж.
Нил стоит с протянутой рукой.
— С чесноком, — дополняет Натали.
— Отлично, дома есть чеснок. А вот это? — он указывает на следующее — брюссельскую капусту.
— Я думала, ты сказал, что тебе не нравится капуста, — говорит Пейдж.
— Не нравится. А тебе?
— Ты не должен покупать еду, которую не хочешь.
— Нет, не должен, — терпеливо отвечает Нил, — но у меня нет на нее аллергии. Я могу купить капусту, приготовить, а сам съесть что-то другое.
— Фе-е, — корчится Натали, — мне капуста — фу.
Вот так они и ходят по всему магазину.
Процесс немного ускоряется, когда они попадают во внутренние ряды; Нил готовит томатный соус вкуснее любого из соусов в банках; вчетвером они довольно просто соглашаются, что пенне — это идеальная паста, и половина ряда с другими изделиями отсекается.
Проблема в том, что Натали с Пейдж обоснованно не знают, какие продукты им нравятся, а какие — нет.
Есть кое-какая еда — фасоль, кукуруза, — на которую они пялятся по пять минут, тянут кота за хвост, и буркают:
— Ну, я бы это, конечно, съела, — прежде чем решают, что, может, им оно и не нравится.
Пейдж любит зеленую фасоль, а Натали предпочитает горох. Чтобы понять это, ушли еще парочка минут.
Нил останавливается перед отделом женской гигиены — дурацкое название для этого, но в любом случае.
— Девчат, вам нужны прокладки? Тампоны? Хочу, чтобы вы были готовы заранее.
Он ловит их взгляды.
— Ага, — отвечает Натали. Так что они направляются к нужному ряду.
Нил кивает на ассортимент.
Натали с Пейдж щурятся на…
— Вы смотрите на ценники? — спрашивает Нил.
— Да, мы просто возьмем самые дешманские, — отвечает Натали.
— Это работает не так.
— Тебе-то откуда знать? У тебя нет месячных. Или есть?
— Нет, — соглашается Нил. — Но меня не раз посылали срочно купить нужные штуки, и ни разу не инструктировали взять самые дешманские.
— Ну, это потому, что ты знаком только с богатыми людьми, — возражает Пейдж.
Нил цокает.
— Сейчас — да, но когда учились в колледже, мы все были без гроша в кармане. И вообще, теперь вы двое тоже богатые люди, поэтому, ну. Прокладки или тампоны? Какой марки? Какого размера? У нас есть деньги.
Потом следует обдумывание.
Нил бросает взгляд на Эндрю: «это ужасно». Эндрю соглашается.
То же самое они проделывают с выбором шампуня и кондиционера.
И, в конце концов, возвращаются в машину.
— По сути, мы должны встречаться с социальным работником раз в месяц, — начинает Эндрю. — В теории, именно тогда мы можем обсудить удочерение. Но не помню, чтобы мы с Хармони о чем-то договаривались, и, тем более, не думаю, что она будет прилетать из Колорадо ради раза в месяц. Вы что-то слышали от кого-нибудь?
Нил качает головой.
— Ага, а зачем вы нас вывезли? — спрашивает Натали. — Нас раньше никогда не вывозили за пределы штата.
Нил пожимает плечами.
— Из-за херни с Морияма, надо полагать. Мы позвоним Хармони и выясним, что да как.
— А вдруг они попытаются заставить нас вернуться в Колорадо?
— Мы скажем им прокатиться нахуй.
— Думаю, это называется похищением, — вставляет Эндрю.
Нил морщится.
— Ну, твою ж налево, мы что-нибудь придумаем. Мы все равно не позволим никому вас отобрать, — говорит он Натали и Пейдж.
— Хорошо, — отвечает Пейдж, ухмыляясь.
Когда они возвращаются домой, Натали глядит на Нила и говорит:
— Может, сходим на пробежку?
И они идут.
У Нила будут две дочери.
Когда они возвращаются, Пейдж оказывается свернувшейся калачиком в кресле с Королем на коленках.
— Нат, — зовет она.
Натали останавливается на первой ступеньке, поворачивается и следует за Нилом в гостиную.
— Что?
Нил садится рядом с Эндрю и почесывает Сэр за ушком.
— Что будем делать с нашей фамилией?
Нил чувствует, как Эндрю замирает.
— То есть, мы оставим Грей?
Натали хмурится.
— Обе наши фамилии тоже доступны для рассмотрения, — спокойно говорит Эндрю.
— И вы не должны выбирать, — дополняет Нил столь же непринужденно. — Можно вписать их в алфавитном порядке?
Натали хихикает — коротким смешком, затихающем почти сразу же, — и у Нила возникает ощущение, что ее это удивило.
— Вы можете назвать нас… — она делает драматичную паузу, — Соперничеством Миньярд-Джостен.
Нил с Пейдж хохочут так громко, что Король пулей вылетает из комнаты, а Эндрю пихает Нила локтем.
— Я первый, — говорит Эндрю.
Нил задумывается.
Пожимает плечами.
— Хорошо. Для меня ты тоже первый.
— Боже ж мой, — вздыхает Натали.
Эндрю ничего не говорит, но когда Натали идет принимать душ, а Пейдж включает последнюю серию «Разрушителей легенд», он подносит ладонь Нила к губам и целует.
Когда серия заканчивается, а Натали возвращается, Нил приглушает на телевизоре звук.
— У нас с Эндрю завтра игра, — начинает он. — Чем бы вы хотели заняться?
— Я хочу сгонять, — говорит Натали.
— Я тоже, — соглашается Пейдж.
— Реально?
Натали приподнимает брови.
— А что, нам нельзя?
— Я не думал, девчат, что вам нравится экси.
— То есть, ага, но все-таки. Эй, — говорит Натали, — что бы ты делал, если бы мы прогуглили тебя раньше, чем ты рассказал нам о своих мафиозных делишках? Типа, ты накрашенный, но первое, что всплывает, когда я вбиваю твое имя в Гугл, — это фотка твоего переебанного лица.
— Ага, Нил, — поддакивает Эндрю. — Что бы ты делал?
Нил пихает Эндрю локтем в бок.
— Не знаю. Как-то не думал об этом. Мне бы пришлось кучу раз извиниться. Мы выезжаем в обед.
— Ладненько, — соглашается Натали.
В ту ночь Эндрю достает ножи — все девять, — и Нил метает их, стоя как можно дальше от мишени. Попадает в центр, в кольцо вокруг центра и по четырем сторонам от него.
Они вытаскивают ножи, а затем Эндрю подталкивает Нила к углу и просит бросать оттуда — под углом, а не прямо.
Нил попадает в те же точки.
Он чувствует ножи продолжением самого себя; холодный металл под теплыми пальцами. Движения рук столь же знакомы, как взмахи клюшкой. У него была своя кривая обучения, когда он полностью переучивался играть, — то была совершенно новая позиция, и на это ушли годы. А здесь нет никакой кривой. В руках ножи, на стене мишень, голос Лолы все тише, а присутствие Эндрю ощутимее, чем когда-либо, и все существо Нила сосредоточено на броске, и все происходит на автомате, бездумно, так просто. Мышечная память. Почти два десятка лет спустя. До сих пор.
Эндрю убирает ножи и вдавливает Нила в матрац; горячие руки на его коже и колено меж его ног, а пальцы очерчивают шрамы, оставленные ножами на его теле, и все хорошо.
На следующий день они вчетвером забираются в машину.
— Против кого играете?
— Миссисипи.
— Они хороши?
— Очень.
— А вы — лучше?
Нил пожимает плечами.
— Вот и выясним, да?
Нил и Эндрю передают Натали с Пейдж охраннику, который ведет их на места для семьи и друзей.
— Там мама Теи, с Джоном, вам как бы необязательно с ними общаться, но если нужно будет к кому-то обратиться, они, наверное, самый безопасный вариант, — инструктирует Нил.
Они отмахиваются от него и исчезают за углом.
Нил смотрит на Эндрю.
— Это странно, что я нервничаю? Сильнее обычного.
Эндрю пожимает плечами, соединяет их мизинцы и идет в раздевалку.
— Как там детишки? — спрашивает Райли, когда они все уже экипировались.
— Тут, — поправляет Нил.
— Они здесь? — уточняет Мария, направляясь в их сторону с удвоенной скоростью. — Они… рады?
— Они попросились с нами, — заверяет Нил.
— Так вот почему у тебя такой видок, будто вот-вот блеванешь?
— Не выгляжу я так.
Мария тычет его в руку.
— А вот и выглядишь.
— А вот и выглядишь, — соглашается Райли, обмениваясь восторженным взглядом с Марией.
— Может быть.
— Пойдемте, — рявкает Кевин. — У нас игра, которую нужно отыграть.
— Речь о детишечках, Кевин, — воркует Райли, но Нил пропускает мимо ушей. Кевин прав, это во-первых, а во-вторых, Нил прекрасно помнит, как талдычил Кевину то же самое перед каждой игрой в течение года — восемь месяцев после того, как узнал, что Тея беременна, потом после родов, а следом еще целых четыре месяца после возвращения Кевина из родительского отпуска. Это их с ним тема.
Нилу приходит в голову одна мыслишка, но он откладывает ее на потом. В конце концов, у них и правда есть игра, которую нужно отыграть.
Они разминаются, бегают кругами, наносят удары по воротам, выполняют еще какие-то легкие упражнения, пока не приходит время возвращаться и выстраиваться в линию.
Нил играет в первой четверти с Марией, и, когда занимает место в линии, у него перехватывает дыхание. Кровь пульсирует в венах, рев толпы, кислород в легких…
Они становятся на корте — каждый на своей позиции, Нил приглядывается к опекающему-бэклайнеру и посматривает на вратаря. Обменивается взглядом с Марией. «Готова»?
Раздается свисток; Мария мрачно ухмыляется Нилу, Альфи подает, запуская мяч вперед, и Нил уже знает, что делать, бросаясь через весь корт, краем глаза следя за Марией, поглядывая за мячом; его опекающий маячит где-то на периферии, и Нил глотает воздух, и его ноги в движении, а потом мяч оказывается у него. Он делает подачу в стену, а следом Марии, которая уворачивается от своего опекающего и отдает пас обратно Нилу, и Нил делает три быстрых шага, а затем передает Марии, и Мария забивает, а ворота загораются красным.
И вот так проходит игра.
Он снова передает мяч Марии; она отбивает ему обратно как раз вовремя, — вражеский защитник врезается в нее, — а Нил смотрит на вратаря, измеряет замах, и целится туда, куда вратарь не сможет дотянуться. Ворота вспыхивают красным.
Нил кидается к Марии, — она в трех секундах от потасовки. Подумывает присоединиться, но… на трибунах его дети. Он оттаскивает Марию, и она одаривает его понимающим взглядом. Все в порядке. Позже у нее еще будет возможность поподтрунивать над ним за внезапно воспалившуюся совесть.
Кто-то стучит в стену — Эндрю, — и Нил вскидывает руку в воздух.
— Хуйланище, — горланит Мария, а потом нападающий Миссисипи подает мяч, и игра продолжается.
— Ты че, вальс тут пляшешь? — расстроенно орет опекающий Нила, когда Нил в третий раз уклоняется от него, чтобы передать мяч Марии в клюшку.
Нил ему ухмыляется.
Полминуты спустя, устав от собственной неповоротливости, опекающий врезается в него, и Нил падает, перекатываясь набок, — уворачиваясь от рук и ног соперника, — и вскакивает на ноги, пользуясь преимуществом в две секунды, точно ударяя по воротам. Мария пасует ему, он перехватывает, и все отлично.
А потом первая четверть заканчивается, и Нил с Марией меняются с Кевином и Райли, а Мария на секунду останавливается, чтобы переброситься парочкой слов с Райли, — уже улыбающейся, взволнованной Райли, принимающей к сведению ее наказы и занимающей свое место на корте.
Нил возвращается в раздевалку, а Эндрю уже там, ждет.
— Он ударил тебя?
Нил качает головой:
— Попытался, но я был быстрее, — и, едва-едва касаясь, ведет пальцами по руке Эндрю, когда он тянется за бутылкой воды.
Влетает Мария — свирепая, в своем репертуаре, и Нил слышит, как ее шаги стихают. Он оборачивается, а она стоит и пялится на Эндрю.
Через минуту говорит:
— Ага, я в норме.
Эндрю кивает, и Мария идет дальше.
Нил шастает туда-сюда, наблюдая за игрой. Чарли относительно быстро приспосабливается к стилю нового нападающего; он не Эндрю, но он хорош, очень даже хорош. Опекающий Райли — опекающий Марии — побаивался Райли явно больше, чем Марию. На опекающем Кевина лица нет — злится, бесится; сначала играл против Нила, а потом против Кевина, и такое — слишком для кого угодно.
Эндрю, спокойный и невозмутимый, тоже наблюдает. Не пребывает в восторге, естественно; у него такой любви к игре, как у Нила и Кевина, не наблюдается.
Но сказать, что Эндрю не нравится — все равно что соврать. Сказать, что Эндрю неинтересно — соврать. Соврать, твердя, что он не хочет этого, как хотят Нил с Кевином.
И он наблюдает. Затишье перед бурей. Наблюдает, как Кларк сбивает с ног одного из нападающих Миссисипи, и как игру приостанавливают, чтобы поменять нападающих. Наблюдает за новым нападающим. Наблюдает, запоминает.
— Все идет хорошо, — говорит Кларк в перерыве между таймами. — Не отлично, но хорошо.
— Мы опережаем, — вставляет Мария.
— Но ненамного, — отвечает Кларк. — Восемь-пять, а могло быть лучше. Это же Миссисипи. Никто даже не думал, что они целую команду наскребут.
А потом наступает третья четверть, и Райли с Марией выходят вместе, а Эндрю прикрывает их спины в воротах. С ними нелегко тягаться: перехода от хохота Райли к раздражению Марии достаточно, чтобы кому угодно влепить пощечину по самооценке. А после долгого присутствия Эндрю настроение на корте резко скачет от одной крайности в другую.
— Нил, — зовет Кевин, и Нил останавливается рядом.
Кевин указывает, и Нил наблюдает.
Две минуты спустя кивает.
— Понял.
Вратарь боится пользоваться руками.
Это только выглядит очень впечатляюще — он ловит мяч, сейвит, защищая ворота, и все это клюшкой, но зачастую на сейвы эти ему плевать, — он больше волнуется как бы вовремя замахнуться клюшкой, чем реально защищает ворота.
Существует причина, почему у вратарей есть клюшки: хороший такой удар по воротам может сломать палец. Но не так много тех, кто в состоянии вложить подобную мощь в удар по мячу, да и угол должен быть идеальным, а мяч — попасть ровно по пальцу; Эндрю с Чарли, безусловно, не стали бы рисковать забитым голом, только чтобы предотвратить возможность травмы. А этот вратарь рискует. Нил не может разглядеть и определить, что именно у него с руками, но что бы ни было, — он их не задействует. Только вот в матчах, которые «Ягуары» отсматривали во время подготовки, такого не наблюдалось, так что, видимо, это — сломанный палец.
В итоге игра приостанавливается, и Нил с Кевином выходят играть последнюю четверть, подбадриваемые радостным улюлюканьем. Нил поднимает взгляд на толпу и видит символику — оранжевую трехпалую лапу: три неудержимых Лиса, вышедших бок о бок на корт. Есть причина, почему они вышли в последней четверти. Другая команда едва в силах забить, а Нил с Кевином едва ли промахнутся.
Нил ухмыляется Эндрю и поворачивается лицом к корту, ловя взгляд Кевина — яростный, готовый принять вызов.
И свой вызов они принимают.
Нил чувствует, узнает ее — бешеную энергию проигрывающей команды, безнадежно старающейся отыграться, в последней отчаянной, заведомо предрешенной попытке победить, когда время уже на исходе. Проблема вот в чем: Нил — быстрый, быстрый и еще быстрее, и тело гудит от макушки до пят ликованием — смог перехитрить свою опекающую, ликованием — прицелился, будучи слишком близко к вратарю, и вратарь не успел замахнуться клюшкой, ликованием — он знает, куда отправить мяч, знает и забивает. Проблема вот в чем: Кевин — хладнокровный, с аналитическим складом ума, старающийся скорее прыгнуть выше собственной головы, нежели обыграть Миссисипи, доводит своего опекающего до белого каления — плюет на него с высокой колокольни, озабоченный лишь одним: самый ли он крутой на поле или нет. Проблема вот в чем: Эндрю — и там, и тут, и здесь, клюшка в руках, спокойствие, наблюдение за полетом мяча — полдюйма мимо ворот и цели, а потом и там, и тут, и здесь, где бы ни был мяч. Проблема — это Нил с Кевином рука об руку и с Эндрю за спиной.
И Нил бежит.
Забивает — за две секунды до финального гудка, доводя счет до четырнадцать-пять, а его опекающая сгибается в три погибели, хватая ртом воздух, и снимает шлем.
— Господи, — хрипит она.
Нил ухмыляется ей.
— Увидимся снова на чемпионате.
Она посылает ответную ухмылку.
— Само великодушие.
— Уж не думаю, — отвечает Нил, протягивая ей кулак в перчатке.
Она отбивает ему кулачок.
А потом Нил идет к воротам.
Кевин пересекается с ним на середине корта.
— Они хорошо выступят.
— Агась, — весело отвечает Нил, ухмыляясь, ухмыляясь Фрэнку, ухмыляясь Джо, ухмыляясь Эндрю, Эндрю, Эндрю, снимающему перчатки, глядя на него.
Кевин берет у Эндрю клюшку, весь такой свирепый и гордый, и Эндрю переключает внимание на него.
— Тридцать ударов по воротам в этом тайме, Эндрю.
— Тридцать провальных ударов, — поправляет Эндрю.
К ним присоединяется остальная часть команды; Райли приносит с собой радостную энергетику, приобнимая Нила. Нил обнимает Марию, а она, с ухмылочкой задаваки, обнимает его за талию.
— Чисто разъебали, ребята, — весело гикает Мария, отбивая Эндрю кулачок.
Они выстраиваются в линию, чтобы пожать друг другу руки, а потом идут в раздевалку. Ни в обязанности Нила, ни в обязанности Эндрю работа с прессой не входит, что делает жизнь значительно проще, но Нил все равно торопится принять душ. Чуть ранее его посетила одна мысль, и он хочет извлечь из нее выгоду по полной.
Поэтому быстро-быстро одевается и шагает к шкафчику Кевина, где он натягивает тенниску.
Кевин переводит на него взгляд.
По-французски Нил спрашивает:
— Что ты почувствовал, узнав, что Тея беременна?
Кевин закрывает шкафчик.
— Я был в ужасе. И ты это знаешь, ты сам там был. А ты к чему это?
Нил барабанит пальцами по ноге.
— Я все время думаю: учитывая мое детство, я буду херовым отцом. И, типа, если дети будут рядом со мной, с ними случится пиздец. И, типа… Я все думаю…
Кевин ждет, пока Нил подыскивает слова, и выражение его лица — неприкрытое понимание вперемежку с настолько глубоким сопереживанием, что Нилу почти хочется отвернуться.
— Просто, как Натан творил такое? Как они… все они, кто так поступал… как? Я абсолютно не могу понять. Представить не могу, как можно сделать ребенку больно. Но люди постоянно это делают. Мама любила меня, и все равно не могла держаться и не бить меня. Так как же мне иметь детей и не бить их? Типа, а был ли я хреновым ребенком? Вдруг я… просто однажды разозлюсь и поколочу их, потому что именно так поступали со мной родители, и потому что я забыл, что это — ненормально?
Кевин смотрит на собственные руки.
— Жан сказал мне, что однажды ударил своего сына.
Нил ошарашенно поднимает брови. Такое он услышать не ожидал.
— Алан плакал, а Жан был занят и стрессовал, и он рассказал мне, как подумал: «если ударю — он заткнется», и ударил, и Алан затих. А Жан продолжал заниматься делами, то ли счета оплачивал, то ли что он там делал, целых две минуты, пока не осознал, что натворил, а потом позвонил Джереми. У них был целый семейный совет. Жан на три месяца вернулся на терапию. И гораздо дольше трех месяцев извинялся перед Аланом. И где-то через полторы недели после этого Тея сказала мне о беременности, и… — он машет рукой.
Нил знает; у Кевина был рецидив, и рецидив тяжелейший. Все прошло не очень хорошо.
— Так что я не знаю. Рико никогда не бил меня так, как бил Жана, поэтому я подумал, что, может, риска начать бить ребенка и не возникнет, а потом подумал: может, это просто значит, что я стану еще хуже — вообще не буду об этом задумываться, и не предприму шаги, чтобы все предотвратить. Подумал: а вдруг я поступлю так, как поступал со мной Рико, и в конце концов стану жестоким и начну применять эмоциональное насилие? Вдруг мои дети вырастут алкоголиками из-за того, как с ними обходился отец? Я бы посоветовал тебе обратиться к психотерапевту, но.
— Но, — соглашается Нил. Хотя, может, ему и правда следует. Чтобы разобраться именно с этим. Он не хочет обращаться к врачу. Но если психотерапия помешает ему разъебать своим детям ментальное здоровье, то, возможно, сходить действительно стоит.
— Каждый раз, когда Джон из-за чего-то плачет, я слушаю свой внутренний голос, убеждаюсь, что не собираюсь его бить, или слишком сильно хватать, или прикрикивать, или говорить что-то, что уже не смогу взять обратно, даже если он еще не совсем понимает и, возможно, даже не вспомнит. Каждый раз, когда я раздражаюсь на него, я на минуту останавливаюсь и вспоминаю, что он мой ребенок, и я люблю его, так сильно люблю, и не могу причинять ему боль. Я все еще лелею надежду, что однажды эти мысли станут моей второй натурой, и мне не придется задумываться, постоянно вспоминать, что нельзя делать своем ребенку больно, но, может, этого никогда и не случится. Я уже полжизни трачу на то, чтобы не давать себе упиться; а это — это важнее, понимаешь? Я приложу все усилия. Я постараюсь. А твои родители все равно были просто паскудами, — говорит Кевин. — Даже представить не могу, что ты был прям ужасным ребенком. Вот ужасным взрослым — может быть, но ужасным ребенком — нет.
— Спасибо, — отвечает Нил. Абсолютно искренне. — Завтра дети придут к Эбби.
Кевин смотрит на него.
— Я буду учить их истории, если ты будешь учить Джона математике.
— Забились.
— Скажи им принести домашнюю работу.
— Скажу.
Эндрю встречает их с влажными волосами, и Нил зачесывает их ладонью.
— Готов?
Эндрю кивает. Смотрит на Кевина.
— До завтра.
Кевин кивает.
Нил с Эндрю забирают Натали и Пейдж, ожидающих у двери, и Пейдж чуть ли не прыгает на месте от перевозбуждения.
— Это было так круто! — голосит она. Блять, а когда ты грохнулся? Я-то подумала, что тебя сбили, а потом ты просто… взял и вскочил! Божечки-кошечки!
— Спасибо, — отвечает. — А Эндрю вы видели?
— Еще бы! Я так переволновалась, когда тот челик подбежал за пять минут до конца? То есть вы выигрывали, но было так очешуенно наблюдать, как Эндрю просто ловит, и бабах, ловит — бабах, и когда он просто стоял? Я такая: «мяч летит прямо в ворота, Эндрю, ну двигайся же», а он даже не взглянул на него, потому что мяч просто отскочил от стены! И та девушка в конце! Как ее там зовут, не знаю, она так хорошо блокировала, просто вжих-вжух-шу-у-ух, — трещит без умолку Пейдж, быстро мотая туда-сюда руками и пародируя, — а потом он проскочил мимо нее, такой быстрючий… — она молчит, пока они залазят в машину, — но потом! Эндрю такой: «бум, я отбил, вот такой вот я, дайте-ка я просто расфигачу свою клюшку о землю… эти клюшки реальные прочные, а?
— Однажды в колледже он сломал одну, — рассказывает Нил. — Когда мы играли против Черепах. Грохнулся с клюшкой на пол, а я подошел как раз в момент, чтобы увидеть, что в руках у него клюшка просто, блять, на куски растрескалась.
— Господи, насколько сильно ты ударился?
— Очень, — отвечает Эндрю.
— И он тогда отыграл полную игру. Во время ломки.
— Я думала, он из-за этого и лег на реабилитацию? — спрашивает Пейдж.
— Он не принимал лекарства во время игр. Ничего не говорите. Это было незаконно.
— Тебе что… нравилась ломка?
— Ненавидел ее, — отвечает Эндрю. — Но под наркотой было еще хуже. Обычно.
— Оу.
Она смолкает. Нил кладет ладонь на центральную консоль, и Эндрю берет ее.
— Ты был реально быстрым, Нил, — говорит Натали. Звучит обвиняюще.
— Спасибо, — отвечает Нил.
— Ты не такой быстрый, когда мы с тобой бегаем.
Звучит обвиняюще.
Нил очень, очень тщательно обдумывает ответ.
— Мне не нужно быть быстрым, чтобы бегать по району.
— Я могу бегать быстрее, чем мы бегаем.
— Ты знала, насколько быстро я могу бегать, — задумчиво произносит Нил. — Ты уже видела нашу тренировку.
— Нет, не видела, — раздраженно цокает Натали. — Я была там, но не наблюдала. У меня были другие штуки. Ты сохранял эту скорость всю игру. Я думаю слишком уж ты замедляешься, когда мы бегаем, даже учитывая, что это просто пробежка по району. Почему ты никогда не даешь мне бегать так же быстро? Я не слабачка. Я могу быстрее.
Эндрю гладит его ладонь большим пальцем, а у Нила сейчас дым из ушей от перенапряжения повалит. Он не может сказать, что причина в ее здоровье, в недоедании, в факте, что ей четырнадцать, и что он уверен: она никогда не скажет ему, если для нее это будет слишком, и факте, что он бежит так медленно потому, что не понимает грани между «слишком медленно» и «слишком быстро».
Ну, а почему не может?
Снять давление с себя и сказать ей — это жестоко?
Что ж, даже если он и озвучит, это не значит, что перестанет обращать внимание.
Он смотрит на нее в зеркало заднего вида.
— Ты ребенок, и у меня такое чувство, что за всю жизнь вряд ли ты питалась трехразово. Мы отвезли вас за продуктами и пробыли там два часа, потому что вы не знаете, какая пища вам нравится; можешь честно мне ответить: если бы я бежал слишком быстро, ты бы мне сказала? Или бы заставляла себя бежать, пока не вырвет?
Она пристально смотрит на него, и он знает, что оказался прав.
— Я буду бегать слишком медленно до тех пор, пока тебе не станет комфортно сообщать мне что ты можешь, а что — нет, вместо того, чтобы бегать слишком быстро и в итоге причинить тебе вред.
— Ты не должен париться обо мне, — огрызается она. — И вообще, ты сам-то ел три раза в день, пока рос, шифруясь от мафии?
— Во-первых, — начинает Нил, — нет, не должен. Но я все равно буду, так что тебе придется с этим смириться. Во-вторых, нет, не ел. Но. Вот в чем дело. У меня было херовое детство и херовый подростковый возраст. С тобой мне подобного повторять не нужно. Быть вынужденной делать что-то слишком тяжелое только потому, что технически ты можешь — это вредно, а у меня нет причин так с тобой поступать. Я уверен, что ты можешь бегать быстрее нашего нынешнего темпа; уверен, что можешь пробежать дальше нынешнего расстояния. Я все равно не буду заставлять тебя это делать, потому что не уверен, скажешь ли ты мне, когда мы бежим слишком быстро, или когда захочешь остановиться, и я не собираюсь причинять тебе боль только потому, что кто-то однажды причинил боль мне.
— Ты вырос нормальным, — парирует она в ответ.
— Да, вырос, о чем и свидетельствует факт, что я не хочу поступать с тобой так, как поступали со мной.
— Я не слабачка.
Нил поворачивается, чтобы взглянуть на нее.
— Нет, — говорит он. — Вовсе нет. Но причинять себе боль, чтобы доказать, что ты можешь, — это не признак силы.
— Ты буквально выходишь на корт и калечишься, — рявкает она.
Нил смотрит на Эндрю.
Эндрю бросает взгляд в ответ.
— Натали, — зовет Нил, — почему, как ты думаешь, я играю в экси?
Она пожимает плечами. Драматично. Выражая глубокое безразличие как к этому вопросу, так и вообще ко всему. Нил впечатлен.
— Я играю в экси, потому что обожаю до мозга костей. Я рисковал жизнью ради экси. И не раз. Это то, чем я хотел заниматься всю жизнь, и пока я в состоянии играть, я буду. На первом курсе в колледже я получал травмы. Достаточно серьезные. Несколько раз. И Кевин тогда сказал мне, что я должен быть честен, когда травмируюсь, потому что цéлую неделю просиживать на скамейки запасных — это говёно, но если я не отсижусь, то сделаю себе только хуже, и это все будет стоить нам победы, потому что я не смогу нормально отыграть, никому не скажу, а потом буду вынужден отсиживаться две недели, чтобы подлечиться. Я буду бесполезен. Мне потребовались месяцы, чтобы усвоить этот урок; какое-то время я абсолютно, всей душой был несогласен. А потом меня похитил отец и пиздецки попережег мне все руки, и я понял, что, наверное, не смогу даже держать клюшку. Я бы только тянул команду назад, если бы вышел так на поле. Так что выбор был невелик: спорить с ними, тратить их и свое время на грызню и все равно остаться на скамейке, или уступить и довериться им. Я уступил. Они выиграли пропущенную мной игру, и я снова смог играть, как только поправился. Я могу справиться с парочкой синяков — не потому, что переживал нечто страшнее, а потому, что могу. Это синяк. Короче, я могу справиться с силовыми приемами. А большинство вещей, с которыми не могу — это какие-то нарушения, тянущие на желтые и красные карточки. Я выхожу на корт не чтобы доказать, что мне нипочем синяки. Я знаю разницу между откровенно плохими вещами и просто не совсем хорошими. Так что мой вопрос к тебе: ты хочешь бегать быстрее потому, что можешь справиться с такой нагрузкой, или потому, что это причинит тебе вред, а тебе невтерпеж доказать, что ты в состоянии вынести боль? И если ты окажешься на пределе, скажешь ли ты, что нужно замедлиться? Или продолжишь и будешь с пеной у рта доказывать, что никаких у тебя пределов нет?
— Я и сама могу о себе запариться!
— Это не то, о чем я спрашивал.
Она закатывает глаза.
— В твоих словах нихуя нет смысла.
Нил пожимает плечами.
Она уставляется в окно.
Нил поворачивается, переводя взгляд в зеркало заднего вида как раз вовремя, чтобы заметить, как выражение неприкрытого ужаса на лице Пейдж сменяется тотальной апатией.
Ему это совсем, совсем не нравится.
Что ее напугало? Натали? Да быть не может, чтобы Натали, это просто абсурдно. Неужели же? Нил скользит взглядом к Эндрю, а Эндрю с пониманием смотрит в ответ.
— Хотите быть с нами, когда мы будем звонить Хармони? — спрашивает Эндрю. — Мы позвоним после школы в понедельник.
— Да, — отвечает Пейдж. — О. А как вы прошли проверку биографии?
Нил фыркает.
— Я помог упечь в тюрячку кучу людей, а потом пошел жить свою безупречно законопослушную жизнь. Не считая крупных сумм, отправляемых мафии, о которых никто не знает. Никто не может взять и реально проверить хоть что-то из моего прошлого, связанного с Морияма, и это в основном потому, что они из кожи вон лезут, чтобы убедиться, что их не накроют. А Эндрю получил справку от Би, где она назвала его лучшим пациентом, который у нее когда-либо только был, и — никто не знает, что он убил свою мать, — написанное было вполне себе правдой. А когда к нам пришла жилищная комиссия, я вытолкал Эндрю из дома и накрасился.
— А зачем было выгонять Эндрю?
Эндрю, не выпуская руки Нила, кивает на его лицо.
— Мое присутствие не то чтобы обнадеживает.
Натали громко фыркает.
— Ой ли?
— Точно не тех, кто пришел подтверждать статус приемным родителям.
Натали снова надменно хмыкает.
— И что это значит? — спрашивает Эндрю.
Она повторяет звук — еще театральнее.
— Да, я и в первый раз услышал.
— Просто таким уебищам как Трент детей дают, и таким, как наша приемная мамаша, которая, сука, не давала нам есть больше одного раза в день, ведь иначе мы разжиреем, а потом они берут и сплавляют пятерых детей Шерри Хиллер, которая вечно не может купить этим пятерым детям еды, но типа, эй, давайте выпрем Эндрю из дома, потому что он выглядит страшным. Конечно. Зашибись.
Эндрю пожимает плечами.
— Зато все получилось.
Нил, запоздало, складывает мысли воедино: Пейдж боялась не Натали. Она боялась, что Нил с Эндрю передумают их удочерять.
Он сжимает ладонь Эндрю в знак благодарности, когда они сворачивают на подъездную дорожку. Нил не уверен, что нужно сказать, чтобы заверить детей: они с Эндрю не передумают. Может, ничего и не нужно. Может, им с Эндрю надо просто продолжать в том же духе. Как все есть сейчас.
Они подъезжают и заходят в дом; впереди целый вечер. Нил с Эндрю готовят ужин, пока Натали с Пейдж сидят за столом, ищут хреновенькие загадки и читают для всех вслух, истерически укатываясь над худшими, и Нил гордится этим. Девочки наедаются до отвала, оставляя в тарелках недоеденное, и Нил гордится этим — невероятно, невероятно гордится.
А потом они сидят все вместе еще полчаса, решая самые дурные загадки, какие только можно вообразить.
— Что хотите посмотреть? — спрашивает Эндрю, когда они убирают со стола.
— «Офис»? — робко предлагает Пейдж.
— Терпеть это шоу не могу, — кривится Натали куда менее робко.
Пейдж строит ей огроменные щенячьи глазки, но Натали отказывается на нее смотреть.
Нил глядит на Эндрю.
Эндрю кивает в сторону.
— Натали, не хочешь побегать? — спрашивает Нил. — А они смогут глянуть серию, пока нас не будет.
— А вдруг я захочу бежать слишком быстро? — ехидничает она.
Нил пожимает плечами.
Она закатывает глаза.
— Ладно.
— Ну, погоди, — зовет Нил. — Ты ответила «да», потому что я спросил? Или потому, что сама хочешь?
— Да кому какая разница? Я сказала «да».
— Мне есть разница, — отвечает Нил.
— Я ничего не хочу.
Нил пожимает плечами.
— Тогда не пойдем.
— Почему? Только потому, что я не хочу? — лицо ее почти омрачает ярость, пока она переваривает только что сказанное.
— Верно, — подтверждает Нил.
— А вдруг я возьму и захочу?
— Тогда побегаем.
Она стоит с минуту на одном месте, все больше распаляясь и раздражаясь, пока Пейдж съеживается.
— Я знаю, — медленно начинает Нил, обдумывая и пытаясь предугадать, как она воспримет его слова, — каково это — не иметь значения. Каково это — когда твои желания и потребности просто игнорируют. И я знаю, каково это, когда тебе предлагают, а потом отказывают в последний момент. Мы оба знаем, — продолжает он, указывая на себя и Эндрю. — Мы оба знаем, каково не иметь пристанища. И мы оба понимаем, Натали, почему ты злишься, и почему ты, Пейдж, напугана, и сейчас я хочу сказать, что не собираюсь так с вами поступать. Мы хотим вас удочерить. Мы хотим, чтобы вы были нашими детьми, поэтому мы сделаем все необходимое, чтобы у нас получилось — до тех пор, пока вы тоже этого хотите. Я не преследую цели заставить вас чувствовать себя… — Нил машет рукой, пытаясь подобрать слова.
— Маленькими, — помогает Эндрю. — Наивными. Глупыми. Доверчивыми. Я могу продолжать, если хотите.
— Спасибо, — отвечает Нил. — Все то, о чем он сказал. Я не пытаюсь заставить тебя ответить: «да, я хочу побегать», просто чтобы иметь возможность запретить тебе или потом шантажировать и ставить в упрек. Я не дарю вам вещи, чтобы их отобрать. И спрашиваю мнение, не чтобы его игнорировать, — он вспоминает слова всех своих Лисов — Эбби, Ваймака, Дэн, Рене и даже Би, чтоб ее. — Я знаю, что вы не можете оставить весь свой ворох за дверью, но мы хотим помочь вам нести его, пока вы сами не сможете. Если тебе хочется побегать, мы пойдем; если это даст Пейдж посмотреть ее любимое шоу, то вообще замечательно. Если тебе не хочется бегать, мы не пойдем, и вместо этого придумаем что-нибудь еще. Может, посмотрим шоу, которое нравится Натали и которое ненавидит Пейдж, равновесия ради, — предлагает он, наблюдая, как они обе морщатся. — Или что-то типа.
Натали нервничает.
Пейдж ерзает.
Нил ждет.
Девочки смотрят друг на друга. Безмолвно просят прощения — Нил не уверен, за что именно, но извинение, увидев его, узнать может.
— Я хочу побегать, — объявляет Натали.
Нилу нужно убедиться.
Он не знает, как бы так это сделать, чтобы случайно не заставить ее передумать. И чтобы не прозвучало так, будто он не доверяет ей и сомневается, что она знает, чего хочет, — это разве не половина проблемы?
— Хорошо. В пять у двери?
Она кивает и протискивается мимо него, чтобы пойти переодеваться.
— Включай пока, — говорит Эндрю, кивая Пейдж. — Я подтянусь через минутку.
Пейдж идет в гостиную, а Эндрю просовывает палец в шлевку на брюках Нила.
— Да или нет?
— Да, — отвечает Нил, позволяя Эндрю притянуть его к себе для поцелуя.
— Я люблю тебя, — шепчет Эндрю по-русски, положив Нилу ладонь на затылок.
— Я тоже тебя люблю, — заверяет Нил.
— Блять, откуда же только ты такой взялся?
Нил выгибает бровь.
— Из двух мафиозных семей.
— Именно, — шепчет Эндрю. — Ты должен был стать куда хуже.
— Спасибо.
— А вместо этого ты — это ты. Как, блять, все так получилось?
— В основном, — говорит Нил, — благодаря тебе, я думаю.
Эндрю фыркает — похоже на смешок или нечто близкое к смеху.
— Быть не может.
— Разве? — размышляет Нил, укладывая одну ладонь на его щеку. — Кто же еще мог научить меня быть человеком?
Эндрю притягивает его для еще одного поцелуя.
А потом отходит.
— Иди давай, переодевайся, чтобы нашей дочке не пришлось тебя ждать.
— Знаешь, эти слова меня просто выбивают, — сипит Нил. Дочь. Господи.
— Я думаю, полная фраза звучит как «выбивают из колеи», — ерничает Эндрю.
Нил цокает:
— Ме. Ты и так понял, о чем я.
Но он идет наверх, переодевается в темпе вальса и встречается Натали у двери. Они направляются к выходу под мелодию заставки «Офиса».
Нил позволяет Натали задать скорость, и это очень изнурительный темп.
Нилом овладевает желание что-то сказать.
Может, ему даже следует что-то сказать.
Однако он молчит, и через милю она замедляет шаг. Немного. Совсем чуть-чуть. Нил тоже замедляется, молча, без комментариев.
Через четверть мили она замедляется до их обычного темпа, а еще через столько же сбавляет темп до бега трусцой.
Три минуты спустя переходит на шаг.
Нил тоже замедляется, молча, без комментариев.
— Блять, — хрипит Натали через пару минут, когда снова может дышать. — Лады. Ты был прав.
— Это не то, что я пытался донести, — отвечает Нил. — Я не говорил, что ты не сможешь. Я говорил, что не хочу причинить тебе боль попыткой заставить бежать так быстро.
Она отмахивается.
— Да пофиг.
— Они еще не досмотрели серию, — говорит Нил. — Нормально, если дальше пойдем пешком?
— Ага, — отвечает она.
Они идут.
— Одна девчонка в школе говорит, что гомосексуальность — это плохо, — внезапно отчебучивает Натали.
Нил не уверен, что на это ответить. Это же не вопрос. И как он должен реагировать на такое вот заявление?
— Звучит так, будто она много об этом думает, — дипломатично заключает он.
— Она мне сказала, потому что узнала, что вы с Эндрю в браке. Она говорит, что мы все должны стараться избегать гомосексуалистов.
— Почему? Думает, это заразно?
— Она сказала, что когда-то знала парня-гея, а потом половина друзей этого парня стали геями.
— Похоже, не очень-то она осведомлена о квир-людях.
— Тебе откуда знать?
Он глядит на нее, а она уже наблюдает за ним.
— Ну, для начала, я не гомосексуал. Я грэй-эйс и грэй-аро. А в ее мировоззрении ни для меня, ни для таких же персон, как я, места не найдется. Во-вторых, стать геем нельзя. Вот что творится: люди думают, что они гетеро, потому что мир диктует, что все должны быть гетеро. А потом они узнают, что существуют и другие варианты, что, может, никакие они не гетеро — возможно, как раз-таки, от своего друга-гея, — а потом совершают каминг-аут. В-третьих, — продолжает он, — не то чтобы избегать квир-людей в принципе возможно. То есть, ну, избегать определенных людей, конечно, довольно просто. Двоюродный брат Эндрю — Ники — открытый гей, и существуют такие квиры, которые делают все возможное, чтобы все видели, что они квиры, — их, конечно, получается сторониться. Но ты бы поняла, что Эндрю гей, по одному только взгляду на него? Или по разговору?
— Нет, — отвечает Натали.
— Именно. Скорее всего, кто-нибудь из ее друзей — квиры, даже если она этого не понимает, и даже если они сами не осознают.
— А разве «квир» — это не плохое слово?
Нил пожимает плечами.
— А «гей»? А «гомосексуал»? Гомосексуализм раньше считался медицинским диагнозом. Люди годами использовали слово «гей» как оскорбление. Я не гей, но называть меня грэй у людей тоже не очень-то выходит — для этого требуется куча объяснений, — но если я скажу, что я квир, все сразу уловят саму суть. И существует много людей, просто идентифицирующий себя как квиров, может быть, как раз потому, что еще не определились конкретно, но они знают, что не гетеро и не цис — знаешь, кто это? Круто. Так вот, или потому, что они не сильно стремятся обвешиваться ярлыками с ног до головы, или просто потому, что требуется уйма времени, чтобы разъяснять, какие ярлыки почему подходят. Так что, в общем, не называй никого квиром, если они не хотят, но это не самое ужасное слово в мире.
Еще несколько минут они топают в молчании.
— Если она снова ляпнет мне эту хрень на следующей неделе, можно я ей морду набью?
У Нила из груди рвется смех. Он им чуть не давится.
— Нет.
— А чего ты тогда заржал?
— Потому что прозвучало забавно. Но нет. Избиение обычно считается чем-то нехорошим.
— Половина твоей работы — дубасить людей. А еще — в прошлый раз, когда я кое-кому шкуру спустила, ты меня похвалил.
— Да, но там была другая ситуация.
— А я думала, мне можно делать все что душе угодно?
— Я стремительно прихожу к выводу, что быть родителем — значит учить детей когда и как делать то, что им не нравится, в том числе когда и как воздержаться и не отлупить какого-нибудь мудозвона.
— И где грань?
— Если лезут физически, то и ты можешь распустить кулаки, — решает Нил. — Если не переходят к рукоприкладству, то тебе тоже лучше не переходить.
Однажды она узнает, чем он промышлял в колледже, и это правило благополучно канет в лету.
— Ладно, но, например, если кто-то говорит что-то расистское, разве я не могу им накостылять? Это их точно заткнет.
Нил хмыкает. Трудно спорить, когда он полностью согласен.
— Смотри только, чтобы тебя не поймали. Но нет, лучше так не делать.
— И что это значит?
— Это значит, что я не раз бил первым, и люди, безусловно, иногда говорят что-то, за что сами на кулак напрашиваются. Но ты подумай. Если тебя застукают, то будут последствия, а если человек, которому ты прописала, какая-то там важная шишка, то последствия будут еще и не самыми приятными. Если не ты первая полезла, то я смогу тебя защитить, но сложно будет забрать тебя из-под стражи, если ты надавала по щщам кому-то, кто тебя не трогал. Есть куча способов дать отпор словесно — за это ты от меня наказаний не получишь. Если только не заслужишь. Забирать тебя из обезьянника за оскорбления я не собираюсь.
— Справедливо, — соглашается она.
— В общем, получается, если собираешься кого-то огреть, а на тебя первыми не замахивались, гляди, чтоб на горячем не поймали.
— Да в школе это бесполезно.
Нил пожимает плечами.
— А что, нормально будет, если отец повезет тебя на драку после школы? Эндрю бы, наверное, повез без задней мысли.
— А ты?
— Повез бы, но все-таки с задней мыслью.
— Ты когда-нибудь ввязывался в мордобой?
— Гм.
— Это значит «да».
— Это значит «да».
— Тебя когда-нибудь ловили?
— Как правило не те, кто готов был с этим заморачиваться. То есть другие студенты не собирались на меня доносить, а люди, с которыми я собачился, как правило… нос воротили от органов управления.
— Ну и как ты тогда можешь говорить, что мне нельзя драться?
Нил, хохотнув, отвечает:
— Вот видишь, а я говорил Эндрю, что это будет проблемой. Мы не можем быть отцами. Это вне нашей компетенции. Я должен сказать тебе не употреблять наркотики, потому что это единственное, чего я не делал, а Эндрю этого сказать не может, потому что употреблял…
— Ну они же были ему предписаны.
— О-о, нет, вдобавок к ним он и другими вещами занимался. Думаю, он сам вам расскажет, наверное. Хотя, возможно, лучше и не рассказывать, если честно. Но, м-м, мы не можем запретить вам пить, будучи несовершеннолетними, а я вот даже не могу запретить вступать в мафию. Скажу так: мы совершали плохие и откровенно тупорылые поступки, когда были моложе, потому что у нас не было особого выбора. А у вас выбор есть. Если кто-то наговорит тебе гадостей, мы сообщим в школу. На родительское собрание сходим, если надо будет. Ну, может, и не сходим. Может быть. Не знаю. Но тебе необязательно полагаться на одну только способность расквасить кому-то нос, ладно? Мы здесь. Мы поможем.
— Даже если вы не можете быть отцами?
Они подходят к дому, и Нил останавливается у подъездной дорожки.
— Как Эндрю и говорил. Нам никогда не стать образцовыми отцами. И, может, вообще никакими. Но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вы, девочки, достигли совершеннолетия живыми и, надеюсь, без новых травм, и мы все силы на это кинем.
Она вздыхает.
— Я не буду начищать людям рожи.
— Спасибо.
Она заходит в дом, где звучит песня концовки серии «Офиса», но вместо того, чтобы подняться к себе, Натали идет прямо в гостиную.
— Какие наркотики ты употреблял?
Кхм-м.
Может, ему стоит просто… подняться на второй этаж. Сейчас же.
Звук на телевизоре выключается.
Нил мешкает.
— Что? — спрашивает Эндрю.
Нил тихонечко проскальзывает в гостиную.
— Виноват, — произносит он.
Эндрю пронзает его взглядом.
— Я думал, вы отправились бегать?
— Мы еще немножко пешком походили, — сознается Нил. — Пытались скоротать время, пока вы досматриваете серию.
— Как тебе вообще, ради всего на свете, удается держать в секрете хоть что-то, это выше моего понимания, — вздыхает Эндрю.
— Прости.
— Ты сказал, что я могу спрашивать, — говорит Натали.
— Сказал, — соглашается Нил. — Только до конца не подумал.
— Они назывались «крекерная пыль», — отвечает Эндрю. — Они помогли Аарону избавиться от зависимости от другого дерьма — куда более тяжелой наркоты. И мне нравилось отказываться от лекарств, но не нравилась ломка, а «пыль» помогала.
— Никогда о них не слышала.
— Прости. Хочешь, чтобы я сказал, что курил крэк?
— А ты курил?
— Нет.
— Тогда нет.
— Как долго ты их принимал?
— Несколько лет.
— И как остановился?
— Нил мне сказал.
— И ты просто… бросил?
— Он заставил меня заключить сделку.
— А какой была его часть сделки?
— Он должен был купить мне новую машину.
— Че? Стоп. И какую машину он купил?
— О, я не дал ему выбирать, он бы купил мне Тойоту. А я выбрал Мазерати.
— Ту… ту, которая у вас сейчас?
— Нет, этой всего два года. Эту я сам купил. Но купил потому, что мне реально нравилась Мазерати, за которую он заплатил.
— Погоди. Погоди. То есть он… заплатил за… когда это было вообще?
— Мой второй курс в колледже, его первый.
— Как… — Натали поворачивается лицом к Нилу. — Откуда у тебя столько деньжищ?
— Когда мы с мамой сбежали, у нас с собой было пять миллионов, — рассказывает Нил. — У меня осталось семьсот пятьдесят тысяч к моменту, когда я поступил в колледж. Они вроде как были отложены, потому что удостоверения личности — удовольствие недешевое, но я выбесил Рико, Морияма узнали о моем существовании, и бегство бы тоже дорого обошлось, а Эндрю потом… начал меня защищать. Сделал так, чтобы убегать мне не пришлось. И вот так у меня внезапно появилось куда больше денег, чем необходимо. Поэтому я ему предложил; технически, деньги ему и принадлежали, но он отказался их брать. Ему не нужна была моя жалость. Поэтому он заставил меня заключить с ним сделку. И я попросил его отказаться от «крекерной пыли».
— Так, дай я… ладно, — встревает Пейдж. — Ладно. Получается, Эндрю заставил тебя заключить с ним сделку, чтобы смочь взять деньги?
Нил пожимает плечами.
— Сделки с обещаниями были валютой Эндрю.
— И до сих пор? — спрашивает Натали.
— Если он заключает сделку, — отвечает Нил, — он никогда ее не нарушит.
— Заключи со мной сделку, — выпаливает Натали, поворачиваясь к Эндрю и скрещивая руки на груди.
— Нет, — отрезает Эндрю.
Уходит целая минута, чтобы Натали отреагировала, — это не тот ответ, которого она ожидала.
— Почему?
— Когда я заключаю сделку, я ее выполняю. И, следовательно, другой человек тоже должен выполнить свою часть.
— Я могу ее выполнить.
— Нет.
— Я могу.
Эндрю поворачивается, перекладывая Сэр, чтобы заглянуть Натали в глаза.
— Проблема не в этом. Ответ — нет.
— Почему нет?
— Ты еще ребенок. Я не заключаю сделки с детьми.
— Пообещай мне кое-что.
— Что ты хочешь?
— Правда, что ли?
— Я не ответил «да», я спросил, чего ты хочешь.
— Да, но… и ты тоже кое-что получишь от сделки.
— Ты еще ребенок.
— Я не мелкая.
— Я этого не говорил, — Эндрю кивает на другой конец дивана и выгибает бровь, глядя на Натали.
Она топает и закатывает глаза, но садится, забираясь на диван с ногами, чтобы глядеть Эндрю в лицо.
— Прежде всего, — начинает Эндрю ласковым голосом, — если кто-то говорит «нет», то ответ — «нет».
— Я не прошу секс, — выплевывает она.
— Нет, не просишь. Но согласие не начинается и не заканчивается одним лишь сексом. Это подход, и он должен лежать в основе каждого взаимодействия с другими людьми. Кто-то согласился обняться, или от него просто ожидают объятий? Кто-то согласился дать списать свое домашнее задание, или просто старается не обидеть? У тебя есть какое-то уважение к чужим отказам и нуждам?
— Я не хотела выслушивать лекцию, — жалуется она.
— Звучит так, будто ты не давала на это согласие.
— Я… Да! Не давала!
— В следующий раз я распечатаю. Как бы там ни было. Сделку я с тобой заключать не буду.
— Какую последнюю сделку ты заключил?
— Когда пообещал Пейдж заботиться о вас двоих в течение года.
— Эй! Почему это с ней ты заключил, а со мной — нет?
— Во-первых, у меня была хреновая ночь, и я не соображал. Во-вторых, Пейдж назвала это сделкой еще до того, как я осознал, что натворил. Сегодня я соображаю, и ответ — нет.
— Пообещай, что удочеришь нас.
Эндрю кивает.
— Конечно.
Натали в растерянности. Она ожидала другого ответа.
— Нил сказал, что вы не сможете быть отцами.
— Нил, походу, ртом работал больше, чем ногами.
Натали как язык проглотила.
— Это не значит, что мы не будем стараться, — произносит Нил. — Это значит, что у нас, наверное, просто не будет абсолютно никакого авторитета.
— Я реально злюсь, — хмурится Натали. — А еще отмудохаю целую кучу людишек. И нарвусь на неприятности.
— Мне показалось, ты только что согласилась не бить людей? — уточняет Нил. Ну, по крайней мере, теперь она признается, что злится.
Эндрю просто пожимает плечами.
— Ты пытаешься уговорить меня нарушить обещание?
— Ты просто… очень быстро согласился, — бурчит Натали.
— Ты просишь что-то, что я уже тебе дал. Я должен забрать слово обратно только для того, чтобы снова дать?
— Я не… я просто… я плохой ребенок.
Эндрю смотрит на Нила.
Нил хихикает:
— Я помню: ФБР подобрали меня на пороге дома отца и спросили, не собираюсь ли я насоздавать им проблемы. А я сказал: «я был проблемой девятнадцать лет. И слишком устал, чтобы быть проблемой этим вечером». То есть, ну, Эндрю сидел в колонии для несовершеннолетних. То, что ты проблемная, точно не лишает тебя права быть в нашей семье.
— Но вы обещаете, — вмешивается Пейдж. — Несмотря ни на что.
— Да, — отвечает Эндрю. — Мы обещаем.
Пейдж с облегчением откидывается назад, драматично соскальзывая с дивана на пол.
— Хорошо.
— Неужели ты считала, что мы… передумаем? — спрашивает Нил, отчасти обиженный.
— Я плохой ребенок, — повторяет Натали.
— И ты думаешь, мы просто возьмем да пойдем выискивать ребенка без проблем? Такого ребенка в природе не существует, — говорит Нил. — Вы можете быть плохими детьми сколько душе угодно, но все равно останетесь нашими детьми.
— Вы вообще хотели двоих? — встревоженно спрашивает Пейдж, садясь. — Нет. Вы хотели только Натали.
Эндрю пожимает плечами.
— Мы не хотели двоих, когда еще не знали о твоем существовании. А теперь нам нужны вы обе. Мы обещаем удочерить вас обеих.
Пейдж сползает обратно на пол.
— Хорошо.
Эндрю тычет в Натали.
— Иди сполоснись.
— Ладно, — отвечает Натали. И идет наверх, не сказав больше ни слова.
Нил занимает ее место на диване, переступая через Пейдж, все еще валяющуюся на полу.
Эндрю тычет уже в него.
— Так о чем еще вы там говорили на своей удивительно продуктивной пробежке?
— О гомосексуальности?
У Эндрю аж брови поднимаются.
— У нее есть одноклассница, которая считает, что это плохо.
— Жалость-то какая.
— Натали попросила разрешение начистить ей морду.
Пейдж стонет:
— Я попытаюсь остановить ее, но она может просто подгадать момент, когда меня не окажется рядом.
— Она сказала мне, что не станет.
Пейдж неопределенно машет рукой.
— Ага, но это мало что значит.
— Где она научилась бить? — спрашивает Нил.
— Она сломала большой палец три года назад. И довольно быстро научилась. Извини.
— Не знаю, за что ты извиняешься, — мягко говорит Нил. — И, честно говоря, рад, что у нее такая резкая кривая обучения.
Пейдж смолкает. Эндрю берет Нила за руку и выводит линии на его ладони. Через пару минут спускается Натали, и Эндрю включает «Опасность». Он выделывается, но Натали с Пейдж развлекаются, отчаянно пытаясь друг друга обыграть, выкрикивая ответы, и Нил смеется, — на сердце у него легко-легко, а в ладони теплая-теплая ладонь Эндрю.
Когда той ночью они идут в постель, Эндрю протягивает руки. Нил снимает его повязки.
— Я думал о Тренте, — начинает Эндрю.
— Я тоже, — соглашается Нил. — Пытаюсь выяснить, как узнать цену наемного убийцы так, чтобы ФРБ не прознали.
— Что? Зачем нам киллер? Я просто убью его сам.
— Нет, — сипит Нил. — Нет, не убьешь.
— Почему нет? Ты скорее выберешь рискнуть документальным следом, ведущим к какому-то убийце из даркнета, которого мы в жизни не встречали, чем позволишь своему мужу совершить одно быстрое убийство?
— Да.
— Не то чтобы меня это колышило.
Нил разворачивается к нему лицом.
— Во-первых, тонкости — не твое кредо. Во-вторых, у нас нет способов избавиться от тела или заставить его исчезнуть, поэтому нам придется выставить все как самоубийство, а для этого потребуется куда больше планирования, чем мы привыкли. В-третьих, нет, я не дам тебе сесть в самолет до Колорадо, чтобы убить человека, а потом прилететь домой. Звучит как дурная идея.
Эндрю корчится.
— Мы могли бы всей семьей отправиться в Скалистые горы.
— Дрю.
— Абрам.
— Не сработает. Не в этот раз.
— Я могу научиться тонкостям.
— Дрю.
Эндрю вздыхает.
— Мы не можем нанять киллера. Возможно, получится, чтобы ФБР ничего не узнали, но Морияма все равно разнюхают. И я не хочу просить Морияма, — говорит Нил. — Не горю желанием общаться с ними больше положенного, и не хочу быть их должником.
Эндрю трет лицо.
— Поэтому он все еще ходит по земле, — чеканит он ровным голосом.
— Мы не профессионалы. Есть какой-нибудь способ выписать его из системы приемных семей?
— Если бы только Пейдж решилась рассказать, у нас бы что-нибудь вышло, но я не буду ее заставлять. У него на компьютере, возможно, есть детское порно, но я не хакер.
— Надо было чаще посещать информатику в колледже, — соглашается Нил. И его техническая неграмотность внезапно становится проблемой. — В любом случае, я не знаю, может ли та информация, которую мы нароем, если взломаем его, использоваться в суде.
— А еще, если они найдут детское порно у него на компьютере, то начнут задавать вопросы детям, находившимся под его опекой, а Пейдж, может быть, этого не захочет. Ты правда не дашь мне его убить?
— Помнишь же, мы пытаемся хорошо себя вести, чтобы удочерить парочку детей?
Эндрю нервничает. Нил протягивает ему нож, чтобы он повертел его в руках.
— Я не знаю, есть ли какой-нибудь способ сообщить в органы опеки, что ему больше нельзя давать детей так, чтобы они не спросили — почему.
У Нила сердце разрывается от беспомощности в голосе Эндрю. Они в ловушке — нет свидетелей, нет желающих дать показания, по крайней мере тех, кого они знают, и они ничего не могут сделать. Нил кладет Эндрю руку на затылок.
— Хэй. Мы их удочерим. Мы не в силах спасти всех. Но можем сделать все, что в наших силах, — Нил чувствует, как напряжена шея Эндрю, его плечи, как напряжена каждая мышца, видит, как крепко он сжимает челюсти. — Я знаю, что наше «все, что в наших силах» звучит недостаточно. Знаю, что даже если мы попытаемся забрать детей, которые у него прямо сейчас, это просто даст ему возможность взять еще больше детей. Я знаю, что этого недостаточно, и знаю, что у нас нет времени сидеть и разговаривать об этом. Но, Дрю, мы не… у нас просто нет такой власти. Нет таких денег. Лучшее, что мы можем сделать, так это помочь Пейдж с Натали почувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы они могли сообщить о нем в органы, и, возможно, это поможет другим его жертвам. И мы не можем… на данный момент это все. И, Дрю, этого достаточно.
Эндрю колотит от ярости. Нил буквально слышит спор в его голове: этого недостаточно, он должен просто пойти и прикончить Трента голыми руками, и шли бы нахуй все последствия, лучше он окажется в тюрьме, чем изнасилуют еще одного ребенка. Нил слышит голос в голове Эндрю, зовущий его трусом за то, что он решил не рисковать собой, слышит — ясно как божий день, — потому что это его собственный голос, прозвучавший после смерти Дрейка, когда он спросил Эндрю, почему он не сообщил Хиггинсу о Дрейке.
— Ты не можешь спасти целый мир, Дрю. Но мы можем начать с Натали и Пейдж, и ты не сможешь спасти их, если будешь в тюрьме, а я не смогу отправиться в тюрьму с тобой, если они останутся со мной, но и не смогу позаботиться о них как нужно, если ты будешь за решеткой. Я не справлюсь.
— Ты используешь их как рычаг давления?
— Ага, — беззастенчиво отвечает Нил. — И все равно это правда. Я не могу растить двух подростков без тебя. Я не готов к этому. Мы такое не обсуждали.
— Может, так они будут счастливее. Все равно они меня боятся.
— Пейдж — нет, — говорит Нил. — Ни капельки. Она тебя просто обожает. Ты видел ее лицо, когда она узнала, что ты ударил Генри? Она любит тебя за это. И Натали тоже начинает. Кажется, у нее не возникло проблем с вопросами о наркотической зависимости.
— О, да, — отвечает Эндрю, пораженный тем, что самую малость расслабился. — Спасибо, что сказал ей это сразу после того, как мы решили, что не будем рассказывать.
— Прости. Я не подумал.
— Все вышло нормально.
— Я прощен?
— Конечно. Я не полечу в Колорадо, чтобы убить человека.
— Я ценю это.
— Хотя, может, немного позапугиваю.
— Дрю.
— Скажи мне еще раз. Скажи, что мы делаем все, что в наших силах.
— Мы делаем все, что в наших силах, Дрю, и делаем это отлично. Мы возьмем двоих детей, которые смеются, едят, разговаривают, стоят с гордо поднятой головой и чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы спорить друг с другом. Ты сможешь принести куда больше пользы здесь, с ними, чем жертвуя собой и уходя.
Эндрю наклоняется вперед, чтобы прижаться лбом ко лбу Нила, и Нил смеживает веки.
Они уже обсуждали это несколько месяцев назад. Они много что обсуждали, когда Эндрю впервые высказал идею о детях. Одно из возражений Нила заключалось именно в этом — они должны будут каким-то образом разграничивать время. Придется помнить: они оба работают, и хотя большая часть рабочей недели удобна для детей, им все равно приходится работать по выходным и часто проводить субботние вечера в других штатах. Эндрю согласился, что они в состоянии справиться только с одним ребенком, с двумя, может, — и даже тогда предполагалось, что одному будет шестнадцать или семнадцать — достаточно взрослый возраст, чтобы можно было оставить дома одного на выходные, а не двое четырнадцатилетних подростков. Нил тогда ужасно драматично уставился в пустую тарелку, а затем поднял глаза на Эндрю и произнес: «я так и вижу… ты пытаешься подобрать и спасти каждого ребенка, которого видишь». И Эндрю ответил: «а что в этом плохого?» Нил посмотрел на него. Взял лицо Эндрю в ладони. И сказал: «нас всего двое, Дрю, мы не сможем».
Нил чувствует, как Эндрю расслабляется — по мускулу за раз.
— Скажи еще раз.
— Натали говорила, что твое присутствие обнадеживает. Пейдж чувствует себя с тобой в достаточной безопасности, раз заставила Натали бегать со мной. Мы делаем многое — прямо здесь — и если хотим продолжать, мы должны посвятить себя этому. Мы спасаем двух девочек, и это много, этого достаточно.
Нил повторяет это — снова и снова, целых полчаса, пока Эндрю не подталкивает его вниз и не обнимает всеми конечностями.