Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Нил лениво открывает глаза в воскресенье утром, а Эндрю обнимает его всеми конечностями. Он дрейфует, медленно вспоминая студенческие годы, проведенные, втискиваясь вдвоем в односпальную кровать. Вспоминая, как быстро привыкли касаться друг друга, когда каждая ночь была наполнена нуждой в этом. Вспоминает и плохие ночи, когда приходилось спать в собственной постели, слушая молчание и прекрасно осознавая, что Эндрю недосягаем — ни физически, ни морально. Вспоминает хорошие ночи, когда просыпался в два часа и обнаруживал, что Эндрю перекинул ногу через его бедро. И до сих пор. Нил, может, уже и привык к этому; может, теперь это и есть — его жизнь. Но он никогда не примет это как должное. Готовность и желание Эндрю спать с кем-то в комнате — с кем-то в своей постели — распространяется почти исключительно на Нила. Даже в колледже чье-то присутствие в комнате было причиной бесконечных ночей, полных беспокойного сна. Нил не замечал этого до тех пор, пока по выходным летом они не начали прибирать к рукам дом Ники; только лишь они вдвоем, занятые поеданием апельсинов, просмотром фильмов и разговорами. В те дни, когда кроме них никого не было, а все двери и окна наглухо заперты, Эндрю спал как убитый. Нил просыпался, держа его за руку, или обнимая, или Эндрю обнимал его. После покупки собственного дома Нил ожидал, что все изменится, но Эндрю тут же взял да вывалил неприлично огромную сумму за гигантскую двуспальную кровать королевских размеров, но, очевидно, всего-навсего хотел иметь возможность растянуть руки-ноги морской звездой, не касаясь ни края кровати, ни другого человека в постели. Когда дело доходило сна, в какой бы позе они не засыпали, просыпался Нил в обнимку с Эндрю — если только у Эндрю не была плохая ночь. Но сегодня не одна из таких ночей, и Нил наслаждается весом Эндрю, его теплом. Он помнит, в каком пребывал потрясении, когда Эндрю поцеловал его во второй раз: жар человеческого тела, не желающего причинить боль. Он до сих пор ее чувствует — эту роскошь иметь возможность ощущать прикосновения кого-то, не желающего сделать больно. Возможность каким-то образом ощущать касания кого-то, кто его любит. Потрясение от самой мысли, что его любят. Нил чувствует, когда Эндрю просыпается — дыхание на его затылке меняется, становясь глубже; рука, обнимающая поперек живота, сначала напрягается, а затем расслабляется, притягивая ближе. Эндрю чмокает его в загривок. Нил предовольно мурлычет и, когда Эндрю легонько тянет его, переворачивается к нему лицом, снова и снова влюбляясь. В груди трепещет, а на сердце становится так легко, что не получается сдержать расцветающую улыбку. Они здесь, лишь вдвоем, рано, рано утром, и Эндрю не возводит стен, не закрывается. Тревоги прошлой ночи сгорели в лучах утреннего света. И глаза у Эндрю — ласковые-ласковые. Он прикладывает палец к губам Нила. — О чем задумался? — шепчет Эндрю. — О тебе, — отвечает Нил, касаясь губами его пальца. Эндрю приподнимает бровь и тянет ладонь, чтобы зачесать Нилу кудри назад. — Думаю о том, как сильно ты меня любишь. — Очень сильно, — соглашается Эндрю. — Вспоминаю, как мы купили эту кровать. — Наверное, покупка нового матраца бы явно не повредила, — вздыхает Эндрю. — Этому всего-то пять лет. — На ощупь он куда древнее. — Мы спим только на одном месте. — Можем передвигаться. Завтра ночью поспим на твоей стороне, послезавтра — на моей. — И все равно пролежали углубление именно тут. Так что можно просто… скатиться и спать в нем. — Или можем обкатать новый, — предлагает Эндрю. — Это ты о чем? Эндрю отворачивается и придвигается к краю кровати, — чуть ли не героический поступок, учитывая, что Нил не врал: да, кровать достаточно просторная, чтобы можно было вдвоем поместиться каждый на своей стороне, но по центру в самом деле заметно очевидное углубление, даже несмотря на то, что они регулярно переворачивают матрац. Эндрю тянется к прикроватному столику и достает мятные леденцы. Может, стоит купить наматрасник? Это решит проблему? Эндрю возвращается. Нил открывает рот, и Эндрю кладет мятный леденец сначала ему на язык, а следом себе. Нил льнет кончиком носа к его шее, пока он жует, ведя по яремной вене, чувствует, как опускается адамово яблоко, находит линию челюсти, разгоряченную кожу; сколько же времени Эндрю потребовалось, чтобы вот так давать согласие на контакт кожа к коже, не боясь угрозы насилия? Но как же все то ожидание окупилось. Как же это сладко — очень, очень нежно сомкнуть зубы на его шее и почувствовать дрожь, заметить мурашки там, где касаются губы. Нил запускает пальцы в белокурые пряди, совсем легонько потягивая, — не тянет даже, нет, просто хочет, чтобы Эндрю чувствовал. Прижимается губами к точке пульса и знает, знает, что Эндрю чувствует его. Нил это обожает. Его цель — подарить Эндрю столько удовольствия, столько хорошего, чтобы оно перевесило чашу весов всего ужасного. Каждый раз, когда губы Нила заставляют пульс Эндрю учащаться, хорошего становится малость больше, чтобы перевесить все те случаи, когда его пульс учащался от страха. Нил возвращается к его губам, и Эндрю счастливо мычит в ответ, проглатывая довольный вздох Нила, обнимая его за талию так, чтобы притянуть ближе. Пока он в объятиях Эндрю, целая вселенная — ничто. Нил прижимается лбом к его. — И откуда ты только взялся? — выдыхает он. — Из колонии. Нил фыркает, хихикнув, и сталкивает кончики их носов. — Ты хоть знаешь, как безумно я тебя люблю? — М-м. Забыл, кажется. Нил ласково зачесывает его волосы. — Сердце все отдано тебе: мне даже не осталось чем поклясться, — шепчет он. «Много шума из ничего». Одна из самых любимых пьес Эндрю. — Во вселенной не существует ничего, что бы я любил так, как люблю тебя, — он ловит взгляд Эндрю, и Эндрю не прячет глаз. — Не знаю, как нашел тебя. Не знаю, что сделал, чтобы тебя заслужить. Большим пальцем Эндрю поглаживает его скулу. — Могу предложить несколько вещей навскидку. Что случилось той ночью? Когда я вернулся в постель, а ты плакал? — Я в самом деле плакал? — спрашивает Нил. Теперь это кажется таким далеким, зыбким, фальшивым. Неуловимым и призрачным. Но теперь, даже просто думая, он вспоминает, каково это было — отчаянный ужас и пустота; и льнет ближе, еще ближе, в попытке заставить все расстояние между ними с Эндрю исчезнуть. Клонит голову вперед, прижимаясь губами к уху Эндрю, чтобы шептать. Одно дело — говорить о мафии вслух, произносить фамилию Морияма, — это угроза, с которой ему справиться по силам. Если они придут по его душу — так тому и быть, пришло его время. Проблема в том, что вселенной, кажется, просто нравится видеть его разбитым и сломленным, и приснившееся — одно из зол, о котором Нил до ужаса боится даже думать слишком громко. Он шепчет: — Мне приснилось, что ты ушел. Приснилось, что ты исчез, а я не мог тебя найти, тянулся к тебе, а тебя не было. И прячет лицо в перекате его плеча — утешения ради, но Эндрю тянет его за кудри и разворачивает голову так, чтобы мочь заглянуть прямо в глаза. — Я тебя не оставлю, — произносит он твердо, уверенно. Это — обещание. — Я никуда не уйду. Нил кладет ладонь ему на щеку. — Дело не в том, что ты решил уйти. Тебя просто будто вовсе не существовало, — он чувствует это — пустоту в груди, затопленные водой легкие. Что-то ломается, чего-то не хватает. Не хватает Эндрю — исчезнувшего, пропавшего Эндрю. — Я никуда не уйду, — повторяет Эндрю. — Да или нет? — Да, — отвечает Нил, уже прижимаясь, и губы Эндрю — весь его мир, и Эндрю толкает его, перекатывая их, пока не оказывается сверху, вдавливая его в матрац, — и это — это все, это единственное, что нужно Нилу на целом свете. Полчаса спустя, когда солнечные лучи пробиваются сквозь тюль и топят комнату в свете так, что игнорировать уже никак не получается, ноги дрожат, а губы онемевают, Нил поднимается, увлекая Эндрю за собой. Он должен умыться, — Эндрю тоже не помешает, — а потом пойти вниз. Сделать кое-что. Нил все равно голоден. Он смотрит на Эндрю, а Эндрю смотрит в ответ, и Нил просто зависает на целую минуту, потому что у Эндрю душа нараспашку, и Нил знает его, знает каждую эмоцию в его сердце, и все это прямо здесь, прямо перед ним, открыто взору. И все это не одна только ярость и страх. Давным-давно нет. Нил с годами становится мягче. Когда он только встретил Эндрю, ему нужна была апатия — нужен был кто-то, кто мог бы смотреть на него, на все его шрамы и раны, и никак не реагировать; кто-то, кто мог выдержать его таким без особых усилий. А теперь подобный уровень апатии и пустоты — верный признак, что что-то не так. Нил не против видеть Эндрю скучающим, или безэмоциональным, или равнодушным, но терпеть не может полное безразличие к жизни и пустую мертвенность в его глазах. Ему нравится смотреть на Эндрю и знать, что он живет. Годы, годы назад Нил попросил Эндрю выбрать его — точнее, выбрать его и Кевина, экси, Лисов, их всех. Эндрю сделал свой выбор. Ему потребовалось время, чтобы осознать, что же именно это значит, но Эндрю не нарушает обещаний. Он пробовал уйти; пробовал держаться на расстоянии; все перепробовал. А потом решил остаться, осознав, что это потребует гораздо большей откровенности, чем он привык, и пошел ва-банк. Прошло немало терапии. И тот факт, что Эндрю позволил Нилу быть рядом в тот момент, это… Нил все силы прикладывал, чтобы держать Эндрю на ногах, когда Эндрю не был в состоянии стоять сам. Делал все что только мог, чтобы собрать его по кусочку. И Эндрю ему позволил. Нил не знал, чем заслужил эту честь и такое доверие, но не собирался принимать это за само собой разумеющееся. — Как ты держишься? — он спрашивает тихонько. В доме по-прежнему безмятежно, ни звука; Нил уверен, что девочки еще не встали и уж тем более не подслушивают за дверью. Это по-прежнему кажется такой темой, о которой лучше вслух не говорить. Эндрю клонит голову. Вопросительно. — Ментально, — уточняет Нил. — Ты ведь не держишь все в себе, правда? Дети — это слишком? Я могу попросить их дать тебе немного пространства, если нужно. — Они больше помогают, чем причиняют вред, — отвечает Эндрю. Нил ждет, пока Эндрю подбирает слова. — Пока они рядом, я помогаю. Когда всплывают плохие мысли, я вспоминаю, что помогаю, а когда забываю, — ты здесь, чтобы мне напомнить. Я помню, что у меня есть ты, а у детей — мы, и что мне нужно быть кем-то сто́ящим. Нил ведет пальцем по его скуле. — Ты уже, — и шепчет. — Ты всегда всего стоил. Эндрю отворачивается и тянет его в ванную. В конце концов, умывшись и почистив зубы, они спускаются на первый этаж. Натали с Пейдж быстренько подтягиваются. — Как насчет вафель? — спрашивает Нил. — Давай, — отвечает Натали. — Вафли — это здо́рово, — соглашается Пейдж. Поэтому они пекут вафли. — С чем хотите? — спрашивает Нил. — Арахисовой пастой? — Сиропом? — предлагает Эндрю. Они ставят на стол свои любимые добавки и ждут. — Вы нас, типа, на вшивость проверяете? — спрашивает Пейдж. — Нет, — заверяет Нил. — Просто смотрим, кто из нас прав. — В чем прав? — Что именно идеальная добавка к вафлям — паста или сироп. Девочки таращатся на них. Нил вдруг понимает — может, то, как они с Эндрю просто встали и стоят, выглядит малость угрожающе. Он садится. Эндрю, чуть медленнее, опускается на собственное место. — Это… это то, чем вы занимаетесь, когда мы не здесь? — спрашивает Натали. — Ага, — отвечает Нил. — Это… типа, это ж глупости. Вы оба глупыши, — она хмурится. — То есть… ну, точно не сироп, потому что он слишком сладкий, — она игнорирует торжествующий взгляд Нила. — Но и не арахисовая паста, потому что она слишком вязкая — рот нафиг слипнется, — торжествующе выгнутую бровь Эндрю она тоже игнорирует и берет пасту с сиропом. — Нужно бахнуть и одно, и второе, — заключает она, никак не реагируя на возгласы полнейшего ужаса Нила с Эндрю. Намазывает арахисовую пасту, а следом, пока Нил и Эндрю молча наблюдают, как рушится их мир, заливает все сиропом. — Это кощунство, — сокрушается Нил. — Это гомофобия, — решает Эндрю. Натали смеряет их обоих полным крайнего презрения взглядом. Нил с Эндрю поворачиваются к Пейдж. — Разруливаем ничью, — говорит Нил. Она брезгливо приподнимает брови и явно считает все это ниже своего достоинства. — Откажусь, — говорит она, поднимаясь, чтобы достать из холодильника масло. Нил пялится в пустоту. — Это фиаско, — произносит он. — Наше, как родителей, фиаско. — Они еще молоды, — отвечает Эндрю, поглаживая Нила по руке. — Еще не все потеряно. Нил вздыхает и берет арахисовую пасту. — Нам придется перетянуть их на сторону пасты, — говорит он, — на случай апокалипсиса. — Ни в коем случае, — отнекивается Эндрю. — Кленовый сироп хранится вечно. Думаешь, паста не покроется плесенью? — Нет, если герметично запечатана, — отвечает Нил. — А весь тот сахар в кленовом сиропе? Да у тебя все зубы сгниют. А в постапокалипсисе никаких тебе стоматологов. — Еще чего? — спрашивает Эндрю, откладывая вилку и усаживаясь удобнее. Нил зеркалит его действия. — Всегда предполагается, что после апокалипсиса большая часть человечества вымрет, а в живых останутся люди с оружием, а не физики-ядерщики. Но нам-то откуда знать? По сути, апокалипсис — нечто такое, что требует физического насилия ради выживания. А что, если произойдет извержение? В таком случае люди будут умирать в зависимости от географического положения, а не физических способностей или наличия лицензии на пушки. — Тут ты прав, — соглашается Нил. — Так вот, у нас сценарий апокалипсиса, в котором стоматологи могли бы выжить. У них есть доступ к оборудованию? Электричество работает, или их рентгеновские аппараты стали бесполезны? Как часто им нужно будет заменять это самое оборудование, и остались ли люди, которые знают, как его изготавливать, и имеют доступ к фабрике, которой смогут управлять? А пути доставки остались? Смогут ли товары из Китая попасть в Америку уже после апокалипсиса? А дезинфекция? Инструменты же нужно как-то чистить. Какая у этого всего мотивация? У денег все еще есть ценность? Мы расплачиваемся арахисовой пастой? — Не думаю, что половина сказанного вообще имеет отношение к делу, — возражает Эндрю. — Стоматологическая помощь существовала и до появления электричества, так что, думаю, и без электричества после апокалипсиса все выполнимо. Тем более, апокалипсис может стать толчком к развитию солнечной и ветровой энергетики — кое-что люди могут соорудить сами, и единственная мотивация — если ничего не построить, ничего и работать не будет. Интернет мы тоже сможем использовать, если будет локальная мэш-сеть, соединяющая телефоны напрямую, а не подключенная к общенациональной сети Веризэн, да, может, будет не особо привычно, но зато это рабочий вариант. Восстановят пути доставки или нет — не такая уж и проблема, потому что для разработки технологий начало уже положено. Мы можем строить корабли. Мы можем ими управлять. Проблема скорее в том, что во время апокалипсиса что-то может случиться с самим Китаем. Тогда нам немножечко пиздец, но даже если и так, то люди производят вещи не только в Китае. — И, отклоняясь от темы, — вступает Нил. — Какой конкретно апокалипсис? Надо остановиться на одном. — Зомби, — отвечает Эндрю. — Обычные правила? Эндрю кивает — это очевидно. — И какие же «обычные правила»? — уточняет Пейдж. — Зомби-вирус передается через укус, — перечисляет Нил, загибая пальцы. — Он уничтожил человечество, но не по каким-то конкретным признакам; нельзя сказать, например, что стоматологов кусают чаще, и поэтому они исчезли, или что пожилые люди более уязвимы, и, вымерев, унесли с собой все культурные знания. Мы представляем, что границы закрыты. Что большая часть человечества обитает в поселениях, так что у них получается поддерживать некоторое подобие цивилизации без колоссального риска покинуть безопасную зону без зомби. Вопрос для обсуждения: армию расформировали из-за того, что ее бы уничтожила и на кусочки пошинковала зомби-инфекция, или же армию направили наружу, чтобы наоборот бороться с зомби; мы не можем полагаться на них, потому что они обеспечат только изоляцию. Я ничего не упустил? Эндрю проглатывает кусочек вафли. — Не-а. Сколько времени прошло с момента начала апокалипсиса? — А сколько тебе нужно? — Недолго. Стоматология — наш первоочередной приоритет. — Стоматология? — врывается в диалог Натали. — Лечение зубов — ваш главный приоритет? Во время зомби-апокалипсиса? Нил смотрит на нее. — Что будет, если ты глубоко, реально глубоко порежешься? Она пожимает плечами. — Кровь пойдет. — Кровь пойдет. Что будешь с ней делать? — Продезинфицирую рану. Перевяжу. Швы наложу, наверное? — А что будешь делать с кариесом? Она жмет плечами. — Заигнорю? — А потом откинешься, — отвечает Нил. — Лечение зубов было одним из первых видов медицинской помощи, которые люди вообще изобрели, именно потому, что… оу, — он смолкает, облокачиваясь на спинку стула. — Отлично. Ты выиграл, — говорит он Эндрю. Эндрю с видом победителя откусывает кусочек сиропа-с-вафлей. — Почему? — спрашивает Пейдж. — Если не лечить кариес, в конечном счете придется удалять нерв. В лучшем случае зуб просто выпадет. Если это будет происходить слишком часто, и потом не получится жевать — несладко придется; выживать на жидкостях возможно, но будет не очень. Целое общество, выживающее на жидкостях? М-м… Очень не очень. И вообще все, что выходит за рамки этого «в лучшем случае», — довольно плохо: инфекция может распространиться, попасть в мозг и убить человека кучей способов. Вот поэтому стоматологическую помощь изобрели достаточно рано, потому что иначе люди в конце концов бы попередохли. Так что, да, даже во время зомби-апокалипсиса уход за зубами должен быть одним из основных приоритетов — если не самым основным. Если твоя цель — выжить, то помереть в тридцать лет из-за больного зуба — глупое решение. — Что означает, — вмешивается Эндрю, предоставляя Нилу возможность немного пожевать и свою вафлю, — что после апокалипсиса, даже если не останется полностью обученных дантистов и работоспособного стоматологического учреждения, все равно стоматологию быстро изобретут. Большинство людей понимают кое-какие основы ухода за зубами, поэтому не придется начинать полностью с нуля. И, конечно, человечество, скорее всего, проебется в этом, и, безусловно, часть людей вымрет, но все равно функционирующую стоматологическую систему наладят довольно оперативно. Следовательно: я могу есть сироп в самый разгар зомби-эпидемии, потому что у нас будет стоматологическое обслуживание. Натали кладет вилку.        — Что с тобой не так? — Ну теперь-то уже не особо много что, — отвечает Эндрю. — Окей, но почему так важно, что именно ты сможешь есть? — вступает Пейдж. — У тебя доступ будет скорее к сиропу или все-таки к пасте? — Зависит от локации, — говорит Эндрю, — и поэтому ответить невозможно. — Ладно, — кивает Натали, — но если у тебя есть доступ только к арахисовой пасте, кого волнует, что ты там любишь? Эндрю откидывается на спинку стула. — Вопрос был не «к чему у нас скорее будет доступ — пасте или кленовому сиропу» — это во-первых. Во-вторых, меня волнует. В-третьих, это не самый забавный аргумент. — В-четвертых, — вмешивается Нил, — вот поэтому вам и нужно наслаждаться арахисовой пастой. Потому что, ну, вдруг это будет единственное доступное. — А вдруг будет только сироп? — парирует Эндрю. — И никакого белка. Помрешь, получается. — Арахисовая паста — это не полноценный белок. — Полноценный, если впридачу будет маленько цельнозернового хлеба. И ты не можешь сказать мне, что зерно для выпечки не будет первым, что люди начнут выращивать. — У меня вопрос, — произносит Пейдж прежде, чем Эндрю успевает ответить. — Почему у вас вообще есть обычные правила для сценария зомби-апокалипсиса? — Потому что, если собираешься спорить, у тебя должны быть правила для этого спора, — отвечает Эндрю. — Невозможно выиграть спор, если правила постоянно меняются. Поэтому, если нам нужен сценарий апокалипсиса, то необходимо выяснить, что это такое, как повлияло на мир, что происходит, кто выжил, кто умер, и куда проще иметь один установленный сценарий с установленными правилами, чем выяснять по новой каждый раз. — А почему зомби? — спрашивает Натали. — Потому что это весело, — отвечает Эндрю. — Странно как-то, — хмыкает Пейдж. — А что-то космическое? В космосе, мне кажется, Нил победит. — Хорошо, но это уже другой сценарий, — кивает Эндрю. — У нас все еще осталась связь с Землей? Как долго мы там пробудем? Потому что если мы отправляемся на неделю, я беру с собой сироп. — Ну тут все яснее ясного, — начинает Нил, вспоминая все, что понимает в космических путешествиях. — В звездолете не то чтобы особо просторно. А сироп не сильно питательный, поэтому тащить его с собой бессмысленно. — Конечно, — отвечает Эндрю, — но подумай вот о чем: я хочу его взять. — Хотеть — не равно нуждаться. — Вообрази, — говорит Эндрю, — что ты в космосе, а шоколада нет. И скажи мне, насколько сильно шоколада хочется. — Сильно, — признает Нил. — Но хочется — все еще не значит нужно. — Ой ли? Нил выгибает бровь. — Если ты ничего не хочешь, значит, ты мертв, — просто говорит Эндрю. — Или, по крайней мере, почти мертв. Получается: жить — равно хотеть. Следовательно, разве удовлетворение, в определенной степени, хотя бы каких-то из этих хотелок не является необходимостью? Нил смотрит на него: ореховые радужки и белокурые волосы, такой прекрасный, живой, и ему не чуждо понятие желания; Нил смотрит на него и так отчаянно любит, и знает — вся эта любовь у него на лице написана, но Эндрю ничего об этом не говорит. Просто смотрит в ответ и ждет. Нил открывает рот, чтобы возразить — выжить важнее, чем удовлетворить желание, — но разве же он не живое доказательство, что это все чушь несусветная? Разве Эндрю не живое доказательство, что это — глупости? Разве у них с Кевином не случалось споров на эту тему уже минимум восемь раз? — Отлично. Но я все равно думаю, что рацион должен включать арахисовую пасту. Для получения белка. — Тогда, наверное, для меня разумнее будет делать как Натали, — заключает Эндрю, указывая на бурду у нее в тарелке. — Не шути о таких вещах, — говорит Нил. — Это просто еда, — угукает Натали. Эндрю с Нилом переглядываются и выбирают не спорить. В середине завтрака у Нила гудит телефон. Он его игнорирует. А потом телефон снова гудит — пять раз подряд, — и Нил сдается. Он в любом случае уже знает, кто это. ПОЧЕМУ ЭТО вы мне все еще не звякнули? ЭЙ У ТЕБЯ ГОРЯТ СООБЩЕНИЯ СИНЕНЬКИМ? НИЛ ДЖОСТЕН ТЫ ЧЕ КУПИЛ АЙФОН ТЫ МЕНЯ ИГНОРИШЬ НИЛ ОТВЕТЬ МНЕ!!! — Ничего же, если мы поговорим с Ники? — спрашивает Нил. — Двоюродным братом Эндрю, — добавляет он. Эндрю пожимает плечами; девочки тоже. Нил дважды перепроверяет вай-фай подключение и набирает по фейстайму Ники, который отвечает такущим визгом, что Нил убавляет громкость еще до того, как Ники смолкает. — Это что, айфон? Нил Джостен, ты живешь в нашем веке? — Эндрю тоже купил, — немедленно отвечает Нил, наклоняя телефон так, чтобы Ники стало видно, насколько выразительным Эндрю наградил его взглядом. — Врушка, — цокает Ники, и потом экран гаснет. Нил пялится в дисплей. Он сделал что-то не так? Написано «пауза». И как ему теперь снять эту паузу? Выражение лица Эндрю становится пустым, и он достает из кармана уже собственный вибрирующий телефон. Показывает Нилу экран. Ники набрал ему по фейстайму. Эндрю делает глубокий вдох, раздувая ноздри, а потом отвечает на звонок, тут же направляя экран в потолок. — Ебушки-воробушки, — Ники звучит одновременно в динамках обоих телефонов. — Что там такое? — спрашивает Эрик где-то вне поля зрения. — Эндрю с Нилом купили айфоны, — говорит Ники отчасти с упреком. — Реально, что ли? — переспрашивает Эрик, обходя и становясь позади Ники. Машет рукой. Нил машет в ответ. Эндрю — нет, потому что его телефон смотрит в потолок. — Где Эндрю? — спрашивает Эрик. — Рядом со мной, — отвечает Нил. — А, — хмурится Эрик натяжному кухонному потолку, наверное. Ники снова занимает лицом весь экран. — Я был в таком шоке, что вы купили телефоны, что совсем забыл: у вас же теперь есть дети? Где эти детишки? — Эти? Ты имеешь в виду «где они»? — спрашивает Эндрю. — Они люди, Ники. О. Точно. Два телефона. Погляди-ка, — и он подставляет свой телефон так, чтобы была видна Натали, а потом выдергивает телефон у Нила из рук и поворачивает к Пейдж. — Апогей удобства. — Спасибо, — кивает Пейдж. — Здравствуйте. — Привет! О боже мой, приветики! Я Ники. Это мой муж — Эрик. Кто вы? Эй. Погодите. Брюнеточка. Что это там у тебя на вафлях? — Меня зовут Натали, — оскорбленно отвечает Натали. — А это сироп с арахисовой пастой. — О, да, давай, скажи ей, Ники, — ухмыляется Нил. — Я слушаю. — М-м… может, мне будет капелюшечку сложно, — мычит Ники, — учитывая, что теперь-то я уже на ее стороне. Нил хватает свой телефон, чтобы посмотреть Ники в глаза. — Ты врешь. О, пиздец, не врешь. — Слушай, Нил, я, типа, очень долго был сладкоежкой, очень долго. — Знаю. — Я думал, ты хочешь друга по арахисовой пасте? — Ну не так же, — сокрушается Нил. — Не так. Эндрю сует в кадр средний палец — прямо на Ники. — Вини Эрика… — Ники, хохоча, замолкает, когда Эрик его легонько шлепает. — Он сам попросил, — объясняется Эрик, отпихивая голову Ники. — Арахисовую пасту для вафель. — Пустяк, — хмыкает Натали. — Поддерживаю, — вторит Пейдж. — У вас ужасные дети, — вздыхает Ники. — Мы все равно их любим. — Дети — это обуза. За кадром Нил слышит, как Анджела выкрикивает: — Эй! — Но мы все равно любим тебя, — уверяет ее Ники. — Ужасно любим. — Обуза — это папы, — заявляет Анджела. Ей пять, она знает немецкий и английский, и ее словарный запас — вина исключительно Эндрю. Она забирает у Ники телефон. — Привет, дядя Нил. — Привет, Анджела. — Где дядя Эндрю? Нил передает телефон Эндрю. Анжела уходит, вообще не обращая внимания на лицо Натали на пол-экрана. Эндрю серьезно слушает ее, пока она подробно описывает трудности жизни пятилетки, ободранную коленку и то, как Ники отказывается водить ее в парк каждый день. «Вчера была холодрыга», — кричит Ники на фоне. А еще она рассказывает, что у нее в группе в детском садике есть и другие детки, и что Эрик решил не давать ей читать ту книжечку, которую Эндрю прислал ей на День рождения, потому что она для нее слишком сложная, — Эндрю разрывается между «она умный дитенок и может прочитать долбанного Хоббита» и «твоим папам виднее», но она не ждет, пока он ответит. Переходит к подробному рассуждению о телешоу, в котором Нил ни секунды не разбирается. И все это она лопочет вперемешку на английском и немецком, миксуя грамматику так, что Нил начинает отчаянно жалеть ее преподавателей. Она в курсе, чем отличается немецкий от английского; Нил, Эндрю, Аарон, Кейтлин, а теперь и Фредди проводили Рождество в Германии с тех самых пор, как Нил выпустился, и в прошлом году Нил услышал, как она заказывает ужин и десерт в ресторане — на немецком. Просто она, кажется, полностью убеждена, что любой, кто ее не понимает, когда она говорит на двух языках, ее времени просто-напросто не достоин. В конце концов, она решает, что все рассказала, и передает телефон обратно Ники, даже не попрощавшись. Эрик бежит за ней, когда она идет к задней двери. Эндрю выгибает на Ники бровь: — «Хоббит» слишком сложный? Ники строит ему извиняющуюся мину. — Эрик беспокоится, что она захочет посмотреть «Властелина колец» после прочтения «Хоббита», а так и будет, а вот «Властелин колец» уже на самом деле чуток жутковатый. Эндрю смотрит на Нила, машущего рукой и как бы говорящего: «ага, сам не понимаю». — Да пофиг, верни телефон Пейдж, у меня для них парочка вопросов. Эндрю ставит телефон так, чтобы направить Пейдж, которая корчит ему гримасу. Нил слышит, как Ники делает глубокий вдох, а затем начинает сыпать вопросами: как в школе делишки? Нил с Эндрю хорошие приемные родители? Какие телешоу вам нравятся? А немецкий вы учите? И как получается? А вы меня понимаете, когда я говорю по-немецки? Сами можете что-нибудь сказать? Что уже выучили? Да, он в курсе, что Нил с Эндрю знают немецкий, но он же учитель куда круче, так что можете всегда обращаться за помощью. Нил бросает взгляд на Эндрю — «мы можем просто встать и уйти». Эндрю выглядит так, словно искренне об этом задумывается. — Слушайте, — говорит Пейдж. — Что бы вы не задумали — не смейте. — Чего? — спрашивает Ники. — Не знаю, — отвечает Пейдж, глядя на Эндрю с Нилом, изо всех сил старающихся казаться не при делах. — Но они определенно точно что-то замышляют. Нил держит рот на замке. Она не ошибается. Он устраивается на стуле поудобнее. Эндрю берет его за руку, и этого достаточно, чтобы Нил перестал беспокоиться. В конце концов Пейдж с Натали возвращают телефоны с выражением глубокого облегчения, и Ники совершенно серьезно сообщает им, что он ими гордится. Нил благодарит его. Они прощаются, и Нил обвиняюще тычет пальцем в Эндрю. — Это ты виноват, что нам теперь это терпеть. Эндрю просто пожимает плечами, и Нил думает о единственной лжи, которую, как он помнит, когда-либо говорил Эндрю — и даже тогда она была сказана голосом Ники: эта семья ничего не значит. Эндрю бросил Касс без раздумий, чтобы защитить брата, которого даже не знал. Конечно, Эндрю еще и убил свою мать. Так что, естественно, он и не думал, что семья — это всё. Но каким-то непонятным образом семья все равно имела для него значение. Возможность общаться по фейстайму с ними делает Ники счастливым, — Эндрю этому неизбежно поддается. Становится куда мягче с годами. Следующие несколько часов они проводят, играя в ГТА, с одним перерывом: Натали с Нилом идут на пробежку, а Эндрю с Пейдж включают очередную серию «Офиса». Натали задает темп — немного поспокойнее, чем в прошлый раз. Нил об этом молчит. А потом они отправляются к Эбби. Когда они подъезжают к дому, все уже на кухне, окруженные ароматом чеснока и базилика; в мультиварке что-то бурлит. Эллисон смотрит видео на телефоне Мэтта, и Нил слышит бешеный рев автомобильного двигателя и гул толпы. Все поднимают глаза, когда они входят. — Эй. Эй! Дети! Они тут! — Дэн ликует. — О, слава богу, — выдыхает Кевин, — а то они уже доколебали Джона. — Ага, — кивает Тея, — мы терпеть не можем, когда рядом крутится куча взрослых, которые на него глазеют. Кевин жмет плечами и улыбается ей. Тея улыбается в ответ. Рене улыбается Натали и Пейдж. — Я Рене, — представляется она, — приятно с вами познакомиться. Кто из вас Натали? Натали поднимает руку. — Чудесно! Тогда ты, получается, Пейдж. Мы рады, что вы здесь. — Позоришь нас, — цокает Эллисон, выгибая бровь на Рене. — Чтоб мы выглядели как неотесанные грубияны на твоем фоне. Рене улыбается ей. — Тогда, может, вам тоже следует представиться. — Всему свое время, детка, терпение. Я Эллисон. — Мэтт. — Дэн. — Меня вы знаете, — говорит Кевин. — Тея. — Это Джон, — представляет Кевин, указывая на Джона, посапывающего на коленях у Ваймака. — Я отец Кевина, — вступает Ваймак. — Можете звать меня Ваймаком. Все эти придурки так и делают. И мой сын большую часть времени тоже. — А я Эбби. Вот, присаживайтесь, у нас тут местечко как раз для вас, — предлагает она, кивая на пустые стулья. Натали с Пейдж садятся, но прежде чем Нил и Эндрю успевают занять свои места, Мэтт бросает на них такой взгляд, который по всем канонам должен сбить их с ног. — Ну и почему ты игнорил мои сообщения? — спрашивает Мэтт. Нил ухмыляется. И достает новенький телефон, бросая его через весь стол под звуки судорожных вздохов. Эндрю демонстрирует собственный, чуть поспокойнее, под звуки еще-более-потрясенных судорожных вздохов. — Никогда бы не подумал, что это случится, — каркает Мэтт, включая телефон, выключая, и пуляя обратно к Нилу по столу. — Настоящие телефоны. Два года назад он все еще, типа, даже кверти не пользовался, — рассказывает он Натали и Пейдж. — Мы все пиратили рингтоны, подбирая каждому контакту свой, создавали разным людям индивидуальные ритмы вибрации, взламывали мобилы джейлбрейком, чтобы поставить прикольные обои, а у этого парня, блять, стоял стандартный рингтон Моторолы для всех нас и дефолтные обои. Это было просто оскорбительно. — А вот и неправда, — вставляет Нил. — На контакт Эндрю у меня стоял другой рингтон. Теперь-то уже, если откровенничать, он его сам и поставил, но факт остается фактом. — Реально? — восхищенно спрашивает Эллисон. — Сколько вы уже встречались, когда это случилось? — Мы не встречались, — отвечает Нил. — Это было, когда он впервые подарил мне телефон. Эллисон с Рене подаются вперед, подпирая подбородки руками, и это до странного синхронное движение. — Какой трек стоял? — спрашивает Эллисон. — Э-э… «Беглец» Дэла Шеннона. Эллисон вопросительно поднимает брови, а Нил, предаваясь воспоминаниям, улыбается. — Мы сидели, он пытался уговорить меня хотя бы взглянуть на телефон, и взял его, чтобы позвонить на свой, а потом просто: «и мне интересно, где он останется, мой маленький беглец, беги, беги, беги, беглец», а потом повесил трубку, набрал меня со своего, а у меня стояла часть из той же песни. Сволочь, — ухмыляется Нил, наблюдая, как Эндрю достает пиво из холодильника. — Выпендрежник. — А какая часть была у него? — спрашивает Эллисон. — А что, хочешь еще послушать, как я пою? — Ага, — отвечает Эллисон. Рене, Мэтт и Дэн кажутся непозволительно заинтересованными, но Нил все никак не может понять почему. Он не то чтобы славный певец. — Я бреду под дождем, слезы срываются с щек, и мне больно желать тебя рядом, чтобы положить конец этим страданиям мог… — Оу, — перебивает Пейдж, — это тогда ты понял, что нравишься ему? — Что? Нет. Почему? Рене кладет голову на стол. Нил хмурится. — Нет, он вел себя как придурь. Я там весь такой пытаюсь сохранить в тайне, что нахожусь в бегах, а он берет и устанавливает мне этот рингтон, прекрасно зная, что я в душе не чаю, как его изменить… — он совершает ошибку, взглянув на Эндрю, и Эндрю абсолютно безэмоционален. — Эндрю. Эндрю, это было… когда? В… — Сентябре, — вежливо подсказывает Эндрю. — Вот видите? Слишком рано, — доказывает Нил. Он помнит, как был в «Экситс» в ноябре, помнит, как Эндрю прикрыл ему рот рукой, помнит начало его влечения. В сентябре было слишком рано даже для их этого, не говоря уже об особом рингтоне с песней о любви. — Я просто хочу уточнить, — вступает Эндрю, чеканя каждое слово, — что, когда он впервые встретил меня, мы пробыли вместе около пяти минут. А во вторую встречу он понял, как определять, принимаю я лекарства, а еще как отличать меня от Аарона, и все это за полтора часа, а мы были в абсолютно одинаковой одежде с абсолютно одинаковыми прическами. Полностью идентичные близнецы. — За час, — насмешливо тянет Нил. — Я все понял еще до того, как сказал тебе. Эндрю смотрит на него. — И как же тебе удалось справиться с этим грандиозным заданием? — Вот смотри: Аарон встречает меня в аэропорту, выкуривает сигарету и убирает пачку в задний карман. Мы доезжаем до квартиры. Я оборачиваюсь на пару секунд, он стоит с тобой рядом. Потом поворачивается, чтобы открыть квартиру, а в заднем кармане пачки у него не наблюдается. Так что либо он избавился от них, пока я не смотрел, либо это не он встретил меня в аэропорту. Я попросил его объяснить мне что там да как с драками в весеннем семестре, и он ответил, но он-то должен был знать, что мы не говорили об этом по дороге сюда, но ни слова не сказал. Значит, не он меня забирал. А ты. И ты не мог ни вести машину, ни перестать лыбиться, когда тебя накачивали таблетками, но ты вел машину и не улыбался. Значит, не принял лекарства. — Видали? — говорит Эндрю. — Он мозговитый, клянусь — мозговитый. — Почему ты пялился на его задницу? — спрашивает Пейдж. — Я не пялился. Я подмечал детали. Она зыркает на него. — В моем детстве замечать детали было разницей между получить шрам и умереть. — Да это видно, — отвечает Пейдж, — вот реально. Но когда ты понял, что нравишься ему? — В марте, — говорит Нил. — В день, когда мы играли против «Бинтуронгов». Во второй раз, — уточняет он ради Лисов. Хотя он и сам не уверен, почему его это беспокоит. — Погодь, — перебивает Мэтт, широко раскрыв глаза, — ты… ты не знал… Подожди. Стой. Ты понял это только после того, как мы поняли? — Чего? — Мы тоже догадались в марте… — А ну-ка не «мыкай», — презрительно щурится Эллисон. — Это я догадалась, а потом рассказала вам, когда ФБР вернули Нила, а Эндрю их чуть не пришиб. — Что? — спрашивает Пейдж. — Ладно, — хмыкает Эллисон, настраиваясь на приятное времяпрепровождение, — так, получается мы играли против… «Панд»? Да плевать, так вот, мы выиграли, а они были недовольны, мы были мелкой пустячковой командой с минимальным количеством игроков, а до этого кучу лет были самой хреновой командой в Студенческой лиге. Так что они были недовольны, и их фанатики в том числе. И, очевидно, это был тот самый день, когда отец Нила… ой, блять, стойте… — Мы знаем, — говорит Натали, — ну типа как бы знаем. Он не вдавался. Но я рада услышать некоторые подробности. — Супер. Ну, вот, в тот день отец Нила вышел из тюрьмы, и федералы отпустили его обратно в Балтимор, и… — она колеблется, глядя на Эндрю. Эндрю выглядит мрачно и угрюмо. Нил берет его за руку. — Можешь сам рассказать эту часть, если хочешь, — предлагает Эллисон, передавая историю под его контроль. — Они забрали его, — говорит Эндрю. — Двое приспешников Натана переоделись охранниками и проводили нас до автобуса, потом устроили толкучку, а когда все улеглось, забрали Нила. Мы нашли его вещи на корте. Он до побеления костяшек сжимает ладонь Нила. — Кевин знал правду, и я знал, что он знает, и… — он машет рукой, сдаваясь и возвращая Эллисон контроль над историей, а Нил гладит его большой палец, молчаливо утешая. — Он начал душить меня, — произносит Кевин, перенимая повествование прежде, чем Эллисон успевает подхватить, и в голосе его сквозят слабые отголоски пережитого еще тогда шока. — Я рассказал им, кто Нил такой. Кто на самом деле за ним охотится. За пару месяцев до этого Нил наплел Эндрю, что его отец был мелкой сошкой на побегушках у Морияма и зажрался. Когда Нил исчез, Эндрю понял, что все это было ложью — Морияма не нужно было устраивать беспорядки. И он знал, что мне известна правда. Поэтому начал меня душить. А потом он… типа, реально как с цепи сорвался. Мы целых несколько часов думали, что Нил мертв, и, если не лукавить, я вроде как думал, что Эндрю собирается прыгнуть с крыши. А потом мы узнали, что Нил жив, и нам пришлось нестись в Балтимор, чтобы переговорить с ФБР, и не то чтобы все прошло гладко; никто из нас не сказал им ничего дельного, но Эндрю с катушек слетел. Вообще отказался разговаривать и набросился на агента ФБР, и им пришлось приковать его наручниками к Ваймаку, просто чтобы он не накуролесил еще больше. Ну, не прям, конечно, пришлось. Но Ваймак убедил их, что это лучшее решение, чем вообще его увезти. — А потом, — вступает Эллисон, перебивая Кевина и бросая на него взгляд, говорящий, что эта часть — ее, — они сказали нам, что сейчас приведут Нила, но мы должны подогнать автобус. А «мы» означает «Ваймак». — Это было тяжко, — вмешивается Ваймак, — управлять автобусом, будучи прикованным наручниками к беснующемуся психу. — А потом, прежде чем они успели вернуться, — продолжает Эллисон, — появилась группа агентов и заявила, что у нас есть двадцать минут на разговор с Нилом, и вообще мы можем подходить к нему только по одному за раз — типа, че? — а потом зашел Нил, перебинтованный, такой жалкий — не жалкий как «ха-ха, поглядите только на этого идиота», а жалкий в плане «боже мой, этому ребенку нужно дать немножко горячего шоколада и объятий», и он так посмотрел на нас, понимаете, чтобы убедиться, не пострадали ли мы в той толкучке, а мы смотрели на него и весь этот пиздец и раны, а потом он побледнел и начал спрашивать где Эндрю, а потом Эндрю всем телом врезался и навалился на дверь, — типа, эй, просто открой ее, так будет быстрее, — распахнул ее, пронесся мимо агента ФБР, а один из федералов потянулся за пушкой, и Нил попытался героически выхватить пистолет, но у него все руки были просто в мясо, блять? Эндрю просто к хуям сошел с ума, Эбби попыталась подойти и посмотреть, как там Нил, а Эндрю пригрозил ее убить. А еще пригрозил убить Нила. Ни на миг не отводя от него взгляда. Он был просто в ебанутом состоянии. Я реально думала, что он замочит агента ФБР, настолько все было стремно, — рассказывает она, рассматривая свой маникюр. — И тогда я подумала, типа, круто, ребят, вы только что заработали мне парочку сотен баксов, идите перетрите с федералами, чтобы потом вернуться и сказать мне, когда начали трахаться. И, во-первых, они нам так и не сказали, мудаки. Во-вторых, вокруг было гораздо больше шока и потрясений, чем должно было быть. Типа. То маленькое шоу от Эндрю, а Аарон и Ники все еще были удивлены? М-м, м-м. Это была любовь. — Типа, — вступает Мэтт, — хотел бы добавить, что Нил только что сказал, что даже сам не догнал, так что, думаю, могли бы и дать нам небольшую поблажку. — Как я должен был понять? — хмурится Нил. Ловит на себе несколько неверящих взглядов. — Что, потому что он применял насилие? Типа, после шоу Кэти Фердинанд он разбил окно под действием лекарств. И не был влюблен в Кевина, правильно? Он прописал Мэтту за то, что тот ударил Кевина, и чуть не сломал руку Эллисон, когда она влепила Аарону пощечину, а вы, ребята, были его же сокомандниками. Он гораздо меньше заботился о федерале, чем о своих товарищах. То, что он чуть не прибил одного, не было доказательством его любви ко мне, это было доказательством того, что он пообещал защищать меня, а агенты ФБР стояли у него на пути. — Разве ты не говорил, что освободил Эндрю от обещания до того, как тебя похитили? — спрашивает Пейдж. — Или я путаю время? — Освободил, — кивает Нил, впечатленный ее способностью помнить детали. — Но у Эндрю защитническая жилка громаднее целой страны. — Эндрю, — зовет Пейдж, и ее лицо сияет от необъяснимой волны полнейшего восторга, — разве ты только что не назвал его мозговитым? Нил смотрит на Эндрю, и Эндрю прикрывает глаза рукой. — Он идиот. Абсолютный идиот. Господи. Он делает одну умную вещь, и я думаю, что у него есть мозги, выхожу за него замуж, а потом, семь лет спустя, он приходит и напоминает мне, что у него их нет. — А? — потерянно спрашивает Нил. Дэн складывает пальцы домиком. — Нил, забудь о федералах. Забудь о марте. Эндрю позаботился, чтобы у вас двоих были одинаковые рингтоны, и рингтоном была песня о потерянной любви. — Это… — Нил смотрит на Эндрю, и Эндрю выглядит так, словно испытывает физическую боль. — Ты в норме? Типа, нет, даже когда мы вроде как начали что-то типа недоотношений, это было передружбой — неделями, прежде чем он согласился, что, может, это что-то большее, и даже тогда это было просто… То есть, когда он бросил Аарона ради меня, это уже было чем-то, но он неделями твердил, что… — Помнишь, как он угрожал убить меня за то, что я пытался отказать тебе отдохнуть за пределами штата? — спрашивает Кевин. — Чего? — сипит Пейдж. — Нил хотел поехать на отдых, — объясняет Кевин. — На весенних каникулах. Что было абсурдно, учитывая, что нам все еще предстояло играть против Воронов, и мы все еще были далеко не в лучшей форме… — Мы их уделали, кретин, — возмущается Эллисон. — Без обид, Тея. Кевин отмахивается от нее. Тея фыркает. — И это бы означало, что я буду вдали от корта, потому что Эндрю не собирался оставлять меня здесь, и у меня не было ни малейшего шанса свалить, поэтому я сказал Нилу «нет», а потом вдруг Эндрю пригрозил отчикать мне гениталии ножом для масла. Эндрю пожимает плечами: — Нил хотел поехать на отдых. — Ага, — соглашается Нил. — Это произошло где-то за две недели до того, как я все понял. — Нет, стопэ, ты должен был знать, — хмурится Ваймак, глядя на Нила. — В ноябре ты засунул его руку себе под футболку. — Ну, да, но ты все неправильно понял, — говорит Нил. — В конце концов ты оказался прав, но тогда я пытался доказать, что он может доверить мне Кевина, и что я не убегу, как только на горизонте замелькают первые неприятности. Я не собирался рассказывать ему всю эту треклятую историю и не собирался снимать футболку перед восьмидесятью околачивающихся рядом, но дать ему почувствовать шрамы тоже отлично сработало. — Нил, — зовет Рене, поднимая голову со стола, — Эндрю даже не пожимает руки большинству людей. — Похоже, у него не было никаких проблем с тем, чтобы касаться меня, — парирует Нил. — Он чуть не задушил меня за день до этого, а еще за неделю до… Эллисон бьется головой о стол. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю пялится в потолок. — О, господи, — хрипит Нил. — Они правы? Натали смеется. Как-нибудь в другой раз. В другой раз он оценит, что его ребенок умеет смеяться. Прямо сейчас он отчаянно пытается выяснить что-то, что, очевидно, все остальные давно знают. — Нет. Погоди. Стой. Ноябрь, — тараторит Нил, вспоминая, как Эндрю назвал его несбыточной мечтой. Пытается вообразить эту сцену с другой стороны: Эндрю не раздражен из-за влюбленности, а признает, без дымки препаратов, что это может быть нечто большее, что-то, что началось еще во время принятия лекарств. — Но когда… — Надо полагать, — тянет Пейдж, перегибаясь через стол, — перед рингтонами с песней о любви. — Ладно, но послушайте, я не знал, откуда мне было знать? То есть, все это славно и мило, но вопрос был в том, как я это понял, и, оглядываясь назад, сейчас я понимаю, что мысля приходит опосля, но в то время я не понимал, как бы я понял? — Ты худший, — сообщает Эндрю. — Ты же правда ничего такого не говорил! — протестует Нил. — Я не… не помню, что сделал, но я сказал тебе, что это заставит тебя возненавидеть меня, а ты сказал, что уже ненавидишь и даже не заметишь. Что я должен был думать? — Разве не ты нам только вчера рассказал, что он бросил наркотики, потому что ты попросил? — уточняет Пейдж. — Это было частью сделки, — отвечает Нил. — Он сказал, что… по сути, он сказал мне, что я должен попросить его отказаться от крекерной пыли. — Стоп, — перебивает Эндрю, — ты преступно неправ. Ты тогда сказал: «заключи со мной новую сделку». И я спросил, что ты хочешь взамен. А ты спросил, что я могу тебе дать. Я ответил, чтобы ты не задавал вопросов, на которые уже знаешь ответ. Через пять минут ты сказал мне перестать употреблять пыль. — И это была единственная мысль, которую ты был готов мне выдать, — завершает Нил. — Вот видите? — Ага, — кивает Пейдж. — Он был готов дать тебе все, что ты захочешь. Вижу-вижу. — Это не… то, что он сказал. Чего? — Как еще ты мог это истолковать! Нил машет руками. — Как… как будто я уже знал, что он готов дать! — Ага, — поддакивает Натали. — Все что угодно. — В реальной жизни все происходит не так, — стенает Нил. Смотрит на Эндрю. А Эндрю на него не смотрит. — Блять, Дрю, ну что за херня? — Ты был таким пиздецово слепым, что это ранило. — Это… типа, и как я должен был… — Помнишь, когда ты вернулся из Эвермора? — спрашивает Ваймак. — И мы наблюдали за тренировкой, а Эндрю продолжал отбивать мячи прямо в Дэн и Кевина? — Да. — И я отправил тебя на корт, чтобы попросить его так не делать? И он сказал мне — как там? — перестать делать больше, чем мне платят? И тебя это реально пиздец как сбило с толку. Ты ж вообще ничего не понял. — Я не клялся в вечной любви, я попросил его перестать, и он перестал. — Мне приходилось таскаться с ним по магазинам, — рассказывает Кевин, — каждый раз, когда он решал, что тебе нужен новый прикид для «Райских Сумерек». Что, я могу сказать, я увидел в совершенно ином свете, как только вы начали встречаться. Но… но — и это чрезвычайно важно — я по большей мере все понял, когда он начал позволять тебе возить меня на своей Мазерати на корт — возить без него, — хотя мне все еще угрожала опасность. Тем более, вы реально думали, что ведете себя скрытно, когда я возвращался в общагу, а Эндрю даже не было в комнате? А он приходил через полчаса весь, блять, растрепанный? Вы двое далеко не так хорошо шифровались, как считали. Ой, а в январе? В «Сумерках»? Когда ты вернулся за стол расстроенным, потом расстроил Эндрю, потом вы перекинулись парой слов по-немецки, Эндрю исчез, а ты потом остаток ночи пилил взглядом стену? Я понял, что что-то произошло, почему ты не понял? — Ну молодец какой, — парирует Нил. — Я тоже понял, что той ночью что-то произошло, мудень. — А когда ты начал в него влюбляться? — спрашивает Пейдж. — Когда… — и Нил смолкает. Очевидный ответ: когда Эндрю сказал, что он ему нравится. Он сразу же начал видеть Эндрю в другом свете, а потом не мог глаз оторвать. Конечно. Вот и ответ. Нил думает о каждом случае, когда доверялся Эндрю или полагался на него. Впервые за много лет вспоминает Марису — чирлидершу, с которой застрял, пока Эндрю был в Истхейвене; она назвала его интересным, а все, о чем Нил мог думать — Эндрю тоже считал его интересным. Он помнит, как Эндрю приехал из Истхейвена, подошел к нему, и какое облегчение он испытал, и ведь не только потому, что друг вернулся домой, но и потому, что Эндрю такой крепкий, что ему по силам держать его, несмотря на весь багаж, и Нил помнит, как верил Эндрю — жестокому, маниакально-счастливому и с ножами в руках, верил и доверял до глубины души, всем сердцем, как поехал в Эвермор при одном только упоминании Эндрю. Ну, он бы сделал то же самое для кого угодно, да? Нилу нравится думать, что да, сделал бы. Нравится думать, что если Дэн или Мэтт были бы в опасности, он бы все равно поехал ради них в Эвермор. И, наверное, да. Поехал бы. Не стал рисковать их болью и страданиями, только чтобы его пощадили хотя бы еще немного; к тому времени у него уже развилась какая-никакая, но совесть. Но, наверное, оказал бы чуть больше сопротивления, на самом деле, поискал какой-нибудь иной выход. Не бросался бы в пекло с головой. Нил закрывает лицо руками. — Ты не знал? — вскрикивает Эллисон. — Как долго, Нил? Как долго ты не знал о собственной влюбленности? — Я пришел сюда не чтобы меня допрашивали, — мычит Нил из-за ладоней. Пейдж с Натали хохочут до колик, просто лопаются со смеху. Нил в жизни не краснел. Сейчас, возможно, у него пылают щеки. — Как долго? — спрашивает Дэн. — Я не знаю! — отвечает Нил. — Пару месяцев? — он вспоминает, как Ники усадил его в библиотеке, рассказывая, что ему подходит один только Эрик, потому что он единственный человек, который когда-либо поддерживал его, и Нил помнит, что тогда тоже думал об Эндрю. — Может, дольше? — вспоминает, как спросила Рене, почему они с Эндрю не встречаются, а потом еще — встречался ли Эндрю с Кевином. Нил сползает на пол, подтянув колени к груди. — Господи. — Подожди-ка, — щурится Натали, поднимая палец. — Нил, ты же сказал, что при первой встрече с Эндрю у тебя весь воздух из легких выбило. Я думала, это значит, что он показался тебе горячим? Кевин смеется. — Так и сказал? — и спрашивает Нила. — Это не неправда, — защищается Нил. — Ты нам наврал? — канючит Пейдж. Нил потирает глаза. — Это был последний день сезона в Миллпорте — моей старшей школе. Мы тогда продули матч. И мой тренер вышел поговорить со мной и сказал, что кто-то пришел повидаться — что абсолютно ужасающе, когда являешься мной. Но это был Ваймак. И, я уже вам рассказывал, Ваймак пытался подписать со мной контракт, а потом совершил ошибку, сказав, что Кевин, сука, собственной персоной, Дэй хочет меня в команду. Я подумал, это потому, что Кевин меня узнал, и… по сути, это была бы все, смерть. Поэтому я рванул. Побежал. Прямо к выходу. Не учтя тот факт, что Эндрю был на таблетках и подумал, что будет забавненько меня остановить, и что очень, очень забавненько будет остановить меня ударом клюшкой в живот. Я грохнулся кубарем и вообще не мог дышать. У меня перехватило дыхание и выбило воздух из легких, теперь поняли? Он поднимает глаза, а у его детей на лицах появляются очень сложные выражения. Эндрю пожимает плечами. — Повезло, что это была облегченная клюшка, а не утяжеленная. — Утяжеленная бы мне ребра переломала, — соглашается Нил. — Это было довольно забавно, — говорит Кевин. — Оглядываясь назад, — поспешно добавляет он, когда Пейдж ошарашенно глазеет на него. — Зная, что с Нилом все хорошо сейчас. Пейдж закатывает глаза. Нил ухмыляется. А потом она поворачивается к нему, и он перестает ухмыляться. — Нет, стой. Сначала ты говоришь, что это была интрижка — три недели, прежде чем ты решил, что это что-то большее. А еще ты сказал, что Эндрю пришлось согласиться с тем, что у вас отношения. И как это понимать? Что это вообще значит? — Это не то, о чем бы вам хотелось знать, — протестует Нил. — Правда говорю. — Нет, нет, какие вообще временные рамки? Эндрю сказал, что ты ему нравишься, и тогда у вас началась интрижка? Или сначала три недели была интрижка, а он только потом сказал, что ты ему нравишься? Что вообще значит слово «интрижка»? Эллисон в абсолютном восторге выпаливает: — Ага, Нил. Расскажи-ка. Нил трет лицо и поднимает взгляд на Эндрю. — Ага, Эндрю, расскажи. — О-о, нет, они спросили тебя, а не меня, Мистер Не-закрывающийся-рот, — парирует Эндрю. — Интрижка. Хрень полнейшая. — Ты же сказал… — Нил машет руками. — Конечно, — кивает Эндрю, — но я правда думал, что чуть позже ты догонишь, что это хрень. — Я не собирался игнорировать твои слова, — произносит Нил по-русски. Потому что разговор становится личным. — Ты сказал, что это ничто. Эндрю смотрит на него сверху вниз. И говорит на русском: — Я люблю тебя. — О, не-а, — вмешивается Натали. — Вы не можете спорить по-русски. Мы хотим объяснений. Нил продолжает смотреть на Эндрю. Эндрю отмахивается. — Эндрю сообщил мне о своем влечении в январе и сказал, что оно не более чем физическое. То есть, я довольно отчетливо помню, как думал, что этот факт делает все безопасным, потому что, когда я умру в конце года, это станет для Эндрю просто неудобством, — Натали издает какой-то звук, но Нил не дает ей времени задать вопрос. — А потом мы целовались на крыше, м-м, пару месяцев? А потом… ладно. Дрю? Эндрю снова машет рукой. Нил бросает на него взгляд и понимает, что, наверное, обсуждать его неминуемую гибель было все-таки не самой лучшей идеей. Что ж, теперь все в прошлом. Ничего не остается, как продолжать, чтобы никто больше не заметил. — Когда Эндрю впервые приехал к Аарону, их мать избивала Аарона. И Эндрю пообещал защищать его от любой женщины, которая поднимет на него руку, при условии, что он останется с Эндрю, пока они не выпустятся. А потом они вместе поступили в колледж и продлили сделку. По условиям сделки, у Аарона, по сути, не могло быть девушки. Но на втором курсе он и Кейтлин уже вроде встречались — ну, как бы, не могли встречаться. Вообще. Потому что Эндрю страшен, когда хочет, а Аарон не хотел, чтобы Кейтлин умерла. Но из-за этого все отношения в команде были попереебанными. Аарон и Эндрю не разговаривали друг с другом, потому что Аарон психовал на него за убийство Тильды и за то, что он не давал ему приближаться к Кейтлин, а Эндрю злился на него за то, что он выбирал Тильду вместо него, и мы не могли нормально слаженно работать, как команда, пока они это не порешают. Так что я… — Да? — подсказывает Эндрю, когда Нил замолкает. — Вмешался, — решает Нил. — Би сказала мне, что может им помочь, если я смогу заставить их пойти на терапию. Поэтому я попросил Кейтлин поговорить с Аароном, и в конце концов Аарон пошел с Эндрю на терапию. А какое-то время спустя Аарон использовал уже меня как рычаг давления: технически, ну, с какой стороны ни взгляни, я был нарушением их сделки. Поэтому Эндрю отпустил Аарона. Ради меня. И потом Аарон рассказал мне об этом. Я спросил Эндрю, и он согласился, что, да, возможно, он разорвал сделку, а потом, уже после этого, я сказал, что между нами кое-что есть, и он не стал спорить. — Это… нормальное развитие отношений? — спрашивает Натали. — Нет, — отвечает Рене. — Но когда дело касается Лисов, нормальность значения не шибко имеет. — Вы даже больше не Лисы, — замечает Натали. — Нет, — кивает Рене, — но мы все были Лисами по какой-то причине, и эта причина обычно была в том, что наша «нормальность» для людей — «антиутопия». Большинство команд набирают по географическому положению. Наша же команда была командой, потому что Ваймак решил, что мы все заслуживаем второго, или третьего, или четвертого, или восемнадцатого шанса. Решил собрать такую команду, где ты по-настоящему никогда не перестанешь быть человеком, которому дадут еще один шанс. Комната погружается в тишину перед лицом откровенности Рене, пока Кевин не нарушает молчание: — Ладно, ты, походу, не был влюблен в Эндрю до тех пор, пока он не влюбился в тебя. Он реально впрягался ради твоих прикидов. Эй, Эндрю, реально, пиздец же? Как давно… Хотя нет, мы впервые взяли его в «Сумерки»… когда? В июне? — Ой, мы теперь Эндрю допрашиваем? — восхищается Эллисон. — Тот же вопрос. Когда? Нил ждет тишины, но тишина его — нет. — Когда он обвинил меня во лжи из-за того, что я не сказал ему, что не принял таблетки. Я сказал ему самому иногда включать голову. Он ответил, что так и поступит. Нил хмурится, а затем ему приходится поднять взгляд, отвлекаясь от собственных мук. — Эндрю, это было, типа, в первый же день. — М-м. — Эндрю, ты был влюблен в меня фактически с первого дня встречи? — спрашивает Нил. — Это смущает. Эндрю смотрит на него сверху вниз. — Мы в браке. — Да, но тогда-то я был никем, — сипит Нил. — Нил Джостен, неприметный слабак. — Верно, — говорит Эндрю безо всякого выражения. — Ты разве не вломился к нему в комнату через месяц после этого? — Кевин спрашивает Эндрю. Натали издает странный звук. — На это забейте, — вмешивается Ваймак. — Ты затащил его в «Сумерки», накачал наркотой, взъебал, а потом вернулся и о чем-то спорил по-немецки, и все это время был… в него влюблен? После этого ему настолько не хотелось находиться с тобой в одном пространстве, что он вернулся автостопом. Теперь Пейдж издает странный звук. — Ну, я же не был дураком, — отвечает Эндрю. — Я думал, он угроза. На самом деле я не то чтобы ошибался, хотя ошибся в том, что он представляет угрозу конкретно для Кевина. Я что, должен был просто дать ему спокойно шастать там, будучи патологическим лжецом с сотнями тысяч долларов, цветными линзами и списками бессмысленных номеров, только потому, что он симпатичный? — Можно мне задать вопрос? — спрашивает Пейдж. — Конечно, — кивает Рене. Пейдж смотрит на Ваймака. — Ты только что сказал, что Эндрю накачал Нила наркотиками? Ваймак замирает. Эбби смеется. — Возможно, — осторожно отвечает Ваймак. — Типа, как Эндрю пичкали таблетками, потому что ему их прописали? — Сейчас, — говорит Ваймак, — я не знаю, что тогда на самом деле было. Это всего-навсего вывод, к которому я пришел. Может, я вообще не прав. Пейдж с Натали смотрят на Нила. — Что? — спрашивает Нил. Это не совсем тот разговор, в котором он хотел бы участвовать. Возможно, это не лучший для них урок — если мужчина ударит их в живот и почти сломает ребра, а потом подсыпет что-то в напиток, они должны будут выйти за него. — Он накачал тебя наркотиками? — спрашивает Пейдж. Смелость покидает Нила, и он смотрит на Эндрю. — Да, Эндрю. Ты накачал меня наркотиками? Эндрю смотрит на него: — Нам надо сводить тебя к врачу. Проверить, не потянул ли ты локоть. Нил хмурится. — Чего? Зачем? — Вдруг потянул — так сильно толкнул меня под автобус. Нил хихикает, запрокидывая голову. Он не единственный, кто смеется, и уж точно не единственный, кто смеется от удивления, но Эндрю смотрит именно на него, когда он оглядывается в ответ. От Нила не ускользает выражение глаз Эндрю — гордость? Любовь? Довольство? Нил улыбается ему — сладко-сладко. — Шутки вас не спасут, — заявляет Натали. — Мы требуем ответов! Мы устроим бунт, — угрожает она. — Мы объединимся, а потом начнем бунтовать. Эндрю внимательно смотрит ей прямо в глаза. — Я защищал Кевина от человека, у которого было столько денег и власти, чтобы убивать людей и оставаться полностью вне подозрений. А потом появляется Нил Джостен, который играл в экси от силы год, но уже настолько хорош, что Кевин настаивает взять его? Я вломился в его комнату, пока его не было, и обнаружил, что у него при себе двести пятьдесят тысяч долларов наличкой, а еще стояк на все, что касается Кевина и Рико… — Гадость какая, — кривится Натали. — И ничто в нем не выдавало наличие денег, а в старших классах он спал в школьном спортзале. И все же. Куча, целая куча денег. У него были цветные линзы и краска для волос, а одежда настолько безразмерной, что под ней едва можно было разглядеть тело — ясно же было, что он маскируется. Так что мы — Ники, Аарон, Кевин и я — отвели его в наше любимое кафе, где купили наш обычный наркотик, а потом в наш любимый бар, где мы знали барменов, и подмешали ему пыль в напиток. Я поручил Ники напоить его, пока наблюдал, как Кевин ужирается, нашел Нила, когда он уже наполовину опьянел, и отошел, чтобы дать наркотику время подействовать, а двадцать минут спустя пошел искать мальчика, который должен был уже быть готов раскрыть все-все свои секреты, и узнал, что он заплатил помощнику официанта сотку баксов, чтобы тот его вырубил. — Иногда, — вздыхает Мэтт, — я вспоминаю, почему ты никому не нравился. Эндрю пожимает плечами. — Да я вашей дружбы и не искал. — Ладно, — начинает Пейдж, — Нил, я знаю, ты разозлился, потому что мы подумали, что он тебя не любит, но… ты же слышал, что он только что сказал, да ведь? Типа, ты же помнишь, как он подсыпал тебе что-то в напиток, да? Это не… не самая лучшая причина выходить замуж. — Э, — теряется Нил, — он стал лучше. — Не моментально, конечно, — говорит Дэн. — Сразу после того, как их компашка вернулась, Эндрю попытался вломиться в комнату Нила и Мэтта, и единственная причина, почему у него не вышло, — потому, что Нил заранее позвонил и попросил Мэтта не впускать его. А Нил, естественно, большую часть обратного пути проскакал автостопом, а потом пешком дошел до Ваймака. — Ладно, подожди, — перебивает Натали. — Ты все продолжаешь твердить, что он вломился в комнату? — Замок вскрыл, — поясняет Эндрю. — Ты умеешь вскрывать замки? — переспрашивает Натали, садясь прямее. — Нил тоже, — говорит Эндрю. Пейдж с Натали переглядываются, а потом переводят взгляд обратно на Эндрю. — Вы так заморочились, чтобы поставить нам крутые замки на двери спален, и можете их взломать? Эндрю застывает, понимая, что, возможно, сам загнал себя в угол. — Мы можем поставить вам еще и засовы, если хотите. Или те штуки, которые можно повесить на ручку, чтобы помешать кому-то открыть дверь. — Что… мы отклоняемся от темы, — заявляет Пейдж. — Зачем? На секунду воцаряется тишина; Нил, например, никак не может вникнуть в суть вопроса. — Он сделал это, чтобы защитить Кевина, — отвечает Рене. — И это, я думаю, это желание защитить кого-то чуть ли не любой ценой — это то, что мы все понимаем. — Но, типа, а зачем тебе тогда выходить замуж за того, кто так с тобой поступал? Как ты мог выйти за него? Нил смотрит на нее. — Я думал, с этим мы уже порешали? — Нет, нет, точно ничего не порешали, — расстроенно дуется Натали. Он расстраивает их. — Ты же не рассказал нам, что он творил! — Так, во-первых, Эндрю прямо здесь, — начинает Нил. — Не нужно говорить о нем так, будто его тут нет. Во-вторых, я не думал, что это особо важно. Нет, — отрезает он, когда Пейдж с Натали обе открывают рты, — я реально не думал, что это важно. Я вернулся автостопом, Ваймак затащил Эндрю в квартиру, и я рассказал ему половину правды о том, кто я такой — больше, чем когда-либо рассказывал кому-то, и он ответил мне, что все в порядке — все нормально. Ему было известно обо мне больше любого человека, которого я знал, за исключением тех, кто преследовал меня с самого начала, и он не сказал мне убираться, он сказал возвращаться с ним в общежитие. А после этого сказал, что теперь выбор — употреблять алкоголь или пыль — только за мной. А потом мы с Кевином оказались на национальном телевидении с Рико, а я зашел слишком далеко и вывел Рико из себя, и, когда мы зашли за кулисы, Рико последовал за мной, и вместо того, чтобы схватить Кевина и просто уйти, Эндрю встал между мной и Рико. Он попросил меня остаться. Пообещал защищать меня, дал ключ от дома Ники, от своей машины, доверил мне Кевина, — и мы только что перечислили большую часть всего, что имело для него значение. Когда Кевин узнал, кто я, — произносит Нил, переводя взгляд на него, — он сказал мне бежать. Кевин морщится. — Это был твой единственный шанс, — тихо произносит он. — Единственный шанс для нас всех, если честно. — Это правда и достаточно справедливо, и, честно говоря, это лучший ответ, чем я на самом деле ожидал. Но когда узнал Эндрю, он боролся за меня с ФБР. Мне нужно, чтобы вы поняли, — Нил снова находит девочек взглядом, — что я не сидел там такой: «ага, люди, накачавшие меня наркотой, — молодцы». Эндрю так поступил, чтобы обезопасить Кевина. И на самом он даже не ошибался; все обернулось хорошо, но по сути я, наверное, представлял для Кевина бо́льшую угрозу, чем тот же Рико. Я мог бы — и так и произошло — навлечь на нас внимание главной ветви. И… я хотел этот шанс. Шанс не быть в опасности. Шанс перестать убегать хотя бы на несколько месяцев, всего на пару месяцев, когда мне не нужно будет постоянно бояться и оглядываться. И, что поразительно, тот парень, который напичкал кого-то наркотиками, чтобы защитить своих людей, — это именно тот человек, которому я поверил, когда он сказал мне, что сможет меня защитить. И он защитил. — Но только не когда ты уехал в Эвермор, — говорит Эндрю, и взгляд, которым он одаривает Нила, показывает, что он до сих пор малость злится на ту ситуацию. Нил пожимает плечами, ни о чем не сожалея. — Суть вот в чем: я рад, что вы понимаете, что подмешанные в напитки наркотики — не основа хороших отношений. И я рад, что вы осознаете, что человек, который вламывается в твою комнату, — не тот, с кем следует продолжать тусоваться. Но вырывать действия из контекста реальной жизни и подгонять их под моральщину без контекста — все равно что наказывать дочку за то, что она ударила пацана, независимо от причины, по которой она ударила, — Нил выгибает бровь на Натали, а она краснеет. — А теперь, я буду признателен, если мы перестанем поливать Эндрю грязью. — Ну, а, — Дэн хмурится, — вы когда-нибудь видели абьюзивные отношения? Такие люди… типа, не то чтобы щеголяют в футболках с надписью «я подвергаюсь насилию», но все равно же можно понять все, если приглядеться. Кого-то колотит от страха. Кто-то тише воды, ниже травы. Кто-то трясется от нервов. Кто-то вздрагивает. А Нил… он почти год не смеялся. Да и улыбался-то едва ли. Только когда от него ждали улыбки, и иногда у него даже получалось выдавить из себя, но по-настоящему счастливым он выглядел лишь после побед на матчах, и даже тогда те улыбки были поддавками. Эндрю почти не открывал рта. То есть, он болтал, когда пил таблетки, но даже тогда именно с нами он в контакт почти не вступал, а когда бросил лекарства? Ничегошеньки. А это? — она указывает на Нила с Эндрю, бросает на них взгляд и снова смотрит на Натали с Пейдж. — Это, блять, чудо какое-то. — Я сейчас кое-что добавлю, — вступает Ваймак. — М-м, — кивают Нил и Эндрю. — Я знаю, — начинает Ваймак, — я знаю. Это я затеял разговор. Простите. Но я просто хотел сказать, что Нил был, начиная с сентября, единственным человеком, который мог приблизиться к Эндрю, наверняка при этом не пострадав. Не считая меня, но я — это отдельный случай. И Аарон, но Аарон никогда по-настоящему не проверял. Нил мог подойти к Эндрю, когда Эндрю готов был кого-нибудь нашинковать, и Эндрю брал и убирал нож. Несколько раз, если честно, все именно вот так и происходило. — Нил только что сказал, типа, минуты две назад, что Эндрю периодически пытался его придушить, — Пейдж кидает на Эндрю взгляд, по мнению Нила более нервный, чем следовало бы; она и глазом не повела, когда узнала, что Эндрю убил Тильду. Или когда узнала, что Нил убивал людей. Или когда узнала, что Эндрю угрожал прикончить Генри. Что ж, учитывая это все, Нил полагает, что у нее есть право немножко понервничать. Может, они слишком много говорили о насилии Эндрю на первом курсе. — Он ни разу не поднял на меня руку после того, как перестал принимать лекарства, — объясняет Нил. — И даже до этого, как правило, все происходило потому, что я намеренно и очень целенаправленно его провоцировал. — Когда Эндрю вышел из рехаба, — говорит Кевин, — Нил только вернулся из Эвермора и технически нарушил данное Эндрю обещание — он сказал, что будет охранять меня, пока Эндрю в отъезде, а потом скинул меня на Мэтта, а себя на блюдечке подал злоебучему Рико. Эндрю заставил Ники подробно пересказать ему все, что он пропустил, за исключением объяснения кучи синяков и порезов Нила, а потом велел Ники послать Нила встретиться с ним на крыше. Эндрю исчез, Ники ушел, а потом вернулся через три минуты и сказал мне, что у нас скоро станет на одного сокомандника меньше, потому что Нил поперся объяснять Эндрю, что бросил меня и уехал в Эвермор, а еще он понес Эндрю его ножи, а нам, наверное, потом придется собирать Нила с крыши по кусочкам. А Нил взял и вернулся без единого синяка. Это было почти так же поражающе, как когда Рене уехала в Эвермор, а вернулась оттуда с Жаном. — Ладно, — щурится Пейдж, и Нил слышит, как она готовится продолжить, и делает глубокий вдох, сдерживая гнев. — Но… — Хватит, — отрезает Нил, поднимаясь. — Я устал от этого. Не понимаю, почему я должен ворошить все свое прошлое, все прошлое Эндрю, каждый раз, когда кто-то узнает, что я замужем за ним, или каждый раз, когда кто-то узнает, что он, блять, не Ганди. — Ганди был расистом и сексистом, — вставляет Рене. — И мы все счастливы, что он не Ганди, — уступает Нил. — Но не в том суть. Меня никто не заставлял выходить за него. Мне не промывали мозги, принуждая думать, что быть накачанным наркотиками — это весело. У меня, блять, не Стокгольмский синдром. Я вышел за него не потому, что был тупым, или потому, что не понимал, что он со мной сделал, или потому, что надо мной издевались, или манипулировали, или… блять. И вообще, история с клюшкой была одиннадцать лет назад. Остальное — по меньшей мере десять лет назад. После этого всего он стал гораздо спокойнее, так что, типа, нет смысла поминутно расписывать, где он оступался. — Хорошо, но есть же разница между тем, чтобы кого-то стукнуть разок и неоднократно пытаться придушить, и, типа, тот факт, что это было десять лет назад, на самом деле не имеет смысла, когда это, видимо, было у него устоявшейся моделью поведения, — настаивает Натали. У Нила перед глазами на миг все вспыхивает бордовым от злости, и он делает глубокий вдох в отчаянной попытке остыть. Розовый. Может, бордовый потихоньку становится розовым. Они дети. А Эндрю — взрослый человек. Эндрю не нуждается в его защите. — Контекст, опять же, — равнодушно отвечает он, беря контроль над эмоциями так, как подавлял свой взрывной характер все эти годы. — Если смотреть на модель поведения, то у каждого из Лисов были какие-то хреновые моменты, а хороших привычек не было ни у кого. Оказывается, иногда человек постоянно ведет себя определенным образом из-за ситуации, в которой находится, и изменение этой самой ситуации может помочь изменить и поведение. Не говоря уже о том, что в нашем контексте насилие — единственное, что когда-либо помогало Эндрю. Оно обеспечило безопасность его двоюродному брату, обеспечило безопасность Аарону и безопасность Кевину. И насилие он практически всегда использовал для одной цели — защищать других людей. Бить меня клюшкой не являлось такой целью, нет, но он был под сильнейшим воздействием препаратов, и удар был для того, чтобы Ваймак мог со мной поговорить. Он прошел через весь этот ад, добираясь до Аризоны на самолете, не для того, чтобы я просто сбежал. А еще, если честно, мне реально странно слушать, как вы все сидите тут и говорите обо мне так, будто я был невинным мальчиком, которым воспользовались, или какая-то такая херня. Я так долго врал, что буквально не знал, как говорить правду. На других людей мне было фиолетово — я подверг опасности каждого члена нашей команды, чтобы заниматься спортом, и это меня нисколько не волновало. Первые пару месяцев, когда я стал Лисом, я бы продал Сатане всех в этой комнате за шанс на безопасность. Какое-то время я не знал, кто за мной охотится и почему, но знал, что мой одержимый отец-маньяк и его одержимые дружки идут за мной по пятам, и, когда Эндрю предложил встать у них на пути, я согласился, и, поверьте мне, ни секунды не беспокоился о его безопасности — я думал, если они придут искать меня, то убьют его, и все, что меня беспокоило в сложившейся ситуации, так это то, что я потеряю шанс на побег. А потом я пошел и выбесил Рико, а он в отместку убил парня Эллисон — прости, Эл, — и, еще раз, могу повториться? Мне было начхать! Я боялся, что она будет на меня злиться, и мне будет некомфортно, и ушли месяцы, чтобы я начал ощущать ужасную вину за это. И, вдобавок ко всему, — громко произносит он, не давая пяти людям и рта открыть, сцепляет руки за спиной и прислоняется к столешнице, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. Он никогда не умел держать свой треклятый рот на замке, но ему не следует пугать девочек, если он не в силах справиться с последствиями. — Нам реально нужно поговорить о том факте, что я был хуже Эндрю. Давайте все вспомним, пожалуйста, что копания Монстров изначально состояла из Эндрю и его семьи — трое из четверых. Он подписал контракт с Ваймаком в основном потому, что Ваймак в таком случае взял бы Аарона с Ники. Ему было не наплевать, и он делал все возможное, чтобы защитить их всех, он был полностью готов отправиться в тюрьму, чтобы защитить Ники, а я не был готов даже просто заткнуться ради общей безопасности. А еще, — продолжает Нил, постепенно осознавая, что, возможно, закатывает сцену, — почему это у меня нет права голоса в этом вопросе? Разве не важно, что спустя восемь месяцев я чувствовал себя в большей безопасности рядом с Эндрю, чем когда-либо с кем-то другим? Разве не важно, что, не считая случая с клюшкой, Эндрю ни разу не ударил меня? Разве не важно, что если я скажу ему съехать и никогда больше со мной не разговаривать, он так и сделает? Да блять, разве не важно, что за те две недели, что вы его знаете, он только и делал, что пытался вас защищать и кормить? Я понимаю, почему вы расстроены, — лжет Нил, — но вспоминать о той херне, которую Эндрю натворил десять лет назад, когда находился под воздействием таблеток, которые ему в глотку пихали, это не есть хорошо. Если вы так хотите позлиться на кого-то за то, что он был куском дерьма десять лет назад, то направьте свою злость на того, кого в буквальном смысле пришлось учить волноваться о других людях. Эй, Кевин, помнишь, как я вломился в вашу комнату и обозвал тебя калекой? Кто-нибудь помнит, как я встретил Кейтлин и сказал ей разрушить их с Аароном отношения ради единства команды, чтобы у нас появился шанс выиграть, а потом пересобачился с Аароном в коридоре? Или мы тут просто развлекаемся, вспоминая хрень со стороны Эндрю? — Эй, Нил? — зовет Дэн. — Чего? — Успокойся, ты повышаешь голос. Я понимаю, — говорит она, поднимая палец, — мы слишком далеко зашли, чего делать не должны были, и ты защищаешь Эндрю так же, как и он тебя, но, Нил, они дети, а мы уже знаем и любим вас, и в защите нет необходимости. Нил знает, что она права. Он знает, правда, знает, и последние года очень усердно работал, чтобы взрастить в себе какие-то чувства кроме злости и страха, и усердно работал, чтобы иметь возможность контролировать гнев, но стоит только задуматься об этом на полсекунды, и вот перед глазами уже Эндрю — беспомощный и безнадежный, отчаянно пытающийся убедить отпустить его убить насильника, чтобы защитить кучку каких-то теоретически существующих детей и помочь Натали с Пейдж лучше спать по ночам, но он не может этого объяснить, не может рассказать им, он не будет больше выносить секреты Эндрю на всеобщее обозрение, и… И вот так просто гнев покидает его, и все, что остается, — сплошной стыд. Они не знают, почему он в такой ярости. — Это не их вина, что мы решили вспомнить прошлое Эндрю, — вздыхает Дэн, — и они не виноваты, что не знают, сколько труда Эндрю вложил, чтобы стать таким человеком, которого мы приглашаем на семейный ужин. — Нет, — вздыхает Нил. — Нет, это не их вина. Натали, Пейдж, мне очень жаль. Злиться и выливать на вас целую тираду при всех потому, что мне не понравились ваши слова, — это нехорошо. Мне не следовало этого делать, и я так больше не поступлю, — он прижимается спиной к столешнице. Пейдж с Натали таращатся на Нила в полном недоумении. Сердце у него бешено колотится, — он проебался. Напугал их. Заставил их чувствовать себя в опасности. Он… А потом девочки одновременно корчат ему гримасы. — Это очередная твоя сопливая хрень? — спрашивает Натали. — Господи боже. Я набила лицо ребенку в школе — и ничего. Я спрашиваю Эндрю о наркотической зависимости — ничего. Я ору, ною и спорю — ничего. Я предполагаю что-то про Эндрю — и вот те на, охеренно злая десятиминутная лекция, ха. — Я знаю, как это решить, — объявляет Пейдж, — и как вы можете извиниться. Я хочу скорее всего пошлую, вероятно гаденькую историю о том, как вы двое, жестокие, лживые, грубые… — Эндрю не лжет, — заявляет Нил. — А ну-ка цыц; так вот, грубые, бесчувственные ебучие мудаки научились, типа, быть в отношениях. — Нет, — отрезает Натали. — Я хочу слащавеньких историй, — стенает Пейдж, возводя руки вверх, будто призывает всех демонов и богов. — Зачем? — спрашивает Натали. — Я подумала об этом и снова встала на сторону Эндрю, и я хочу, чтобы мне доказали правильность моего решения, так что вы все будете рассказывать мне слезливые истории об этих двоих. — Господи, Джиджи, ну зачем? — спрашивает Натали, и Нил моргает. Это прозвище Пейдж. Он ни разу не слышал, чтобы Натали так звала ее. Пейдж мягко кладет кулак на стол. — Он увидел тебя с ножом и дал тебе другой — покруче, нахрен все это, я за Эндрю. Они докажут тебе, что я права. — Ты худшая, — сетует Натали, но когда она откидывается на спинку стула, Лисы садятся поровнее, ухмыляясь. — Однажды, — начинает Мэтт, — я спросил Эндрю, почему ему нравится Нил. Эндрю сказал, что у Нила милые кудряшки по утрам, — Натали издает протяжный звук отвращения, который Мэтт игнорирует. — А потом, через неделю, я спросил у Нила, почему ему нравится Эндрю, и он сказал — сука, ну вы прикиньте, а, — что у Эндрю по утрам очаровательные растрепанные волосы. Они до сих пор нам втирают, что не спланировали это. — Не планировали мы ничего, — подтверждает Нил. — У Нила есть ласковое обращение специально для Эндрю, — подхватывает Дэн, — и однажды, когда я попыталась использовать его, Эндрю буквально наставил на меня нож, Нил отвернул его от меня, а потом одарил меня таким взглядом, который пробрал до самых костей. Нил — единственный, кому вообще разрешено звать его хоть каким-то прозвищем. — А какое оно? — спрашивает Пейдж. — Дрю, — отвечает Нил. — Это едва ли «прозвище». Почему только Нилу можно тебя так называть? — Это не мое имя, — отвечает Эндрю. — Почему Нил называет тебя не твоим именем? — Потому что он Нил. — Ответь, Эндрю! — Не на это. Пейдж открывает рот, а затем с явно титаническим усилием поворачивается к Мэтту. — Еще. — Ладно, для этого вам нужно кое-что знать о Ниле: он чутко спит, — произносит Мэтт, явственно чувствуя себя очень и очень в своей тарелке. — Нет, буквально нет, — хмурится Натали. — Однажды я вошла в гостиную, а он дремал, и я дважды прочистила горло, чтобы он хотя бы глаза разлепил. — Ах, — говорит Мэтт, — а Эндрю там был? — Лежал на Ниле сверху, как кот, — отвечает Натали. Мэтт кивает. — Понимаешь, Нил несколько месяцев спал на боку, лицом к стене… — Я не мог рисковать, что ты увидишь меня без линз, — цокает Нил. — Молчать; вот он так и спал. Не двигался. Если только кто-то издавал хоть малейший звук, он тут же подрывался. И, типа, если кто-то делал что-то внезапное — не звук будильника, к нему он привык, — например, кто-то хлопал дверью, Нил лез рукой под подушку. Это мы потом узнали, что он искал пистолет, так что, наверное, если бы у него реально была пушка, он бы выстрелил в меня восемьдесят раз, прежде чем переехал к Эндрю. Ну, в любом случае, мальчик спал чутко; ночь после того, как мы вернули его от ФБР — исключение, он спал как младенец, но это был единственный раз, когда я видел, чтобы он по-настоящему расслаблялся во сне. Если только он не спал на Эндрю. Однажды вечером мы с Кевином пошли и набухались, а когда вернулись — спотыкались обо все, как слоны, ржали и вели себя, как дурная школота, а потом ввалились в спальню и увидели, как Эндрю в нас кинжалы взглядом метает, а Нил пускает слюни ему на плечо. Просто, однозначно, самая милая вещь, которую я когда-либо только видел, и если бы я не был абсолютно уверен, что Эндрю меня прикончит, я бы сфотал. — Спасибо, — выдыхает Нил в сторону Эндрю. — А то мне самому бы пришлось кокнуть Мэтта, если бы он разослал фото, где я пускаю слюни. — Эндрю обычно протирал штаны в библиотеке с Нилом, пока тот учился, — вызывается Эллисон. — Он всегда твердил, что у него аллергия на библиотеку, но когда Нилу нужно было готовиться к тесту или другой фигне, Эндрю был тут как тут. На самом деле он никогда не учился, но сидел там. Мой последний год обучения был прелестью, потому что я просто занималась с Нилом. Каждые двадцать минут Эндрю совал Нилу бутылку воды, и я мысленно такая: «о, да-а, водный балансик». И каждые несколько часов Эндрю таскал Нилу кофе, а я такая: «ой, ой-ой, моя кофейная кружечка пуста». В итоге мы с Нилом ходили на одни и те же пары по математике, и это было здорово, Нил заставлял Эндрю задавать нам вопросы для проверки. А Эндрю, блять, всегда реально задавал. — Ну, да, — фыркает Ваймак. — Нил просто просил его, а? — О, да-а, — кивают Лисы с разной степенью синхронности. — Нил со своим «я просто попросил». — Это означает что-то фушное? — уточняет Пейдж. — Нет, это означает, что было что-то, что, — мы все знали, — Эндрю на самом деле не хочется делать, — объясняет Дэн, — и вместо того, чтобы просить Эндрю, мы шли просить Нила, а через пять минут Нил такой: «Эндрю сказал да». Типа… как было с «Сумерками». Ну, тот их любимый бар. Эндрю приглашал человека с собой, если считал, что стоит разнюхать что к чему с ним, а потом больше никогда не звал, и на этом все, это то, чем занималась его группка, — рассказывает она, аккуратненько вырезая половину правды. — А потом, однажды, Нил просто зашел и такой: «о, ребят, можете прийти в «Сумерки» на Хэллоуин, Эндрю пригласил вас», что было самой нелепой… — И Эндрю мало что мог поделать, — кивает Кевин. — Нил такой: «мы должны пригласить старшекурсников в «Сумерки» на Хэллоуин», а Эндрю ему типа: «э-э», и Нил такой: «это будет круто для всей команды», а Эндрю в ответ: «о-о-о-ке-е-ей». И так было буквально со всем. Единственная фича заключалась в том, что если Эндрю уже сказал «нет», он, скорее всего, не передумал бы, так что реально нужно было сначала идти к Нилу. — Все мои секреты выдают, — вздыхает Эндрю. Кевин изображает, как закрывает рот на замочек. А потом снова выпрямляется. Спрашивает Нила по-французски: — Дети знают, что Эндрю боится высоты? — Не думаю, — отвечает Нил, а потом переходит на русский. — Ничего, если дети узнают, что ты боишься высоты? — Не-а. Нил машет Кевину. — Эндрю боится высоты и ненавидит перелеты, поэтому каждый раз, когда нам приходится лететь на игру, Нил сидит и читает ему Шекспира по-русски, пока не охрипнет. А потом дремлет — в самолете, полном людей, и все только потому, что Эндрю рядом, — Кевин всплескивает руками, как будто забил гол. — Ладнушки, все это правда очень мило, но никто из вас не рассказал мне историю о том, как двое серьезных, сильных, страшных, с ножами и маниакально-счастливых, бесчувственных, монстра-злодея научились танцевать вальс, и у меня такое чувство, что это должно было стать первым, о чем вы нам расскажете, потому что на самом деле это же просто квинтэссенция соплей, а? Например, когда люди рассказывают, как познакомились их родители, это все примерно так: «о да, мы ходили танцевать, и о-о, эй, кто-нибудь, врубите-ка музычку, чтобы мы снова окунулись в наши славные деньки, и…»… чего это вы на меня все пялитесь? — Ты говоришь об Эндрю с Нилом, да? — спрашивает Рене. Кевин поворачивает голову и смотрит на Нила. — Скотина. Так вот откуда вся эта новая дорожка шагов. Когда вы научились вальсировать? — Вы танцуете вальс? — вскрикивает Эллисон. На нее тут же шикают три человека, и все пялятся на Джона, все еще сопящего на Ваймаке. — Это все меняет, — тихо продолжает она. — Рене, нам нужно научиться танцевать вальс, не можем же мы быть менее очаровательными, чем мудацкие Нил с Эндрю. — Мы можем научиться, — соглашается Рене, нежно улыбаясь Эллисон. А потом смотрит на Пейдж. — Как ты узнала, что они танцуют вальс? — Вы, что ли, не знали? — опешивает Пейдж. — Мы застукали их… — Я их застукала, — поправляет Натали. — В их годовщину. Спустилась за стаканом воды. Эндрю кружил Нила. Эбби обменивается с Ваймаком взглядом, в котором, по мнению Нила, гордости больше, чем того требует ситуация. Лисы поворачиваются к Нилу. Нил сталкивается с целой кучей щенячьих глазок. — Эй, Эндрю, почему бы тебе не рассказать им, как… — О, нет, — отвечает Эндрю, — это не я решил раскрыть рот. Нил ухмыляется, а потом вздыхает. — Мы ехали домой с работы в третью годовщину, — рассказывает Нил, и каждый человек в комнате — за исключением Эндрю — садится прямо, учтиво, сложив руки на коленях, воплощая образ внимательных слушателей. — И Эндрю сказал: «знаешь, я не умею танцевать вальс», и я спросил его, не хочет ли он научиться, а он ответил, я цитирую: «м-м». Поэтому я сказал ему, что если он хочет, ему нужно прямо мне об этом сказать, что он и сделал, а потом мы пришли домой и сели смотреть видео на Ютубе, пока не разобрались, и теперь на годовщины и время от времени, когда нам скучно, мы танцуем вальс, а я использовал дорожку шагов из танца, чтобы улучшить игру в экси. Пейдж одаривает Натали таким же взглядом, каким Нил одаривает Эндрю, когда ему просто правда, правда хочется немного домашнего хлеба, и Натали изящно закатывает глаза. — Можно я добавлю еще? — спрашивает Эндрю, немедленно становясь объектом всеобщего ошеломляющего изумления. — Конечно же, — восторженно отвечает Эллисон. — У меня не было любимого цвета, пока не прошло где-то, м-м, полтора года после встречи с Нилом… — Стой, — перебивает Нил, потрясенный до глубины души. — Нет, стой, погоди… в первый год я задавал тебе самые тупые, личные вопросы, какие только можно было вообразить, и ты ни разу не солгал мне, но сейчас говоришь, что наврал о своем любимом цвете? Какой был смысл? — Это то, о чем я пытаюсь тебе сказать, — терпеливо отвечает Эндрю. — Ты спросил, а я открыл рот, чтобы ответить, что у меня такого нет, и именно тогда осознал, что мой любимый цвет — цвет твоих глаз. Нил закрывает лицо руками. Он абсолютно, определенно точно заливается краской и чувствует, как полыхает лицо. Все в комнате просто верещат, сходя с ума от восторга от этого открытия так же, как и сам Нил. Он наклоняется вбок. Эндрю умудряется даже не шелохнуться, когда Нил падает на него. Очевидно, все это слишком громко для Джона, и он визжит так, что крыша может поехать, и начинает извиваться. Ваймак держит его, ухитряясь поставить на пол без неприятностей. — Мы пойдем поиграем с ним, — объявляет Нил, радуясь возможности улизнуть из комнаты, прекрасно понимая, что его лицо все еще ярко-пунцовое. Джон любезно топает в коридор, направляясь в гостиную. — Кевин, ты там вроде хотел помочь Нат и Пейдж с домашним заданием по истории? — спрашивает Нил, уже на полпути из комнаты. — Да-да, — кричит Кевин ему вслед. Нил тянет руку, и Эндрю берет его за ладонь так быстро, будто сам тянулся навстречу. Нил льнет к нему, когда они следуют за Джоном, уже сидящему в куче машинок Хот Вилс. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит на Нила. Они вздыхают, садятся и врезают парочку машин друг в друга, к большому удовольствию Джона. Он лопочет и вступает в игру. Нил оглядывается на собственную жизнь. Говорит по-русски: — Слава богу, мы взяли не маленьких детей. Эндрю кивает. — Хотя, видимо, подростки тоже те еще занозы в заднице. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, — говорит Эндрю, — но я думаю, что проблема только в людях. — Это точно, это точно, — кивает Нил. Наезжает машинкой Джону на ножку, и Джон показывает им, что он в восторге от того, что его переехали. — Прости. Нил косится на Эндрю. — За что? — За то, что приходится объяснять людям, почему ты вышел за меня. Мне жаль, что я такой человек. Ярость вскипает мгновенно. Нил тушит ее. Нет необходимости злиться. Он уже сожалеет о той вспышке гнева, и вторая не нужна. Натали с Пейдж всего лишь дети. — Если бы ты не был тем, кем был, я бы не вышел за тебя. Не извиняйся за то, что ты мужчина, которого я люблю. Я не соглашался на тебя. Я влюбился в тебя не только потому, что ты был доступен и оказался заинтересован мной. Не извиняйся за то, что я люблю тебя. Эндрю ничего не отвечает. Нил поворачивается к нему лицом. — Я серьезно. Ты когда-нибудь просил меня извиниться за то, что я не пришел к тебе в первый день и не выложил всю правду? Нет, ты никогда не просил и не попросишь. И, каким-то образом, тот факт, что я лгал о своей жизни все то время, пока вы выясняли, кто я такой, и тот факт, что я подверг опасности всю команду — и однажды наебал каждого спортсмена в Лисьей Башне — только ради шанса заниматься спортом, никому не кажется таким ужасным, каким все считают факт того, что ты пытался защитить Кевина, — Нил обхватывает свободной рукой шею Эндрю сзади. — Я люблю тебя, Эндрю Миньярд. И любил долгое — хоть и сам не понимал — время. — Ты идиот, — отвечает Эндрю. Нил пожимает плечами. — Конечно. Но не поэтому. — Ничего из случившегося не на твоей совести. И никогда не было твоей виной. Нил снова пожимает плечами. Он признает, что не убивал Сета сам, не привозил Дрейка в Колумбию и не разбивал машины на стоянке Лисьей Башни. Он это знает. Знает, что не виноват. Но вместе с тем знает, что не дал Лисам права голоса — согласны ли они быть в опасности, пока он рядом, и уж точно не дал выбора всем остальным спортсменам. Эндрю изучает его лицо. — Да или нет? — Да, — отвечает Нил, уже наклоняясь. Нил хочет забрать Эндрю, уехать домой и просто вернуться в постель. Запереть дверь, забраться под одеяло, сказать солнцу, чтобы снова зашло, и оставаться там, завернувшись во что-нибудь мягкое, пока из их жизни не исчезнет все дурное. Может, пусть Эндрю еще разок скажет, какие у него красивые глаза? Нил вскрикивает, когда Джон таранит машинкой его бедро. — Монстрик, — бурчит он, извиваясь и практически падая спиной на Эндрю, чтобы увеличить расстояние между собой и вооруженным малышом. — Какой отец, такой и сын, — весело хихикает Мэтт, появляясь в дверях. Нил поднимает на него глаза. — Забавная маленькая пословица для всех нас. Мэтт пожимает плечами, подходя и присаживаясь на корточки рядом. — Несомненно, только вот я надеюсь доказать, что она неправдивая. Нил подбирает машинку и врезается ей в машинку Джона. Джон переезжает машинку Нила. — Разве мы не все доказали? Ну, может быть, только не Кевин. — Да, как это он выиграл в отцовской лотерее? — спрашивает Мэтт. Эндрю фыркает. — Хэй, Эндрю, — зовет Мэтт, и Нил напрягается от его тона. — Я просто хотел… просто хотел сказать, что мне жаль. И я рад, что теперь ты мой друг, даже если раньше ты был каким-то говнистым. Нил оглядывается через плечо. Эндрю склоняет голову набок. Нил ждет. — Я рад, что теперь ты мой друг, — отвечает Эндрю, и Нил надеется, что Мэтт не слышит, как у в Эндрю в голосе сквозит легкая боль от этих слов. — Даже несмотря на то, что я этому не посодействовал. Нил замечает удивление на лице Мэтта прежде, чем он успевает его подавить, и отворачивается, чтобы они не увидели его ухмылку. С минуту балуется в машинки с Джоном. — Такого я не ожидал, — наконец выдает Мэтт. — Я пытаюсь, — сухо отвечает Эндрю. — Чтобы что, шокировать людей, и у них случались сердечные приступы? Эндрю не утруждает себя ответом на вопрос. Мэтт встает. — Я пришлю тебе видео с Демоном. — Спасибо. — Да не за что. Минуту спустя Нил оглядывается, убеждается, что Мэтт ушел, и улыбается Эндрю, в ответ приподнимающему бровь. Нил пожимает плечами. Продолжает играть в машинки с Джоном, который, кажется, быстро осознает суровую реальность: с машинками Хот Вилс особо не поиграешь. — В жизни больше пива не выпью, — вздыхает Эндрю, поднимаясь. — Сейчас вернусь, — и направляется в коридор, закрывая за собой дверь в ванную. Джон встает, шатко держась на ножках, и упорно топает на кухню, пока Нил следует за ним по пятам. А потом, когда Нил огибает дверной проем, ведущий на кухню, в него что-то врезается — все тело дергается, по футболке растекается теплая липкая жидкость, но Нил не заметил угрозы, он же внутри, в безопасном месте, так что случилось? — Твою мать, — звучит чей-то голос — не мамин, но он должен быть маминым, у Нила течет кровь — ручьем, — он чувствует; ткань липнет к животу, он прикладывает к ней руки, а хлопок липкий, насквозь мокрый, и сердце колотится непозволительно быстро, ему нужно успокоиться, но руки двигаются, и Нил чувствует кровь по коже, что-то не так… — Нил? Что-то не так; он поднимает глаза: — Кажется, в меня выстрелили, — выходит монотонно и ровно, ведь нельзя паниковать, но он паникует, но нельзя паниковать перед человеком, который должен его перевязать… — В тебя не стреляли. Нил отшатывается от стоящего рядом мужчины — взрослого, слишком взрослого, держа руки на животе, трясет головой: — Выстрелили, я чувствую… — он вдыхает с ощущением пули, боли, стеснения в животе, рвущего мышцы, — точно стреляли, — он настаивает… — Нил, — зовет женщина, и Нил поворачивается к ней; где же мама… — Думаю, не сквозное, — он сипит, говорит ей, но она — не мама, он не должен никому этого сообщать, должен хранить все в секрете, должен лгать, но мамы здесь нет, нужно позвать на помощь, хоть кто-то ведь должен поверить ему… — В тебя не стреляли, — ласково уверяет она, и это слишком, он чувствует эту тянущую боль в животе, поднимает руки и чувствует запах собственной крови, трогает футболку и ощущает влагу и липкость, почему же тогда она ему не верит, ему нужно, чтобы она поверила, если она не поверит, то не вытащит пулю; Нил стягивает с себя футболку. — Смотри, посмотри же, — но там… там ничего нет. Он прикладывает ладонь к животу, мокрому, липкому, но там ничего нет, кладет ладонь на грудь, но там ничего нет, чья-то рука тянется к нему, и он отшатывается — кто это, почему там ничего нет, почему никто его не слушает — а потом появляется Эндрю. Эндрю здесь, усаживает Нила на стул, тянет за кудри, опускает голову между его же колен, и это знакомо, и Нил позволяет ему. — Прекрати, — просит Эндрю. — Прекрати, чтобы рассказать мне, что стряслось. — Он говорит, что в него выстрелили, — произносит кто-то, кто-то знакомый. Он знает этот голос. Это его брат. У него нет брата. Мэтт. — Я… я выходил из-за угла, не увидел его и врезался, и вылил половину колы ему на футболку, а потом он стал… вот таким. Нил чувствует. Что-то вязкое, мокрое — все руки в этом. Ладонь Эндрю у него в волосах, тянет, отвлекает. Дыхание учащается. Кола. На животе что-то есть. Липкость сахара. Не крови. Всего-навсего газировка. Но почему-то он все еще слишком далеко, в подворотне, уворачивается, чтобы сорваться с места, в носу стоит острый запах железа и соли, кроссовки трутся о грунт, Мэри целится в того, кого Нил не сумел пристрелить; они слишком медлили, поэтому у него в плече зияет пулевое, дерущее каждую мышцу, пульсирующее такой дикой болью, что тело колотит, а сам он не осознает масштаб всей боли, даже ощущая ее. — Нил, — зовет Эндрю — пустой, неживой совсем, ушедший в себя, — такой, каким никогда больше быть не должен. Но все из-за Нила. Все потому, что Эндрю беспокоится о нем. Он не будет в норме, пока Нил не придет в норму. Нил должен быть в норме. Ладонь Эндрю в его кудрях, голос Эндрю застилает слух. Нил делает глубокий вдох, а следом еще — здесь, в доме Эбби, и он больше не в Милане. Не в Милане. Прикладывает липкую руку к пулевому, давно зажившему, давно зашитому. Ему двадцать девять, а не четырнадцать. Он супруг Эндрю, а не сын Натана. В теле напряжение сходит на нет по мышце за раз. Нил обмякает. Эндрю держит его в том же положении еще вдох, а Нил прикладывает руку к собственному горлу; пульс замедляется. Пол перед глазами — пол на кухне Эбби; она заменила кафель четыре года назад, но Нил помнит, как выглядит плитка. Эндрю поднимает Нила, и Нил безвольно встает, позволяя взгляду задержаться на лице напротив. Эндрю ждет. — Ощущение пули в жизни не забыть, — на грани слышимости произносит Нил. Объяснение. Неважно, насколько тих его голос. В доме гробовая тишина; даже Джон не издает ни звука. — Это как… взрыв по всему телу. А потом… — он кладет руку на стянутый, зарубцевавшийся шрам. — Тепло. Вязкое, футболка липнет, мажет все руки. Эндрю внимательно смотрит на него. Нил мелко вздрагивает, когда кто-то сует в его сторону одеяло — Дэн. Не глядя. Нил смотрит по сторонам, а все отвели глаза. Не ушли — это означало бы не услышать сказанного. Но они стараются не смотреть. — Я не могу взять, — хрипит Нил. — Я все еще весь в коле, — он поднимает липкие руки. И осознает, что, может, должен чувствовать себя уязвимым. Но это его семья. — Просто бери, — отвечает Эбби. — Я постираю. Нил качает головой, к сожалению полностью сбрасывая руку Эндрю. Но Эндрю берет одеяло и накрывает его плечи. — Пойдем, — зовет. — В ванную. Где твоя футболка? — У меня, — отвечает Мэтт. — Но вся в газировке. — Я могу просто застирать ее в раковине, — предлагает Нил. — Я увидел, — произносит Мэтт, и Нилу требуется минута, чтобы осознать сказанное — он видел его шрамы. — Прости. Я просто… не думал, что ты сорвешь с себя футболку. — Я тоже, — соглашается Дэн. Кевин поднимает палец, молча признавая вину. — Оу, — хмурится Тея. — Разве мы не должны были посмотреть, что там, блять, у него случилось на теле? — Нет, — говорит Кевин. — Мы — нет. — Это… не ваша вина, — говорит Нил. — Стойте-ка, — перебивает Натали, удивляя Нила — они с Пейдж так идеально вписались в сиденья рядом с Кевином, что Нил забыл о них. — Вы че, ребят, не видели его херню? — Я видела, — отвечает Эбби. — И Дэвид. Но, думаю, только мы. А вы видели? — Да, — кивает Натали. — Он устроил маленькое шоу и все рассказал. Эллисон корчится. — Я больше не чувствую вину за то, что смотрела на тебя, пока ты паниковал и раздевался. Что за шоу и рассказ? Нил пожимает плечами, чувствуя, как натягивается липкая кожа. — Нам угрожали. Натали переживала. Я сказал ей, что нет никаких причин тревожиться, а она потребовала доказательств и пригрозила, что ее будут бить, если я не смогу ничего доказать. Так что я показал ей. — Мы дружим десять лет, — говорит Кевин. Нил снова пожимает плечами, кожа все еще липкая, словно чужая, а плечо ноет. — Мне потребовался год, чтобы привыкнуть к вам, а потом еще пара лет, чтобы привыкнуть к самому себе, и у меня особо не было привычки разгуливать полуголым, так что тема никогда и не всплывала, — резонно отвечает он. — Круто, — угукает Мэтт. — Так откуда, блять, все это? — спрашивает он, размахивая пустым стаканчиком в сторону Нила. — Я был в бегах, — отвечает Нил, истекая кровью, нет, не истекая, не истекая. — От человека по имени Мясник. Как думаешь, что он делал, орал на меня всякий раз, когда догонял? А еще, эй, Мэтт, почему ты пьешь теплую газировку? — Только не заводи его, — умоляет Дэн, но уже слишком поздно. — Когда Кока-Кола только появилась на рынке, — начинает Мэтт, выпрямляясь во весь рост, — охлаждать ее не было шибко популярно, поэтому Колу разработали так, чтобы она была вкусной и в теплом виде. С другой стороны, Пепси начали продавать позже, и уже разработали так, чтобы употреблять холодной. Получается, если вы дадите мне Пепси, я хочу со льдом, но если дадите Колу, то только теплую. Нил моргает, глядя на него. Сода высыхает на коже, покалывая, посылая в мозг предупреждение: у него кровотечение, и если не очистить рану, может начаться заражение, и нужно промыть пулевое, чтобы оценить размер травмы. Рука зудит в ожидании привычной рюмки, горло — в ожидании обжигающего глотка дешевого виски, чтобы притупить боль, боль, которой, Нил знает, не существует. — Видишь? — спрашивает Мэтт, глядя на Дэн. — Нил согласен. — Я такого не говорил, — произносит Нил. Весь липкий, а кожа горит. — Мы просто проигнорим всю твою коллекцию шрамов? — спрашивает Тея. — Да, — отвечает Кевин. — То есть, — начинает Мэтт, — сколько… — Можно я сначала пойду смою газировку? — спрашивает Нил. — Ой, да, — кивает Мэтт. — Прости. Прости. Нил отмахивается и идет в ванную. Эндрю закрывает и запирает за ними дверь. Молча берет одеяло и сбрасывает на пол. Хватает полотенце, сует под кран и поворачивается к Нилу. — Я могу… Эндрю смотрит на него — пустыми-пустыми глазами, и Нил смолкает и подчиняется, держа липкие руки по бокам, пока Эндрю протирает его живот. Эндрю позволяет ему самому вымыть руки. Нил поворачивается к нему лицом и ждет. Эндрю изучает его. — Ненавижу, — говорит Эндрю по-русски, — что ты знаешь ощущение пули. — Это случилось всего раз, — отвечает Нил. Эндрю стоит совершенно неподвижно. Нил ненавидит это. — Очевидно, одного раза было достаточно, — произносит Эндрю. — Я не знал, — пробует Нил. — Не знал, что воспоминание может стриггерить что-то кроме нового пулевого. Эндрю протягивает руку и кладет ее Нилу на живот. Нил замолкает. Молча задается вопросом, не является ли это следствием воспоминаний о детстве. Решает не допускать такой вероятности сейчас. Тихо, по-русски, Эндрю шепчет: — Ты знаешь, сколько кошмаров мне снится? О том, что раны откроются, или ты снимешь футболку, а там новое пулевое, или пуля пройдет глубже, чем ты думал, или выстрел убьет тебя. Почему у тебя нет шрамов на спине, Нил? — Что? — Ты зовешь себя беглецом. Говоришь, что получил эти шрамы в бегах. Но если в тебя стреляют во время бега — шрам должен остаться на спине. Если кидают топор или нож, когда ты бежишь, шрам останется на спине. Но все рубцы у тебя впереди. Я ненавижу тебя за это. Нил кладет свою руку поверх руки Эндрю. — Я выжил. Он ждет. Ждет опасности. Готов защищаться. Видит, как у Эндрю желваки ходят. Эндрю протягивает свободную руку и прижимает его лоб к своему. Нил чувствует напряжение в его руке и слышит прерывистое дыхание, и ненавидит это, и так счастлив, что Эндрю чувствует, и в такой невыносимой ярости, что Эндрю чувствует именно это. Хочется снова укутать Эндрю — в безопасность, оболочку из ножей и мертвых глаз, хочется обнять его и никогда не отпускать. Эндрю отстраняется, поднимает одеяло и накрывает его. Нил просто стоит. — Выглядишь пиздецки нелепо, — говорит Эндрю. Нил усмехается. — Спасибо. Они смотрят на дверь ванной. А что, если вместо этого всего вылезти через окно и уйти домой? Нил вздыхает. — Нужно возвращаться. — Ты уверен? — уточняет Эндрю и бросает взгляд на окно. — Мы, наверное, могли бы пролезть в него. Нил смеется. — Я подумал о том же самом, но нам придется возвращаться за девочками. — Позвоним им, попросим выйти на улицу. Нил улыбается, вздыхает и сдается. Они — его семья. Ему абсолютно не хочется встречаться с ними лицом к лицу. Ему… стыдно. И он ничего не мог с этим поделать. Но именно этого и стыдится. Эндрю берет его пальцем за подбородок и поворачивает лицо так, чтобы мочь видеть. Меж бровей у него залегает крошечная складочка. — Они любят тебя, — шепчет он. Нил знает это. Но… все равно. Отнекиваться, что он та еще заноза, доставляющая им неприятности, было бы бесполезно. Его семья приняла и забрала его даже после всех причиненных страданий; у него нет причин начинать беспокоиться сейчас. Он чмокает Эндрю в кончик носа, открывает дверь и выходит обратно во внешний мир, где его встречает Мэтт — с уже снова полным стаканчиком газировки — и говорит: — Симпатишный плащик. — Спасибо. — У меня вопрос, — вклинивается Кевин, — задам раньше этих придурков. Ты сказал, что вам угрожали? Кто? — Скорее кем, — поправляет Эндрю. Рене улыбается. Нил встречается с ней взглядом — она как будто выдыхает от облегчения. Говорящий Эндрю лучше молчащего Эндрю. — Да был там один, — отмахивается Нил. — А где моя футболка? — В стирке, — отвечает Эбби. Я поставила быстрый режим, скоро выну. Дэвид, наверное, может дать тебе свою пока что? — Стой, — хмурится Кевин. — Что значит «да был там один»? Нил пожимает плечами. — Ты им не рассказал? — спрашивает Пейдж. — Нет, — отвечает Нил. — Это ваше дело. — Можешь сказать им, — разрешает Натали. Пейдж кивает. — Натали ударила ребенка, — говорит Нил. — И… — О-о, красотка, — лыбится Эллисон, наклоняясь к Натали и протягивая ей кулачок. — Ты ж теперь почетный Лис. Натали отбивает кулачок. — Почему ударила? — спрашивает Рене. — Потому что он трогал меня за грудь, — отвечает Пейдж. Воцаряется тишина. — Я могу научить тебя боксировать, — произносит Мэтт. Нил слышит напряжение в его голосе. — Как сильно ты его ударила? — Нос ему сломала, — отвечает Натали. — Хорошо, — кивает Дэн. — Умница. Рене смотрит на Эндрю. — Я ударил его отца, — говорит Эндрю. — И, может, пригрозил вскрыть ему глотку. — Хорошо, — кивает Дэн. — Умница. — А потом мы ушли, — говорит Нил, — а когда выходили, он встал с пола и орал, что уничтожит нас. Сказал, что я — не исключение. Что он сломает меня, — Кевин громко фыркает. Нил игнорирует его. — Я ответил ему, что ничего у него не выйдет, и мы пошли домой, а Натали спросила, как я могу быть уверен в этом. Потому что его сын шарахается по школе и треплется налево и направо, что его отец на короткой ноге с плохими людьми, и Натали переживала, что эти плохие люди могут прийти за мной, потому что внешне я куда менее устрашающий, чем Эндрю. Я сказал ей, что ей не о чем беспокоиться. Она ответила, что на следующий день даст пацану избить себя, чтобы их семейка успокоилась. Я сделал то, что должен был, чтобы убедить ее — она не обязана подвергать себя такому. Дэн полностью поворачивается на стуле лицом к Натали с Пейдж. — Это не ваша работа — принимать удары на себя, защищая взрослых. Никогда. Любой, кто скажет вам обратное, заслуживает разбитой морды. Натали с Пейдж просто смотрят на нее. — Тем более, — говорит Кевин, — Нила и Эндрю реально трудно сломать. — Они как кешью, — предлагает Эллисон. — Можешь попытаться, но умрешь где-нибудь на полпути. Двойняшки продолжают просто глазеть. — Теперь моя очередь? — спрашивает Мэтт, а резкость и напряжение в его голосе говорят Нилу, насколько же он взбешен. — Сколько из них ты получил на первом курсе? — Эм, — Нил откидывает одеяло и указывает на парочку. — Эти. Их было больше, но раны были неглубокими, так что поблекли. А тут два наслаиваются друг на друга; мне кажется, он специально так целился. У меня тогда память не особо хорошо работала. — Он? — Рико, — Нил поднимает взгляд как раз в момент, чтобы увидеть, как Кевин встает и уходит. Тея не следует за ним. Нил читает все у нее по лицу — ужас, неверие, ретроспективный страх, видит, как она вспоминает Жана, вспоминает Кевина. Удерживает себя, чтобы не закатить глаза. Людское поклонение Рико как герою, нежелание верить, принимать факты — никогда не перестает беспокоить Нила. Весь мир знает. Каждый фанат экси знает, что Рико сломал Кевину руку; каждый достаточно взрослый фанат помнит, как Рико пытался убить Нила. Все помнят последствия самоубийства Рико — роспуск Гнезда, то, как Воронам буквально не разрешали играть целый год, пока Университет Эдгара Аллана оплачивал счета за огромное количество терапии, которая могла сработать, а могла и не сработать. И все же. И все же немыслимо, чтобы кто-то упоминал об этом. Рико был королевской особой. Был королем. Никому и в голову не приходило ненавидеть его, пока он не умер, а потом все нервничали потому, что кто-то плохо отзывался о мертвом. Хотя от Теи Нил ожидал большего. Она отводит глаза, и он понимает, что буравил ее взглядом. — Жан переживал и хуже, — произносит Нил, игнорируя напряжение, исходящее от Эндрю. — Целился, — она окидывает его взглядом. — Жан с Кевином были… — она морщится. — Не рассчитывал. Целился? Это другое. — Да не особо, — отвечает Нил. — А твой отец? — спрашивает Эллисон. — Он никаких шрамов не оставил? Нил качает головой. — На самом деле он меня не поймал. То есть, он подбирался близко, но я знал, как убегать. Если бы поймал, я был бы мертв, а не в шрамах. — Реально? Я думала, ты поэтому не мог играть. — Нет, играть я не мог из-за рук, это вина Лолы, — он смотрит на собственные руки — на них шрамов визуально меньше. Не потому, что к ним меньше прикасались, а потому, что из-за мозолей шрамы заметить труднее. Он поднимает глаза и видит, как Мэтт щурится на Эндрю. Нил бросает взгляд на Эндрю, пожимающего плечами. — Как… — Мэтт указывает на Нила, но сам смотрит на Эндрю. — Как ты справляешься, видя его? — Ну спасибо, — отвечает Нил, выдвигая стул и садясь. Но не за стол. Сесть за стол — значит оставить Эндрю стоять у столешницы в одиночестве, и это беспокоит Нила. — Нет, не в том плане, — Мэтт закатывает глаза. — Просто. Как ты можешь не впадать в абсолютную ярость каждый раз, когда видишь его шрамы? Я так злюсь, что меня сейчас стошнит, а ты… типа, ты — это ты. Как ты можешь не выходить из себя каждый раз, глядя на него? — Он жив, — отвечает Эндрю. — Он жив, а они мертвы. — Это не помогает, — сетует Мэтт. Нил чувствует напряжение Эндрю, а следом чувствует, как оно спадает. — Он жив, — повторяет Эндрю, — а они мертвы. Или хотя бы сидят в тюрьме без права на досрочное освобождение. — Или прикарманивают восемьдесят процентов его зарплаты, — выпаливает Эллисон. Рене чуть ли не рефлекторно хлопает Эллисон по руке. Ее движение привлекает всеобщее внимание, а это значит, что Нил — единственный, кто замечает, как Эндрю вздрагивает всем телом. Эллисон смотрит на Рене так, словно никогда раньше ее не видела. — Элли, — зовет Рене с упреком. — Это же правда, — отвечает Эллисон. Нил снова закутывается в одеяло, и воцаряется неловкая тишина. Нил должен извиниться перед Натали и Пейдж. А потом Джон, лепеча, вбегает в комнату, а за ним — побледневший Кевин. Джон останавливается всего на секунду, а потом несется, целясь головой в Нила. Нил кое-как ловит его и усаживает к себе на колени. — Монстрик, — вздыхает он, размахивая пальцем перед лицом Джона. — Однажды я не смогу тебя поймать, и ты протаранишь головой мои колени. — Жаль, ребят, что у вас нет детей, — задумывается Дэн. — Они были бы маленькими монстрами. Детьми первого монстра. Вспышка раздражения; Нил дает себе секунду, чтобы остыть. — Нет, они зовут себя Соперничеством Миньярд-Джостен, — произносит он и подносит руку к глазам Джона, и Джон замирает; убирает руку, и Джон смеется так сильно, что чуть не выпадает у него из рук. — У вас есть дети? — спрашивает Дэн. Нил поднимает взгляд и тычет пальцем в Натали и Пейдж. А потом вспоминает, что они с Эндрю никому не говорили. — Мы их удочеряем. Завтра должны будем связаться с их социальной работницей по телефону, и она скажет нам, что делать. — Поздравляю! — восклицает Рене, и Нил поднимает глаза, но она лучезарно улыбается Натали с Пейдж. — Вы счастливы? Я уверена, что они спрашивали вас, верно? Девочки кивают. У Пейдж на лице расцветает тень улыбки. — Соперничество Миньярд-Джостен? — ухмыляется Мэтт. — Кто это придумал? Натали поднимает руку. — Милота. — Что такое? — спрашивает Нил. Пейдж с Натали что-то обсуждают, быстро переглядываясь и выгибая брови, и Пейдж вздыхает. — Вы все еще не против нас удочерить? Даже несмотря на… типа, весь последний час? Нил ловит Джона за запястье прежде, чем он успевает начать дергать его за волосы. — Ну да? А разве мы должны были передумать? Вы не против, что мы вас удочеряем? — Главное, — говорит Эндрю, — вы не против, что вас удочеряю я? Они выглядят удивленными этим вопросом. Лисы всеми силами стараются слиться с окружением. Ваймак закрывает лицо руками. — Типа, да, — кивает Натали. — Ага. Эндрю пожимает плечами. — Я дал вам обещание. Нет необходимости продолжать спрашивать. Натали проницательно оглядывается по сторонам. — Эндрю когда-нибудь нарушал обещание? — Нет, если только Нил не просил, — говорит Рене. Натали смотрит на Нила. Нил склоняет голову набок. — Я не попрошу его нарушить данное вам обещание. Тем более, он бы в жизни не взял своего слова назад. Я не… типа, просто беру и получаю все, что хочу. Комната взрывается приступом кашля, который Нил игнорирует. — Кто-нибудь помнит тот раз, когда я ударила Аарона, и Эндрю попытался сломать мне руку, а все были слишком напуганы, чтобы приблизиться или даже позвать его, но Нил просто подошел, уткнулся лицом в его и нес какую-то ахинею по-немецки, пока Эндрю не решил оставить меня? — спрашивает Эллисон, обращаясь ко всей комнате. — Кто-нибудь помнит, как Эндрю было насрать на экси, пока Нил не просил его поиграть? — сухо спрашивает Ваймак. — Кто-нибудь помнит, как Аарон хотел, чтобы Кейтлин присутствовала на свадьбе Эндрю и Нила, и заставил Нила попросить Эндрю? — голосит Кевин. — Или много, много раз, когда Эндрю наотрез отказывался играть и позволял соперникам обыгрывать нас, пока Нил не просил его закрыть ворота? А тот случай, когда Эндрю решил, что не пойдет с нами смотреть «Рапунцель», пока таинственным образом не передумал после просьбы Нила? Нил поднимает оба средних пальца, машет ими перед всеми, а потом смотрит на Натали с Пейдж. — Мы удочерим вас, если вы не передумаете, — девочки смотрят на него молча. — А еще прошу прощения за то, что повысил голос. Это неправильно, я больше такого не сделаю. Джон хохочет, заставляя Нила подпрыгнуть, — Нил ничего не делал. Но Джон смотрит не на него. Эндрю играет с ним в «ку-ку». У Нила сердце описывает кульбит, и он вновь влюбляется в Эндрю, а сердце успокаивается. — У этого мальчика есть родные кровные дяди, — цокает Тея, — а вы двое все равно его любимчики. Нил ухмыляется ей. — Еще бы. — Ладно, — улыбается Дэн, — теперь, когда вы уладили все свои странные семейные проблемы, мы можем устроить вам вечеринку в честь удочерения? Натали с Пейдж выглядят потрясенными. — Что такое «вечеринка в честь удочерения»? — спрашивает Пейдж. — Вечеринка-празднование факта, что вас удочеряют. Эндрю испечет тортик. — Чего? — не понимает Пейдж. — Слушайте, — вздыхает Мэтт, — обычно я больше поклонник смеси для тортов, нежели домашнего теста — оно просто не такое вкусное. Но Эндрю печет просто ошалелые торты, сечете? Однажды он решил заняться готовко-терапией, и мы все получали домашние пирожные, типа, каждую неделю. Я все еще грежу о тех кексиках. — Может, яблочный пирог? — предлагает Нил. Эндрю приподнимает бровь. — Почему бы не оба сразу? Джон встает на бедра Нила, раскачиваясь, как кусище желе, и Нил хватает его за талию, чтобы удержать. — Да, оба — хорошая идея. Дэн, что думаешь о фаршированных ракушках? — Я приготовлю ракушки, если ты приготовишь соус, — весело соглашается она. — Забились. — Вы не обязаны устраивать нам вечеринку, — цедит Натали, вспыхивая раздражением. — А вам разве не хочется вечеринку? — спрашивает Дэн. — Мы устроим малюсенькую, честно-честно. — Вы просто… не обязаны, — отвечает Натали. — Мы не хотим тратить ваше время впустую, — объясняет Пейдж. — Господи боже, — Ваймак глядит на Нила и Эндрю. — Вы уверены, что они не ваши биологические дочки? — Ага, — кивает Нил. — Вот так ты заставлял нас чувствовать себя раньше, — обвиняет Мэтт. — Надеюсь, тебе нравится зеркалка. — А? — растерянно спрашивает Пейдж. — Шок, — объясняет Эллисон, — от того, что кто-то вообще может заботиться о тебе. Или хочет провести с тобой время. Или хочет делать тебе приятности. Страх, что само твое существование — пустая трата времени для всех. Нил постоянно эту дуристику нес. — Я помню, как Ники сказал что-то о том, что Нил его друг, — поддерживает Кевин, — и помню, как Нил стоял там минуты три, а потом проблеял самым жалким на свете голосом: «правда? Я твой друг?» И это было, на самом деле, самое печальное, что я когда-либо слышал, особенно учитывая, что Ники — друг абсолютно всех вокруг. — Да пошел ты, — цокает Нил. — В любом случае. Вечеринка в честь удочерения? Он видит, что Пейдж обдумывает вопрос, и готовится, но он отвлек Лисов, а они подыграли. — Воздушные шарики? — предлагает Дэн. — Дуделки? Хлопушки? До алкоголя еще не доросли. — Никаких громких звуков, — отрезает Нил. — Ладно. А музыка? Или вообще никакого шума? Или им просто не нравятся всякие дуделки? Нил пожимает плечами. Дэн смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит на детей. Дэн смотрит на детей. Натали скрещивает руки на груди. — Разве они тебе уже не сказали? — Нет. — Почему нет? — Это не наше дело, — объясняет Рене. — Если мы устраиваем вам вечеринку, то не хотим, чтобы все прошло ужасно для вас. — Вы не задали нам ни одного вопроса, — канючит Пейдж. — Вы не можете мне говорить, что Нил вам ничего не рассказал. — Мы не задаем вопросов, — отвечает Эллисон. — Мы не лезем в личную жизнь людей. — И нам не нужно знать почему, — соглашается Ваймак. — Если вы не хотите музыку, то никакой музыки не будет. Мы здесь не для того, чтобы переходить на личности. — То есть, — присоединяется Эбби, — подобное поведение не работает за пределами корта — у меня дома, на семейном ужине. Ваймак пожимает плечами. — Суть в том, что у нас всех своя хрень. Это не значит, что всем обязательно о ней знать. Так что, с музыкой или без? Пейдж с Натали ведут молчаливую беседу взглядами, а потом Пейдж смотрит на Дэн и говорит: — Можно музыку, — она переводит взгляд на Нила с Эндрю. — Нам можно пригласить людей? — Конечно! — кивает Нил. Друзей? У его детей есть друзья? — Безусловно, да! — Ты этому как-то слишком рад, — кривится Натали. — Я нормально рад, — парирует Нил. Судя по взглядам, которые на него бросают, «нормально» он не выглядит. Он решает не отвечать. — Нет, это же здоровски, — улыбается Мэтт, выглядя точно таким же взбудораженным, каким чувствует себя Нил. — Кого пригласите? У вас куча друзей? Натали и Пейдж корчат ему лица, явно оскорбительные, но Мэтт видал взгляды и пострашнее, так что даже не вздрагивает. — Это значит «да»? О нет. Это значит «нет»? — Это же не странно, — отвечает Пейдж. — Не превращай это во что-то странное. Ответ может быть «нет». Это странно — устраивать вечеринку, потому что у нас будет семья? Я не знаю, хочу ли, чтобы там были другие люди. Не знаю, есть ли у нас настолько хорошие друзья, чтобы отпраздновать это вместе с нами. — Просто сообщите мне количество, — просит Дэн. — Вот. Мой номер телефона. Мне нужно знать, сколько еды приготовить. Нужно что-то посерьезнее фаршированных ракушек. Лисы распределяют еду — Нила освобождают от готовки, но поручают помогать Эллисон с украшениями. Он уже делал это раньше: надувал воздушные шарики, а потом стоял рядом, пока Эллисон развешивала серпантин на клейкие ленточки. Он предлагает помочь Эндрю испечь торты, но Эндрю бросает на него взгляд, говорящий: «уже забыл, как рассыпал четыре стакана муки на пол?», и Нил отказывается от собственного предложения. Это была реально долгая уборка. А потом Рене смотрит на Кевина. — Сколько еще времени нужно для истории? Кевин пожимает плечами. — Они уже сделали всю домашку в пятницу, так что я просто рассказываю им следующий параграф. Наверное, где-то до ужина? Рене улыбается. — Чудно! Тогда после ужина я научу вас пользоваться ножами, — говорит она Натали и Пейдж. Брови Мэтта взлетают вверх. — Зачем? — Эндрю меня попросил, — отвечает она. Мэтт смотрит на Эндрю. Эндрю оглядывается назад. Мэтт смотрит на Нила. Нил пожимает плечами. — Боже, вы им ничего не рассказали, ха, — усмехается Натали. — Я здесь не чтобы выдавать всем ваши личные штуки, — говорит Нил. — Мы же только обсудили. — Да, но. Типа. Что тебе известно? — спрашивает она у Рене. Рене продолжает улыбаться, ни на секунду не меняясь в лице. — Я знаю, что Эндрю с Нилом думают, что тренировки с ножом сослужат вам добрую службу. Знаю, вы с Пейдж хотите научиться. Теперь знаю, что Нил и Эндрю удочерят вас, и что вам не нравятся внезапные громкие звуки. Знаю, что вы ходите в школу Джорджа Вестингауза. — И… все? Рене просто улыбается им. — Но мы бы очень хотели узнать вас поближе, — говорит Эллисон. — Вообще не давим. Но нам бы правда хотелось. — Эллисон, — Рене делает ей замечание. Эллисон просто пожимает плечами. — У мамы был рак, — рассказывает Натали. — Она умерла, когда нам было по четыре. Отец отдал нас в приют, когда нам было шесть, и больше мы о нем не слышали. Мы ничего не знаем ни об остальных членах семьи, ни о бабушках с дедушками, вообще ни о ком. — Спасибо, что поделились, — улыбается Рене, положив руку Эллисон на плечо. — Вы не будете спрашивать, хотим ли мы найти отца? — А вы хотите, чтобы мы спросили? — спрашивает Рене. — Нет. Но все всегда спрашивают. — А Лисы — нет. — Почему? — Меня удочерили, — отвечает Рене. — Моя мама связывалась с таким количеством мужчин, что сосчитать невозможно, и в итоге оказалась в тюрьме, а потом ее до смерти забили члены банды, в которую я вступила. Я не грущу из-за нее. И я не буду спрашивать, почему вы не хотите знать отца. Я бы тоже не хотела. — Я жила с тетей, — присоединяется Дэн. — Вырвалась, как только смогла. Не всегда стоит искать родителей и опекунов. — Мой отец подсадил меня на наркотики, — делится Мэтт. — Ему повезло, что я вообще с ним разговариваю. — Мои родители от меня отреклись, — поддерживает Эллисон. — Они выписали меня из своей жизни, потому что я хотела играть в экси вместо того, чтобы горбатиться на них. Я не общаюсь с ними, и не знаю, почему вы вообще должны хотеть общаться со своим отцом. — Наши истории вы знаете, — говорит Нил, указывая на себя и Эндрю. — У Кевина и Теи достойные родители. Но никто не собирается говорить вам идти и искать своего отца. То есть, ну. Если только вы сами не захотите? Мы… можем помочь, если что. — Мы не хотим, — огрызается Натали. Нил пожимает плечами. — Замечательно. Кевин пару раз щелкает пальцами. — Все, хорош. Теперь история. Натали с Пейдж смотрят на него, приподняв брови. Кевин ждет, точно так же выгнув брови. Нил с Эндрю обмениваются веселыми взглядами. Джон тянется к Эндрю, и Эндрю берет его без особых усилий — Нил глазеет на его бицепсы. У него такой сильный муж. Эндрю бросает на него быстрый взгляд, и Нил вздрагивает, но ни о чем не жалеет. — Не-а, — отвечает Натали. — Прошу прощения? — опешивает Кевин. — Прощаем, — торжественно произносит Пейдж. Кевин смотрит на Нила. Нил пожимает плечами. — Не хами им. Это невежливо. Кевин таращится на Эндрю. — Не я виноват, что ты так и не научился хорошим манерам, — произносит Эндрю, тыкая Джона в щечки. Дэн прыскает. — Ты можешь просто использовать слова, — высокомерно тянет Пейдж. — Вы живете с Эндрю, — обиженно отвечает Кевин. — Он использует слова, — говорит Пейдж. — Когда необходимо. И он никогда на меня не огрызался. Кевин выглядит так, словно лимон проглотил. — Вы готовы вернуться к домашке? Натали делает вид, что размышляет. — Да, полагаю. — Прекрасно. Нил льнет головой к голове Эндрю; Эндрю игнорирует его, тыча Джона в нос, пока Джон пытается куснуть его за палец. Возобновляется самый обычный разговор, но Рене не принимает участия. Она подходит и встает перед Нилом. — Если спустя года ты чувствуешь себя смелее, — произносит она, — у меня есть для тебя предложение. — Я не соглашусь, пока ты его не озвучишь. Она улыбается. — Я и не ждала. У меня есть подруга. Она сотрудничает с фондом «Красота Внутри», помогающим людям со шрамами — женщинам с химическими ожогами, ветеранам, людям, перенесшим инвазивные операции, и так далее. Фонд в основном предоставляет психотерапию; работает в отдельных сообществах, пытаясь сделать шрамы более привычным для людей явлением. Она искала способ охватить более широкую аудиторию, какую-нибудь рекламную акцию, но это непросто реализовать. Нил смотрит на Рене. Рене смотрит в ответ. — Ты мог бы стать лицом рекламной кампании. Нил открывает рот, чтобы сказать «нет». По миллиарду причин. И закрывает рот. На самом деле это неправда. Он больше не прячется — ни от банд, ни от семьи, ни от самого себя. Это перечеркивает подавляющее большинство аргументов. В остальном… что ж, он не хочет ни вопросов, ни пристальных взглядов. Но разве не об этом только что говорила Рене? Что весь смысл в том, чтобы попытаться сделать шрамы привычным явлением? Но почему именно он должен становиться лицом этой кампании? — Дай мне время подумать, — пытается он. Рене дарит ему свою самую ласковую, самую терпеливую улыбку. — Конечно, — а потом снова садится рядом с Эллисон. Джон падает Нилу в руки. Эбби встает, чтобы поставить новую стирку, и Нил ждет не дождется, когда ему вернут футболку из сушилки. Десять минут спустя Эбби достает из мультиварки пасту с курицей, а Нил с Эндрю возвращаются за стол. Нил на миг беспокоится, что дети не присоединятся к обычному для его семьи стилю трапезы — хватать вилку и красть еду прямо с кастрюли, но Кевин и Дэн буквально впихивают им еду, а Рене незаметно пододвигает кастрюльку поближе к ним, и все хорошо. После ужина Нилу отдают футболку. Он одевается и делает глубокий вдох, даже не осознавая, как поверхностно дышал. Он ненавидит это. Бегство. Убегать — всегда, вечно. От ножей, от шрамов, от отца, всегда от отца. Натан мертв, а Нил все еще прячется. Натан мертв, а Нил все равно прячется. А потом он идет за Рене и детьми на задний двор, Эндрю следует за ним, а Нил оглядывается и видит Лисов, столпившихся у окна. Они не выходят следом — Натали с Пейдж стало бы некомфортно, — но наблюдают. Любопытные. Лисы, может, вопросов и не задают, но никто не говорил, что они не любопытные. Эндрю раздает ножи на манер учителя, раздающего листы с тестом. Рене делает глубокий вдох и сразу исправляет хватку девочек на рукоятках. Объясняет, почему это важно, почему важна стойка, в чем разница между боем на ножах и метанием. Снова поправляет их; сжимать нож в кулаке — это почти инстинктивно. — Но ты все же научишь нас метать их? — спрашивает Натали. — Нет, скорее всего, — отвечает Рене. — Почему? — Вы учитесь из практических соображений? Или веселья ради? — Практических. — Метание ножа — последнее средство. Если вы бьете кого-то ножом, то вытаскиваете его, и он все еще у вас в руках. А если метаете, находясь посреди драки, то теряете нож. Да и в любом случае, метание — не лучшая стратегия; ножи не такие быстрые, как пули, так что у оппонента будет время увидеть и увернуться. Или, может, цель будет двигаться — большинство людей не стоят столбом во время боя. Или, может, вас ударят прямо посреди броска, и в цель вы не попадете. Я советую использовать пистолет для сражений на большой дистанции. Натали корчит гримасу. — Ты просто не умеешь метать ножи. — Не умею, — отвечает Рене невозмутимо и безмятежно. — Не было необходимости учиться. Натали смотрит на Эндрю. — А ты умеешь? — Рене научила меня всему, что я знаю, — отвечает Эндрю. — Так что нет. Но я знаю кое-кого, кто умеет метать ножи, и может продемонстрировать, если хотите. Взгляд Рене заостряется. — Валяйте. Кто? Эндрю бездумно уставляется в пустоту перед собой. — Я должна догадаться? — терпеливо спрашивает Рене. Эндрю не отвечает. Нил протягивает руку ближайшему ребенку, и Натали отдает ему нож. — Куда целиться? Эндрю внимательно осматривает задний двор и указывает. — Листик? — спрашивает Нил. Один, ярко-красный — на дереве, полном оранжевых листьев, покачивающихся на ветру. Эндрю не отвечает. Нил лениво подбрасывает нож ровно вверх, наблюдая, как он вращается, наблюдая, как перемещается всего на полмиллиметра на сентябрьском ветру. И, когда нож касается руки, делает шаг вперед и метает, едва-едва в сторону, ровно так, чтобы было идеально. Лист исчезает. Нил слышит суматоху в доме. Не оборачивается. Ему не нужно знать. Рене подходит к дереву, и Нил наблюдает, как она находит и вытаскивает нож. Поворачивается и поднимает листик, пронзенный ровно посередине, сорванный ровно с веточки. Изнутри гомон доносится еще громче; на этот раз у Нила получается разобрать отдельные маты. Рене стоит на месте с минуту, уставившись на лист, а затем кладет обратно. Бросает на Нила любопытный взгляд, но ничего не говорит. — Ебнешься, — выдыхает Натали. — А мне можно такому научиться? — Не я твой учитель, — отвечает Нил. — Она права, как бы там ни было. Если деретесь на дальней дистанции, возьмите пистолет. Если хотите пырнуть человека, метать в него нож — не лучшая идея. — Ты умеешь сражаться на ножах? — спрашивает Натали. Нил морщится. — Минимально. — Кто научил тебя метать? — Никто важный. — Если уметь драться важнее, чем уметь метать, тогда почему… — Тебе лучше не знать, — отвечает Нил. — Ну, — произносит Пейдж, — я вроде, как бы, уже знаю. — Я думала, ты всегда весь такой открытый и честный? — говорит Натали. — И ты уже рассказал нам всю страшную фигню. И Рене все равно научит нас стремной психопатической хрени. — Можно и так сказать, — кивает Рене. — Ближний бой никогда не был моей задачей, — рассказывает Нил. — Я начал учиться, потому что, ну, конечно, куда бы я делся, но в основном от меня ожидали умения сбивать невооруженные цели и расчленять их. Если Натан встречался с кем-то вооруженным, он был с пистолетом в руке, а не с ножом, и, я думаю, от меня бы ждали того же самого, если бы Кенго не решил, что мне надо будет перейти к Тэтсуи вместо того, чтобы стать заменой отцу. Эй. Рене? Она смотрит на него — пустыми глазами, — и Нил встречается с ней взглядом, отчаянно пытаясь скрыть ту же пустоту в собственных глазах. — Да. Недоумение, затем понимание, а следом улыбка. — Тогда я позвоню подруге попозже. Урок длится недолго. Рене пытается, но ей все время приходится делать паузы, чтобы просить Натали и Пейдж ослаблять хватку на рукоятях. В конце концов, видя, что солнце уже клонится за горизонт, она останавливается, берет ножи и возвращает их Эндрю. — Ваше домашнее задание, — говорит она, — научиться ходить с ножом, не раня себя и не пугаясь. Натали морщится. — И все? — Нет, так же неплохо было бы изучить человеческую анатомию. Она стонет. — Сколько у тебя ушло времени, чтобы научиться этой фигне? — Месяцы, но я провела уйму времени, наблюдая, как другие люди играют с ножами. У меня была фора еще на старте. Они возвращаются внутрь. Рене окидывает комнату быстрым взглядом; Мэтт открывает рот, снова закрывает; Эллисон выгибает бровь, но, встретив взгляд Рене, опускает. Ваймак поднимает обе брови. Рене на него даже не смотрит. Нил пожимает ему плечами, и он пожимает в ответ — уже неплохо. Они обсуждают правила «Карт против человечества»; Эллисон принесла настолку с собой, но здесь дети, а Джон уже достаточно подрос, чтобы понимать слова. Эбби достает «Яблоки к яблокам». Лисы переглядываются и: ага-а, это будет весело. Они разделяются на команды по двое — их слишком много, — и Джон носится туда-сюда, забираясь на колени то к Эндрю, то к Нилу, Ваймаку, Кевину, Тее, пересаживаясь, когда ему становится скучно. Дэн достает фотоаппарат, жизнью клянется, что не жульничает, и делает снимки каждый раз, когда люди забывают, что у нее в руках камера. Нил с Эндрю быстренько набирают очки — Нил знает, кто судья, знает, что их рассмешит, — но Эллисон и Рене все равно обыгрывают их на три карты. Все участники признают их звание Сильнейший Пары — трофей, который Нил с Эндрю выигрывали уже дважды, — а затем все перебираются в гостиную, включают Вии Эбби и играют во всякие Спортивные игры Вии. Час спустя расходятся по домам. Натали и Пейдж плюхаются на диван, толкаясь и кряхтя, пока обе не укладываются, каждая свернувшись калачиком на своей половинке дивана лицом к телевизору. Свет выключен, якобы чтобы не слепить глаза, но девочки выглядят совершенно изнуренными. Нил и Эндрю уходят на цыпочках; нет смысла сидеть и заставлять их разговаривать. Вместо этого они идут на крылечко, и Эндрю достает бутылечки с мыльной водой, которые держит у двери. Свет не включают. Усаживаются в кресла-качалки на краю веранды, откидываются на спинки и пускают пузыри. Это была идея Би — когда Эндрю ловит себя тянущимся за сигаретой, вместо этого он должен дуть пузырьки. Никакого никотина, но движения те же — тот же вдох и выдох, и это помогает Эндрю держаться. Нилу тоже. У него никогда не было зависимости — не такой, как у Эндрю, по крайней мере, — но он привык выходить с Эндрю на улицу, держа сигарету и делая вдохи. Кевин его за это взбучил: «ты не можешь быть бегуном и курильщиком. Что будет, когда разрушишь себе все легкие, идиот?» И, поскольку Нил практически перестал, Эндрю тоже. А потом это начало раздражать Эндрю. У него был плохой день, он, бушуя, выскочил на улицу — покурить, а потом, раздавив в грязи три едва начатых сигареты, вернулся в дом и испек минимум три буханки хлеба и пирог. А на следующее утро стоял, держа пачку сигарет над урной и смотря на Нила. А Нил сказал: «давай». Эндрю выбросил пачку, и вот так все и случилось. Сигареты не могли снять напряжение. Эндрю не желал позволять им держать контроль над ним и был настолько разъярен, что у зависимости не было ни единого шанса. Помогло то, что он уже бросал и лекарства, и крекерную пыль; ломка была делом привычным, и Эндрю уже проходил через эти ужасы, так что разницы никакой не было. Нил выдыхает, а пузырьки на выдохе стремятся в небо, к звездам. Через минуту он понимает, что единственные пузырьки — те, что он сам выпускает, и поворачивает голову, чтобы заметить уже смотрящего на него Эндрю. Нил улыбается ему — сладко-сладко. — Если бы ты сказал мне, — ласково шепчет он, — прямо сейчас взял и сказал, что развесил все звезды на небе, я бы тебе поверил. — Я развесил все звезды на небе. — Я знаю. Тишина. Нил слышит, как в воздухе повисает фраза «ты нелепый». И вдруг осознает, что — возможно — она так и останется неозвученной. Он тянется, наклоняясь, и Эндрю берет его за подбородок. Так близко; и даже во мраке Нил видит его глаза, переставая дышать. — Ты — мой ответ, — шепчет Эндрю, а у Нила сердце подскакивает, и Эндрю сокращает расстояние между ними, убирая руку с его подбородка, перемещая на плечо, ведя пальцами вниз по руке к запястью, и Нил… Нил не глупый. Рассеянный — конечно. Практически всегда, когда дело доходит до отношений. Но не глупый. Много лет назад, когда Эндрю был в Орегоне, а Нил скучал по нему, ему стало любопытно, и он немного полазил в Интернете. И ужасно разочаровался. Обнаружил, во-первых, что в порно его никто не привлекает. Но этого и следовало ожидать, учитывая, что его не привлекал никто, кроме Эндрю, даже за пределами порно; и, тем не менее, он все равно удивился. Во-вторых, казалось, происходящее нравилось далеко не многим актерам, и Нил не мог заставить себя смотреть в экран бо́льшую часть времени. В-третьих, он хотел Эндрю, а порно — не Эндрю. Это был от и до провальный эксперимент, как оказалось. Но неудачи полезнее успехов, и Нилу это отлично известно, потому как неудачи становятся жизненным опытом. И Нил, малость напуганный сценами анального секса, поискал еще информацию, выяснил, как это делается в реальном мире, и отложил в дальний ящик, готовый забыть. Только вот ничего он не забыл, и, когда пальцы Эндрю движутся вниз по его руке, пока не останавливаются на ладони, голову посещает неконтролируемая мысль — каково было бы ощутить эти пальцы внутри? Он на секунду замирает, и Эндрю, хмурясь, отодвигается на дюйм. — Подлокотник, — легко лжет Нил. Ну, не лжет, на самом деле, — подлокотник впивается ему в ребра. Сиденья широкие, а подлокотники еще и толстые, и теперь, когда Нил думает об этом, понимает, что, наверное, останется синяк. Эндрю подлокотник тоже, скорее всего, врезается прямо в бок. Эндрю поднимается, все еще держа Нила за руку, и встает перед ним. — Да или нет? Нил убирает бутылечек с мыльной водой. — Да, — и тянет Эндрю за руку, а он садится на него верхом, в полной мере пользуясь широтой сиденья, а Нил упирается ногами в пол — будто это поможет им не раскачиваться, а Эндрю льнет, прикусывая его нижнюю губу, и скользит языком, и Нил дивится, а потом в голове становится пусто.